Шпага Софийского дома

«Тевтонские псы-рыцари, — вспомнил Олег Иваныч из истории, — злейшие враги Руси».

Ревел ветер, дул все сильнее, огромные волны терзали когг, словно волки добычу. Они накатывались одна за другой, свинцово-серые, злые. Удар… и шипение… Еще удар… Еще пара-тройка ударов — и напоровшийся на подводные скалы корабль развалится на куски…

С терпящего крушение судна, одну за другой, спустили три лодки. Две сразу перевернулись, а третья — ничего, ловко проскользнула между камнями и направилась к берегу. Сколько в ней людей, было не разглядеть из-за дождя, волн и ветра. Видно только — что значительно меньше десятка. Гребцы старательно орудовали веслами, кто-то махал рукой суетящимся на берегу «шильникам». Видно, немецкие купцы еще не до конца просекли тему. Впрочем, может, и просекли, только деваться им было некуда, разве что на дно!

Лодка успешно миновала подводные валуны и ткнулась носом в песок. Высокий светловолосый человек в желтоватых ботфортах и короткой куртке-вамсе ловко выпрыгнул на берег. И тут же вытащил из ножен меч! Видимо, быстро догадался, что делают здесь все эти люди. Ботфорты, вероятно, стоили не дешево, да и темно-фиолетовый вамс был расшит серебром. Богатый купец…

Но — золоченый пояс!

У купца?

И надменный взгляд…

— Рыцарь! — шепотом пояснил Гришаня.

Знатная добыча будет сегодня у «шильников». Правда — если будет…

Ничего не выясняя, рыцарь сразил наповал сразу двух набежавших на него бандитов и, перебросив в руках меч, повернулся к остальным.

— Ловко! — одобрительно шепнул Силантий.

— Только бесполезно, — тут же прошептал Гришаня. — Вон, у тех-то самострелы. Да и больше их.

Разбойники обступили высадившихся из лодки людей. По знаку старшего тут же пристрелили победнее одетых, оставив в живых лишь трех человек, включая рыцаря в ботфортах. Обреченные немцы встали теснее, плечом к плечу, ощетинились мечами и ждали. Нападавшие больше не торопились. Вожак что-то сказал рыцарю, тот гордо покрутил головой. Один из разбойников, уперев в землю стремя самострела, ловко орудовал воротом, натягивая тетиву. Наконец натянул, вставил короткую стрелу-болт, с почтением протянул самострел главному. Тот медленно поднял страшное оружие, снял мешающий прицелиться шлем, зачем-то обернулся…

Тимоха Рысь!

Олег Иваныч переглянулся с Гришаней.

— Это наши враги! — кивнув на разбойников, шепнул он Силантию. — Те, что сожгли усадьбу Фрола.

Силантий кивнул, больше ничего пояснять не следовало. Гришаня вытащил из-за пазухи тоненький ремешок пращи. Нашел на земле подходящий камень, раскрутил.

Уронив самострел, Тимоха Рысь схватился за голову.

В тот же момент рыцарь прыгнул, перевернувшись через голову, и, оказавшись позади разбойников, сразу же нанес удар. Один из нападавших упал, другие сориентировались быстрее. Кто-то метнул короткое копье-сулицу, поразив рыцаря в плечо. Звякнул о валун выпавший меч…

Зря, зря не надел рыцарь латы… Хотя зачем их надевать-то в бурю? Чтобы ко дну быстрее пойти?

Побледнев, рыцарь подхватил левой рукой сулицу. Разбойники окружили его, словно вороны падшую лошадь. Спутники рыцаря уже лежали на земле, пронзенные стрелами, впрочем, один, кажется, еще дышал…

— Пасись, братцы! — увидев воинов Силантия Ржи, заорал благим матом кто-то из шильников. — Пасись!

Разбойники бросились в разные стороны. Их предводитель Тимоха бежал быстрее всех.

Вытащив меч, Олег Иваныч погнался за ним:

— Стой! Стой, сволочь, не уйдешь!

Было понятно, почему Тимоха Рысь отступил, — наверняка принял купеческий дозор за большой отряд ладожского посадника, время от времени чистившего окрестные леса от подобной своры. Бежал Тимоха уверенно, не оглядываясь, словно точно знал — куда. А может — и вправду знал?

Олег Иваныч еле поспевал за ним — блестящая кольчуга разбойника сверкала далеко за деревьями, освещаемая ярко-желтым лучом солнца, прорвавшимся наконец сквозь серую промозглую мглу. Ветер уносил тучи, небо светлело, сквозь золотистые, стремительно редевшие облака проглядывало васильковыми разрывами небо. Чистое, прозрачное, высокое… Черт, быстро бежит, сволочь!

Пару раз поскользнувшись на скользкой глинистой тропке, Олег Иваныч вдруг сообразил, что потерял врага из виду. В принципе, конечно, Тимохе некуда было деться — вряд ли он свалил в лес, хотя… кто его знает, мог и затаиться где-нибудь за кустами, вон, хоть за той вербой… Лежит, собака, ухмыляется да готовится метнуть в преследователя острый засапожный нож.

Майор настолько живо вдруг представил себе эту картину, что, не теряя скорости, прыгнул к вербе. Никакого Тимохи там, конечно, не было.

— Его счастье! — хмуро подумал Олег Иваныч, выбираясь из лесных дебрей на песчаный простор побережья.

— Оба-на!

Он вдруг резко остановился, пригнувшись: у самого берега покачивались три приземистых широких судна. На берегу деятельно суетились люди, не воины по одежде (длинные черные рясы и такого же цвета шапки). Скорее больше похожие на монахов. Жарким пламенем горели костры, в подвешенных над ними котлах что-то аппетитно булькало. Рядом с кострами, на подстеленную парусину, раскладывали вытащенные с кораблей какие-то бочки, березовые туеса, подозрительно пахнущие протухшей рыбой свертки. Действиями носильщиков распоряжался небольшой сухонький старичок, белобородый, тоже в рясе и колпаке, с посохом. Несмотря на возраст, передвигался он довольно проворно, даже пару раз огрел посохом какого-то не слишком поворотливого служку. Судя по всему, опасности эти люди не представляли, скорее наоборот — были бы легкой добычей любой местной шайки, типа Тимохиной.

— Даже сторожей не выставили, раззявы, — беззлобно сплюнул Олег Иваныч и вдруг почувствовал шеей острое жало копья.

— А ну-тко, поворотись, паря, — грозно приказали сзади, — да меч свой брось… только медленно!

Делать нечего, коль уж так глупо влип. Олег Иваныч медленно, как приказали, «поворотился». Перед ним стояли двое в рясах, один с копьем, другой с самострелом. Стояли грамотно: тот, что с копьем, — напротив, с самострелом — чуть левее. Линия выстрела не перекрывалась, а что может сделать самострел, Олег уже хорошо себе представлял. Кольчуга точно не спасет. Однако куда ж делся Тимоха? Да и вообще, почему он от него бежал, да еще с такой прытью? Ведь вполне мог остановиться, вытащить меч — и тогда еще неизвестно, кто кого. Значит, было куда бежать?

— Кто таков? — вопросил старичок, буравя Олега внимательными, глубоко посаженными глазками. Да и не таким уж он и старичком оказался, при ближайшем рассмотрении — седобород, это верно, однако жилист, ловок, ухватист — огреет посохом — мало не покажется точно!

— Завойский Олег Иваныч, софийский служилый человек, — вспомнив Гришаню, уверенно отрекомендовался майор. «Софийский служилый человек» — это должно было вызывать уважение в здешних местах, полностью принадлежащих новгородской церкви, сиречь — Софийскому (на местном наречии — Софейскому) дому. Сам глава Новгородской церкви — архиепископ — являлся важным должностным лицом — определял не только духовные дела, но и всю внешнюю политику Новгорода, а также являлся председателем суда. Высок был и престиж его подчиненных — воинов, чиновников, писцов — «служилых людей софийских».

Реакция «старичка», однако, оказалась весьма неожиданной: выронив посох, тот вдруг упер руки в бока… и засмеялся, высоко запрокинув голову и тряся жиденькой бороденкой. Да не просто засмеялся, а, точнее будет сказано, — заржал, как сивый мерин. Ему, поначалу несмело, а затем все громче, вторили служки и воины, даже те, кто таскал с лодей тюки.

Пленник, не зная пока, как воспринимать таковую вот оценку себя любимого, тоже натянуто улыбнулся.

— Что лыбишься, пес? — резко прекратив смех, строгим голосом осведомился седобородый. — Ежели ты софийский, так почему ж я, Феофилакт-игумен, про тебя доселе не ведал, а?

— Так и я про тебя не ведал, — пожал плечами несколько обидевшийся Олег. — Подумаешь, игумен. Видали мы таких игуменов. Ни от кого про тебя не слышал, ни от Гришани, отрока софийского, ни от этого… Варсонофия-ключника.

Феофилакт задумчиво почесал бородку, помолчал и осведомился, откуда Олег Иваныч знает Варсонофия и Гришаню?

Ну вот, давно бы так! Вопрос насчет Варсонофия майор проигнорировал, а Гришаню, наоборот, расписал со всеми подробностями.

— Так ты недавно нанятый? — выслушав рассказ, помягчел игумен. — Так бы сразу и сказал… Говоришь, Тимоха Рысь тут промышляет?

Олег Иваныч кивнул.

— Ай, шильник, — выругался Феофилакт. — Ой не ладно, ой не ладно.

— Да что не ладно-то? — удивился Олег. — Разбойничает себе потихоньку, козлина безрогая.

— Да то не ладно, что не тут его место, а в Новгороде! — неожиданно взорвался игумен. — Кто-то ж его сюда прислал, с такими же шильниками свел, зачем вот только? Впрочем, того тебе знать не надобно, — монах махнул рукой. — Давай, веди к купцам, посмотрим, какие купцы… Пошли, робяты. Покамест его не развязывай. А ты иди, только бежать не удумай — стрела быстро достанет.

— Нужно больно, — буркнул Олег Иваныч.

Вся процессия — игумен Феофилакт с полдесятком воинов да связанный по рукам Олег — ходко направилась вдоль берега, обходя валуны и каменные распадки. Песок под ногами сменился влажным пружинящим мхом, впереди, за деревьями, блеснула излучина реки, вскоре показались и струги.

— Олег Иваныч! Вот ты где! — выбежал из-за орехового куста Гришаня. — А мы тебя уж обыскались, думали, куда сгинул? А ты вот с кем…

Гришаня подошел ближе и низко поклонился игумену:

— Здрав будь, отче Феофилакт!

— И тебе здравие, Григорий-отрок, — улыбнулся монах. — Все трудишься во послание Варсонофьево?

— Тружусь, отче, — согласился Гришаня и кивнул на Олега: — Что ж вы нашего человека связали, али тать он лесной?

— Тать — не тать, на лбу не написано, — резонно возразил игумен, однако ж шепнул людишкам, чтоб развязали пленника.

Олег Иваныч был несколько удивлен непосредственной манерой общения всех этих людей, включая Гришаню и Феофилакта. Раньше ему почему-то думалось, что жители Средневековья должны обязательно изъясняться эдаким велеречиво-церковным стилем, типа «азм есмь червь», «вельми понеже» и так далее. Нет, было, конечно, и подобное, типа любимого Гришаниного выражения «каменья метаху и всех побиваху», однако в большинстве случаев все тутошние Олеговы знакомцы выражались вполне понятно и доходчиво, причем весьма кратко, метко и живо.

Иван Костромич пригласил игумена и его людей к костру, отведать ушицы. Те не отказались, игумен вообще все больше производил на Олега впечатление парня не промах. Стоило только послушать, как ловко он выспрашивает у Ивана и Силантия количество и вид товаров, водоизмещение стругов, вооружение воинов, а особенно обстоятельства крушения немецкого судна. Причем все это с мягкой отеческой улыбкой, под ушицу с медовухой. Сам-то Феофилакт, как лицо духовное, медовуху не пользовал, однако щедро угощал собеседников, включая Гришаню и орденского немца — единственного выжившего во время столкновения с шильниками. Ливонский рыцарь Куно фон Вейтлингер (так звали немца) сидел на парчовой подстилке с перевязанной серой тряпицей рукою и аппетитно прихлебывал дымящуюся уху большой оловянной ложкой. От чарки рыцарь тоже не отказывался, опрокидывал сразу, не морщась, впрочем, не заметно было, чтоб сильно пьянел. Так, раскраснелся только, да все чаще тряс светлой мелко-кудрявистой шевелюрой, отгоняя комаров и мошек. Даже произнес тост — он неплохо говорил по-русски, этот ливонец, — за спасших его людей, особенно — за «герра Олега Ивановитча». Герру Олегу Иванычу рыцарь чем-то напомнил бородатого солиста группы «АББА», очень уж был похож, только посветлее и кудрявый.

За гладью озера садилось солнце. Шитая серебром короткая куртка рыцаря и золоченая рукоять его меча отсвечивали красным. Кровавым… как почему-то подумалось Олегу Иванычу, никаких хороших слов о ливонских рыцарях он в прежней своей жизни не слышал, вернее — не читал. Жадные и трусливые псы, мечтающие только об одном — поработить и ограбить великодушный русский народ. Неизвестно, как насчет жадности, но впечатления, что он трус, рыцарь Куно никак не производил — вон как здорово орудовал мечом, один против десятка! Да и вообще, он был Олегу Иванычу чем-то симпатичен — учен, красноречив, вежлив.

— Прошу вас, сир, принять от меня этот скромный дар! — с этими словами фон Вейтлингер протянул Олегу тонкий кинжал в черных изящных ножнах, инкрустированных золотом. — Знайте, в Ливонии у вас есть надежный друг!

— Весьма благодарен, сэр! — торжественно ответствовал Олег Иваныч и замялся. Следовало тоже что-нибудь подарить рыцарю, какую-нибудь безделушку типа двуручного меча или ожерелья из изумрудов… Вот только, как назло, ничего подобного в наличии не наблюдалось… разве что «рэнглеровский» ремень в джинсах. А что? Чем плох подарок? Настоящая кожа… по крайней мере, так уверял продавец на «Звездном» рынке. Впрочем, у них тут вообще нет ничего искусственного. Но и такого ремня тоже ни у кого не сыщется!

Уже ближе к вечеру, когда гости собрались уходить, Олег Иваныч наконец решился. Он вообще не любил казаться неучтивым. Снял ремень, скрутил жгутом, поискал глазами рыцаря… Черт побери, да где же он? Ага, стоит в сторонке, беседует о чем-то с игуменом.

Обойдя костер, не спеша направился к ним… и вдруг замер, не пройдя и половины пути. Феофилакт и ливонец беседовали по-немецки! Олег Иваныч передернул плечами. Сам он в детстве учил — если так можно выразиться — английский, но и немецкую речь мог узнать, хотя и не понимал. Но ведь рыцарь Куно фон Вейтлингер прекрасно знает русский! Так какого же черта… А может, тут дело не в рыцаре, а в игумене… уж больно ухватки у Феофилакта-инока своеобразные… Словно б и не молился всю жизнь, а изучал основы оперативно-розыскной деятельности в спецшколе при ГУВД Санкт-Петербурга и области. Ох, не прост игумен, ох, не прост. Да и вообще, кто тут прост-то? Олег Иваныч сплюнул. Окружающие люди мало соответствовали его представлениям о «древних русичах», простых, доброжелательных и открытых. Ну, Феофилакт с рыцарем, понятно… Однако и Иван Костромич — ему-то какое дело до их беседы — уши навострил, привстал с бревна, на котором сидел, поближе к реке придвинулся — понятно, по воде-то звук лучше идет. Рядом Силантий Ржа… бесхитростный воин, прямой и честный. Ну, честный, это, пожалуй что, и так, а вот насчет бесхитростного… Олег Иваныч хорошо помнил, как не хотел Силантий ввязываться в бой из-за немцев. И видел, как здесь, у костра, тот же Силантий весело хлопал рыцаря по плечу, улыбался, рассказывал что-то веселое, в общем, вел себя так, словно встретил лучшего друга после долгих лет разлуки. И что ему от этого немца надо?

А Гришаня? Ведь следит, змей, за Костромичом и Силантием, осторожно, правда, так, что и понимающему человеку не очень заметно. Но если хорошо присмотреться… Вон, у кострища, служки сняли котел, собрались тащить к реке, мыть… А вот Гришаня сидит, не шевелится, только нет-нет да и зыркнет синими своими глазищами то на Ивана, то на Силантия. Вот спустился Силантий к реке — дивное дело — и Гришаня туда же! Котел помочь мыть якобы… Нужен ему тот котел… Может, спросить его начистоту? А пожалуй, так и сделаю, как случай представится.

Феофилакт с фон Вейтлингером закончили свои тайные беседы, и игумен начал прощаться. И то правда — ночь на дворе, вернее в лесу. Пора и честь знать. Тем более — завтра плыть. И так задержались — дальше некуда, эдак вовек до Новгорода не добраться. Ливонец изъявил желание дожидаться своих в устье Волхова, два орденских судна наверняка еще болтались по Ладоге, в лучшем случае — чинили такелаж где-нибудь в укромном местечке. Игумен Феофилакт любезно предложил рыцарю свои услуги, что никаких подозрений ни у кого не вызвало — ну в самом деле, не на голой же земле спать благородному рыцарю, на игуменском-то струге куда как сподручней. Олег Иваныч лишь только хмыкнул.

Благословив Ивана Костромича и его людей, Феофилакт со служками скрылся в темнеющих кустах. Фон Вейтлингер чуть задержался, собираясь… интересно, а что ему было собирать-то? Ливонец походил себе по берегу, зачем-то взошел на струг Костромича, спустился по шатким мосткам обратно, оглянулся… Почти все уже разбрелись по стругам спать, лишь Олег задумчиво сидел у догорающего костра, да Гришаня зачем-то шастал вдоль берега — раков, что ли, ловил.

Ага, раков, как же! Фон Вейтлингера — вот кого! Подойдя к немцу, отрок сказал что-то вполголоса, оборачиваясь незаметно на струги (ну, это он думал, что не заметно, Олег Иваныч-то еще не окончательно в бревно превратился, хоть и выпил изрядно). Внимательно выслушав отрока, рыцарь кивнул, о чем-то заговорил сам. Олег Иваныч напряг слух, сам не понимая, зачем ему это нужно, просто с детства страдал любопытством. В ночной тишине было отчетливо слышно каждое слово. Ну, почти каждое… Слышно, но ни фига не понятно! Говорили-то по-немецки! Ну, Гришаня, ну, фрукт… Интересно, откуда он знает немецкий? А откуда и Феофилакт… Может, у них тут, в Новгороде, немецкий в каждой школе учат по этим… берестяным грамотам…

Наконец, видимо, договорившись, рыцарь пожал Гришане руку, прощаясь. Высокая фигура ливонца растворилась в ночи за деревьями.

— Слышь, Гриша, а кой ляд игумен по озеру на лодьях плавает, ему что, в монастыре делать нечего? — поднявшись с бревна, как бы невзначай поинтересовался Олег. С вопросом о немецком языке он решил погодить, успеется. Гришаня засмеялся и пояснил, словно первокласснику, что монастырь-то у Феофилакта далеко, аккурат у самого Новгорода, а земли монастырские и по брегам Нево-озера есть, тот же монастырь Никольско-Медведский, что в устье Волхова, недавно отремонтированный. Да и людишки Феофилактовы рыбкой промышляют, зверем, бортничают, за ними пригляд нужен, а какой пригляд без хозяина? Вот Феофилакт и ездит иногда, приглядывает. А как людишкам без пригляду? Эдак монастырская братия без рыбы останется, чем тогда чернецы постничать будут, корой, что ли, березовой?

— Экий ты, Олег Иваныч, право слово, непонятливый, — посетовал слегка захмелевший отрок. — Допрежь чем спросить, головой подумать надо!

— Спасибо за науку, Григорий свет Федосеевич, — обиделся Олег. — А то ведь куда уж нам уж.

Слегка щелкнув Гришаню по лбу, чтоб не очень задавался, он подошел к догорающему костру, уселся на поваленное дерево и долго, до ряби в глазах, смотрел на сине-красные угли, думал. В голове шумело от выпитой медовухи.

Захрустели хворостом чьи-то шаги. Олег Иваныч повернул голову — Гришаня. Причесанный, в красивой лазоревой рубахе, шитой серебристыми нитками. Примостился рядом, протянул принесенный туес:

— Испей-ко, Иваныч.

Олег глотнул. Квас исполненный, хмельной. Вкусно. Нет, все-таки неплохой парень Гришаня, хоть и ушлый слишком.

— Чевой-то ты, Олег Иваныч, пояс свой в руках держишь, бить кого-то собрался? — приняв туес обратно, поинтересовался отрок. А и правда, чего? Олег усмехнулся: ну надо же — хотел ведь ливонцу подарить пояс-то, а вот поди ж ты, совсем из башки вылетело.

— Так догоним! — почему-то обрадовался Гришаня. — Рыцарь-то вдоль реки идет, а мы напрямик, лесом. Пойдем, а, Иваныч?

— Ну, сходим, пожалуй. А то что-то совсем сна нет.

Ага, нет, как же! Башка, как бубен, в веки хоть спички вставляй, чтоб не закрывались. Чем шляться черт-те где по лесу, Олег Иваныч, конечно, всхрапнул бы сейчас на струге минут шестьсот будьте-нате, однако вот поперся вслед за Гришаней. А все любопытство, чтоб его…

Ливонца нагнали быстро — то ли тот еле шел, то ли просто стоял, дожидался.

Увидев Олега Иваныча, рыцарь обрадовался, улыбнулся широко, будто родного брата встретил, Гришане «данке» сказал, а тот, дурак, и кивнул, прокололся, ну уж теперь-то от вопросов не отвертится, налим скользкий.

Рыцарь чуть поклонился:

— Не позволит ли достопочтенный сир Олег сказать ему пару слов наедине?

Олег Иваныч хмыкнул:

— Позволит… Гришаня, исчезни!

Отрок кивнул и скрылся в зарослях ореха-лещины. Пошел обратно? Ну, это вряд ли, наверняка затаился за кустами и подслушивает. А какая ему в том корысть? А ливонец какого черта с ним, с Олегом, собрался секретничать? Ведь Гришаня-то, надо полагать, и без того в курсе всего. Вот только чего «всего»?

— В суровые времена даже друзья не должны знать лишнего, — проводив отрока взглядом, тихо произнес рыцарь. — Пройдемте ближе к реке, любезнейший господин Олег, ибо каждое дерево в этом лесу может иметь уши…

«Любезнейший господин Олег» молча спустился к реке вслед за ливонцем.

— Мне рекомендовали вас, господин Олег, как благородного человека, состоящего на службе Новгородского герренсрата и близкого к архиепископу Ионе, — присев на камень, торжественно произнес фон Вейтлингер. Услыхав такое, Олег Иваныч важно качнул головой, а про себя ахнул, испытав непреодолимое желание хорошенько надрать уши Гришане, ибо кто еще мог его «рекомендовать», как не ушлый отрок. Ну, Гришаня, ну, козлик. Надо же — герренсрат какой-то, Иона… Олег Иваныч ни про кого ни сном ни духом… однако надул важно щеки, приготовился дальше слушать.

— Я — ливонский рыцарь Куно фон Вейтлингер, направляюсь в Новгород с очень важным делом…

«Ежу понятно, что не рыбу ловить!» — подумал Олег.

— …по поручению Орденского магистра Вольтуса фон Герзе, надеюсь, хорошо известного своим благородством и вам, господин Олег.

Олег Иваныч кивнул. (Впервые слышу! Вольтус какой-то…)

— Однако судьба полна превратностей, и лишь немногим людям уготовано знать ее прихотливые изгибы…

Рыцарь распространялся насчет судьбы довольно долго, с ненужными, по мнению Олега, литературными изысками, а в конце своей цветистой речи признал, что он, Куно фон Вейтлингер, к сожалению, смертен (а что, раньше в этом сомневался, что ли?). А раз смертен, то его миссия находится под угрозой. Особенно теперь, когда оставшиеся корабли Ордена находятся черт-те где, многие люди убиты, а он сам спасся от разбойников лишь чудом да милостью господина Олега.

— Только игумен Феофилакт знает теперь о моей тайне, — продолжал рыцарь, — однако он не скоро будет в Новгороде. Григорий хоть и умен, но, к сожалению, еще мальчик и не выдержит пыток…

(А я, значит, выдержу?! Ничего себе заявочки!)

— …тем более что он, кажется, низкого звания…