Чекист

– Я подписываю, они еще на аэродроме, у вас есть тридцать минут, чтобы собрать вещи. «Поспеши навстречу смерти, пока твое место в Валгалле никто не занял», викинг. Свободен!

Вмиг покрасневший, с растерянными глазами фендрих покинул казино, где были собраны летчики. Все притихли, поняли, что командир совсем не шутит.

– Настолько серьезно, фон Вольфи? – спросил инженер полка Краузе.

– Да, Пауль. Тебе об этом известно не хуже, чем мне. Концентрацию паров бензина в брюхе у таксы мы вместе замеряли. Было?

– Было.

– Что-нибудь изменилось с тех пор?

– Нет, обещанные серии D.1 и D.2 так и не пришли.

– Совершенно верно, а то, что предлагали мы – сделать надкрыльевые баки, – осталось на бумаге и в единственном экземпляре. А знаешь, почему?

– Мда, нет, не совсем понятно, – чуть замявшись, ответил инженер. – Они пишут, что для сброса требуется переворот машины, и есть возможность повредить хвостовое оперение.

– Насколько тяжело истребителю проделать «бочку»? И сколько раз мы его сбрасывали?

– Да много, за сотню.

– Хоть один раз что-нибудь повредили?

– Нет.

– Дело в патенте, который я оформил на себя[2]. И все. Так что спокойнее, ребята, у нас элитное подразделение, к нам приезжают за лучшими кадрами, у нас осваиваются последние новинки. На нас возложена миссия по защите рейха. Хотя признаю, что сидеть в обороне – занятие достаточно скучное, но события 16 мая показывают, что расслабляться долго нам противник не позволит. Разведка говорит о приеме на вооружение у англичан целой серии новых четырехмоторных тяжелых бомбардировщиков. Они и станут нашей задачей и проблемой. Так что учитесь, пока есть время и противник не сильно нас достает.

В целом события последующих месяцев показали, что Вольфганг не ошибался в своих оценках в отношении модификации «D», но «день орлов» он встретил в отпуске на юге Германии. Тридцать первого июля его вызвали в Берлин. Ешоннек и Удет раскатывали его за потерю двух самолетов Ме-210, поступивших на войсковые испытания: у первого оборвался правый руль глубины и заклинил вертикальное управление, машину пришлось оставить, у второго загорелся двигатель DB603A1 на стоянке. Потушить не смогли, машина полностью сгорела. После разноса Удет передал приказ об отпуске и показал коротенькую записку: двадцать девятого июля ОКВ приступило к разработке плана боевых действий на Восточном фронте. Ответственным назначен воевавший в России генерал-майор Маркс. Удар предусматривает скоротечную кампанию двумя группами армий в сто сорок семь дивизий, справа и слева от Припятских болот. Операция планируется на весну-лето следующего года.

Вольфганг проверил связь, осталось только два действующих канала. Во-первых, шел массовый призыв в армию, во-вторых, достаточно много немцев на волне успехов Гитлера поменяли свои убеждения. В-третьих, компартия была окончательно разгромлена, а система трудовых лагерей значительно расширена. Кстати, под воодушевляющие вопли толпы. Поэтому часть маркеров, заложенных на местах связи, остались нетронутыми. Сработавшие каналы он дополнительно проверил наблюдением со стороны, после этого передал шифровку. Москва ответила быстро, но с нарушениями правил конспирации: вместо условных сигналов отхода передала в теле кода приказ возвращаться. Кстати, в марте не было «концерта по заявкам» с его любимым Пуччини – мама так поздравляла его с днем рождения. Значит, как минимум отстранена от этой работы и дела не сдавала. Это могло быть только в одном случае: из-за ареста. Но громких дел в СССР в начале сорокового года не было. Новый нарком НКВД оказался довольно тихим человеком, расстрельных приговоров стало значительно меньше. Так что писать о нарушениях протокола не стоило, чтобы не навредить матери, так отметим про себя, что мы уже вне закона. Пришло время передать «портянку» Удета.

Его письмо, написанное мелким убористым почерком, занимало четыре страницы тетрадного листа. Шифровка с кладбища перекочевала в «Майбах», затем поехала с ним в Кассель. Физелеры были очень довольны, что их не забыли и навестили. Вячеслав перешифровал письмо личным кодом, ключ к которому знала только мать. Слова заголовка: «Поль Матиусу».

«Получен 25 февраля сигнал от “циркача”: “Плотные облака с востока скрыли зарю”. “Циркач” отметил серьезные нарушения сценария. Передает “сценаристу” следующее»: были написаны обычным шифром, который он использовал для связи всегда. Само письмо Удета было переведено на узбекский и зашифровано по книге фон Билдерна, который некогда путешествовал по Персии и написал несколько монографий, как раз в университете Касселя, посвященных творчеству персидских поэтов. Так как шифр имел слоговый, а не буквенный код, удалось сократить «портянку» почти в четыре раза, но все равно она была очень большой. Перейти на слова, чтобы еще больше сократить передачу, не позволяли многочисленные технические термины, которыми изобиловало письмо Удета. В общем, задачка оказалась совсем не простой. Теперь встал вопрос, как передать, в условиях того что скамейка в парке Вильхельмсхох стояла пыльной и грязной, и там давно никто не сидел. Канал не работал. И тогда, несмотря на старинный запрет посещать Австрию, Вольфганг направился в Ненцинг, через Герхарда он легко получил направление туда для отдыха и лечения. Люфтваффе расположило там небольшой санаторий для летчиков после ранений и отдыхающих.

По приезде небольшая пьянка с несколькими бывшими учениками, знакомство, многообещающее знакомство с местными девицами, тщательный подбор костюма для горных восхождений в местном магазинчике, приобрел лицензию на косуль у местного егеря. Тот набивался в провожатые, но граф перешел на южный говор, и егерь понял, что заработать лишние марки не получится. Граф был «местным» и хорошо знал окрестности, хотя ни разу здесь не бывал, но у настоящих Крейцев здесь был небольшой охотничий домик в Нензингере. В местном отделении «Genossenschaftliche Zentralbank» он предъявил жетон, полученный им еще в Ливии, свои документы и доверенность «отца» и получил доступ к небольшому сейфу, где находились ключи от домика, несколько писем, новая чековая книжка этого банка. Переоформил ячейку на себя, письма забрал – черт его знает, что там написано. Судя по дате, написаны перед самым аншлюсом. Семейство уходило в Швейцарию разными маршрутами. Граф Мориц отходил здесь. В письмах почти ничего интересного, кроме того, что в горном доме есть сейф, ключи от которого на общей связке. Одно письмо закодировано, но код был известен Вольфи. Не совсем аккуратно сработал граф, следы он все-таки оставил. Хотя если бы им кто-то заинтересовался, то последствия уже бы были. Так что хорошо, что сюда добрался.

Домик был даже ухожен снаружи. Практически мгновенно о приезде молодого графа стало известно всем. Шила в мешке не утаишь, поселочек всего ничего: пара десятков домиков, большая часть из которых посещается время от времени. Постоянно тут живут пять или шесть семейств. Они и ухаживают за остальными дворами. Еще днем ему прислали пару бутылок местного шнапса, настоянного на можжевельнике, с патриотическим названием «Эдельвейс», и счет за обслуживание дома. Вольфганг шлепнул по заднице наряженную в национальный костюм – дирндль – девицу, намекнув ей, что водка вкуснее в хорошей компании. От стопочки она не отказалась, муж в армии, скучно. Уложит всех спать и принесет ужин графу. Из-за войны совсем мало народа бывает. Чек брать отказалась, для того чтобы его обналичить, спускаться надо, а бензина почти нет, он по карточкам. Получив деньги, обрадовалась, сказала, что сейчас же пришлет кого-нибудь убраться в доме. Действительно, появилось еще четыре хохотушки, которые быстро навели порядок в домике, озорно посматривая на молодого человека. В поселке из мужчин был капеллан, трое стариков и два подростка. Всех остальных рейх призвал в альпийские войска, и они появлялись здесь только от случая к случаю. Заработав свои марки и похохотав над шутками графа, они удалились. Вольфи спустился в подвал, предварительно заперев дверь в дом. За пирамидой с ружьями, внутри которой была еще одна дверца, обнаружил сейф. В нем коротковолновая станция, сухие аккумуляторные батареи, бутылки с электролитом, мотор-генератор для подзарядки. Вещь, конечно, ценная, но наверняка внизу полно пеленгаторных станций. Отсюда работать нельзя. Вынул из пирамиды «Манлихер» и «Зауер “Три кольца”», открыл дверь и начал чистить оружие на веранде. Почти сразу за этим подошел пожилой мужчина в «тирольке» – полицмейстер, староста, егерь и почтальон одновременно. Степенный разговор, вспомнил графа и Вольфганга-мальчишку, зарегистрировал его в каком-то гроссбухе. Посетовал, что лицензии граф приобрел внизу, а не у него.

– Мне сказали, что лицензии выдаются только там!

– Кто сказал?

– Я не помню, как его зовут, толстенький такой, вот с такими щеками.

– Адольф, вот старый мошенник! Он все норовит мой участок закрыть. А жить на что? И так народу совсем не стало!

– Герр Карл! Дичь-то в горах есть?

– Как не быть! Дичи много. Фазанов развелось – просто жуть, все посевы потравили!

– Вот на них ты и выпиши мне лицензию.

– Это я мигом, и покажу, где взять.

– Да в верховьях Менга, на полянах, это я с детства знаю.

– Эх, конечно, знаете, граф. Ваши же угодья были, отцов и дедов ваших.

– Да, понял я, понял, с поля и занесу. Вон, отведай можжевеловки.

Да, видимо, совсем народец обнищал. Все сводится к деньгам.

Пару дней особо никуда не ходил, здесь довольно высоко, требуется привыкнуть. Аннет была не прочь немного заработать и в постели, были и другие желающие, но Вольфганг приехал не за этим. Затем сделал пару выходов за фазанами и посмотреть, кто еще в горах болтается. Проскочило в разговорах, что кроме всего прочего, альпийских стрелков поставили здесь за границей присматривать. Те четыре хохотушки имеют среди солдат своих ухажеров.

Наряд действительно появился. Ходят парой, в триконях, гремят ими на всю округу. К появлению гауптмана отнеслись немного настороженно, но почтительно. Их больше беспокоил вопрос, чтобы их «курочек» не помяли. Разузнав, что молодых девушек граф не тискает, солдатики успокоились. Выяснилось, что участок у них большой, и здесь они появляются раз в неделю – десять дней.

За три дня закрыв полностью лицензии и поделившись с Карлом добычей, к тому же отдав ему на выделку всех самцов-фазанов и две головы косуль, осторожно завел разговор о туре. Тур – животное редкое, осторожное, и по снегам в это время года ходит, спускаясь к траве только ночью. Следовательно, бить его надо с ночевкой, и не с одной. Именно то, что требовалось сейчас Вольфи. Начали от голов косуль. Вольфганг специально взял только рогатеньких, дескать, головы нужны украсить казино в полку. Вот если бы тура взять! Карл помялся для порядку, но желание заработать на выделке превысило всё. Сказал, что есть лицензия прошлого года, тридцать девятого, сейчас переоформит, только потом надо будет вниз с ним съездить и печать в магистратуре поставить. Минут через сорок мученического пыхтения и громкого макания ручки в чернильницу он выложил готовую бумагу на стол. Тщательно пересчитал марки, расписался в получении и протянул заветную бумагу фон Вольфи.

– Одному, граф, тяжело будет в горах. Лагерь надо разбивать, присматривать за ним.

– Карл, ну, староват ты уже по горам скакать, вот тебе двадцать марок и талон на бензин, съезди вниз и поставь печать.

– Так машины нету, мобилизовали.

– У Аннет возьми. Кстати, куда она пропала?

– Так Франц из Зальцбурга приехал на пару дней, так что она к вам сейчас ни ногой. Франц и приголубить может так, что мало не покажется, – смеясь, ответил егерь.

Сейчас именно горные стрелки представляли наибольшую опасность. Они были везде и нигде. У них шла учеба, поэтому могли появиться внезапно в любом месте. От использования рации Вольфганг уже отказался. Ребятки, приходившие в деревню, имели на петлицах «молнии» радистов. Они же сказали, что внизу в казармах у станции базируется батальон, специализирующийся на прочесывании местности. Так что эти горы – не наши горы, здесь пустых мест совсем мало. Но выхода не было, и бывший пограничник начал подготовку к выходу.

Карл привез путевку с печатью, так что все по документам чисто. Шифровка переписана тушью на парашютный шелк и стала патроном к ракетнице – с дробным зарядом, превращающим ее в лохмотья. Через два дня все было готово. Появилась Аннет, которая сказала, что 3-я горнопехотная послезавтра начинает учения немного восточнее этих мест. Пора! И еще до рассвета Вячеслав выехал вверх по дороге к массиву Наафкопф. Там на площадке оставил машину, закинул на плечи рюкзак, вскинул на плечо старый, но великолепно сохранившийся «Манлихер» с оптическим прицелом и зашагал по тропе вверх к ледникам массива. Следов не было, ни человеческих, ни звериных. У кромки снегов начал забирать вправо, на запад, ближе к границе с Лихтенштейном. Обнаружил охотничий домик, не обозначенный на карте. Он был закрыт, но имелись следы примерно двухнедельной давности. Отсюда до границы около двух километров.

На маленькой поляне метрах в пятистах от домика он разбил палатку, немного повозился с обустройством лагеря, заодно внимательно рассматривая окрестности. Всякое могло быть, и что это за домик, неизвестно. Скорее всего, горные стрелки построили. Странно, что Карл об этом ни словом не обмолвился. Он говорил о домике выше, у ледника, за вот этим гребнем, говорил, что крыша там прогнила и ночевать опасно.

Надев белый маскхалат и сунув летний в небольшой кожаный рюкзак, обмотал «Манлихер» бинтами и ближе к вечеру двинулся к озеру Фермалес в верховьях одного из ручьев, впадающих в Менг слева. Продолжал внимательно осматривать склоны, занимаясь в основном поиском следов людей. Признаков того, что кто-то здесь бывал, не было. Но выше по склону есть домик и землянка. Землянка стоит на самой границе с Лихтенштейном и может быть использована патрулями. Помет! Незнакомый. Но старый!

Выбравшись наверх по довольно тяжелому подъему по морене, Вячеслав получил возможность, наконец, увидеть подходы к гребню, по которому проходит граница. Чуть справа виднеется домик с провалившейся крышей – это Фермалес. Пфальцершютте не видно, хотя землянка там обозначена на всех картах. Слева за грядой еще один ручей. Впереди видно моренное озеро. Тишина! Но отсутствие Пфальцершютте очень настораживало. Отошел назад тем же путем, ушел под моренную гряду и перешел левее, к следующему ручью, поднялся там. Здесь перевала как такового нет. Впереди скала, но этот распадок из землянки, которую, скорее всего, превратили в дот или наблюдательный пункт, не виден. И он выше! А в горах кто выше, тот и победил. И еще: в двух местах встретил следы копыт. Самих туров Вячеслав никогда не видел, поэтому отличить тура от какого-нибудь другого козла он не мог. Прикрываясь гребнем, он вышел к предвершине пика Наафкопф, высоченной скале, стройной пирамидой возвышавшейся прямо над ним слева. Фермалес отсюда виден, там по-прежнему никого, а Пфальц закрыт «жандармом», малой вершиной на гребне основного хребта. Собственно, Вячеслав уже на территории соседней страны, это не Германия, а княжество Лихтенштейн. Здесь он залег, наблюдая за обеими сторонами. Сейчас начнет садиться солнце, и приборы наблюдения могут забликовать. Сам он находился в тени северного склона Наафкопфа.

Через полчаса изменившийся ветер донес до него запах торфяного дыма. Торф был армейским топливом. Дот – обитаем! Тут Вольфганг увидел и вторую часть своей легенды: справа от него, прямо по стене, спускались четыре каких-то козы. Легко перепрыгивая с камня на камень, они не торопясь шли пастись в тот распадок, по которому он и поднялся. Как только стемнело, он покинул свое убежище и совершил траверс предвершины, спустившись к небольшому леднику на северо-западном склоне горы. Главное было не прошуметь и не оставить следов. Этот ледник просматривался с немецкой стороны. Закончив траверс еще до восхода луны, Вячеслав оказался у «камина», который спускался в сторону соседнего склона, скрытый от немцев. Еще тысяча двести метров, и он в лесу у конечного пункта. В трехстах метрах отсюда домик лесника, рядом – сарай, в третьем бревне сук с гвоздем, он вынимается. Туда и пошел облитый парафином патрон от ракетницы. Тем же путем Вольфганг вернулся обратно на свой наблюдательный пункт.

Утром прогремел победный выстрел. Офицерское казино будет украшено головой настоящего тура! Вольфганг подрезал сонные артерии козлу с великолепными рогами, перевернул тушу на камне головой вниз, немного подождал, пока стечет кровь, затем присел и перебросил тушу через шею, уложив на маленький рюкзачок, висевший на спине под маскхалатом, поправил ремень чехла от «Зауэра», приподнял поставленный у камня «Манлихер» и зашагал вниз по тропе, обходя морену, по которой с таким грузом было не спуститься. Минут через тридцать сделал небольшой привал, затем вышел на тропу вдоль ручья. Тем же путем решил не идти, там дорога была тяжелой. Спустился в Менгу и дошел до поворота дороги к неизвестному дому.

– Хальт! Ирэ Папире! – прозвучало из кустов.

Он повернулся на звук, чуть наклонив голову. Из кустов с винтовкой наперевес вышел недавний знакомец, Ганс-связист.

– Функер, ко мне! – подал гауптман команду.

Но связист Ганс еще раз повторил:

– Стоять, ваши документы!

«Ах так, ну, ты у меня пожалеешь!» – подумал Вольфганг и скинул козла со спины. Поддел куртку маскировочного костюма правой рукой, чтобы достать бумаги, но с левой стороны у него висела кобура именного Р.38. Солдат мгновенно изготовился к выстрелу.

– Ахтунг! Опусти оружие, идиот!

На пригорке залаяли собаки, и появилась цепь егерей в маскировочном горном камуфляже.

– Ганс, ты идиот. И тюрьма по тебе плачет! Ты посмел навести оружие на офицера.

Но солдат молчал, не опуская винтовки, однако позволил достать бумаги и распахнуть удостоверение.

– Видишь? Ствол вниз, скотина!

Ганс медленно опустил ствол.

– Нам сказали, что здесь высадились парашютисты, герр гауптман.

– Ты же меня в лицо знаешь!

– Ну, мы же у вас документы не проверяли! Извините, герр офицер.

Из кустов поднялось еще трое: два егеря и второй связист, Дитмар. Стало понятным и рвение Ганса – один из егерей был штабс-ефрейтором. Он подошел и представился:

– Штабс-ефрейтор Шмидт! Герр офицер, ваши документы, пожалуйста.

– Ну, наконец-то вежливо. Группенкоммандер гауптман люфтваффе Вольфганг фон Крейц. Смотрите!

– Разрешите? – штабс-ефрейтор аккуратно взял документы и наклонил их под углом к солнцу, затем развернул другим боком и еще раз посмотрел под тем же углом, лишь после этого открыл страничку со служебными значками. Вытянулся, увидев отметку допуска в OKW.

– Извините, герр офицер, вы никого постороннего не видели?

– Нет.

– Мы обнаружили палатку, и собаки не смогли взять след!

– Вон там? – Вольфганг показал рукой с сторону своей палатки.

– Так точно!

– Это моя палатка.

– А зачем вы обработали следы?

Солдат стало намного больше, и среди них выделялась фигура офицера, который подошел и выслушал доклад штабс-ефрейтора.

– Обер-лейтенант Бергман, герр гауптман, так вы не ответили на вопрос! И что это у вас на ногах?

– Я – церштёрер, потомственный охотник, обер-лейтенант, мои предки в этих местах охотятся со времен Священной Римской империи, и я шел за туром. Тур туда, где пахнет человеком, никогда не пойдет. Шутце! Возьмите козла и идите за мной. Осторожно! Рога не повредите!

На ногах у Вольфганга были польские плетеные чуни из сухой травы и бересты, пропитанные козлиной мочой и настойкой из перца. Польские контрабандисты такие применяли, чтобы сбить со следа наших пограничных псов Алых, ну, а теперь они сбили со следа немецких ищеек. Хорошее изобретение! Солдатики перебросили козла в подъехавший «кубельваген», и гауптман с обер-лейтенантом доехали до домика.

– Кстати, чей это дом, и почему он стоит на моей земле, а я об этом ничего не знаю?

Обер немного замялся, затем посоветовал с этим вопросом подъехать в бухгалтерию батальона в Ненцинге. Вся аристократия зарабатывала на том, что сдавала в аренду свои угодья для нужд вермахта, так что за этим внимательно следили. Солдаты помогли свернуть лагерь и довезли фон Вольфи до его машины, возле которой уже крутились полицейские и гестаповцы. К их великому сожалению, дело возбуждать было не о чем. Документы в полном порядке, есть лицензия, а подняться выше «Майбаху» мешала плохая дорога. Для этих целей и построена эта стоянка.

С Гансом Вольфганг рассчитался немного по-другому. По приезде с очень эффектным и редким трофеем было организовано неплохое застолье. «Эдельвейс» лился рекой до самого вечера. Избранные «товарищи» продолжили застолье в охотничьем домике, почитали «Камасутру» из библиотеки старого графа, сходили в сауну, где занялись отработкой новых приемов в практическом исполнении, утром закрепили изученный материал, а вечером проводили графа, которому следовало как можно быстрее быть в Берлине, где еще действовал один из каналов связи.

Немного побаливала голова, да и совесть грызла, что поддался на уловку Аннет, которая решила использовать его недовольство связистами в собственных целях. Деревушка жила, и уже давно, за счет приезжих и животноводства. Выпасали на альпийских лугах коров, овец и коз, запасали на зиму сено, немного ячменя для пива и овса для скота. Большего с местных маленьких полей было не взять. Били масло, делали сыр, варили пиво, гнали ячменный самогон, который настаивали на можжевельнике. Этим и кормились, и зарабатывали. Но основной доход приносили приезжие охотники и уход за их домами в течение всего года. Эти сюда приезжали покутить и спустить лишние деньги, тратя порой грандиозные суммы на какие-нибудь вечеринки или массовые охоты. Сами владельцы этих земель и домов давно и прочно обосновались в промышленной части Австрии. Но после объединения с Германией положение круто изменилось и совсем не по тому сценарию, о котором рассказывали нацисты. Началась война, и потребовалось большое количество солдат. А рабочие имели бронь, они выпускали вооружение, боеприпасы и приборы для вермахта, люфтваффе и кригсмарине. Поэтому выгребать людей начали из подобных деревень. Работать на полях начали женщины, они же пошли на фермы. И у буржуазии сократились и доходы, и большое количество людей этого сословия было призвано в ту же армию. Они брони не имели. Хочешь быть буржуа – защищай нацию! От службы освобождались только те, кто непосредственно руководил производством. Рантье отсрочки и брони у Гитлера не получили. Повестку в зубы, и вперед. Они могли лишь заплатить за свое обучение в военных училищах, и стать офицерами или фендриками. Соответственно, резко сократился поток отдыхающих в охотничьих и загородных домиках, разбросанных по всей территории горной Австрии. А это ударило по карману сельских жителей, и больно! Горы начали заполняться армейскими частями, и единственное, что могла предложить деревня дополнительно к сдаваемому продовольствию, были публичные дома для господ офицеров и солдат вермахта. Аннет, не озабоченная сама моралью и считающая, что это тоже заработок, не менее почетный, чем все остальные, уже давно задумывалась, что проще организовать бордель, чем с утра до вечера доить коров и делать самостоятельно сыр и масло. Kühe machen Mühe – работа тяжелая! Но где взять контингент?! Когда выгребли призывников из села, то в семьях осталось с десяток подрастающих молодок. А Jugend kennt keine Tugend – «Молодость не знакома с добродетелью»! Кровь играет, гормоны брызжут из всех отверстий, видимых и невидимых. До конфирмации влияние на эту сторону развития считается запретным и подлежит уголовному преследованию, но как только облизана ложка… А конфирмацию никто не отменял! Аннет и решила устроить маленький загул, чтобы спровоцировать девчонок на «взрослую жизнь». А самой стать «мадам». Затем зарегистрировать «заведение» официально и получать из бюджета рейха деньги. Плюс то, что сумеет вытянуть из клиентов. А в том, что через некоторое время все дома в округе будут сданы вермахту, она не сомневалась! Девушки отработают свое и вернутся к обычной жизни, так же, как сделала сама она, выйдя замуж за Франца. Франц знал, кем работала супруга, но это его не остановило в свое время. Воспользовавшись обидой графа на Дитмара и Ганса, явно бегавших в самоволку из дота в Пфальцершютте и поэтому решивших «не узнавать» графа перед старшиной, она спровоцировала оргию, и в результате получила первых претенденток на место в заведении.

– Я сама прошла через такое! – заметила Аннет на вопрос по этому поводу. – Они все равно не устоят, этого им не дано. Чем бесплатно и с привеском, пусть лучше поработают. Вы меня удивляете, граф! Я и так согрешила, отдаваясь вам по полной. Франц меня убьет, если узнает! – скокетничала «мадам» Аннет. В общем, в республику пришла война, а у нее свои законы и своя мораль. Она никого не щадит.

Мысли мыслями, но двенадцать цилиндров «Майбаха-Цеппелин-фаэтон» активно поглощали бензин, и дорога исправно уходила под капот. Поворот на седьмой автобан, дважды нажаты кнопки на руле, и полуавтоматическая коробка переключилась на повышающую восьмую передачу. Крылья «Майбаха» тревожно загудели от напора воздуха. Скорость почти взлетная, еще бы чуть-чуть мощности, и можно было бы оторваться от земли. Мост через Майн. Пришлось сбросить скорость, обгоняя длинную армейскую колонну, прижавшуюся к танковой полосе. Бавария позади, он в Гессене. Впереди Кассель, где будет остановка и ночевка. Требуется договориться о перегоне «шторьха», которому заменили двигатель и крылья на заводе, в Штральзунд, а самому добираться на машине. Место, где еще работала связь, находилось в Егерсдорфе, в восточной части Берлина. Там посадочных площадок нет, да и не хотелось светить свой интерес к тому району столицы. Придется объезжать Берлин с юга, а затем уходить на Штеттинское шоссе. Весь вечер и полночи провел в фотолаборатории Герхарда, проявляя пленки и распечатывая фотографии из австрийских Альп. Сам Герхард и его дочь Герда в черных фартуках при свете красных фонарей обсуждали каждую фотографию, выбирали нужный ракурс и следили за временем проявления и закрепления. Совместный труд сближает! Выехать удалось только через день, зато посмотрел на то, как работает новая «игрушка» Герхарда – пропульсивный импульсный реактивный двигатель. После опытов Хейнкеля, несмотря на запрет Удета, все авиасообщество заразилось реактивным полетом. Экспериментирует и Физелер, тем более что люфтваффе официально отказалось от серии бипланов для «Цеппелина». Герхард грустно пошутил по этому поводу, что кроме «цеппелинов» Майбаха скоро ничего не останется. Проект достройки авианосца был заморожен из-за больших потерь флота. Все деньги переброшены на ускоренный ремонт поврежденных кораблей. Герхард же поделился «конфиденциальной» информацией, как идут дела у конкурентов в реактивном направлении. Промышленный шпионаж еще никто не отменял, и все фирмы следили друг за другом. Сам Герхард попросил Вольфганга чаще бывать в Ростоке, чтобы не пропустить кое-чего важного из работ профессора Хейнкеля. Это не сложно, средний ремонт машины NJGr1 проходят именно на заводе Хейнкеля «Мариенне». Там им меняют двигатели. Аэродром Хундсбург рядом с заводом хорошо знаком Вольфгангу.

Закладку в Егерсдорфе забрали в первый день. Вольфганг видел девушку в клетчатом платье с книжкой и тубусом, которая села за столик в кафе и незаметно заменила перечницу, которую перед этим так же заменил он сам. Его перечница оказалась пуста. Он впервые видел своего связника. Ранее никогда не задерживался на месте передачи данных. Но на этот раз он вначале расположился там, а затем пересел за столик у окна, чтобы убедиться в том, что связь сработала. «Расписание» ему было известно. Хвоста за девушкой не было, а то, что он смотрел ей вслед – так было, на что посмотреть! На редкость красивое лицо и очень хорошая фигурка. Теперь это кафе было единственной ниточкой, связывающей его с Москвой. Второй канал связи в Штральзунде не сработал. Гестапо вскрыло ячейку компартии, действовавшей в Ан-верфи, в городе прошли аресты, и был суд в конце августа.

Москва молчала долго, ведь кроме условных слов, что пришлось воспользоваться аварийным каналом связи четыре, и что посылка очень важная, в сообщении ничего не говорилось. Через месяц он услышал знакомый почерк матери в передаче на его волне. Коротенькое сообщение, всего несколько групп цифр, затем две группы, обозначающие «данке шон», и мамина подпись. Сработало! Мать жива и опять на связи. Опять-таки через Егерсдорф отправил сообщение личным шифром о катастрофическом положении со связью. Ездить в Берлин за двести пятьдесят километров было небезопасно, да и машина у него заметная. Их на всю Германию всего восемьсот штук выпустили.

Через две недели забрали восемь загруженных Ju.52 и дали связь на Рубеноффплац в Грайфсвальде. Это самый северный район города, где находится старинный университет Эрнст-Мориц-Арндт, площадь перед самым университетом. На левой скамейке будет находиться связник. В руках у него будет атлас по аэродинамике и свернутая газета «Фолькишер беобахтер», один из углов которой будет загнут. Передали и кодовые фразы, которыми они должны были обменяться. Предварительный осмотр места будущей встречи показал, что место выбрано совершенно дурацкое: все как на ладони, и оно достаточно посещаемое. К тому же книги были практически у всех, газеты тоже встречались. Это студенческий городок, шумный и неспокойный. Какая тут может быть встреча! Но связи нет, и с этим надо было что-то делать. В час встречи он подошел, как было написано в шифровке, от кирхи Святого Якоба, прямо по косой дорожке через газон, поддевая ногой упавшую листву. Впереди – старинный монумент, посвященный открытию университета, слева – скамейки, и на самой левой из них сидела девушка в вязаной шапочке с помпоном. На коленях раскрытая книга. По сторонам не смотрит, усиленно штудирует какой-то предмет. А по времени он пришел точно. Книга проложена двухцветной газетой как закладкой. Один из концов был загнут.

– Разрешите? Боже мой! Аэродинамика!

– А что в этом такого? Я учусь в летной школе Элдена, – последовал отзыв. Рукой откинув свесившийся помпон бежевой шапочки, девушка задрала голову. Та самая, которая забирала солонку из кафе.

– А вы любите оперу?

– Разве что только Пуччини.

Все точно! Теперь можно и познакомиться. Вольфганг представился, девушку звали Карин. Внешне все выглядело как довольно обычное знакомство на улице. Через некоторое время, заметив, что девушка чуть поеживается от холода на довольно свежем октябрьском ветру, он предложил перебраться в какое-нибудь помещение, например кафе или ресторанчик.

– У меня машина за углом.

Вольфи был в кожаной куртке без знаков различия, но в форме, и когда он тронулся в сторону центра, где в громадных казармах находилось огромное количество курсантов, девушка поморщилась и сказала, что туда не стоит. Там куча кадетов, которые постоянно пристают.

– Я только перевелась сюда из Берлина. Думала, что здесь будет поспокойнее, но куда там! Как петухи или бычки недожаренные!

– Тогда туда тем более! Больше приставать не будут, – улыбнулся Вольфганг.

Офицерское казино находилось в полуквартале от казарм училища, им заведовала госпожа Аня Боттхер. Рядом с ним было расположено несколько уютных кафе, куда курсантов и рядовой состав не пропускали – только для господ офицеров. Студенческий наряд Карин не подходил для самого казино, туда женщин пускали либо в форме, либо в вечерних туалетах. Остановившись возле дома на Фельдаллее, Вольфганг клаксоном подозвал дежурного солдата.

– Позови фрау Ани, флигер!

– Яволь, герр гауптман! – Фон Вольфи здесь в лицо знали многие. Карин удивленно вскинула на него глаза.