Затонувший мир [авторский сборник]

Джеймс Боллард

Затонувший мир

* * *

Джеймс Боллард

ЗАТОНУВШИЙ МИР

Глава 1

Отель «Риц»

Скоро жара станет нестерпимой. С балкона отеля в начале девятого часа утра Керанс глядел на солнечный диск, поднимавшийся сквозь густую рощу хвощей над крышей заброшенного универсама к востоку от лагуны. Пронзая толщу оливково-зеленых листьев безжалостные солнечные лучи обжигали обнаженную кожу груди, плеч, лица, вызывая обильный пот и слепя настолько, что пришлось нацепить массивные защитные очки. Солнечный диск уже не был четко очерченной сферой: он превратился в широко вытянутый эллипс, поднимавшийся над горизонтом, как гигантский огненный мяч; его свет превратил мертвую свинцовую гладь лагуны в сверкающее медное поле. К полудню, быстрее чем через четыре часа, вода будет казаться пылающей.

Обычно Керанс поднимался в пять и сразу же отправлялся на биологическую испытательную станцию, где работал несколько часов до того, как жара становилась невыносимой, однако, сегодня ему ужасно не хотелось оставлять прохладные благодаря кондиционерам апартаменты отеля. Он провел несколько утренних часов в одиночестве, заполняя свой дневник, и всячески тянул время до того момента, когда полковник Риггс будет проплывать мимо отеля на своем патрульном катере, и тогда можно будет уже не идти на станцию. Полковник обычно готов был поболтать часок, особенно пропустив несколько стаканчиков аперитива, и когда, предвкушая предстоящий ленч на базе, он покинет отель, будет уже полдень.

Однако сегодня почему-то Риггс задерживался. Возможно, он отправился в затяжной рейс по соседним лагунам, а может быть, ждал Керанса на испытательной станции. Сперва Керанс подумал, что можно попытаться вызвать Риггса по радиопередатчику, но вспомнил, что батареи питания уже давно сели, а сам передатчик глубоко похоронен под грудой книг. Капрал — радист базы доложил об этом Риггсу, когда однажды оптимистический выпуск новостей — две игуаны минувшей ночью напали на вертолет, сводка температуры и влажности — перемежающийся со старыми поп-песнями был резко оборван в самой середине. Но для Риггса не было секретом неосознанное стремление Керанса разорвать связи с базой — гора книг на радиопередатчике слишком заметно противоречила обычной, доходившей до мелочей педантичности Керанса и вполне отвечала его тяге к самоизоляции.

Склонившись над перилами балкона — стоячая вода десятью этажами ниже отражала его худые угловатые плечи и удлиненный профиль — Керанс следил за одним из тепловых вихрей, пересекавших рощу хвощей на мелководье лагуны. Задержанные окружающими зданиями и огражденные от смешивания слоев, карманы воздуха постепенно разогревались и устремлялись ввысь, и тогда давление в этом месте резко падало. За несколько секунд облака пара, нависшие над поверхностью воды, стремительно закручивались, и разражался миниатюрный смерч, ломающий шестидесятифутовые деревья как спички. Затем, так же внезапно, смерч терял свою силу, и огромные колоннообразные стволы валились друг на друга в воду как вялые аллигаторы.

Керанс убеждал себя, что разумнее было бы остаться в отеле, — вихри возникали все чаще по мере того как поднималась температура, — но он понимал, что главной причиной его нежелания выходить было то обстоятельство, что биологическое картографирование стало бессмысленной забавой: на линиях, нанесенных несколько лет назад, все чаще обнаруживалась совсем новая флора, и он подозревал, что никто в Кемп Берд, в Северной Гренландии, не подумает даже зарегистрировать его доклады, не говоря уже о том, чтобы просмотреть их.

В самом деле, однажды старый доктор Бодкин, помощник Керанса по станции, включил в сообщение рассказ одного из сержантов полковника Риггса. Тот обнаружил в одной из лагун огромного ящера со спинным плавником, похожим на парус; этот ящер в точности походил на пеликозавра — ископаемое пресмыкающееся из ранних пенсильванских отложений. Если бы его информацию по достоинству оценили, — а она свидетельствовала о возвращении эры гигантских рептилий, — то здесь сразу же объявилась бы толпа экологов в сопровождении армейских отрядов с тактическим атомным оружием и приказом не допускать распространения ящеров больше, чем на двадцать узлов в окружности. Но, кроме стандартного подтверждения, что доклад получен, ничего не последовало. Возможно, что специалисты в Кемп Берд были слишком утомлены даже для того, чтобы поиздеваться над свихнувшимся разведчиком.

К концу месяца полковник Риггс и его маленький сдерживающий отряд закончат обследование города и двинутся на север, буксируя за собой испытательную станцию. Керанс иногда задавал себе вопрос, какой же это город: Париж, Лондон? Ему не хотелось думать, что придется покинуть эти номера под крышей отеля, где он жил последние полгода. Репутация «Рица», как признавал Керанс, была вполне заслуженной: например, ванная комната с ее черными мраморными бассейнами и позолоченными кранами и зеркалами походила на алтарь большого собора. Керансу нравилось сознавать, что он является последним обитателем этого суперлюкса; он понимал, что заканчивается определенный цикл его жизни — одиссея по затонувшим городам юга скоро завершится возвращением в Кемп Берд с его суровой дисциплиной, и это станет последней точкой в долгой и блестящей истории «Рица».

Он был прикомандирован к отряду Ригтса буквально в последнюю минуту и принял это назначение с радостью: ему давно хотелось сменить свой тесный уголок среди лабораторных стендов испытательной станции на простор высоких номеров отеля. Ему нравились роскошная парчовая обивка стен, бронзовые стилизованные статуи в коридорных нишах — он принимал все как естественное обрамление своего нового образа жизни; он смаковал изысканную атмосферу меланхолии, пронизывавшую эти остатки культуры, теперь уже фактически исчезнувшей. Большинство других зданий вокруг лагуны затянуло илом, и теперь лишь «Риц» стоял в гордом одиночестве на западном берегу, и его великолепие не портили даже пятна серой плесени на коридорных коврах, хранивших память о величии девятнадцатого столетия. Его апартаменты предназначались в свое время для известного миланского банкира, они были богато украшены и блестяще оборудованы. Воздушные занавеси, ограждавшие от жары, все еще действовали и, хотя нижние шесть этажей здания скрылись под водой, а стены начали трескаться, кондиционеры работали бесперебойно. Несмотря на то, что помещения пустовали уже десять лет, пыли на каминах и позолоченных столиках скопилось совсем немного, а три фотографии на обитом крокодиловой кожей письменном столе — сам банкир, банкир со своей лоснящейся, упитанной семьей и, наконец, еще более лоснящееся сорокаэтажное здание офиса — были вполне четкими. К счастью для Керанса, прежний постоялец покинул отель в большой спешке — и буфеты и гардеробы были заполнены сокровищами: одеждой, обувью, парфюмерией, украшенными слоновой костью теннисными ракетками, а в коктейль-баре сохранились солидные запасы виски и бренди.

* * *

Гигантский комар-анофелес, похожий на летучего дракона, прожужжал мимо его лица, спикировал и исчез за выступом здания в том месте, где был пришвартован катамаран Керанса. Солнце палило беспощадно и жара выгнала огромных отвратительных насекомых из их убежищ в покрытых мхом стенах отеля. Керансу пришлось укрыться за проволочной сеткой. В свете дня лагуна была красива загадочной траурной красотой; мрачные зелено-черные стволы хвощей, пришельцев из триасовой эпохи, и полузатонувшие белые корпуса зданий двадцатого столетия, все это отражалось вместе в темном зеркале воды — два разновременных мира, негаданно встретившиеся в этой точке пространства. Но это ощущение ирреальности сразу пропадало, как только гигантский водяной паук разбивал эту картину.

Вдалеке, к полумиле к югу, где-то за затонувшим островом большого особняка готического стиля, взревел мотор и поднял невысокую волну. Керанс, прикрыв за собой проволочную дверь балкона, направился в ванную бриться. Водопровод давно не работал, но он расчистил плавательный бассейн на крыше и через окно провел оттуда трубу.

Хотя Керансу было уже почти сорок и от радиоактивного фтора его борода поседела, черные волосы и сильный загар молодили его лет на десять. Давнее отсутствие аппетита и различные модификации малярии, иссушившие его кожу, придали ему вид аскета. Бреясь, он критически изучал свое лицо, разминая пальцами натянутую кожу и массируя лицевые мышцы — с годами черты его лица постепенно менялись, как бы проявляя скрывавшегося в нем иного человека. Несмотря на склонность к самоанализу и рефлексии, он чувствовал себя вполне спокойно и трезво, холодные голубые глаза смотрели из зеркала с ироническим отчуждением. Полусознательное погружение в привычный мир, с его ритуалами и обычаями, отхлынуло. Если он и сторонился Риггса и его людей, то это диктовалось лишь стремлением к удобствам, а отнюдь не человеконенавистничеством.

Выйдя из ванны, он выбрал из обилия туалетов, оставленных банкиром, кремовую шелковую рубашку и светло-бежевые брюки. Плотно прикрыв за собой двойные двери — все занимаемое помещение представляло собой стеклянный ящик внутри другого ящика, кирпичного — он сбежал по лестнице.

Вскоре он оказался на площадке, где напротив его катамарана причалил катер полковника Риггса — переоборудованная наземная машина. Риггс, подтянутый, щегольски одетый мужчина средних лет, стоял на носу, упираясь сапогом в борт катера, и озирал берега бухты, заросшие буйной растительностью.

— Доброе утро, Роберт, — приветствовал он Керанса, спрыгивая на плавучую платформу — пятидесятигаллоновый барабан, привязанный к деревянной раме. — Рад, что вы здесь. Для вас есть работа. Сможете на денек отлучиться со станции?

Керанс помог ему перебраться на выступавший над водой бетонный балкон.

— Конечно, полковник. Вы же знаете, я всегда рад оказать вам помощь.

Испытательная станция была в полном подчинении Риггса, и поэтому Керанс не мог отказаться, но отношения между ними были избавлены от формальностей и официальности. Они работали вместе уже три года, и, по мере того как испытательная станция и ее военный эскорт медленно перемещались на север по европейским лагунам, Риггс предоставил Керансу и Бодкину полную самостоятельность, слишком занятый нанесением на карту движущихся отмелей, гаваней и эвакуацией последних жителей. При этом он часто прибегал к помощи Керанса, так как большинство людей, все еще остававшихся в затонувших городах, были либо психопатами, либо мучились от длительного недоедания и последствий радиации.

В дополнение к своей работе на плавучей испытательной станции Керанс нес обязанности врача отряда. Большинство людей, которых они эвакуировали, нуждались в срочной медицинской помощи, прежде чем их можно было на вертолетах переправить на один из гигантских танкеров, которые должны были доставлять беженцев в Кемп Берд. Остатки военных отрядов, бродивших в покинутых болотах, умирающие отшельники, не способные добровольно расстаться с городами, где провели долгие годы своей жизни, потерявшие кураж грабители, первоначально думавшие поживиться добычей в гибнувших городах, — всем этим людям Риггс помогал спастись, а Керанс всегда готов был поддержать их обезболивающими или успокаивающими средствами. Керанс считал Риггса, несмотря на его демонстративно военный облик и манеры, разумным и приятным человеком, наделенным к тому же своеобразным чувством юмора. Временами он собирался проверить это свое мнение, поведав полковнику о бодкинском пеликозавре, но всякий раз благоразумно отказывался от этой мысли.

Сержант Макреди, строгий и педантичный шотландец, взобравшись на проволочную сетку, покрывавшую палубу катера, тщательно очищал ее от тяжелых листьев и лиан. Из остальных людей, находившихся на палубе, никто не потрудился ему помочь; покрытые коричневым загаром лица их были худыми и изможденными, они равнодушно сидели в ряд. Постоянная жара и ежедневные огромные дозы антибиотиков отняли у них всю энергию.

Солнце стояло уже высоко над лагуной, превратив облака пара в сплошной золотой занавес, и Керанс ощутил мерзкое зловоние, поднимающееся от поверхности воды: запах разлагавшихся растений и животных. Огромные мухи жужжали вокруг, отражаемые проволочной сеткой катера, а над поверхностью воды проносились большие летучие мыши, направляясь к своим обиталищам в полузатонувших зданиях. Керанс осознал, что лагуна, казавшаяся с балкона несколько минут назад такой прекрасной и безмятежной, на самом деле была лишь гигантским гниющим болотом.

— Пойдемте наверх, — предложил он Риггсу, понижая голос, чтобы не услышали остальные, — у меня есть выпивка.

— Вы славный парень. Отрадно, что вы сохранили столь прекрасные манеры… — Затем Риггс крикнул Макреди: — Сержант, я поднимусь наверх проверить работу дистилляционной установки доктора.

Он подмигнул Керансу, так как Макреди выслушал его слова со скептической миной, но предлог был безупречным. Остальные люди на палубе, получив неохотное согласие сержанта, отцепили с поясов фляжки и, утолив жажду, стали терпеливо ждать возвращения своего начальника.

Керанс через подоконник взобрался в спальню, выходившую на выступ.

— В чем ваша проблема, полковник?

— Это не моя проблема. На самом деле она скорее ваша.

Они не спеша поднимались по лестнице, и Риггс своей полицейской дубинкой время от времени сбивал лианы, опутавшие перила.

— Вы не застали здесь действующий лифт? Я всегда утверждал, что это место переоценивают…

Однако он довольно улыбнулся, когда они вступили в прохладные помещения под крышей, и с удовлетворенным видом устроился в позолоченном кресле, имитирующем стиль времен Людовика XV.

— Что ж, тут неплохо. Завидую, как вы умеете использовать себе во благо эти обломки. Неплохо было бы пожить тут. Найдется место?

Керанс покачал головой, нажимая кнопку и дожидаясь когда из книжного шкафа выдвинется коктейль-бар:

— Попробуйте поселиться в «Хилтоне». Там лучше обслуживание.

Ответ был шутливым, но, хотя Керансу и нравился Риггс, он предпочитал общаться с ним пореже. Сейчас их жилье разделяла лагуна, а от постоянного звона оружия и кухонных запахов базы — джунгли. Хотя Керанс знал всех членов отряда Риггса — их было человек двадцать, — за исключением коротких бесед в госпитале, он уже полгода ни с кем не разговаривал. Даже свои контакты с Бодкиным он свел к минимуму. По взаимной негласной договоренности биологи отказались от шуток и коротких бесед на посторонние темы, которые позволяли себе в первые годы работы.

Растущая замкнутость и стремление к одиночеству, которые возникли у всех членов отряда, кроме жизнерадостного Риггса, напоминали Керансу замедленный метаболизм и биологическое одиночество, которое испытывали все животные формы перед значительными видовыми изменениями. Иногда он размышлял над тем, в какой стадии метаморфозы находится он сам, ибо был убежден, что его самоизоляция не симптом скрытой шизофрении, а тщательная подготовка к жизни в совершенно иной среде с новой внутренней логикой поведения, где старые категории будут лишь ненужным балластом.

Протянув Риггсу стакан шотландского виски, он поставил свой стакан на стол, слегка сдвинув при этом стопку книг с радиопередатчика.

— Слушаете иногда эту штуку? — спросил Риггс с легким сарказмом.

— Никогда, — ответил Керанс. — Зачем? На ближайшие три миллиона лет и так все известно.

— Так уж и все. Советую иногда включать приемник. Можно услышать любопытные вещи. — Он поставил стакан и наклонился вперед. — Например, сегодня утром вы могли бы узнать, что мы в течение трех дней должны собраться и уйти. — Он кивнул, когда Керанс с недоверием посмотрел на него. — Ночью пришло сообщение из Берд. Уровень воды по-прежнему повышается, и вся ваша работа проделана впустую — как я, кстати, всегда и утверждал. Американские и русские отряды уже отозваны. Температура на экваторе достигла 180 градусов[1] и продолжает подниматься, а пояс дождей достиг двадцатой параллели. Увеличивается и количество ила.

Он замолчал, задумчиво глядя на Керанса:

— В чем дело? Разве вы не рады уйти?

— Конечно, рад, — механически ответил Керанс. Он поднял пустой стакан и пересек комнату, направляясь к бару, но внезапно остановился и погладил каминные часы. Казалось, что он что-то искал в комнате. — Через три дня, говорите?

— А сколько вам нужно — три месяца? — Риггс широко улыбнулся. — Роберт, мне кажется, что вы в глубине души хотите остаться.

Керанс подошел к бару и еще раз наполнил свой стакан. За последние три года он привык к монотонности и рутине их существования, являющего собой некий кокон в обычном времени к пространстве, и внезапное возвращение к действительности выбивало его из колеи. Кроме того, он сознавал, что есть и иные причины его теперешнего состояния.

— Не говорите ерунду, — ответил он. — Просто я не думал, что придется собираться так быстро. Конечно, я буду рад уехать. Хотя, честно говоря, мне и тут нравится. — Он жестом обвел комнату. — Возможно, все это ближе к моему менталитету, более соответствующему концу прошлого века. В Кемп Берд придется жить как сардине в консервной банке.

Риггс встал, застегиваясь.

— Роберт, вы странный человек.

Керанс резко поставил стакан.

— Извините, полковник, я не смогу вам помочь сегодня. Я кое-что вспомнил. — Он заметил, как Риггс укоризненно помотал головой. — Да, я знаю. Это моя проблема.

— Точно. Я видел ее вчера вечером и еще вторично сегодня утром, уже после получения распоряжения. Вы должны убедить ее, Роберт. Сейчас она наотрез отказывается уходить. Она не хочет понять, что это конец, что больше здесь не будет ни одного сдерживающего отряда. Она, возможно, продержится еще полгода, но в марте, когда пояс ливней переместится сюда, мы не сможем послать за ней даже вертолет. В любом случае после нашего ухода никто не будет о ней заботиться. Я пытался объяснить ей это, но она не желает даже слушать.

Керанс горько улыбнулся, представив себе резкий поворот головы и надменную походку.

— Иногда с Беатрис нелегко, — сказал он, надеясь, что она не слишком обидела Риггса. Вероятно, потребуется много больше трех дней, чтобы убедить ее, и Керанс хотел верить, что полковник подождет. — Она сложная натура и живет как бы сразу на нескольких уровнях. Пока эти уровни рассогласованы, она может вести себя, как ненормальная.

* * *

Они вышли из комнаты; перед уходом Керанс установил термостат на нужную температуру и проверил работу воздушных занавесей. Они не спеша спускались к катеру, по пути Риггс заглядывал в номера и свистом разгонял змей, оккупировавших покрытые плесенью диваны. Когда они шагнули на палубу катера, Макреди закрыл за ними проволочную дверь.

Через пять минут, взяв на буксир катамаран, они скользили по лагуне, стремительно удаляясь от отеля. Поднятые катером волны слепили глаза, причудливая вязь прибрежных зарослей дрожала в мареве восходящих воздушных потоков — джунгли были полны магического очарования.

Риггс пристально смотрел вперед сквозь проволочную сетку.

— Хвала Господу, этот сигнал из Берд наконец-то пришел. Пора было уйти еще год назад. Все это тщательное картографирование гаваней для возможного использования в неизвестно каком будущем — сплошной идиотизм. Даже, если солнечные вспышки и утихнут, пройдет не менее десяти лет, прежде чем можно будет попытаться вновь обживать города. За это время даже самые крупные здания исчезнут под илом. Потребуется несколько дивизий для того, только, чтобы расчистить эти джунгли по берегам лагуны. Бодкин говорил мне утром, что некоторые из этих растений уже превышают двести футов. Это место — смесь зоопарка с дендрарием.

Он снял за козырек свою фуражку и вытер лоб, затем, перекрывая рев дизелей, прокричал:

— Если Беатрис останется здесь, то она действительно сумасшедшая. Кстати, это напомнило мне еще одну причину, по которой нам нужно уносить ноги. — Он взглянул на одинокую высокую фигуру сержанта Макреди, стоявшего у румпеля и пристально всматривающегося в воду, и на истощенные лица остальных. — Скажите, доктор, как вы спите последнее время?

Удивленный, Керанс взглянул на полковника, размышляя, связан ли этот вопрос с его отношениями с Беатрис Дал. Но Риггс, ничего более не говоря, пристально смотрел на него своими проницательными глазами.

— Очень крепко, — спокойно ответил Керанс. — Никогда не спал лучше. А в чем дело?

Но Риггс лишь неопределенно пожал плечами и принялся отдавать команды.

Глава 2

Приход игуан

Пронзительно крича, как потревоженный дух баньши, крупная летучая мышь с носом, похожим на молот, вылетела из зарослей боковой протоки и устремилась прямо на катер. Ее сонар был дезориентирован сетью гигантских паутин, натянутых в протоке колонией пауков-волков, и она едва не врезалась в проволочную сетку над головой Керанса, а затем помчалась над линией затонувших зданий, увертываясь от огромных листьев папоротников, выросших на крышах. Внезапно, когда она пролетала мимо одного из нависавших карнизов, неподвижный, похожий на камень выступ рванулся и мгновенно поймал ее в воздухе. Раздался короткий пронзительный визг, и Керанс успел заметить, как ломались крылья мыши в пасти ящера. Затем рептилия снова застыла среди листвы.

На всем пути вдоль залива из окон жилых и административных зданий за ними следили игуаны, медленно поворачивая свои шишковатые, покрытые роговыми наростами головы. Некоторые из них устремлялись за катером, хватая насекомых, в панике взлетающих из своих гнезд в гниющей растительности, а затем вновь возвращались на прежние наблюдательные посты. Лагуны и заливы с коробками полузатонувших зданий были полны сонного очарования в нетерпимой жаре, но игуаны и другие пресмыкающиеся разрушали эти чары. Их массовое появление доказывало, что они овладели городом и стали здесь господствующей формой жизни.

Глядя вверх на их древние, лишенные каких-либо эмоций, морды, Керанс ощутил ужас, который вечно вызывало у человека это наследие страшных джунглей палеозоя — эпохи, когда рептилии отступили под натиском млекопитающих, и еще почувствовал ту физиологическую неприязнь, которую всегда испытывает один зоологический класс к другому, противостоящему ему.

Вскоре они оказались в другой лагуне, широком круге темной зеленой воды с полмили в диаметре. Цепочка красных пластмассовых бакенов отмечала проход к узкой протоке в дальнем краю лагуны. Осадка катера была немногим более фута, и когда они скользили по ровной глади, лучи солнца просвечивали воду на большую глубину. Ясно были видны остовы пяти- и шестиэтажных зданий, колеблющиеся в воде, как привидения. Изредка на поверхность выглядывали поросшие мхом крыши.

В шестидесяти футах под ними между зданиями пролегала прямая широкая магистраль: часть бывшего главного городского проспекта. Видны были проржавевшие корпуса автомашин, брошенных у обочины. Большинство лагун в центре города было окружено сплошным кольцом зданий, поэтому в них скопилось сравнительно немного ила. Свободные от растительности, защищенные от дрейфующих масс саргассовых водорослей, улицы и магазины сохранились нетронутыми, словно отражения в воде, убежавшие от своего оригинала.

Большая часть мегаполиса была покинута давно; сравнительно долго держались высотные железобетонные здания в центре — в торговом и административном районах. Кирпичные дома и одноэтажные фабрики пригородов без следа исчезли под толщей ила. Гигантские тропические леса выросли по вновь образовавшимся берегам после затопления низменностей Европы и Северной Америки. Сплошная стена растительности, местами достигавшая трехсот футов высоты, стала следствием возвращения конкурирующих видов из палеозойской эры, и единственными доступными для отрядов Объединенных Наций маршрутами оказались системы лагун, образовавшихся на месте былых городов. Но и они постепенно затягивались илом и погружались все глубже.

Керанс вспомнил бесконечные зеленые сумерки, смыкающиеся за отрядом, по мере того как он сдавал один город за другим, медленно отступая к северу Европы. Растительность стремительно закрывала протоки, перебрасываясь с крыши на крышу.