Разгерметизация

Как интеллигенция СССР брезговала КГБ, так и интеллигенция Российской империи брезговала Охранным отделением, лишая спецслужбы нравственно здравой общественной поддержки и совестливого, дееспособного кадрового корпуса, способного уберечь общество от бед своевременным предупреждением и решением встающих проблем. Но это означает, что интеллигенции в обоих случаях было свойственна не обостренная рафинированная совестливость и непреклонность в делании добра во всех обстоятельствах, а заурядные: трусость, чистоплюйство и безволие, пролагавшие дорогу еще большему злу — множественным социальным бедствиям при потере государственного управления, многократно превосходящим злоупотребления спецслужб, так или иначе имеющие место во всяком государственном управлении делами общества в целом.

В частности о проблеме “сексотов” в обществе и о том, как их набирало Охранное отделение, А.Спиридович пишет следующее:

«Красиво и убедительно говорил Зубатов подготавливая из нас будущих руководителей политического розыска, но воспринять сразу эту государственную точку зрения на внутреннюю агентуру было трудно. Мы принимали, как бесспорные, все советы относительно сотрудника и все-таки они в наших глазах были предателями по отношению своих товарищей. Мы понимали, что без шпионов ничего нельзя знать, что делается во вражеском лагере; мы сознавали, что сотрудников надо иметь также, как надо иметь военных шпионов, чтобы получать необходимые сведения о неприятельской армии и флоте, об их мобилизационных планах и т.д. Всё это мы понимали хорошо, но нам, офицерам, воспитанным в традициях товарищества и верности дружбы, стать сразу на точку холодного разума и начать убеждать человека, чтобы он ради пользы дела, забыл всё самое интимное, — дорогое и шел на измену, было тяжело и трудно. Наш невоенный начальник [58] не мог этого понять. Да мы не говорили много с ним об этом. В нас шла борьба.

В результате государственная точка зрения победила. Мы сделались сознательными офицерами розыска, смотревшими на него, как на очень тяжелое, неприятное, щепетильное, но необходимое для государства дело. Впрочем, жизнь, как увидели мы позже, очень упрощала нашу задачу. Переубеждать и уговаривать приходилось редко: предложения услуг было больше, чем спроса…» — ист. 97, с. 51.

И о том же в другом месте:

«Сотрудничество дело сложное; причины, толкающие людей на предательство своих близких знакомых, часто друзей — различны. Они должны быть или очень низменны или, наоборот, очень высоки. Чаще всего будущие сотрудники сами предлагали свои услуги жандармскому офицеру, но бывали, конечно, случаи, и даже очень частые, когда предложения делались со стороны последних. Так или иначе, но из-за чего же шли в сотрудники деятели различных революционных партий? Чаще всего, конечно, из-за денег. Получать несколько десятков рублей в месяц за сообщение два раза в неделю каких-либо сведений о своей организации — дело нетрудное… если совесть позволяет. А у многих ли партийных деятелей она была в порядке, если тактика партии позволяла им и убийства, и грабеж, и предательство, и всякие другие, менее сильные, но не этичные приемы?

Среди рабочих часто играла роль и месть. Повздорит с товарищами в кружке, обидится на что-либо и идет к жандармскому офицеру. Один такой сознательный бундист «член еврейской расовой антисамодержавной организации “бунд”: наше пояснение по контексту» явился ко мне, притащил кипу прокламаций и рассказал в конце-концов, что он более двух месяцев разносит по районам литературу, что ему обещали купить калоши, но не купили. Пусть же знают теперь. Обозленность его на обман с калошами была так велика, что я прежде подарил ему именно резиновые калоши. И проваливал же он потом своих сотоварищей, проваливал с каким-то остервенением. Вот что наделали калоши!

Но бывали сотрудники и в полном смысле идейные, для которых деньги отходили на задний план. Приходит раз ко мне начальник сыскной полиции и просит разрешения представить девушку, которая желает служить в охранном отделении. Принимаю, разговорились. Хочет бороться с революционерами и только. Стараюсь понять причины — оказывается, что знает она их очень мало, но ненавидит всей душой, считая, что они делают большое зло, сбивая с пути молодежь, рабочих и крестьян. Она особенно налегала на последних и приводила пример, как эсеры агитировали в Полтавской губернии и что из этого вышло. Старуху “бабушку” [59] «» она просто ненавидела, хотя знала её только по наслышке.

Я выяснил девушке всю трудность работы, всю её щекотливость, но она твердо стояла на своем и сделалась осведомителем. Работала она отлично, осторожно и умно. Она любила розыск как дело и года два спустя пошла воткрытую против революции, выступив в печати и рассказав всё, как она боролась с нею в Киеве. К чести эсеров надо сказать, что они тогда её не тронули. Впрочем, она в партии официально не состояла. Такие сотрудники являлись, конечно исключением.» — ист. 97, с. 193 — 195.

То есть, если смотреть в России и в СССР на взаимоотношения спецслужб и интеллигенции , то можно прийти к выводу, что морально-этический кодекс спецслужб — зеркало реального морально-этического состояния интеллигенции. Неча на зеркало пенять, коли рожа крива…

В 1905 г. режим и его спецслужбы, утратившие самодержавие в борьбе за устойчивость “элитарного” самовластья, крайне близоруко вляпался в провокационный сценарий “расстрела мирного шествия простонародья”, и в итоге расстрелял веру народа в «царя-батюшку», заботящегося о благе каждого россиянина вместе с «верными слугами престола и отечества». Этот расстрел и обратил действительно назревший в России кризис общественного развития в , характер которого, эффективность и устойчивость во времени определяются мировосприятием, миропониманием и сопутствующей миропониманию самодисциплиной каждой из общественных групп, проявляющей активность в революционных ситуациях.

Роль Охранного отделения и явления “зубатовщины” в событиях революций 1905, 1917 гг. показывает, что если режим проводит в жизнь две и более взаимно исключающие одна другую концепции (ничего не менять и зажимать гайки или провести реформы, чтобы в обществе всем труженикам в разных сословиях жилось ладно), то плоды всех действий режима по осуществлению каждой из концепций пожинает третья сторона (т.е. ни режим, и не оппозиция), а режим гибнет в концептуальных неопределенностях управления. Реформы могут быть только определенные, конкретные; реформы вообще, неопределенные реформы — поддержание состояния концептуально неопределенного управления ведущее к гибели упорствующего в них режима.

Как известно из работы Лурье-Ларина (ист. 2) «евреи отличались особой революционностью [60]» (25 % политзаключенных в тюрьмах России были евреи), а из книг и фильмов о тех годах известно, что неотъемлемой чертой революции 1905 — 1907 гг. были еврейские погромы.

В статье “Столыпин и революция” В.И.Ленин прокомментировал вопрос о погромах словами:

«Монархия не могла не защищаться от революции, а полуазиатская, крепостническая русская монархия Романовых не могла защищаться иными, как самыми грязными, отвратительными подло жестокими средствами.»

В этой фразе интересно то, что, во-первых, точно употреблено слово “монархия”, хотя В.И.Ленин не различал понятий “самодержавие”, “царизм”, “самовластье”, как и большинство его “интеллигентных” современников, что среди прочего и привело к тому, что “социализм” в СССР далеко не справедлив.

Во-вторых, слово «русская», которое может быть опущено, так как и без него ясно, о какой монархии идет речь, выделено в тексте петитом самим В.И.Лениным. Это обстоятельство, в сочетании с указанием на еврейские погромы как на средство “защиты от революции” со стороны режима, дает основания полагать, что для В.И.Ленина не было секретом, что .

Да и погромы это — средство канализации политической активности многонационального , так называемого “среднего класса” империи, употребленное трансрегиональнойреволюционной еврейской буржуазией и . Еврейский “средний класс” откупился кровью еврейских низов от своего конкурента.

Ларин-Лурье (ист. 2) также обвиняет в погромах царизм, который провоцировал и организовывал погромы, чтобы подавить революцию. При этом он, будучи одним из бойцов “троцкистско-ленинской гвардии” в партии, уводит в сторону от рассмотрения роли в революции трансрегионального еврейского капитала, когда рассказывает, как бедно жили в еврейских местечках в Белоруссии и на Украине, когда многие семьи не могли себе позволить купить в лавке селедку целиком, а покупали только часть.

Это было действительно так, но кроме местечковой нищеты, были еще крупно-буржуазные кланы Поляковых, Блиохов, Гинзбургов и других, вышедших из “местечек”; над этими кланами “среднего класса” еврейства стояли Ротшильды, Леебы, Рокфеллеры и прочие, державшие контроль через ростовщический кредит над во всем тогдашнем мире. Об этом Ларин-Лурье, как свойственно всем марксистам без исключения и в наши дни, не пишет.

Но коли этот вопрос встает на всех путях к пониманию механизма создания и реализации в своих интересах революционных ситуаций, то следует на него и ответить. Надгосударственный трансрегиональный иудейский ростовщический капитал, стремясь к мировому финансовому рабовладению, целенаправленно работал на уничтожение самодержавия народов России. По этой причине он поддерживал деньгами и кадрами все внутри— и внешнеполитические силы, выступавшие против самовластья, самодержавия, царизма, будь они в России или за её пределами. Он управлял возникновением обстоятельств и течением событий вокруг режима Николая II и самого царя.

Это — ответ и на инфернальный вопрос о соотношении особого гнета в отношении евреев и особой революционности евреев в отношении .

Александр III, часть интеллигенции и многонациональной верноподданной буржуазии видели иудейскую угрозу России и реагировали на неё, создавая пресловутый “особый гнет” и контрреволюционные организации вроде Союза Русского народа или Союза Михаила Архангела. Но реакция эта была неправильной, т.е. отвечала не самодержавной целесообразности, а иной, поскольку в правящей верхушке России никто не понимал [61].

Неправильность реакции — особый гнет — только способствовал приливу евреев (несших в себе не только особую революционность, но и особую дисциплинированность) в политические партии, в действительности боровшиеся с самодержавием народов России, а не с самовластьем царизма. То обстоятельство, что большинство революционеров самого разного классового и этнического происхождения искренне хотели общественного устройства жизни людей по , дела не меняет: все они были вовлечены в систему, построенную так, чтобы человек, искренне устремляясь к благой цели, не видел системы в целом и работал бы на цели, предопределенные для её хозяевами.

Политические партии финансировались непосредственно или через подставных посредников из надгосударственных источников, безраздельно контролируемых ростовщическими иудейскими кланами. Это касается прежде других партий РСДРП — рабочей партии, если смотреть на её общественную базу. Она в принципе не могла бы осуществлять свою деятельность, если бы в её финансировании главным источником были членские взносы рабочих.

Во-первых, рабочему классу в целом капитал платил прожиточный минимум, а численность РСДРП даже после победившей Великой Октябрьской социалистической революции и в годы гражданской войны не превышала 400 000 человек. В конце революции 1905 — 1907 гг., на всплеске политической активности рабочего класса, она была примерно вдвое меньшей, чем после всплеска политической активности 1917 г. В статье “Передовой пролетариат и пятый съезд партии” товарищ Сталин называет численность РСДРП в 200 тыс. человек: — газета “Дро” (“Время”), № 25, 8 апреля 1907 г., Соч., т. 2, с. 33. Пятый съезд проходил в Лондоне с 30.04 по 19.05.1907 г., учебник “История КПСС”, изд. 1982 г., указывает численность в 150 тыс. человек, при этом большевики составляли 46 тыс. человек.

Кроме того рабочий класс России был далеко не однороден: была “рабочая аристократия” — относительно малочисленная прослойка наиболее квалифицированных рабочих и низшего административного персонала (мастера, конторщики), получавших довольно высокую зарплату, дороживших своим рабочим местом и социальным статусом и уклонявшихся от обострения отношений с разного рода начальством; были рабочие-кулаки, не утратившие связей с деревней, и хотя сами они работали в городах на заводах и фабриках, но в деревне на них работали батраки, поскольку они сохранили за собой и членство в общине, и земельный надел [62] — этим также было, хотя и немного, что терять, кроме своих цепей; наибольшая по численности доля рабочего класса, средней квалификации, старавшаяся в основном “выбиться в люди”, представители которой в их большинстве не имели времени на “высокие материи”, о которых говорили всевозможные “политические”; “волчьебилетники” — рабочие разного уровня квалификации от низшей до наивысшей, уволенные за участие в разного рода рабочих волнениях, ограниченные в правах трудоустройства, по какой причине они были наиболее бесправной и угнетаемой частью рабочего класса, если их нелегально принимали на работу; либо же политические активисты из рабочих сами нуждались в партийной помощи, если не могли устроиться на работу по причине их прежней партийной активности; кроме того, не следует забывать и о женах всех них, обеспокоенных прежде всего прочего прокормом семьи в , по какой причине большинство из них не поощряло мужей, если те обостряли отношения с начальством, в том числе и революционной деятельностью, благие плоды которой ожидались в [63]. Это означает, что до прихода партии к государственной безраздельной власти партийные взносы не могли быть источником финансирования её деятельности просто потому, что платить взносы в необходимом для деятельности объеме было некому и нечем.

Во-вторых, известные по учебникам истории субсидии фабрикантов Саввы Морозова, Шмидта — хотя и имели место, но и их объем был недостаточен для финансирования деятельности партии в тех масштабах, какие имели место. “Эксы” — экспроприации наподобие тифлисского опыта Камо (Тер-Петросяна) — также явления эпизодические, как и добровольное вспомоществование революции со стороны некоторых капиталистов.

Кроме того, хотя в советское время рекламировался подвиг Камо в Тифлисе, но тщательно замалчивалось то, что было после него. После этой “экспроприации” под руководством Л.Б.Красина на одной из дач под Петербургом была начата перенумерация захваченных Камо купюр: их подлинные номера брались за основу и модифицировались подтиркой и перезаписью, поскольку партии стала известна информация о том, что правительство России знало номера и серии захваченных купюр и уведомило о них и зарубежные банки, дабы те не принимали их к обмену на валюты других государств и золото. Пробная перенумерация купюр оказалась неэффективной, и при первом же предъявлении к обмену за границей перенумерованных купюр представитель РСДРП был арестован.

Кроме того эта акция большевиков вызвала скандал в РСДРП и во всей эмиграции социалистической направленности. Руководство большевиков было обвинено в том, что такого рода уголовщиной оно пятнает высокие идеалы социализма. И В.И.Ленину пришлось дать устные заверения, что все захваченные деньги (бумага) будут уничтожены самим большевиками, и впредь ничего подобного они осуществлять не будут. По причине невозможности размена захваченных купюр и возникшего скандала в социал-демократических кругах, с которыми так или иначе большевики вынуждены были сотрудничать, большая часть захваченных в Тифлисе Камо финансов была сожжена.

Но легенды и их экранизации о Савве Морозове, фабриканте Шмидте, подвиге Камо, распространяемые в обществе после 1917 г., давали объяснение, правдоподобное для большинства населения страны, которое не вникало в суть дела, и не подвергало эти легенды бухгалтерской ревизии, [64]. Эта доверчивость народа партийным легендам, а партийных коммунистов — писанине классиков марксизма позволяла партийному руководству делать политику втемную и скрывать истинные источники и цели финансирования РСДРП её хозяевами: от момента возникновения до прихода к власти в 1917 г. То же касается и большинства других партий социалистической ориентации, состоявших из людей бедных для того, чтобы финансировать оппозиционную режиму большую политику из средств семейного бюджета или частного бизнеса.

И единственной силой в мире, заинтересованной в крушении Российского государственно оформленного самодержавия и способной организовать [65] и разносторонний натиск на него, был надгосударственный трансрегиональный иудейский ростовщический капитал.

Национальные государства Европы были способны к краткосрочным, по историческим меркам времени, коалициям против России и еще более краткосрочным войнам-наскокам, но были неспособны к многовековому натиску, ибо их государственности (аппараты) не могли нести в преемственности поколений даже реально их “элитарно”-национальные идеи мирового господства.

Многонациональному верноподданному капиталу империи, включая и некоторые еврейские кланы, вставшие на путь ассимиляции в России, всё, происшедшее после смерти Александра III до завершения русско-японской войны и подавления революции 1905 -1907 гг., было помехой. Он был заинтересован во внутреннем и внешнем политически стабильном мире, а не в разжигании антагонизмов внутри общества и на границах государства и доведении их до взрывного характера исчерпания. Но инфантильный класс российских капиталистов не знал, как этого добиться, потому что интересовались преимущественно прибылями в их номинальном исчислении, по какой причине не понимали большой политики [66], хотя и лезли в неё. Одурев от буржуазного либерализма, крупный капитал империи составил свою оппозицию режиму, которая и выстроила ту “железную дорогу”, по которой впоследствии власть бесповоротно “укатилась” сама собой из их рук в руки марксистских экстремистов.

Финансовые же вливания в революцию были сопоставимы с военным бюджетом великих держав той поры, к числу которых относилась и Россия. , с которым так боролся В.И.Ленин и его сторонники в РСДРП, как то известно из учебников по “Истории КПСС”, получил помощи из-за рубежа, , на 7 миллионов рублей золотом. Для сравнения: крейсера “Аврора” и “Аскольд”, принимавшие участие в протекавшей в то время русско-японской войне, обошлись казне в 6,3 миллиона рублей и 6 миллионов рублей золотом соответственно; причем казна финансировала строительство каждого из них в течение нескольких лет. “Аврора” была построена в Петербурге на Франко-Русском заводе (с участием французского капитала) в течение шести лет; “Аскольд” был построен в Германии примерно за три года. Строительство “Авроры” так затянулось, что она устарела, в том числе, и по причине финансовых затруднений режима.

Этот пример показывает, что долговременные затраты на революцию в России исторически реально были больше, а финансирование более устойчиво, чем возможности военного бюджета России тех лет. Расходы на свержение самодержавия в России, сопоставимые с военным бюджетом великих держав и превосходящие их, в течение столетий мог осуществлять только иудейский ростовщический капитал — первая в мире надгосударственная монополия (т.е. безраздельный контроль какой-либо сферы деятельности). Ни народы России, ни государства её противники не имели необходимой для этого финансовой мощи.

1.6. Двоевластие перед мировой войной

Мы не ставим целью воссоздать полную летопись России-СССР. Поэтому останавливаемся только на некоторых исторических событиях. В период между русско-японской и первой мировой войной ХХ века [67] в политической и идеологической жизни страны были столыпинские реформы. Петр Аркадьевич Столыпин, пребывая на посту премьер-министра, выражал интересы тех кругов, которым была нужна великая Россия, а не великие потрясения в России.

И хотя думские острословы пустили в обиход идиому “столыпинский галстук”, в связи со смертной казнью через повешение [68], применявшимся военно-полевыми судами при подавлении общественных беспорядков в ходе революции 1905 — 1907 гг., но всё это подавление было менее кровавым, чем отдельные мирные периоды в истории страны после 1917 г. [69] Поэтому мазать П.А.Столыпина черной краской и, заткнув уши, орать, что он — рекационер-кровопийца, не следует: это истерично и бессмысленно.

Но и идеализировать П.А.Столыпина и его реформу так же не следует (тем более, спустя почти сто лет, не следует предлагать оставленные им рецепты для решения проблем наших дней), ибо и в его время результаты были двоякого характера. О двоякости результатов забывают любители цитировать его фразу, ставшую крылатой в определенных кругах: «Им нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия» — из выступления П.А.Столыпина во II Думе.

Дело в том, что Справедливость — всегда велика, но величие и величавость в жизни могут быть свойственны государству, во внутренней и внешней политике которого царит вседозволенность, попирающая Справедливость. Тому в истории примеров много, включая и сословный строй Российской империи, угнетавший жизнь множества людей. Если бы это было не так, то оппоненты П.А.Столыпина, которым он бросил приведенную фразу, не смогли бы создать себе социальной базы недовольных жизнью и повести их за собой вопреки их долговременным интересам.

Тем не менее П.А.Столыпин действовал в направлении воссоздания классовой опоры монархии на селе, что отчасти укрепляло и самодержавие в его исторически сложившемся к тому времени виде. Петр Аркадьевич надеялся в течение 20 лет (т.е. к началу 1930-х гг.) провести реформы, которые бы по их завершении обеспечили классовое сотрудничество в империи: «Дайте государству двадцать лет покоя, внутреннего и внешнего, и вы не узнаете нынешней России.» — из интервью газете “Новое время” от 3.10.1909 г. Для проведения реформ требовался мир. Но были и другие круги, которым была нужна война.

Н.Н.Яковлев (ист. 11, с. 234; здесь и далее цит. по изд. 1974 г., где не оговорено особо) приводит свидетельство Василия Витальевича Шульгина, думского деятеля великорусского националистического толка, эмигрировавшего после 1917 г., но на старости лет возвратившегося и умершего в СССР, который делился с историком своими воспоминаниями о предреволюционных временах.

«Дело было в III Думе [70]. Заседание, знаете, Пуришкевич скандалист кричит. Вышел я в кулуары, прохаживаюсь. Выскакивает Маклаков (Василий Александрович, один из лидеров кадетской партии — конституционные демократы, масон высоких степеней — ист. 1, с. 233;) и ко мне: “Кабак!” — сказал громко, а потом понизив голос (выделено нами), добавил: “Вот что нам нужно: война с Германией и твердая власть.” Вы и делайте выводы…

— Стоит ли дальше заниматься масонами?

— Очень стоит, только трудно. Они таились. А организация была весьма серьезная…»

Вот и опять добрались: П.А.Столыпин — якобы “твердая власть”, и нужна “твердая власть”, да еще в комплекте с войной против Германии. Как Япония, в те годы обладавшая исключительно заемным военно-экономическим потенциалом, начистила рыло российским высокопревосходительствам и высокостепенствам (обычное в те годы титулование купечества, т.е. капиталистов) в ходе русско-японской войны — мало показалось; желательно повоевать с Германией, которая обладала собственным военно-экономическим потенциалом, куда более мощным чем, Япония тех лет, и потому способна была начистить рыла тем же превосходительствам и степенствам еще сильнее.

Не лишне при этом вспомнить, что со времен Екатерины II сначала Пруссия, а потом и созданная Пруссией Германская империя, к России относились в общем-то без претензий, если сравнивать их политику с политикой Великобритании и Франции [71], которые в течение XVIII — XIX века, даже не будучи географическими соседями России, не один раз успели повоевать с нею, в том числе и на её территории.

И если один из думских лидеров Российской империи чуть ли не с парламентской трибуны заявляет о желательности для разрешения внутриполитических российских проблем войны с Германией, то “патриотам” не следует объяснять столкновение России и Германии в первой мировой войне исключительно агрессивностью Германии, которая скрытно провела мобилизацию, и после объявления ответной русской мобилизации объявила войну России, пытавшейся защитить от австро-германских посягательств невинную Сербию.

Не следует валить возникновение войны и на происки большевизма, хотя в 1912 г. «самый человечный человек» — В.И.Бланк-Ульянов-Ленин тоже мечтал о войне, что зафиксировано в Полном собрании его сочинений. В письме А.М.Горькому он писал: «Война Австрии с Россией была бы очень полезной для революции (во всей восточной Европе) штукой, но мало вероятно, чтобы Франц Иосиф и Николаша доставили нам сие удовольствие (выделено нами: не общественное бедствие, а партийно вождистское удовольствие).» — ПСС, т. 48, с. 155. В.И.Ленин до 25 октября (7 ноября) 1917 г. был частным лицом, проживал за границей, и в деятельности государственного аппарата России ничего не зависело. Только это обстоятельство и отличает Ленина от Маклакова и его сподвижников в Думе и в многотиражной российской прессе. Чиновники государственного аппарата, в их большинстве, черпали свои мнения не из социал-демократических “Искры” и “Правды”, а из проправительственных и либеральных — умеренно оппозиционных, с оглядкой на Охранное отделение — контрреволюционных газет.

Но исторически реально довольно широкий круг общественных и политических деятелей России, принадлежавших ко всей широте политического спектра, задолго до 1 августа 1914 г. жаждал большой войны России: кто с Германией, кто с Австро-Венгрией, дабы в её ходе осуществить свои групповые (партийные) политические цели по ниспровержению исторически сложившегося общественного строя и государственного устройства страны и замены их неким другим: на то как война исковеркает судьбы по крайней мере трех поколений в самой России и в странах, выбранных ими в качестве будущих противников, всем им было плевать.

Вне зависимости от своего отношения в те времена и в последующем к “Протоколам сионских мудрецов”, опубликованным С.А.Нилусом еще 1902 г., все стремившиеся к войне России и Германии, а также и просто согласные с возможностью осуществить свои политические цели в её ходе, вписывались в доктрину “Протоколов…” в качестве орудия исполнения её целей.

Протокол № 7: «На каждое противодействие мы должны быть в состоянии ответить войной с соседями той стране, которая осмелится нам противодействовать, но если и соседи эти задумают стать коллективно против нас, то .» — подчеркнуто нами.

Так все те, кто не принял глобального уровня заботы и ответственности за свои действия, вне зависимости от своих личных притязаний на власть и представлений о ней, обратились либо в орудие осуществления глобальной политики, либо “этнографический материал”, который обрабатывается орудиями глобальной политики, исходя из целей хозяев доктрины глобального уровня значимости.

Не лишне обратить внимание и на то, что Германская империя в тот исторический период так же, как и Российская, была во многом самодержавной. Две самодержавные и (в случае их взаимной поддержки) империи в Европе — это для доктрины глобального сионистского господства было слишком много. Хозяевам сионизма Европа виделась в будущем безраздельно подконтрольной их господству. Достичь же этого возможно было стравив в войне на взаимное истребление склонные к самодержавию государства, чтобы обескровить их. Это та причина, которая делала первую мировую войну ХХ века невозможной в единственном случае: если Россия не пожелает принять в ней участие и сохранит мир со своими соседями вопреки проискам сионизма и глупости соседей.

Эта же надгосударственная причина обрекла на смерть и П.А.Столыпина, склонного к поддержанию мира как залога успешности проводимых его правительством реформ. Убийца П.А.Столыпина Мордка Богров — двойной агент: агент “охранки” и агент сионизма в “охранке”. Он был включен самою же властью — высшими чинами Охранного отделения — в состав группы, на которую была возложена обязанность обеспечения безопасности царской семьи и сопровождавших их лиц во время их визита в Киев, якобы потому, что был единственным человеком, знавшим в лицо террористов, намеревавшихся совершить покушение. В.Ушкуйник (ист. 12, с. 4) пишет, что в день убийства П.А.Столыпина (1 сентября 1911 г.) М.Богров имел свидание с Л.Д.Бронштейном (псевдоним Л.Д.Троцкий). Так это или нет, но М.Богров, будучи “своим” в охране, беспрепятственно подошел в антракте спектакля “Сказка о царе Салтане” к П.А.Столыпину и дважды выстрелил в него. П.А.Столыпин был тяжело ранен, хирургическое вмешательство в области наиболее непонятной раны произведено не было: то ли по причине неоперабельности раненого по понятиям медицины тех лет, то ли вследствие искренней ошибки в диагностике, то ли по партийно-политическим причинам. К вечеру 5 сентября П.А.Столыпин скончался, промучившись всё это время. Многие либерально настроенные интеллигенты в русском обществе радовались этому убийству, не понимая того, что его гибель перевела стрелку их жизненного пути на эмиграцию, подвалы ВЧК, марксистско-троцкистские концлагеря.

В сборнике “Убийство Столыпина. Свидетельства и документы”, (Рига, 1990 г.) сообщается, что за десять билетов на спектакль расписался лично начальник Киевского охранного отделения подполковник Кулебяко. Накануне визита царя и свиты в Киев М.Богров морочил голову охранке вымышленными им сведениями о якобы остановившейся у него дома бригаде террористов, по какой причине за квартирой было установлено наружное наблюдение. И хотя охранное отделение не имело никакой объективной информации о якобы пребывающих на квартире М.Богрова террористах, по всей видимости именно вымыслы М.Богрова и послужили основанием для того, чтобы один из десяти билетов на спектакль был выдан ему — “ценному агенту” — с целью обеспечения его оперативного и беспрепятственного доступа к высшим чинам Охранного отделения в период их пребывания на спектакле, в антракте которого, вследствие профессиональной безалаберности охранки, и свершился акт сионистского терроризма. Личный телохранитель П.А.Столыпина был им самим послан с каким-то поручением в фойе и в момент покушения отсутствовал рядом с охраняемым им человеком.

Как установили впоследствии патологоанатомы, лечащие врачи, осматривая раненого, ошиблись при диагностике в оценке повреждений организма вследствие ранения. Оказывая помощь, они установили, что пуля прошла сквозь печень раненого и остановилась под кожей спины справа от позвоночника. «Судя по направлению пулевого канала, ни крупные кровеносные сосуды, ни кишечник не были ранены, поэтому имея в виду, что раны печени не требуют, по господствовавшему среди хирургов мнению немедленного оперативного пособия, сопряженного при том с тяжелой операцией вскрытия брюшной полости на ослабленном от кровотечения больном, решено было единогласно прибегнуть к консервативному выжидательному лечению. Для удаления пули, не представлявшей в данный момент никакой опасности для организма, показаний не было.» — цит. сборник, с. 177. Когда же спустя день или два поднялась температура и началась лихорадка, пуля была удалена прибывшим из Петербурга экстренным поездом профессором Цейдлером, пользовавшим детей П.А.Столыпина после взрыва, устроенного эсерами, в его резиденции на Аптекарском острове. «Вид извлеченной пули не порадовал его (по контексту имеется в виду П.А.Столыпин), как это обыкновенно бывает при огнестрельных ранах.» Когда же к вечеру 5 сентября П.А.Столыпин скончался в результате сепсиса, то вскрытие выявило, что «вся печень оказалась раздробленною несколькими глубокими трещинами, радиально расходившимися от пулевого канала. Пуля браунинга среднего калибра имела 2 перекрещивающихся надреза и действовала, как разрывная. Разрывному действию пули способствовали и занесенные ею в рану частицы простреленного ордена. (…) Таким образом, вскрытие подтвердило прижизненный диагноз, но столь глубоких ранений печени не предполагалось. Ввиду найденных повреждений печени, возможно допустить, что смертельная инфекция могла проникнуть не только через пулевой канал, но и из полости кишечника через вскрытые желчные пути.» — там же, с. 179 [72].

С одной стороны всё делалось вроде правильно: в соответствии с представлениями медицины того времени. А с другой стороны рентген в те годы уже был, и если бы сразу сделали снимки (об этом нигде не сообщается) или извлекли пулю, то вряд ли бы не заметили, что пуля деформирована до неузнаваемости (надрезанная вдоль накрест пуля имеет тенденцию раскрываться при прохождении сквозь тело по плоскостям надрезов, превращаясь в “розочку”) и что в организме присутствуют обломки простреленного ею ордена св. Владимира. Хотя М.Богров был отнят у избивавших его людей и арестован тут же в зале театра, но и следствие ограничилось только записью заводского номера его оружия, и не выявило, что стрельба велась не стандартными пулями, а модифицированными в домашних условиях. Изменили бы своевременные сведения о пуле диагностику раненого, лечение и его исход, теперь остается только гадать…

В общем-то ничто не мешало М.Богрову стрелять в царя, каковой возможности ужасаются многие пишущие на эту тему, но целеуказание [73] было выдано на уничтожение П.А.Столыпина. Как показал предшествующий опыт изменения политического курса России в сторону русско-японской войны, царь не воспрепятствовал этому повороту. Папюс и прочие специалисты по социальной магии от западного знахарства, которых принимали при дворе, видели в нём не помеху заказанной им деятельности, а орудие её осуществления — средство проведения сионисткой антисамодержавной политики внутри России. Поэтому удар был нанесен по реальной помехе — П.А.Столыпину, а не по Николаю II, время покончить с которым в доктрине “Сионских протоколов…” еще не пришло.

Преемники П.А.Столыпина были людьми верноподданными, в отличие от него — непреклонно самодержавного. Кроме того они не обладали, если не ясным пониманием происходящего, то хотя бы чутьем в отношении глобальных политических процессов. И потому не могли решить, что важнее для России: непреклонное решение внутренних проблем при принятии внешнеполитических обстоятельств в том виде, в каком они складываются усилиями других стран; либо же вмешательство в неприемлемые внешнеполитические обстоятельства, при нерешенности внутренних проблем, чреватое революцией и государственной катастрофой, что уже ясно показала русско-японская война. Это осталось для них неопределенным, хотя им должно было быть известно из Нового Завета: «Если царство разделится само в себе, то не может устоять царство то.» — Марк, 3:24, ист. 21, с. 1057. Причем речь не идет о внутреннем территориальном административном размежевании, ибо к чиновникам государства также, как и ко всем прочим, относятся слова: «Человек с двоящимися мыслями не тверд во всех путях своих.» — Послание Иакова, 1:8, ист. 21, с. 1205. И если человек с двоящимися мыслями делает политику государства, то это и обращает государство в разделившееся само в себе.

П.А.Столыпин эту дилемму для себя, для царя и для России: Если непосредственно на Россию никто не напал, то ни при каких внешнеполитических обстоятельствах она не вступит в войну, ибо важнее провести реформы и избежать революции, и только по завершении реформ и отсутствии внутренней напряженности в обществе можно беспрепятственно вести активную внешнюю политику (в том числе и силовую, когда иные средства неэффективны).

Министр иностранных дел России с 1910 г. по 1916 г. С.Д.Сазонов (ист. 95, с. 284) пишет в этой связи:

«Революция, уже раз в 1906 году сломленная Столыпиным, увидела наступавшую для неё смертельную опасность и рукою Богрова свалила этого благороднейшего сына России. Принято говорить, что нет людей незаменимых. Но Столыпина у нас никто не заменил и революция, среди тяжелой нравственной и материальной атмосферы войны, восторжествовала. Пока я пишу эти строки, передо мною живо встает величавый в своей силе и простоте образ Столыпина и мне припоминаются неоднократно слышанные от него слова: для успеха русской революции необходима война. Без неё она бессильна (выделено нами: — Авт.).»

С.Д.Сазонов на страницы своих воспоминаний излил много эмоций и сожалений о вероломстве Австро-Венгрии, глухоте Германии к миролюбивым взываниям России, о непонятном молчании Англии в предвоенный период, но в них нет и следа покаяния в том, что после убийства П.А.Столыпина Россия свернула со столыпинского внешнеполитического курса в том числе и при его непосредственном участии. Конечно С.Д.Сазонова невозможно обвинить в том, что он злоумышленно стремился к вступлению России в войну, но его воспоминания сохранили факты, которые говорят о том, что он сам, как автомат, содействовал вовлечению России в общеевропейскую войну, приведшую к государственной катастрофе Россию, Германию и Австро-Венгрию.

Как известно, первая мировая война ХХ века возникла из Балканского кризиса, но мало кто из пишущих на тему о её возникновении начинает свое повествование с событий ранее 1914 г., и вследствие этого многое остается за хронологическими рамками повествования. Такое устранение многих событий из рассмотрения извращает понимание того, как разразилась та мировая война, которой действительно не хотели правительства России, Германии и других её участников, ставших заложниками неподконтрольных им внешнеполитических . В этом отношении “Воспоминания” С.Д.Сазонова — редкое исключение и из них можно увидеть то, что ускользает при описании событий первой мировой войны, начиная с балканских войн 1912 — 13 гг. или с лета 1914 г.

В ходе русско-турецкой войны 1877 — 87 гг. Россия добилась больших успехов на сухопутных фронтах, была способна оккупировать всю европейскую территория Турции и обеспечить государственную самостоятельность не только болгарского народа, но и других славянских народов, живших несколько веков под турецким игом. Это укрепление позиций России на Балканах и сопутствующая возможность установления её контроля над турецкими проливами была неприемлема колониальным державам Европы, которые намеревались вмешаться в русско-турецкую войну на стороне Турции. Чтобы избежать войны против коалиции европейских держав в 1878 г., к которой Россия не была готова [74], она вынуждена была пойти на посредничество в мирных переговорах с Турцией других держав. В результате состоялся Берлинский конгресс, установивший мир на Балканах и определивший границы государств, выделившихся из состава Оттоманской империи. Берлинский конгресс населенную славянами территорию Боснии и Герцеговины передал под управление Австро-Венгрии, однако не признав их неотъемлемыми частями “лоскутной империи” [75] (ст. 25 Берлинского договора).

В результате к 1909 г. часть сербов жила в Сербском королевстве, а часть сербов — в Австро-Венгрии. Немецко-венгерское национальное угнетение для них было во многих отношениях хуже, чем турецкое: турки, при всем их отступничестве от этических норм ислама в отношении инаковерующих, однако не стремились сделать славян турками, в то время как немецкая правящая верхушка Австро-Венгрии стремилась онемечить всё население империи, видя в этом средство обеспечения её государственного единства и территориальной целостности. Но эта политика онемечивания создавала внутри империи только многовековую политическую напряженность. И сербский народ в целом, и политически активная сербская “элита” мечтали жить в общем сербам их национальном государстве. Немецкая же верхушка Австро-Венгрии видела решение этой национальной славянской проблемы не в передаче Сербскому королевству земель, населенных сербами, и не в освобождении от своей административной опеки земель с преимущественно славянским населением, а в установлении над Боснией и Герцеговиной своего суверенитета с перспективой поглощения и уже существовавшего на границах Австро-Венгрии Сербского государства со столицей в Белграде.

В 1909 г. имели место переговоры между Россией и Австро-Венгрией по вопросу об окончательном присоединении Боснии и Герцеговины к Австро-Венгрии. С.Д.Сазонов пишет, что граф Эренталь, министр иностранных дел Австро-Венгрии оскорбительно и беззастенчиво «обошелся с русским министром иностранных дел [76], позволив себе посредством явной передержки, истолковать, в виде согласия русского правительства на немедленное присоединение оккупированных турецких провинций, те общие разговоры, которые происходили между ними в Моравском поместье графа Бертхольда на эту тему и во время которых А.П.Извольский предъявил требование на соответствующее возмещение для России в том случае, если бы Австро-Венгрии удалось добиться своей цели.» — ист. 95, с. 15.

С.Д.Сазонов не вдается в подробности по этому поводу, но так или иначе, после этих разговоров [77] министров в частном поместье, Австро-Венгрия заявила о присоединении Боснии и Герцеговины, а в Берлине её подержали:

«Канцлер (германский: наша пояснение по контексту) полагал, что задача германской дипломатии должна состоять в устранении русского противодействия австрийским планам на Балканах и потому он поручил германском у послу в Петербурге сообщить А.П.Извольскому путем устного, но вполне официального, заявления, что в случае отказа русского правительства выразить согласие на безусловную отмену 25 статьи Берлинского мирного договора, Германии остается только “предоставить событиям свободное течение, возлагая на нас ответственность за их последствия”. Таким образом, замечает Извольский в телеграмме от 10/23 марта [78] 1909 года к русским послам в Париже и в Лондоне нам была поставлена альтернатива “между немедленным разрешением вопроса о присоединении или вторжением в Сербию австрийских войск”.

Ультимативный характер подобного заявления ясен всякому. Русскому правительству приходилось выбирать между двумя тягостными решениями: либо пожертвовать Сербией, либо отказаться от определено высказанного им взгляда на незаконность Австрийского захвата. Оно выбрало второе, принеся в жертву свое самолюбие. Князь Бюлов [79] и граф Эренталь одержали над Россией и Сербией, а затем и над Западно-Европейскими державами [80], дипломатическую победу.» — ист. 95, с. 19, 20.

Столь явное игнорирование национальных интересов балканских славян в Берлине и в Вене было возможным только потому, что в этих центрально-европейских столицах знали о неспособности России военно-экономически пресечь эту пангерманизма — доктрины онемечивания соседей. Но эта недееспособность России в защите славянских народов Балкан от национального угнетения пангерманизмом была следствием её поражения в русско-японской войне и революции, имевших место из-за смены внешнеполитического курса страны правительством Николая II после смерти Александра III.

При этом следует иметь в виду, что в 1909 г., в политике правительства России здравый смысл и трезвая оценка внутриполитической и военно-экономической невозможности для страны войны с её западными соседями, преобладали над эмоциями и вожделениями, благодаря чему Россия осталась внешне безучастной к происшедшему, не смотря на недовольство в её “элите” таким унижением. Германцы же в обеих столицах уже в то время были обуреваемы злобными чувствами, но не здравым смыслом, поэтому не видели дальних последствий осуществления их сиюминутных вожделений. Эту эмоционально-сиюминутную обусловленность германской политики, возможно и не понимая смысла им сказанного, в ходе войны признал и сам кайзер Вильгельм II: «Я ненавижу славян. Я знаю, что это грешно. Никого не следует ненавидеть, но я ничего не могу поделать; я ненавижу их.» — ист. 95, с. 196. При такой одержимости бесовщиной высших правящих в государстве, оно неспособно осуществить в своей политике даже того, что реально возможно…

Подводя итоги этому эпизоду 1909 г., можно сказать, что Россия в нём дальновидно последовала принципу «уступи дураку дорогу — он сам свернет себе шею.»

Активное восстановление военной мощи страны после русско-японской войны началось в 1908 г. с выходом России из революции и сопутствующего ей экономического кризиса. Но военные программы не то что к 1909, но и к 1912 г. еще не успели дать плодов. И первая мировая война ХХ века не разразилась из балканских войн 1912 — 13 гг. [81], когда о ней вожделенно фантазировал В.И.Ленин, только потому, что в русской правящей верхушке возобладали те, кто видел неготовность России к войне, а не партия великого князя Николая Николаевича, которая уже тогда хотела ввязаться в балканские события.

С.Д.Сазонов сообщает об этом периоде:

«Некоторые петроградские круги, довольно близко стоявшие ко Двору, и вся столичная печать националистического лагеря, издавна враждебно настроенная по отношению к министру иностранных дел, повели против русской внешней политики шумную кампанию, выражавшуюся в уличных демонстрациях, собраниях, на которых произносились патриотические речи, требовавшие войны в защиту славянских интересов, и в целом потоке газетных статей, обвинявших русскую дипломатию чуть ли не в государственной измене.» — ист. 95, с. 87.

Но к 1914 г. правящая верхушка России уже пребывала в иллюзии достаточности её сил для ведения (а тем более вместе и с Великобританией) войны против центрально-европейских держав.

Эта иллюзия нашла свое отражение и в “Воспоминаниях” С.Д.Сазонова. Он сообщает о своей беседе в период предвоенного периода 1914 г. с послом Великобритании в России Дж.Бьюкененом, в завершении которой он сказал англичанину, «что Россия не может позволить Австро-Венгрии раздавить Сербию и стать первенствующей Державой на Балканах, и что, если Франция окажет нам поддержку, мы не отступим перед риском войны.»

Это было сказано после сараевского убийства в предвоенный месяц. Сказано вопреки тому, что состоявшееся 8 февраля 1914 г. под председательством самого же С.Д.Сазонова совещание морского министра, начальника генерального штаба и их ближайших сотрудников пришло к выводу, что «мы не располагаем средствами для быстрых и решительных мер и что на приведение в исполнение намеченной программы понадобились бы целые годы (выделено нами: а прошло всего четыре месяца и уже: “мы не отступим перед риском войны”). Суждения на совещании были занесены в протокол и представлены мною на утверждение Государю.

Я помню, под каким безотрадным впечатлением нашей полной военной неподготовленности я вышел из этого совещания. Я вынес из него убеждение, что, если мы и были способны предвидеть события, то предотвратить их не были в состоянии. Между определением цели и её достижением у нас лежала целая бездна [82].» — ист. 95, с. 151.

В 1914 г. мысли в царском правительстве двоились и наряду с высказанными трезвыми оценками, была и иллюзия некоторой готовности России к коалиционной войне, которая проистекала из того обстоятельства, что первый этап многих программ перевооружения армии и флотов должен был завершиться в следующем, 1915 году. Но кроме внутренних военно-экономических причин, эта иллюзия готовности России к коалиционной войне подпитывалась ошибочными представлениями о взаимоотношениях России с её Западно-Европейскими союзниками.

Сам же С.Д.Сазонов (ист. 95, с. 44) приводит текст заявления германского правительства правительству Великобритании, сделанного в 1911 г., и почти сразу же переданного в Россию в донесении русского посла в Лондоне:

«Между 1866 и 1870 годами Германия сделалась Великой державой, но побежденная ею Франция и Англия поделили между собой мир в то время, как Германия получила одни крохи. Теперь настала для Германии минута предъявить свои законные требования.»

О чем-то подобном в вожделениях Германии задолго до этого официального правительственного заявления Великобритания догадывалась и сама просто из анализа выполнения её кораблестроительных программ и факта материального поощрения школьников за написание сочинений на военно-морскую тематику. И соответственно перед Великобританией уже с конца XIX века стояла проблема защиты своей глобальной колониальной империи не от абстрактных германских притязаний, а от последствий того, что Германия реально обгоняла её в научно-техническом и в военно-экономическом развитии. Этот процесс утраты лидерства Великобритании желательно было некоторым образом пресечь.

Если обратиться к воспоминаниям гросс-адмирала Альфреда фон Тирпица, бывшего военно-морским министром Германии с 1897 по 1916 г., то был период когда он больше всего опасался, что набирающий мощь германский флот постигнет та же судьба, что и флот Дании, который адмирал Нельсон утопил прямо на рейде Копенгагена (датской столицы) мимоходом без объявления войны. Великобритания не была столь прямолинейна и не пошла на “копенгагирование” флота Германии, но изо всех европейских держав она была больше других заинтересована в эффективном решении проблемы германских притязаний на её глобальную империю.

Поскольку война британской “акулы” империализма с “германским носорогом” к решению проблемы не вела, то Лондону желательно было организовать войну ему враждебного “носорога” и “союзного” “акуле” “слона”. Как известно из анекдота, «Советский слон — лучший слон в мире!». До 1914 года русский “слон” был наиболее подходящим “слоном” для решения великобританских проблем в её отношениях с Германией. Неучастие же Германии в общеевропейской войне вело к тому, что глобальная колониальная империя Англии с течением времени рассыпалась бы; самое позднее к концу тридцатых годов под давлением требования свободы торговли, подкрепленного военно-морской мощью Германии. Кроме того Великобританию беспокоили и рецидивы политики России в духе Александра III в Средней Азии и в Иране, для борьбы с которыми “германский носорог” также был наиболее подходящим средством.

Почему этого не понимали в правительственных кругах Петербурга, уже задолго до 1914 г. объяснил Ф.И.Тютчев, сам бывший профессиональным дипломатом и знавший закулисную кухню как российской, так и общеевропейской политики:

Напрасный труд! Нет, их не вразумишь:

Чем либеральней, тем они пошлее;

для них фетиш,

Но недоступна им .

Как перед ней ни гнитесь, господа,

Вам не снискать признанья от Европы:

В её глазах вы будете всегда

Не слуги просвещенья, а холопы.

Текст подчеркнут нами. Действительно в основе всякой цивилизации, в том числе и евро-американской лежит . И вторым четверостишьем Ф.И.Тютчев очень точно выразил основополагающую идею евро-американской региональной цивилизации, притязающей стать глобальной цивилизацией господ над всеми прочими холопами. В начале ХХ века государством-лидером, несшим функцию управления этой цивилизацией в целом, была Великобритания, какая особенность и отличала её политику от политики прочих великих держав того времени.

Как и в наши дни, обстановка на Балканах в те годы была не простая. Однако Германия, не служила слепо великодержавным амбициям Австро-Венгрии, как то пишет С.Д.Сазонов, но в собственном стремлении проложить через Балканы и Турцию путь для сухопутной экспансии своего капитала [83] в колонии: регионы Арабского востока и Ирана — как раз в ту область, куда направлял сухопутную экспансию России Александр III за двадцать лет до них. Германский император был вполне откровенен в своих притязаниях на передел колониального мира не только перед англичанами, но и перед русскими высшими сановниками, и по всей видимости надеялся, что найдет у них понимание хотя бы под давлением угрозы военного столкновения с Германией, вооруженной во многих отношениях лучше, чем её потенциальные противники.