Тернистый путь к славе

— Она и снискала. Эта девица вышла за дядю замуж.

Дживс и глазом не моргнул. Его вообще ничем не удивишь.

— Следовало опасаться такого поворота событий, сэр.

— Только не говорите, что вы предполагали это!

— Подобная ситуация приходила мне в голову, как один из вариантов.

— Боже милостивый, приходила в голову! А вы не могли хотя бы предупредить нас?

— Я не осмелился, сэр.

Разумеется, немного подкрепившись и придя в умиротворение, я понял, что, в сущности, нисколько не виноват в том, что произошло. В конце концов, не мог же я предвидеть, что наш сам по себе блестящий план пойдет наперекосяк! Однако, при всем том перспектива скорой встречи с Коржиком мне отнюдь не улыбалась. Пусть время, великий лекарь, сделает свое дело, а там посмотрим. В течение нескольких месяцев я на пушечный выстрел не подходил к Вашингтон-Сквер и делал вид, что этого места вообще не существует. А потом, когда я уже решил, что могу без опаски появиться в тех краях и возобновить, так сказать, утраченные связи, время, вместо того чтобы исцелить раны, сыграло самую скверную шутку, довершив расстройство. Однажды утром я раскрыл газету и прочел, что миссис Александр Уорпл одарила супруга сыном и наследником.

Мне стало так чертовски жаль несчастного Коржика, что я даже не притронулся к завтраку. Это уж было слишком. Чувства переполняли меня.

Что было делать? Конечно, сперва я хотел все бросить, рвануть на Вашингтон-Сквер и молчаливым рукопожатием поддержать бедолагу, но, подумав, не решился на это. Здесь скорее подошло бы заочное воздействие. Я послал Коржику мысленные волны ободрения.

Где-то через месяц меня вновь начали одолевать сомнения. Я вдруг подумал, что поступаю нечестно по отношению к приятелю, избегая его. Может быть, именно сейчас Коржику как никогда важно, чтобы друзья сплотились вокруг него. Я представил себе, как он печально сидит в пустой студии, наедине с горькими раздумьями, и сострадание захлестнуло меня с такой силой, что я немедленно прыгнул в такси и приказал водителю гнать во весь дух.

Я ворвался в студию и увидел Коржика, склонившегося над мольбертом как ни в чем не бывало. Напротив сидела сурового вида женщина средних лет с младенцем на коленях.

Что ж, мне следовало быть готовым к чему-то в таком роде.

— Ох, простите, — выдавил я и попятился к двери. Коржик обернулся.

— Привет, Берти. Постой, не уходи. Мы уже заканчиваем. На сегодня все, — обратился он к кормилице. Та взяла ребенка на руки и положила его в коляску, стоящую в проходе, с такой осторожностью, словно переливала драгоценную жидкость из одного сосуда в другой.

— Завтра в то же время, мистер Коркоран?

— Да, пожалуйста.

— Всего хорошего.

— До свидания.

Коржик постоял, глядя на дверь, потом повернулся в мою сторону и рассказал все без утайки. К счастью, он принял как само собой разумеющееся, что мне уже все известно, поэтому обошлось без особого смущения.

— Это идея моего дяди, — объяснил Коржик. — Мюриель пока ничего не знает. Портрет станет сюрпризом к ее дню рождения. Кормилица забирает ребенка под предлогом прогулки и буксирует его сюда. Какая насмешка судьбы, Берти. Впервые в жизни я получил заказ на портрет, а позирует мне эта протоплазма! Головастик, который выскочил, как черт из коробочки, и увел наследство прямо у меня из-под носа. Представляешь, каждый божий день я вынужден растравлять себе душу, вглядываясь в лицо этого маленького уродца, а ведь он считай что шарахнул меня дубиной по затылку и обчистил карманы. Я не могу бросить портрет, потому что дядя тут же лишит меня содержания, но каждый раз, натыкаясь на пустые глаза этого свиненка, я испытываю нечеловеческие муки. Знаешь, Берти, иногда он посмотрит на меня этак снисходительно, а потом отвернется и срыгнет, будто это я вызываю у него отвращение. В такие моменты меня так и тянет подарить газетам сенсацию — я даже заголовки вижу: "Молодой подающий надежды художник размозжил голову малютке".

Я молча похлопал Коржика по плечу. Глубину моего сочувствия словами было не выразить.

После этого я некоторое время не появлялся в студии, потому что не хотел навязываться приятелю в его горе. Кроме того, меня пугала нянька. Своими глазами-буравчиками она дьявольски напоминала мне тетю Агату.

Но в один прекрасный день Коржик сам позвонил мне.

— Эй, Берти!

— Да?

— Ты чем-нибудь занят?

— Да вроде нет.

— Ты не мог бы забежать ко мне?

— А в чем дело? Что-то случилось?

— Я закончил портрет.

— Молодчина!

— Ну да. — В голосе его прозвучала неуверенность. — Понимаешь, Берти, с этим портретом что-то не так. Через полчаса должен зайти дядя, чтобы осмотреть его, и я почему-то чувствую, что мне понадобится моральная поддержка.

Кажется, я опять влип в какую-то историю. Без помощи Дживса тут не обойтись.

— Ты думаешь, он устроит разнос?

— Похоже на то.

Я припомнил краснолицего субъекта, которого видел в ресторане, и представил, как он осматривает портрет. Уж что-то, а устраивать разносы он наверняка умеет.

— Хорошо, приду, — твердо пообещал я Коржику.

— Здорово!

— Но только при условии, что приведу с собой Дживса.

— А причем тут Дживс? Зачем он нужен? Это он предложил тот идиотский план, из-за которого…

— Послушай, старик, ты ошибаешься, если думаешь, что я собираюсь встретиться с твоим дядей-сумасбродом без подстраховки Дживса. Скорей уж я ступлю в логово диких зверей и сам цапну льва за загривок.

— Ну хорошо, — уступил Коржик, хотя и без особенного энтузиазма.

Я позвал своего камердинера и объяснил ему ситуацию.

— Очень хорошо, сэр, — ответствовал Дживс.

Коржик стоял возле двери, разглядывая картину. Одну руку он поднял в каком-то защитном жесте, словно боялся, что портрет прыгнет и укусит его.

— Стой, где стоишь, Берти, — сказал Коржик, не меняя позы. — А теперь скажи честно: что ты об этом думаешь?

Свет из окна падал прямо на портрет. Я внимательно рассмотрел его, затем подошел немного ближе и взглянул снова. После этого я отступил на то место, где стоял прежде, потому что издалека он казался не таким страшным.

— Ну же? — забеспокоился Коржик.

Я чуть помедлил с ответом.

— Конечно, старина, я видел ребенка всего один раз и то мельком, но ведь он и вправду не красавец, верно?

— Что, на самом деле такой уродец, как на портрете?

Я посмотрел еще раз, и врожденная честность не позволила мне солгать.

— Нет, дружище. Он, может быть, и урод, но не до такой же степени.

В порыве отчаяния Коржик схватился за голову и застонал.

— Ты прав, Берти. Ни черта у меня не получилось. Кажется, я невольно применил тот знаменитый прием, который использовал Сарджент, — отображение внутреннего мира человека на портрете. Я увидел в младенце больше, чем просто внешность, и перенес на полотно его душу.

— Разве может у ребенка нескольких недель от роду быть такая мерзкая душа? Неужели он успел так напакостить? Как по вашему, Дживс?

— Сомневаюсь, сэр.

— У него такая отвратительная ухмылка!

— Ты тоже заметил? — Коржик окончательно сник.

— Да это же явно бросается в глаза.

— Я всего лишь хотел, чтобы дрянной мальчишка улыбался, а вышла эта порочная физиономия.

— Вот именно, приятель. Кажется, что пирушка в разгаре и парень веселится напропалую, а, Дживс?

— Определенно, сэр, он выглядит так, будто изрядно набрался.

Коржик хотел что-то сказать, но тут дверь открылась и вошел мистер Уорпл.

Секунды три он излучал радость и добродушие — пожал руку мне, хлопнул по плечу Коржика, высказался насчет чудесной погодки и помахал тростью. Дживс отступил в глубь комнаты, поэтому дядя его не заметил.

— Брюс, мальчик мой, надеюсь, портрет готов — действительно готов? Что ж, показывай. Он станет прекрасным сюрпризом для твоей тети. Ну, где же он? Давай…

И тут — внезапно, неожиданно — портрет попался дяде на глаза. Эффект от увиденного был сродни резкому удару кулаком — мистер Уорпл громко выдохнул и зашатался. С минуту или больше висела самая жуткая тишина, какую мне когда-либо приходилось слышать.

— Это что, розыгрыш? — наконец произнес он тоном, от которого по комнате пронеслась дюжина сквозняков сразу.

Коржика надо было спасать.

— Для лучшего восприятия стоит отойти чуть подальше от портрета, — порекомендовал я дяде.

— Да, тысяча чертей! — заревел он. — Подальше! Так далеко, чтобы не видеть эту мерзость даже в телескоп! — Он набросился на Коржика, словно свирепый тигр, узревший в джунглях добычу. — И на это — на это! — ты тратил свое время и мои деньги все эти годы! Художник! Да я бы не подпустил тебя даже стены в моем доме красить! Я заказал тебе портрет в надежде, что ты настоящий мастер, и что я получил в результате? Картинку из комиксов! — Тигр рванул дверь, рыча и яростно хлеща себя по бокам хвостом. — Все, мое терпение лопнуло! Если тебе угодно и дальше валять дурака и корчить из себя художника, чтобы найти оправдание своему безделью, — пожалуйста! Но вот что я тебе скажу: если в понедельник утром ты не явишься ко мне в контору и не признаешь, что покончил со всеми глупостями, готов работать и пройти весь трудовой путь с самого начала, как и следовало сделать пятью годами раньше, то больше ты от меня не получишь ни цента! Ни одного цента, слышишь? Ни единого! — Мистер Уорпл хлопнул дверью и удалился.

Я выполз из бомбоубежища.

— Коржик, дружище, — прошептал я едва слышно.

Коржик пристально глядел на картину. Лицо его было неподвижно, в глазах стояло затравленное выражение.

— Все кончено, — пробормотал он, совершенно раздавленный.

— Что ты собираешься делать?

— А что мне по-твоему делать? Здесь я оставаться не могу. Он перекроет мне кислород — ты же сам слышал. Придется в понедельник тащиться в контору.

Я не знал, что и сказать. Отношение Коржика к работе в конторе мне было хорошо известно. Не помню, когда еще я чувствовал себя так неловко — с таким же успехом я мог утешать человека, только что приговоренного к двадцати годам каталажки.

Тишину прорезал спокойный голос:

— С вашего позволения, сэр.

Это был Дживс. Он покинул свое укрытие и с серьезным видом рассматривал портрет. Мать честная, это как же меня должно было потрясти зрелище дяди Александра во гневе, если я даже на время забыл о Дживсе!

— Не рассказывал ли я вам, сэр, о мистере Дигби Тислтоне, на службе у которого я когда-то состоял? Возможно, вы встречали его. Раньше он занимался торговлей, а теперь известен как лорд Бриджуорт. Он частенько повторял, что из любого положения всегда есть выход. Впервые я услышал от него эти слова после того как провалилась затея с продажей патентованного средства для удаления волос, которое он изобрел.

— Ради всего святого, Дживс, о чем это вы толкуете?

— Я позволил себе упомянуть мистера Тислтона, сэр, так как обстоятельства, в которых он оказался, до некоторой степени напоминают данную ситуацию. Поначалу средство для удаления волос, изобретенное мистером Тислтоном, никто не покупал, однако он не отчаивался и снова выдвинул его на рынок в качестве шампуня от облысения под названием "Раз и навсегда" с гарантией бурного роста волос через несколько месяцев. Если вы помните, сэр, реклама представляла собой забавный рисунок, на котором был изображен бильярдный шар до и после использования средства. В итоге мистер Тислтон нажил столь внушительное состояние, что впоследствии за свои заслуги был произведен в пэры. Мистер Коркоран, подобно мистеру Тислтону, также может найти выход из сложившейся обстановки. Мистер Уорпл сам предложил решение, когда в пылу гнева сравнил портрет с картинкой из комиксов. Полагаю, это очень ценная мысль, сэр. Портрет, выполненный мистером Коркораном, мог вызвать неудовольствие мистера Уорпла в плане сходства с его единственным наследником, однако, не сомневаюсь, что редакторы газет с удовольствием примут его в качестве основы для серии юмористических зарисовок. Осмелюсь заметить, талант мистера Коркорана всегда проявлялся в большей мере при изображении смешного. Взять хотя бы этот рисунок — в нем есть нечто дерзкое и решительное, что привлекает внимание. Уверен, он принесет вам известность, мистер Коркоран.

Коржик с убитым видом смотрел на портрет, странно причмокивая, и вдруг дико захохотал.

— Коржик, погоди, — я слегка встряхнул его за плечи, испугавшись, что страдалец впал в истерику.

Пошатываясь, словно пьяный, он стал бродить по комнате.

— Верно! Абсолютно верно! Дживс, вы спасли мне жизнь. Это великолепная идея. Явиться в контору в понедельник! Пройти трудовой путь с самого начала, ха! Да я скуплю его бизнес на корню, если захочу. У меня есть знакомый редактор отдела комиксов в "Санди Стар", он с руками оторвет этот портрет. Еще вчера он жаловался мне, как трудно запустить новую серию. Он заплатит мне любые деньги за такую удачную находку. Это же золотая жила. Где моя шляпа? Считайте, я обеспечил себя до конца жизни. Где моя шляпа, прах ее побери! Берти, одолжи пять фунтов, я возьму такси до Парк-Роу.

На губах Дживса играла отеческая улыбка. Точнее, его рот искривился в отеческой мышечной спазме, что означало у него максимальную степень приближенности к улыбке.

— С вашего позволения, мистер Коркоран, — сказал Дживс, — для серии комиксов, о которой идет речь, подошло бы название "Приключения Толстощекого Карапуза".

Коржик и я как по команде посмотрели на портрет, а потом уставились друг на друга в благоговейном молчании. Дживс прав, название — лучше не придумаешь.

— Дживс, — позвал я. Прошло несколько недель, и я только что закончил чтение раздела комиксов в "Санди Стар". — Дживс, я всегда был оптимистом. Чем старше я становлюсь, тем больше соглашаюсь с Шекспиром и всеми остальными рифмоплетами, насчет того, что ночь темнее всего перед рассветом, что у туч есть серебряная изнанка, и что если в одном месте потеряешь, то в другом найдешь. Вот мистер Коркоран, к примеру. Парень был в беде, можно сказать, испил чашу страданий до дна. А теперь посмотрите на него. Вы видели эти картинки?

— Я позволил себе взглянуть на них, прежде чем принести вам, сэр. Весьма забавно.

— Они пользуются огромным успехом.

— Я так и предполагал, сэр.

Я откинулся на подушки.