"Горы - и столько покоя над ними..."
Горы - и столько покоя над ними, Если они далеко. Свыклась душа моя с мыслью о схиме, Но принимать нелегко. Будь я иным - верно, было б иначе. С этим я жизнь и пройду. Словно глаза поднимаю незряче На незнакомых в саду. Кто там? Не знаю. Но веет от сада Миром, которого нет. И отвожу, не сводя с нее взгляда, Книгу, где канул ответ. (Перевод А. Гелескула) "Отринул я грехи былой судьбы..."
Отринул я грехи былой судьбы, Отринул я грехи былой мечты. Настал мой час - и отлетел, дабы Я в счастье не изведал полноты. Свое былое, словно груду хлама, Отринул я, спеша по той дороге, Где остановка - маленькая драма, Где спутник - отступленье в монологе. Отринул я бесцельное былое - Как будто путешествовал в плаще, И скинул плащ на беспощадном зное, И бросил, чтобы не влачить вотще. (Перевод С. Александровского) "Хочу заснуть. Зову ли смерть со стоном..."
Хочу заснуть. Зову ли смерть со стоном, И какова она? Но будь судьба хоть верой, хоть законом, Она мне не страшна. Хочу лугам оставить отдаленным Свою земную суть, Безмолвным беспредельностям зеленым Любовь мою вернуть. Хочу я жизнь создать в воображенье, Похожую на бред, И промотать ее без сожаленья В мечтах, где боли нет. Хочу я все разрушить во вселенной И, подводя итог, Разрозненное сочленить мгновенно С тем, что являет рок. Хочу я быть в грядущем коронован - Король небытия, Где мой неколебимый трон основан, Где скипетр - жизнь моя. (Перевод М. Березкиной) "Я знаю, южнее полуденной дали..."
Я знаю, южнее полуденной дали Лежат неизведанные острова. Пейзажей таких на земле не видали, Там бархатным тканям подобна трава. Я знаю, деревья, что смотрятся в море, Кораллы и горы - той жизни черты - Как отсвет любви в угасающем взоре, Как преображенье вечерней мечты. Я знаю, там ветви висят онемело, Но ветер пронесся, слегка их задев. И мысль дуновеньем ко мне прилетела: Любовь - это ветра немолчный напев. Да, знаю я, отсвет прекрасный и зримый Немыслимый, призрачный сон наяву. . Он есть, он имеет предел ощутимый, Он брезжит во мне, оттого я живу. Да, знаю, я знаю все это, и даже, Что все невозможное - именно там. Мне видится свет, что рисует пейзажи, И по морю путь к этим дивным местам. (Перевод М. Березкиной) "Лазурен, изумруден и лилов..."
Лазурен, изумруден и лилов В закатный час, в багряности сусальной, О море, твой изменчивый покров, Порою - взвихренный, порой - зеркальный; В годину старости печальной Зову тебя в душе, простор морской, - Пусть нет к тому причины никакой. Для капитанов и для моряков - Один причал в воде глубин стоячей, Где спят они, наперсники веков, Забвения и горькой неудачи. Лишь для немногих все иначе, Когда взнесет валы простор морской И прогремит о них за упокой. Я грежу... Море - попросту вода, Окованная сумрачным экстазом, - Он, как стихи, приходит иногда, Уходит вновь, послушен лунным фазам. Но если слушать - с каждым разом Бормочет все ясней прибой морской: Он лишь отлива жаждет день-деньской. Что есть душа? Чему она дана, Дана ли вообще, по крайней мере? Тревожна мысль, но истина темна. В пустой простор отворены ли двери? О греза, дай прийти мне к вере, Что если не внимать волне морской, То к сердцу снидут благость и покой. Вы, капитаны пролетевших лет, Вы, боцманы, - к которой смутной цели, Мелодии неведомой вослед Сквозь океаны кочевать посмели? Быть может, вам сирены пели, Но встречи не судил простор морской С сиренами - лишь с песней колдовской. Кто посылал вам из-за моря весть, Тот все предвидел, несомненно зная, Что не один лишь зов богатства есть Для вас и не одна алчба земная, Но жажда есть еще иная - Желанье вслушаться в простор морской И вознестись над суетой мирской. Но если истину проведал я, Что суть одна и в вас и в океане, И мысль о вас - превыше бытия, А за пределом самой тайной грани - Душа, которую заране Вместить не в силах весь простор морской, К чему томлюсь сомненьем и тоской? Пусть в аргонавта превратится дух, Пусть ноше древней я подставлю плечи И песне прежней мой внимает слух, Пусть донесутся звуки издалече Старинной португальской речи, - Ее от века слышит род людской В извечном шорохе волны морской! (Перевод Е. Витковского) "Чуть брезжит в предвестье рассвета..."
Чуть брезжит в предвестье рассвета У самой небесной кромки, Окрашенной негустой, Редеющей чернотой, Мерцанье студеного цвета, Рассеявшее потемки. Где сумрак пепельно-синий Разлился по небу незримо, Окутала вялая дрема Восточный край окоема. Безветрие утренней стыни В пространстве едва ощутимо. Но я в полудреме неверной Не чувствую утренней дрожи, Зари не жду приближенья В пустыне уединенья, Лишь чувствую, как безмерна Душа, пустынная тоже. Напрасно рассвет наступает, Ведь ночь провожу без сна я, Как те, в ком сердца глубины Не истиной живы единой, В ком жизнь себя отрицает, Кто любит, любви не зная. Напрасно небо, напрасно Сквозит бирюзой ледяной, Пепельно-зеленоватой. Каким же чувством объята Душа, что ко мне безучастна, Ночью смертельно больной? (Перевод М. Березкиной) "Я слушал мудрецов ученый спор..."
Я слушал мудрецов ученый спор, Я опровергнуть мог весь этот вздор, Но предпочел вино в тени пригубить И молча слушать чуждый разговор. Правитель правит, потому что он, Худой ли, добрый, править вознесен. Как мы велики в час благоприятный И как смиренны, покидая трон. Зачем нужны величие и власть? Владыку тоже доведется класть Во гроб - и век людской совсем недолог, И бедность - быстротечная напасть. (Перевод С. Александровского) Совет
То, что видишь во сне, окружи частоколом, Сад устрой, оборудуй дорожки к жилью, А затем, возле самых ворот, впереди, Посади и цветы - пусть по краскам веселым Опознают зеваки усадьбу твою. Там, где зрителей нет, ничего не сади. Делай клумбы у входа как можно богаче, На парадный фасад не жалей красоты, За порядком приглядывай ночью и днем. Но на заднем дворе все да будет иначе: Пусть покроют его полевые цветы И простая трава разрастется на нем. Защитись от реальности жизнью двойною, Не давай покушаться на тайны твои, Ни морщинкой не выдай на гордом челе, Что душа твоя - сад за высокой стеною, Но такой, где одни сорняки да репьи И сухие былинки на скудной земле. (Перевод Е. Витковского) "В расплесканной пучине злата..."
В расплесканной пучине злата, В предощущенье мертвой мглы, В непрошеном огне заката И золоте золы, В разливе зелени безгласной, В золотоносной тишине - Я помню. Ты была прекрасна, Ты все еще во мне. Перед разлукой неизбежной Лицо еще хоть раз яви! Ты - словно ветерок прибрежный, Ты - слезы о любви. Непостижимая утрата, Где сновиденье вторглось в явь. Но все небывшее когда-то На память мне оставь: Любви не преступлю запрета, Я знаю, мыслью ни одной - Но да не снидет час рассвета К томленью тьмы ночной. (Перевод Е. Витковского) "Системы, идеалы, мифы, сны..."
Системы, идеалы, мифы, сны - Щербинки на поверхности волны Здесь, под причалом, - как клочки бумаги, Судьбой врученные тяжелой влаге; Гляжу на них, гляжу со стороны Глазами равнодушного бродяги. Я нахожу в них радость и ответ На множество болезненных сомнений, - И это я, за столько долгих лет Обретший только тени, только тени, Уставший от надежд, и от сует, И даже от богов, которых нет! (Перевод Е. Витковского) "Ничего не свершив и не зная труда..."
Ничего не свершив и не зная труда, Только грезил бездумно и вяло. Видел, дни мои мимо текли в никуда И усталость во мне нарастала. Юность длилась и длилась, себя пережив, Пережив, все же двигалась дальше. Слабый голос надежды был скучен и лжив, Даже юность устала от фальши. Бесполезных часов неизбежен полет, Дней пустых бесконечно скольженье. Так хоть раз опоздавший всегда отстает, Так ленивый лежит без движенья. Суть моя неподвижно бредет стороной, Видит: я прозябаю без цели. Вечер скуку зеленую льет надо мной, Чьи желанья давно оскудели. Как забытые морем на суше суда, Жизнь ненужная, полупустая. Без надежды позвольте уснуть навсегда, Лучшей книги вовек не читая! (Перевод М. Березкиной) "Ветшает жизнь - покинутая шхуна..."
Ветшает жизнь - покинутая шхуна В пустом порту, где бьет ее волна. Когда же прочь от мутного буруна Уйдет она, с судьбой обручена? Кто окрылил бы плеском полотна Ее снастей оборванные струны И той дорогой вывел из лагуны, Где ждет заря, свежа и солона? Но зыбь тоски защелкнула капканом Плавучий гроб покоящихся сил - И никого, кто б мертвых воскресил. Не слышно ветра в такелаже рваном, В зеленый тлен засасывает ил, А милая земля - за океаном. (Перевод А. Гелескула) "Коль не слетит весна к душе сновидца..."
Коль не слетит весна к душе сновидца В своем сиянье вечном, То где ему, на чем остановиться В скитанье бесконечном? Коль дерево цвести весной не станет, Виденьям вверясь темным - То чем природа мысль мою поманит К свершеньям самым скромным? Нет: пусть легчайший ветер с бескорыстьем Слетит к деревьям сада, Пусть ласково прошелестит по листьям - Вот вся моя отрада. (Перевод Е. Витковского) Наша новая держава
Это - Новая Держава, Будь, о Нация, горда: Раз Держава - значит, слава Ждет тебя, а ты об этом Не мечтала никогда! Всюду радостей навалом. Каждый счастлив быть готов В упоенье небывалом, - Радость столь же вездесуща, Как, допустим, Саваоф. Есть дороги, но при этом Есть еще и Главный Путь, Обеспеченный бюджетом И в грядущее ведущий: Только как с него свернуть? Порт, и пристань, и так далее - Перечислить нелегко. Впрочем, судна "Португалия" Не видать: оно утопло Далеко и глубоко. Есть отряды... Не возропщем И признаемся смелей: Не совсем отряды... В общем - Это, стало быть, название Полицейских патрулей. Зависть, злоба - с буквы строчной: Убедим весь белый свет, Что скорбеть - неправомочно! Есть Союз Единства Нации, Жаль, как раз единства нет. А Империя? Дорогу Пролагает большинство Христианству, значит - Богу, Это делается мягко, - Знать бы только для чего. О, счастливые годины! Совладавши с косной тьмой, Аполлон и Марс едины, Правя сценою Театра (Раньше он служил тюрьмой). К Вере путь тяжел и долог; Нынче вряд ли кто поймет - Где священник, где теолог. На Брехне Вранье женато, Нет надежды на развод. Нас Всевышний не осудит, Наши помыслы чисты! Сплетня, что жратвы не будет. Эскапизм! Возвеселимся! Нынче - на обед мечты! (Перевод Е. Витковского) Антонио де Оливейра Салазар
Антонио де Оливейра Салазар. Три имени - божий дар. Антонио, правда, всего лишь Антонио. Оливейра, ясно, большая олива. Салазар - фамилия, отвлеченный предмет. Положенье, казалось бы, равное. Но то, в чем значения нет, - Имеет значение главное. ... Ох, господин Салазар-то! Весь из сала да из азарта. Если сало кто-нибудь съест Или останется слишком мало Сала, То, кроме азарта, Ни навара, ни фарта. Черт побери! Сало кто-то уплел, да в один присест.. ... Пропусти стаканчик, Бедный наш тиранчик! Тиранчик пить не хочет, Он только зубы точит. Он, как воду, Пьет свободу, Он терзаем жаждой! Так, что на базаре Прячет свой товар торговец каждый. Сущий болванчик Наш тиранчик! Мой-то братанчик Выслан на гвинейские берега. Все расчеты с крестным моим папашей - В Лимоейро, обители нашей, Тут, рядом, за углом. Известно лишь то, что сидит поделом. Но мы начеку! Достоверное произреку: Будет чем утешиться На нашем веку. Ведь наш болванчик, То бишь наш тиранчик, Не то что не выпьет вина стаканчик, Он не пьет ни чайку, Ни кофейку! (Перевод Е. Витковского) Фернандо Пессоа. Перевод с английского
Из сборника "35 сонетов"
1. "Ни взгляд, ни разговор, ни письмена..."
Ни взгляд, ни разговор, ни письмена Нас передать не могут. Наша суть Не может в книгу быть заключена. Душа к душе найти не в силах путь. Бессмысленно желанье: без конца Пытаться о себе сплести рассказ. Как прежде, связи лишены сердца, И сущности души не видит глаз. Меж душами не создадут моста Ни колкость, ни софизм, ни каламбур, Передавая мысль, солгут уста, Рассудок слаб и косен чересчур. Мы - сновиденья, зримые душой, И непостижен сон души чужой. (Перевод Е. Витковского) 2. "Когда б не плотским оком обозреть..."
Когда б не плотским оком обозреть Живую долю прелести земной. Я полагаю, блага жизни впредь Предстанут только ширмой расписной. Непреходящих форм в природе нет, Непостижима Истина извне. Возможно, мир - всего лишь странный бред, Глазам закрытым явленный во сне. Где жизни подтверждение? Нигде. Все - лишь обманный сумрак бытия, И ложь сравнения - в ее вреде Сомнений нет. И ощущаю я Лишь тело, что погрязло в маете, И ненависть души к своей мечте. (Перевод Е. Витковского) 9. "Бездействие, возвышенный удел!.."
Бездействие, возвышенный удел! Бездействую, сгорая со стыда. Сколь сильно бы трудиться ни хотел - Не приступаю к делу никогда. Как лютый зверь, забравшийся в нору, Бездействием томлюсь, оцепенев: Впадаю в безысходную хандру И на нее же низвергаю гнев. Так путнику не выйти из песка, Из ласковых, предательских зыбей: Вотще за воздух держится рука, Она слаба, а мысль еще слабей. Иной судьбы не знаю искони: Средь мертвых дел за днями длятся дни. (Перевод Е. Витковского) 11. "Людские души - те же корабли..."
Людские души - те же корабли, Скользящие по вспененным волнам. Мы тем верней доходим до земли, Чем больше тягот выпадает нам. И если шторм в безумье одичал - Грохочет сердце, наполняя грудь. Чем с каждым часом далее отчал, Тем ближе порт, куда нацелен путь. Мы пожинаем знание с лихвой, Там, где лишь смерть маячила сперва. Нам ведомо - за бездной штормовой Встает небес далеких синева. Черед за малым: чтоб от слов людских Меняли путь громады волн морских. (Перевод Е. Витковского) 14. "Родясь в ночи, до утра гибнем мы..."
Родясь в ночи, до утра гибнем мы, Один лишь мрак успев познать вполне. Откуда же у нас, питомцев тьмы, Берется мысль о лучезарном дне? Да, это звезд слепые огоньки Наводят нас на чуть заметный след, Сквозь маску ночи смотрят их зрачки, Сказать не в силах, что такое свет. Зачем такую крохотную весть Во искушенье небо нам дало? Зачем всегда должны мы предпочесть Большому небу - то, что так мало? Длиннеет ночь, рассудок наш дразня, И в темноте смутнеет образ дня. (Перевод Е. Витковского) 22. "Моя душа - египтян череда..."
Моя душа - египтян череда, Блюдущая неведомый устав. Кто сделал эту роспись и когда, Сработал склеп, поставил кенотаф? Но что б ни значил этот ритуал, Он, несомненно, вдвое старше тех, Кто на Земле близ Господа стоял, Кто в знанье видел величайший грех. Я действо древнее хочу порой Постичь сквозь вековую немоту - Но вижу лишь людей застывший строй И смысла ни на миг не обрету. И память столь же бесполезна мне, Как лицезренье фрески на стене. (Перевод Е. Витковского) 28. "Шипит волна, в пути меняя цвет..."
Шипит волна, в пути меняя цвет, Чтоб пеной стать и на песке осесть. Не может быть, чтоб это не был бред, Но где-то есть же то, что все же есть! Лазурь - ив глубине и в вышине, - Которую в душе боготворим, - Лишь странный образ, явленный извне: Он невозможен, потому что зрим. Хоть жаль почесть реальностью пустой Весь этот яркий, грубо-вещный сон, Я пью мечту - магический настой: Пусть к истине меня приблизит он. И отметаю, горечь затая, Всеобщий сон людского бытия. (Перевод Е. Витковского) 31. "Я старше времени во много раз..."
Я старше времени во много раз, Взрослей во много раз, чем мир земной. Я позабыл о родине сейчас, Но родина по-прежнему со мной. Как часто посреди земных забот И суеты - случайно, на бегу Передо мною образ предстает Страны, которой вспомнить не могу. Мечты ребячьей свет и тяжкий груз, Его не отмету, покуда жив: Все обретает струй летейских вкус, И целый мир становится фальшив. Надежды нет, меня объемлет мрак - Но что, как не надежда, мой маяк? (Перевод Е. Витковского) Антиной
Как дождь, душа дрожала Адриана. Был отрок тих В испарине последнего тумана, И зренье Адриана страх постиг Затменьем смерти, павшим в этот миг. Был отрок тих, во мрак свернулся свет - И дождь долбил и был как скверный бред Убийцы - перепуганной Природы. Прошло очарованье прежних лет, Врата восторга затворили входы. О руки, к Адриановым рукам Тянувшиеся, - сколь сегодня стылы! О волосы, привычные к венкам! О взор, своей не ведающий силы! О тело - то ли девы, то ли нет, - Божественный посул земного счастья! О губы, чей вишневый вешний цвет Таил секрет любви и сладострастья! Перстов неописуемый язык! И влажный зов, каким звучал язык! И полная победа совершенства В самодержавном скипетре блаженства! Отныне все - тоска, туман, обман И небыль. Дождь стихает. Адриан Склоняется над телом. Горе гневно: Нам жизнь даруют боги - и берут, И красоту, создав ее, крадут, - Но самый плач щемит в груди плачевно: Объемлет стон грядущие века, И боль в душе настолько велика, Что нас не оставляет повседневно. Он мертв и не вернется никогда. Сама Венера, зная Антиноя И зная - он погублен навсегда, Былые по Адонису печали Смещала с Адриановой тоскою. Но все слова любви бессильны стали. И Аполлон поник, когда объяли - Уж не само ль объятье? - холода. Соски его двуглавою горою Лобзаний позабудут горный снег, Застынет кровь в теснине прежних нег, Твердыня страсти станет грудой льда. Тепло не ощутит тепла другого - И руки на затылке не скрестит, Когда, навскрыт распахнут и раскрыт, Всем телом ждешь касания чужого. Дождь падает, а отрок возлежит, Как будто позабыв уроки страсти, Но ожидая: обожжет она Внезапным возвращеньем. Надлежит Былому жару быть у льда во власти. Не плоть, а пепел; смерть сильнее сна. Как быть отныне с жизнью Адриану? С империей? Чем горе превозмочь? Кому запеть блаженную осанну? Настала ночь - И новых нег не чаешь и невмочь. Ночь вдовствует на ложе одиноком, Сиротствует не ждущий ночи день, Уста сомкнулись, только ненароком На миг окликнув на пути далеком В объятья смерти схваченную тень. Блуждают руки, радость уронив. Дождь кончился, не ведаешь, давно ли, В нагое тело тусклый взор вперив. Лежит он, наготу полуприкрыв Движеньем сладострастья, а не боли. Он, возбуждавший страсть и поневоле, Любое пресыщенье претворив В любовный нескончаемый порыв. Его уста и руки поспешали, Куда едва за ним ты поспевал. Казалось: он тебя опустошал. Усталости не ведая, печали И чувства. Он тебя околдовал, И наставал карнальный карнавал, Взывая окончаньем о начале. "Любовь моя как пленница была И в муках отдавалась и брала, И боль свила гнездо в ее глубинах. Тебя похоронил великий Нил И выдал нам - и смерть зажала в львиных Объятиях превыше наших сил". И с этой мыслью страсть его (а страсть - Всего лишь память о страстях минувших) Очнулась победительно в уснувших Бессильно чреслах и взыграла всласть. Мертвец восстал, и ожил, и, все ближе, Все ближе подходя, манил на ложе - И смертью не смиренная рука Проведала все подступы и входы Туда, где плоть не ведает свободы, - Нежна, неосязаемо легка... Парфянцы, вы жестоки и бесстыжи! И вот припал к влюбленному влюбленный, И оба стали стылы и мертвы В слиянности, столь неопределенной, Что каждый поцелуй их воспаленный Был ледяным ожогом, и, увы, Как тени были оба, как волхвы, Как дух живой и дух непогребенный Был каждый - и витал речной травы Вкус на устах, ленивой и зеленой. Туман или иная пелена, Меж Антиноем пав и Адрианом, Дышать им не давали. И, влажна, Скользила по округлостям желанным Рука, в них вызвать пламя не вольна; Бог умер, бог казался деревянным! Он взор воздел и руку в небеса, Но боги были символ безучастья, Иль их неразличимы голоса. Бессмертные! Свою отрину власть я! В пустыню я навеки удалюсь, Меж варваров простым рабом представлюсь, - Лишь с отроком, прошу вас, не прощусь, Покуда сам покойно не преставлюсь. Податливую женственность земли Избудьте, не изведав сожаленья. Но ты, Юпитер, внемлющий вдали, Ты, юноше отдавший предпочтенье Пред девою, во имя восполненья Того, чем губы Гебы не могли Откликнуться желаньям в исполненье, - Отринь, отец богов, бездушный прах Постылой женской плоти - ив мирах Восставь, поставь над ними Ганимеда! Иль сжал уже в завистливых руках Ты Антиноя? В том твоя победа? Котенком он играл с мужским желаньем И с отроческим - то их сочетая, То чередуя, - и игра такая, Где промедленье сходно с обладаньем, Где загляденье слитно с упоеньем, Неведенье чревато нападеньем, Разнузданность лукава обузданьем, Игра - игрой, волнение - волненьем, - Часам давала волю, как мгновеньям, И сочетала малость с мирозданьем. Часы струились из сплетенных рук, Лобзаньям срока не было - и пыткам: Бил в пальцах вечный ключ то нег, то мук, То чашей были губы, то напитком, То был туманен, то был чуток взор, То чудились призывы, то отпор, То был листом распластанным, то свитком. Богослуженьем их любовь была - И боговоплощеньем это было: Над алтарем порой витала мгла, Порой светило страсти восходило - И матовая мраморность царила Богов в пылу, спалившем их дотла. Он был Венерой, вышедшей из пены, И Аполлоном юно-золотым. Юпитером на троне восседал он - Влюбленный раб склонялся перед ним. И Вакхом победительно ступал он В предел мистериально-сокровенный. Он был плебеем, подлым и больным, В уничиженье высшего величья. Все, что угодно, лишь не безразличье! Но безразличье овладело им. И Адриан блуждает, как в тумане, По лабиринту боли и любви. Одолевают не воспоминанья, А привиденья, образ потеряв. То рядом Антиной - лишь позови, То изнываешь, пустоту обняв. Дождь зарядил с болезнетворной силой, И сырость загустела, как тоска. И Адриан на свой альков унылый Взглянул, как сквозь века, издалека. Увидел тело тихое на ложе, Себя в слезах над ним увидел тоже И в мыслях, не отличных от скорбей, Промолвил приговор души своей: "Я статую воздвигну на века Свидетельством незыблемым тому, Каков он был, каким сошел во тьму. Такой красе и вечность коротка. Божественности подлинную суть Она вдохнуть умела мне во грудь, - И если смерть и жизнь и страсть затмила, - Ваятель одолеет естество И возвратит потомкам божество Из глубины веков и Нила. И статую я эту вознесу На высоту невиданной колонны, Чтоб времени завистливые стоны Не посягнули на ее красу Чредой сражений и землетрясений. Рок не таков! Богами правит рок, Рукою рока часто служит бог, И роковых страшится сам гонений, - Ни бог, ни рок не смеет в здешний срок Сразить уже сраженный ими гений. Из прошлого в грядущие века Мост нашей страсти белый перекинем. Как Рим над миром, в вечности застынем. Чтобы потомок понял: высока Любовь и бесконечна в небе синем. Но подлинной тоски не передашь... Ты - обонянья розовая дрожь. С зеленым лавром ты безмерно схож И с пламенем любви из винных чаш. Воистину алтарь повержен наш, И ты меня из бездны упрекнешь, Мол, пыл бессилен и напрасен раж - И ничего из мрака не вернешь, - А может, головы не повернешь, А может, возвратишься, как мираж, И боль мою, кровавую, как нож, Глухим ножнам отчаянья предашь". Как тщетно ожидающий свиданья, По анфиладам собственной души Он мечется - то полон упованья, То ужаса - и муки хороши, Чтоб время скоротать в такой тиши. Там, где сошлись любовь и смерть, - туман. Там, где в любовь проникла смерть, - неясность Опасность превратилась в безопасность, А безопасность - в морок и обман, - И пустоты прекрасный истукан Вдохнул огонь в минутную безгласность. "Мне твой удел внушил иную страсть - По вечности великую печаль: Достойна ль императорская власть Державного стремленья ввысь и вдаль - Туда, где боги, жизни не поправ, Но подлинную жизнь даруя ей, Тебя скрывают в вечности своей - Еще прекрасней, но не столь желанным, Как некогда любим был Адрианом, - И ждет забвенье всех земных забав? Любимый мой, любимый мой, ты - бог! Ты бог уже - так я велю и жажду! Не жажду, не велю, а вижу - в срок, Отмеренный богами, нашу жажду Любви переливающими в чаши, Где пламенем горят желанья наши, Где жизнь - не только в жизнь заточена, И чувство не повязано на чувство, Где и желанье - только лишь искусство Желать того, чем боль обделена, Иначе бы звалась она блаженством. Ты на Олимпе - и завершена Земная жизнь небесным совершенством. Душа моя, как птица, запоет. Надежда к ней направится с небес С известием: зла не содеял тот, Кто вовсе не попал в водоворот, А лишь в бессмертье собственном исчез. Любимый мой! Мой бог! О, дай прильнуть К твоим остылым мертвенно устам. Они как пламя в вечности. Ведь там Земную смерть дано перечеркнуть. Не будь Олимпа, я б его сложил По камушку - и там тебе служил - Единственному богу и один - Превыше всех заоблачных вершин. Божествен был тогда бы космос наш Любви и поклоненья. Мир вдвоем - И вечность бесконечная кругом, И прошлое - лишь призрачный мираж... Но вся твоя божественная сила - Есть плоть твоя, изваянная мной, - И если плоть победно покорила И если победила мир земной, То страсть моя была тому виной - Та страсть, что вознесла тебя превыше Затменья, и забвенья, и затишья, Из праха вырвав горькою ценой. Полки молитв моих полны тобой: Не ты, а мощь их - вот что небу мило. Создатель твой, а не любовник твой, Созданье я любил, а не находку - Любил твой облик и твою походку, Тебя любил, но более - себя, И, возроптав, склоняюсь все же кротко Пред тою, что и губит не губя. Любимый мой, любимый мой! На Небо Моей великой властью вознесен Там кравчий Ганимед, там он и Геба Поникнут пред тобой! Но будь влюблен - В божественной телесности отныне - И в тех, кого найдешь в небесной сини, В старейших небожителей... Не там, А здесь тебе воздвигнут будет храм! Но истинно бессмертным изваяньем Не мрамор станет или же гранит, А боль моя, которая кричит, Проникнувшись неслыханным страданьем, - Кричит, чтоб стать всеобщим достояньем. Пусть боль моя и память о былом Предстанут обнаженным божеством Над Времени великим океаном. Одни сочтут такое горе странным, Другие - непростительным грехом, И, красоту земную ненавидя, Рванутся в оскорбленье и в обиде С холодным оскопительным ножом К тому, в ком подражателя найдем, - Но весь Восток Любви своим восходом Сиять во мраке будет год за годом, И боги снидут в мир, как мы вдвоем. Не ты один поник, а мы с тобой. Любовь образовала двуединство И в узел плоть стянула - столь тугой, Что жизнь стряхнула пошлое бесчинство, Божественной омывшись чистотой, - Не признавая никакой другой. Но не душой - глазами смотрят люди, Лишь мрамор им внушает мысль о чуде, Тогда как плоть - лишь трепет вожделенья, Поэтому во мрамор облеку Мою невыразимую тоску, Печаль утраты, тяжесть сожаленья. Столь много было на моем веку Достойного любви и поклоненья, Что зов фанфар услышат поколенья, Зов от материка к материку; Любовь и боль - цепи единой звенья, Свет вечности - не ровня светлячку. Двойным напоминаньем мы застынем; Обнявшись, мы друг друга не покинем, Хоть не в прикосновенье суть любви. Нас видеть будут люди, будут боги, Века на нескончаемой дороге Узнают очертания твои. Ты Золотого века будешь эхо, Его возврата будешь знак и веха. Дни кончатся, Юпитер вновь родится И кравчим станет снова Ганимед - Но наш союз, взаимный наш обет В мирах превыше сроков укрепится - Дано любви продлиться, - И даже если сгинет белый свет И станут прахом мрамор и гранит, Над прахом будет веять вышний свет, И небо наши тени сохранит, И все, что было с нами, повторится". Дождь не кончался. Наступала тьма, Любому чувству веки опуская И самый ум души сводя с ума. Ночь наставала, длилась, наставая. Забылся Адриан, уже не зная, Не понимая, где он и зачем, И голос скорби стал не глух, а нем, Все отошло, ушло, свернулось в свиток, Дрожа вдали, как круглая луна, Когда ущербом кажется избыток... Бесчувственна была и холодна Рука, надбровья пальцами терзая. Глаза закрыты были. И, теряя Связь с явью, силуэты полусна Струились. Он хрипел и, значит, жил. И ветер оглашал потемки воем, И душу он вытягивал из жил. Спал император. Боги, он забыл! Берите же порывом мощных крыл Блаженный груз, проникнутый покоем. (Перевод В. Топорова) Алберто Каэйро
Пастух
"В жизни ни разу не пас я стада..."
В жизни ни разу не пас я стада. А все мне кажется - пас когда-то. Моя душа, как пастух прилежный, Близко знакома с солнцем и ветром И, подчиняясь времени года, Бродит, вдаль напряженно глядя. Мир безлюдной этой природы Со мной в согласии пребывает. Лишь позже я становлюсь печальным, Когда солнце, как кажется нам, уходит, И тянет холодом из долины, И ночь наступающая влетает, Словно бабочка, к нам в окошко. Впрочем, печаль моя, она спокойна, Ибо естественна в своей сути - Лишь ею и должно наполнить душу, Когда ухе знаешь о ней, и руки Обрывают цветы, хотя ей об этом Ни за что на свете не догадаться. От звона бубенчиков, зазвеневших Где-то за поворотом дороги, Вмиг благодать на меня нисходит. Одно только жаль - что я о ней знаю, Потому что, когда б я о ней не ведал, Мои мысли, полные благодати, Отзывались бы радостью, а не грустью. Беспокойные мысли - они как дорога, На которой все время и дождь и ветер. У меня ни стремлений нет, ни желаний. И не в том моя цель, чтобы быть поэтом. Это просто мой способ быть одиноким. Ну, а если мне хочется временами На мгновенье представить себя барашком (Или даже целым огромным стадом, На заре рассыпавшимся по склону, Или тысячью разных вещей счастливых) - Это лишь оттого, что я сам ощущаю Все, о чем я пишу на закате или Когда туча свет прикрывает лапой И по траве пробегает молчанье. Когда я сижу, стихи сочиняя, Или тихо по горной бреду тропинке И пишу стихи свои на бумаге, Воображаемой лишь условно, - Я ощущаю в руках своих посох И вижу свой силуэт, одиноко Маячащий где-нибудь на вершине. Когда я поглядываю на стадо, Я вижу собственные свои мысли, А когда я заглядываю в свои мысли, Я вижу стадо свое и смутно Тогда улыбаюсь, как тот, кто смысла Собственной речи не понимает, А лишь притворяется, что понимает. Приветствую всех, кто меня читает. Я молча снимаю пред ними шляпу, Когда по дороге ползет телега И они замечают меня у двери. Я приветствую их, я желаю им солнца, А также дождя, когда дождь им нужен, А также чтоб возле окна в их доме Всегда стоял бы их стул любимый, На котором они, удобно усевшись, Под вечер стихи бы мои читали. И чтобы, читая стихи, считали, Что я тоже некая часть природы, Вроде старого дерева, под которым В своем давнем детстве, уже забытом; Наигравшись вдоволь, они сидели, Утирая лоб свой разгоряченный Рукавом полосатой своей рубашки. (Перевод Ю. Левитанского) "Из моей деревни глазу открывается такой простор..."
Из моей деревни глазу открывается такой простор, словно из вселенной. А раз так, то моя деревня не меньше целой страны, Значит, и я столь же велик, как то, что мне видно, А не такой, как на самом деле... Просто в городе жизнь ростом поменьше, Чем в моем доме, что стоит на юру. Здания в городе запирают нам глаза на ключ, Скрывают горизонт, застят небо, Отнимают у нас то, что дают нам глаза, И мы уменьшаемся и беднеем, потому что видеть - это наш единственный дар. (Перевод М. Березкиной) "В тусклом свете сумерек..."
В тусклом свете сумерек - Поля за окном. Я читаю до потемненья в глазах Книгу стихов Сезарио Верде. Что за горе! Он, бывший крестьянин, Стал узником города, чья тюрьма - свобода. Он так вглядывался в каждую улицу, В каждый дом, Пытаясь постичь все, что вокруг, Как глядят на деревья, На тропу под ногами, Как смотрят на полевые цветы. Его душу терзала такая тоска, Что и в словах не мог он излить. Шел он по улице, как идут вдоль межи, И грустил, будто сорвал цветок, В книге засушил или в вазу поставил... (Перевод М. Березкиной) "Однажды в полдень, в день конца весны..."
Однажды в полдень, в день конца весны, Мне сон приснился - четкий, словно фото. Я видел, как Христос сошел на землю. Вновь став ребенком, Он бежал с горы, Бежал с горы, катился по траве И рвал цветы, бросал их и смеялся - Был слышен его смех издалека. Он убежал с небес. Он слишком нашим был, чтоб притворяться Второй персоной в Троице небесной. Там, в небе, было все ненастоящим, Так явно контрастируя с земными Деревьями, цветами и камнями. Там должно было быть ему серьезным, И становиться взрослым то и дело, И на кресте все время умирать, Венец надев с колючими шипами, С ногами, приколоченными крепко Гвоздями, и с набедренной повязкой, Какие встарь носили дикари. И мать с отцом ему иметь не полагалось Таких же, как у всех других детей. Его отец в двух лицах был - старик По имени Иосиф, был он плотник И не был, в сущности, ему отцом; Другой был просто голубем, к тому же Весьма престранным голубем, настолько, Что голубем, по сути, не был он. А мать его - она и не познала Любви пред тем, как в свет ему явиться. Она была как бы лишь колыбелью, В которой он спустился к нам с небес. И что ж, они хотели, чтобы он, Рожденный лишь от матери одной И не имевший никогда отца, Которого бы мог он полюбить, - Чтоб он носил с собою и в себе Одну лишь доброту и справедливость! Однажды, когда Бог-отец уснул, А Дух Святой парил в небесной сини, Из ящика чудес похитил он три чуда. И первым сделал он, чтобы никто не О том, что он навек покинул небо. При помощи второго чуда стал он Навечно человеком и ребенком. А третьим чудом сотворил Христа, Который на кресте пребудет вечно, Там, в небесах, распятый на кресте, Служа моделью для своих подобий. Затем бегом пустился к солнцу И по его лучу спустился наземь. Теперь со мною он живет в моей деревне. Отличный малый, и смешливый, и притом - Сама естественность. То бегает по лужам, То рвет цветы, любуясь ими, А то в осла запустит камнем. Охотно рвет плоды в чужих садах И от собаки удирает с криком. Еще и за девицами не прочь Побегать, хоть и знает, что они Едва ли с одобреньем принимают Забавы эти, важно проходя С кувшинами на смуглых головах. Он научил меня всему. Он научил Меня внимательнее вглядываться в вещи. Он показал мне все, что есть в цветах. Он обратил мое вниманье на изящность Камней, когда в руках их держат люди И не спеша разглядывают их. Он очень странно говорит о Боге - Как о больном и о наивном старце, Который произносит иногда Такие речи, коих смысл неясен. Он о Марии говорит - она Дни вечности проводит за вязаньем. А Дух Святой все чистит клювом перья, И там, где он сидел, витает дух, Одним лишь голубям, увы, присущий. И все на небесах примерно так же, Как в церкви католической земной. Он говорит мне, что Господь едва ли Все понимает в том, что сам когда-то Он сотворил, - "хоть я и сомневаюсь, Что это он-то сам и сотворил". Вот, например, он говорит, что "все живое Хвалу ему поет, - но ничего Живое не поет, иначе были б Певцами все живые существа. Живое - оно просто существует, И оттого зовут его живым". Затем, устав от этих разговоров О Господе престранных, засыпает Мой мальчик Иисус, и я несу, К своей груди прижав его, домой. .............................................................. Он в доме моем живет посреди холма. Он - это Вечное Дитя, тот именно бог, которого так нам недоставало. Он - сама человечность, для которой естественность - это суть. Он - божество, которое к шалостям склонно и улыбаться умеет. Вот поэтому-то я и знаю точно, Что именно он - настоящий маленький Иисус. Этот ребенок, такой человеческий и потому Божественный, всю повседневную жизнь поэта Наполнил легко собою, и потому Что он всегда и повсюду ходит со мною, Я остаюсь поэтом всегда и везде. Самый беглый мой взгляд Наполняет меня ощущеньем, И все тайные звуки Адресуются именно мне. Новый Ребенок, живущий там же, где я, Простирает ко мне одну руку, А другую протягивает всему остальному Сущему в мире. И так мы идем втроем по любой дороге, Смеемся, поем и скачем, Храня нашу тайну, Которая состоит в максимальном знанье Того, что в мире секретов не существует И в мире достойно вниманья буквально все. Вечный Ребенок пребывает всегда со мною. И куда мне смотреть - указывает его палец. И слух мой радостно внемлет каждому звуку - Это он, расшалившись, щекочет в моих ушах. Нам так хорошо друг с другом И со всем, что нас окружает, Что мы никогда и не думаем друг о друге, А просто вместе живем И живем вдвоем В полном согласье, Как левая с правой рука. В сумерки Мы играем в пять камешков На пороге нашего дома, Неторопливо, Как подобает поэту и богу, Так, словно каждый камешек - это Вселенная, И поэтому так опасно Его уронить. Потом я рассказываю ему истории о делах человеческих, И он улыбается, ибо трудно ему в них поверить. Он смеется над королями, и не только над ними, И печалится, слыша рассказы мои о войнах, О торговле и о громоздких морских судах. Потому что он знает, что во всем этом нет той правды, Которую в себе заключает цветок расцветший И которая бродит повсюду с солнечным светом, Что спокойно струится от побеленных стен. Потом он засыпает. Осторожно Прижав к груди, несу его домой, Кладу в постель и раздеваю догола, Над ним по-матерински наклоняясь, Как бы верша священный ритуал. Он спит в моей душе, там, в глубине, А ночью просыпаясь, он играет Моими снами, вертит как попало, Переворачивает вверх ногами, И перемешивает, как захочет, И хлопает в ладоши, улыбаясь Причудливости снов моих ночных. ................................................................ Когда умру, мой мальчик, пусть я стану Ребенком малым. Ты меня прижми К своей груди И отнеси в свой дом. Раздень мое земное существо Усталое, и уложи в постель, И расскажи мне парочку историй, Когда проснусь, чтоб я уснул опять. И дай мне сны свои, чтоб поиграть Я ими мог, покуда день родится, Покуда день придет, Какой - ты знаешь. ................................... Вот такова история о нем, О Мальчике моем, об Иисусе. Так на каком разумном основанье Не быть ей достоверней и правдивей, Чем все, что нам философы твердят, И все, чему религии нас учат? (Перевод Ю. Левитанского) "Четыре песни, что идут вслед за этой..."
Четыре песни, что идут вслед за этой, Не похожи на мои мысли. Они лгут о моих чувствах, В них я вывернут наизнанку. Я был болен, когда их писал. Они потому так естественны, Что точно выражают все то, что я чувствовал, И согласны с моим несогласием... Когда я болен, Мои мысли противоречат мне (А. если нет, значит, я не болен), И все чувства мои наизнанку, Когда я болен. Я вынужден лгать собственному естеству, Способному чувствовать. Все должно быть больным: мысли, чувства. Я болею, чтобы были больны мои мысли и чувства. Вот почему эти песни-предатели Не способны меня предать. Они - пейзаж моей ночной души, Все той же, только наизнанку. (Перевод М. Березкиной) "Что за обилие даров Земли на блюде!.."
Что за обилие даров Земли на блюде! Мои сестры - травы лугов - Подруги живых родников - Святые, хоть им и не молятся люди... Срезают травы, подают к столу, забыв о чуде, Гостям, что вваливаются в трактир, С поклажей, с ворохом тюков, "Неси, - кричат, - салат, закатим пир!", Забыв, что требуют подать детей Земли, Ее младенцев, первенцев, Зеленые слова, что проросли, Новорожденные создания, Которые увидел Ной, Когда схлынули воды потопа и обнажилась вершина горы Над зеленой затопленной землей, Где белый голубь расправил крылья И воздух радуги прочертили... (Перевод М. Березкиной) "Река Тежо лучше реки, что течет в моей деревне..."
Река Тежо лучше реки, что течет в моей деревне, Но все же она не лучше реки, что течет в моей деревне, Ведь Тежо не та река, что течет в моей деревне. Как прежде, ходят по Тежо большие суда, И хранит она память О кораблях минувших времен Для тех, кто видит то, чего нет. Река Тежо течет из Испании, Впадает в океан в Португалии. Об этом знают все. Но мало кто знает, какая река течет в моей деревне, По каким краям она протекает, Где ее исток. У моей реки мало хозяев, Потому она так велика и свободна. Река Тежо уходит в огромный мир, Где в дальней дали - Америка. И где ждет удача счастливчиков. Но никто не думает О запредельном береге моей реки. Река деревни моей никуда не манит, Кто стоит на ее берегу - тот всего лишь стоит на ее берегу. (Перевод М. Березкиной) "Если б смог я вонзить зубы в землю..."
Если б смог я вонзить зубы в землю И ощутить вкус земли, Я стал бы счастливее, хотя б на миг... Но я не хочу быть счастливым всегда. Время от времени нужно быть несчастным, Чтоб оставаться самим собой. Ведь не всякий день светит солнце. И когда долго нет дождя, его призывают. Вот почему я приемлю несчастье как счастье, Как неизбежность. Ведь не удивляет нас, что есть горы и долины, Скалы и травы... Нужно быть самим собой, быть спокойным В счастье и в несчастье, Чувствовать как видится, Думать как дышится, И когда придется умирать, вспомнить, что и день умирает, Что закат прекрасен и прекрасна ночь, идущая следом... Таков этот мир, пусть таким и останется... (Перевод М. Березкиной) "Мыльные пузыри, которые ребенок..."
Мыльные пузыри, которые ребенок, Забавляясь, пускает из соломинки, Полупрозрачны, как любая философия, Ясны, бескорыстны, уязвимы, как Природа. И они друзья моих глаз. Они - такие, как есть: Явь округлая и воздушная. И все, даже сам ребенок, который их выдувает, Считают их лишь тем, чем они кажутся. Мыльные пузыри едва различимы в лучистом воздухе, Невесомы, как ветерок, что слегка задевает цветы, Ведь мы ощущаем ветер лишь потому, Что сами становимся легки и воздушны, И обнажаются все наши чувства. (Перевод М. Березкиной) "Порою, при освещении ярком и точном..."
Порою, при освещении ярком и точном, Когда вещи до осязаемости реальны, Я сам себя вопрошаю в недоуменье - Почему я вещам приписываю красоту? Разве сам по себе цветок красотой обладает? Разве плод обладает сам по себе красотою? Нет, они только цвет имеют, имеют форму, Да жизнь еще им дана - не более того. Красота - лишь названье чего-то, чего в природе Не существует. Чем я наделяю предметы В обмен на ту радость, что они доставляют мне. Само же оно ничего не означает. Почему ж я зову прекрасным то или то? Да, даже меня, живущего так, как живется, Касаются тоже все выдумки эти людские О вещах, О вещах, которые просто живут. До чего же не просто оставаться самим собою И видеть лишь то, что видно, - не более того! (Перевод Ю. Левитанского) "Вчера на закате один горожанин..."
Вчера на закате один горожанин Толковал с людьми у ворот Нашего постоялого двора. Толковал о справедливости и борьбе за справедливость, О рабочих, которые гнут спину с утра допоздна И живут впроголодь весь свой век, О богачах, которые поворачиваются к ним спиной. Взглянув мне в глаза, он улыбнулся, довольный, Что пронял меня до слез, Внушив ненависть, которую испытывал, И сострадание, которое якобы чувствовал... (Я же слушал его вполуха: Что мне за дело до тех несчастных, Коль их страдания мнимы. Будь они как я, они бы не мучились. Все беды оттого, что мы заняты друг другом, Творя либо добро, либо зло. У нас есть душа, есть земля и небо - этого ль недостаточно? А желать большего - значит терять, что имеешь, и скорбеть об утрате.) Горожанин толковал о любви к человеку, А я все думал и думал о своем (И, думая, не мог сдержать слез): Бренчанье колокольцев с окрестных пастбищ Врывалось в печальный благовест, Что плыл из деревенской церквушки И сзывал на вечернюю службу Цветы, и ручьи, и простые души вроде меня. (Благословен будь господь, что не сотворил меня добрым. Я живу по законам своего естества: Ведь истинное назначение цветов - цвести, А ручьев - струиться, В этом и есть смысл и суть бытия. Каждый живет лишь в той мере, В какой исполняет свое предназначение, Не размышляя, зачем оно, почему и для чего.) И приезжий больше не говорил, только смотрел на закат. Но что до заката тому, в ком живы ненависть и любовь? (Перевод М. Березкиной) "Порой на закате летнего дня..."
Порой на закате летнего дня И ветра вроде бы нет, а все кажется, Будто дохнул мимолетный ветерок, Но деревья стоят не шелохнувшись, Лист листа не коснется, Значит, мы попусту тешим себя Обольстительным самообманом. Ах, чувства-страдальцы, что видят и слышат! Будь мы такими, как подобает, Стали б мы обманывать самих себя - Просто жили бы себе и чувствовали, А не размышляли всуе, для чего существуют чувства. Возблагодарим всевышнего, что есть на свете несовершенство. Без него мир был бы неполон. Без страдальцев неприкаянных и бродяг Он показался бы пресным, Из него исчезла бы человечность, Будь он лишен изъянов. В мире должно быть разнообразие, Чтобы было что слушать, чтоб было на что смотреть... (Перевод М. Березкиной) "Теми словами или не теми..."
Теми словами или не теми, Кстати или некстати, Иногда мне удается сказать, что думаю. Порой неумело и путано, Я всегда пишу стихи по наитию. Писать стихи - вовсе не означает водить пером по бумаге, Стихотворство - это потребность моего существа, То, что в меня привносит солнце. Я пытаюсь поведать о том, что чувствую, Мысль моя - тоже чувство. Облекая мысли в слова, я слов не ищу - Они приходят сами, Я не прогоняю слова сквозь коридоры рассудка; Не всегда удается добыть истину. Моя мысль медленно переплывает реку! Тяжелы ей одежды, в которые ее облекли. Я стараюсь сбросить с себя все, чему обучен, Разбередить память, Соскоблить краску, которой замазаны чувства, Расцарапать истинные ощущения, Освежевать себя, чтобы стать самим собой - не Алберто Каэйро, Но человечным животным в доподлинном естестве. (Перевод М. Березкиной) "Я пишу, чтобы понять Природу, хотя бы не как человек..."
Я пишу, чтобы понять Природу, хотя бы не как человек, Но как некое живое существо, единое с Природой, не более того. Так я пишу - то хорошо, то плохо, То попадая в цель, то промахиваясь, Падая здесь, поднимаясь там, Но всегда иду своим путем с упорством слепца. Только так я познаю себя. Я - Открыватель Природы, Я - Аргонавт, плывущий на поиски истинных чувств. Я привношу во Вселенную новую Вселенную, Потому что хочу вернуть Вселенной ее изначальность. Так я чувствую, и так я пишу. Отлично зная, Что уже пять утра, Что солнце еще не высунуло голову Из-за стены горизонта, Но уже показались кончики его пальцев, Уцепившиеся за край стены горизонта В зазубринах отдаленных хребтов. (Перевод М. Березкиной) "Затворяю окно - снова в комнате я один..."
Затворяю окно - снова в комнате я один. Вносят лампу. Желают спокойной ночи. Благодушный мой голос отвечает: спокойной ночи. Я хотел бы, чтоб этим одним моя жизнь и была: Днем, наполненным солнцем или теплым от летнего ливня, Днем ненастным и темным, как день перед Страшным судом, И случайным вечерним прохожим, бредущим неспешно И с большим интересом глядящим в окошко мое, Взглядом дружеским, тихим на тихие эти деревья, Ну, а там уж - закрытым окном и зажженною лампой, Чтоб не думать уже ни о чем и лежать, ничего не читая, Ощущая, как жизнь пробегает по мне - как по руслу струится река, А снаружи такая стоит тишина - будто дремлет Господь. (Перевод Ю. Левитанского) Влюбленный пастух
"Покуда у меня не было тебя..."
Покуда у меня не было тебя, Я любил Природу, как тихий монах любит Христа. Теперь я люблю Природу, Как тихий монах любит Деву Марию, Истово, на свой лад, как и прежде. Она стала мне ближе, больше меня волнует. Я лучше понимаю реки, когда иду с тобой Лугами до речного берега, Когда ты рядом, Я пристальней гляжу на облака. Ты не отняла у меня Природу, Ты изменила ее. Ты приблизила Природу ко мне. Ты есть - и я лучше вижу Природу, а она все та же. Ты меня любишь - и я люблю ее все так же, только сильнее. Ты меня избрала, чтобы я был твоим и любил тебя, И я стал пристальней вглядываться Во все, что меня окружает. Я не жалею о себе прежнем, Ведь я остался самим собой. (Перевод М. Березкиной) "Всю ночь я провел без сна, видя только ее..."
Всю ночь я провел без сна, видя только ее. Представлял ее в разных обличьях, но не такой, как в жизни. Раздумья о ней уточняю воспоминаниями, в которых она говорит со мной. В каждой моей мысли она выглядит по-иному, оставаясь при этом собой. Любить - значит думать. Я забываю о чувствах, чтобы думать о ней. И даже не зная толком, чего я хочу, думаю только о ней. Предвкушая встречу, я хочу встретиться с ней, Но боюсь этой встречи, Потому что боюсь расставанья. Я не знаю, чего я хочу, и не желаю знать, хочу только Думать о ней. Ни у кого, даже у нее, не прошу ничего, Думать, и только. (Перевод М. Березкиной) Бессвязные стихи
"Грязный чужой ребенок, играющий у моего порога..."
Грязный чужой ребенок, играющий у моего порога, Я не спрашиваю, доставил ли ты мне посланье, Исполненное некоего таинственного значенья. Ты мне интересен тем, что я не видал тебя прежде, И несомненно, будь ты хоть чуть почище - 1ы выглядел бы иначе и сюда играть не пришел бы. Играй же на пыльной этой земле, мой мальчик. Я отмечаю твое присутствие лишь глазами. Лучше видеть что-то впервые, чем знать это прежде. Потому что знать - это ни разу не видеть впервые, А не видеть впервые - это значит знать понаслышке. Грязь, которой грязен этот ребенок, - она особого рода. Играй же! Хватаясь за камень, оказавшийся у тебя под рукою, Ты знаешь, что и зачем ты берешь в свою руку. Может ли быть философия достоверней, чем эта? Никакая другая никогда не придет играть к моему порогу. (Перевод Ю. Левитанского) "Мистик, пытаешься ты вникнуть в суть вещей..."
Мистик, пытаешься ты вникнуть в суть вещей, Все зримое ты наделяешь скрытым смыслом, Лишь для того, чтоб в каждой вещи Отыскивать ее иную суть. Мои глаза даны мне, чтобы видеть, Поэтому я вижу бессмыслицу вещей. И, видя это, люблю себя за то, что я есть вещь и ничего не значу, И потому не поддаюсь истолкованью. (Перевод М. Березкиной) "Каждый день я открываю жуткую сущность вещей..."
Каждый день я открываю жуткую сущность вещей. Каждая вещь есть то, что она есть. Мне трудно поведать людям, как я счастлив этим открытием И достаточно ли мне его Для полноты бытия. Я написал много стихов, Я напишу еще больше... В каждом стихе я говорю об одном, Хотя все они разные. Любая реальность бытия подтверждает правильность этой мысли. Иногда мой взгляд падает на камень, Но я не задумываюсь, чувствует ли он, Не пытаюсь назвать его братом, Просто он мне нравится, потому что он - камень, Он мне нравится, потому что ничего не чувствует, Он мне нравится, потому что не похож на меня. Иногда я слушаю, как дует ветер. Я считаю, что стоит родиться, хотя бы затем, чтобы почувствовать ветер. Я не знаю, о чем люди подумают, прочитав эти строки, Но скорее всего они должны им понравиться, потому что мысли мои приходят ко мне сами... Я не боюсь, что другие подслушают мои мысли, Потому что думаю, как мне думается, Говорю, как слова мои говорятся. Однажды меня назвали поэтом-материалистом. Я удивился, потому что не думал, Что меня можно как-то назвать. Я не поэт, я просто вижу: Если то, что я пишу, имеет какую-то ценность, то сам я таковой не имею. Мой талант здесь, в моих стихах. Они совершенно не зависят от воли. (Перевод М. Березкиной) "В те дни, когда опять придет весна..."
В те дни, когда опять придет весна, Меня уже, возможно, и не будет. Хотел бы думать, что весна - как мы, как люди, И может горько плакать, потеряв Любимого единственного друга. Но нет, она ведь даже не предмет - Она скорее способ выраженья. Не возвращаются ни листья, ни цветы. Есть новые цветы, и есть другие листья. Другие есть отраднейшие дни. Ничто не может возвратиться, повториться, Все сущее - оно, увы, реально. (Перевод Ю. Левитанского) "Ты говоришь о цивилизации - мол, ни к чему она..."
Ты говоришь о цивилизации - мол, ни к чему она, Во всяком случае - в нынешнем ее виде. Ты говоришь - все люди страдают - по крайней мере Большая часть - при таком положении дел. Ты говоришь - мол, будь по-другому, - страдающих было бы меньше. Я слушаю тебя и не слышу. А что толку было бы - слышать? Услыхав - ничего не узнал бы. Если б все было иначе - все было б иначе, и только. Если б все по-твоему было - было б по-твоему все, и не боле. Горе тебе и всем прочим, свой век посвятившим Изобретенью машины, творящей счастье. (Перевод Ю. Левитанского) "Если кто-нибудь после смерти моей пожелает..."
Если кто-нибудь после смерти моей пожелает Написать мою биографию - это будет весьма несложно. Имеются две основные даты - рожденья моего и смерти. Между этими датами - все дела мои и все дни мои остальные. Описать меня - дело простое. Мир разглядывал пристально - как одержимый. Все сущее любил любовью отнюдь не сентиментальной. Не имел желаний, которые не осуществимы, - не обольщался. "Слышать" было для меня всегда дополнением к "видеть". Я понял, что все на свете реально И все вещи друг с другом не схожи: Я не разумом это понял - понял глазами, А иначе я бы не видел различий меж ними. Однажды мне захотелось спать - как ребенку. Я закрыл глаза и уснул спокойно. Кроме того, я был поэтом Природы, Единственным в своем роде. (Перевод Ю. Левитанского)
