Игра Джералда

Глава 3

Джесси зажмурила глаза. Шесть лет тому назад она несколько недель консультировалась в клинике по поводу зачатия и не говорила об этом Джералду, потому что не ожидала от него ничего, кроме саркастических замечаний. Она сказала, что у нее стресс, а Нора Каллигэн, психотерапевт, научила ее простым приемам снятия стресса.

«Большинство людей полагает, что счет по Дональду Даку сдерживает темперамент, – говорила Нора, – однако на самом деле такой счет позволяет восстановить эмоциональное равновесие.., да и вообще у человека, который не занимается этим хоть раз в день, возможны очень серьезные психические проблемы».

Этот голос тоже был ясным и отчетливым, ясным настолько, что на лице Джесси появилась слабая улыбка.

Она любила Нору. Она ее очень любила.

А тогда она осознавала это? Джесси ощутила смущение, потому что вдруг поняла, что не может утверждать это л даже не может вспомнить, почему она постепенно перестала посещать Нору.

Предлогом были дела – эти приюты на Корт-стрит и новые библиотечные фонды, – которые свалились на нее разом. Вся эта текучка, которая создает впечатление полноты жизни, хотя на самом деле это все равно, что толочь воду в ступе. И лечение лучше вовремя бросить. Если этого не сделаешь, то тебя будут лечить до тех пор, пока ты со своим терапевтом не окажешься на общем небесном собрании…

«Ничего, ничего, начинай счет. Как она тебя учила».

А почему бы и нет?

Один – ступня, маленькие пальчики сели в ряд, как зайчики?

Нет, восемь из них на ее ступнях странно поджались, а большие пальцы сиротливо торчали. Два – ножки мои дивные, стройные и длинные? Ну, не столь уж длинные для ее роста 5 футов 7 дюймов. Талия удлиненная – Джералд утверждал, что это ее самое красивое достояние. Иногда он умел говорить приятное и не замечать недостатков. Он каким-то образом игнорировал ее узловатые коленки и широкие бедра. Три – это киска. Ничего особенного. Она чуть приподняла голову, пытаясь посмотреть на упомянутую часть тела. Но ей и незачем было рассматривать то, с чем она уже сосуществовала так долго. Ниже живота находился треугольник светлых волос, закрывавший щель, внешне напоминавшую плохо залеченный шрам. Этот орган не слишком-то, по мнению Джесси, подходил для мифологии, однако в коллективном мужском сознании, безусловно, обладал мифическим статусом – Райские Врата, – да, это есть и у всех животных, не правда ли?

«Господи, какая чушь», – подумала она, слабо улыбнулась и закрыла глаза.

Не совсем чушь. Этот кусочек плоти является объектом страсти каждого мужика – во всяком случае, кроме голубых, – однако столь же часто и объектом их необъяснимой злобы и страха. Женщина не обращает внимания на эту idee fixe в их шутках, но она всегда из них прет, как кровь из свежей раны.

«Хватит, Джесси, – приказала Хорошая Жена Бюлингейм. Ее голос был унылым и брезгливым. – Неприлично в этом копаться».

«Резонное замечание», – согласилась Джесси и снова обратилась к счету. Четыре – это бедра (слишком широки), а пять – живот (слишком толстый). Шесть – грудь, к которой она не имела претензий. Джесси подозревала, что Джералду несколько не нравились голубые ниточки вен, видимые сквозь гладкую кожу этих маленьких холмов. У красоток из журналов тут не было никаких следов кровообращения.

Семь – это ее слишком широкие плечи, а восемь – шея (которая была действительно красивой, но в последние годы кожа на ней стала не такой гладкой, девять – это подбородок с родинкой, а десять…

«Остановись! Что за черт! – взорвался голос, который не шутил. – Что за дурацкая игра?» Джесси плотнее прикрыла глаза, пораженная всплеском ярости в этом голосе и напуганная его чужой интонацией. Ярость эта была такой, что голос, казалось, исходил вовсе не из глубины ее существа, а был каким-то могущественным пришельцем извне.

«Не хочешь отвечать? – спросила Рут Нери. – Ладно, может, для тебя это слишком сложно. Давай, я упрощу задачу, Джесс. Кто обратил дурно написанный рецепт самоуспокоения Норы Каллигэн в процедуру самоуничижения?» "Никто, – подумала она и тотчас поняла, что голос, который не шутил, не примет такого ответа; поэтому она добавила:

– Хорошая Жена. Это ее проделки".

«Нет, не ее, – возразил голос Рут. Она категорически отвергла эту попытку переложить вину. – Эта правильная девица несколько глуповата, и сейчас она сильно напугана, но в глубине души она хорошая, и у нее всегда наилучшие намерения. А намерения того, кто протащил эту литанию Норы, самые дурные, Джесси. Разве ты не видишь этого? Разве ты…» – Я ничего не вижу, потому что мои глаза закрыты, – ответила она дрожащим голосом. Она попыталась открыть глаза, но что-то заставило ее снова закрыть их, чтобы не ухудшить и без того свое отчаянное положение.

«Тая кто же это, Джесси? Кто убедил тебя, что ты уродлива и никчемна? Кто решил, что Джералд Бюлингейм – твой принц из сказки? Кто убедил тебя, что он не только тот, кто тебе нужен, но и тот, кого ты заслуживаешь?» Огромным усилием воли Джесси выбросила этот голос – и все прочие голоса, как она надеялась, – из своей головы. И снова начала, теперь уже громко:

– Один – ступня, пальчики, как зайчики: два – нога, длинная и стройная; три – киска, пушистая и игривая; четыре – розово-золотистые бедра; пять – упругий живот, там вся моя еда…

Она не могла вспомнить ритмические периоды (это было хорошо, поскольку что она подозревала, что Нора выдумала все это сама, возможно, на основании публикаций в одном из иллюстрированных журналов, пытающихся объяснить клиенту все его проблемы, – эти журналы обычно лежали на ее кофейном столике в гостиной), поэтому остальное она стала просто перечислять:

– Шесть – моя грудь, семь – мои плечи, восемь – моя шея…

Она сделала паузу, чтобы глубоко вдохнуть, и с облегчением почувствовала, что сердце перешло с галопа на ровный и быстрый бег.

– Девять – уши, десять – глаза. Глаза, глаза, откройтесь!

Она открыла глаза, и спальня вокруг нее осветилась ярким сиянием, стала какой-то новой и – во всяком случае, на краткий миг – такой же прелестной, какой она показалась Джесси, когда они с Джералдом проводили свое первое лето в этом доме. В 1979 году, который когда-то показался небывалым чудом, а теперь затерялся в далеком прошлом.

Джесси посмотрела на деревянные серые стены, белый потолок с отсветами на нем и два больших окна, между которыми стояла кровать. Одно выходило на запад, сквозь него были видны веранда, сосны и голубая чаша озера. В другом окне открывался менее романтический пейзаж: дорога и ее старый «мерседес», после восьми лет службы начавший неумолимо ржаветь.

Прямо перед собой на вешалке у противоположной стены она увидела батик и равнодушно отметила, что это подарок Норы к ее тридцатилетию. Она не могла разобрать поблекшую надпись красным, но знала, что там стояло: NEARY,83. Еще один год из фантастики.

Рядом с вешалкой висела (и обычно надоедливо звенела, цепляясь за одежду, о чем она не решалась сказать мужу) пивная кружка Джералда, обычная пивная кружка, однако он испытывал по поводу этой кружки ненормальную гордость и пил из нее первое летнее пиво, когда они приезжали сюда в июне. Это была одна из тех странных церемоний, которые заставляли ее задолго до сегодняшних игр всерьез задавать себе вопрос, была ли она нормальной, когда вышла замуж за Джералда.

«Кто-то должен был положить этому конец, – подумала она вяло. – Кто-то должен прекратить этот ужас».

* * *

На кресле рядом с дверью в ванную лежала яркая юбка и блузка без рукавов, которую она надевала сегодня в этот не по-осеннему теплый день; ее лифчик висел на ручке двери. А ноги и простыни перечеркивал яркий отсвет солнца. Это был не правильный квадрат, который обычно ложился на кровать в час, и не прямоугольник, которым тот становился в два часа, а узкая полоса, которая сообщала, что сейчас около четырех. Затем полоса уйдет с кровати на пол, потом уползет вверх на стену, и тени появятся по углам и под столом; эти тени начнут выползать из углов к центру комнаты, поедая свет…

Солнце уходило на запад. Максимум полтора часа, и наступят сумерки, а еще через сорок минут станет темно.

Эта мысль не привела ее в отчаяние – пока, во всяком случае, – однако тоска вновь выпустила когти, и страх подступил к сердцу. Она прикована к кровати, а мертвый Джералд лежит на полу рядом: Джесси представила себя и его в ночной темноте пустого дома и вздрогнула. Человек с бензопилой ушел в свой светлый и теплый дом к жене и детям, собака убежала, осталась только эта чертова гагара на озере для компании – только она и никого более на десять миль вокруг.

Мистер и миссис Бюлингейм проводят первую долгую осеннюю ночь рядом – но в разных мирах.

Глядя на кружку и батик – странных соседей, которые могли сосуществовать только в таком вот дачном коттедже, – Джесси подумала, как легко вспоминается прошлое и как не хочется размышлять о будущем. Настоящее стало более или менее ясным. Хотя оно и не внушало оптимизма, нужно было действовать. Ведь она не могла надеяться на чудо. Нужно попытаться самой выпутаться из этой трагической и дурацкой ситуации. Все-таки не будет этого позора, когда какой-нибудь помощник шерифа отомкнет наручники и спросит, какого черта она тут делает одна и голая.

Ее тревожили еще две вещи. Ей хотелось в туалет, и начинала мучить жажда. В данный момент первое желание было сильнее второго, но муки жажды пугали ее больше. Пока жажда не была сильной, однако она понимала, что если ее не утолять, то через некоторое время наступит смерть от жажды – мучительная смерть.

«Вовсе не забавно умереть от жажды в двадцати метрах от самого большого озера в штате Мэн», – подумала она и покачала головой. Нет, оно, наверное, не самое большое. Самое большое – Дарк-Скор, то озеро, на котором она была с родителями, братом и сестрой много лет тому назад. Когда еще у нее не было внутренних голосов. Многого не было…

Она вновь попыталась отбросить эти мысли. Нет смысла вспоминать о Дарк-Скор, и сейчас, в наручниках, она тем более не станет этого делать. Лучше думать о жажде.

«А что о ней думать, милая? Это же психическое, неподвластное разуму, не так ли? Ты чувствуешь жажду, потому что знаешь, что не можешь встать и напиться. – все очень просто».

Не совсем. Она нанесла мужу удар, который привел его к смерти. Но и в ней самой протекал какой-то биохимический процесс с выделением гормонов; это можно было определить как шок, а естественным следствием шока является жажда.

Джералд был человеком стойких привычек, и одной из его привычек было ставить бокал воды на полку у изголовья кровати. Она повернула голову и увидела – так и есть, он стоит на полке, высокий бокал со следами растаявшего льда на поверхности воды. Бокал наверняка стоит на салфетке, чтобы не оставалось следа от мокрого кружка на дереве, – таков был Джералд с его мелочными заботами.

Увидев бокал, Джесси испытала первый приступ настоящей жажды. Это заставило ее облизать губы. Она сползла вправо, насколько позволяла цепь на левой руке. Ей удалось передвинуться сантиметров на двенадцать на сторону Джералда. Джесси увидела бурые пятна на простыне и задержала на них взгляд, вспомнив, как из Джералда извергалась жидкость в момент агонии. Она поскорее перевела глаза на бокал с надписью, которая рекламировала какой-то сорт пива.

Медленно и осторожно Джесси приподнялась, пытаясь дотянуться до бокала. Но не смогла. Кончики пальцев и бокал разделяли всего несколько сантиметров. Приступ жажды – сжимающий гортань, пощипывающий язык – был острым, но недолгим.

«Если никто не придет и я не дотянусь до него, завтра утром я уже не смогу посмотреть на этот бокал».

Эта мысль поразила холодной логикой; она была ужасна. Нет, нет, завтра утром ее тут не будет! Об этом даже нечего думать. Это – нелепость, это…

«Перестань паниковать, – раздался голос Рут. – Этим делу не поможешь!» Но эта мысль не смешна или нелепа. И ее надо как-то принять во внимание… Она, конечно, не умрет от жажды, но может провести много часов в мучениях, если ничего не придумает.

«Да, долго, с затекшими руками.., с жаждой и болью, – вступила в разговор Хорошая Жена. – Но мучения будут тебе наказанием, ведь ты сама навлекла все это на себя, не так ли? Я не хочу быть навязчивой, но если бы ты позволила ему…» – Ты мне надоела, зануда, – сказала Джесси. Она не помнила, отвечала ли вслух этим голосам раньше. Она что, сходит с ума? Впрочем, ей наплевать на это, во всяком случае, сейчас.

Джесси снова закрыла глаза.

Глава 4

На этот раз сквозь плотно закрытые веки в темноте она увидела не свое тело, а всю комнату. О, конечно же, она оставалась в центре пространства – Господи, да, да, Джесси Бюлингейм, почти сорок, 5 футов 7 дюймов, сто двадцать пять фунтов, серые глаза, цвет волос – бронзово-коричневый (она закрасила седину, которая начала появляться лет пять назад, бронзой, и была уверена, что Джералд ничего не заметил); Джесси Бюлингейм, которая неожиданно попала в беду, в настоящее время, вероятно, вдова вышеуказанного Джералда, бездетная, прикованная к кровати этими скотскими наручниками…

Она заставила блуждающую часть своего сознания сконцентрироваться именно на наручниках. От напряжения даже морщина пробежала через лоб к переносице.

Всего четыре кольца, каждая пара с резиновой прокладкой и разделена двенадцатисантиметровой цепочкой, на каждом наручнике серийный номер М-17. Она вспомнила, как Джералд сказал ей, что каждое кольцо может быть приспособлено к форме запястья, чтобы надежнее держать его. Можно укорачивать цепочку до положения, когда руки арестанта окажутся прижатыми запястье к запястью, однако Джералд оставил максимальную длину цепочки.

«Действительно, – подумала она, – ведь это была просто игра, правда, Джералд?» Но прежний вопрос всплыл, и она снова спросила себя, а была ли это для Джералда просто игра?

«Что за баба, – какой-то мужской голос мягко прошептал в ее подсознании, – просто сплошная половая щель…» «Пошел вон, – подумала Джесси, – пошел вон, мерзавец».

Но голос отклонил это предложение.

«Для чего у женщины есть рот и эта щелка? – спросил он из темноты. – А для того, чтобы она могла одновременно писать и пить. Как вы насчет этого, леди?» Нет. К этому издевательскому голосу у нее не было просьб и вопросов. Она подвигала руками в наручниках. Воспалившаяся кожа запястий заставила ее поморщиться, однако боль можно было терпеть, и руки двигались свободно. Джералд мог говорить что угодно, однако он не стал замыкать наручники так, чтобы они поранили руки. Джесси оценила это, и все же наручники прилегали слишком плотно, чтобы из них можно было вырваться.

«Ты уверена в этом?» Джесси провела эксперимент. Она попыталась, сведя ладонь совком, осторожно выскользнуть из наручника, но тщетно. Она попробовала применить силу. Боль стала гораздо ощутимее. Она вдруг вспомнила момент, когда отец захлопывал дверцу их старой машины и туда попала левая рука Мэдди, которая хотела выйти следом за ним. О, как она кричала! Была раздроблена кость – Джесси не могла вспомнить ее название, – но она помнила, как позже Мэдди показывала руку и гордо прибавляла: «А я еще и связку порвала!» «Связка, – подумала она, невольно пытаясь снова выдернуть руку, несмотря на накатывающую боль. – Связка. Черт с ней. Лишь бы вырваться из этих колец, а потом какой-нибудь лекарь соберет, что осталось».

Медленно, постепенно она наращивала усилие, пытаясь вырвать руки из колец. Если бы они продвинулись хоть немного, хоть на сантиметр, основание большого пальца прошло бы сквозь кольца, и тогда можно было бы попытаться рвануть. Она надеялась на это и была готова к боли.

Джесси что есть силы натягивала цепочки. Боль стала адской. Мышцы предплечий напряглись белыми дугами. Пот заструился по лбу и щекам, тонкая струйка побежала под носом. Она слизнула ее языком.

Не боль заставила ее остановиться. Джесси поняла, что на большее у нее нет сил, а наручники так и остались в своем первоначальном положении. Надежда вырваться из колец сверкнула и умерла.

«Ты уверена, что тянула что есть силы? Или ты просто валяешь дурака, потому что боишься сильной боли?» «Нет, – ответила она, открывая глаза, – я тянула изо всей силы, как могла. Правда».

Но голос не замолкал, хотя скорее мерцал, чем звучал: это был некий саркастический вопросительный знак.

На запястьях остались глубокие ссадины – у основания большого пальца и на тыльной стороне кисти, где сталь впилась в кожу, – и теперь они болели, хотя Джесси ослабила натяжение, приподнявшись к спинке кровати.

– О черт, – сказала она дрожащим от боли и отчаяния голосом, – что за наказание!

«Ты действительно вырывалась изо всей силы? Ты в этом уверена?» «Это не важно, – подумала она, наблюдая пляску солнечных отражений на потолке. – Это не важно, и легко объяснить, почему. Если я рвану сильнее, с моими запястьями произойдет то же самое, что случилось с левой рукой Мэдди, когда дверца машины прищемила ее: кости и связки будут повреждены, но вырваться из наручников мне не удастся. И, значит, кроме жажды и цепей, будет мучительная боль. Вот что я думаю: Джералд умер, так и не оседлав меня, но он все равно меня крепко трахнул, это уж точно».

Итак, что еще осталось?

«Ничего», – раздался дрожащий голос Хорошей Жены Бюлингейм, который был голосом человека, стоящего на грани безумия.

Джесси подождала, пока другой голос, голос Рут, поспорит с этим мнением. Но его не было. Рут, по всей вероятности, бросила ее. Джесси должна была теперь позаботиться о себе сама.

«Ну, – подумала она, – что ты станешь делать с наручниками теперь, когда убедилась, что так просто их не скинешь? Что ты можешь еще сделать?» Медленно заговорил юный голос, которому она еще не дала имени:

«Попробовала освободить руки из колец наручников, и это не получилось, однако что можно сделать с другими кольцами? Теми, которые прикреплены к стойкам изголовья? О них ты не подумала?» Джесси оперлась на голову, вдавив ее в подушку, и выгнула спину, чтобы посмотреть на стойки. Она даже не придала значения тому, что смотрит на них снизу. Кровать была довольно большая, чуть длиннее обычной. У нее было какое-то название типа «модель Корт-Джестер» или что-то в этом роде, – с возрастом она все труднее запоминала подобные вещи. В общем, кровать, на которой она теперь лежала, была подходящим местом для траханья, но маловата, чтобы спать на ней вдвоем всю ночь.

Ее и Джералда это вполне устраивало, потому что они спали раздельно и здесь, и в портлендском доме последние пять лет. Это было ее решение: она просто устала от его храпа, который с годами стал невыносимым. В редких случаях, когда у них оставались ночные гости, они с Джералдом спали вместе в этой комнате, испытывая неудобство, обычно же они пользовались этой кроватью только для секса. Вообще его храп не был истинной причиной для отдельных спален; это была дипломатичная уловка Джесси. Настоящей причиной был пот. Джесси сначала не понравился его запах, а потом она просто возненавидела этот ночной пот. Даже если он принимал душ, смесь пота и шотландского виски к двум часам ночи подавляла все другие запахи.

До последнего года их сексуальный ритуал становился все более формальным, после чего следовала продолжительная дремота (эта часть нравилась ей больше всего), затем он принимал душ и покидал жену. Но с марта произошли некоторые изменения. Все эти шарфы и наручники – особенно последние – доводили Джералда до изнеможения, чего никогда не происходило после обычного секса, так что он засыпал подле нее, плечо к плечу. Она была не против, поскольку в основном эти встречи происходили утром и он приносил с собой лишь запах пота, без виски. И Джералд не так сильно при этом храпел, вот что существенно.

«Однако все эти утренние игры с шарфами и наручниками происходили только в портлендском доме, – подумала она. – Мы провели здесь весь июль и большую часть августа, и в тех случаях, когда мы занимались любовью, – их было не так много, надо признаться, – это было традиционное блюдо: Тарзан наверху, Джейн внизу. Мы никогда не играли здесь в эту игру до сегодняшнего дня. Почему?» Возможно, причиной были довольно высокие и неудобные для занавесей окна. Джералд все время говорил о том, что в эти окна надо вставить отражатели вместо обычных стекол; он рассуждал об этом до…

«Да, до сегодняшнего дня, – закончила Хорошая Жена, и Джесси похвалила ее за такт. – Ты права: причиной были именно окна, во всяком случае, в основном. Ему не хотелось, чтобы Фред Лаглэн или Джимми Брукс, нагрянув позвать его играть с ними в гольф, увидели бы, как он трахает миссис Бюлингейм, прикованную к кровати наручниками фирмы „Крэйг“. Хотя Фред и Джимми неплохие парни, но одно слово об этом в округе…» «Старые пердуны, да будет тебе известно мое мнение, – резко вступила она. – И они слишком болтливы, чтобы умолчать о подобной истории. И тут есть еще одно, Джесси…» Джесси не дала ей закончить. Не только Хорошая Жена, но и Рут начала ее раздражать.

Вполне возможно, что Джералд не играл с наручниками потому, что боялся какого-нибудь чудака, который объявился бы у дома ни с того, ни с сего. Чудака?

«Не знаю, – подумала она, – возможно, было в Джералде нечто от сексуального маньяка, но было в нем и нечто хорошее – недаром он опасался, что ситуация может выйти из-под контроля. А ведь именно это и произошло на самом деле, не так ли?» С этим аргументом трудно было спорить.

Она испытала чувство печали и с трудом удержалась, чтобы не бросить взгляд на лежащего на полу Джералда. Она не знала, скорбит ли она о погибшем муже или нет, но она понимала одно: если скорбь и была, то сейчас не время для нее. Просто она вспомнила человека, с которым провела много лет вместе, и воспоминание о том, как он засыпал подле нее после того, как они занимались любовью, было приятным. Она не любила шарфы и ненавидела теперь наручники, однако ей нравилось смотреть на него в те моменты, когда разглаживались черты его крупного румяного лица.

И теперь он спал рядом с ней.., разве не так?

Мысль мелькнула, отозвавшись в руках, и исчезла; Джесси прогнала ее и снова стала изучать изголовье кровати.

Стойки по краям изголовья оставляли ее руки распятыми, однако в этой позе не было неудобства, особенно с учетом запаса цепочек. Между стойками находились четыре горизонтальные планки. Они были деревянные с какими-то довольно приятными узорами. Джералд однажды предложил, чтобы их инициалы были вырезаны в центре изголовья, – он знал человека в Ташмор-Глен, который с удовольствием приехал бы и сделал это, – однако она обдала его холодным душем презрения, и идея увяла. Она показалась Джесси претенциозной и какой-то детской, словно они – школьники, которые рисуют сердечки на партах.

Полка была расположена над изголовьем достаточно высоко, чтобы человек, сидящий на кровати, не ударился о нее головой. На ней стоял бокал Джералда с водой, пара книжек, оставшихся с лета, и кое-какая косметика на ее стороне. Косметика тоже осталась с лета и теперь, видимо, уже засохла. Жаль – ничто не радует женщину – а тем более прикованную женщину – больше, чем румяна «утренняя роза».

Джесси медленно подняла руки к полке и закинула голову, чтобы видеть цепочки. Кольца были укреплены на стойках между второй и третьей планками. Когда она подняла прикованные кисти рук, кольца заскользили по стойкам до третьей планки. Если бы она могла выбить эти планки, она смогла бы просто снять кольца со стоек. Voila…

«Нет, это слишком хорошо, чтобы быть правдой, дорогая, – слишком простое решение, – но ты можешь попробовать. Тоже способ времяпровождения».

Она обхватила верхнюю планку, которая препятствовала движению колец по вертикали, набрала в легкие воздух, задержала его и сделала рывок. Этого было вполне достаточно, чтобы понять: такой способ освобождения тоже не годится: примерно то же самое, что пытаться вытащить стальное кольцо из бетонной стены. Она поняла, что не сможет даже расшатать планку.

«Я могу вертеться на этом ложе пыток хоть десять лет и ничего не добьюсь», – подумала Джесси; ее руки легли на прежнее место, их все так же удерживали цепочки. Она коротко всхлипнула.

«Что мне делать? – спросила она балки потолка и наконец расплакалась в полном отчаянии. – Что же мне делать?!» Как бы в ответ пес снова стал лаять, но на этот раз так близко, что она в ужасе закричала. Казалось, он тут, под восточным окном, прямо на дорожке.

Глава 5

Но пес был не на дорожке, а гораздо ближе. Тень, которая появилась на асфальте перед передним бампером «мерседеса», означала, что пес уже у двери. Она сразу испугалась этой изломанной, чудовищной тени.

«Не будь идиоткой, – урезонивала она себя, – тень выглядит так, потому что солнце садится. Открой рот и издай какой-то звук, только не вопи, ради Бога».

* * *

Где-то рядом должен быть его хозяин, однако она не очень надеялась на это. Она поняла, что собаку привлекло кухонное ведро с отбросами, находившееся как раз у задней двери в дом. Джералд как-то говорил, что такие ведра являются просто магнитом для любого пса. И этого привлекло именно ведро, и наверняка он приблудный, голодный и несчастный.

Но надо было попытаться.

– Эй! – крикнула она. – Эй! Кто-нибудь там! Помогите мне! Есть там кто-нибудь?

Внезапно пес перестал лаять. Его паукообразная изломанная тень повернулась, двинулась.., и снова остановилась. По дороге из Портленда они с Джералдом ели сандвичи с сыром и салями, и первое, что она сделала, когда они приехали, – выбросила остатки в ведро. Вероятно, именно аппетитный запах салями и масла привлек собаку и пересилил немедленное желание вернуться в лес, как только он услышал ее голос. Голод оказался сильнее страха в собачьей душе.

– Помогите! – крикнула Джесси, хотя что-то говорило ей: кричать не нужно, потому что от этого только станет суше во рту и захочется пить еще больше. Однако голос разума в таких случаях не слышен. Ужас подхватил ее и понес гораздо быстрее, чем залах мяса – собачьи ноги; теперь она неслась на волне истерики и кричала, не отдавая себе отчета:

– Помогите мне!! Кто-нибудь, помогите! Помогите! Помоги-и-ите!

Крик прервался, и она повернула голову направо насколько могла: ее волосы растрепались и перепутались на подушке, прилипли к щекам и шее, глаза лихорадочно блестели. Боязнь того, что ее найдут здесь прикованной, а ее мужа – мертвым на полу, показалась теперь несущественной. Новый приступ отчаяния высветил всю страшную безнадежность ее положения: ей грозила мучительная смерть от голода и жажды. Она не кинозвезда, и это не детективное шоу по кабельному ТВ. Здесь не было камер, юпитеров и режиссера, который раздавал бы указания. Все это было реальностью, и, если помощи не будет, она погибнет.

Никто не ответил на ее отчаянные крики. Не было здесь ни смотрителя, бродящего по берегу озера, ни любопытного дачника, прогуливающегося с собакой (иногда они высматривают, кто из соседей втихаря выращивает марихуану в сосняке). Тут была только эта изломанная, зловещая тень, и ее воображение нарисовало странного пса-паука, балансирующего на четырех тонких, кривых лапах. Джесси сделала глубокий вдох и попыталась снова овладеть собой. Ее гортань была горячей и сухой, а нос и глаза – влажными от слез.