Банка

Вульф Шломо

Банка

Шломо Вульф

Банка

Иллюзии и галлюцинации 1. 1.

"Гена! - глаза соседа под седыми кустистыми бровями тревожно блестели, веки дрожали. - Нас обокрали, представляешь? Всех. И тебя." Он посторонился, уступая узкую лесную тропку.

"Милицию вызвали?" Надо же было хоть что-то спросить, раз сердце подпрыгнуло и скатилось куда-то в желудок в предчувствии давно ожидаемой картины разгрома дачи - единственного друга-убежища от бытовых бурь. "Вот именно, - загадочно улыбнулся дед. - Ждут тебя с нетерпением. Второй раз к тебе возвращаются."

Новые новости! Уж не меня ли подозревают?..

Не расспрашивая, чтобы хоть на минуту сохранить надежду, Гена поспешил туда, где на перегибе тропы можно было впервые на пути от электрички увидеть свой голубой домик. Каждый раз, приближаясь к этой точке, он замедлял шаг, боясь поднять глаза и с трепетом ожидая шока от вида пепелища. Как печная труба среди вонючих ошметьев - вместо некогда самой нарядной в кооперативе "Наука" дачи профессора Кондратенко с затейливыми кружевами. Каждая деталь деревянных украшений была годами тщательно продумана, любовно вырезана, смонтирована и оригинально окрашена. Чтобы потом, за каких-то полчаса по безнаказанному пьяному капризу превратиться в символ запустения и смерти обожженные плодовые деревья и намеренно вытоптанные цветочные грядки...

На этот раз внешне все было в порядке. Дом радостно сверкал стеклами веранды сквозь праздичное сияние цветущей сакуры. Около крыльца действительно прохаживался милиционер, почему-то без фуражки. Увидев свернувшего к калитке Гену, он вздрогнул и решительно пошел навстречу. "Ваша дача?" - с глубокой обидой спросил страж порядка.

Разъяснение было написано на лбу милиционера - вздувшееся багровое кольцо с белым кругом посредине. "Ловушки строите?.. - оскорбленно прохрипел он, покраснев так, что круг на какое-то время исчез. - Убить же могли..."

"Можно пройти? - Гене не терпелось оценить нанесенный ему материальный и моральный ущерб. Милиционер послушно посторонился и уныло поплелся вслед, вверх на веранду. Ключа на месте не было, дверь приоткрыта. Все в шкафчиках перевернуто - искали спиртное. В комнате вообще не было следов набега - там что-либо прятать было негде.

Точильный наждачный круг, привязанный к потолку над лестницей в мезонин, слегка раскачивался на невидимой леске. Оборванная нитка, ведущая наверх, валялась на ступенях. Мина сработала исправно - на первого же, кто без спросу вошел в дверь, но почему им оказался этот рыжий парень в форме, а не ожидаемый бомж? Это стало ясно, как только Гена увидел взломанную ломом раму, висящую на одной петле.

Вор проник через окно, а милиционер воспользовался ключом, намеренно "спрятанном" на самом видном месте.

Осматривая все вокруг, унылый хозяин обнаружил не только незначительные утечки своего имущества, но и чужой сломанный зонт.

Милиционер как-то незаметно сгинул.

Воры ворами, а трава травой. Надо переодеваться в дачное тряпье и полоть. Гена полез в цоколь. Соседи называли его костелом за прозрачный для света фундамент из порожних бутылок, казавшийся изнутри разноцветными витражами. Здесь было все в порядке. Что что, а уж шанецевый инструмент ворам ни к чему.

Привычно прихватив тяпки и вилы, обворованный дачник выполз в цветущий сад и приготовился к своей сладкой каторге, когда сквозь цветы и яркие первые листочки на соседней даче засветилась белая кожа девушки с привезенным некогда папой-моряком из жарких стран интригующим именем Лаура. Впрочем, ни на одну экранную Лауру светловолосая соседка не походила. Гена поймал себя на мысли, что одной из причин, по которым он так стремится сюда, была эта дочка соседа.

Лаура совсем близко старательно полола свои грядки, наклонившись в сторону невидимого за кустами пожилого дачника. Она была в бикини, и солнце весело играло на запретном. Тотчас забывший о семейном трудовом долге созерцатель бессмысленно водил тяпкой пока юная красотка не заметила горящие глаза за листвой. Она улыбнулась и отвернулась с тихим "Добрый день", словно с противоположной стороны была менее соблазнительной. Гена тут же покраснел, хотя в восемнадцать лет Лаура была юридически вполне доступна мужчине любого возраста. Кроме того, она не только не считала оскорблением восхищение своей красотой, но и имела такие прозвища от всех, кто ее знал, что милое смущение было вроде бы ни к чему.

"Ген, это ты там мою дочку пугаешь? - загремел откуда-то Антон. Иди-ка сюда лучше, что я тебе покажу..."

Гена поднялся на соседскую веранду, невольно кося глазом на разогнувшуюся Лауру, озабоченную теперь вниманием сразу трех милиционеров. Те остановились на тропке и о чем-то ее долго и строго расспрашивали только потому, что она была молода, стройна и в ярко малиновом японском бикини.

"Ну, ты видел когда-нибудь что-то подобное? - горел сосед, кладя на стол свой топор со срезанным у самого колуна топорищем. - Хочешь, расскажу, как это получилось? Так вот, ночуем мы тут с Анной и Лаурой и слышим что-то звякает у тебя на участке. Я вгляделся в окно - лезут двое к тебе, один за одним. Велел своим не шевелиться. А они и так со страху едва живые. А сам дверь свою отпер и затаился вот тут, за печкой. Грабители у тебя чуть пошастали с фонариком и ко мне. Один зашел, второй на крыльце - на атасе. Я выхожу с топором. Второй с крыльца кубарем в кусты, а первый так и замер, падло... Я ему показываю - садись, мол, за стол, поговорить надо. Сел, не спорил, на топор только смотрит. Тогда я кладу топор на стол, достаю вот это мачете и - хрясь! Колун в одну сторону, топорище в другую. Это по дубу-то! Еще раз, говорю, тебя встречу, вот этим кубинским ножичком по твоей дурной башке - нос в одну сторону, затылок - в другую!.. А теперь - катись. Он встал и враскарячку пошел к выходу - в штаны наложил со страху. До сих пор кажется, что вонь тут. Не чувствуешь?" Гена принюхался и покачал головой. Пахло горными травами и садовыми цветами. "А что же ты его не задержал, чтобы в милицию сдать?" "А ты как думаешь? Вот именно. Сожгли бы и с концами. А теперь он может, вспомнит про мачете и подумает. Ведь мог, а не стал..." "Логично, - кивнул Гена. - Я бы тоже не рискнул. Милиция есть милиция..." "Погоди, я тебе второе мачете подарю, - встал из-за стола Антон и пошел к лестнице в мезонин. - Пригодится. Дай-ка вспомнить, куда я его дел..."

Утро быстро становилось знойным днем. От покрытых лесом сопок, окружавших садовый кооператив "Наука", пошли ввысь невидимые испарения прелых листьев. Их грибной запах смешался с ароматом цветения майских садов, сияющих фейерверком со всех сторон на залитую светом веранду. Лаура прекратила полоть, вытерла пот согнутой рукой и направилась к железной бочке с дождевой водой, которая заменяла дачникам душ. Вода с ночи была холодна. Девушка взвизгивала, выливая на себя черпак за черпаком, а Гена не мог оторвать глаз от ее блестевших на солнце мокрых округлых плеч прямо за стеклом веранды. Делая вид, что не видит его, Лаура, воровато оглянувшись, вдруг сняла мокрый бикини и стала с восторгом плескать себе воду на упруго подпрыгивающую полную грудь. Заметив, что ею все-таки любуются, она вздрогнула, прикрылась ладонями, потом высунула язык и стала не спеша надевать сухой халат.

"Не дело это - из бочек обливаться, - вернулся Антон, кладя перед Геной мачете, сам вид которого вызывал ужас. - Сегодня придет Малопуро. Позволишь рыть на твоем участке, если он там найдет воду?" "Тот самый Малопуро, о котором в газете?.." "В газетах, - строго перебил Антон, - пишут одни глупости. Но о нем - правда." "Что-то он мне доверия не внушает. Уж больно похож на тех, что дачу мою приласкали." "Т-сс... Вон он, - Антон пошел к калитке встречать дранного субъекта с длинными палочками в руках. - Смотри у меня. Малопуро обидчивый." Оба поспешили в дальний угол участка Гены.

"Хорошо меня разглядели, дядя Геша? - Лаура вошла на веранду, расчесывая на ходу длинные густые волосы. - Не стыдно? Папин ровесник, а пристает." "А в чем ты увидела приставания?" "Пялились, когда я обливалась..." "А что, нельзя любоваться на красоту? Я и на сакуру любуюсь. Что же, его прикажешь занавесить от моих глаз?" "Здорово! С сакурой меня еще никто не сравнивал. А меня, если хотите знать, все замечают... И ваше внимание для меня давно не секрет. Потому и купальник сняла. Дай, думаю, его помучаю." "Чем это?" "Как это чем? Близок локоть, а не укусишь." "Ты в этом уверена?" "Что ты не кусаешься? - вызывающе смотрела она ему в глаза. Хотелось бы ошибиться..." "Где и когда?" "Да прямо здесь и сейчас. Чего лучше, пока я вся такая влажная и прохладная, а не потная и горячая..." "А папа с его двумя мачете?" "Так он же с Малопурой. У них там свой сексуальный час - об аномалиях болтать. Ни за что скоро не расстанутся..." "Так не будем сакуру занавешивать?" "А для чего же тогда она цветет!" 2.

Малопуро с тревогой смотрел на мечущиеся лозы и мотал седыми космами. Его корчневое морщинистое лицо выражало смятение.

"Ну? - нетерпеливо спросил Антон. - Есть там вода?" "Там что-то такое есть... Такое, что лучше здесь нам вообще не копать..." "А вода?"

Маг почти силой остановил свои прутья, снова скрестил их и развел в сторону. Лозы качнулись в одном направлении, замерли и снова бешенно заплясали.

"И вода есть... - пробормотал Малопуро. - Только... под этим..."

"Да хер с ним, с этим! Нам поливать скоро нечем будет. Давай. Где копать? Тут? Сань! Кончай развращать малолетних, давай сюда быстрее. Мы на твоем участке воду нашли! Много там воды, Малопуро?" "Океан. Только... не следует вам ничего тут копать." "А в другом месте вода есть?" "В другом месте по всему кооперативу воды нет, - уверенно ответил лозоход. - Десять лет тут у вас ищу." "Да и мы сами тоже искали. Сплошные ученые и с самой современной техникой." "Вот именно. Нашли бы и без меня, если бы была вода." "А тут она хорошая?" "Родник. С чего бы плохая?.. Как та, за которой вы с ведрами к ручью ходите." "Нихера себе! И - не копать?" "Не копать. А то худо будет." "А что худо-то?" "Еще не знаю. Лоза никогда такое мне не показывала." "Знаешь что? У нас пока что худо без воды. Вот это худо так худо. Ген! Лаура! Кончайте любезничать. Берите лопаты, кирку, ломик и сюда. Ты куда это, Малопуро?" "Это... это вы все дальше без меня. Добегу-ка я пока что хоть до электрички..."

Он торопливо сложил свои прутья и боком, прихрамывая, попер сквозь кусты и грядки к тропинке через ручей.

"Лаура! - уже тревожно крикнул Антон. - Че ты там?" "Сейчас! - давилась от смеха соблазнительница. - В спину тут... твоему другу вступило. И тяжелый такой, не поднять..."

На самом деле она уже выбралась из-под вдруг остекленевшего любовника и не спеша надевала свой мокрый яркий купальник, то и дело заходясь смехом. Несчастный Гена сидел в позе шпагоглотателя и беззвучно разевал замерший в любезной улыбке рот. Взгляд его сочился стыдом и мукой. Безжалостная Лаура показывала на него пальцем, кривлялась, изображая его позу, и беззвучно хохотала.

"Че вы тут? - появился на пороге Антон. - Никак совокупляться пытались?" "Тебе сколько раз говорить, папка? Не е..., не совокупляться, а заниматься любовью. Только вот с кем тут чем-нибудь заниматься-то? Ты посмотри на него! Дон Жуан с колом в жопе. Лучше бы я того трахнутого мента позвала. Хотя, и тому тоже не до меня - после наждачного-то круга по роже." "А тебе, блядочка, все равно кого звать. В самый ответственный момент испортила мне напарника по рытью колодца. Ты хоть слышать можешь, гигант дачного секса?" Гена осторожно кивнул, с трудом согнав с лица улыбку-оскал и изобразив болезненное любопытство. "Так вот, Малопуро нашел-таки воду, понял? На твоем участке. Океан родниковой воды, понял? Кончай придуриваться и пошли рыть. Что? Ну, хоть посиди на пне рядом, пока мы с твоей любимой будем копаться среди бела дня на чужой территории. Встать сможешь? Ну, дочка! Сколько раз тебе говорил - не трогай ты нас, стариков. Это ж она Петровича в клинику с инфарктом командировала, Гена. Страшнее нет гадюки на всю "Науку". Наповал жалит. Ты еще легко отделался. Тот же Малопуро, если когда вернется, тебе позвонки на место враз поставит."

"Почему... если... - пролепетал Гена, вздрагивая от попыток двигаться. - Разве он... не там?" "Там! Чесанул колдун на электричку, только треск стоял под ногами. Его прутики над источником трепетали, как птичьи крылья. Что-то таинственное унюхали." "Та-аъ!... Так может... не коп-ъать?" "Я вам дам не копать! - взвилась Лаура. - Я всю жизнь мечтала о фонтане на даче. А в центре античная статуя - я! Ни один мент мимо не пройдет." "А я... - вдруг сказал Гена трезвым голосом, - считал, что вас, Лаура, напрасно так называют. Я думал, что вы эталон чистоты и скромности..." "А чего тогда полезли? На эталон надо молиться издали, как вы это до сих пор делали. Вот вас ваша, как ее, Мельпомена и окостенила. И жене верной чуть не изменили, к тому же. А то все мне "бляденька да блядушка". Я что, сама с собой веду беседу? Что мне делать, если ни один дяденька меня мимо не пропускает..."

"Пошли, - рывком выпрямился Гена. - Копать, копать и еще раз копать... Ой-ъ!" 3.

Тонкий культурный слой черной земли Антон сковырнул на площади метр на метр за несколько минут. В желтой мокрой глине белели бесчисленные плоские камни - осколки древнего ледника, на мертвой поверхности которого за много веков появилась живая почва и вырос лес. Потом пришли люди и выкорчевали дикие деревья, посадив сады. Но под эфемерным живым покрывалом оставался мертвый ледник, злорадно обнажавшийся после каждого тайфуна. Тогда люди привозили сюда грузовиками новую землю из долин рек и засыпали ею корни плодовых деревьев, едва зацепившихся за бесплодные камни.

Примерно так же в этом веками безлюдном краю боролось за существование и человеческие существа. Кого-то смывало природными катаклизмами, вырезали соседи из живых стран, а на мертвых камнях снова кто-то шевелился, плодился, обживал ледник.

Оскалившись, Антон стал долбить камни и глину ломом. Лаура, крепко расставив стройные ноги в грязных кедах, ловко выгребала осколки совковой лопатой. Ее гладкие мышцы играли под нежной потной кожей, покрытой первым розовым загаром-ожогом. Саня несколько раз пытался встать, чтобы заменить ее, но тут же с тихим стоном опускался на пень.

Глина схватила камни вязкой хваткой, не отпуская их и вне монолита. Солнце жгло уже немилосердно. Старатели копались чуть не по пояс в квадратной яме. Саня приспособился оттаскивать глину и камни от края, криво сидя на земле со спущенными в яму ногами, изо всей силы ворочая второй лопатой. Терпкий запах юного пота от разгоряченного тела Лауры в полуметре от него снова сводил с ума. А острая боль напоминала о заслуженном позоре.

"Что это вы тут делаете? - раздался сверху высокий голос Ады, законной жены несостоявшегося любовника ветренной Лауры. - Делать вам нечего? Только мне клубнику замусорили." "Источник нашли, - с трудом вывернул голову Гена. - Своя вода будет." "Небось Малопуро расстарался? - ехидно спросила Ада. Ты ему тоже платил, сразу признавайся!" "И платил, и что? - голос жены не вязался с прелестями развратницы перед самыми глазами, что Аде явно не нравилось. - Не мешай." "А что это ты такой скособоченный?" "В спину ему вступило, тетя Рая, - сдавленным от злорадного смеха голосом радостно объявила из ямы Лаура, вечно назло называвшая соседку альтернативным именем. - Теперь никуда ваш муж не годится. Только присутствует на чужом празднике труда." "Празднике! - фыркнула владелица участка с океаном родниковой воды. - Какой может быть источник в этой мертвечине? Кто и чем тут только не ковырялся!. И кроме этой желтой мерзости, ничего не выкопал." "А мы вот возьмем и выкопаем, - огрызнулась наглая красотка. - Вам назло. Правда, дядя Гешка?"

"Стоп! - обомлел Антон, рассматривая почерневший наконечник лома. Н-ничего себе... Сроду такого на глубине не видел... Не зря Малопуро сбежал. Нечисто тут что-то..."

Под слоем глины по всей площади ямы обозначилась великолепный, чернозем, дышащая жизнью земля, вся в дождевых червях. Работа сразу пошла быстрее. Ада сбегала в дом переодеться в купальник и помогала отгребать землю, рассыпая ее по истощенным грядкам с жалкими вкраплениями прошлогоднего компоста и привозного торфа. Все четверо моментально перемазались этой землей с ног до головы и стали действительно похожи на старателей нефтяного прииска. "Как брынет сейчас черный фонтан вместо воды, - жарко прошептала яркими губами Лаура, словно нечаянно наклоняясь к лицу Гены. - Вот будет хохма. Участок конфискует родное государство. И пиз... всему нашему кооперативу..."

"Сто-оо-п! - прорычал Антон, звякнув штыковой лопатой обо что-то твердое. - Тут ни нефти, ни воды. Тут - клад, товарищи..."

Он извлек из влажной почвы стеклянную трехлитровую банку с чем-то черным и легким внутри. К изумлению старателей, банка не была покрыта землей, сверкала на солнце чистой поверхностью, даже в грязных руках Антона, была совершенно прозрачной. Внутри ее что-то недвижно клубилось.

"Волосы... - отпрянула Лаура. - Женские волосы... Шиньон... если не... скальп. О, Боже! Не зря Малопуро смылся. Хана нам всем за такую находку..." "Глупости, - неуверенно возразила Ада. - Мало ли что здесь кто-то и когда-то закопал. Лес же был глухой." "А нетронутый слой, который мы с таким трудом вскрыли? - Гена как-то незаметно для себя от страха выздоровел, отскочив от ямы на метр, как только ему объявили о содержимом банки и больше не чувствовал никакой боли. - А масса живой земли, которой тут сроду нигде не было? Да еще на такой глубине, среди сплошной глины с камнями... А чистая поверхность банки, в конце концов? Тут надо... экспертизу... ученых каких-то пригласить, сдать находку в какой-нибудь институт..."

"Еще одна аномалия, - между тем продолжал свои открытия Антон. Смотрите. Края моей ямы я определял, как мне пришло в голову. А границы этого хранилища черной земли - точно такие же. По стенкам моего колодца так и стоит та же глина! Я уверен, что и под банкой земли тоже не много. Так я ее, с вашего позволения, на мою клубничку, а?"

"Конечно, конечно, - враз торопливо согласились Гена и Ада. Собственно, она в принципе, вся ваша, земля эта..." Антон и Лаура с новыми силами взялись за лопаты, оживший Гена сбегал к себе за тачкой, Ада старательно заполняла ее появляющейся на краю ямы землей, а ее муж отвозил чернозем на участок соседа и опрокидывал там в кучу. Как и предполагалось, странное хранилище живой земли кончилось очень скоро. Прямоугольный колодец зиял чистыми, как поверхность банки желтыми краями с вкраплениями камней по стенкам и дну, словно не было тут никогда ничего другого... Антону досталось мало. Он всердцах ткнул лопатой в скользкое от глины дно колодца и отскочил. Под ним что-то зашипело, глина жадно всхлипнула и стала вспучиваться под ногами. Обдирая коленки, Лаура с визгом стала карабкаться вон из ямы. Забывший о приступе Гена ухватил ее за скользкие подмышки. Потом подал руку соседу. Тот ловко выскочил, отступил на шаг и уставился вниз. Там пузырилась вода, набирая силу и стремительно заполняя яму. Желтая вначале, она на глазах очищалась и, наконец, хлынула наружу несколькими прозрачными бурными потоками, грозя затопить участок Антона. Все четверо теперь рыли канаву, направляя поток вниз. Но вода уже сама пробила себе дорогу между грядок, низвергаясь в высохший ручей в овраге. "Сколько воды уходит! - в отчаянии бормотал Антон, бегая с ведрами к новоявленному колодцу и обратно - то к страждущим грядкам, то к полупустым дождевым бочкам с тухлой водой. Но этот процесс остановила Лаура. С криком: "Ой, холодная-то какая!! - она плюхнулась в яму и стала там барахтаться. - Тетя Рая! Давайте ко мне скорее. В такую жару это же... я не знаю даже что..." "Лаурочка!.. Там же была эта жуткая банка... Вдруг и эта вода какая-то..." "Ну и что? - плескалась и ныряла красотка. - Зато какая чистая и холодная! И - вкусная! Ее ж, глядите, пить можно... У-ра! Дядь Генка, вы хоть не боитесь шиньона в банке? Вам самое время лечить ваш радикулит ледяной водой. Я прям чую, какая она целебная. Гляньте, у меня даже прыщ на заднице затянулся."

Не сознавая, что он делает, Гена сел на край ямы и скользнул в ледяную воду. "Ой, тону! - провоцировала Луиза. - Спасайте, дядь Гешка..."

"Эй! - не верила своим глазам Ада. - Ну-ка прекратите обниматься при мне! Геннадий, ты с ума сошел? Антон, уймите свою..." "Блядушка, пусти соседа на волю, - спускался туда же Антон. - Жена ревнует." "А еще неизвестно, кто кого держит, - барахталась девушка, пытаясь вылезть. - Пусть только меня подсадит под жопу и идет к своей директорше. Я себе кого моложе найду. Ой, я ж пошутила, а он тут же лапать. Я же сама вылезу... Замерзла как цуцик."

"Плотину надо срочно строить, - деловито оглядел ручей Антон. - Кто его знает, сколько там еще воды, а такое добро уходит... Давай-ка, Гена, те твои щиты сюда перетащим, поставим поперек ручья и глиной зацементируем пока. Потом привезем настоящего цемента. Это же можно полив на оба участка организовать по трубам. У меня ведь судовая ручная пожарная помпа где-то в подполе валяется. Ох, и заживем же!" 4.

"Ну, не могу я ни пить, ни есть при этой банке в доме, - отмахнулась Ада от новой рюмки. - И вообще не очень понимаю, что мы тут так радостно обмываем. Может этот источник - погибель. Может вы все, кто искупались, завтра волчьей шерстью обрастете!" "Блядочка, слышала? - похлопал Антон дочь по гладкой спине. - Ада Наумовна все-таки директор. Она знает." "Я все-таки биолог, - поправила его Ада, грозно поглядывая на мужа, который невольно расширял глаза на каждое шевеление содержимого малинового купальника над столом. - И знаю, что такой источник может нести неслыханную опасность." "А я буду симпатичнейшая волчица, - резвилась голая. - Правда, дядь Геночка? Будем с вами по ночам вместе на луну выть. Директору спать не давать." "И я с вами, - наливал себе Антон. - Я тоже купался. И тоже обрасту. Рыбьей чехуей, как единственный моряк в нашей компании..." "Не просто моряк, важно поправила Лаура, заглатывая целиком красный соленый помидор яркой распахнутой пастью. - Папа у нас боцман. А это больше, чем какой-нибудь лоцман или Кацман, как дядя Гешкин. Это я без всяких антисемитских подначек, между прочим! Я вообще за еврея хочу. И - в Израиль. Там такие как я сразу идут работать в стриптиз-бар. Сумасшедшие бабки, между прочим! И за что, спрашивается? За то же, что вы все разглядываете даром в нашей стране всяких там советов." "Так, - строго посмотрел на собутыльников боцман. - Никакого порядка на палубе! За источник мы выпили. За водохранилище - тоже. За науку мне пить надоело - в этом долбаном кооперативе каждый сосед с этого пьянку начинает. Давай, Ген, за успех твоих испытаний." "Так они же на прошлой неделе прошли, - изумился тот. - И тебе рассказывал. Что значит научно-исследовательское судно. Даже боцман пить не умеет." "Ну тогда за нашу находку, - засмущался попавший пальцем в небо моряк. - Вот я с ней сейчас чекнусь..." Он поднялся из-за стола и подошел к стоящей на подоконнике сияющей банке. "Кто-нибудь ее трогал после того, как я сюда поставил?" - вдруг трезвым сдавленным шепотом спросил он. "Ты что! - ахнула Ада. - Мы с Геной и смотреть в ту сторону боимся." "А блядка?" "Я, пап, и вовсе о ней забыла. И сюда без тебя не заходила. Я директора боюсь... А что?" "Да то, что шиньон этот был уложен спиралью против часовой стролки, а теперь... лежит наоборот... А банка, между прочим, наглухо запечатана." "Ты точно помнишь? - дрожащим голосом спросил Саня, не решаясь приближаться к подоконнику. - Я бы в жизни не обратил на это внимание." "Я боцман. И всегда укладываю канат в бухту как следует. И не дай Бог кому уложить наоборот... Короче, шиньон этот или как там его, скальп... живой, я вам скажу. Сам в банке крутится, как сукин сын!" "Но Захар Викентьевич, - непривычно робко возразила Ада, приблизившись к банке, - сказал, что это самое что ни на есть обыкновенное ритуальное захоронение. Доктор археологии, между прочим! Профессор кафедры этнографии местных народов." "Профессор! - фыркнула Лаура. - Археология давно вымерших народов - в современной-то трехлитрой банке с закатанной крышкой! Приглашаете всяких разъебаев для научных консультаций. А, может, это он перекрутил скальп, когда разглядывал? - предположила она, опасливо поглядывая на зловещую спираль. - А папка... Закусывать надо, товарищ боцман." "Так ведь профессор и в руки банку не брал, - начала Ада и вдруг осеклась: - Надо же!..- вдруг прошептала она, с ужасом глядя в сторону зеркала." "Что, тетя Рая? - тоже шепотом спросила Лаура. - Призраки?" "Вроде того, - с трудом перевела дух решительный директор. - Показалось..." "Да что показалось-то? - вскричал Антон. - А то я быстро схожу за своим мачете." "Поможет оно тебе! Только я ясно видела в зеркале, что этого... шиньона в банке не было. Пустая банка стояла как стоит, но... потом я снова поглядела - лежит, как лежал..."

"Не следовало нам хотя бы пить из этого нового родника, - входя, сказала опоздавшая на торжество Анна, жена Антона. - Поливать еще туда-сюда, но пить... Подохнем от этого шиньона, вот что я вам скажу. Особенно ты рискуешь, Лаура. Каждые полчаса в яме купаешься..." "Ну уж каждые полчаса! Когда жарко только. Там прямо джакузи какое-то, все бурлит от родников, такой кайф!" "Если пить нельзя, - резонно заметил Гена, подкладывая себе на тарелку салат из кальмаров, - то и поливать тоже. Вода проникнет в наши огурцы и помидоры, в клубнику и жимолость, а с ними - в наш же организм. Пока же вот уже две недели пьем и умываемся все - и ничего."

"Все! - скомандовал боцман. - Ни слова о находке. Пусть стоит, где стоит и отражается, как ей нравится. Ген, я об испытаниях. Я сейчас вспомнил. Я ж сам по телевизору видел твою физиомордасу аж в программе "Время". Сказали, что ты произвел переворот в своей отрасли. И что с твоей помощью перестройка теперь пойдет с еще большим ускорением хер знает куда! Потому, что если без конца все ускоряться, то можно пойти только вразнос..." "Красивая была передача, - мечтательно сказала Анна. - Синее море, красный пароход и зеленые сопки, а надо всем этим голубые стрекозы верещат. Ваш Геша, Ада, чего-то значит в нашей стране, если по его теме такие испытания: самый большой пароход..." "Теплоход, - важно поправил Антон. - Сколько раз тебе говорить, корова? Пароходство еще не значит, что пароходы, а..." "На этот раз Аничка права, - таял в лучах дружеского признания герой недавней передачи. - Это атомоход. А значит, как и любая атомная подводная лодка, турбопароход." "Но это же какие деньжища ухлопали! - зажмурился моряк. Атомоход, небось, тысяч двадцать в сутки стоит..." "Тридцать, - кивнул Гена. - Но без испытаний и внедрения моего проекта потеряем больше." "А вертолеты? Тоже не даром." "Не даром. Но уже первые рейсы новых судов многократно окупили все предыдущие испытания. Потому и позволили эти. Оба министра, наш и гражданской авиации, следили за ними лично!" "То-то все участники эксперимента, кроме его научного руководителя, приехали в аэропорт на черных "волгах", а Геннадий - сначала на электричке, а от нее час пешком, - горько кивнула Ада. - И хоть бы кто его подбросил. Суда-снабженцы по его диссертации, как пишут, революцию в Арктике сделали... А его даже в первый рейс на первом в серии судне не пустили. Капитан, видите ли, с ним разругался накануне. Вот вам и государственный подход к научным кадрам!" "И потому вы намылились в Израиль? - как бы между прочим спросил Антон. - Я без всякой подначки. Сейчас, в июне 1990-го это уже дело житейское для евреев. Я бы сам слинял. Устроился бы боцманом на каком теплоходе ЦИМа. Вот где пароходство! Не то, что наше. Так ты списался с ихними научными деятелями?" "Да я вообще еще ничего не решил... - смутился Гена. - Правда, Ада?" "Мы знаем, что из столиц все едут, но сами даже не представляем, как и подступиться-то к проблеме." "Блядушка, - ласково обнял Антон дочь за гладкую шею. - А что тот твой Давидка, что так шустро сжевал в прошлом году яблочко у нас дома? Не возникал больше?" "Так вы ж с мамкой сами сказали, чтоб духу его не было. Мол, он ростом с гулькин хер и жрет больно много и быстро... Я еще возразила, что он, значит, просто энергичный, как все жидята... ой!"

"Я должен объяснить дорогим дамам, - боцман дипломатично перевел разговор с опасного сучка, - что такое экспедиционный завоз в Арктику. Много лет я лично руководил матросами-грузчиками при доставке самых разных товаров от стоящего на рейде судна-снабженца на необорудованный берег. Проще говоря - в поселки за диким пляжем, заливаемым непредсказуемым прибоем. Представьте себе. Стоим мы милях в двух от кромки берега - ближе не подойти по осадке. Спускаем баржу типа десантной. На нее ставим трактор. И все это при том, что волны колотят баржу о борт, трактор весит ого-го сколько, а человеку на барже на только места почти не остается, а даже и держаться на за что. Но надо этот трактор направить точно по центру палубы баржи и хоть как-то раскрепить там по-походному. Температура воды около нуля, брызги, качка, можно сверзиться и попасть между бортами судна и баржи. Представили? Отлично. Отходим к берегу, а там - пенный накат заливает галечный пляж метров на сто! Пришвартоваться не к чему. Пирса или там причала, не говоря о волнорезе, нет и в помине. Кидаемся строго носом вдоль хода волны. Не дай Бог повернет поперек - смерть. Ткнулись, как с чем-то столкнулись в аварии все едва на ногах, за траки только и держимся. И открываем по-быстрому носовую аппарель, пока волной не развернуло и не выбросило на берег навсегда. Не успевает аппарель коснуться гальки, а трактор уже прет на берег, прямо в волны. И ведь не сам идет, его ведет кто-то по качающейся барже и не куда-нибудь, а прямо в крошево из волн и гальки. Лишь бы мотор не залило - заглохнет в прибое... Ага. Насобачились мы, однако, работать, сам за рычагами много раз сидел: на полной скорости к линии осушки, куда волны не достают. А баржа идет обратно. Снова с треском швартуется к судну, с которого на нее грузовая стрела опускает груженые "мыльницы". Это такие открытые контейнеры-волокуши. Население полярного поселка только на нас и надеется. Так как доставлять им надо все от угля и бочек с горючкой до водки, муки и телевизоров. Снова лезем в прибой, уже пешком - двое ребят соскакивают по пояс, а то и по грудь в ледяную воду и волокут за собой стальные концы - волокуши с трактором сочленять. Накинули гашу на крюк и обратно к барже, принимать следующие "мыльницы". От ледяной воды все тело ломит, никаким спиртом не согреешься. И так в некоторых пунктах по две недели. А если еще появится "язык" льдин, через которые баржа не проходит, то судно с грузом ждет иногда на якорях месяц. А грузу каково на пути от баржи до сухого места, можете представить! До трети его ломается, подмокает, а то и смывает нахер. Тут же оформляют акт о потерях. А все, что признано по акту негодным, а на самом деле ничего - в чей-то карман. Только бой стекла иногда поит кое-кого месяца два. И вот приходит Гешкин вертолетоносец. Становится там же, даже якоря не бросает. Вертолет летит с грузом на внешней подвеске, взятым прямо с палубы судна. Надо льдом и прибоем." "То-то небось все были счастливы!" - ахнула Лаура. "Как бы не так, - парировал боцман. Груз-то доставлен не к кромке берега, а к складу, за забор! Ничего не украдешь по дороге, ничего на экстремальные морские условия не спишешь. Катастрофа! Враг народа... Я правильно обрисовал ситуацию, Ген?"

"Очень даже верно. Но я хочу пояснить, - заторопился доктор Кацман. Последние испытания... Хотя каждый вертолетоносец грузоподъеменостью пять тысяч тонн заменяет несколько обычных судов, на нем может базироваться только пятитонный вертолет. Все более тяжелые грузы, как их ни мало, нуждаются в тех же баржах с теми же проблемами. Вот мы и пошли дальше задействовать самое новое на бассейне судно - огромный ледокольно-транспортный лихтеровоз-контейнеровоз, атомоход, на котором можно базировать 20-тонный вертолет. Такое судно, к тому же, может не только доставлять грузы, но и монтировать на берегу рыбные и рудные комбинаты, современные жилые многоэтажные поселки из контейнерных модулей, вдохнуть вторую жизнь в край!" "Или наоборот, - подхватил Антон. - Эвакуировать никчемное население из брошенных рудников в Арктике в зараннее построенные модульные поселки на пустынных берегах Приморья. С модульным строительством предприятий для эвакуантов с Севера! Проект, как сказали по телевизору, на контроле у Правительства. Так что Гена - кандидат на Госпремию."

"И вполне еще симпатичный, - сияла Лаура распутными глазами. - Правда, тетя Рая? Вы, правда, тоже еще ничего. И директор, к тому же. Так что нечего на меня так подозрительно смотреть."

"А я и не смотрю, - отмахнулась Ада. - На всех не наревнуешься. И вообще мне пора на электричку. Мне, между прочим, завтра утром на работу, в отличие от моего вечного отпускника-мужа." "Я провожу тебя, - заторопился Гена, - а то уже через десять минут будет ночь." "А там-то как? - Антон явно намекал на мачете с собой на всякий случай. - А то у вас там тоже через лес идти. Ночью-то..." "Лева с Ваней встретят," - хором невпопад ответили супруги, и все рассмеялись.

А соседи уже знали, что зять Гены с Адой один заменит оба мачете. Да и пацан Левушка в свои тринадцать лет - чемпион края по борьбе в своем весе.

"А здесь я этот ножик все-таки с собой возьму, - объявил Гена, вставая. - Иначе Антон обидится." 5.

На подходе к станции они увидели стоящий товарный состав - бесконечная череда коричневых вагонов, цистерн, платформ с бревнами, контейнерами. "Приехали, - вздохнула Ада. - Снова задержка. И домой опять доберусь ночью."

На перроне чернела толпа дачников, обреченно смотревших в одном направлении - на кровавый глаз светофора у въезда в туннель, где вечно велись какие-то ремонтные работы. Люди ждали молча. Как привыкли безропотно терпеть все, что подсовывает судьба. Естественно, не было никакой информации, а толпа все росла за счет тех, кто спешил на следующий по расписанию поезд. Когда уже начала угасать всякая надежда, по мертвому монстру прокатилась железная судорога, звякнули и мощно заверещали сцепки. Чудовищная махина пришла в движение, втягиваясь в туннель. Почти сразу возник прожектор первой электрички, началась паника на перроне. Двери с трудом открылись, прижатые изнутри плотным мессивом из тел и бледных перекошенных лиц. Тем не менее, толпа с перрона ринулась в духоту человеческих испарений, кто боком, кто спиной, каждый в меру своего богатого опыта штурма общестенного транспорта от школьных лет чудесных до того узкого пенала, что, казалось, только и мог освободить, наконец, человека от этого вечного свинства.

Ада имела богатый опыт! От солидного директора в одно мгновение не осталось и следа. В битком набитое чрево зеленого вагона она, прежде всего, умело вставила ногу, потом протиснула руку между двумя спинами, схватилась за одну из них и поддала всем телом вперед, наперед зная, что следом лезет не менее наглая баба с той же неодолимой волей найти свое место в жизни! А следом, огрызаясь на все четыре стороны, перли в, казалось бы, сплошную массу умельцы реализовать право сильного занять четверть квадратного метра в тамбуре на ближайший час своей единственной жизни в родной стране... Когда зашипели и захлопнулись двери, запрессовав новых везунчиков. Больше половины толпы осталась ждать следующего поезда.

Гена едва выдрался с перрона на лестницу и свернул с насыпи в лес, направляясь домой в привычной душистой тишине и темноте. Тропинка едва угадывалась в густой тени деревьев и кустарника. На небе недвижно и равнодушно сияла полная желтая луна.

Он пересек сухой ручей, с удовольствием отметив новый журчащий звук от ручейка, вытекавшего из их с Антоном водохранилища, и стал подниматься туда, где радостно здоровался со своей любимой дачей. На этот раз, после всего лишь часовой разлуки, он нисколько не беспокоился, а потому картина, представшая перед глазами на переломе тропки, была особенно неожиданной.

Веранда и окна спальни и мезонина тускло светились ровным фосфорическим зеленоватым светом на фоне темного силуэта дома и черных деревьев позади него!..

Это отражение луны, попытался успокоить себя Гена, чувствуя позорное влажное жжение сзади и волны озноба оттуда до затылка вдоль позвоночника. Но рядом стояли пустые в эту ночь чужие дачи. Их черные окна чуть поблескивали стеклами. В окнах дачи Антона трепетал живой огонек свечи или керосиновой лампы - электричества в поселке не было. И только от одного места шло кладбищенское сияние. Поняв, что это такое, Гена не удержался сбежать с тропинки в заросли - освободиться от медвежьего стула. Ему пришлось заставить себя снова взглянуть на свое убежище. Там был все тот же мертвенный оскал в ночи.

Не могло быть и речи о том, чтобы идти туда. Но не было смысла и возвращаться на станцию - деньги и проездной остались на даче. да и скоро должен был пройти последний поезд. Гена с тоской подумал о крохотной комнатке в мезонине, где он обычно ночевал, и чуть ли не ползком стал пробираться к Антону. Тот сидел себе на ступенях крыльца и курил трубку. "Ты че это? - удивился он при виде скособоченного соседа. - Снова вступило?" "Там... - едва произнес несчастный владелец зловещей банки. - Свет..." "Ну и что? - удивился боцман. - Я давно замечаю в твоем доме разные странности. Не бери в голову." "Как это? А что... что это там светится?" "А ты как думал? Раз мы все влезли в эту яму, то то ли еще будет. Какая тебе разница, что у тебя светится? Ты че? Ну, пошли вместе посмотрим, если ты так струсил. На тебе ж лица нет." "Что там, пап? - раздался веселый голос Лауры и засветились в темноте голые ноги под накинутой на плечи шалью. - А, дядя Гешка? Ну, проводили директора? А чего так долго? Опять состав ждал у туннеля?" "Свет у него в окнах, - пояснил Антон, доставая с полки мачете. Пошли. Против оружия бардугас ни одна нечистая сила не устоит." "Свет? удивилась девушка. - Какой свет? Откуда? Свечку что ли забыли? Или, может, воры снова залезли?" "Фосфорический... как на кладбище... Да вы сами посмотрите!" "Ну-ка, - выглянул за угол Антон, держа мачете наготове. Ничего нет, - объявил он. - Показалось тебе, соседушка. Смотри сам. Темные окна, как и у всех вокруг, кроме нас." "У вашей нации галлюцинации, радовалась Лаура. - Сильно вы впечатлительные. Потому что непьющие. Пьяный проспится - еврей никогда." "Блядка, уймись! - прикрикнул отец. - А вообще-то она права, - нахмурился он. - Не иначе воры там хозяйничали, фонариком светили. А ты тут же черт-те что себе вообразил. Ты дверь запирал?" "Да нет, я же туда и обратно. Кто знал о составе? Только как это может фонарик так ровно освещать весь дом?" "А вот мы сейчас это и проверим, - Антон решительно поднялся на крыльцо и ногой отворил входную дверь, держа мачете двумя руками перед собой. - Выходи, кто живой, сам, а то совсем мертвый будешь! - гаркнул он внутрь веранды почему-то с кавказским акцентом. - Никого, - зажег он лампу. - Наверху сам проверишь, или опять мне? Ладно, ты уже готов. Блядинька, - кивнул Антон дочери, - давай со мной. Пусть ему стыдно будет."

Гена слышал их шаги над головой и смех Лауры. Потом заставил себя посмотреть на подоконник и снова ощутил тот же озноб и жжение. Шиньон, что обычно был уложен спиралью ближе ко дну, теперь вспучился, занимая всю банку, словно пытаясь выдавить крышку и превратиться в джина из бутылки. "А-антон!! - заорал Гена, отпрянув к лестнице на мезонин. - Скорее сюда!" "Где он прятался? - дробным морским бегом ссыпался по лестнице сосед. - Вот я его сейчас..." "Смотри..." - едва произнес Гена, показывая дрожащей рукой на банку. "Точно, сбесился ваш скальп, - жарко дышала ему в щеку Лаура. - Во дает! Пап, а ну как вылезет? Заполнит весь дом и нас задушит, как борода в железной маске!" "Не вылезет, - спокойно взял боцман банку в руки. - Марш на место, - тряхнул он волосы. Те послушно улеглись спиралью на дне. - Вот и вся любовь. С ними только так. А то друга мне пугают. Не говоря о блядочке." "А я и не думала пугаться, - весело возразила Лаура. - Дядь Генка, хотите, мы эту вашу баночку с волосиками к себе в дом заберем? Будем использовать для бесплатного освещения и отпугивания воров." "А, Геша? - тоже смеялся Антон. - А ты себе спи спокойно. Ну, ты меня знаешь, - обратился он к банке. - Будешь бузить, я тебя на три шиньона разрублю, в три банки закатаю, в три ямы зарою и буду водой торговать по всей округе. Понял?"

Гене показалось, что шиньон съежился и стал меньше. И сразу стал жалким, как запуганная слабая женщина или ребенок. Страх бесследно исчез. "Не надо ничего забирать, - уже спокойно сказал он. - Идите спать и простите меня..." "Вот так-то лучше. Да не мостись ты, блядка, на кровати, не про тебя она. Пошли домой." "Больно надо! - фыркнула Лаура. - Нашли мне любовника - с колом, где не надо и со страхом перед всякой чепухой. Мужчина! Спокойной ночи." 6.

Гена поднялся в свой так называемый мезонин, а на самом деле - в выгороженную часть чердака с обоями на стенах и мягким ложем с изголовьем у самого окна в сад с его прохладой и ночным ароматом, шорохами и шелестом листвы. Особенно уютно было здесь в дождь, который барабанил по железной крыше, навевая сон в любом душевном состоянии. Вот и сейчас упали первые капли, и сразу пошла чудесная убаюкивающая музыка, под которую он закрыл глаза и провалился в привычные грезы, сменившиеся тревожным виртуальным техсоветом с отказом заказчика финансировать далее его тему. Начальник отдела тут же злорадно предложил "кандидату на госпремию" уйти в бессрочный отпуск без содержания, что равноценно увольнению. Гена проснулся весь в поту и с бьющимся сердцем. За окном черными облаками шевелились деревьев, за ними сияли чисто вымытые дождем звезды и заходящая за гору полная луна.

После такого вещего сна мне до утра не заснуть, подумал Гена. Надо уезжать, надо смываться из шатающейся страны с ее съездами народных депутатов, стремительно растущим антисемитизмом и интригами конкурентов. Надо срочно в корне менять судьбу - не только язык и общественный строй, но и климат, нелепое поясное время, так и не ставшее за столько лет привычным, когда биологически днем ночь, а ночью - день. Избавиться от необходимости без конца летать самолетами в столицы по любому поводу с унизительными бесконечными и мучительными задержками во всех аэропортах великой страны. Забыть о вечном доставании товаров и услуг вместо покупок из-за пустоты в магазинах. Не зависеть от жуткого общественного транспорта. Избавиться от уже ставшего невыносимым обитания двух семей в тридцатиметровой хрущебе без малейшей надежды на расширение. Покончить с вечным страхом остаться без темы и без зарплаты... Куда угодно! В Австралию, в Америку, в Израиль, наконец!

Он вспомнил свою бурную деятельность во вдруг возникшем Обществе русско-австралийской дружбы этой зимой, собачьи свадьбы вокруг заезжих русских австралийцев. Первые живые иностранцы в наглухо закрытом до того городе были искренне удивлены не столько поголовному желанию их визави как можно раньше покинуть свою родину, сколько общей наивной уверенности, что в жестком мире конкуренции на зеленом континенте их кто-то ждет.

Иллюзии советского ученого, считавшего себя уникальным, хоть и непонятым, фатально окончились среди нарядных павильонов первой в истории страны австралийской промышленной выставки. Здесь доктор Кацман впервые увидел себя в будущем. Капиталисты и их люди были посильно вежливы и внимательны. Все попытки объясниться на своем теоретически-книжном английском кончались любезным приглашением в павильон переводчика фирмы. От инновационных проектов Гены у собеседников лезли на лоб трезвые глаза и невольно дрожали от смеха холеные подбородки.

Но мир изобилия вместо мира дефицита таращился со всех стендов и слайдов, убеждая, что надо уезжать...

Надо... Надо... Только в тихих мечтах о чудесном перемещении в этот мир Гена видел спасение от разбудившего его сна-предчувствия.

== За окном балкона слегка шевелились свисающие гроздьями листья эвкалиптов на фоне ослепительно голубого жаркого неба. За тяжелыми ветвьями синело близкое море с четкой ниткой горизонта. Привычный простор его квартиры не вызывал ни изумления, ни восторга. У Геннадия Кацмана не было никакого сомнения, что, не смотря на эвкалиптовые рощи за окном, он не в Австралии, а давным-давно живет с Адой и взрослым сыном Арье именно в Еврейской стране. И что это уютное жилище с двумя балконами, двумя спальнями размером со всю их советскую квартиру, с персональными компьютерами для него самого и для сына вместо нескольких часов машинного времени в месяц в институте и пишущей машинки "Украина" дома, со всеми прочими атрибутами западного мира начала 21 века - привычная данность, давно не воспринимаемая, как подарок судьбы. Он лениво вспомнил зачем-то, что его дочь Кэтти с зятем Иони и внуком Арье живут в другом городе Израиля в таком же комфорте, а о спанье прежнего Вани на полу, на ковре и под столом в прежней жизни можно вспоминать только перечитывая от нечего делать синий блокнотик-дневник 1990 с робкими мечтами об эмиграции.

Все окружающее никак не воспринималось сном. Это была явь, которая, казалось бы, должна была привести к эйфории, но ее не было. Напротив, что-то фатальное давило и не давало покоя после переселения из прошлого. Так, скажем, инвалид, проснувшись без ноги, никак не может поверить, что только что он бегал... Гена осмотрел себя в зеркале. Постарел, заматерел, но вполне приличный олдбой. Зрение, слух, обоняние - слава Богу. Зубы ровные белые вместо стальных. Совсем другое выражение лица. В чем же дело? И тут до него дошло - нет привычных напряженных мыслей о проблемах всех пяти проектов, которые он только что, там, на даче, без конца перебирал в голове. Не было и следа представлений о деталях хотя бы одной его идеи из десятков изобретений. Более того, все его идеи, даже внедренные и бесспорные, вызывали только чувство неловкости. Самые блестящие из них казались беспочвенной и наглой авантюрой. Кто-то давным-давно произвел ампутацию того, что он считал важнейшей частью своей души, и оставил тело, живущее вот в этом благополучии и комфорте. Культя затянулась и давно не болит. Он обходится без отрезанного органа. Совсем иные беспокойные мысли и изнуряющее бесконечное и непреодолимое безделье. Вот и теперь он как раз очнулся после тяжелого дневного сна. Проснулся в испарине от лихорадочного возбуждения и радости творчества. В этом сне Гена был в своем постылом институте, среди коллег-недоброжелателей, но, Боже, как ему было хорошо оттого, что он работал, а не считал часы от утра до вечера, как после пробуждения. И каким же безнадежным было это пробуждение! Зачем? Ради чего?

В его сознание вдруг обрушились проблемы его нынешних занятий в окружающем теплом раю. И тотчас лицо залила краска стыда, и колени подогнулись. Он попытался вернуться ко всем советским безобразиям, но те уже давно испарились. Возникли совсем другие, но не менее возмутительные подробности бытия и нравов нового общества.

Это общество настойчиво приглашало евреев со всего света приобщиться к своему бытию и сознанию на исторической родине. Как дальние родственники приглашают кого-то поселиться в их доме, обещая не только кров и хлеб насущный, но и почти утерянную родственную близость. И вот, когда дорогой гость уже переступил порог их жилища, ему дают понять, что "его тут не стояло", что и без него тут достаточно тесно и уныло, что все обещанное - не более, чем шутка, а ему лучше бы убраться куда подальше. Но некуда убираться - ни прежнего дома, ни скудных прав и благ в прошлой жизни у него больше нет. Все покинутое невосстановимо. Остается только продолжать улыбаться в спесивые рожи родичей и приспосабливаться к статусу человека не первого сорта, жить без всякой надежды на будущее. Напротив, самое плохое настоящее во сто крат лучше невообразимой мерзости грядущего...

Он вспоминает не столько австралийскую эпопею, сколько густую очередь в германское посольство по ту сторону московского сквера, когда он уже прошел свою очередь в другое, "голландское" для отъезда в Израиль. Но тогда его охватило такое предчувствие и интуитивное острое желание срочно, пока не поздно сменить вектор своего оттяжения из родной страны. Несомненно, думает он сейчас, глядя на рай за окном, там в профессиональном плане было бы нечто подобное - никому в свободном мире не нужны люди за пятьдесят, только в мире несвободном. Но там не было бы ощущения обмана - эмиграция и есть эмиграция. И Вертинскому было не сладко, и Куприну. Только ехали они все на заведомую чужбину, а не в теплый родственнный дом по персональному приглашению. А потому и не претендовали на равноправие в той же спесивой Франции. Как выяснилось позже, в пацифистской Германии заведомо чуждые наследники авторов и исполнителей Холокоста обеспечивали эмигрантов - уцелевших наследников его жертв достойным материальное обеспечением и крышей над головой.

== Гена закричал во сне, замахал руками и проснулся. Боковым зрением он заметил, как в его крохотной спальне в мезонине панически заметалось, как пламя свечи на ветру, фосфорическое свечение и поспешно растаяло. И тотчас забарабанили в дверь. "Кто? - даже обрадовался любому гостю Гена. - Иду!" "Это я, - Антон спустился с крыльца и отошел от дома так, чтобы его было видно в окно. - Ген, у тебя все в порядке? А то опять все засветилось в твоем доме." "Спасибо, Энтони, - неожиданно для себя сказал хозяин загадочной банки. - Сон мне такой снился..." "Иди ты! - задохнулся боцман. И мне! Спустись. Я теперь долго не усну..."

Они закурили на крыльце, хотя дождь снова тихо забарабанил по крыше.

"Геш, а что такое челнок?" - наконец глухо спросил Антон. "Челнок? удивился ученый. - Ну, лодка такая, утлый челн. В швейной машине есть такая деталь, взад-вперед снует. Отсюда название американского многоразового космического корабля - шаттл - челнок. А что?" "А то, - глаза Антона засветились в темноте, - что я только что был челноком! То есть я знаю, что я челнок, причем запуганный и бесправный. Умелый спекулянт, с которым косоглазые китайцы могут сделать что угодно, так как я всецело завишу от них... Я, потомственный тихоокеанский моряк, классный специалист, уважаемый член экипажа научно-исследовательского судна, пожилой человек, жалко подлизываюсь, с трудом подбирая слова на чужом языке... Я чуть не убил самого себя в этом сне... И при этом вспоминаю свои унижения, сидя здесь же, на твоей почему-то даче, как на своей, но тебя почти не помню... И думаю только о том, как выжить без работы, когда добыть деньги для семьи может только... челнок! А тебе что снилось?" "Мне? - поежился Гена. - В принципе все хорошо. Но не здесь, а... ну, за границей." "В Израиле? Ну, там-то, конечно, тебе хорошо. Там ценят таких как ты." "Не видел этого." "А кем ты себя там видел?" "Кем? - покраснел Гена и содрогнулся. - Пожалуй, тоже... челноком. Или еще хуже. И тоже мною помыкают иностранцы." "Какие же там у вас иностранцы? - удивился Антон. - Ты же еврей свой среди своих израильтян." "Правильно. И имена у нас всех другие, и живем по нашим понятиям богато, а только вокруг... иностранцы. И я их без конца боюсь, как ты китайцев." "Это все твой шиньон, - зашептал Антон. - Он нам дает... это... как его, ну, фильм еще был... Ну - воспоминание о будущем. Ну, я ему!" "Не надо, - решительно встал Гена. - Люди всегда хотели заглянуть в будущее. Вот нам его и показали. Энтони... тьфу, Антоша, а ты вот прямо сейчас, хорошо помнишь подробности твоего сна?" "Какого сна? - встал сосед, зевая. - Нашли время курить - в полночь. Пошли-ка по домам. А то там блядочка моя что-то уж больно беспокойно спала сегодня. К грозе что ли?" "Я думаю, от полнолуния... - зевнул Саня, поднимаясь к себе. - Спокойной ночи."

Никакого воспоминания о будущем больше не было.

Вместо этого возникло вполне настоящее в виде сначала шороха под дверью, а потом знакомого жаркого шепота: "Папка с мамкой на нервной почве от каких-то странных снов заперлись у себя, только пружины от кровати визжат... Я их знаю - долго провозятся. А я чем хуже, правда?" "А тебе что снилось?" - Гена еще пытался вести светский разговор. "А мне прис-ни-лось, протянула Лаура, отбрасывая в сторону шаль, - что мой радикуллитник свою блядиньку недолюбил тогда... И что у него если и стоит кол, то уже с противоположной стороны... Ого-го, как я угадала! Да тихо ты, руки-то как грабли... Я ж тебе не кукла какая, а живая бляда, она не-ежного обращения требует... Х-хорошо как!.. Ты чего это? После первой-то палки? Нет, со мной такие финты не проходят. Я тебя еще не так расшевелю... А вот так ты не пробовал? Во-от, оказывается, как мы любим!.. Нет-нет, никакого роздыху. Я ж только вхожу во вкус. Никаких мне скидок на возраст! Ты что предпочитаешь? О, наконец-то! Еще! Еще... давай!! Да ты просто сам не представляешь, какой ты у меня мужик, еврей, до самого сердца достаешь..." "Все... больше и не проси..." "Фиг вам, доктор. Вот я вас сейчас... Ого! Вот мы, оказывается, как еще шевелиться можем. Ого! Ого!! Ну-ка я в седло, пока твой в порядке... Еще! Еще!!! А говоришь старый!" "Ты и меня хочешь в больницу отправить? Все! Все, блядка. Я больше не способен..." "А так мы еще не пробовали? А? А ты говоришь, устал... Тебе еще любить и любить..."

2. 1.

Количество все равно рано или поздно переходит в качество, думала Ада, касаясь щекой шершавого вонючего чужого рюкзака и кося глазом на грязное окно вагонного туалета, куда ее выдавили из тамбура, когда потные тела сломали запертую дверь.

И вот теперь под коленки больно давил холодный металлический унитаз, а по обе стороны от него стояли те, кто опередил ее в стремлении забраться в нишу между стенкой туалета и унитазом. Зато она могла видеть окно, а за ним очередной пролет белых лиц на новом перроне. Дверь отчаянно шипела, но даже ее мощи не хватило преодолеть внутреннее давление расширившейся человеческой массы. Так что новых пассажиров не оказалось.

Одно беспокоило теперь Аду - как выйти на своей станции, если пошевелить можно было только пальцами ног, а сумка, как втянулась между кем-то при взломе треснувшей двери, так и заклинилась там намертво.

Чтобы не ломать голову раньше времени, она стала думать о работе, об интригах в ее издательстве. Их очередной всесоюзный научный журнал не собирались читать даже его авторы. Зато все знали об очередном служебном романе в женском коллективе, после которого она едва не потеряла сразу двух сотрудниц, всерьез передравшихся прямо на рабочем месте - на глазах у плешивого пузана, предмета неразделенной страсти нежной...

Потом почему-то вспомнилась эта Нона, филолог, которую Ада некогда старательно и безжалостно выживала из издательства, умело интригуя на полную мощность. Нона отличалась от прочих коллег не только всеподавляющей эрудицией, трудолюбием и обязательностью, но и внутренней культурой. Врожденной, а не той, что Ада всю жизнь в себе культивировала. Авторы чувствовали в новом литредакторе естественное превосходство над коллективом, включая саму Аду. Академик с мировым именем ее опекал. Как такую не возненавидеть? Какому нормальному директору понравится подчиненный, который всегда прав? Если бы это касалось только Ады, весь гадюшник только пришел бы в восторг, но Нона невольно подавляла каждую из них. На ее фоне коллектив просто исчезал.

Академику все это было известно, как и то, что Нона принадлежала к одному кругу общества, а они со скандальной неумекой Адой - все-таки к другому. Поэтому и была задумана и реализована нехитрая комбинация в духе соцреализма: Нону отправили на подшефную стройку поработать две недельки маляром-штукатуром на морозе и ветру. Все было точно рассчитано на ее природную порядочность и обязательность. Там, где прочие привлеченные воровали кисти и гвозди, Нонна старательно работала, даже когда схватила простуду. А потому бригадирша попросила ее там еще попахать недельку, потом другую. Когда она вернулась на рабочее место с благодарностью от райкома, Ада заявила, что, если Ноне больше по душе малярствовать и это дело так здорово у нее получается, то пусть впредь там и работает, а в издательстве есть, кому вычитывать шедевры ученых союзного института. Глупый муж Ноны, пользуясь корочками внештатного корресподента краевой партийной газеты, честно наябедничал в райком. Секретарь - попросту наорал на академика, состоящего у него на партийном учете. А академик-то - номенклатура ЦК, а потому местный окрик воспринимает неадекватно. Так что вылетела Нона со свистом и какое-то время была даже советской безработной, пока тот же муж не устроил ее в другое, не менее важное для общества издательство, где ее еще быстрее раскусили, послали в колхоз и тем же макаром вытурили. Ада и гадюшник только тихо радовались, узнав о внедрении своего метода и о том, что Нона с лотка торгует книгами на главной улице. И радовались до тех пор, пока не выяснили, что сделали своей врагине подарок - книжный дефицит, быструю карьеру товароведа и такое внутреннее достоинство, о каком Ада-директор и мечтать не смела. После того, как для покупки итальянских сапог Ада выпросила у Ноны трехтомник Пикуля, она стала считать паршивую овцу лучшей подругой. Ее мужа директор тем более зауважала - так разглядеть карьеру жены! И вот месяц назад та же Нона дала Аде телефон в Хайфе для фиктивного вызова в Израиль, и Ада тайком позвонила и продиктовала анкетные данные своей семьи. Вспоминать об этом вглуби душного туалета было приятно при самой малой вероятности успеха это была хоть какая-то надежда вырваться не только из этого месива несчастных сограждан, но и из проклятой страны.

== Поезд летел среди ночных огней. Ада видела свое отражение в оконном стекле, откинувшись в мягком самолетном кресле в душистом кондиционированном воздухе полупустого вагона, идущего из Тель-Авива в Хайфу. Воспоминания о давно забытой дачной советской электричке почему-то были так свежи, что Ада даже поднялась пройти в туалет, чтобы сравнить. Там была чистота, пахло духами, и вились яркие цветы. Она провела ладонью по лицу, удивляясь недавнему видению и этим ярким воспоминаниям о тамошней, а не здешней Аде. Мимо пролетали безлюдные ярко освещенные станции - этот поезд шел без остановок. По проходу смуглый парень толкал тележку с яствами, какие в те времена подавали разве что в крайкомовским буфете. А Аде ничего из этого и не хотелось - все есть дома и гораздо дешевле. А уж экономить шекели она научилась тут очень быстро.

== ...Шекели? Какие шекели? Что это вообще такое? - лихорадочно выдиралась Ада из окружающего жаркого ада вагона, подъезжая к нужной станции. Устоявшаяся, было, публика пришла в раздражение. От исчезнувшего сна не осталось и следа, зато тут же вспомнился услышанный как-то в душной крымской ночи анекдот: море жидкого дерьма, в нем стоят по подбородок притихшие миллионы. И тут один начинает свое "Плохо мне... вонь какая... свободы хочу..." А со всех сторон: "Подлец... волну поднял, хлип..."

В черном просвете едва открывшейся двери показался перрон, куда Ада сначала ухитрилась выставить ногу, потом, извернувшись, зад, а потом, под визг и мат - выдернуть руку с сумкой. Двери осторожно закрылись под одноименный рефрен, зеленая блестящая в свете станционных фонарей змея, нафаршированная жалкими строителями светлого будущего всего человечества, прогрохотала мимо и исчезла в ночи, оставив вокруг долгожданную тишину и пустоту.

В конце пустого перрона замигал ручной фонарик и показалтсь две знакомые фигуры. Зять и сын стояли c поднятыми воротниками. В тридцати километрах от дачи, был совсем другой климат с вечными зябкими туманами и сырым ветром с моря.

Ваня тут же подхватил сумку, Лева привычно демонстрировал свою энергию и сноровку, лягая столбы и стволы деревьев. Тропинка уводила троих вверх, к Академгородку, где их ждала дочь Катя и внук Дима. Здесь дорога тоже шла через лес, полный совсем других запахов, ставших родными за много лет.

"А у нас для вас новость, - голос Вани срывался от сдерживаемого радостного волнения. - Письмо... из Израиля. Вам с Геной и Левкой позволено туда въехать!" "А как рад! Что вы с Катей и Димкой остаетесь в нашей квартире?" "Ну! А вы что, против?" "Поздравляю, - похолодела Ада от такой долгожданной, но, как оказалось, совершенно неожиданной новости. - Не век же нам жить на голове друг у друга!" "А там? - спросил зять. - Там-то где вы будете жить?" "Там Запад, - уверенно сказала директор. - Если, как говорят "голоса", в Израиль ежемесячно едут десятки тысяч, а не возвращается никто, то, значит, каждому дают квартиру. И уж во всяком случае, не хуже нашей!"

Десятки тысяч новых квартир? - подумал Ваня, не привыкший ни с кем спорить. - Это ж надо! В месяц?.. Когда тут и половины такого количества не построили за все ударные пятилетки... Впрочем, раз родители давно решили эмигрировать, а нам с Катей и Димкой жить решительно негде, то, что лучше придумать, чем наследовать жилье, о котором естественным путем и мечтать не приходится. Со всем его содержимым. Так что узкий заграничный конверт неслыханная удача... Скучать, конечно, Катька по маме с папой будет ужасно. Ведь до сих пор, если люди туда уезжали, то считай навеки - с концами, как умирали, но... мне-то что? А Кате я заменю родителей, для того и женился на ней.

Запад!! - орало все в душе у только что узнавшего о письме подростка. Я буду жить на Западе, как герои вдруг появившихся для всех видиофильмов, носиться на шикарных иномарках, пить виски (что это, кстати, такое?) у стойки бара и стрелять с глушителем в своих врагов, буду любить резких длинноногих девчонок, болтать не по-русски и вообще стану крутым меном. В армию? Ну и что? Не в советскую же, что без всяких внешних врагов, одной дедовщиной, так искалечила соседского парня Толика, а в таинственно непобедимую израильскую армию, в которую годами со страхом, восхищением или с ненавистью всматривается на экранах весь мир! Вот это кайф! Расставив ноги в тяжелых ботинках, я в каске и бронежилете сижу в пятнистом желтом джипе с "узи" в руках. Перед нами в ужасе и злобе разбегаются разные оборванцы... Я - герой поэзии Редьярда Киплинга: Солдаты, несите в колонии любовь на мирном штыке, азбуку в левом кармане, винтовку в правой руке. А если эту сволочь ни пуля, ни штык не проймет, то пусть их разогитирует товарищ наш пулемет, ура!