Помоги проекту - поделись книгой:
— Удар о воду был ужасен? — спросила Наташа.
— Удар как удар. Ничего особенного. Со стороны, вероятно, казалось очень страшно. Дело в том, что последние мгновения перед падением мне удалось лететь параллельно поверхности моря. Ракета снабжена аэродинамическими рулями, и они прекрасно действовали при большой скорости в атмосфере. Я потерял сознание не от удара, а от большого нервного напряжения. Ну и от температуры, конечно.
— А в те часы, когда ракета носилась по волнам? — спросила Людмила Николаевна.
— Что?
— Ну, что ты тогда переживал?
— А я был без сознания. Мать опять вздохнула.
— Ты же понимаешь, мама, — Владимир даже взъерошил волосы от волнения, — надо было начать! Трудно только в первый раз. Теперь, когда будут расшифрованы записи приборов, мы, пилоты, найдем и лучший режим для спуска. Маленькая ошибка все-таки была — в угле подхода к поверхности моря. Поэтому ракета и ударилась слишком сильно. Второй раз будет легче. Она поплывет, как утка…
— Володенька, — слабо улыбнулась Людмила Николаевна, — ты все говоришь о следующем полете. А мне хотелось бы одного.
— Чего?
— Чтобы этот был последним.
— Это невозможно, мама!
— Да, знаю, родной. Подчиняюсь неизбежному. Но пойми и ты меня. Ведь мать всегда остается матерью. Каждая мать хочет, чтобы ее птенцу было хорошо и не угрожала никакая опасность. А ты очень беспокойный птенец!
Вместо ответа Владимир порывисто прижал к своей груди голову матери и с нежностью поцеловал ее седые волосы.
— Ничего, дорогая, ничего! — приговаривал он. — Чего ты боишься? И разве тебе не приятно, что твой сын добился своего?.. Задача, мамочка, решена! Это главное!
В дверях палаты показалась дежурная сестра. Она не решалась нарушить беседу, хотя время визита давно истекло. Может быть, Владимир Одинцов действительно нарушил правила и требования дисциплины, но для медсестры он был героем дня.
Людмила Николаевна ничего не ответила, а Наташа посмотрела на Владимира с каким-то особенным выражением. Глаза ее блестели, и грудь высоко вздымалась под легким черным платьем, которое делало ее строгой и стройной.
— Ты прав, Володя! — сказала она после минутного молчания. — И в самом деле ты не мог поступить иначе. Я понимаю… — Она покраснела и прибавила: — И горжусь!..
Владимир глядел на нее не отрываясь.
— Да, да, я горжусь тобой! Ты смелый! Но мы две слабые женщины. Если бы ты знал, как страшно, когда ты там летишь! Невольно начинаешь думать: что с ним? Из-за малейшей ошибки, из-за какой-нибудь случайности… Ну ладно, об этом потом. Я еще тебе намылю голову, гадкий, гадкий…
Медсестра в дверях укоризненно и смущенно улыбалась, склонив голову набок.
Наташа увидела ее и улыбнулась в ответ. Она была счастлива, поэтому ни на кого не могла сердиться.
Женщины поднялись.
— Ну, прощай, милый! — сказала Наташа.
— Прощай, дорогой! — повторила за ней Людмила Николаевна. — Поправляйся скорее. Если бы ты знал, как мы обе ждем тебя домой!..
Они направились к двери.
Это было как раз вовремя: из-за спины дежурной сестры уже виднелось хмурое лицо Сандомирского. Еще когда он шел по коридору, Владимир услышал знакомые шаги и в самом ритме их почувствовал гнев. Седые волосы и лихие генеральские усы еще больше оттеняли загар лица. Брови были грозно насуплены. Все это не предвещало ничего хорошего для молодого «мятежника».
При виде начальника Одинцов сделал попытку приподняться, готов был даже вскочить и вытянуть руки по швам.
— Лежи, лежи! — махнул рукой Сандомирский и поморщился. — Раз брякнулся на Землю — так лежи!
У него была отеческая манера говорить с молодыми подчиненными на «ты». Пилот посмотрел на него с удивлением. Этой манеры старик придерживался только в хорошем настроении. Выходит, не так уж он сердит, товарищ Сандомирский? Но Одинцов все-таки почел своим долгом обидеться на небрежные слова начальника.
— То есть как это «брякнулся», Николай Александрович?
— Очень просто. Свалился с Луны на Землю, и все.
— По всем правилам посадил ракету! — возразил Одинцов.
— Не знаю таких правил, чтобы садиться в Черное море. Посадку считаю вынужденной, значит, аварийной. Следовательно, пилот Владимир Одинцов упал на своем снаряде и оказался в госпитале. Ну, а теперь рассказывай. Как себя чувствуешь?
— Отлично!
— Ну и хорошо… А зачем сюда прилетел? Кто позволил?
— Николай Александрович! Вы же прекрасно знаете… Расчетами доказ…
— Ничего не доказано. Я их не утверждал! — Сандомирский резко махнул рукой.
— Но ведь расчеты-то существуют, Николай Александрович! Все вычисления показали, что можно использовать атмосферу для торможения. Использовать — и с полной безопасностью приземлиться. Надо было проверить на практике. Иначе нельзя, если мы хотим идти вперед.
— Разрешение на такой эксперимент было дано?
— Николай Александрович!..
— Не было. Так и запишем. А была такая посадка связана с риском для пилота? Была опасность потерять материальную часть?
— Вся наша работа связана с риском, Николай Александрович.
— Риск сведен к минимуму строгими правилами. А твоя попытка — риск непродуманный, необоснованный! Это вопиющее нарушение дисциплины! А еще лучший наш пилот!.. Ума не приложу. Выходит, что совершенно сознательно, невзирая на мой приказ, ты изменил маршрут и взял курс на Землю?
— Точно так!
— Зачем же ты это сделал?
— Не было другого выхода. Вы же никогда не дали бы согласия на такой опыт. А вопрос назрел. Решил пойти на риск.
— Какой же толк в твоей выходке? Что ты доказал? Посадил ракету на воду без серьезных повреждений? Допустим. Ну, а что дальше? Ведь ты же прекрасно знаешь: первая задача — высадка на Луне, а где там вода?
Одинцов опустил голову.
— Никакого смысла в твоей затее не было и нет, а дисциплина нарушена, и серьезно! И где? На внеземной станции! Анархия, произвол! Совершенно недопустимо!..
Одинцову нечего было возразить против этих справедливых упреков. Он сам знал, что дисциплина на внеземной станции была священной. Малейшее отклонение от нее могло повлечь за собой гибель людей и крушение всего. Он слушал горькие слова Сандомирского и не пытался возражать.
— И в какое положение ты меня поставил?! — бушевал Сандомирский. — Что мне теперь с тобой делать? Не могу же я прощать подобные вещи. Какой пример для других! Все развалится…
— Готов нести ответственность.
— И понесешь!.. Само собою понятно, что продолжать работу наверху тебе больше не придется…
На лице Владимира Одинцова изобразилось изумление.
— Да, да! Нельзя доверять космические корабли пилотам, которые позволяют самоуправство. Ракету перегонит на станцию Николаев. А ты, как выйдешь из госпиталя, отправишься в Одессу, на нашу земную станцию. Я поговорю с начальником. Подыщем для тебя дело на Земле. Потом видно будет.
— Отстраняете от полетов? — вздрогнув от обиды, произнес Одинцов.
— Безусловно! Как бы хорошо я к тебе ни относился, но тут, братец, иначе не могу поступить. Служба есть служба!
— Есть… — едва слышно произнес Владимир. Но жесткая, упрямая складка между бровями стала теперь еще виднее. — Есть, товарищ начальник! — повторил он сквозь зубы. — А все-таки я прав, и мой полет не пройдет бесполезно.
— Что ты хочешь этим сказать? — нахмурился Сандомирский. — Опять за старое?
— Моя правота доказана. Теперь всем ясно, что космический корабль можно посалить на поверхность планеты, не потратив на это ни одного грамма горючего, если, конечно, есть атмосфера. Для полета на Луну мой опыт действительно не имеетзначения, а вот для другого…
— Для чего же именно, позволь тебя спросить? — распушил усы Сандомирский.
— Я уже сказал: для дальнейших путей астронавтики. Стараясь во что бы то ни стало высадиться на Луне, мы только зря теряем время. Надо идти другой дорогой! Теперь всем ясно, что прежде всего надо лететь на Венеру. Если там есть вода, посадку можно сделать. А вода должна быть.
Сандомирский тяжело перевел дух:
— Надо лететь на Венеру или не надо — решат без тебя! Ты совершил серьезный проступок и летать вообще больше не будешь. Никуда!.. По выходе из госпиталя явишься к начальнику Одесской станции. Вот всё.
Владимир сделал протестующий жест, хотел что-то сказать, но, безнадежно махнув рукой, закрыл глаза и откинулся на подушку. Сандомирский молча вышел из палаты.
Море утихло. Волны лениво набегали на берег, и снова на безоблачном небе сияло солнце. Набережную Ялты заполнила веселая и пестрая толпа отдыхающих.
Выйдя из госпиталя, Наташа Артемьева рассталась с Людмилой Николаевной и направилась в порт. Ей захотелось побывать на своем любимом месте. В конце мола, ниже маяка, была маленькая, обращенная к морю площадка, где камни создавали подобие скамьи. Отсюда было видно далеко-далеко вокруг, а если смотреть вниз, то становилось немного жутко. Каменная стена почти отвесно уходила в море. Сначала она ясно виднелась сквозь голубоватую, кристально чистую воду, дальше становилась темнее и, наконец, совсем исчезала в бездонной черной глубине. Здесь, на этой уединенной площадке, было хорошо оставаться одной со своими мыслями или, наоборот, безмятежно греться на солнце. Тут был любимый уголок Наташи. Здесь Владимир сказал ей однажды: «Наташа, вы — необыкновенная!..»
Сейчас Наташе вспомнилось еще раз все, что было тогда: незабываемая встреча, упоительный майский вечер, прилетавшая откуда-то музыка.
Звуки давно умолкли, а вот этот человек становится все более близким: с каждой встречей, с каждым разговором, даже с каждой размолвкой и примирением. Перед ней опять возникло лицо Владимира. Мужественное, открытое, с чистыми мыслями. Такой не обманет, не предаст, не бросит в тяжелую минуту.
Именно на этой каменной скамье и нашел ее Сережа Николаев, обегавший всю Ялту, когда ему сказали, что Натания ушла в город.
— Наталья Васильевна! — крикнул он сверху, размахивая в воздухе фуражкой. — Можно к вам? Я вас по всей Ялте ищу…
— Конечно, можно, — отозвалась Наташа. — Спускайтесь сюда!
Юноша не стал утруждать себя длинным путем по лестнице, а одним прыжком перескочил через перила и очутился в Наташином убежище.
— Я видел Сандомирского… — начал он.
— Ну?
— Плохи наши дела! — продолжал Сережа, устраиваясь рядом на камне. — Он был у Володи…
— Я знаю. Мы видели его в коридоре.
— Ну вот: учинил жестокий разнос и отстранил Володьку от полетов.
— Что вы говорите!
Наташа помрачнела. Некоторое время она молчала и смотрела на море. Сережа, всегда терявшийся в присутствии девушки, тоже молчал, не решаясь нарушить ход ее мыслей.
Хорошо зная своего жениха, Наташа понимала, что значит для него лишиться своего любимого дела. Для такого человека быть прикованным к земле означало то же самое, что птице сидеть со связанными крыльями.
— Куда же его теперь? — спросила она с тревогой.
— В Одессу. На ракетодром. Будет водить наземные пассажирские корабли. «Ракетным извозчиком» станет. Спокойно, но скучновато Сандомирский даже не позволил ему привести обратно «КР-105». Перегон корабля на внеземную станцию поручен мне.
Рассеянно покачивая ногой, Наташа смотрела вниз. В прозрачной воде плавали голубоватые медузы и иногда мелькали темные силуэты проворных рыбешек.
Набежала волна и неожиданно подхватила и выкинула на берег одну такую серебристую рыбку. Рыбка затрепетала, забилась, но ей удалось соскользнуть в родную стихию, и она радостно скрылась в воде.
— Ничего. — Произнесла девушка, — Володя умный. У него сильная воля. Все это тяжело, но он справится… Ведь никакого преступления он не совершил. Только поторопился немного. Скажите откровенно, Сережа…
— Что?
— Нельзя ли было идти другим путем? Или лететь на месяц позже, но подготовившись как следует?
Сережа вертел в руках фуражку с белым чехлом на тулье:
— Видите ли. Наташа… В каждом новом деле сталкиваются разные взгляды. Тут речь шла не о месяце, а о годах. Сандомирский вообще не любит торопиться. По его мнению, надо сначала летать вокруг Луны, накопить опыт.
— Что ж — заметила Наташа, — тут тоже есть своя логика и мудрая осторожность.
— Конечно, есть. Ну, а нам не терпится. Вот и получаются расхождения. Сколько было споров!.. У нас больше не оставалось никакой надежды на согласие командования. Владимир пошел на риск. Если бы не он, то же самое сделал бы я или Саша.
— И вы тоже правы по-своему, — улыбнулась Наташа. — Знаете, я до сих пор под впечатлением рассказа Владимира. Невольно позавидуешь. Увлекательное ваше дело! Как в сказке! Видеть другие миры, где еще никогда не было человека! Понимаю, что вам не терпится. Ах, как жаль, что нельзя быть рядом с Володей!..
— Как — рядом?
— Летать вместе с ним.
— А почему бы не так? Первая научная экспедиция на любую планету — и понадобятся люди самых разных специальностей. А вы геолог. Профессия подходящая…
Совершенно бескорыстно Сережа готов был сделать для Наташи все, что было в его силах, — даже взять ее в межпланетное путешествие.
— Но мало у нас занимаются звездоплаванием, — продолжал он. — Вот в чем беда! Главное, надо создать интерес в научных кругах. Тогда дело пойдет. Очень осторожности много. Того нельзя, это еще рано. Вот и сидим…
Наташа смотрела куда-то далеко и не сказала ни слова в ответ. Сергей тоже замолчал, понимая переживания девушки.
Поделиться книгой: