Королева его сердца

– Отец оставил эту землю мне. Мне. – Она коротко и горько усмехнулась. – Его воля высказана ясно как Божий день: «Я завещаю все мои земли и собственность, все мои земельные владения моей любимой родной дочери Глориане Карлайл». Его любимой дочери. Ха! Он никогда не признавал меня публично, пока не умерли его законные дети. Ты, вероятно, не в состоянии понять, почему все это меня так занимает.

– Многое в твоей судьбе заставляет меня задуматься, Глориана. – Голос Данте звучал бесстрастно, а лицо выражало каменное спокойствие. Ни малейшего признака понимания. Но и она не жалела о том, что раскрыла ему все свои карты.

Почему Глориана почувствовала такую глубокую уверенность в том, что Данте все понял, она не смогла бы – объяснить никому на всем белом свете. Ей вдруг захотелось укрыться от всех невзгод на его могучей груди. Она почему-то верила в то, что он тоже желал обнять и утешить ее.

– Почему ты ничего не расскажешь о своем отце, Данте? Добр ли он к тебе?

– Сейчас мне не до отца.

Его резкий уход от ответа словно ужалил Глориану и подрбно какому-нибудь яду уничтожил росток доверия, пробивавшийся в ее сердце. Она вспомнила, что он точно такими же словами пресек ее расспросы о Елизавете, мыслями о которой был так занят при их первой встрече. Она тогда отступилась и отбросила свои сокровенные мысли, а он так и не сказал ей о себе ничего сколько-нибудь значительного.

Она почти ничего не знала об этом человеке, взявшемся ее защищать. Почти ничего? Черт возьми, да она не знала о нем абсолютно ничего.

«Никогда не отдавай свое сердце человеку, у которого есть секреты, Глориана, – постоянно твердила ей мать своим голосом с басовой ноткой. – Рано или поздно он оставит тебя и уйдет обратно к тому, что скрывает».

До чего же странно, что именно в эту минуту ей в голову пришло предостережение матери. Она, разумеется, вовсе не имела намерений отдать свое сердце Данте Тревани, этому таинственному человеку.

– Может быть, тебе теперь пойти проверить лошадей, – заметила она.

Данте кивнул:

– Не бойся ничего, если с наступлением ночи услышишь какой-то шум за дверью. Это я буду проверять, задвинуты ли засовы.

– Будешь проверять? – Она рассчитывала, что вопрос прозвучит у нее по-хозяйски весомо. Вместо этого ее голос казался упавшим и в нем послышался испуг маленькой девочки, боявшейся оставаться одной.

– Глориана, я по большей части остаюсь человеком слова.

– По большей части? Интересно, какой же части я должна верить?

Она проговорила это с легкостью, шутя, чтобы разрядить возникшую между ними напряженность, как привыкла поступать с публикой, заскучавшей во время представления. Но Данте не ответил тем же. Он поклонился ей, двинулся к выходу и, задержавшись у двери, обернулся со смешанным выражением предостережения и сожаления, отразившимся на его строгом лице. Его последние слова подтвердили все то, чему ее учила мать:

– Возможно, тебе вообще не следует мне верить. Тогда тебе не будет грозить разочарование.

Глава 7

– Ты отпустила его!

Хотя нижняя часть лица Мод была закрыта кипой мужской одежды, которую она едва держала в руках, Глори по тону приятельницы поняла, что губы ее были поджаты от разочарования.

– Данте ушел. Я послала его в вагон-конюшню.

– Зачем тебе это понадобилось, ведь я так старалась придумать, как оставить вас наедине!.. – На лице Мод появилась недовольная гримаса.

– Можешь не трудиться над этой липовой историей с проигрышем в покер. Я знаю все о вашем сговоре.

– Ты с ума сошла?!

– Просто разозлилась. – Глори улыбкой смягчила ее реакцию. – Ты правильно сделала, позаботившись о нашей безопасности. Видно, я была так поглощена мыслью о поездке на ранчо, что не подумала о том, чем она нам грозит. Но я не вижу у тебя ни огнестрельного оружия, ни шпаги.

Прежде чем Мод успела ответить, прозвучал свисток паровоза, оповещавший о неизбежном отправлении поезда из Уинслоу. Снаружи послышался крик проводника:

– По вагонам! Следующая станция – Холбрук! Холбрук. Полтора суток. А потом всего два дня фургоном до Плезент-Вэлли.

– В Уинслоу невозможно найти ни аркебузы, ни шпаги, – ответила Мод так, как будто их разговор не прерывался. Поезд толчками сдвинулся с места, и она подошла к окну, в рамке которого был виден оставшийся позади городок. – Никто не понимал меня, когда я спрашивала, где можно купить аркебузу. Нет здесь и шпаг, но какой-то парень сказал, что он телеграфирует в Холбрук, рассчитывая на то, что там у его приятеля, индейца хопи, есть шпага. И что, может быть, тот захочет ее продать. И не беда, если Данте сбежит. Мы найдем других известных на весь мир убийц, которым пригодится наше оружие.

– Он в вагоне-конюшне. Мод скептически фыркнула.

– Он там! – настаивала Глори. – Он дал мне слово.

– Ты говоришь так, как будто веришь ему.

– Я… я ему верю, – с трудом выговорила Глори.

– Гм… – Мод повернулась, вытянув шею и посмотрев в потолок. – Зй! Все ли видели эту высокую рыжую девушку по имени Глориана Карлайл? В ее вагоне самозванец.

– Мод!

– Да, та самая Глориана Карлайл, полжизни клявшаяся в том, что никогда не поддастся ни на какие заманчивые обещания ни одного мужчины.

– Он не давал никаких заманчивых обещаний. Ему нужна работа.

Мод кипела презрительным негодованием:

– И что же он станет делать с большими деньгами, которые заработает, сварит себе горшок каши из зеркала? Может быть, он в самом деле хочет пожевать какое-нибудь древнее стекло, чтобы набраться сил для очередного убийства. Может быть… – Мод резко оборвала досужие домыслы, услышав недоверчивое восклицание Глори. – Может быть, я что-нибудь напутала?

– О, Мод… – Мучительное волнение Глори превратило ее голос в спотыкающийся шепот. Она не знала, что было хуже – правда или ложь о сговоре Мод против нее. – Ты знаешь, как важно для меня это зеркало. Для нас. Как ты могла?

Мод выронила одежду на пол и заломила руки. Вид у нее был такой, словно она хотела шагнуть ближе к Глори, но что-то в выражении лица Глори остановило ее.

– Я сказала ему только, что попытаюсь убедить тебя отдать ему зеркало. Я ничего не обещала ему, дорогая. Клянусь тебе.

Мод ничего не обещала. Значит, Данте не солгал, и это было для нее маленькой радостью. Но он был, кроме того, и совершенно искренен, что повергло ее в глубокое уныние.

– Я вовсе не буду уговаривать тебя отдать ему зеркало, – Глаза Мод наполнились слезами. – Пожалуйста, дорогая, не сердись на меня. Ты же знаешь, что я никогда ничего не сделаю тебе во вред. Мне не нужен был бы дом, если бы в нем не было тебя; твоя мама взяла меня, когда мне стало страшно ходить по канатам. Мистер Фонтанеску выбросил бы меня на улицу как какой-нибудь мешок мусора.

Глори подняла дрожащую руку, чтобы остановить эти заверения. Она была уверена в благодарности Мод, и ей всегда было неприятно об этом слышать. Она настолько высоко ценила ее дружбу, что считала их соглашение не просто сделкой. За исключением случаев, подобных этому, когда добрые намерения Мод явно перевешивали здравый смысл.

– Я понимаю, что ты ничего не замышляла, но ты это сделала. И теперь я стараюсь придумать, как бы все уладить.

Ей хотелось выть от тоски, она кляла себя за то, что разоткровенничалась с Данте, и будь она проклята, если позволит себе подобное впредь. Сильные женщины говорят спокойным тоном, говаривала ее мать, побеждают в спорах силой своей логики. К тому же всегда сохраняют самообладание и никогда не позволяют чувствам перевешивать здравый смысл.

Расчетливость никогда не была слишком сильной стороной Глори, и ее самообладание, казалось, улетучивалось через окошко вагона, когда через раскрытые двери виднелась красивая голова Данте Тревани, обещавшего скорее умереть, чем позволить кому-нибудь ее обидеть.

– Если бы я ему сказала прямо сейчас, что зеркала он не получит, он наверняка оставил бы нас без своей защиты. Но если я сделаю вид, что мне ничего не ведомо о ваших планах, он останется с нами, рассчитывая на скорое получение зеркала. О Боже, услышь меня – я начинаю мыслить совершенно так же, как он, пытаясь следовать здравому смыслу.

– Ах, Глори, дорогая, ты отлично знаешь, что у тебя полностью отсутствует умение все раскладывать по полочкам. – Мод робко шагнула и, видя, что Глори не пошевельнулась, кинулась к ней. Ласково обняв ее за талию, она усадила Глори на табурет. – Ты должна немедленно успокоиться, иначе у тебя снова начнется головная боль. Я сама обо всем поза-бочусь.

Глори простонала.

– Я позабочусь обо всем. – Мод нагнулась, чтобы собрать упавшую одежду. – Я сейчас отнесу все это ему. И даже не заикнусь о нашем плане.

– О каком еще плане?

– О, он еще окончательно у меня не созрел, но скоро мне будет ясно, как следует поступить. А теперь оденься к обеду. Надень что-нибудь красивое, нужно ослепить Данте, чтобы в его тупой голове не осталось места для мыслей о зеркале.

– Ты имеешь в виду пригласить его пообедать с нами? Сегодня ты уже отнесла ему еду, которой можно было накормить десятерых убийц.

– Это верно. И он съел все до последней крошки так быстро, что можно было подумать, во рту у него ничего не было уже сто лет. Как я понимаю, для того мускулы были в полной готовности к действию, организму требуется немало топлива.

– Гм… – Глори вспомнила, как туго натянулся на этих мускулах ее шелковый плащ.

– Если бы он был моим мужчиной, я бы уж кормила его вволю.

– О Боже, – простонала Глори.

Десять столов оставались пустыми. Десять. Данте сосчитал их, он любил точность во всем. За другими – их было полдюжины – оставались свободные места. Они все трое едва разместились за еще одним маленьким столом. Было довольно странно, что рядом с ними остановилась пожилая мисс Хэмпсон, спросившая, не может ли она присоединиться к ним. И как будто нарочно Глориана тут же с готовностью вскочила с места, взяла свободный стул у ближайшего стола и втиснула его между собою и Данте, чтобы могла сесть мисс Хэмпсон.

Данте пережевывал вторую порцию мяса. Удовольствие, получаемое им от блюда, тонко называвшегося бифштексом, уходило с каждым словом, произнесенным мисс Хэмпсон. Болтливая старуха ухитрялась выпалить подряд сотни, может быть, тысячи слов, останавливаясь только, чтобы набрать воздуха в легкие. Едва переведя дух, она продолжала словоизвержение, перескакивая без всякой видимой связи от одной пустой темы к другой.

Глориана вслушивалась в каждую ее бессмысленную тираду.

Она не отрывала от мисс Хэмпсон взгляда своих дивных изумрудных глаз, не удостаивая им ни Данте, ни его нового прекрасного костюма. Ее мягкие, розоватые губы были полураскрыты, и их влажная, соблазнительная полнота заставляла его забыть о еде. Ее комментарии ограничивались возгласами «О Боже!» и «Говорите, говорите, пожалуйста!», что воодушевляло мисс Хэмпсон продолжать нести чепуху своим дребезжащим, старушенчьим голосом, а уши Данте в это время едва не сгорали единственно от пленительного тона Глорианы, изредка вставлявшей отдельные слова.

Данте подумал, что ножом лучше не пользоваться, и, подцепив свой бифштекс вилкой, оторвал от него кусок зубами. Вот если бы это был не бифштекс, а горло мисс Хэмпсон! Короткий всплеск злорадного наслаждения тут же погас от сильного удара ноги Мод по его щиколотке. К собственному удивлению, он проглотил кусок неразже-ванным, едва не подавившись. Лучше, если бы мясо застряло в глотке у этой мисс Хэмпсон…

– Прислушайся к ее словам, – прошипела Мод.

– Так вот, – начала мисс Хэмпсон, набрав в легкие побольше воздуха, и выпалила одним духом: – Я осмотрю как следует свою полку и, прежде чем улечься, подопру дверь стулом, погашу свет и накрою голову подушкой на все время, пока поезд не уйдет из Холбрука. Я утверждаю, что должен быть принят закон против остановки поездов в этом городишке, пользующемся репутацией самого дикого места во всей Аризоне. Ведь это же надо – подвергать опасности таких хрупких незамужних женщин, как мы! И нет никого, кроме этого щеголя шерифа Оуэнса, кто бы поддерживал порядок. Но он слишком тонок для этого, как и его имя. Коммодор Перри Оуэне. Что за имя для шерифа! Впрочем, в данном случае имя не имеет значения, поскольку он заработал себе репутацию отличного стрелка. В одной руке у него всегда винтовка, а в другой – пистолет! К тому же говорят, что волосы у него доходят до середины спины и что они у него блестят как у девушки, а для этого, как вы сами понимаете, он должен их тщательно расчесывать каждый вечер. Что это за шериф, так занятый своими волосами? Вы ведь знаете, ходят слухи о том, что ковбои любят мучить мужчин с длинными волосами…

– Как, – прервал ее Данте, – неужели я должен опасаться ковбоев?

Он подозревал, что ковбои могли быть отвратительнейшими тварями-метисами, полулюдьми, полускотами, околдованными самим Ди для испытания Данте. Было бы нелишне подготовиться к мучениям, уготованным этими ублюдками.

– О! – заморгала мисс Хэмпсон с той же скоростью, с какой с ее языка сыпались слова. – О, о, о! Как это я не заметила, что у вас такие длинные волосы, мистер Тревани! Но я уверена, что вы вовсе не гомик, за которого ковбои принимают всякого длинноволосого мужчину. Уж шериф-то Оуэне наверняка доказал, что он не из таких!

Метисы. Полукровки. Его предположения были правильными. Защита Глорианы от этих дьявольских жес-токостей – достойный вызов, и Ди увидит, на что он способен.

– Что такое гомик?

– Мужчина, который больше любит мальчиков, чем девочек, – выпалила Мод.

– Мод!

– Она совершенно права, моя дорогая. – Мисс Хэмпсон согласно кивала, проявляя завидную терпимость для леди ее возраста. – Как бы то ни было, вам лучше всего будет сделать, как я, мисс Карлайл. Закупорьтесь в своем вагоне, как медведь в берлоге, пока мы не отъедем достаточно далеко от Холбрука.

– Я не смогу этого сделать, мисс Хэмпсон. Мы выйдем из поезда в Холбруке.

Сказанное Глори наконец заставило мисс Хэмпсон умолкнуть. Она сидела в нерешительности, то открывая, то закрывая рот.

– Мы не собираемся оставаться в Холбруке, – разъяснила Мод. – Как только запасемся провизией, тут же уедем в Плезент-Вэлли.

– Плезент-Вэлли! – почти вскрикнула мисс Хэмпсон. – О, о, о! Это еще хуже. Вы ни при каких обстоятельствах не должны ехать в Плезент-Вэлли.

– Я должна туда поехать. У меня там поместье.

– Эти парни из банды Ножа Мясника никогда не позволят вам там поселиться. Или вы не читаете газет? Там идет ужасная, кровавая междоусобица. Шериф Оуэне встречает каждый поезд, опасаясь тайного притока оружия в Холбрук, которым могли бы воспользоваться враждующие стороны! Если приезжает кто-то неизвестный, он требует от него объяснения целей приезда и в сомнительных случаях отправляет прямо в кутузку. Будь он гомиком, он никогда бы этого не делал, не так ли? Даже если бы ковбои думали, что он из таких, так как он носит пистолет на левом бедре, рукояткой наружу. Разве шерифы носят так пистолет? Чтобы вытащить его, нужно тянуться через весь живот. Однако шериф Оуэне – мастер своего дела, тем более что в другой руке у него винтовка. Говорят, он может стрелять из нее навскидку, не целясь. Что это за шериф, который стреляет из винтовки? Говорят, уголовники смеял'ись над ним, когда он появился в городе, из-за его длинных волос и манеры держать оружие, но он поубивал большинство из них, а оставшиеся теперь слишком напуганы, чтобы высовываться, и Холбрук мог бы не быть таким дрянным местом, если бы удалось сплавить весь сброд в Плезент-Вэлли и остановить доставку оружия в этот городок.

– Знаешь, Глори, – заговорила Мод, – мне кажется, я заразилась от тебя головной болью. С твоего позволения, я думаю, мне лучше уйти в наш вагон и улечься с холодным компрессом на лбу.

Данте отодвинул тарелку, потеряв аппетит от всех этих новостей, которые одним духом выпалила мисс Хэмпсон. Каждый оборот колес поезда подтверждал, что они сознательно лезут туда, куда здравомыслящие люди не осмелились бы сунуть нос. Бросив быстрый взгляд на Глориану, он увидел, что лицо ее побледнело. Она встала из-за стола, как будто хотела отодвинуться от самого звука слов «Плезент-Вэлли».

«Я не так глупа, Данте», – вспомнил он ее слова, но последние сведения, полученные от мисс Хэмпсон, поколебали его уверенность в этом. Все говорило против поездки на ранчо. Едва заметная напряженность ее фигуры и бледное лицо говорили ему, что она послушалась бы и согласилась с ним при малейшем нажиме с его стороны.

И все же… все же…

Ни одно королевство не достается легко ни одной королеве, в том числе и Англия Елизавете, как не достанется легко Глориане это скопление земли и травы, пригодное только для разведения коров. И если Данте не поможет Глориане защитить то, что оставил ей в наследство отец, ему придется расстаться с надеждой убедить Ди, что он будет служить Елизавете.

Он вдруг пожалел о том, что не наелся вдоволь бифштекса. Мясо было деликатесом, и он сомневался, что даже короли ели его каждый раз в день рождения или по праздникам, и это напоминало ему, что он ел его за обедом в году от Рождества Христова тысяча восемьсот восемьдесят восьмом, а не в тысяча пятьсот сорок четвертом. Он чувствовал, как у него начиналась изжога. Какой смысл подстрекать Глориану к такому рискованному путешествию ради подтверждения его честолюбивых помыслов?

Волоски на его шее встали дыбом – предупреждение, которое не может игнорировать ни один солдат. Он поднял глаза и встретил устремленный на него взгляд Глорианы. Он прочел в нем надежду и веру, сочетавшиеся с неприятием, говорившим ему о том, что она боролась с этими добродетелями кротости. Она смотрела на него совершенно так же, когда назвала его своей большой старой электрической лампочкой, чем бы это ни было, пусть даже нежностью тысяча восемьсот восемьдесят восьмого года, дарованной человеку тысяча пятьсот сорок четвертого, готовившему предательство.

Человек, осмеливающийся любить королеву, не может сделать вид, что принимает близко к сердцу ее интересы, тайно действуя в своих собственных целях. Ему вспомнилась эта насмешка Ди, оставшаяся непрощенной.

– Что-то не так с обедом? – шепотом спросила Глори.

Данте покачал головой.

Мисс Хэмпсон продолжала нанизывать свои фразы, не замечая ни демонстративного ухода Мод, ни того, что Данте с Глори ее больше не слушали.

– Если хоть половина того, о чем она говорит, правда, нам надо быть последними идиотами, чтобы ехать в эту Плезент-Вэлли, – мрачным эхом его собственных мыслей прозвучали слова Глорианы.

– Да.

Данте почувствовал, как на него снизошло спокойствие. Если бы она ясно сказала о поездке, он не сделал бы ничего, чтобы изменить ее мнение. Он отвел на это две недели. За такой срок обязательно возникли бы какие-нибудь другие сложности.

– О чем ты думаешь, Данте?

Она не смотрела ему в глаза, сосредоточившись на чайной чашке, которую сжимала в руках. Судя по тому, как крепко она ее сжимала, чашка не должна была так громко звякнуть, когда Глори опустила ее на блюдце.

Первым движением Данте было рассеять ее сомнение и страх, которые она старательно прятала.

Но уже через секунду картина представилась ему совершенно иной, и другие, менее благородные соображения одержали верх. С каждой уходившей минутой решимость Глорианы все больше утрачивала твердость. Никто другой из пассажиров поезда не захотел бы отправиться с нею в Плезент-Вэлли, не нашла бы она такого и в Холбруке, а поехать без телохранителя значило бы навлечь гнев ковбоев Ножа Мясника.

«А вдруг Данте сейчас откажется от своих обязательств?» – – пронеслось в голове у Глори. После рассказов мисс Хэмпсон она не сомневалась, что, если это произойдет, ей уже не найти другого защитника. Теперь, когда опасность стала такой ощутимой, Глориана поняла, что злополучное зеркало станет, пожалуй, единственно возможной оплатой ее безопасности. В противном случае все ее планы рухнут в мгновение ока.

Глори не смогла скрыть своего волнения, прошептав:

– Что случилось? Ты изменил свои намерения?