Помоги проекту - поделись книгой:
— Один из твоих еще не приехал. Длинный рыхляк.
— Не зови его так, Орель. Он понимает по-вашему.
— Как это возможно?
— Читает за десятерых. Может, выглядит он как мешок с трухой, но голова у него варит. Ему просто трудно бывает просыпаться по утрам.
— Пойдем выпьем кофе, пока его нет, — предложил суперинтендант, направляясь к аппарату. — Есть мелочишка?
Адамберг вынул из кармана пригоршню монет, и Лалиберте выудил нужную.
— Без кофеина или обычный?
— Обычный, — наугад ответил Адамберг.
— Это тебя взбодрит, — сказал Орель, протягивая ему большой стакан обжигающего напитка. — Значит, по утрам ты прочищаешь легкие?
— Я гуляю. Утром, днем или вечером, мне все равно. Люблю бродить.
— А… — Орель улыбнулся. — А может, ты в поиске? Ищешь блондинку? Девушку?
— Нет, но я встретил одну у камня Шамплена, а ведь еще и восьми не было. Мне это показалось странным.
— Не то слово! Это подозрительно. Если баба ходит одна на тропу, значит, чего-то ищет. Там никогда никого не бывает. Не давай себя облапошить, Адамберг. Свяжешься с пройдой — останешься в дураках.
«Мужской брех» у кофейного автомата, — подумал Адамберг. Никуда от него не денешься.
— Ну ладно, — заключил суперинтендант. — Не трепаться же нам часами о бабах, работать пора.
Лалиберте дал указания собравшимся в зале парам. Команды были уже составлены. Данглара соединили с простаком Санкартье. Женщин Лалиберте объединил с женщинами — возможно, из соображений политкорректности: Ретанкур с хрупкой Луисез, а Фруасси — с Жинеттой Сен-Пре. В программе дня была работа на «месте событий». Взятие образцов в восьми домах, чьи хозяева согласились участвовать в эксперименте. На специальную карточку, обеспечивающую прилипание различных органических субстанций, — гремел Лалиберте, демонстрируя им эту самую карточку, как облатку. Она нейтрализует бактерии и вирусы, поэтому отпадает необходимость заморозки.
— Нововведение позволяет экономить — во-первых, время, во-вторых, деньги, в-третьих, место.
Адамберг слушал четкий инструктаж суперинтенданта, развалясь на стуле и сунув руки в мокрые карманы. Он нащупал зеленую программку, которую взял со стола для Жинетты Сен-Пре. Листок был в ужасном состоянии — грязный и мокрый, и комиссар осторожно разложил его на столе и разгладил ладонью.
— Сегодня, — продолжал Лалиберте, — будем брать: первое — пот, второе — слюну, третье — кровь. Завтра — слезы, мочу, сопли и кожную пыльцу. Сперму — у тех граждан, которые согласятся «поработать» на пробирку.
Адамберг вздрогнул. Не из-за слов о пробирке, а из-за того, что прочитал в программке.
— Следите, — подвел итог Лалиберте, повернувшись к парижанам, — чтобы коды карт соответствовали кодам сумок. Как я всегда говорю, надо уметь считать до трех: педантичность, педантичность и еще раз педантичность. Я не знаю другого способа преуспеть в своем деле.
Восемь двоек направились к машинам, снабженные адресами граждан, которые любезно согласились предоставить свои дома и тела для взятия образцов. Адамберг остановил Жинетту.
— Хотел вам вернуть, — сказал он, протягивая ей зеленый листочек, — вы оставили ее в ресторане. Мне показалось, она вам нужна.
— Черт, а я-то ее искала!
— Мне очень жаль, она попала под дождь.
— Не переживай. Скажи Элен, что я сейчас вернусь, только сбегаю к себе в кабинет, оставлю там это.
— Жинетта, — Адамберг взял ее за руку, — эта Камилла Форестье, альт, она из Монреальского квинтета?
— О нет. Альбан сказал мне, что их альтистка забеременела. На четвертом месяце. Когда репетиции уже начались, ей пришлось лечь на сохранение.
— Альбан?
— Первая скрипка, мой приятель. Он встретил эту Форестье — она француженка, и прослушал ее. Она ему страшно понравилась, и он сразу ее взял.
— Эй! Адамберг! — позвал Лалиберте. — Будешь шевелить клешнями?
— Спасибо, Жинетта, — сказал Адамберг и пошел к своему напарнику.
— Что я говорил? — Суперинтендант хохотнул и полез в машину. — Ты не можешь без баб. На второй день, с моим инспектором! У тебя есть класс, мужик.
— Брось, Орель, мы говорили о музыке. Причем о классической музыке. — Адамберг подчеркнул слово «классическая», словно оно подтверждало респектабельность их отношений.
— Мууу-зыка! — передразнил суперинтендант, трогаясь с места. — Не строй из себя святого, все равно не поверю. Вы ведь встречались вчера вечером, так?
— Случайно. Я ужинал в «Пяти воскресеньях», а она подсела ко мне за столик.
— Не лезь к Жинетте. Она глубоко замужем.
— Я возвращал ей программку, только и всего. Хочешь верь, хочешь нет.
— Не заводись. Я шучу.
После трудового дня, прошедшего под громогласные комментарии суперинтенданта, взяв все образцы у услужливой семьи Жюля и Линды Сен-Круа, Адамберг сел в выделенную ему машину.
— Что делаешь сегодня вечером? — спросил Лалиберте, наклоняясь к окну.
— Схожу на реку, прогуляюсь. А потом поужинаю в центре.
— У тебя как будто пропеллер в заднице, не можешь усидеть на одном месте.
— Я же говорил — мне нравится ходить пешком.
— На девок тебе нравится охотиться. Я никогда в центре города баб не снимаю, меня там все знают. Когда приспичит, еду в Оттаву. Ладно, парень, удачи! — добавил он и хлопнул рукой по дверце. — Пока и до завтра.
— Слезы, моча, сопли, пыль и сперма, — перечислил Адамберг, заводя машину.
— Надеюсь, что со спермой получится. — Лалиберте нахмурился, вспомнив о деле. — Если Жюль Сен-Круа сегодня вечером чуточку постарается. Сначала-то он согласился, но теперь, по-моему, решил дать задний ход. Ну, заставлять мы никого не можем.
Адамберг оставил Лалиберте с его пробирочными заботами и поехал прямо к реке.
Насладившись шумом волн Утауэ, он свернул на перевалочную тропу, чтобы добраться до центра города. Если он правильно понял топографию, дорога должна была вывести его к большому мосту у водопада Шодьер. Оттуда до центра было четверть часа пешком. Каменистую дорожку отделяла от велосипедной полоска леса, заслонявшая свет. Адамберг одолжил фонарик у Ретанкур — только она догадалась взять с собой нужное оборудование — и худо-бедно справлялся, обогнув маленькое озеро и уворачиваясь от нижних веток. Дойдя до конца тропы, он уже не чувствовал холода. Чугунный мост, огромное решетчатое сооружение, показался ему перекинутой через Утауэ Эйфелевой башней, только в три раза выше парижской.
Бретонская блинная в центре города силилась напоминать посетителям родину предков хозяина — на стенах висели сети, бакены, сушеная рыба. И трезубец. Адамберг замер, глядя на нацеленные на него острия. Морской трезубец, гарпун Нептуна, с тремя тонкими зубьями с крючками на конце. Он сильно отличался от его «личного» трезубца — крестьянских вил, тяжелых и прочных, земляного трезубца, если можно так сказать. Ведь говорят же: земляной червь и земляная жаба. Они были далеко, эти жалящие вилы и взрывающиеся жабы, он оставил их в туманной дымке по другую сторону Атлантики.
Говорливый официант принес ему гигантский блин.
На том берегу остались вилы, жабы, судьи, соборы и чердаки Синей Бороды.
Но они ждали, караулили его возвращение. Все эти лица, и раны, и страхи, следующие за ним по пятам. А Камилла и вовсе взяла и появилась прямо здесь, в самом центре города, затерянного на просторах Канады. Мысль о пяти концертах, которые состоятся в двухстах километрах от ККЖ, не давала покоя, как будто он мог услышать ее альт с балкона своего номера. Главное — чтобы не узнал Данглар. Капитан мог поползти в Монреаль на брюхе, а на следующий день коситься на него и брюзжать.
На десерт Адамберг заказал кофе и бокал вина. Не поднимая головы от меню, он почувствовал, что за столик кто-то молча сел. Девушка с камня Шамплена. Она подозвала официанта и заказала кофе.
— Хороший был день? — спросила она с улыбкой.
Девушка закурила и взглянула ему в глаза.
«Черт», — выругался про себя Адамберг и удивился. В чем дело? В другое время он ухватился бы за эту возможность, а сейчас не чувствовал ни малейшего желания затащить ее в постель. Может, потому, что все еще переживал события прошлой недели, а может, просто хотел обмануть нюх суперинтенданта.
— Я тебе мешаю. — Она не спрашивала — утверждала. — Ты устал. Быки тебя вымотали.
— Точно, — подтвердил он и вдруг понял, что забыл ее имя.
— У тебя куртка насквозь мокрая, — сказала она, дотронувшись до плеча. — Крыша у машины течет? Или ты приехал на велосипеде?
Что она хотела узнать? Все?
— Я пришел пешком.
— Здесь никто не ходит пешком. Ты не заметил?
— Заметил. Но я гулял по перевалочной тропе.
— Всю тропу пропилил на своих двоих? Сколько же ты времени потратил?
— Чуть больше часа.
— Везунчик, как сказал бы мой
— Почему?
— Потому что ночью там собираются голубые.
— Ну и?.. С чего мне их бояться?
— И насильники. Точно я не знаю, но такие слухи ходят. Вечером Ноэлла никогда не ходит дальше камня Шамплена. Оттуда тоже можно смотреть на реку.
— Это речка, впадающая в реку.
Ноэлла скорчила гримаску.
— Она большая, вот я и называю ее рекой. Я весь день обслуживала этих идиотов французов и страшно устала. Я тебе говорила, что работаю официанткой в «Карибу»? Не люблю французов, вечно они орут всем скопом, предпочитаю квебекцев, они милые. Только не мой
Девушку снова понесло, и Адамберг не знал, как от нее избавиться.
— Вот его фотка. Красивый, правда? Ты тоже, но в другом стиле. Не обычный, всякая всячина в тебе, и немолодой. Мне нравятся твой нос и глаза. И ужасно нравится, когда ты улыбаешься, — сказала она, прикоснувшись пальцами к его векам и губам. — И когда ты говоришь. Твой голос. Знаешь, какой у тебя голос?
— Эй, Ноэлла, — перебил ее официант, положив на стол два счета. — Ты все еще в «Карибу»?
— Да, надо набрать денег на билет, Мишель.
— И до сих пор страдаешь по своему мужику?
— Иногда, вечерами. На некоторых тоска нападает по утрам, а на других — вечером. Я из последних.
— Можешь перестать о нем жалеть. Его загребли.
— Да ты чего? — Ноэлла вскочила.
— Точно тебе говорю. Он угонял тачки, перебивал номера и продавал. Представляешь?
— Я тебе не верю. — Ноэлла тряхнула волосами. — Он работал с компьютерами.
— До тебя долго доходит, красавица. Этот парень — двуличная сволочь. Лицемер. Просифонь мозги, Ноэлла. Это не глупости, раз написали в газете.
— Я ничего не знала.
— Черным по белому, в ежедневной газете Халла. Как-то он был в размазе, и копы повязали его, как ребенка. Он пытался оказать сопротивление, и дела его плохи. Твой парень был опасным человеком. Просифонь мозги. Я тебе рассказал, чтобы ты не убивалась. Извини, меня зовут.
— Ну надо же… — Ноэлла обмакнула палец в остатки сахара на дне чашки. — Ничего, если я с тобой выпью? Мне надо прийти в себя.
— Десять минут, — согласился Адамберг. — А потом я отправлюсь спать, — решительно сказал он.
— Идет. — Ноэлла сделала заказ. — Ты занятой человек. Нет, но ты можешь такое вообразить? Насчет моего?
— Просифонь мозги, — повторил Адамберг слова официанта. — Что это он тебе посоветовал? Забыть? Выбросить из головы?
— Нет. Хорошенько задуматься.
— А что значит «быть в размазе»?
— Напиться до бесчувствия. Хватит, Ноэлла тебе не словарь.
— Иначе мне не понять твою историю.
Поделиться книгой: