Райский сад

Он закрыл глаза и старался ни о чем не думать, но ощущение потери не оставляло его.

– А сейчас давай поменяемся. Ну же. Теперь твоя очередь меняться. Не заставляй меня делать это за тебя. Ну? Хорошо, я сама. Вот теперь ты другой, да? Ты сам этого хотел. Да? Ты сам. Ты тоже хотел. Да? Я заставила, но ведь и ты… Да, да, ты сам. Ты моя сладкая нежная Кэтрин. Ты моя девочка, моя любимая, единственная девочка. О, спасибо тебе, моя Кэтрин…

Она долго лежала рядом, и он решил, что она заснула. Потом она медленно поднялась на локтях и сказала:

– На завтра я приготовила себе дивный сюрприз. Утром пойду в «Прадо» и посмотрю все картины глазами мальчика.

– Сдаюсь, – сказал Дэвид.

Глава седьмая

Утром он встал, пока она еще спала, и вышел из отеля, вдыхая прозрачный, по-утреннему свежий воздух высокогорного плато. Он прошел вверх по улице до площади Санта-Ана, позавтракал в кафе и прочел местные газеты. Кэтрин собиралась в «Прадо» к десяти, когда музей открывался, поэтому, уходя, он поставил будильник на девять часов. На улице, поднимаясь в гору, он представлял ее себе спящей – красивая взъерошенная головка, похожая на фоне белой постели на старинную монету, подушка отброшена в сторону, и простыня плотно облегает тело. «Это длилось месяц, – подумал он, – или около того. Еще в Ле-Гро-дю-Руа, а потом месяца два до Андайе все было нормально. Нет, меньше, она стала думать об этом уже в Ниме. Двух месяцев еще не прошло. Мы женаты три месяца и две недели. Надеюсь, она была счастлива со мной. Но в ее причудах я ей не помощник. Хватит того, что я ничего ей не запрещаю. Ничего страшного не произошло. Но на этот раз она сама заговорила об этом. Сама».

Прочитав газеты, он расплатился и вышел. Ветер изменился, и на плато снова опустилась жара. Он добрался до банка, погруженного в уныло-учтивую прохладу, и забрал присланную из Парижа почту.

Он вскрыл конверты и, пока стоял у бесчисленных окошек в ожидании завершения бесконечных формальностей, необходимых для получения денег по чеку, который переслали сюда из его банка, стал читать письма.

Наконец, застегнув на пуговицу набитый банкнотами карман куртки, он снова вышел на солнцепек и остановился у киоска купить английские и американские газеты, доставленные утром южным экспрессом. Он купил несколько посвященных бою быков еженедельников, завернул в них английские газеты и пошел вниз по Каррера-Сан-Херонимо в приветливый, прохладный полумрак ресторанчика «Буффе итальянос». Ресторан был пуст, и он вспомнил, что не договорился с Кэтрин о встрече.

– Что будете пить? – спросил официант.

– Пиво.

– У нас не пивной бар.

– А разве пива нет?

– Есть. Но здесь не пивной бар.

– Иди ты… – сказал он, свернул свои газеты, вышел, перешел на другую сторону улицы и немного погодя свернул налево, на калье Витториа к бару «Червецериа Альварес». Он сел под навесом у входа и выпил большую кружку холодного отцеженного пива.

«Официант, должно быть, просто хотел поговорить, – подумал он, – и в конце концов он прав. Там действительно не пивной бар. Только это он и имел в виду. Он вовсе не грубиян. Жаль, у меня сорвалось. Он даже не нашелся что ответить. Зря я так». Он выпил вторую кружку и подозвал официанта, чтобы расплатиться.

– Y la senora?11 – спросил официант.

– Она в музее «Прадо». Пойду ее встречу.

– Тогда заплатите, когда вернетесь, – сказал официант.

К отелю он пошел коротким путем. Ключ был у портье. Дэвид поднялся на этаж, оставил газеты и почту и запер большую часть денег в чемодан. В номере уже убрали. Из-за жары жалюзи были опущены, и в комнате стоял полумрак. Он умылся, разложил почту, отобрал четыре письма и положил их в задний карман брюк. Он прихватил с собой в бар парижские издания «Нью-Йорк геральд», «Чикаго трибюн» и «Лондон дейли мейл», оставил ключ у портье и попросил его, когда вернется мадам, передать, что он в гостиничном баре.

В баре он сел у стойки, заказал марисменьясского вина и, читая письма, стал есть поданные с вином, вымоченные в чесночном соусе оливки. В одном из конвертов были две вырезки из ежемесячных журналов с рецензиями на его книгу, и он прочел их без интереса, словно написаны они были не о нем и не о его книге.

Он спрятал вырезки в конверт. Рецензии были хорошие, толковые, но он не придавал им значения. Письмо от издателя он прочел с таким же безразличием. Книга расходилась хорошо, и издатель надеялся, что покупать ее будут еще до самой осени, хотя, кто знает… Конечно же, поскольку она получила необыкновенно хорошую прессу, теперь путь для следующей книги свободен. Как хорошо, что это уже вторая, а не первая его книга. Прискорбно, как часто первые книги американских писателей оказывались их последними хорошими книгами. Но как писал издатель, его вторая книга даже превзошла все, что было обещано в первой.

В Нью-Йорке стояло необычное лето, холодное и дождливое. «О Боже, – подумал Дэвид, – черт с ним, с нью-йоркским летом, к дьяволу этого высокомерного недоноска Кулиджа в накрахмаленном „ошейнике“. Пусть себе ловит рыбу в рыбном инкубатории на „Черных холмах“, отнятых нами у племен сиу и чейены. К черту всех этих накачавшихся самогоном писателей, у которых только и забот, что узнать, танцует ли их малышка чарльстон. К черту обещания, которые он сдержал. Какие обещания? Кому? Журналу „Дайел“, „Букмен“, „Нью-рипаблик“? Сейчас я покажу вам обещанное, и уж это-то я точно выполню. Дерьмо».

– Привет, молодой человек, – сказал чей-то голос. Отчего у тебя такой негодующий вид?

– Здравствуйте, полковник, – сказал Дэвид и вдруг ощутил прилив радости. – Что вы здесь, черт побери, делаете?

У полковника были голубые глаза, рыжеватые волосы и загорелое лицо, такое, точно выбившийся из сил скульптор высек его из кремня, сломав при этом свой резец. Он взял стакан Дэвида и попробовал вино.

– Принесите такую же бутылку на тот стол, – сказал он бармену. – Вино должно быть холодным, но не замороженным. Принесите сразу.

– Да, сэр, – сказал бармен. – Слушаюсь, сэр.

– Пойдем, – сказал полковник, приглашая Дэвида за столик в углу зала. – Ты отлично выглядишь.

– Вы тоже.

На полковнике Джоне Бойле был темно-синий костюм, сшитый из плотной на вид, но легкой ткани, голубая рубашка и черный галстук.

– Я всегда в порядке, – сказал он. – Тебе нужна работа?

– Нет, – сказал Дэвид.

– Так уж сразу и нет. Даже не спрашиваешь, что за работа. – Голос его звучал так, словно у него пересохло в горле.

Принесли вино, официант наполнил два стакана и поставил блюдце с вымоченными в чесночном соусе оливками и фундуком.

– А где анчоусы? – спросил полковник. – Что это за fonda12?

Бармен улыбнулся и пошел за анчоусами.

– Прекрасное вино, – сказал полковник. – Первоклассное. Я всегда верил, что когда-нибудь и у тебя будет хороший вкус. Итак, почему же тебе не нужна работа? Книгу ты уже закончил.

– У меня медовый месяц.

– Глупое выражение, – сказал полковник. – Мне не по душе. Звучит как-то слащаво. Почему не сказать: «Я недавно женился»? Впрочем, разницы никакой. Все равно проку от тебя теперь не будет.

– Что за работа?

– Без толку рассказывать. На ком женился? Я ее знаю?

– Кэтрин Хилл.

– Я знал ее отца. Очень странный малый. Угробил себя в автокатастрофе. Жену тоже.

– Я их не знал.

– Ты не был с ним знаком?

– Нет.

– Странно. Впрочем, понятно. Тесть он все равно никакой. Мать, говорят, была одинока с ним. Глупо. Взрослые люди, и так погибнуть. Где ты с ней познакомился?

– В Париже.

– У нее там дядька, тоже бестолковый. Полное ничтожество. Ты с ним знаком?

– Видел на скачках.

– В «Лоншане» или «Отее»? Как тебя угораздило?

– Я женился не на родственниках.

– Конечно, нет. Но так уж получается. Женятся и на родственниках, живых и мертвых.

– Не на дядях и тетях.

– Да ладно. Получай удовольствие. А знаешь, книга мне понравилась. Покупают хорошо?

– Очень хорошо.

– Она меня задела за живое, – сказал полковник. – А ты не так-то прост, сукин сын.

– Как и вы, Джон.

– Надеюсь, – сказал полковник.

Дэвид заметил в дверях Кэтрин и поднялся. Она подошла к ним, и Дэвид сказал:

– Это полковник Бойл.

– Как поживаете, моя милая?

Кэтрин взглянула на него, улыбнулась и села за стол. Дэвиду показалось, что она возбуждена.

– Ты устала? – спросил Дэвид.

– Кажется.

– Выпейте стаканчик вина, – сказал полковник.

– Можно я выпью абсент?

– Конечно, – сказал Дэвид. – Я тоже.

– Мне не нужно, – сказал полковник бармену. – В этой бутылке вино уже не то. Поставьте ее охлаждаться, а мне налейте стакан из холодной бутылки.

– Вам нравится чистый перно? – спросил он Кэтрин.

– Да, – ответила она. – Я очень стеснительна, а перно помогает.

– Чудесный напиток, – сказал полковник. – Я бы присоединился к вам, но мне еще работать после обеда.

– Прости, я забыл сказать тебе, где мы встретимся.

– Очень мило.

– Я был в банке, взял почту. Там много писем тебе. Я оставил их в номере.

– Мне нет до них дела.

– Я видел вас в «Прадо» в греческом зале, – сказал полковник.

– Я тоже вас видела, – сказала она. – Вы всегда смотрите на картины так, точно они принадлежат вам и вы прикидываете, как их лучше повесить.

– Возможно, – сказал полковник. – А вы смотрите на картины глазами молодого вождя воинственного племени, удравшего от старейшин, чтобы полюбоваться скульптурой Леды с Лебедем?

Загорелые щеки Кэтрин вспыхнули, и она взглянула на Дэвида, а потом на полковника.

– Вы мне нравитесь, – сказала она. – Расскажите еще что-нибудь.

– И вы мне, – сказал он. – Я завидую Дэвиду. Неужели кроме него вам никто не нужен?

– А как вы думаете?

– Я сужу только о том, что вижу, – сказал полковник. – А теперь выпейте-ка еще этой горькой, как полынь, настойки истины.

– Сейчас не хочу.

– Больше не стесняетесь? Все равно выпейте. Вам на пользу. Вы самая темнокожая из белых женщин. Правда, ваш отец был очень смуглым.

– Должно быть, я в него. Мама была белокурая.

– Я не знал ее.

– А отца вы хорошо знали?

– Пожалуй.

– Каким он был?

– Очень неуживчивый, но обаятельный человек. Вы правда стесняетесь?

– Правда. Спросите Дэвида.

– Вы очень быстро справляетесь с этим.

– С вашей помощью. Каким был мой отец?

– Необыкновенно стеснительным, но мог быть и очень обаятельным.

– Ему тоже нужен был перно?

– Ему все было нужно.