К сожалению, та песня сильно сгладилась и выцвела, пройдя через слишком многих певиц, прежде чем Поющая-Истинно впервые спела ее в клане Яркой Воды. Такое часто случалось со старыми песнями, или теми, которые передавали на большие расстояния, а эта песня была и старой, и пришедшей издалека. Ее картины оставались четкими, но каждая из певиц, предшествовавших Поющей-Истинно, изменила и затемнила ее. Лазающий-Быстро знал, что делали двуногие, но ничего о том, почему они это делали, и наложение личностей столь многих певиц размыло мыслесвет, зафиксированный наблюдателями.

Лазающий-Быстро поделился своими наблюдениями о «своих» двуногих только с Поющей-Истинно. Доложить певице памяти было его долгом, и он его исполнил. Но упросил Поющую-Истинно оставить пока его подозрения только в своей собственной песне, считая, что кое-кто из остальных разведчиков бурно посмеется над ним, и что Сломанный-Зуб только еще больше засомневается в Лазающем-Быстро – что он не лучшим образом относится к своим обязанностям. Поющая-Истинно не смеялась, но и не торопилась соглашаться с ним, и он знал, что она страстно желала самой отправиться в клан Танцующей Синей Горы или Быстро Бегущего Пламени, чтобы услышать ту первоначальную песню от их старших певиц без передачи ее на огромное расстояние от одной певицы к другой.

Однако это было невозможно. Певицы были сердцем клана, хранителями его памяти и распространителями мудрости. Они всегда были самками, и риск потери хоть одной был недопустим, чего бы там не захотелось Поющей-Истинно. Если только клан не был настолько удачлив, чтобы иметь певиц в избытке, он всегда их защищал от опасных занятий. Лазающий-Быстро это осознавал, но последствия для него лично были несколько тяжелее, чем для остальных разведчиков и охотников клана. Непросто быть братом певицы памяти, когда она решит в очередной раз надуться из-за ограничений свободы, которые накладывала ее роль на нее… и которых не было у него.

Лазающий-Быстро тихо усмехнулся своим мыслям.

«В чем дело?» – поинтересовался Прячущийся-в-Тени.

«Ни в чем, – ответил Лазающий-Быстро. – Просто вспомнил кое-что, что Поющая-Истинно сказала мне. Она была не в духе»

«Рад, что кто-то считает это забавным», – сухо сказал Прячущийся-в-Тени, и Лазающий-Быстро снова усмехнулся.

Нрав его сестры был довольно грозен, и весь клан вспоминал тот день, когда молодой еще Лазающий-Быстро, только покинувший корзинку с котятами, случайно уронил кремневый нож. Он пролетел около двадцати ростов и воткнулся в ветвь сетевого дерева… примерно в двух ладонях от хвоста Поющей-Истинно.

Конечно, упади он чуть ближе, это было бы не так забавно. Хвост Короткого-Хвоста стал меньше на целую ладонь после одного происшествия, Поющая-Истинно могла быть ранена или даже убита. Определенно, Прячущийся-в-Тени отреагировал с юмором. Но, вообще-то, он получил свое имя после того, как исчез в тени, когда Поющая-Истинно в бешенстве распекала его самым высоким тоном своего мыслеголоса!

«Она не станет снимать с тебя шкуру и стелить к себе на пол, маленький брат, – сказал Лазающий-Быстро, чувствуя необычную схожесть их проблем. – И не думаю, что она также хочет освежевать и меня. Хотя бывают моменты, когда я в этом сомневаюсь!»

«Лично у меня нет желания проверять, прав ли ты в этом», – с чувством ответил Прячущийся-в-Тени.

«Мудрый разведчик не заглядывает в логово клыкастой смерти, чтобы понять, дома ли она», – согласился Лазающий-Быстро, вытягиваясь на животе со вздохом удовольствия. Он сложил передние лапы под подбородком и приготовился к длительному ожиданию. Прячущийся-в-Тени уселся рядом с ним.

Разведчики быстро учатся быть терпеливыми. Если же нет, то вокруг них есть достаточно «учителей» – от падений до голодной клыкастой смерти – чтобы помочь усвоить урок. Лазающий-Быстро никогда не нуждался в таких «помощниках», что сыграло свою, даже большую чем родство с Поющей-Истинно, роль в том, что он, несмотря на молодость, был вторым по старшинству после Короткого-Хвоста, главы разведчиков клана Яркой Воды.

Он ждал, греясь без движения в лучах света и наблюдая за жилищем двуногих в центре поляны.

3

– А зачем на этот раз ты перевернула мою мастерскую вверх дном? – вежливо поинтересовался отец у Стефани, облокотившись на косяк ведущей в подвал двери и держа в руке чашку кофе. Он был само смирение, но где-то глубоко внутри прятался смех, и Стефани с улыбкой взглянула на него через плечо.

– Думаю, мама рассказывала тебе о пропажах сельдерея, – ответила она.

Она открыла один из аккуратно подписанных ящиков и обнаружила микросхему, которую искала. Она убедилась, что в ящике есть еще такие же чипы – она могла свободно использовать инструменты и материалы отца, но должна была помогать ему с инвентаризацией и сообщать, когда становится пора восстанавливать порядок – затем вернулась к собираемому устройству.

– И это поможет тебе объяснить происходящее? – спросил ее отец, приподнимая бровь и указывая чашкой кофе на располагающееся на верстаке приспособление.

– Ну, – Стефани остановилась и вновь повернулась к отцу, – я работаю над этим. Конечно, на первый взгляд, это выглядит глупо. В смысле, сельдерей? – Она закатила глаза, и Ричард фыркнул. Сельдерей был далеко не самой любимой едой Стефани. Она ела только под нажимом родителей (и если под рукой не было ничего лучше), но кто-то думал иначе. – Ну и, кроме того, как сообщают, пропадает только росток или два за раз, и кто будет беспокоиться, учитывая, что потери минимальны, а?

– Я понимаю, как ты додумалась до этого, – признал он.

Последний стандартный год все больше хозяйств сообщало о пропаже урожая, но поначалу люди склонялись к мысли о каком-то розыгрыше, особенно потому, что всегда исчезал только один вид растений. Да и, как сказала Стефани, лишь несколько ростков пропадают когда «воры» совершают налет.

– Сперва, когда мама рассказала мне об этом, я подумала, что какие-то идиоты воруют и прячут их где-то – или просто выбрасывают – для прикола, – продолжила Стефани. – Это не намного глупее, чем кое-что, что я видела от детей в Твин Форксе. Да нет, это даже не так тупо, как многие из их поступков!

– Знаешь, – чуть помолчав, заметил ее отец, – не все дети в Твин Форксе идиоты, Стеф.

– Я этого и не говорила, – парировала Стефани. В ее ответе был разве что намек на неискренность. – Но иногда они так поступают, ведь правда?

– Не все, – ответил он. – Но я в курсе, что делают некоторые. Как тот молодой хулиган Ченг.

– Стэн Ченг? – Стефани подняла голову, удивившись гневному тону отца. Это было довольно необычно для ее всегда спокойного отца, и тот коротко кивнул. – Что он сделал на этот раз? – немного осторожно спросила она.

– Он сказал, что это была всего лишь «шутка», и его отец считает также, – сказал ее отец. – Но, думаю, она не понравилась ротвейлеру миз Штейнман. Он создал ловушку, которая «всего лишь» сбрасывала ведро с пятью литрами холодной воды на первого вошедшего. Повезло, что это был Брут, а не какой-нибудь ребенок.

– Насколько все плохо? – покорно, уже не осторожно, спросила Стефани.

– Давай просто скажем, что из него не очень хороший плотник, и вся штуковина рухнула, когда Брут наступил на нее. – Ее отец покачал головой, выражение его лица было скорее печальным, чем сердитым. – На него обрушилось все. Вся его правая передняя лапа раздавлена, он провел в ловушке сорок пять минут, пока мы его не достали. Я потратил больше двух часов, чтобы привести его в порядок, и все равно не уверен, что он восстановится полностью.

Стефани медленно кивнула. Ее отец заботился – и много – о своих пациентах. Как он часто говорил, у них нет голоса, и они не могут объяснить, что произошло. А люди не могут объяснить им. Неудивительно, что в голосе отца было так много злости.

– Держу пари, он совсем об этом не жалел, так ведь? – через мгновение спросила она, и ее отец хрипло рассмеялся.

– Примерно так, – согласился он. – В конце концов, Брут ведь всего лишь животное, разве нет? И, как Стен сказал, он же не погиб, не так ли?

Мгновение они смотрели друг на друга, и Стефани почувствовала теплую волну любви. Для ее отца было так типично принять сторону пса, и ей было любопытно, как же прошел разговор ее отца с отцом Стена и насколько бесполезен он был. При таких обстоятельствах, она была уверена, разговор был не один!

Жаль, что я не могла быть мухой и сидеть там на стене, с сумасшедшей улыбкой подумала она. Уверена, с папиных волос с треском сыпались искры!

– Ну, я думаю, Стэн просто доказал, что они могут сделать что-то тупее кражи сельдерея, – объявила она вслух, вызвав улыбку у отца. – Но сперва я полагала, что это кто-то ворует, потому что забавно наблюдать, как люди бегают кругами, пытаясь понять, что происходит. Вот только затем я нашла все отчеты о пропажах сельдерея и привязала их к карте, и они получились так широко разбросанными, что каждый ребенок на планете должен был участвовать в этом.

– Знаешь, – сказал ее отец, – когда твоя мама сообщила мне об этом, мне даже не пришло в голову сопоставить их с картой, чтобы взглянуть на район охвата. – Он улыбнулся дочери. – Конечно, учитывая мою загруженность, я бы додумался до этого, если бы серьезно занялся этой проблемой.

– Ну да, конечно, – сказала Стефани, закатив глаза.

– Это хорошая идея, – сказал он чуть серьезнее. – Хотя твоя любящая головоломки сторона личности снова проявилась.

– Ага, – согласилась Стефани. – И не только ты не «занимался серьезно» этим вопросом. Похоже, большинство людей вообще не заметили этого. Я даже и не знаю, заметили бы фермеры пропажи, не участвуй они в маминой генно-инженерной программе.

Она поджала губы, и ее отец постарался подавить вздох.

Затем он задумчиво кивнул.

Сельдерей был одним из земных растений, которые не были полностью адаптированы к местной окружающей среде, и мама Стефани своим проектом пыталась сделать что-нибудь с этим. К несчастью, ей пришлось начать его практически с нуля, потому что генетик, изначально работавший над этой темой, был одной из жертв чумы. В итоге, она разработала совершенно новый подход, первые результаты тестировались на полях, и из отчетов фермеров, которые она читала, чтобы оценить эффективность, она впервые узнала о таинственных кражах. Ни в одном случае не было украдено много, но охват по территории был велик.

– Они разделили все на сектора, – сказала Стефани, повернувшись к одному из инструментов на столе. – Похоже, что есть четыре или пять областей, где воруют сельдерей, но очень много случаев в самих областях. И я не уверена, что это действительно началось недавно.

– Почему? – вопросительно поднял брови Ричард.

– Люди слишком заняты, пап. Сперва была чума, и они просто пытались выжить, и с тех пор все пытаются восстановить потерянное. Не удивлюсь, если окажется, что множество маленьких, крошечных «рейдов за сельдереем» посреди всего этого прошли полностью незамеченными, особенно если крали из чистого поля. Я думаю, что причиной, из-за которой заметили пропажи, стало то, что сельдерей стал пропадать зимой прямо из теплиц. Кто знает, сколько было украдено летом из садов так, что никто и не заметил?

– В точку, – признал он.

– Но дело в том, – продолжила она, – что с самого начала это происходит не в одном месте, и еще никто не поймал тех, кто это делает.

– Насколько сложные были ловушки? – спросил отец.

– Ну-у-у…

Стефани подняла глаза и наморщила лоб, соображая, как же лучше ответить на вопрос. Для нее самой была разница между «сложным» и «эффективным» (или «умным», если уж на то пошло). Но это было не то, что он спрашивал, и она пожала плечами.

– Я думаю, большинство людей сперва считали это детскими проделками, – сказала она, – ведь крадут немного, не доставляя никаких серьезных проблем. В смысле, это ведь просто сельдерей, и вроде нет никакого черного рынка сельдерея, ага? Так что, по правде говоря, никто и не стремился стать тем, кто раскроет эту тайну. Как я уже сказала, они были заняты другими проблемами.

– Но похоже что этот кто-то – или что-то – теперь обратил не себя больше внимания, и я думаю, что некоторые люди беспокоятся, что воры могут начать красть и другие растения, не только сельдерей. Кроме того, как сказала мама, большая часть пропадает из экспериментальных теплиц. Фактически, выглядит так, что о большей части инцидентов – где люди заметили исчезновение сельдерея – сообщается с экспериментальных участков. И если это распространится на другие экспериментальные фермы, могут пострадать некоторые долговременные исследования. Так что несколько последних стандартных месяцев люди стали серьезнее пытаться выяснить причину и остановить это. В общем, это вызов!

– Стали серьезнее? – повторил ее отец, и она пожала плечами.

– Ну, начали с простого. Учитывая, откуда пропадает сельдерей, большинство людей решили, что воришка не может быть слишком большим, так как ему приходится протискиваться в нескольких довольно узких местах. Несколько человек предложили установить ловушки, но Лесная Служба сказала, что они слишком спешат, и напомнила про Элиссейское правило.

Она рассуждала здраво, так же как и ее отец. Элиссейское правило приняли больше тысячи лет назад, после катастрофических ошибок, разрушивших экологию колонии Элиссея. Оно полностью запрещало использование смертоносных способов против полностью неизвестного элемента биосферы без доказательств того, что это неизвестное представляет смертельную угрозу людям, и ни одна администрация планеты на ранних стадиях заселения не посмела бы и думать о нарушении этого правила, не имея на то гораздо более убедительной причины, чем микроскопические экономические потери, причиняемые кражей сельдерея.

– Так как мы не знаем, кто именно ворует сельдерей, мы не можем быть уверены, что установленная ловушка для него не летальна, – сказала Стефани. – В любом случае, это не остановило бы некоторых людей от установки ловушек, но старший рейнджер Шелтон не собирается им этого позволить!

Она улыбнулась, явно одобряя действия старшего рейнджера, и продолжила.

– Так что остается сигнализация и датчики. Поскольку во всех случаях мы имеем дело с каким-то местным существом, они сперва решили попробовать простые растяжки и удаленные камеры, но это не сработало. Кто бы ни были эти воришки, либо они мало времени проводят на земле, либо они хорошо избегают веревок.

Она остановилась, задумчиво прищурив карие глаза, и вновь взглянула на отца.

– Я думаю, они правы, что это кто-то местный. Кто-то маленький, я уверена, и очень, очень хитрый. Но, что я не могу понять, так это зачем кому-то со Сфинкса понадобился сельдерей.

– Я могу назвать несколько возможных причин, – ответил ее отец. – Не забывай, что одной из причин, сделавшей систему Мантикоры настолько привлекательной для колонистов, невзирая на гравитацию Сфинкса, является похожесть всех трех планетных биосистем на родной мир человечества. – Его глаза потемнели. – Возможно, из-за этой же причины чума развилась здесь и ударила по нам так сильно.

Он на мгновение остановился, позволив себе чуть вздрогнуть, и продолжил.

– На обеих Мантикорах и на Сфинксе используются те же сахара, что и в нашей биохимии, и местные аминокислоты также очень похожи. Сфинксианские гены и хромосомы тоже очень похожи на земные. Конечно, я говорю об общем принципе, потому что есть множество сходств и различий. К примеру, сфинксианский эквивалент РНК образует двойные нити, а не одинарные, и формирует более длинные цепочки, чем любой земной организм. Люди и существа, которых мы берем с собой при колонизации, могут отлично есть сфинксианские растения и животных, хотя и не получают от них всего необходимого, как например большую часть витаминов, так что мы должны дополнять такой рацион. Именно поэтому мама и я заставляем тебя есть все эти овощи, теперь понятно?

Он сердито посмотрел на дочь, и она вновь улыбнулась.

– Во всяком случае, я хочу сказать, что есть растения на Сфинксе, которые людям кажутся вкусными. Они нравятся нам на вкус, даже если как еда они для нас бесполезны. Так что я не вижу причин, почему бы какому-нибудь сфинксианскому животному не считать сельдерей деликатесом.

– Эм… – Стефани на мгновение задумалась и пожала плечами. – Окей, кажется, я поняла. Хотя мне сложно принять мысль, что кто-то может так думать про сельдерей.

– Но что я говорила, кто бы это ни был, он маленький и хитрый и еще не разу не задел растяжку. Так что они попробовали датчики движения, но они тоже не помогли. На Сфинксе очень много маленьких существ, с бурундука размером примерно, и датчики движения постоянно срабатывали. Они уменьшили их чувствительность, чтобы срабатывать только на что-то крупнее бурундука, но воришки просто обходили их снова. Затем они установили инфракрасные лучи вокруг теплиц, но и они не сработали.

– Кажется, я читал где-то, что от нескольких типов сигнализаций отказались, – задумчиво сказал ее отец, и Стефани кивнула.

– Да, но, кто бы это ни был, ему, кажется, нравится плохая погода. Я не смогла найти информации о погодных условиях во все моменты грабежей. К тому же, иногда люди отправляли отчет не раньше, чем через день или два. В смысле, у большинства есть дела поважнее, чем стоять в теплице и считать сельдерей, чтобы убедиться что он не пропал. Неудивительно, что они сразу не замечают, что что-то пропало! Но почти все рейды, погоду во время которых я смогла проверить, проходили во время снега или грозы или во время дождя – хоть это даже на Сфинксе тяжело. И все они – по крайней мере, те, что я смогла проверить – произошли ночью.

– Итак, он, возможно, ведет ночной образ жизни, и приходит только во время дождя или снега? Он достаточно умен, чтобы использовать плохую погоду для маскировки?

– Во всяком случае, так я об этом думаю.

– И что бы случилось, если бы то поделилась своим мнением с другими людьми, которые пытаются решить эту проблему? – вежливо поинтересовался ее отец.

– Черт возьми! – Стефани широко распахнула глаза. – Кажется, это вылетело у меня из головы.

– Я так и подумал. – С многострадальным выражением лица покачал головой ее отец, и Стефани рассмеялась.

– В любом случае, – продолжила она, – у них упала пара камер, и кто-то поднял тревогу на одной из экспериментальных ферм в Лонг Грасс, но из-за плохой погоды они ничего не получили. Ну, одна из камер в Сеавью сделала красивые голограммы снежинок, но это совсем не то. Все они контролировались датчиком движения, но, хоть фотографий нет, люди уверены, что он крупнее бурундука, потому что фильтры были настроены.

Ее отец кивнул в знак понимания. Сфинксианские «бурундуки» были мало похожи на мейердальских (или, если уж на то пошло, земных) бурундуков, хоть и заполняли ту же экологическую нишу. Обитающие в норах, сумчатые, шестилапые и только чуть меньшие, чем земные чихуахуа, они были распространены так же повсеместно, как и вид, давший им название. К счастью, они были довольно робкими, в отличие от своих меньших собратьев, столь же распространенных (и гораздо более разрушительных) лесных крыс.

– Но что я заметила в некоторых случаях, – довольно продолжила Стефани, – что даже когда один из датчиков движения отключался, воришка был еще внутри и выбирался с сельдереем наружу, не задев ни один из инфракрасных датчиков рядом с теплицей.

Она помолчала, выжидающе глядя на отца, и он, задумчиво глотнув кофе, кивнул.

– Ты подумала о том, что мы обсуждали пару недель назад, не так ли, Стеф? – с одобряющей улыбкой сказал он.

– Ага, – улыбнулась Стефани ему в ответ. Я вспомнила, что ты рассказывал из отчета об устройстве глаз лесных крыс. Если доктор Вайерхаузер прав, и они используют гораздо больше из нижнего конца спектра, чем человеческий глаз, то, похоже, что лесная крыса могла бы просто увидеть инфракрасный луч и держаться от него подальше. – Ее улыбка превратилась в усмешку. – Ты всегда советовал мне проанализировать проблему, прежде чем решать ее. Звучит, как будто другим людям тоже стоит прислушиваться к твоим советам!

– Не будь так критична, Стеф. Отчет доктора Вайерхаузера вышел только в октябре. Не похоже, чтобы у людей было достаточно времени, чтобы обдумать его и сложить два и два, ну или что-то вроде этого.

Она согласно кивнула, но также услышала и одобрение в его голосе, за то, что она сложила «два и два».

– В любом случае, – продолжила она, взмахнув в сторону разложенного на рабочем столе частично собранного устройства, – я установила здесь несколько ультрафиолетовых датчиков. У нас здесь есть мамина экспериментальная теплица, и у нас есть сельдерей из ее генетической программы. Я имею в виду, что у нас есть приманка, так почему бы нам не попробовать использовать другой конец спектра и посмотреть, не будем ли мы удачливее ребят из Лонг Грасс и Сеавью. – Она одарила отца одной из самых льстивых своих улыбок. – Не поможешь?

4

Лазающий-Быстро снова вскарабкался на свой наблюдательный пост. Он был рад вернуться к своей задаче – Сломанный-Зуб, наконец, согласился, скрепя сердце, что Прячущегося-в-Тени полезнее использовать где-нибудь еще – но на этот раз небо не было залито солнечными лучами, а стало темным, угольно-черным, и с западных гор рвался промозглый ветер. Он нес привкус камня и снега, резкий привкус грозы. Но ветер прошелся и по поляне двуногих, и Лазающий-Быстро сузил глаза и прижал уши, внюхиваясь в порывы ветра, колыхающие его шерсть. В этом ветре было обещание дождя и грома. Ему, конечно, не хотелось намокнуть, да и молния представляла нешуточную опасность на его нынешнем насесте, но и соблазна поискать убежище он не чувствовал, поскольку другие запахи говорили ему, что в прозрачном месте для растений у двуногих было кое-что интересное.

В раздумье Лазающий-Быстро наклонил голову, кончик его цепкого хвоста подергивался. Сломанный-Зуб был прав, он привык называть обитателей поляны «своими» двуногими, но на планете было множество других двуногих, за большинством из которых присматривали разведчики. Их отчеты, как и его собственные, передавались между певицами памяти кланов, и было в них нечто, что он жаждал проверить самостоятельно.

Одной из самых умных придумок, показанных двуногими Народу, были места для растений. Народ не был исключительно охотниками. Как и снежные охотники или озерные строители (но не клыкастая смерть) они ели и растения, и даже нуждались в определенных их видах для поддержания сил и здоровья.

К сожалению, некоторые из необходимых растений не могли выжить во льду и снеге, что превращало дни холода в дни голода и смерти, когда гибло слишком много самых молодых и самых старых. Хотя добычу можно было найти почти всегда, но в дни холода ее было меньше, и поймать ее становилось труднее, а недостаток необходимых растений усугублял обычный голод. Но это положение изменилось, поскольку потребление растений было еще одной общей чертой Народа и двуногих… а двуногие нашли решение проблемы дней холода, как и многих других проблем. Зачастую Лазающему-Быстро казалось, что двуногие просто не могут удовлетвориться одним решением любой задачи, и, в данном случае, они придумали как минимум два.

Более простое решение заключалось в том, чтобы заставить растения расти в теплые дни там, где хотелось двуногим, а более грандиозным (и наиболее интригующим Лазающего-Быстро) были их прозрачные места для растений. Стены и крыша этих мест, сделанные из еще одного незнакомого Народу материала, позволяли теплу и свету проникать внутрь, образуя маленький уголок тепла посреди глубокого снега. В этом тепле двуногие выращивали свежие растения пригодные в еду в течение всей смены сезонов и не только в холодное время. Даже сейчас в этом месте были свежие растения, и Лазающий-Быстро чувствовал их запахи через подвижные участки крыши, открытые двуногими, чтобы впустить ветер.

Народу никогда не приходило в голову выращивать растения в специально отведенных местах. Вместо того, они собирали растения там, где они росли сами по себе, чтобы либо съесть на месте, либо припрятать на будущее. Иногда им удавалось собрать более чем достаточно на весь период холода; в менее удачное время в кланы приходил голод, но так было всегда и, казалось, так будет продолжаться. До тех пор, пока Народ не услышал доклады разведчиков о местах для растений двуногих.

Народ все еще не очень преуспевал в этом, но тоже начал выращивать растения на тщательно ухоженных и охраняемых участках в сердце владений кланов. Первые попытки оказались неудачными, но пример двуногих доказывал, что это возможно, и наблюдение за двуногими и странными неживыми предметами, ухаживавшими за растениями, продолжались. Многое из увиденного было почти или совсем не понятно, но некоторые уроки оказались яснее и многому научили Народ. Воспроизвести закрытые прозрачные места для растений не было никакой возможности, но в последнюю смену сезонов клан Яркой Воды встретил наступление дней холода с запасами белого корня, золотого уха и кружевного листа которых более чем хватало для выживания. Даже образовался избыток, достаточный для того, чтобы обменять его у соседнего клана Высокой Скалы на кремень. Лазающий-Быстро не был единственным членом клана чувствовавшим, что Народ был в большом долгу у двуногих (знали об этом сами двуногие или нет).

Но заставляло его усы подергиваться в предвкушении нечто, о чем рассказывали другие разведчики. Двуногие выращивали множество диковинных растений, которых Народ никогда ранее не встречал – достаточно было разок навестить, держа нос по ветру, любое из их мест для растений, чтобы убедиться в этом, – но большинство были подобны известным Народу. Кроме одного. Лазающему-Быстро еще только предстояло познакомиться с растением, которое другие разведчики окрестили «пучковым стеблем», но он стремился навстречу этому. Он отдавал себе отчет в том, что слишком стремится, но яркий экстаз разведчиков, отведавших пучковый стебель, звучал в песнях, переданных певцами памяти их кланов, с почти ошеломляющей силой.

Дело было даже не в изумительном вкусе растения. Подобно крошечному, горькому на вкус и редкому плоду пурпурного шипа, пучковый стебель усиливал мыслеголос Народа и добавлял глубину их песням памяти. Действие пурпурного шипа было известно Народу сотни и сотни смен сезонов – более того, не получавшие его плоды даже полностью теряли мыслеголос, – но его никогда не хватало, и найти его в достаточном количестве было почти невозможно. Но пучковый стебель был даже лучше пурпурного шипа (если верить докладам), и двуногие выращивали его практически без усилий.

Если Лазающий-Быстро не заблуждался, то запах, доносящийся из места для растений двуногих, совпадал с запахом пучкового стебля, запечатленного песнями памяти.

Он присел на своем насесте, наблюдая, как небо становится все темнее и ненастнее, и принял решение. Вскоре окончательно стемнеет и двуногие скроются в тепле и свете своего жилища, особенно учитывая надвигающийся дождь. Он не мог их осуждать за это. В иных обстоятельствах он и сам бы поторопился спрятаться под уютным тканным водоотталкивающим балдахином своего гнезда. Но не сегодня ночью.

Нет, сегодня он останется – невзирая на дождь – и, дождавшись пока двуногие скроются, исследует их место обитания ближе, чем отваживался до сих пор.

* * *

Стефани Харрингтон надела куртку, подняла ее воротник и поерзала пальцами ног в ботинках, она выглянула из глубоко посаженного окна своей спальни в ночное небо, перечеркиваемое вспышками молний. На планете Сфинкс официально наступила весна, но ночью все еще было холодно (хотя и намного теплее, чем раньше!), и она знала, что будет рада толстым, теплым носкам и куртке.

Она тихо открыла высокие створки окна, хотя в грохоте бури, от которой дрожала земля, утонул бы любой звук, который она могла произвести. Окно открылось в своем глубоком проеме, и в лицо Стефани ударило сыростью и холодом, едва она отперла его. Она наклонилась вперед, почти улегшись на широком подоконнике, и улыбнулась, учуяв насыщенный озоном ветер.