Путешествие с дикими гусями [СИ]

А когда открыл глаза – подумал, что еще сплю. Машина летела рядом с другими такими же, будто по воздуху, в кружеве огней, возносящихся на немыслимую высоту. За узкой полоской асфальта, ложащейся под колеса, не было ничего, кроме чернильной пустоты. Не сразу я сообразил, что мы на гигантском мосту, соединяющем два берега пролива, а яркие новогодние игрушки, проплывающие в ночи под нами – это крохотные с такой высоты корабли.

Я долго еще оглядывался назад, стараясь получше рассмотреть и запомнить архитектурное чудо – и пусть полицейская тетка посмеивалась в усы, которые неудачно выщипала. Может, она этот мост видела уже сто раз, а когда еще мне представится случай?

До места мы добрались только после десяти вечера. Под конец дорога свернула в лес – не тот, реденький, что иногда проскакивал по сторонам шоссе, а в настоящую чащу, щетинящуюся в свете фар еловыми лапами. Я как-то забеспокоился. Фигасе – центр для детей посреди тайги! Может, тут волки водятся. Или вообще медведи! Или может, меня вовсе не туда завезли? И нету никакого гребаного скова, а так... общая могила для таких, как я, любителей бегать?

Но нет – белые лучи поймали табличку «Gribskov center», и через несколько минут мы уже вкатились на парковку. Усатая полицейская потащила меня в административное здание. Я сонно моргал на дежурную по зоопарку, бабищу поперек себя шире, и какого-то хилого очкастого мужичка с глазами печального терьера. Полицейская явно спешила – ей не терпелось домой и в койку, так что процесс очередной передачи меня с рук на руки прошел в темпе вальса. Еще в машине я решил, что и дальше буду играть в молчанку – ведь пока моя стратегия успешно работала. Навряд ли в этом гребаном скове найдется еще один Ник. Разве что переводчик, так я и перед ним смогу изобразить глухонемого.

Поэтому, пока жиробасина мне чего-то вещала, я откровенно зевал и поглядывал на дверь. Наконец ей это надоело, и она сплавила меня Терьеру. Тот снова вывел меня на холод. Мы топали по узким дорожкам, освещенным редкими фонарями и выпадающими из окон желтыми квадратами, пока не подошли к последнему корпусу на территории центра.

«Modtagerhuset» стояло на покоцанной табличке.

– Мотыльхусет, – сообщил Терьер, которого на самом деле звали Андерс, и открыл дверь на пружине. – Дээрхе дускабо.

«Спасибо, блин, за разъяснение!» – подумал я, и тут же окрестил свое новое обиталище «Мотыльком».

Андерс оказался не дурак и первым делом показал мне столовку и кухню. Ужин, конечно, давным-давно закончился, но мужик, видать, привычный к языковым проблемам, просто распахнул передо мной холодильник. Дважды просить ему не пришлось. Я быстренько слепил себе бутерброды слоновьего размера, налил молока и начал хомячить все это дело, не отходя от кассы. Глаза Терьера стали еще печальнее. Он сидел рядом со мной, подперев рукой подбородок, и взгляд у него был, будто он вот-вот погладит меня по спине, как бездомного котенка. При таком раскладе мне, ясно дело, каждый кусок вставал поперек горла. Я поглотал все, практически не жуя.

Андерс показал, как убирать посуду в посудомойку, и повел меня вглубь Мотылька. На этот раз прогулка закончилась в душевой. По пути провожатый извлек из какого-то шкафа стопку чистой одежды и запаянные в пластик полотенце, шампунь, пасту и зубную щетку – все для меня. С этим богатством я заперся в душе и наконец смыл с себя коровье дерьмо, пот и прочую грязь, изведя почти полбутылки жидкого мыла. Влез в новые трусы, джинсы, футболку и кофту с капюшоном – все на пару размеров больше, чем нужно, но зато никаких звездочек и принтов, штаны как штаны, разве что на бедрах болтаются. Жаль, мне еще и обувь не выделили. Распаренные после горячей воды ноги в кеды лезть не желали, и я вышел из душа в носках. Девчачьи джинсы отправились в первую попавшуюся урну – прощай, позорище!

Дожидавшийся в холле, как верный пес, Терьер нагрузил меня подушкой с одеялом и постельным бельем и повел по безликому коридору с одинаковыми дверями – опять! Ну чем не тюряга, разве что тут они деревянные, а не стальные. И из-за некоторых доносились совсем не соответствующие казенному дому звуки: музыка, бормотание телека, громкие мальчишеские голоса и смех.

Андерс коротко постучал в одну из дверей с прикнопленным красноносым оленем из бумаги и распахнул ее. В нашу сторону повернулось три головы – двое парней на вид лет шестнадцати – семнадцати и один чуть помладше застыли с картами в руках. Сидели они на нижних койках двухъярусных кроватей. Колода лежала на поставленном между ними стуле.

– Георг, Тома, – указал Терьер на старших ребят, обшаривавших ту часть меня, которая торчала из-за груды постельных принадлежностей, цепкими изучающими взглядами. – Алексей, – махнул он на стриженого под машинку пацана с острой мордочкой и крупными, как у зайца, зубами. – Хэн тэле руссиск.

Андерс отрекомендовал меня безымянного. Улыбнулся, счастливый, что подыскал мне подходящую компанию, и отвалил. А я волком выть был готов: блин, неужели и в этом гребаном Мотыльке есть русские?!

Свалил на указанную мне верхнюю койку подушку-одеяло. Ладно, в ногах правды нет, тем более, что переезд и помывка из меня последние силы вынули. Пришлось присесть на кровать – ту, где расположился Тома. Бросив карты, Георг тут же оказался рядом со мной. Я и пикнуть не успел, а этот козел уже облапил за плечи, стиснул так, что я снова вспомнил про воспаление легких, и давай чего-то втирать, мешая ломаный датский и... румынский?! Мля, только не это! Опыт моего общения с представителями этой нации был кратковременным, но незабываемым, и я вовсе не стремился его повторить.

Попытался вывернуться, но парень вцепился во влажные еще волосы и задрал мне башку вверх, чтобы я смотрел в его ухмыляющуюся морду.

– Он спрашивает, как тебя зовут... придурок мелкий, – с запинкой на ругательном слове перевел Лешка, отводя виноватые глаза в сторону. Видно, роль переводчика досталась ему не по собственному желанию. – И на самом деле ты глухонемой или прикидываешься?

Блин, данное самому себе обещание молчать сдержать оказалось не так-то просто! Прямо язык чесался послать это у...бище Георга на три веселые буквы. Тем более, что больше-то ничего я не мог – руки были плотно прижаты к телу лапищей переростка, воздуха в груди не хватило бы даже на мышиный писк. Да и какой смысл орать? Андерс наверняка ушлепал обратно в офис, а до него чуть не километр – кричи, пока глотка не лопнет, он решит, это птички поют.

А румын все чего-то втолковывает и еще за волосы гад дергает – не иначе, чтобы облегчить понимание.

– Он говорит, если не ответишь, они сами тебе имя дадут, – шмыгнул носом Лешка. Смотрел он исключительно на засранный пол. И вдруг добавил быстро. – Ты лучше скажи. А то они обидное что придумают...

Не, блин, нормально?! Куда я вообще попал?! Эй, заберите меня обратно в тюрьму, пожалуйста!

Я, конечно, молчал. А что мне еще оставалось? Лучше сто таких имбицилов, как этот Георг, чем один Ян.

Румыну надоело меня трясти. Тогда он нагнул мое тело вперед и зажал шею у себя под мышкой, так что моя голова теперь свисала в проход. Я беспомощно замахал освобожденными руками, а толку-то? Тома с Георгом, по ходу, живо обсуждали, как же меня наречь, а я просто боролся за каждый глоток воздуха. Наконец, Лешка скорбно сообщил, что теперь имя мне Рахат – что на румынском значит «дерьмо». И что, если я не буду на него отзываться, причем быстро, быть мне битым, глухой я там или не глухой.

Георг разжал хватку, и все трое дружно заржали: я и сам понимал, что вид у меня был, наверное, как у вытащенного из-под колеса котенка. По ощущениям ребра и шею действительно будто трактор переехал – поперек. И не удивительно, вон какие мускулы у бугая под футболкой перекатываются. И это бедные детки, ожидающие статуса беженца?! Ох, шо ж я маленький не сдох...

Мне дали наконец залезть на мою койку, предупредив, что завтра я должен навести порядок в комнате, а то по углам уже плесень растет. Ага, щас! Размечтались. Я лучше ночью эту плесень в хлебало Георгу затолкаю... если смогу с койки спуститься, а не упасть. И если моя одышка его не разбудит.

Нет, все-таки должно было название этого центра меня насторожить. Гребаный сков, он и есть гребаный сков.

Правильные вопросы. Германия

Ася вернулась, когда салют давно уже отгремел, и только редкие одиночные ракеты раскрашивали сыплющиеся с неба снежинки в синтетические цвета. Спать я толком не спал. И не только потому, что комната напоминала проходной двор – ее обитатели то уходили по вызову Саши, то возвращались и пытались урвать пару часов сна. Мне было почему-то важно дождаться Асю. Увидеть, как она приходит и забирается под одеяло.

Временами я задремывал, но каждый раз просыпался, как от толчка – лицом к соседнему пустующему матрасу. Может, болтовня с Китом помогла бы мне скоротать время, но он, очевидно, пользовался спросом. Парень даже не пытался прилечь – влетал и вылетал из дверей, будто это был турникет.

Наконец я услышал, как в очередной раз в квартиру кого-то впустили. Зашелестела, приглушенная стенами, вода в душе. Я ворочался на матрасе, невзирая на резь в заднице. Может, это таки Ася? Все уже почти вернулись с работы, не хватает только ее с Леной и Кита. А что, если у нее тоже... кровь? Говорят, в первый раз так у всех девочек. Хотя не из попы, конечно. Но неужели им так же больно, как было мне? Как они вообще тогда добровольно соглашаются на это? Может, от большой любви? Мама как-то говорила, что мой отец, которого я никогда не знал, был у нее первым. Значит, она любила его по-настоящему?

Дверь в комнату беззвучно приотворилась, впуская внутрь пьяные голоса и смех: рабочая ночь почти закончилась, и в зале запоздало начали отмечать охранники, Ева и Ян. Внутрь шмыгнули две фигурки, растворяясь в темноте. Лена и Ася!

Я закрыл глаза и притворился спящим. Девочка забралась под одеяло беззвучно, как мышка. Я навострил уши. Не плачет ли? Не вздыхает тяжело? Или стонет от боли? Но Ася лежала тихо и неподвижно, даже дыхания не было слышно. А я... отчего-то боялся показать, что не сплю, заговорить с ней или дотронуться. Лежал бревном, чувствуя, как затекают неловко подвернутые руки и ноги. И так и не сказал ни слова.

После той ночи мы с Асей, не сговариваясь, избегали друг друга, насколько это возможно для людей, почти все время находящихся в одном помещении. Общался я в основном с Китом, но какая-то часть моего сознания, будто невидимая антенна, постоянно фиксировала, где в комнате находится девочка, что делает, с кем разговаривает. Вот только сколько я ни наблюдал за ней, не мог заметить следов тайных слез или перемен – Ася была такая же, как всегда, разве что немного притихла, стала больше слушать, чем говорить, и на лице ее иногда появлялось странное задумчивое выражение.

Заботу свою она теперь изливала на Лену: худенькая, крашеная в блондинку девочка сильно растянула лодыжку, упав с шеста. На вечеринке в каком-то загородном доме ее заставили изобразить стриптиз. Шест был новый, купленный, по ходу, как раз для такого случая. Его неправильно закрепили, и когда Лена залезла наверх, он рухнул на пол. Девчонке еще повезло, что черепушка не раскололась о каменный пол, как арбуз. Теперь она была неходячая, хоть Ян рвал и метал. Ася и Габи прикрывали ее, как могли, отрабатывая за двоих.

Вместо благодарности Лена рыдала, не просыхая. Носовых платков на нее не хватало, и она сморкалась в полотенце. За травму Ян вкатал ей нехилый штраф – простой есть простой. А стриптизерше нашей как ударнице уже всего каких-то пятьсот евро оставалось до полной выплаты долга. В общем, Ленкины чувства я понимал. Мне самому приписали на счет двести за два пустых дня плюс лекарства. Как будто это я виноват, что до сих пор хожу враскорячку?! Но расстраиваться особого смысла я не видел – судя по всему мне на Яна еще пахать и пахать. Кит вот жил у него уже больше года, а все еще был в долгах по самое немогу. Он сам меня просветил насчет этого момента, когда мы с ним делили банку консервов.

– Понимаешь, тут все хитро устроено, – он понизил голос и приблизил губы к моему уху, будто собирался доверить страшную тайну. – Как ты жопу не рви, все равно никогда до конца не расплатишься. Ян, сука, всегда найдет, за что штраф впендорить. Пернул, когда не надо, – десять евро. Не пернул, когда надо, – двадцать.

Я чуть отстранился, заглядывая ему в глаза – не шутит ли. Но, по ходу, Кит говорил на полном серьезе.

– Но как же тогда... – промямлил я, обводя взглядом дрыхнущих, невзирая на Ленкины всхлипывания, ребят. – Что же тогда...

– Вот! – хлопнул меня по плечу Кит, загадочно блестя глазами очень близко от моего лица. – Правильным вопросом задаетесь, товарищ.

Я осторожно покосился в сторону Аси, казалось, совершенно поглощенной Ленкиными страданиями. Заглянул в шоколадные радужки Кита:

– Ты что-то придумал?

Пухлые губы повело в лукавой улыбке. Он молчал, и я придвинулся еще ближе к мальчишке: может, он боится, что нас подслушают и стукнут Яну? Его дыхание щекотало мне щеку, от парня вкусно пахло карамелью – тот самый шампунь в ванной, догадался я. По хребту пробежал электрический разряд, волоски на шее встали дыбом. Неужели мы сможем вырваться отсюда?! Вместе? Вот только Ася...

Внезапно она повернулась, будто каким-то шестым чувством уловила свое имя. Наши глаза встретились. Я вздрогнул и отстранился от Кита – его близость вдруг показалась неуместной. В глазах мальчишки мелькнуло разочарование, тут же сменившееся равнодушием. Блин, теперь он мне точно ничего не скажет! А ведь парень наверняка знает, как свалить отсюда. Он же тут давно, все изучил. Как мне убедить его, что мне можно доверять? Что я могу быть полезным? Только бы Кит взял меня с собой! А Ася... Надо сделать все, чтобы они подружились. Тогда он, конечно, не откажется посвятить ее в наши планы. Как было бы здорово послать Яна лесом и сбежать втроем! Меня, конечно, на свободе никто не ждет, но вот у Аси же есть родители и даже тетя. Может, я мог бы пожить у кого-то из них? Интересно, а есть ли кто-то у Кита? Он никогда не рассказывал о своей семье. Известно было только, что он вроде из Украины.

Я уже как раз собирался озвучить один из своих многочисленных вопросов, когда дверь распахнулась, и внутрь просунулась Сашина лысина.

– Денис, Ася, живенько на выход.

– Прям щас? – удивился я. Днем мы обычно отдыхали, а сейчас сквозь жалюзи пробивались лучи слабого зимнего солнца.

– Нет, через час, – Саша нехорошо улыбнулся, мохнатая родинка на щеке зашевелилась. – Давайте, зайчики, попрыгали.

И мы попрыгали, точнее, я пошагал походкой ржавого манекена следом за Асей. Ленка задушенно всхлипывала вслед.

По дороге Ян, сидевший рядом с шофером, объяснил нам задачу:

– Сейчас поработаете у меня моделями. Фотограф скажет вам, что надеть, как встать. Будете делать все, как он говорит, без выкрутасов, ясно?

Он смерил взглядом застывшее лицо Аси:

– Ты чо, красавица, кажись, недовольна? Все девчонки мечтают стать фотомоделями, а ты особенная, морду воротишь?

– Я не буду сниматься голой, – твердо заявила девочка, глядя Яну прямо в глаза.

Я судорожно сглотнул. Блин, мне бы хоть капельку ее смелости!

– Скажу, и будешь, как миленькая, – тихо и очень отчетливо произнес Ян, не отпуская ее взгляда.

Мгновение Ася сидела молча, тяжело дыша. Наконец ресницы ее затрепетали, и она опустила голову. Ян ухмыльнулся:

– Вон, братик твой давно уже все понял. Готов раздеться по команде, а, Денис?

Я вспыхнул от стыда, как свечка, вот-вот расплывусь по сиденью стеарином.

– Не бойтесь, цыплятки, – сжалился наконец Ян, насладившись моим унижением. – Порно не будет. Вот увидите, у Романа все прилично до безобразия. Но это не значит, что не надо стараться. По этому портфолио вас клиенты выбирать будут. А чем больше клиентов, тем быстрее скостится ваш долг. Ясно?

Я кивнул, не смея поднять глаз. Внезапно моих пальцев что-то коснулось. Асина ладонь нашла мою и тихонько сжала. Я чуть не разревелся.

Джингл беллз. Дания

Неприятности начались с самого утра. Я как раз стоял и чистил зубы в общей ванной-душевой, когда Георг вытащил из мусорки мои альтернативные джинсы. Я прикинулся веником, а Тома выхватил находку из рук дружка и затряс ею над головой – штаны в звездочках взметнулись над обитателями Мотылька навроде американского флага. Двое черных, как вакса, негров слева от меня тут же взяли стойку – могло же оказаться, что существо женского полу, потерявшее одежку, все еще бродило по Мотыльку в одних труселях. Сбившиеся в кучку арабы тормозили – наверное им мерещились происки Талибана.

На невообразимой смеси языков Тома принялся выяснять, кто провел в корпус телку и как развлекался с ней ночью. Никто не кололся, только арабы, которые наконец догнали, в чем суть, подняли хай, эмоционально закатывая глаза и махая крыльями. Под шумок я стал пробираться к двери, но тут румын вспомнил и про меня.

– Рахат!

Я сделал вид, что меня это не касается, но что-то мягко ударило в спину. Обернулся – девчачьи джинсы валяются у ног. Блин, они что, как неразменный рубль теперь будут ко мне возвращаться?

– Это не ты случаем обронил? – Лешка глумливо скривил зубастый рот. И охота ему так перед этими жлобами носатыми прогибаться?! – Твой размерчик. Может, примеришь?

– Давай, Рахат!

Надо же, румын русское слово знает! Я поднял кулак с оттопыренным средним пальцем в интернациональном жесте. Взаимопонимание было полным. Со зверскими рожами Тома с Георгом рванули ко мне. Я выскочил в дверь и подрал по коридору, слыша сзади тяжелый топот.

В другое время, может, мне и удалось бы выиграть забег. Но тут одышка настигла меня посреди дистанции – грудь болезненно сжалась, в глазах потемнело. Видя, что я сдаю, преследователи торжествующе завопили. Я споткнулся и чуть не снес с ног вывернувшую из-за поворота старушку. Она испуганно вскрикнула, из рук вылетела какая-то папка и, вращаясь, поехала по полу. Я оглянулся через плечо. Румыны резко сбавили ход и с безразличным видом прошли мимо. Будто случайно Георг задел меня плечом – предупреждал, сволочь.

Я помог старушенции подобрать папку. Судя по количеству морщин и седины, она была здешней воспиталкой – и уже давно. Ютта, как она сама представилась, сопроводила меня на завтрак. Я понял, что в столовке бояться нечего – навряд ли соседи по комнате сделают мне что-нибудь на глазах у взрослых. Взял стакан соку с булочкой и постарался сесть подальше от троицы, кидавшей в мою сторону многообещающие взгляды. Сожрал таблетку – мне их вчера полицейская оставила – и стал наблюдать за обитателями Мотылька, стекавшимися на аромат свежей выпечки.

Все они были гораздо старше меня, европейцев совсем немного – только румыны со своим прихлебателем. Один из арабов, правда, выглядел лет на тринадцать-четырнадцать, хотя, может, он просто мелковат. Пацан поглядывал на меня красивыми черными глазами, набивая рот булкой. На губе у него белели молочные усы. Рядом сидела его увеличенная копия с усами, в отличие от брата, черными. Левую бровь старшего парня рассекал надвое шрам. Битая Бровь изучал меня тяжелым взглядом, иногда скользя глазами в сторону громко ржущих за своим столом Георга и Тома. Наверное, все сообразить не мог, почему я не в лагере неверных.

После завтрака все куда-то почесали, но Ютта выловила меня из общего потока и утащила в офис. Жиробасину и Терьера Андерса сменил круглый лысый дядечка, похожий на Санту, только без красных штанов и бороды. Рядом с дядечкой на столе стоял плоский монитор, обращенный ко мне. Когда все расселись, Санта ткнул в клавиатуру, и на экране возникла ярко накрашенная женщина. Она поправила крендель блондинистых волос и сказала манерным голосом:

– Здравствуй, меня зовут Ольга, сегодня я буду твоим переводчиком.

Хорошо, что подо мной был стул. Может, я и не вякнул «Фигасе!», но вряд ли у кого-то после взгляда на мою морду остались сомнения – я прекрасно понимаю по-русски. Впрочем, радовались они рано. Может, вопросы я и понимал, но вот отвечать на них не собирался.

Конечно, я мог бы на время облегчить себе жизнь и просто соврать. Назвать выдуманное имя, придумать красивую историю, в которой презервативы я использовал бы только для того, чтобы наполнять их водой и кидать под ноги девчонкам со второго этажа школы. Но я понимал, что работники Мотылька встречали подобных мне сказочников не первый раз. Они сразу заметят, что моя история шита белыми нитками, и начнут задавать еще больше вопросов, пока она не затрещит по швам. Пока я как-нибудь не выдам себя. Ведь последние два года я ползал по дну и понятия не имел, что там делалось на поверхности, в нормальной жизни нормальных людей. Соврав один раз, мне придется врать и дальше, пока меня не загонят в угол и не разоблачат как лжеца. И тогда, даже если я начну говорить правду, мне уже никто не поверит. Быть может, никто не поверит, даже если я выложу все, как есть, прямо сейчас. Вот только если захочу рассказать – где найти слова?

Я на секунду представил, как мое признание будет вылетать из крашеного ярко-красной помадой рта молодящейся блондинки, как этот рот на экране будет кривиться в гримасе отвращения, как она будет закатывать густо подведенные глаза и морщить тонкий нос. И что потом? Снова тюрьма за проституцию – потому что именно так называется то, чем я занимался, я знаю, «папочка» меня просветил. Или они сразу позвонят Яну, а он скажет, что я сбежал из дому и все наврал, чтобы отомстить отцу?

Нет, нет! Лучше молчать. Так спокойнее. Так безопаснее.

– Откуда следы побоев у тебя на спине? – Не сдавалась Ольга, переводя вопросы Санты. На экране, потеснив ее лицо, возникли сделанные надзирателями фотографии. Мда, выглядит хребтина так, будто на мне ведьма всю ночь ездила. – Кто тебя избил? Не бойся, ты все можешь нам рассказать. Послушай, если по каким-то причинам ты не в состоянии говорить, просто напиши ответы. Покажи мне потом листок, и я переведу текст.

Ютта подтолкнула ко мне бумагу и карандаш. Я схватился за него, как за волшебную палочку, махнув которой можно заставить этих клоунов исчезнуть. Взрослые напряглись, перекинулись взглядами. Нетерпение было написано аршинными буквами на лицах – даже Ольгу в компьютере я, по ходу, уже достал по самое немогу. А я спокойно царапал бумагу, прикрывая свое творение локтем – пусть помучаются немного. В следующий раз еще подумают, прежде чем меня на допросы таскать. Наконец я закончил, убрал локоть и торжественно продемонстрировал листок Ольге. Глаза у нее в натуре вылезли из орбит, губы сложились в букву «О», а когтистые руки невольно потянулись к горлу – моему. Ну забыла тетя, что она в телевизоре. А когда вспомнила, картинка на экране мигнула и погасла – Ольга отключила связь.

Ютта протянула бледную морщинистую руку, и я послушно вложил в нее листок. Слегка тронутые блеском губы сжались в тонкую полоску. Словно обжегшись, она бросила бумагу на стол. Глазам Санты предстал результат моих трудов: он сам, в колпаке с помпоном и сапогах в качестве единственной одежды, натягивал голую Ольгу, крича «Хо-хо-хо!». Сиськи переводчицы, украшенные бубенцами, вызванивали «Джингл беллз». На заднем плане радостно скалили зубы олени – один с лицом Ютты. По низу картинки шла пояснительная надпись: «FUCK U».

Бэд бой и балерина. Германия

Студия Романа располагалась за городом, в просторном доме, окруженном густой живой изгородью выше человеческого роста. Сейчас кусты облетели, и через них просматривались припорошенные снегом лужайка, батут, качели и даже небольшой бассейн – конечно, пустой по случаю зимы.

«Наверное, у фотографа есть дети, – подумал я и слегка успокоился. – Раз этот человек отец, значит, все действительно будет прилично».

Хозяин дома оказался невысоким чуть кривоногим мужичком со стянутыми в хвост волосами и подвижным лицом. Без долгих разговоров он провел нас на второй этаж. Там уже все было подготовлено к съемке. Роман повозился еще немного с прожекторами и экранами, знакомыми мне по фоткам на паспорт, и предложил начать с меня. Я смирился с необходимым злом и встал лицом к объективу.

– Куда торопишься, парень?! – фотограф снисходительно усмехнулся и смерил меня взглядом с головы до ног. – Не в этом же тряпье тебя снимать. Давай-ка подберем тебе что-нибудь под образ.

Моему образу, по мнению Романа, соответствовали крошечные блестящие шорты – ненавижу шорты! – и свободная майка с большими вырезами.

– Чего ждем? – весело поторопил он, глядя, как я мнусь с одежками в руках.

– Мне бы в другую комнату, – пробормотал я, косясь по сторонам в поисках подходящей двери.

– Ха, да он стеснительный, – заржал Роман, оборачиваясь к Яну, молча развалившемуся в кресле с каменной мордой. – Или может, пупсик, у тебя есть что-то, чего мы еще не видели? – фотограф подмигнул мне и снова расхохотался, дергая острым кадыком.

Мне захотелось вырвать этот кадык и засунуть в мокрую хохочущую пасть. Но, нарвавшись на тяжелый взгляд Яна, я тихо выдавил:

– Там девочка. Она смотрит.

– Ой, и правда, девочка! – Роман притворно выпучился на съежившуюся на стуле Асю, будто впервые ее увидел или думал, что это мальчик, только с кудряшками до попы. – Но она же отвернется. Правда, пупсик? – он приторно улыбнулся Асе, но она на фотографа даже не смотрела. И мои пунцовые щеки тоже будто не замечала. Просто сказала спокойно:

– Я не буду смотреть, Денис, не волнуйся, – закрыла глаза и отвернулась к окну.

Я нехотя втиснулся в пидорские шортики и майку. Встал туда, куда меня поставил Роман. Попробовал по команде изобразить улыбку.

– У тебя что, челюсть свело? – оторвался от объектива фотограф. – И в жопу палку воткнули? Давай лучше сядь, разведи ноги. Так. Голову правее. Правее, я сказал. Так, теперь улыбочка...

Провозившись со мной минут двадцать, Роман в отчаянии ткнул себя кулаком в лоб и возопил, простирая руки к Яну:

– Моншер, где вы откопали это чудовище? Я уже почти тыщу кадров отснял, а толку? Все в корзину! Мальчик вроде симпатичный, фигурка чудная, а пластики нет! И улыбается так, будто я ему тут иголки под ногти загоняю!

– А что, насчет иголок – это идея, – Ян подошел ко мне и сгреб за майку, дыша в нос куревом. – Рома, у тебя не найдется в хозяйстве пара штук?

Я всхлипнул, фотограф несколько сбледнел с лица.

– Ну что вы, Ян, – засуетился он, – это же просто шутка. Прошу вас, никакого членовредительства! Я же не смогу потом с ним работать. Синяки, отеки, сами понимаете...