Легенда о Монтрозе

Вальтер Скотт

ЛЕГЕНДА О МОНТРОЗЕ

Глава I

Это было во время политических смут в Шотландии. В один поздний летний вечер, по узкому горному проходу пробирался верхом в Пертшайр какой-то знатный молодой джентльмен, в сопровождении двух слуг, из которых один вел навьюченную лошадь. Дорога шла вдоль озера, то между высоких деревьев, то среди скал. Молодой человек, не обращая никакого внимания на необыкновенно живописную местность, ехал рядом, то с одним, то с обоими слугами, горячо и дружески разговаривая с ними. Предметом разговора служили готовность предводителей местных кланов принять участие в междоусобной войне. Во время такого разговора путники увидали на некотором от себя расстоянии всадника, спускавшегося к ним на встречу. Заходящие лучи солнца ярко играли на его каске и латах и доказывали, что он вооружен по военному.

Путники увидали на некотором от себя расстоянии всадника.

— Надо узнать, кто это и куда едет, — проговорил молодой человек и, пришпорив лошадь, поскакал навстречу к всаднику.

Всадник, увидав скачущих к нему людей, придержал лошадь и тихим шагом стал подъезжать к ним. Под воином был превосходный вороной конь, без труда поднимавший тяжело вооруженного и точно приросшего к седлу всадника. На голове у воина блестела лакированная каска с плюмажем, а латы на груди были такие твердые, что казалось, могли вынести какой угодно ружейный выстрел. Под латами виднелось кожаное платье. Воин был вооружен и саблей, и кинжалом, и ружьем, и пистолетом.

Наружность у незнакомца была воинственна, и вполне соответствовала его вооружению. Это был человек лет сорока, очевидно давно, знакомый с военным делом, что называется, служака, которому довелось на своем веку увидать не одно сражение и вынести не одну рану. Остановившись шагах в тридцати от трех кавалеристов, он приподнялся на стременах, как бы для того, чтобы хорошенько рассмотреть незнакомцев и проникнуть в их намерения. Взяв в правую руку ружье, он по-видимому решился, в случае нужды, защищаться до последней капли крови. Хотя противная сторона превышала его численностью, но зато только один молодой человек, одетый в богатое платье полувоенного покроя, был хорошо вооружен, слуги же его были в простых полукафтанах из толстого сукна, и все вооружение их ограничивалось саблями и пистолетами.

Осмотрев воина, молодой человек предложил самый обыкновенный в то время вопрос:

— За кого вы?

— Нет, сначала скажите, за кого вы? — отвечал воин, — тому, кто сильнее, следует первому объявлять свой лозунг.

— Мы за Бога и за короля Карла, — отвечал молодой человек. — Ну, теперь говорите вы.

— Я за Бога и за свое знамя, — отвечал воин.

— А какое ваше знамя? — спросил молодой человек. — Говорите яснее, за кого вы — за дворян или за круглоголовых, за роялистов, или за конвентистов?

— Сэр, — отвечал всадник, — воину или искателю счастья лгать не приходится, и потому я по правде скажу вам, что сам не знаю — за кого я, так как еще не решил, чью сторону мне принять.

— Надо думать, — возразил молодой человек, — что когда вопрос идет о чести и религии, то всякий благородный человек не станет колебаться долго, чью сторону ему принять.

— Если вы, сэр, говорите это с тем, чтобы оскорбить меня или задеть мое достоинство, — вскричал всадник, — то я сейчас же готов разделаться с вами кровью, хотя я один, а вас трое. Но если вы говорите это просто в виде логического рассуждения, которому я когда-то учился в Маршальской школе в Абердине, то пожалуй я готов логически же доказать вам, что намерение мое не мешаться до известного времени в настоящие смуты говорит лишь о благоразумии человека, служившего под победоносными знаменами Густава Адольфа, северного льва, и многих других храбрых полководцев различных наций.

Молодой человек, перекинувшись несколькими словами с своими спутниками, снова обратился к незнакомцу:

— Очень бы мне хотелось, сэр, — продолжал он, — переговорить с вами об этом предмете. Признаюсь, я стал бы гордиться, если бы мне удалось склонить вас на нашу сторону. Я еду теперь в один знакомый дом, неподалеку отсюда; если бы вы поехали со мною туда, то нашли бы там покойный ночлег, а на следующее утро, если мы не сойдемся, то вы могли бы отправиться на все четыре стороны.

— А кто же мне поручится в моей безопасности? — спросил осторожный воин. — Не зная фамилии своего поручителя, угодишь пожалуй и в западню.

— Я граф Ментейт, — отвечал молодой человек, — и могу сказать, что на мое честное слово вы можете положиться.

Воин закинул на спину ружье и отдав честь по военному, подъехал к графу.

— Можно ли не верить вашему сиятельству? — отвечал он, — а я с своей стороны обещаю вам быть boncamarado в aureo otio, т. е добрым товарищем в золотом досуге, равно как и в опасности до тех пор, пока мы будем вместе. Надо думать, что в настоящее смутное время вы не сочтете это лишним. Теперь голова целее в стальной каске, чем в мраморном дворце.

— Я глубоко ценю ваши услуги, — отвечал граф, — но надеюсь, что вам не придется выказывать вашей храбрости там, где мы будем. Мы едем просто в дружеский дом.

— Я очень благодарен вашему сиятельству за приглашение, — отвечал воин, — и надо правду сказать, что без вас я не знал бы, где мне и моему бедному коню привелось бы провести сегодняшнюю ночь.

Сказав это, он погладил своего коня.

— Но позвольте же и мне узнать, — сказал граф, — с кем свел меня счастливый случай?

— Меня зовут Дольгетти, — отвечал воин, — ротмистр Дугальт Дольгетти из Друмтвакета. Фамилию мою вы могли встретить в шведских и немецких газетах. Отец мой промотал прекрасное имение, и я, кончив курс в Маршальской школе в Абердене в восемнадцать лет, мог только искать счастья в германских войнах. У старого генерала Лесли я изучил военный устав и приобрел привычку стоять по восьми часов на карауле, не снимая лат.

— Вы конечно бывали и в жарких битвах? — спросил граф.

— Разумеется, граф! Кто принимал участие при взятии Франкфурта, Шпангейма и Нюренберга, тот несомненно должен иметь понятие об осадах, штурмах, вылазках и траншеях, — отвечал Дольгетти.

— Позвольте узнать, каким чином вознаграждены вы за ваши доблестные военные заслуги?

— Чином ротмистра или командира роты, — отвечал Дольгетти. — После смерти непобедимого Густава я решился выйти из шведской службы и поступил к Валленштейну в ирландский полк Вальтера Бутлера. Служа у Густава, я во все время службы не видал у себя в кармане и двадцати далларов, разве только после какой-нибудь победы, штурма или взятия города, когда опытному искателю счастья редко не удастся поживиться.

— К лучшему ли вам послужил переход к Валленштейну? — спросил граф.

— Все равно, совершенно все равно, — отвечал ротмистр, — ну да ведь того, чего не получишь с начальства, можно с избытком получить с обывателей.

— Что же вас заставило бросить службу у Валленштейна?

— Несправедливость, граф. Я был наказан полковником Бутлером за дуэль — суровее, чем мой противник. Это так меня взбесило, что я перешел на службу к испанцам.

— Надеюсь, вы наконец остались довольны этой переменой? — спросил граф Ментейт.

— В благодатном крае, на юге, квартиры были чудные и жалованье испанцы платили аккуратно, — отвечал Дольгетти. — Можно было понежиться на просторе.

— Неужели вы покинули и эту службу?

— Покинул. Испанцы слишком горды и нетерпимы в религиозном отношении.

— И вы снова перешли в другую службу?

— После этого я перепробовал службу в двух или трех государствах, и затем узнав, что и на родине что-то заваривается, я тотчас же бросил службу у мейн-герров и притащился сюда, чтобы предложить моим соотечественникам свой опыт и свои военные познания. Вот, ваше сиятельство, краткое описание моей жизни.

Дорога тут сделалась узкою, и ротмистр поехал вперед, а граф начал говорить о чем-то с своими слугами, и затем снова догнав его, с видимым удовольствием продолжал начатый разговор.

— Надо думать, — сказал он, — что воин, служивший у Густава, не будет колебаться в выборе знамени, и у себя на родине примет сторону короля Карла, а никак не возмутившихся против него партий.

— Справедливо изволите рассуждать, граф, — отвечал Дольгетти, — конечно мне следовало бы быть одинакового с вами мнения, но с тех пор, как я приехал в Шотландию, я всего достаточно наслышался, и пришел к тому убеждению, что свободному воину надо принять ту сторону, которую он найдет для себя наиболее выгодной. «Верность королю», говорите вы, «свобода», кричат на другом конце улицы. «Король!» кричит один, «парламент!» взывает другой. «Монтроз!» слышится здесь, «Аржайль!» раздается там. «Сражайтесь за епископа!» «Стойте за церковь!» Все это вам кричат люди хорошие, а кто из них более прав — сказать мудрено.

— Если права различных партий кажутся вам равносильными, ротмистр, — возразил граф, — то скажите мне, какие условия могут склонить вас при выборе партии на нашу сторону?

— Два, очень естественные в моем положении условия, — отвечал Дольгетти. — Прежде всего я намерен служить той партии, которая будет выше ценить мою службу, а затем, само собою разумеется, щедрее вознаградит меня за нее. Но, признаться сказать, граф, мне заманчивее было бы служить в регулярном войске конвента, чем с дикими горцами.

— Объяснитесь — почему? — сказал граф.

— С удовольствием, граф, — отвечал ротмистр Дольгетти. — Говорят, что здесь в горах хотят организовать войско на защиту короля. Ну, а вы ведь знаете нравы наших горцев? Хотя они народ здоровый и храбрый, но совершенно грубый; и если бы я взялся обучать эту дикую толпу с их волынками, то разве они поняли бы меня? Если бы я стал обучать их военному делу, то какой бы дождался благодарности? — никакой. Разве пырнул бы кто-нибудь кинжалом в горло.

— Мне кажется, Андерсон, — сказал граф, обращаясь к одному их своих слуг, — вы могли бы убедить ротмистра, что нам нужны опытные офицеры, пользоваться наставлениями которых мы очень бы желали.

— С позволения вашего сиятельства, — снимая шапку, сказал Андерсон, — смею заверить, что когда мы соединимся с ирландской пехотой, которая должно быть уже перебралась на наш берег, — нам очень будут нужны опытные офицеры для обучения новобранцев.

— А я очень, очень желал бы такого рода службы, — отвечал Дольгетти, — ирландцы славный народ, мне случалось драться рядом с ними.

— Если вы согласитесь принять сторону короля, — сказал граф Ментейт, — то во всяком случае я могу обещать вам команду над ирландцами.

— Но главное мое условие остается нерешенным, — заметил Дольгетти. — Хотя настоящему воину и стыдно постоянно говорить о деньгах, и надо саблею доказывать, что честь выше денег, но всякому благоразумному человеку необходимо знать, сколько он будет получать за службу из ваших сумм? Все говорят, что у конвентистов есть деньги, а у вас их нет. Правда, что горцев удовлетворить легко: стоит только дозволить им уводить стада; но ведь мне нельзя содержать себя таким образом на службе.

— Если позволите, ваше сиятельство, — почтительно заметил Андерсон, — то я отвечу ротмистру. Ему вероятно хочется знать, откуда возьмем мы денег на жалованье? По моему глупому рассуждению источники доходов равно открыты как нам, так и конвентистам. Они грабят страну, как им заблагорассудится, и мы можем делать тоже самое, и этим способом содержать свое войско. Король, конфискуя имения, может жаловать их людям достойным, и таким образом те, кто станет на сторону круглоголовых, будут может быть правильнее получать жалованье, а кто станет под знамена короля, тот, если посчастливится, откроет себе путь в рыцари, лорды или графы.

— Служили вы когда-нибудь в военной службе, товарищ? — спросил Дольгетти Андерсона.

— Немного, во время настоящих смут, — скромно отвечал Андерсон.

— Признаюсь, ваше сиятельство, — продолжал Дольгетти, — слуга ваш отличается тонким понятием о военном деле, хотя опытностью похвалиться не может, и при этом немного горяч, потому что, не убивши зверя, продает его шкуру. Впрочем я подумаю о вашем предложении.

— Подумайте, ротмистр, — сказал граф, — целая ночь к вашим услугам, да и к тому же — после хорошего ужина, который мы вам доставим.

— Да, недурно теперь поужинать, — отвечал ротмистр, — признаюсь, у меня с самого утра ровно ничего не было во рту, а овсяный пирог, который мне удалось заполучить, я разделил с своим конем.

Глава II

Вскоре путники подъехали к замку Дарнленварату, видневшемуся между густых и высоких елей. Кругом замка шла низкая ограда, внутри которой помещались службы. Подъехав к замку поближе, путешественники заметили следы недавно устроенных укреплений, необходимость в которых вероятно была вызвана настоящим смутным временем. Ворота в стене оказались на запоре, и только после долгих переговоров два горца отворили одну половину для проезда гостей. Из замка тотчас же выбежали слуги. Одни приняли лошадей, а другие предложили проводить гостей в замок. Дольгетти отказался от предложения доставить лошадь в конюшню.

— Я привык, дорогие друзья, — сказал он, — сам ходить за своим Густавом, названным мною так в честь моего непобедимого начальника Густава Адольфа. Мы с ним закадычные друзья.

Граф Ментейт и его спутники не так были внимательны к своим коням, и предоставив их прислуге, сами вошли на темно-желтое крыльцо, где на скамейке стояло высокое ведро с пивом, а подле лежало два-три деревянных ковша. Граф Ментейт, зачерпнув ковш, без дальнейших церемоний осушил его весь до дна и передал Андерсону, который предварительно ополоснул ковш, и потом уже выпил пива.

— Какой привередник! — заметил один горец. — Он не может пить после своего господина!

— Я вырос во Франции, — отвечал Андерсон, — и там никто не пьет после другого, не выполоскав посуды.

Граф вошел в залу, куда за ним последовали оба его спутника. Зала была низкая, каменная, со сводами и с камином в переднем углу, где пылал сильный огонь от горевшего торфа, разливая мрачный полусвет под сводами большой сырой комнаты. По стенам залы висело множество всевозможного оружия, а посреди стоял большой дубовый стол. Для графа Ментейта, расторопные слуги поспешили уставить его молоком, маслом, сыром, кувшинами с пивом и жбанами с водкою. Между приборами было оставлено значительное расстояние для отличия между господином и его прислугою. Пока готовили закуску, граф стоял около самого камина, а свита его неподалеку от него.

— Ну, что скажете вы, Андерсон, насчет нашего спутника? — спросил граф Ментейт.

— Молодец! — отвечал Андерсон, — если только все, что он рассказывает о себе — правда. Я думаю: если бы у нас было десятка два таких офицеров, то они отлично выправили бы наших ирландцев.

— Не могу с вами согласиться, Андерсон, — отвечал граф. — Мне кажется, что этому человеку чужая кровь придала только аппетита, и он вернулся на родину оттого, чтобы пресытиться кровью соотечественников. Эти наемщики позорят шотландцев. Честь для них пустое слово, и они сражаются за ту сторону, которая им больше платит.

— Извините, ваше сиятельство, — сказал Андерсон, — я советовал бы вам в настоящем случае умерить порывы вашего негодования. Ведь мы не можем обойтись без подобных людей, хотя они и небезукоризненны.

В эту минуту в залу вошел высокий, статный горец. Богатое вооружение, перья на шляпе и твердая, самоуверенная походка показывали, что это человек высокого звания. Задумчиво подошел он к столу, даже не ответив графу на его приветствие.

— Теперь с ним не надо говорить, — шепнул дворецкий. — Его ум омрачен.

Горец отошел от стола и, опустившись на стул подле камина, устремил взор в его красное пламя и задумался. Кругом все молчали.

— Не говорил ли я, — вдруг вскричал горец, обратившись к слугам, — что приедут четверо, а здесь в зале всего только трое!

— Вы говорили правду, Аллан, — сказал старый горец, — четвертый сейчас придет. Он с головы до ног закован в железо Где прикажете поставить ему прибор — с господами, или в конце стола, со свитой?

Граф молча указал на место рядом с собою.

— Да вот и он, — сказал горец Дональд, видя вошедшего Дольгетти. — Неугодно ли господам закусить, а тем временем вернутся с гор наши охотники с приезжими английскими дворянами.

Капитан Дольгетти опустился на стул, стоявший рядом со стулом графа, скрестил на груди руки и прислонился к спинке его. Андерсон с товарищем почтительно стояли поодаль и ждали позволения сесть. Слуги замка, горцы, под надзором Дональда начали разносить кушанья легкой закуски, или же стояли позади стульев в ожидании приказаний господ. В это время Аллан вдруг встал, и взяв из рук одного горца свечу, поднес ее к самому лицу Дольгетти и стал пристально рассматривать его.

— Черт возьми! — проговорил недовольный Дольгетти, — я постараюсь запомнить лицо этого господина.

В эту минуту Аллан быстро отскочил в конец стола и стал рассматривать лицо Андерсона и его товарища. Затем, постояв с минуту в раздумье, он вдруг схватил за руку Андерсона и увлек его к почетному месту в другой конец, где заставил его сесть, после чего он ухватил также бесцеремонно Дольгетти и перетащил его к противоположному концу стола. Обидевшись такой вольностью, ротмистр хотел постоять за себя, но горец оказался настолько сильнее его, что воин зашатался и, отлетев на несколько шагов, грохнулся на пол. Вскочив на ноги, Дольгетти выхватил саблю и кинулся на Аллана, но граф тотчас же бросился к ним и прошептал обиженному воину:

— Он помешан! Он помешан! С ним нельзя драться.

— Если он, как вы говорите «non compos mentis», — отвечал ротмистр, — то и делу конец! От помешанного нельзя требовать благоразумия. Жаль, что такой силач не в своем уме.

Гостя заняли прежние места, а Аллан, усевшись около камина, погрузился в глубокую задумчивость.

— Так лорд на охоте с приезжими английскими лордами? — спросил граф.

— Точно так, наш лорд на охоте вместе с сэром Мусграфом и Хэлем.

— Вот как! — вскричал граф, переглянувшись с своими слугами. — А мне их-то и надо видеть.

— Ну, а мне так вовсе не хотелось бы их видеть, — возразил Дональд, — они приехали разорить нас.

— Неужели вам жаль лишнего кусочка мяса и лишней бутылки вина? — спросил граф.

— Дело вовсе не в этом, — продолжал Дональд. — Дело идет о пари.

— О пари? — с удивлением повторил граф.

— Так как вы друг и родственник нашего господина, то нам нечего от вас скрываться, — продолжал Дональд. — Когда наш лорд был в Англии, то он был приглашен в гости к сэру Мусграфу, и там на стол перед ним поставили восемь больших подсвечников из чистого серебра. Говорят, что англичане при этом начали подшучивать над лордом, говоря, что он не видывал подобных подсвечников на своей бедной родине. Лорд рассердился и до того забылся, что начал клясться, говоря, что даже в его собственном замке найдутся такие подсвечники, каких англичане никогда не видывали. Но лучше бы наш лорд поудержался, потому что ловкие англичане сейчас же поймали его на слове и предложили пари в две сотни марок. Лорд наш пари принял, и сегодня придется ему выплатить его.

— Да, судя по тому, на сколько мне известно ваше фамильное серебро, ваш лорд должен пари проиграть, — сказал граф.

— Можете быть в этом уверены, ваше сиятельство, — сказал Дональд. — Я советовал нашему лорду засадить этих англичан в башню и держат их там до тех пор пока они не откажутся от пари.

Аллан, быстро вскочив, подбежал к Дональду и громовым голосом закричал: