Прекрасная дружба

Неожиданные встречи

1518 после расселения

Планета Сфинкс, бинарная система Мантикоры

1

– Повторяю, Стефани! – сказал Ричард Харрингтон. – Я не хочу, чтобы ты шаталась по лесу одна, без меня или мамы. Понятно?

– Но, па-а-апочка… – начала было Стефани, но сама же оборвала себя, когда отец сложил руки на груди. Затем он начал слегка постукивать по ковру правым носком, и ее сердце сжалось. Ничего не получается, и проявившийся недостаток способностей к… переговорам раздражал ее не меньше, чем тот самый запрет, который она старалась обойти. Ей было двенадцать стандартных лет, она была единственным ребенком в семье, к тому же дочерью. Все это давало ей определенные преимущества, и она отлично научилась вить из отца веревки, едва начав говорить. К сожалению, мать всегда была орешком покрепче… и даже отец был готов самым бессовестным образом оставить надлежащую ему гибкость, коли считал, что это оправданно.

Вот как сейчас.

– Конец обсуждению, – произнес он со зловещим спокойствием. – Если ты не видела здесь гексапум или скальных медведей, это еще не значит, что их здесь нет.

– Но я просидела взаперти всю зиму, и мне нечем было заняться, – заявила она, легко подавив укол совести при мысли о том, что нарочно не упомянула снежные бои, катание на лыжах, санках, рытье в снегу тоннелей и другие развлечения. – Я хочу выбраться отсюда и все посмотреть!

– Я знаю, солнышко, – более нежно произнес ее отец, протягивая руку, чтобы взъерошить ее кудрявые темные волосы. – Но снаружи опасно. Ты же знаешь, это не Мейердал. – Стефани закатила глаза, приняв мученический вид, и он тут же пожалел о том, что не удержался от последнего предложения. – Если ты действительно хочешь чем-то заняться, почему бы тебе днем не съездить в Твин Форкс с мамой?

– Потому что Твин Форкс – это полный нуль, папочка.

В ответе Стефани прозвучало отчаяние, хотя она знала, что это тактическая ошибка. Даже такие исключительные родители, как у нее, начинают упрямиться, если спорить с ними слишком эмоционально, но ведь, в самом деле! Пускай Твин Форкс был самым близким к харрингтоновскому поместью «городом», но в нем было не больше пятидесяти семей, и почти все среди горстки местных детей были полными недоумками. Никого из них не интересовала ксеноботаника или иерархии биосистемы. Более того, они были настолько безмозглыми, что проводили большую часть свободного времени, пытаясь поймать что-нибудь достаточно маленькое, чтобы его можно было держать в качестве домашнего животного, совершенно не задумываясь о том, какой вред могут нанести «любимцам» в процессе, и Стефани не сомневалась, что любая попытка допустить этих тупиц к своим исследованиям довольно быстро привела бы к ссоре, а то и паре фингалов. Если бы папа с мамой не настояли на том, чтобы утащить ее с Мейердала, когда ее только-только приняли в программу «юный лесничий», она бы уже была на своей первой выездной практике. Она не виновата, что этому не суждено сбыться, и самое меньшее, чем они могли бы это компенсировать, это разрешить ей исследовать их собственные земельные угодья!

– Твин Форкс – не полный нуль, – твердо сказал ее отец.

– Нет, нуль, – ответила она, скривив губы, и Ричард Харрингтон сделал глубокий вдох.

– Хорошо, – через мгновение сказал он. – Я знаю, что все твои друзья остались на Мейердале. Знаю, как сильно ты хотела попасть на лесную практику. Но Мейердал был заселен тысячу стандартных лет назад, Стеф, а Сфинкс нет.

– Знаю, пап, – ответила она, стараясь скопировать его спокойный тон. Было ошибкой начинать разговор с «папочки!» Она знала это, и больше никогда не собиралась использовать это слово, но внезапный приказ оставаться дома застал ее врасплох. – Но ведь мой комм всегда при мне. Я в любой момент могу позвать на помощь, а если кто-то попробует меня съесть, я просто залезу на дерево! Обещаю – если кто-то такой встретится мне, я буду сидеть на ветке в пятнадцати метрах над землей и ждать, пока ты или мама не найдете меня по маяку.

– Я знаю, что ты так поступишь… если увидишь его вовремя, – сказал Ричард гораздо более мрачным тоном. – Но Сфинкс не настолько обжит, как Мейердал, и мы еще слишком мало знаем о том, что творится вокруг нас. И не будем знать еще десятки лет. И все коммы в мире не заставят аэрокар прилететь быстрее, если ты столкнешься с гексапумой или скальным медведем.

Стефани начала отвечать, но передумала. Ведь отец прав, неохотно признала она. Конечно, она и не думала сдаваться без боя! Но всего одной пятиметровой гексапумы хватит, чтобы испортить день, а скальные медведи были ничуть не лучше. Был он прав и в том, что люди знали слишком мало обо всем, что прячется в кустах Сфинкса. Но ведь в этом и был весь смысл, она хотела быть там первой!

– Послушай, Стеф, – наконец произнес он. – Понимаю, что Твин Форкс не представляет ничего особенного по сравнению с Холлистером, но это лучшее из того, что есть. И он еще будет расти. Поговаривают даже о том, чтобы установить свою собственную площадку для шаттла к следующей весне!

Стефани с трудом удержалась от того, чтобы снова не закатить глаза. Назвать Твин Форкс «ничем особенным» по сравнению с мегаполисом Холлистером – это все равно как сказать, что на Сфинксе было «немного» снега. А учитывая долгий, вялотекущий, бесконечный год на этой дурацкой планете, к следующей весне ей будет почти семнадцать стандартных лет! Ей еще не исполнилось десять, когда они приехали… прямо к началу снегопадов. Которые шли без остановки следующие пятнадцать стандартных месяцев!

– Прости меня, – тихо сказал отец, читая ее мысли. – Прости меня, что в Твин Форксе неинтересно, и что не хотела уезжать с Мейердала. Мне жаль, что я не могу позволить тебе гулять самой по себе. Но я не могу иначе, милая. И, – он строго посмотрел в ее карие глаза, – ты должна дать слово, что в этом случае будешь поступать так, как мы с мамой тебе скажем.

* * *

Стефани угрюмо прошлепала по грязи к веранде с покатой крышей. На Сфинксе у всех построек были только покатые крыши, и, позволив себе выпустить глубокий, прочувствованный вздох, она плюхнулась на ступеньки веранды и стала размышлять о том, почему это так.

Все дело в снеге. Даже здесь, вблизи экватора Сфинкса, годовые осадки измерялись в метрах – во многих метрах, хмуро подумала она – и домам были необходимы покатые крыши, чтобы сбрасывать всю эту замерзшую воду, особенно на планете, чья гравитация на треть превышала земную. Хотя Стефани никогда не была на Старой Земле… или каком-либо мире, который бы не считался остальным человечеством планетой с «высокой гравитацией».

Она опять вздохнула, с оттенком томительной грусти, и посетовала на то, что ее пра-пра-пра-пра-(и так далее)-деды вызвались участвовать в Первой Волне Мейердала. Родители постарались объяснить ей, что это значило, вскоре после ее восьмого дня рождения. Стефани уже слышала слово «джини», хотя и не понимала, что, по крайней мере, технически, оно относилось и к ней, но она тогда училась в школе всего четыре года. Курс истории еще не коснулся Последней Войны на Старой Земле, так что ей неоткуда было знать, почему кто-то все еще столь резко реагировал на любую идею видоизменить человеческий генотип… или почему «джини» считалось такими людьми одним из самых грубых слов в стандартном английском.

Теперь-то она знала, хотя по-прежнему считала глупым любого, кто разделял подобные взгляды. Конечно, био-оружие и «суперсолдаты», в спешке изготовленные для Последней Войны, были ужасны. Но все это произошло более пятисот стандартных лет назад и не имело никакого отношения к людям из первых волн Мейердала или Квелхоллоу. Наверное, хорошо, что первые поселенцы Мантикоры покинули Солнечную систему до Последней Войны. Их архаичным криогенным кораблям понадобилось достаточно много времени, чтобы закончить путешествие, поэтому они пропустили все события… а заодно и предрассудки, ими вызванные.

Впрочем, нельзя сказать, что изменения, созданные генетиками для колонистов Мейердала, особенно заслуживали чьего-то внимания. При равной массе, ткани мышц Стефани были на двадцать пять процентов эффективнее, чем у «чистых» людей, а ее обмен веществ был на двадцать процентов быстрее, чтобы обеспечить эти мышцы энергией. Также существовало несколько незначительных изменений в дыхательной системе и системе кровообращения (чтобы она могла дышать в достаточно разных атмосферах без нанотехнологических очищающих фильтров), и некоторое усиление скелета, чтобы справляться с мышцами. Изменения были задуманы доминантными, так, чтобы они были у всех ее потомков. Но ее тип джини абсолютно свободно мог иметь потомство с чистыми людьми, поэтому, с ее точки зрения, все эти изменения не были чем-то особенным. Зато они означали, что, поскольку ей и ее родителям было нужно меньше мышечной массы для определенной силы, они идеально подходили для колонизации планет с высокой гравитацией, не рискуя превратиться в коренастых качков. Тем не менее, когда она приступила к изучению Последней Войны и некоторых антигенетических движений, то пришла к выводу, что папа с мамой были не так уж не правы, предупреждая ее, чтобы она не рассказывала об этом чужим людям. Помимо этого, Стефани редко думала на эту тему, разве что размышляла иногда, с некоторым сожалением, что, если бы они не были джини, то высокая гравитация обитаемых планет бинарной системы Мантикоры могла бы помешать родителям вот так просто утащить ее к чертям на кулички.

Она пожевала нижнюю губу и откинулась назад, позволив взгляду свободно скользнуть по затерянной долине, где она по их воле застряла. Высокая зеленая крыша главного дома была единственным красочным пятном на фоне окружающих ее все еще голого частокольного леса и королевских дубов. Но она не собиралась позволить чему-то развеять ее мрачное настроение, и потребовалось совсем немного усилий, чтобы решить, что зеленый был дурацким цветом для крыши. Что-нибудь темное и тускло-коричневое или даже черное устроило бы ее гораздо больше. И раз уж речь зашла о неподходящих строительных материалах, то почему нельзя было использовать что-то более яркое, чем натуральный серый камень? Да, так обошлось дешевле всего, но чтобы добиться достаточной изоляции от зимы Сфинкса, стены пришлось делать больше метра в ширину. Все равно, что жить в подземелье, подумала она… затем остановилась, чтобы посмаковать это сравнение. Оно идеально подходило ее нынешнему настроению, и она отложила его для будущего пользования.

Стефани поразмышляла над этим еще чуть-чуть, потом встряхнулась и вгляделась в деревья позади дома и примыкающие теплицы, тоскуя на грани физической боли. Какие-то дети знали, что хотели быть космонавтами или учеными еще до того, как научились произносить эти слова, но Стефани мечтала не о звездах. Она мечтала о… зелени. Она мечтала побывать там, где еще никто не бывал, но не через гиперпространство, а по теплой, живой, дышащей планете. Она мечтала о водопадах и горах, деревьях и животных, никогда не слыхавших о зоопарках. И она мечтала о том, чтобы оказаться первой, кто увидит их, изучит, поймет, защитит…

Может быть, это из-за родителей, подумала она, на время забыв об обиде на отцовские ограничения. Ричард Харрингтон обладал степенями как в земной, так и ксеноветеринарной медицине. Из-за этого он гораздо больше ценился бы на таком пограничном мире, как Сфинкс, чем на родине, но время от времени к нему обращалась Лесная служба Мейердала. Это привело Стефани в гораздо более тесную близость с животным царством ее родного мира, чем когда-либо посчастливилось бы большинству детей ее возраста, а работа ее матери генетиком растений – еще одна профессия, так необходимая на новых планетах – помогла ей оценить всю красоту причудливых связей флоры Мейердала.

Вот только потом они приволокли ее на Сфинкс и заперли в глуши.

Стефани скорчила гримасу в новом приступе раздражения. С одной стороны, она до глубины души возмущалась отъездом с Мейердала, а с другой стороны, пришла в восторг. Несмотря на мечты о карьере в службе охраны дикой природы, мысль о космических кораблях и межзвездных путешествиях захватывала. А также мысль об иммиграции во время спасительной миссии по оказанию помощи колонии, почти уничтоженной эпидемией. (Впрочем, она признавала, что восторг не продержался бы долго, если бы врачи не нашли лекарство от этой эпидемии). Лучше всего было то, что, благодаря профессиям ее родителей, Звездное Королевство согласилось оплатить стоимость переезда, а это, вкупе с их сбережениями, позволило им купить большой участок земли в свое личное пользование. Усадьба Харрингтонов представляла собой примерно прямоугольник, разбросанный на крутых склонах Медностенных гор и выходящий на океан Таннермана, с длиной стороны в двадцать пять километров. Не двадцать пять метров границы их участка в Холлистере, но двадцать пять километров, то есть он был размером с весь их прежний город! А еще усадьба прилегала к области, которую уже успели выделить под крупный заповедник.

Но существовало несколько обстоятельств, о которых Стефани на радостях не задумалась. Например, то, что их усадьба находилась почти в тысяче километров от чего-либо отдаленно похожего на город. При всей своей любви к дикой природе, она не привыкла жить в такой дали от цивилизации, а из-за расстояний между поселениями отцу приходилось проводить ужасно много времени в воздухе лишь для того, чтобы добраться от одного пациента к другому.

Хорошо хоть планетарная инфосеть помогала ей не отставать в учебе – более того, она была первой в своем классе (опять), несмотря на переезд, и еще на шестнадцатом месте в текущем планетарном шахматном турнире. Конечно, это было не так круто, как на Мейердале, учитывая насколько меньше жителей (и конкурентов) было здесь. Но все же, это не давало ей превратиться в «отшельника», как называла таких людей мама, и она любила ездить в город (когда отсталость Твин Форкс не служила доводом в переговорах с родителями). Но так как никто из ее ровесников в Твин Форкс не обучался по ускоренной программе, их не было ни в одном из ее классов, и она не стремилась общаться с ними в сети, как она общалась с друзьями на Мейердале. Может, они и не были полными нулями, но она их не знала. Да и признавала, что «навыки общения со сверстниками» (как любили выражаться учителя) не были ее коньком. Она знала что быстро – часто даже слишком быстро – разочаровывается в людях, которые не способны подобрать аргумент для спора или пытаются убедить сделать глупость, также она знала, что слишком вспыльчива. Ее мама говорила, что иногда уход от компании – влияние Мейердала, и Стефани пыталась держать себя в руках. Она действительно пыталась, но далеко не одна «попытка общения» с другим «сверстником» закончилась расквашеным носом или подбитым глазом.

Так что она не завела ни одного друга среди молодежи Твин Форкса. Во всяком случае, пока, а в поселении не было ничего, что было в городах с трехмиллионным населением, как в том же Холлистере.

И все же Стефани смирилась бы с этим, если бы не два других обстоятельства: снег и гексапумы.

Она зарыла носок ботинка в хлюпающую слякоть за нижней ступенькой веранды и насупилась. Папа предупредил ее, что они приедут прямо в канун зимы, и она думала, что готова к тому, что их ждет. Но на Сфинксе слово «зима» приобрело совершенно новое значение. Снег был восхитительной редкостью на теплом, мягком Мейердале, но зима Сфинкса продолжалась почти шестнадцать стандартных месяцев. Это составляло одну десятую всей прожитой ею жизни, и, в конце концов, ее просто стало тошнить от снега. Папа мог сколько угодно утешать ее тем, что остальные сезоны будут такими же длинными. Стефани ему верила. Она даже допускала (в мыслях), что пройдет еще четыре полных стандартных года до возвращения снега. Но этого ей еще не довелось испытать, а сейчас у нее была только грязь. Много-много грязи, только начавшие набухать почки на лиственных деревьях. И скука.

И, напомнила она себе, нахмурясь, еще было обещание ничего не делать с этой скукой, которое ее отцу удалось у нее вырвать. Наверное, ей следовало бы радоваться, что они с мамой так волнуются за нее. Но это было так… так коварно с его стороны заставить ее дать подобное обещание. Все равно, что сделать Стефани своей собственной тюремщицей, и он это знал!

Снова вздохнув, она поднялась, сунула кулаки в карманы куртки и направилась к кабинету матери. Последние семнадцать стандартных месяцев, что они пробыли на Сфинксе, услуги Марджори Харрингтон пользовались большим спросом, но, в отличие от своего мужа, она редко лично приходила к своим клиентам. В тех редких случаях, когда кроме данных ей требовались и образцы, их могли доставить в ее маленькую, но эффективную лабораторию, и держать в теплице поместья так же легко, как и в любом другом месте. Стефани сомневалась, что ей удастся убедить маму помочь ей переубедить отца, но попытка не пытка. Может, хотя бы получит от нее чуточку сочувствия.

* * *

Доктор Марджори Харрингтон стояла у окна и, сочувственно улыбаясь, наблюдала за тем, как Стефани шлепает к дому. Доктор Харрингтон знала, куда направлялась ее дочь… и что она собирается сделать, когда доберется сюда. В целом, Марджори не одобряла попыток Стефани заручиться поддержкой одного родителя для борьбы с другим, когда устанавливались правила, но одно она о Стефани знала точно: как бы сильно она ни обижалась на ограничение или изворачивалась, чтобы его снять – дав слово, она никогда не нарушала его.

Что вовсе не значило, что ей это нравится, и улыбка исчезла, когда Марджори представила, как же разочарована ее дочь. А из того, что другого выхода, кроме как ограничить Стефани, у нее и Ричарда не было, не следовало, что это справедливо.

Мне действительно стоит иногда отдыхать от работы, подумала она. Я никак не смогу проводить столько времени в лесу, сколько хочется Стефани. Даже в сфинксианском дне не так много часов! Но, по крайней мере, я могла бы сопровождать своего единственного ребенка достаточно часто, чтобы хоть как-то удовлетворить ее.

Ее размышления приостановились, и она опять улыбнулась, когда новая идея пришла в голову.

Нет, мы не можем позволить Стефани в одиночестве рыскать по чащобам, но может, найдется другой способ отвлечь ее. В конце концов, ей нравится решать головоломки – а ее склад ума требует распечатывать кроссворды из Йавата Кроссинг Таймс, чтобы можно было заполнять их чернилами, а не в электронной форме. Так что всего лишь с помощью небольшого намека…

Услышав звук шагов, направляющихся по залу к ее кабинету, Марджори позволила креслу выпрямиться и подвинула поближе пачку печатных копий. Сняв колпачок с пера, она склонилась над аккуратно отпечатанными листами с сосредоточенным видом, и в тот же миг Стефани постучалась в косяк открытой двери.

– Мам? – Доктор Харрингтон позволила себе в последний раз сочувственно улыбнуться нарочитой грусти в тоне Стефани, а потом убрала с лица всякое выражение и устремила взгляд поверх бумаг.

– Заходи, Стеф, – пригласила она, и опять откинулась в кресле.

– Можно тебя на минуточку? – спросила Стефани, и Марджори кивнула.

– Конечно можно, детка, – сказала она. – Что ты задумала?

2

Лазающий-Быстро запрыгнул на ближайший ствол сетевого дерева, но притормозил у первой же развилки, чтобы тщательно вылизать липкие передние и средние лапы.

Он ненавидел перебираться с дерева на дерево по земле сейчас, когда на смену дням холода пришли дни грязи. Не то, чтобы он очень любил снег, отметил он про себя с коротким смешком, но, по крайней мере, тот просто таял и стекал с его меха, а не склеивал его в сосульки, которые, высохнув, становились твердокаменными. Но в теплой погоде есть и свои преимущества – и он принюхался к ветерку, который шелестел между почек, только начинающих набухать на почти голых ветвях. Обычно он бы взобрался на самую верхушку дерева, чтобы насладится тем, как ветер ерошит его мех, но на сегодня у него были другие планы.

Закончив приводить себя в порядок, он поднялся на задних лапах в развилке ветвей и обшарил окрестности своими зелеными глазами. Никого из двуногих видно не было, но это почти ничего не значило: двуногие горазды на сюрпризы. Клану Яркой Воды, к которому принадлежал Лазающий-Быстро, до недавних пор они редко попадались, но другие кланы наблюдали за двуногими уже дюжину полных смен сезонов. Было очевидно, что они умели делать вещи, недоступные Народу. Среди прочего был и способ наблюдения издалека – настолько «издалека», что Народ не мог ни услышать, ни почувствовать, ни тем более увидеть наблюдателей. Но пока что Лазающий-Быстро не обнаружил признаков наблюдения за собой и он плавно скользнул на соседний ствол. Теперь он достиг последней ячейки сетевого дерева, сросшиеся ветви разных стволов позволили ему уберечь свои лапы от грязи, когда он пересекал поляну.

Он остановился, достигнув последней ветви. Посидел несколько долгих мгновений в полной неподвижности, за исключением передней лапы, которой он разглаживал усы, невидимый в своей серо-кремовой шубке на фоне стволов и усыпанных почками ветвей. Он внимательно вслушивался ушами и мозгом. Уши его вздрогнули, когда он почувствовал слабый мыслесвет означающий присутствие двуногих. Это не было ярким, четким разговором, как у Народа. Двуногие, судя по всему были мыслеслепыми. Но было что-то… притягательное в этом мыслесвете. Что странно, поскольку кем бы они ни были, двуногие были совершенно непохожи на Народ. Впрочем, это было очевидно с самого начала.

«К чему ты прислушиваешься, Лазающий-Быстро?» – спросил его мыслеголос, и он обернулся взглянуть через плечо.

Прячущийся-в-Тени – действительно подходящее имя, подумал он. Другой разведчик был совершенно невидим на древесной коре, даже для Лазающего-Быстро, точно знающего о его местонахождении по его мыслесвету. Лазающий-Быстро не опасался, что Прячущийся-в-Тени выдаст их присутствие двуногим, но это не делало его более приятным напарником.

«К мыслесвету двуногих», – ответил он на вопрос, ощущая раздражение в тоне мыслеголоса Прячущегося-в-Тени. Он не пытался скрыть нотки преувеличенного терпения из своего тона, так как Прячущийся-в-Тени ощутил бы его эмоции столь же ясно.

«Зачем?– прямо спросил Прячущийся-в-Тени. – Мы уже знаем, что они мыслеслепы, как норные бегуны или жеватели коры, Лазающий-Быстро».

Презрение к любым существам, настолько глухим и немым, было очевидно заметно в мыслесвете Прячущегося-в-Тени, и Лазающий-Быстро подавил желание вернуться к младшему разведчику и съездить ему по носу. Он напомнил себе, что Прячущийся-в-Тени моложе его, и что глупцы часть мнят себя мудрецами, но поступок другого разведчика его разочаровал. И, конечно, способность Народа ощущать эмоции друг друга означала, что Прячущийся-в-Тени точно знал, что Лазающий-Быстро считает это не лучшим его поступком.

«Да, они кажутся мыслеслепыми, Прячущийся-в-Тени, – через мгновение ответил он. – Но не совершай ошибки, думая, что они не умнее норного бегуна! Можешь ли ты повторить что-нибудь, что делают двуногие? Ты можешь летать? Ты можешь свалить золотолистое дерево к полудню? Потому что, если ты не можешь, возможно, стоит помнить, что двуногие могут все это… и поэтому наша первоочередная задача – следить за ними!»

Он ощутил вспышку гнева Прячущегося-в-Тени, но младший разведчик был достаточно умен, чтобы не нападать со спины. И это был первый умный поступок, что Лазающий-Быстро видел от него с тех пор, как они покинули центральное поселение клана Яркой Воды этим утром.

Это была идея Сломанного-Зуба, с отвращением подумал Лазающий-Быстро. Старейшина клана уже некоторое время утверждал, что Лазающий-Быстро слишком очарован двуногими. Если это будет его отвлекать, Прячущийся-в-Тени будет выполнять задание, но в отличие от других, ему интереснее выяснять, кто же такие двуногие, откуда они пришли – и зачем – а не просто наблюдать за ними!

Лазающий-Быстро был первым разведчиком, обнаружившим здесь присутствие этих двуногих, и он признавал, что изучать их довольно увлекательно, что давало причину Сломанному-Зубу сомневаться, что будет эффективно позволить ему продолжать наблюдения. Старейшина считал, что Лазающий-Быстро слишком увлечен «своими» двуногими, чтобы быть достаточно беспристрастным. К счастью, другие старейшины клана – особенно Яркий-Коготь, старший охотник и Короткий-Хвост, старший разведчик – поверили ему и продолжали доверять ему наблюдения. Фактически, никто из них этого не говорил, но ощущение их мыслесвета давало Лазающему-Быстро полную уверенность, что они согласились, что для этой задачи нужен кто-то с воображением большим, чем у Прячущегося-в-Тени. К сожалению, вести наблюдение стоило несколькими разведчиками, набирающимися опыта, и Лазающий-Быстро признавал, что другое мнение будет ценно.

Даже если это будет мнение Прячущегося-в-Тени.

Он подождал еще немного, чтобы посмотреть, не скажет ли Прячущийся-в-Тени еще что-нибудь, повернулся обратно к развилке и поляне. Пока он, прячась, полз к последней ветви сетевого дерева, расстояние между ним и Прячущимся-в-Тени росло, а ощущение гнева стихало. Он поднялся до верхних ветвей и устроился на помосте из ветвей и листьев. Дни холода оставили следы, требующие починки, но торопиться нет нужды. Помост в целом еще мог послужить, а до того, как медленно разворачивающиеся листья снабдят его необходимым материалом, пройдет еще немало дней.

«Иди сюда!» – позвал он Прячущегося-в-Тени, аккуратно свернувшись на половине помоста и наслаждаясь нежным теплом солнца.

Кое в чем он не будет рад развернувшейся листве – солнечный свет не сможет ласкать его шерстку через тонкие верхние ветки. Помост будет лучше замаскирован, что, несомненно, понравится Прячущемуся-в-Тени, но, будь его воля, Прячущегося-в-Тени здесь бы и не было.

Когти оставили царапины на коре, когда Прячущийся-в-Тени пролез несколько последних ростов, чтобы присоединиться. Разведчик огляделся с помоста Лазающего-Быстро, высматривая, нет ли недостатков. Лазающий-Быстро ощутил его раздражение, что придраться не к чему, а затем Прячущийся-в-Тени, взмахнув хвостом, уселся рядом с ним.

«Это хороший наблюдательный пост, – через несколько мгновений неохотно признал младший разведчик. – Вид отсюда даже лучше, чем я ожидал, Лазающий-Быстро. А жилище двуногих больше, чем я думал»

«Оно большое», – согласился Лазающий-Быстро, напоминая себе, что трудно судить о размере чего-либо по одному только отчету другого разведчика. Певицы памяти могут показать другим из Народа все, что видел разведчик, но было сложно оценить размер, не прибегая к сравнениям. Вот только сделать точную оценку возможно будет лишь когда двуногие покинут это место, пока же золотолистый гигант отбрасывает здесь тень, а эти деревья что угодно заставят выглядеть маленьким по сравнению с ними.

«Зачем им такие большие жилища?» – поинтересовался Прячущийся-в-Тени, и Лазающий-Быстро взмахнул ушами.

«Я и сам удивился, – признал он, – и пока не нашел удовлетворительного ответа на этот вопрос. Даже с их инструментами, потребовался труд более чем десятка двуногих, чтобы построить его. Я много дней наблюдал за ними, и когда они закончили, они просто ушли. Это произошло за три руки дней до прихода новых двуногих, и даже сейчас их здесь лишь трое»

«Я знаю, ведь это было в твоем отчете, но теперь, когда я вижу насколько это жилище велико, это кажется еще более странным»

Лазающий-Быстро мягко усмехнулся, забавляясь растерянности в мыслеголосе другого разведчика, но быстро успокоился.

«Если я не ошибся, меньший из двуногих пока еще детеныш, – сказал он. – Я, конечно, не уверен, но видимо что-то случилось с братьями и сестрами по помету этого детеныша. Может, из-за этого их жилище такое огромное? Если они потеряли детенышей уже после того, как определились с размерами…»

Прячущийся-в-Тени ничего не сказал, но Лазающий-Быстро ощутил его понимание… и сочувствие потере двуногих, что позволило Лазающему-Быстро думать о нем чуть лучше.

«Странно, что они живут так далеко от остальных, – через мгновение сказал Прячущийся-в-Тени. – Зачем супружеской паре и их детенышу строить жилище так далеко от других представителей их вида? Ведь из-за этого они не смогут общаться с другими двуногими! Конечно, если они могут общаться»

«Мне кажется, что они все же как-то общаются, – задумчиво ответил Лазающий-Быстро. – Двуногие, расчистившие поляну и построившие жилище, безусловно, должны были общаться, чтобы так быстро делать много разных дел!»

Прячущийся-в-Тени обдумал это, вспоминая песню памяти о первой встрече Лазающего-Быстро с двуногими.

Клан не был слишком встревожен появлением первой летающей штуки, из которой вышли двуногие, чтобы расчистить поляну, ибо другие кланы, территория которых уже подверглась вторжению, предупредили их, чего стоит ожидать. Двуногие могли быть опасными, и они меняли все вокруг себя, но они не походили на клыкастую смерть или снежных охотников, которые зачастую убивали без разбору или в собственное удовольствие. Разведчики и охотники, такие как Лазающий-Быстро, наблюдали за теми первыми двуногими, затаившись под прикрытием листвы высоко на деревьях. Пришельцы принесли с собой странные вещи. Некоторые блестели или мигали огоньками, другие стояли на длинных ногах, их переносили с места на место и глядели сквозь них. Кроме того, двуногие вбивали колышки из странного не-дерева в землю. Певицы памяти Яркой Воды изучили песни других кланов и пришли к выводу, что все это какие-то орудия. Лазающий-Быстро не собирался оспаривать их заключение, но, тем не менее, орудия двуногих были столь же не похожи на топорики и ножи Народа, сколь материал из которого они были изготовлены не походил на кремень, дерево или кость которые использовались Народом.

Все это объясняло, почему за двуногими следовало наблюдать очень внимательно… и в полной тайне. Представители Народа были невелики, но быстры и умны. Их топорики, ножи и владение огнем давали им возможности недоступные более крупным, но менее умным созданиям. Но самый мелкий двуногий превосходил ростом Народ больше чем вдвое. Даже если бы их орудия были не лучше имевшихся у Народа (а Лазающий-Быстро знал, что они намного, намного лучше), их больший размер должен был сделать их более эффективными. Хотя пока не было оснований считать, что двуногие представляют собой угрозу для Народа, но не было и оснований для обратного. Поэтому, Народу, несомненно, повезло, что за двуногими было так легко шпионить.

«Ну, хорошо, – наконец, неохотно сказал Прячущийся-в-Тени, – может, они и могут как-то общаться. Но как ты сам сообщал, Лазающий-Быстро, они действительно мыслеслепы. – Младший разведчик тревожно прижал уши.– Это то, что в них сложнее всего понять. И это меня… беспокоит»

Лазающий-Быстро удивился. Такого признания – или понимания – он не ожидал от Прячущегося-в-Тени. То, что другой разведчик так точно укажет на двуногих как на новый и страшный опыт для Народа.

Хоть их видели и не впервые, но они заставили понервничать многих из Народа. После появления двуногих двенадцать смен сезонов назад певицы памяти каждого клана отправили свои песни как можно дальше, охватывая весь Народ. Они искали у всех кланов любую песнь, которая могла бы рассказать – хоть что-нибудь – об этих странных созданиях и том, откуда они пришли… или хотя бы зачем.

Ответов на эти вопросы не нашлось, но певицы памяти кланов Танцующей Синей Горы и Быстро Бегущего Пламени припомнили очень старую песню – возрастом почти в две сотни смен сезонов. Она ничего не объяснила о происхождении и целях двуногих, но рассказала о самой первой встрече Народа с ними – давным-давно разведчик, принесший певицам свой отчет, видел, как они спустились с самого неба в блестящей яйцеобразной штуке.

«Я часто жалею, что разведчики клана Танцующей Синей Горы не были чуть-чуть менее осторожными, когда двуногие впервые посетили нас, – признался Лазающий-Быстро Прячущемуся-в-Тени. – Возможно, тогда, за время прошедшее с их первого появления и до их возвращения, мы смогли бы догадаться, чего же хотели двуногие – или как вообще нам следует вести себя с ними»

«И, возможно, весь Народ в мире был бы уничтожен, – ответил Прячущийся-в-Тени. – Хотя, – сухо добавил он, – случись так, по крайней мере, мы бы не решали сейчас, что же с ними делать»

Лазающий-Быстро разрывался между желанием стукнуть Прячущегося-в-Тени и желанием рассмеяться, но, опять-таки, у него было свое мнение.

Лично он полагал, что те, первые, двуногие были разведчиками, подобно ему самому. Безусловно, отправить вперед разведчиков было разумным шагом. Любой клан поступил бы также, задумав расширить свою территорию или откочевать на другое место. Но, в этом случае, почему же прошло столько времени до появления переселенцев? И почему двуногие разбрелись столь редко?

Только вряд ли Прячущемуся-в-Тени интересно, как же двуногие общаются между собой – и общаются ли вообще. Лазающий-Быстро признавал, что если они общаются, то их способ общения должен быть совершенно отличен от способа Народа. В частности, поэтому многие наблюдатели полагали, что двуногие отличаются от Народа во всех отношениях, не только размером, формой или используемыми инструментами. В конце концов, именно способность общаться сделала Народ народом. Только немыслящие создания – такие как клыкастая смерть, или снежный охотник, или те на кого охотился сам Народ – жили сами по себе. Значит, если двуногие не только мыслеслепы, но и стараются избегать себе подобных, они просто не могут быть народом.

Но Лазающий-Быстро с этим не соглашался. Он не мог связно объяснить почему, даже самому себе, но все равно был убежден, что двуногие были народом – хотя бы в каком-то смысле. Они увлекли его, и он слушал песню о первом прибытии двуногих с их яйцом снова и снова, потому что все еще пытался понять чего же они хотели, и потому что даже сейчас эта песня доносила обертоны чего-то, что он и сам почувствовал в двуногих, за которыми наблюдал.

Прячущийся-в-Тени неправ, подумал он. Разведчики Танцующей Синей Горы должны были быть менее осторожными.

Тем не менее, хоть он так думал, он понимал, что это было неразумно. Возможно, со временем разведчики и попытались бы приблизиться к пришельцам, если бы не попытка клыкастой смерти пообедать одним из двуногих.

Народ не любит клыкастую смерть. Эти гигантские создания внешне во многом похожи на Народ (только гораздо крупнее), но, в отличие от них, совсем не умны. Но при их размерах им и нет нужды быть умными. Клыкастая смерть – это самый крупный, сильный и смертоносный хищник мира. В отличие от Народа, они зачастую убивают просто для развлечения и не боятся ни одного из живущих созданий… за исключением Народа. Клыкастая смерть не упустит случая съесть одинокого разведчика или охотника, если тот будет достаточно глуп, чтобы дать себя поймать на земле, но даже клыкастая смерть не приблизится к сердцу владения какого-либо клана. Величина не спасет ее, когда весь клан обрушится с деревьев на нарушителя.

Однако, клыкастая смерть, покусившаяся на двуногого, обнаружила тем самым еще одно существо, которого ей стоило бы опасаться. Никто из наблюдателей Народа раньше не слышал ничего подобного оглушительному «Крррак!» изданному трубообразным предметом в руках двуногого. Уже прыгнувшая клыкастая смерть сделала сальто, рухнула на землю и осталась лежать без движения, истекая кровью из сквозной раны.

Преодолев первоначальный шок, видевшие это разведчики пришли в бурный восторг от постигшей клыкастую смерть судьбы. Однако чтобы ни убило ее одним ударом, оно, конечно, могло убить и представителя Народа, и, в результате, было принято решение продолжать избегать двуногих до тех пор, пока не удастся узнать о них побольше. К сожалению, разведчики еще продолжали прятаться, когда, примерно через четверть смены сезонов, двуногие разобрали свои странные квадратные жилища, забрались в свое яйцо и снова исчезли в небе.

Все это происходило давным-давно, и Лазающий-Быстро сожалел, что никто тогда не узнал о них больше, прежде чем они ушли.

«Я тоже часто жалею, что мы не узнали больше, когда двуногие только прибыли в тот раз, – сказал Прячущийся-в-Тени, словно он читал мысли Лазающего-Быстро, а не только ощущал его эмоции. – Но все же, я думаю, что нам повезло, что разведчики Танцующей Синей Горы увидели, как легко они убили клыкастую смерть. Да что говорить, нам повезло, что певицы памяти смогли вспомнить такую старую песню!»

«В этом ты абсолютно прав, Прячущийся-в-Тени», – согласился Лазающий-Быстро, хоть и далеко не со всем высказанным младшим разведчиком он был согласен. Фактически, он был уверен, что судьба клыкастой смерти напугала тогдашний Народ и, к несчастью, заставила избегать встреч. Повезло, что песня сохранилась с тех незапамятных времен, особенно учитывая, что она была не из тех песен, что важны Народу постоянно, каждую смену сезонов с момента их первого исполнения.

Но песня только усиливала разочарование Лазающего-Быстро, заставляла со все большим интересом изучать двуногих. Он слушал эту песню снова и снова, потому что все еще пытался понять чего же они хотели, и потому что даже сейчас эта песня доносила обертоны чего-то, что он и сам почувствовал в двуногих, за которыми наблюдал.