Солнечный пес

Патрульная машина медленно катилась вдоль Харрингтон-стрит. В руках у Энди Клаттербака было ружье. Клат кивнул им, Джон и Кевин Дэлевены дружно его приветствовали. Стояла золотая осень, словно Джон Дэлевен никогда не высовывался из открытой дверцы «форда» и не блевал в дорожную пыль.

Они пересекли Главную улицу.

— Ну… можно сказать, что я едва не выиграл пари. «Семидесятники» в седьмой игре были впереди до последних секунд, а потом один из ирландцев выцарапал мяч у Хола Греера. Бросок достиг цели, и… я потерял деньги, которых у меня не было. Когда на следующий день я расплачивался с инженером, он признался, что «в самом конце немного нервничал». И все. Меня так и подмывало выцарапать ему глаза.

— Ты заплатил ему на следующий день? Каким образом?

— Говорю тебе, я жил словно в лихорадке. А как только мы заключили пари, лихорадка спала. Я очень надеялся на выигрыш, но знал, что надо подстраховаться на случай проигрыша. На карту были поставлены не только доллары. Многое могло случиться, не отдай я эти деньги. Парень этот был инженером, то есть одним из моих боссов. Его стараниями меня могли уволить. Не отдай я деньги в срок, он бы нашел способ отметить это в моей характеристике. Но главное заключалось в другом.

— В чем же?

— Твоя мать ничего не знала. В молодости нужно не так уж и много, чтобы разрушить семью. Не уверен, что она развелась бы со мной из-за этого пари, но очень рад, что мне не пришлось этого выяснять. Когда лихорадка спала, я понял, что на кон поставлены не деньги, а все мое будущее.

Они уже подходили к «Империи изобилия». Джон увидел скамейку, жестом предложил Кевину сесть.

— Осталось немного. — Отец хрипло рассмеялся. — Все равно болит, хотя прошло столько лет.

Они сели, и мистер Дэлевен закончил рассказ о том, как познакомился с Попом Мерриллом.

— Я был у него вечером того дня, когда заключил пари. Сказал твоей матери, что мне надо купить сигареты. Пришел в темноте, чтобы никто меня не увидел. Из горожан к нему обращались только те, кто попадал в какие-то передряги, а мне не хотелось, чтобы кто-либо знал о моих проблемах. Поп спросил: «Каким ветром вас занесло ко мне, мистер Дэлевен?» Я рассказал. На что он заметил: «Вы только заключили пари, а уже вбили себе в голову, что проиграете его». «Если проиграю пари, — ответил я, — то хочу твердо знать, что не проиграю при этом чего-то еще».

Он засмеялся. «Уважаю мудрых людей. Я чувствую, что могу вам доверять. Если „Кельты“ выиграют, приходите ко мне. Вас я выручу. У вас честное лицо».

— И это все? — спросил Кевин; в восьмом классе они изучали систему ссуд, многое отложилось у него в памяти. — Он не попросил у тебя… э… залога?

— Людям, которые ходили к Попу, закладывать нечего, — усмехнулся отец. — Он, конечно, не из тех ростовщиков, каких изображают в фильмах: не ломает ноги не возвратившим долг. Но у Меррилла есть свои способы взять людей за горло.

— Какие способы?

— Не важно, — уклонился от прямого ответа Джон Дэлевен. — После окончания последней игры я поднялся наверх, хотел сказать твоей матери, что вновь иду за сигаретами. Она спала, и мне не пришлось лгать. Время было позднее, но в окнах Меррилла горел свет. Другого я и не ожидал.

Деньги он дал десятками. Достал их из какой-то жестянки. Одни десятки. Я хорошо это помню. Еще разглаживал мятые. Сорок десяток. Он пересчитывал их, как кассир в банке, попыхивал трубкой, поблескивал стеклами очков. Меня так и подмывало дать ему в зубы. Вместо этого я его поблагодарил. Ты понятия не имеешь, как иногда трудно сказать: «Спасибо вам». Надеюсь, никогда не узнаешь. Он ответил: «Условия вам известны, не так ли?» Я кивнул. «Вот и хорошо, — продолжил он. — В вашем случае я не волнуюсь. Что я хочу сказать, у вас честное лицо. Сначала вы расплатитесь с тем парнем на работе, а потом расплатитесь со мной. А от азартных игр держитесь подальше. Одного взгляда достаточно, чтобы понять: вы не игрок».

Я взял деньги и отправился домой, спрятал их под ковриком старого «форда» и лег рядом с твоей матерью, но до утра не сомкнул глаз. На следующий день отдал десятки инженеру, он аккуратно их пересчитал, сунул в карман рубашки и застегнул пуговицу клапана, словно деньги значили для него не больше, чем какая-нибудь квитанция. Потом хлопнул меня по плечу и сказал: «Ты хороший парень, Джонни. Лучше, чем я думал. Я выиграл четыреста долларов, но проиграл двадцать Биллу Антермейеру. Он говорил, что ты принесешь деньги этим утром, а я думал, только в конце недели. Если принесешь». «Я всегда плачу долги», — отрезал я. «Конечно, конечно», закивал он, и вот тут я действительно едва не отколошматил его.

— И какие проценты брал с тебя Поп, папа?

Джон Дэлевен повернулся к сыну:

— Этот человек разрешил тебе так называть себя?

— Да, а что?

— Будь с ним поосторожнее. Он змея. — Джон вздохнул, как бы признавая, что от ответа ему не уйти. — Десять процентов.

— Это не так уж и мно…

— В неделю.

— Но ведь это нарушение закона!

— Святая правда, — сухо ответил мистер Дэлевен, посмотрел на сына, увидел его изумление, хлопнул по плечу и рассмеялся. — Такова жизнь, Кевин. Все равно умирать.

— Но…

— Какие уж тут «но». Поп знал, что я заплачу. А я уже выяснил, что на сталелитейном заводе в Оксфорде требуются рабочие на смену с трех дня до одиннадцати вечера. Я ведь сказал тебе, что готовился к проигрышу, и не ограничился походом к Попу. Твоей матери я объяснил, что могу какое-то время работать по вечерам. В конце концов, ей хотелось поменять машину, переехать в квартиру получше, положить какие-то деньги в банк на случай финансовых неурядиц. — Он рассмеялся. — Я решил приложить все силы, чтобы твоя мама так ничего и не узнала. Она, конечно, возражала против моей второй работы. Говорила, что я надорвусь, работая по шестнадцать часов в сутки. Что сталелитейные заводы опасны, там вечно кто-то остается без руки или ноги. Я же отвечал, что волноваться не стоит, я, мол, устроюсь в сортировочную, оплата там небольшая, зато работа сидячая, а если мне будет тяжело, уйду. Она все равно не сдавалась, говорила, что сама пойдет работать, но я ее от этого отговорил. Меньше всего мне хотелось, чтобы она работала, знаешь ли.

Кевин понимающе кивнул.

— Я обещал ей, что брошу вторую работу через шесть месяцев, максимум восемь. Они меня взяли. Только не в сортировочную, а на прокатный стан, направлять на ролики раскаленные болванки. Работа действительно была опасная: достаточно на секунду отвлечься, чтобы остаться без руки или ноги, а то и без головы. Я видел, как человеку роликами расплющило руку. Жуткое зрелище.

— Господи! — выдохнул Кевин, но мистер Дэлевен его, похоже, не слышал.

— Так или иначе, мне платили по два доллара и восемьдесят центов в час, а через два месяца я уже получал три доллара и десять центов. Это был ад. Утром и днем я работал на строительстве дороги (слава Богу, дело было весной, до наступления жары), а потом, боясь опоздать, мчался на завод. Переодевался и до одиннадцати вкалывал на прокатном стане. Возвращался домой к полуночи. Если мама меня дожидалась, а такое случалось две или три ночи в неделю, то мне приходилось тяжко. Надо было притворяться, что энергия из меня бьет ключом, а на самом деле я едва волочил ноги. Но если бы она это заметила…

— Она заставила бы тебя уйти с завода.

— Да. Заставила бы. Я рассказывал какие-то глупые истории о сортировочной, где я не работал, и гадал: что случится, если она как-нибудь приедет на завод, чтобы покормить меня обедом? Мне, конечно, удавалось дурить ей голову, но она чувствовала, что я устаю, и уговаривала уйти с работы, за которую платят такие гроши. А выходило действительно немного, после того как свои куски отхватывали государство и Поп, — именно столько и получали в сортировочной. Платили всегда по средам, и я обращал чек в наличные до того, как бухгалтерши уходили домой.

Так что твоя мать так и не увидела ни одного чека.

В первую неделю я заплатил Попу пятьдесят долларов: сорок — проценты, десять — в счет основного долга, и остался должен триста девяносто. Я превратился в ходячего зомби.

В конце второй недели я тоже заплатил Попу пятьдесят долларов: тридцать девять — проценты, одиннадцать — в счет основного долга, и остался должен триста семьдесят девять долларов. Я напоминал себе муравья, который должен растащить гору песчинок.

На третьей неделе я чуть сам не угодил в ролики. Как же я тогда напугался! Но нет худа без добра. Я понял, что надо бросать курить. Просто удивительно, как я не подумал об этом раньше. Пачка сигарет стоила сорок центов, а я за день выкуривал две. Тратил на курево пять долларов и шестьдесят центов в неделю!

Перекур у нас был каждые два часа. Я заглянул в пачку, увидел, что осталось сигарет десять, может, двенадцать; растянул их на полторы недели и больше не купил ни пачки!

Первый месяц я еще не знал, выдержу или нет. Бывали дни, когда будильник звенел в шесть утра и я уже не сомневался, что все, сил больше нет, надо обо всем рассказать Мэри, и пусть решает, останется со мной или нет. Когда же пошел второй месяц, я понял, что, наверное, все обойдется. Основной долг уменьшился до трехсот долларов, а это означало, что каждую неделю я могу снижать его еще на двадцать пять, а то и тридцать долларов. Мне до сих пор кажется, что все решили те пять долларов и шестьдесят центов, которые я перестал тратить на сигареты.

В конце апреля мы закончили строительство дороги и получили неделю оплачиваемого отпуска. Я сказал Мэри, что намерен завязать с заводом, и она этому очень обрадовалась. В ту неделю я работал на заводе по полторы смены и отдал Попу Мерриллу сто долларов. Я предупредил администрацию завода, что через семь дней увольняюсь. Мой долг настолько снизился, что я мог незаметно для твоей матери выплачивать проценты из своего обычного жалованья.

Он глубоко вздохнул.

— Теперь ты знаешь, как я познакомился с Попом Мерриллом и почему не доверяю ему. Я провел десять недель в аду, а он пил из меня все соки, чтобы снабдить моими десятками другого бедолагу, который, как и я, попал в беду.

— Как же ты, наверное, ненавидишь его!

— Нет. — Мистер Дэлевен поднялся. — Ненависти к нему у меня нет. Как и к себе. У меня была лихорадка, только и всего. Все могло закончиться гораздо хуже. Мы могли разойтись, и тогда ты и Мег не появились бы на свет. Я мог погибнуть. И вылечил меня Поп Меррилл. Он прописал мне горькое лекарство, но очень эффективное. Труднее было забыть другое: как он записывал каждый цент в бухгалтерскую книгу, которую держал в ящике под кассовым аппаратом, и как смотрел на мешки под моими глазами и на брюки, которые стали мне велики на два размера.

Отец и сын встали, молча направились к «Империи изобилия». Перед соседним домом Полли Чалмерс сметала листья с дорожки, ведущей к крыльцу, и беседовала с шерифом Аланом Пэнгборном. Она выглядела такой молоденькой и свеженькой, с волосами, забранными в конский хвост. И он выглядел молодым и мужественным в отутюженной униформе. Но внешность часто бывает обманчивой. Даже Кевин в свои пятнадцать лет это знал. Этой весной шериф Пэнгборн потерял в автомобильной аварии жену и младшего сына. А мисс Чалмерс, как слышал Кевин, болела артритом и через несколько лет могла превратиться в калеку. Видимость часто бывает обманчивой… Кевин посмотрел на обшарпанный фасад «Империи изобилия», затем на полароидную камеру.

— Он даже оказал мне услугу, — продолжил мистер Дэлевен. — Благодаря Мерриллу твой отец бросил курить. Но я этому человеку не доверяю. Будь с ним осторожен, Кевин. Говорить буду я. Все-таки я хоть немного его знаю.

Поп Меррилл поджидал их у двери: очки вскинуты на лысину, в рукаве пара тузов.

ГЛАВА 6

— А вот и вы, отец и сын. — Поп улыбнулся, как добрый дедушка, и Кевину подумалось, что чем-то он напоминает Санта-Клауса. — У вас прекрасный мальчик, мистер Дэлевен. Прекрасный.

— Я знаю, — буркнул мистер Дэлевен. — Хочу, чтобы он дальше оставался таким, поэтому и расстроился, узнав, что Кевин связался с вами.

— Печально. — В голосе Попа слышался легкий упрек. — Печально слышать такое от человека, который в трудную минуту…

— На том поставлена точка.

— Да, да, именно это я и хотел сказать.

— А вот на этом нет.

— Мы ее поставим. — Поп протянул руку к Кевину, и Кевин передал ему полароидную камеру. — Поставим сегодня. Кто-то ее сработал. Не знаю кто, но ваш мальчик хочет разбить «Солнце», потому что думает, будто оно опасно. Мне представляется, Кевин прав. Но я сказал ему: «Ты же не хочешь, чтобы твой отец принимал тебя за маменькиного сынка, не так ли?» Это единственная причина, по которой я попросил пригласить вас сюда, Джон…

— Мистер Дэлевен, если можно.

— Хорошо. — Поп вздохнул. — Я вижу, вы все еще держите на меня зло и не хотите забыть прошлое.

— Не хочу.

Кевин переводил тревожный взгляд с одного на другого.

— Это и не важно. — Лицо Попа окаменело: Санта-Клаус исчез. — Я-то считаю, что не следует копаться в прошлом… правда, случается, оно дает о себе знать в настоящем. Но что я хочу подчеркнуть, мистер Дэлевен: я всегда веду честную игру, и вы это знаете.

Поп лгал великолепно, и Дэлевены — оба — ему поверили. А старшему, так тому даже стало немного стыдно.

— Наше дело касалось только нас. Вы сказали мне, что нужно вам, я что хочу получить в обмен; вы согласились, мы оба получили желаемое и разошлись. А сейчас у нас совсем другое дело. — Тут Поп и вовсе заврался, сморозил абсолютно уж невероятное. — Здесь я никакой выгоды для себя не ищу, мистер Дэлевен. Только хочу помочь вашему мальчику. Мне он понравился.

Поп улыбнулся, снова превратившись в Санта-Клауса, причем так быстро, что Кевин и забыл про то, другое выражение лица: холодное и расчетливое. Более того, Джон Дэлевен, который чуть ли не три месяца горбатился на этого Попа Меррилла, расплачиваясь за собственную глупость, мистер Дэлевен тоже забыл, что имеет дело с прожженным дельцом.

Поп повел их навстречу запаху газетной краски и тиканью часов, по пути небрежно положил камеру мальчика на верстак, на самый угол (наверное, так же, как положил ее на праздничный стол Кевин, сделав первую фотографию), а затем направился к лестнице, ведущей в его квартирку на втором этаже. Проходя мимо старого, в пыли, зеркала, Поп мельком взглянул в него, хотел посмотреть, не возьмут ли отец или сын камеру или не отодвинут подальше от края. Он сомневался, что возьмут или отодвинут, но ведь могли.

Дэлевены на камеру даже не посмотрели, и Поп, поднимаясь по ступеням, довольно улыбнулся: «До чего же приятно иметь дело с лопухами!»

Хозяин магазина открыл дверь, и гости вошли в его квартиру.

* * *

Ни Джон, ни Кевин Дэлевен никогда не поднимались на второй этаж, и среди знакомых Джона не было ни одного, кто мог бы этим похвастаться. Собственно, ничего удивительного в этом не было: особой популярностью Поп в Касл-Роке не пользовался. Джон вообще сомневался, что у Попа есть друзья, а если и были, то не имел чести их знать.

А Кевин, поднимаясь по лестнице, думал о мистере Бейкере, своем любимом учителе. Неужели мистер Бейкер тоже попал в ситуацию, когда ему потребовалась помощь такого человека, как Поп? Невероятно… но час назад и он, сын, понятия не имел, что его отец…

Нет, лучше об этом не думать.

Один-два друга (вернее, хороших знакомых) у Попа были, но он их в квартиру не приводил. Не хотел. Квартира принадлежала только ему, и желания делить ее с кем-либо не возникало. Он пытался поддерживать здесь чистоту и порядок, но без особого успеха. На обоях тут и там темнели пятна, в раковине лежали грязные тарелки. Хотя на столе была постелена чистая клеенка, а ведро для мусора плотно закрывала пластиковая крышка, в квартире пахло сардинами и чем-то еще, возможно, немытыми ногами. И запахом этим, похоже, пропитался не только воздух, но и стены.

Гостиная у Попа была крошечная. Здесь пахло не сардинами и не (возможно) немытыми ногами, а табачным дымом. Оба окна выходили на проулок за Мелберри-стрит. Стекла Поп вроде бы мыл, во всяком случае, протирал, но в углах оставались пыль и грязь. Потертый ковер, кресло, диван, обитые светло-зеленым ситчиком.

Из всей обстановки новизной выделялись только большой японский телевизор с диагональю экрана в двадцать пять дюймов и видеомагнитофон. Стоящая рядом стойка для видеокассет пустовала. Все семьдесят кассет с порнофильмами на время визита Дэлевенов перекочевали в стенной шкаф.

Лишь одна лежала на телевизоре.

— Присядьте. — Поп указал на диван, подошел к телевизору, достал кассету из футляра.

Мистер Дэлевен с сомнением посмотрел на диван, будто опасался, нет ли в нем клопов, затем осторожно сел. Кевин последовал его примеру. Страх вернулся, более сильный, чем прежде.

Поп включил видеомагнитофон, вставил кассету.

— Я знаю в городе одного человека, — начал он (в Касл-Роке и соседних городках под «городом» подразумевали Льюистон), — который уже двадцать лет торгует фототоварами. Видеобизнес приглянулся ему сразу, он ни секунды не сомневался, что будущее за видео. Даже предлагал мне войти в долю, но тогда я думал, он сбрендил. Что я хочу сказать, в тот раз я ошибся, но…

— Ближе к делу, — прервал его отец Кевина.

— Я постараюсь. — В глазах Попа мелькнула обида. — Если вы не будете меня сбивать.

Кевин легонько ткнул отца локтем в бок, и мистер Дэлевен промолчал.

— Так или иначе, пару лет назад он обнаружил, что прокат видеокассет не единственный способ зарабатывать деньги. Всего за восемь сотен баксов он купил устройство, позволяющее переводить на видеопленки любительские фильмы и даже фотоснимки. На видеомагнитофоне просматривать их куда проще.

Кевин с удивлением посмотрел на Попа, а тот улыбнулся и кивнул.

— Да. Я взял все пятьдесят восемь полароидных фотографий. Ведь мы знаем, что они немного отличаются друг от друга. Я догадывался почему, но хотелось в этом убедиться. Тем более что особых усилий и прилагать не пришлось.

— Вы попытались смонтировать фильм из этих фотографий? — спросил мистер Дэлевен.

— Не попытался, — поправил Поп. — Смонтировал. Вернее, не я, а этот парень из города. Но идея принадлежала мне.

— Так это фильм? — Кевин понял, что сделал Поп, и разозлился: «Почему же я сам не додумался до этого?»

— Посмотрите сами. — Поп повернулся к телевизору. — Пятьдесят восемь фотографий. Этот парень, переводя на видеопленку снимки, выделяет на каждый пять секунд. И наглядишься, говорит он, и не заскучаешь в ожидании следующего. Я попросил, чтобы он дал на каждую фотографию по секунде, и смонтировал их без интервалов.

Кевин вспомнил игру, которая ему очень нравилась в начальной школе. На перемене он брал маленький блокнот со страницами из прозрачной разноцветной бумаги: желтой, розовой, зеленой.

Открывал последнюю страничку и рисовал человечка в боксерских шортах и с разведенными в стороны руками. На следующей страничке изображался тот же человечек, но руки чуть приподнимались. Чуть-чуть. И так на каждой страничке, пока руки не оказывались у боксера над головой. Затем рисовался тот же человечек, только руки его с каждой страничкой опускались все ниже. Если потом странички быстро пролистать, получался мультфильм, изображающий боксера, который праздновал победу: поднимал руки, хлопал ими над головой, затем опускал руки.

По телу Кевина пробежала дрожь. Мистер Дэлевен вопросительно посмотрел на него. Кевин замотал головой и пробормотал:

— Ничего.

— Что я хочу сказать, фильм длится чуть меньше минуты. Поэтому вы должны смотреть внимательно. Готовы?

Нет, подумал Кевин.

— Полагаю, что да, — ответил Дэлевен-старший.

Он еще пытался сохранить безразличный вид, но Кевин видел, что идея увлекла отца.

— Хорошо. — И Поп Меррилл включил видео.

* * *