Игра Нептуна

— Брось, не пори чушь, — не согласился суперинтендант. — Он же одет как бродяга.

— Не кипятись, говорю тебе, это он.

— Может, вон тот стильный рыхляк?

— Говорю тебе, это брюнет. Во Франции он крупная шишка, настоящий ас. Так что заткнись.

Суперинтендант Орель Лалиберте покачал головой и направился к Адамбергу, протягивая ладонь для рукопожатия:

— Добро пожаловать, старший комиссар. Не слишком устали в дороге?

— Спасибо, все сложилось удачно, — осторожно ответил Адамберг. — Рад с вами познакомиться.

Они пожали друг другу руки в неловкой тишине.

— Жаль, что наступили холода, — с широкой улыбкой прогрохотал Лалиберте. — Садитесь в машины, нам ехать десять минут. Сегодня мы вас утомлять не будем, — добавил он, приглашая Адамберга в свою машину. — Нанесем ознакомительный визит.

Отделение ККЖ располагалось в парке, который во Франции назывался бы лесом. Лалиберте ехал медленно, и у Адамберга было время разглядеть каждое дерево.

— Ну, у вас и просторы! — Он был впечатлен увиденным.

— Да. Как мы говорим, у нас нет истории, зато есть география.

— Это клены? — спросил Адамберг, ткнув пальцем в стекло.

— Да.

— Я думал, у них красные листья.

— Считаешь, они недостаточно красные, комиссар? Это ведь не флаг. Есть красные, оранжевые, желтые. Иначе было бы скучно. Значит, ты и есть босс?

— Точно.

— Ну, на главного комиссара не тянешь. Вам что, разрешают так одеваться?

— У нас полиция это не армия.

— Да ты не нервничай. Я мужик прямой: говорю, что думаю. Всегда. Лучше, чтобы ты знал об этом с самого начала. Видишь здания? Это ККЖ, здесь мы будем работать.

Парижане собрались у больших коробок из стекла и кирпича, среди красных деревьев. Входную дверь охранял черный бельчонок с орешком в лапках. Адамберг отстал на три шага, чтобы поговорить с Дангларом.

— Здесь принято разговаривать со всеми на «ты»?

— У них это норма.

— Мы должны брать с них пример?

— Поступаем, как кому удобно и хочется. Адаптируемся.

— Как он вас обозвал? Я не понял, что такое «рыхляк»?

— Нескладный увалень.

— Ясно. Как он сам о себе сказал: Орель Лалиберте мужик прямой.

— Это точно, — подтвердил Данглар.

Лалиберте провел французскую команду в большой общий зал — наподобие парижского Соборного — и быстро представил всех друг другу. Члены квебекской команды: Митч Портленс, Реаль Ладусер, Берта Луисез, Филибер Лафранс, Альфонс Филипп-Огюст, Жинетта Сен-Пре и Фернан Санкартье. Потом суперинтендант перешел к делу:

— Каждый из вас берет себе в напарники одного из инспекторов Парижского уголовного розыска. Каждые два-три дня будете меняться. Старайтесь, но не надрывайтесь и не носите за ними чемоданы, они не инвалиды. Они учатся, тренируются. Так что не наседайте. И не издевайтесь, они часто вас не понимают и сами говорят странно. Они такие же лоботрясы, хоть и французы. Я на вас рассчитываю.

В принципе, Лалиберте почти слово в слово повторил речь, которую Адамберг сказал коллегам перед отъездом.

Во время скучного осмотра помещений Адамберг вычислил, где стоит автомат, заряженный разными супами и кофе в стаканчиках размером с хорошую пивную кружку, и успел разглядеть лица канадских коллег. Он мгновенно проникся симпатией к сержанту Фернану Санкартье, единственному унтер-офицеру в группе, чье круглое розовое лицо с невинными карими глазами автоматически отводило ему роль «Добряка». Хорошо бы попасть с ним в пару. Но в ближайшие три дня, по законам иерархии, он будет работать с энергичным Орелем Лалиберте. Они освободились ровно в шесть часов, и их отвели к машинам, на которые уже поставили шипованную резину. Только комиссару была предоставлена личная тачка.

— Почему ты носишь двое часов? — спросил Лалиберте у Адамберга, когда тот сел за руль.

Комиссар нашелся не сразу.

— Из-за разницы во времени. У меня во Франции остались незаконченные дела.

— А ты не можешь в уме посчитать, как все?

— Так получается быстрее, — уклонился Адамберг.

— Дело твое. Ладно, привет, и до завтра, до девяти утра.

Адамберг ехал медленно, рассматривая деревья, улицы и прохожих. Выехав из Парка Гатино, он попал в Халл, мало походивший на настоящий город. Он тянулся на многие километры, разделенный на квадраты чистыми пустынными улицами с рядами деревянных домиков. Ничего старинного, ничего старого, даже церкви похожи скорее на пряничные домики, чем на Страсбургский собор. Никто никогда не торопился — ни прохожие, ни даже водители, передвигавшиеся на мощных пикапах-лесовозах.

Ни кафе, ни ресторанов, ни магазинов. Адамберг заметил несколько лавочек, в которых торговали всем сразу, одна находилась метрах в ста от их жилья. Он пошел навести справки, снег скрипел у него под ногами, а белки не уступали дорогу. Не то что воробьи.

— Где можно найти ресторан или бар? — спросил он у кассирши.

— В центре города есть все для полуночников, — мило улыбнулась она. — Пять километров отсюда, езжай на тачке.

На прощанье она сказала:

— Добрый вечер, пока.

Центр города был компактным, и Адамберг обошел его за четверть часа. Заглянув в «Катрен», он потревожил маленькую аудиторию, перед которой выступал декламатор стихов, и ретировался, тихонько прикрыв за собой дверь. Надо будет сказать Данглару. Он зашел в «Пять воскресений», бар в американском стиле. Огромный жарко натопленный зал, украшенный головами оленей-карибу и медведей и квебекскими флагами. Неспешный официант принес ему ужин, рассуждая о жизни. Огромная порция была явно рассчитана на двоих. В Канаде другие масштабы, и жизнь здесь куда спокойнее французской.

С другого конца зала ему кто-то помахал. Жинетта Сен-Пре с тарелкой в руке подошла и непринужденно присела за его стол.

— Не помешаю? — спросила она. — Я тоже ужинаю в одиночестве.

Очень хорошенькая, говорливая и шустрая, она принялась болтать без умолку. Каковы его первые впечатления от Квебека? Чем он отличается от Франции? Равнинный ландшафт? А как выглядит Париж? Как идет работа? Весело? А жизнь? Вот как? У нее самой были дети и разные «хобби», особенно музыка. Но на хороший концерт надо ехать в Монреаль. Ему интересно? А какое у него хобби? Да-а? Рисовать, гулять, ходить пешком, мечтать? Да неужели? И как ему это удается в Париже?

Около одиннадцати Жинетта заинтересовалась его двумя часами.

— Бедненький, — заключила она, поднимаясь. — С этой разницей во времени у тебя еще пять часов утра.

Жинетта забыла на столе зеленую программку, которую безостановочно крутила в руках во время разговора. Адамберг медленно развернул ее, устало взглянул. Исполнение концертов Вивальди в Монреале, 17–21 октября, струнный квинтет, клавесин и флейта-пикколо. Мужественная тетка эта Жинетта, если тащится за двести километров ради маленького квинтета.

XVIII

Адамберг не собирался всю командировку пялиться на пипетки и штрихкоды. В семь утра он был уже на ногах. Река притягивала его, как магнитом. Огромная индейская река Утауэ. Он прошел берегом до дикой тропы. «Перевалочная тропа, — прочел он на табличке, — по которой в 1613 году первым прошел Самюэль де Шамплен». Ему нравилось идти по следам Предков, индейцев и путешественников, которые переносили пироги на себе. Идти было нелегко, перепады высоты на изрытой тропе на некоторых участках достигали метра. Потрясающее зрелище — шум падающей воды, птичьи колонии, берега, красные от кленов. Он остановился перед стоявшим среди деревьев памятным камнем, на котором была изложена история этого самого Шамплена.

— Привет, — раздался голос за его спиной.

На плоском камне над рекой сидела девушка в джинсах и курила, несмотря на раннее время. Адамберг расслышал в этом ее «привет» что-то очень парижское.

— Привет, — ответил он.

— Француз, — определила девушка. — Что ты здесь делаешь? Путешествуешь?

— Работаю.

Девушка затянулась и бросила окурок в воду.

— А я потерялась. Вот и пережидаю.

— В каком смысле — потерялась? — осторожно поинтересовался Адамберг, дочитывая надпись на камне.

— В Париже, на юрфаке, я встретилась с одним канадцем. Он предложил мне поехать с ним. Я согласилась. Мне казалось, что он классный chum.

— Чам?

— Приятель, друг, любовник. Мы собирались жить вместе.

— Ясно, — сказал Адамберг, сохраняя дистанцию.

— Знаешь, что он сделал через полгода, этот классный chum? Бросил Ноэллу, и она осталась ни с чем.

— Ноэлла — это ты?

— Да. В конце концов ей удалось найти приют у подруги.

— Здорово. — Адамберга мало интересовали подробности.

— Теперь я жду, — продолжала девушка, снова закуривая. — Работаю в одном баре в Оттаве и, как только накоплю достаточно, вернусь в Париж. Глупая история.

— А что ты делаешь здесь так рано?

— Ветер слушает она, сидя здесь совсем одна, на заре и на закате. Я вот говорю себе: даже если потерялся, надо найти себе место. Я выбрала этот камень. Как тебя зовут?

— Жан-Батист.

— А фамилия?

— Адамберг.

— Чем ты занимаешься?

— Я полицейский.

— Забавно. Здесь полицейских называют быками, псами или хряками. Мой парень их не любил. Он говорил: «Быкам по рогам!» — в смысле «Бей легавых!». И убегал. Работаешь с копами из Гатино?

Пошел снег с дождем, Адамберг кивнул и ретировался.

— Пока, — сказала ему вслед девушка, так и не встав с камня.

Без десяти девять Адамберг припарковался перед зданием ККЖ. Лалиберте помахал ему с порога.

— Давай скорее! — крикнул он. — Льет как из ведра! Эй, мужик, ты чем это занимался? — удивился он грязным брюкам комиссара.

— Упал на перевалочной тропе, — объяснил Адамберг, оттирая землю.

— Неужто ты выходил утром?

— Хотел посмотреть на реку. На водопады, деревья, старую тропу.

— Ты чертов псих, — заржал Лалиберте. — И как это ты колупнулся?

— То есть? Не обижайся, суперинтендант, я не всегда понимаю, что ты говоришь.

— Не боись, я не беру в голову. И зови меня Орель. Я хотел спросить, как ты упал.

— Спускался и поскользнулся на камне.

— Ногу, случаем, не сломал?

— Нет, все в порядке.