Адольф Бело
ПРЕДИСЛОВИЕ
Не так давно я купил в горах Дофине поместье, где собирался провести остаток дней и решил сделать в доме небольшой ремонт. Когда мы с архитектором осматривали помещение, я нашел на чердаке корзину, похожую на те, в которых иногда привозят фрукты в Париж. Внутри корзины находились старые письма: слегка поеденные крысами, но вполне пригодные для чтения. Я взял их с собой.
Когда я вернулся в свою квартиру в Париже — вспомнил о находке и наугад выбрал несколько писем для чтения. Судя по датам, стоявшим на бумаге, им было не менее двадцати лет; а написаны они были зимой — в декабре — марте.
Во время чтения глаз зацепился за несколько слов. Я прочитал строчку еще раз, перевернул страницу и с интересом продолжил чтение письма, оказавшегося более чем откровенным любовным признанием. Лишь через несколько минут я оторвался от чтива и принялся с жадностью просматривать остальные, сортируя их по датам. В итоге у меня в руках оказался настоящий роман — большой и захватывающий. Я прочитал его с тем чувством, которого не испытывал уже довольно давно.
Позже я еще не раз возвращался к нему и тратил много часов на перечитывание. Прошел месяц, и я уже знал эти послания наизусть, прочитав их раз десять. Я даже переписал их, очистив от различных подробностей, касавшихся службы или домашних дел респондента. Результат моих трудов содержится в этой книге, каждая глава которой — отдельный захватывающий рассказ, в котором, по словам моего приятеля Альцеста, «страсть проявляется в самом чистом виде».
Найденные мной письма показались мне гораздо интереснее любого профессионально написанного романа, поскольку все они были писаны живым человеком, а значит — правдивы от первой и до последней строчки.
Конечно же, я изменил имена главных героев по причине, о которой читатель и сам вполне может догадаться.
Я уверен в том, что эта книга понравится читателю — и юным супругам, которые найдут в ней много полезных идей; и старым холостякам вроде вашего покорного слуги и, наконец, настоящим ценителям наслаждений.
ПИСЬМО ПЕРВОЕ
Сесилия, я уже писал тебе о своих приключениях в Индии — и о жизни в Бомбее, и о флирте с пассажиркой корабля. В последнем письме я написал также о том, как устроился в уютном бунгало, стоящем в одиночестве посреди большого сада возле Калькутты. Его месторасположение позволяет мне жить отдельно от людей, но в то же время достаточно близко к городу и стройке, которой я занимаюсь. Таким образом, у меня всегда хватает времени на ужин, прогулку или занятие другими моими делами. Я приобрел коляску, а компания, на которую я работаю, предоставила мне богатый выезд. Мои лошадки — коренастые, кряжистые, но очень резвые, хорошо знают и слушаются меня.
Благодаря большому количеству приглашений на обед, дома я принимаю трапезу крайне редко, что компенсируется большим количеством новых знакомств среди английского высшего света Калькутты. Особенно среди этих людей приятен мне сэр Дункан Симпсон — главный управляющий общественных работ. Это весьма выдающийся человек, чей дом обставлен со всей роскошью и вкусом, подобающим государственным чиновникам. В общении сэр Дункан слегка суховат, но весьма хорошо осведомлен в своей теме. Он вдовец, у которого есть прекрасная дочь 20—22-х лет — мисс Дора; статная и рыжеволосая, надменная, но обладающая весьма непринужденной манерой разговора и отлично знающая французский. Я полюбил бы эту Галатею, будь я Пигмалион!.. Но самое интересное — дальше…
Пару дней назад я побывал на большом балу у лорда Рейли, генерал-губернатора Бенгалии. Он принимает вслед за вице-королем всех индийских князей, магараджей, раджей, ханов и прочих важных людей, приезжающих принести присягу английской королеве. Эти приемы настолько пышные и торжественные, что Европе и не снилось. И описание их я приберегу для тебя в устной форме, мой милый друг. Все эти дивные драгоценности, головные уборы, оружие поражают воображение неподготовленного человека; но англичанки, разгуливающие среди всего этого великолепия, нарочно не обращают на него внимание, как будто видят обычных посетителей оперы или модного магазинчика.
После официальных представлений и нескольких танцев все были приглашены на ужин в большой хорошо освещенный сад. Под главным тентом был накрыт стол на 20 персон для индийских князей — брахманов, которые присутствовали на пиршестве, но не принимали в нем никакого участия. Для всех прочих посетителей были поставлены столы на 4—10 персон, места за которыми можно было занимать, ориентируясь на мимолетное желание поболтать с интересным собеседником. Доходило даже до того, что те, с кем прибыли на бал, подчас оставались в одиночестве, пока партнеры общались с новоприобретенными знакомыми.
Со мной случилось то же самое! Я предложил руку одной даме, с которой мы не так давно познакомились, но уже возле самой столовой она оставила меня и скрылась в неизвестном направлении. Я остался один, в легком замешательстве, и принялся высматривать место за плотно занятыми столами. Минуту спустя кто-то начал подавать мне знак рукой, и это оказалась Дора. Я был удивлен такой благосклонностью, но тут же занял место, обрадовавшись тому, что не придется стоять.
За ужином мы перекинулись лишь парой-тройкой фраз; Дора была занята беседой с близким другом, я разглядывал окружающих, коих было за столом шесть или семь человек. Однако за шампанским мисс Дора обратила на меня внимание и подняла тост за Францию. Я был весьма тронут и взволнован, даже не нашелся, что сказать в ответ; но мисс Дора обратила внимание на мои чувства. Через несколько минут она вновь обратилась ко мне, попросив стать ее кавалером. Я не смог отказать. Она была прекрасна: ее светлые вьющиеся локоны и осанка покорили и очаровали меня. По желанию мисс Доры мы решили немного прогуляться перед танцами. Мы шли между беседками и павильонами, палатками, украшенными цветами, зеленью и фонариками, и наблюдали, как всюду гуляли парочки.
Дора шла рядом со мной, и я ощущал нежность от соседства. Я больше не видел в ней той надменности, что так поразила меня поначалу; напротив — девушка была живой, разговорчивой и обладала кошачьей грацией.
Когда мы проходили мимо очередной палатки, Дора предложила немного отдохнуть. Палатка была наполовину освещена; в светлой части стояло украшение из бамбука; темная же была задрапирована папоротникам и кретоном. Мы уселись рядом и некоторое время сидели молча; я волновался все больше и больше, что привело в итоге к сумасшедшему поступку: в одно мгновение ока потеряв голову, я прикоснулся губами к плечу девушки. Дора вскочила, отпрыгнула в глубину палатки и только оттуда, увидев мои робкие попытки подойти ближе и извиниться, заявила: «Но нас могли увидеть! Нельзя быть таким неосторожным!»
Эта ее фраза натолкнула меня на мысль, что, если бы не было опасности быть замеченными, Дора, возможно, была бы не против продолжения этого неловкого инцидента. Тем временем я подошел уже совсем близко к ней и, пару секунд подумав, схватил ее за талию и, приблизив к себе, поцеловал в губы. Как ни странно, я не встретил никакого сопротивления. Даже напротив — я был принят с благосклонностью, которая, казалось, сломала все барьеры: я просунул язык среди ее зубов, а Дора прижалась ко мне всем телом, после чего я взял ее руку и положил на то место, которое ярче всего выражало мои намерения.
Нетрудно представить, чем бы все это могло закончиться, если бы не послышался шум приближающихся шагов. Мы спешно вернулись к бамбуковому диванчику, и в палатку тут же вошла преочаровательная брюнетка лет двадцати, оказавшаяся, как я понял впоследствии, лучшей подругой Доры. «Мисс Флора МакДауэл — господин Фонтеней» — представила нас друг другу моя спутница. Мы церемонно раскланялись. Дора отрекомендовала меня как французского инженера, ненадолго прибывшего в Индию, и тут же сообщила, что я сделал ей некоторого рода признание, после чего нескромно поцеловал. Флора была будто возмущена, но подруга продолжила: «Я не против, но я бы хотела, чтоб он был нашим общим другом». Я был не против, и Флора, кажется, тоже. Во всяком случае, она не вырывалась, когда я взял ее за талию и принялся целовать — сначала в щеки, потом в губы. Мисс Дора оставила нас; я же был не в силах оторваться и продолжал исследовать это милое лицо — томные глаза, нежные губы; спускаясь все ниже и ниже — к прекрасной груди, точно выпрыгнувшей мне навстречу из атласного корсажа. Когда я прильнул к одному полушарию цвета слоновой кости, Флора издала тихий стон и вырвалась из моих рук. «Довольно», — попросила она и предложила, выйти к публике. Я подождал, пока она привела себя в порядок — напудрила носик, уложила выбившиеся локоны обратно в прическу. Она попросила меня никому ничего не рассказывать — я дал ей слово чести. После этого мы вышли из палатки и завели неспешный разговор.
«Я не узнаю Дору», — сказала девушка. По ее словам, подруга всегда была очень строгой, но я сумел растопить лед неприступности. Затем Флора сообщила мне, что у них с Дорой есть и третья подруга, которая вот-вот вернется из путешествия; и что их вкусы, взгляды и характеры настолько схожи, что Флора с Дорой будто составляют одно целое; в то время как третью подругу любят, будто сестру. Девушки познакомились, будучи еще совсем малышками, расстались, но три года назад встретились вновь и с тех пор были неразлучны. С двумя из них случилась одинаковая беда: смерть матери, после чего их поместили в пансион Нейн, где Флора и Дора повстречались впервые. После двух лет обучения в пансионе девушки уехали в Индию, где жил отец Доры и тетя Флоры, заменившая ей мать. На этих словах наш разговор кончился — мы дошли до дворца и девушка попросила оставить ее; после чего пожала мне руку и растворилась в огромном холле.
Я остался один, ошеломленный этим чудесным приключением; мне хотелось еще раз вспомнить, обдумать и навсегда запечатлеть в памяти образ двух прелестниц, столь взволновавших мое неприступное сердце. Осознав это, я сел в свою коляску и отправился домой.
ПИСЬМО ВТОРОЕ
День назад, сразу после обеда, ко мне подошел мальчик и подал визитную карточку. Она была украшена листком папоротника и подписана мисс Дорой. «Буду у вас около шести вечера» — гласила короткая надпись. Я вздрогнул. Дора Симпсон желает возобновить знакомство! После всего, что между нами было на балу! Я был озадачен — ведь эта карточка могла означать все, что угодно: каприз молодой искательницы приключений; розыгрыш местных хулиганов, заметивших наши нежные отношения; или, наконец, попытка злостно скомпрометировать мисс Дору.
Недоверие охватило меня, но, в принципе, записка не могла никак повлиять на мой привычный распорядок дня — в шесть вечера я обычно возвращался домой. Так я решил поступить и в этот раз, а если дело бы не выгорело — взять коляску и отправиться на Мэйден. Но волнение осталось — я не мог писать отчет; план строительства не поддавался изучению, в газетах плыли строки, даже сигареты я был не в состоянии курить! Такое впечатление произвела эта записка на прожженного авантюриста вроде меня…
Дора была невыносимо соблазнительна и, судя по всему, начисто лишена предрассудков. Прошло два дня с того вечера, но я все еще помнил вкус ее поцелуя и теплый гибкий стан. За то недолгое время, которое мы провели вместе, я успел узнать о ней больше, чем узнаю за долгое время общения о чопорных знакомых из высшего света. Итак, Дора была девушкой передовых взглядов, любительницей наслаждений, но не лишенной здравого смысла и чувства меры. Столь же интересна была и ее подруга Флора — с густой иссиня-черной шевелюрой с огромными синими глазами, любвеобильная и столь нежная, что думать о ней получалось лишь в самом деликатном ключе. Дора же вызывала мысль о сладострастии и разврате.
Я был настолько глубоко погружен в свои размышления, что шесть часов настало внезапно, и лишь голос Доры вернул меня из сладостного забытья. Она пришла не одна: позади, чувственно улыбаясь, стояла и Флора. Девушки шутливо пожурили меня за неподготовленность к их визиту; я, оправдываясь, сказал, что до последнего момента не мог поверить своему счастью. «Что вы называете “этим счастьем”, сударь?» — спросила Дора. — Ведь мы заехали полюбоваться на жилье заезжего француза»… И вырвала руку, которую я уж было собирался горячо сжать. Она поинтересовалась, не собрался ли я завести интрижку, едва прибыв в Индию; и не от того ли это, что я — француз и подобные выходки у нас в крови. Я был несколько разочарован; хотя обе девушки были расположены, судя по всему, самым благожелательным образом. «Давайте поговорим», — предложила Дора. Обе они сели на софу, а я — рядом в низкое креслице. Я не удержался и взял за руку Флору, которая не стала прерывать пожатие.
Дора заявила, что они с подругой доверяют мне и не сомневаются в моей скромности. Они искренне верят в то, что я буду настолько аккуратен, что им никогда не придется краснеть в обществе из-за того, что оброню неосторожное словцо. Она заставила меня поклясться в том, что я сохраню в глубочайшей тайне все, что нас будет связывать и буду на людях относиться к ним столь же уважительно и отстраненно, как если бы видел их впервые в жизни.
При этих словах Флора печально улыбнулась и сказала, что французы излишне легкомысленные и нескромные…
Я не мог более терпеть этого, вскочил и заявил, что не понимаю, о чем они говорят, и всякие клятвы были бы здесь бессмысленны, поскольку я и так готов относиться к ним вежливо и с участием. Дора тут же поспешила заверить меня в том, что хватит лишь моего слова; они и так считают меня настоящим джентльменом. В знак примирения она попросила поцеловать их обеих, чем я и занялся с превеликим удовольствием. Я страстно приникнул к Доре, затем принял в объятия Флору и вскоре достиг такого возбуждения, что, казалось, готов был закричать. В этот момент Дора тревожно поинтересовалась, не может ли кто-нибудь помешать нам. Я поспешил заверить их в нашей полной безопасности, после чего мы все втроем отправились в спальню. Дора тут же скинула свою накидку, шляпу и перчатки; Флора же вновь завладела мной, прижав к груди и полностью приникнув к моему телу. Так обе девушки стали моими до восьми вечера. Дора немедленно освободила меня от мук, расстегнув брюки, и принялась ласкать; я же принялся ощупывать тело ее подруги, напрягаясь все больше. В тот момент, когда я, казалось, был уже не в силах терпеть, Дора предложила себя, разлеглась на кушетке и позволила войти в самое нутро себя. Я не приминул воспользоваться предложением; оставшись, по ее настоянию, до самого конца. Флора также не осталась без ласки — нежнейшая подруга умелыми руками делала все, чтобы ей не было скучно. Когда я уже хотел встать, она вновь сжала ягодицы и я почувствовал, как вновь закипает желание; Флора же, завороженная, следила за процессом, щекоча меня в самом интимном месте и всячески отмечая детали. На этот раз я лучше владел собой и наша общая страсть продолжалась дольше — я ласкал клитор Доры, сжимавшей мою поясницу и двигался в разном темпе, я был нежен и строг одновременно.
Дора извивалась и кричала до того момента, пока я не брызнул в нее и не упал на грудь, обессилев. Чуть позже девушка встала и удалилась в мою туалетную комнату привести себя в порядок.
Флора же трогательно и очаровательно позаботилась о моем господине Жаке, омыв его уставшее тельце. Он отозвался на ласку с благодарностью, которой не приминула воспользоваться милая девушка: она взяла его губами и принялась ласкать и посасывать, точно леденец. Я же, наслаждаясь, мял и трогал ее нежные груди, восставшие от страсти.
В этот момент вернулась Дора — со смехом она попросила подругу оставить сладенькое и для нее; а меня — принести ей немного воды. Я ударил в маленький гонг, и через пару минут в гостиной оказался столик, на котором стояла чаша с соком и зернами граната, вымоченными в портвейне; бутылка хорошего красного вина, имбирная настойка, печенье и бананы, а также столовые приборы.
Флора взгромоздилась ко мне на колени и, заглядывая мне в лицо, с детской непосредственностью поинтересовалась, что же я теперь буду думать о них, после всего, что произошло. Я прижал ее к груди и успокоил, сказав, что они обе — чудесные создания и я буду их любить. Дора же заявила, что ей все равно, но она мне всецело доверяет. Допив остатки сока, она уселась на второе мое колено и спросила: «Как же нам теперь вас называть?». И добавила, что забавно иметь любовника, но не знать его имени.
Я представился: «Лео» и тут же поведал, что в моем свидетельстве о рождении записано имя «Леонар», которое мне совершенно не нравится.
«Леонар — это очень красиво, в этом имени сочетается сила льва и хитрость лисы», — поделилась своими размышлениями Флора. Я посетовал, что таким образом выходит, что я — дважды животное, что вызвало приступ смеха у обеих девушек; а Дора даже подавилась бисквитом. Подруга подала ей стакан вина, который та и осушила одним махом. Они решили называть меня «львенком», и Дора тут же продекламировала строчку из «Эрнани» про льва прекрасного и благородного. Я был польщен, не меньше, чем когда выяснилось, что заявление Доры о ее опытности в любовных делах было не более чем, стеснением и хвастовством…
Пробило семь. Девушки выпили по стаканчику имбирной настойки — Флора безо льда, Дора — со льдом. Все мы порядком устали, я предложил отправиться в постель, к тому же мое орудие, напротив, отдохнуло и было готово к бою. Флора заметила это и тут же заключила его в объятия своих ладошек. Мы посмеялись над неутомимым Жаком, после чего девушки улеглись на кровать и начали обнимать друг друга — жарко и тесно. Меня попросили снять рубашку, я согласился взамен на полное разоблачение обеих девушек. Так мы втроем оказались раздеты. Девушки стали передо мной — самые прекрасные и совершенные создания, каких я встречал с тех пор, как расстался с тобой, моя дорогая. Флора — очаровательная, нежная, с пышными мягкими формами, и Дора — высокая, импозантная, с небольшой грушевидной формы грудью, белоснежным мраморным животом и шелковистым пушком ниже его. Сзади они были столь же прекрасны — упругие полные ягодицы, стройные ноги. Я не удержался и начал их целовать, поднимаясь все выше и выше, и заставляя их содрогаться под новыми ласками. Когда я очнулся и посмотрел наверх, то увидел, как мои богини, обнявшись, ласкают друг друга языками. Флора предложила всем вновь пойти в постель. Они похвалили мое тело и покрыли его все поцелуями, не минуя и бунтаря Жака; затем Дора обратилась к Флоре. Оказалось, что девушка вся взмокла, пока смотрела на наши радости; она искусала мне все плечо, от чего то теперь саднило. Дора уложила подругу ягодицами на подушку, от чего та сама раскрыла свой бутон и стала ждать от нас ласки. Я приготовился взять Дору по-собачьи, но она предложила другое, более интересное развлечение: я должен был сделать минет Флоре, в то время как ее подруга уселась сверху на нее и схватила свои крепкие груди руками. Когда она кончила, то повалилась на меня, согревая мои волосы жарким дыханием; Флора же продолжала содрогаться всем телом и тихо постанывать. Когда случилось то, чего я добивался, два крика наслаждения слились в один — подруги достигли высшей точки наслаждения; Флора поцеловала меня в губы, выпив с них любовную жидкость. Я отодвинулся и уступил место Доре. Она сначала промокнула себя между ног специальным платочком, предусмотрительно взятым с собой в постель, после чего возобновила начатые мной ласки, выставив в мир свой прекрасный зад. Я, было, пристроился открыть еще одну дверь, но девушка уверенной рукой направила Жака в правильное отверстие, испытывая, по всей видимости, истинное наслаждение. Через три минуты мы вновь пали жертвами наслаждения… Затем Дора вскочила с кровати и кинулась в туалетную комнату. Ее подруга тут же обратилась к Жаку, пытаясь высосать из него еще несколько капель любви.
По возвращении Дора пожурила меня за излишнее сладострастие: «Вы убиваете себя!» — сказала она мне, на что я поспешил заверить, что готов провести целую ночь, совокупляясь с ней. Богиня размочила бисквит в вине и принесла нам всем по стакану кларета и фрукты.
Мы решили больше сегодня не продолжать. Отец Доры давал ужин вечером, и времени у нее оказалось ровно на то, чтобы отвезти подругу домой и переодеться. Я заговорил о времени будущей встречи… «Не раньше четверга», — пообещала Дора. Но прошла бы целая неделя, я внутренне сжался от мысли о столь долгой разлуке, но девушки успокоили меня: оказалось, что на этой неделе возвращается Мод — их подруга и она также должна познакомиться со мной. Мы нежно поцеловались на прощание и расстались.
ПИСЬМО ТРЕТЬЕ
Мне кажется, мой Лео, что история твоих приключений с Дорой Симпсон еще не закончена?
У меня тоже случилось небольшое приключение во вторник, а за ним, без сомнения, последует сладостное и неизбежное падение. Перед твоим отъездом, дорогой, мы договорились о полной свободе на условиях полной откровенности. И ты был честен и великодушен со мной, рассказав в столь занятных подробностях о своих дорожных шалостях.
Я удивлена! Ты становишься все более опытным, муж мой! До того, как мы расстались в Марселе, мне не было нужды повышать свое любовное мастерство, но теперь…
Хочу рассказать о том, что случилось со мной с тех пор, как я отправила тебе последнее письмо. Итак, мои родители отправились в Опера Комик — в очередной раз послушать Кармен. Я настолько хорошо знаю эту оперетту, что отказалась ехать с ними. Вместо этого я вернулась к себе в комнату и разделась с помощью горничной — той милой брюнетки, которую я наняла вместо Лауры. Новая прислуга не только хороша собой, но еще и очень скромная, умеет одеваться и прекрасно воспитана. Она меланхолик и к тому же очень чутка к переменам моего настроения.
Когда мы остались наедине и Тереза начала снимать с меня чулки, она была даже чересчур аккуратна, как мне тогда показалось. Девушка сделала мне комплимент относительно гладкости и нежности кожи, а затем сказала об изящных плечах. Я не обратила на это внимание и отослала ее, после чего стала заниматься своими делами: написала пару писем модистке, ответ Русселям и перешла к чтению газет и журналов. Так прошел вечер. Я легла в постель в десять вечера, но перед тем как заснуть, перечитала твои письма, Лео. Отчего ты не со мной? Я приготовилась спать, но сон не шел — я думала о тебе и тех наслаждениях, которые ты принимаешь где-то далеко и не в моих объятиях. Эти мысли возбудили меня, и я оказалась больше не в силах сдерживаться. Я устроилась на спине, подтянула ступни к ягодицам и начала мастурбировать, тихонько постанывая от удовольствия.
Внезапно у кровати появилась Тереза! Я испугалась этому явлению и только хотела грубо отослать ее, как девушка нырнула под одеяло и принялась продолжать то, чем до этого занималась я. Затем она набросилась на меня и покрыла страстными поцелуями мое лицо, тело, руки; она рыдала и признавалась мне в любви. Я не могла сдержать стонов наслаждения. Когда я очнулась, девушка стояла на коленях у кровати и целовала мою руку. Она принялась извиняться, перемежая извинения с признаниями в любви. Я же смотрела на ее прекрасную грудь, колыхавшуюся, как волны в бурю, и, наконец, вымолвила: «Идите же, поцелуйте меня!». С быстротой молнии она бросилась ко мне и возобновила ласки: она впилась мне в губы, ласкала рукой соски, щекотала живот и бедра, все ближе подбираясь к самому нежному местечку, разгоравшемуся от страсти все больше и больше. Я не заметила, когда она успела скинуть с себя одежду, обнажив прекрасное тело, трепещущее от желания. В какой-то момент она призналась, что любит меня и даже больше, чем если бы я была мужчиной. Я увидела, как она дрожит и позвала ее к себе, чтобы девушка не простудилась; но Тереза вырвалась и убежала в туалетную комнату. Я воспользовалась этой минутой и также отправилась подмыться, ибо не раз кончила от ее ласк.
Когда я вернулась, девушка разжигала камин, стоя ко мне спиной, и через тонкую ткань ночной рубашки просвечивал необыкновенно пышный зад. Я снова позвала ее к себе, назвав на «ты», и девушка не заставила себя ждать. Я попросила также разжечь лампу и снять с нее абажур, чтобы я могла разглядеть прекрасное тело. Пока я разглядывала обильные прелести, Тереза успела взобраться на меня и кончить от возбуждения; затем — добраться до моего клитора и начать исступленно целовать его. Через некоторое время я не выдержала. Но ночь еще не кончилась, а страсть моя от долгого воздержания стала еще сильнее. Я сама возжелала ее и принялась столь же неистово ласкать ее тело. В какой-то момент мне показалось, что она слишком прекрасна для горничной, я сообщила ей об этом, и она принялась причитать: «Я ваша служанка, я ваша собачка, убейте меня, если захотите!» и даже закашлялась так, будто поперхнулась чем-то. Я принесла ей сладкой флердоранжевой воды, Тереза выпила ее и вновь поцеловала мою руку. Она поблагодарила меня за ласку и снова назвала госпожой; но мне было так приятно от недавних ласк, что я сказала ей, что это она будет моей госпожой, моим мужем, моим другом. «Я обожаю своего мужа, но нам пришлось расстаться на время», — сказала я ей и пообещала, что, когда ты, Лео, вернешься, ты полюбишь и ее и будешь спать с нами обеими…
Я чувствовала ногами ее пышный густой мех и через некоторое время пожелала прикоснуться к нему губами. Я опустилась ниже и, к своему удивлению, обнаружила там клитор-переросток, своим размером напоминающий член мальчика. Тереза скромно подтвердила мои наблюдения, но не стала противиться дальнейшим ласкам. Я взяла его в рот, как брала твой член, и принялась покусывать и посасывать этот отросток, пока Тереза конвульсивно вздрагивала и вскрикивала. Затем она сильно вздрогнула пару раз и затихла. Я же принялась тереться о ее тело, разогреваясь все больше и больше, затем взяла в ладони ее упругие груди, по очереди целовала их и щекотала волоски у нее под мышками.
В ту ночь я была пьяна Терезой — ее запахом, вкусом, нежными изгибами тела; я ласкала и любила ее — свою горничную! Она не возвращала мне эти ласки, но всем телом показывала наслаждение и благодарность за то, что я для нее делаю. Когда я начала тереться вульвой о ее бедро, девушка внезапно высвободилась из моих объятий и заявила, что теперь ее очередь делать мне минет. Но я захотела попробовать новую позу, сделать это вместе. Оказалось, что Тереза знала даже название этой позы — шестьдесят девять. Она тут же примостилась надо мной, занявшись делом. Не расцепляясь, мы повторяли и повторяли ласки, кончая друг в друга, кусая друг друга, терзая и доставляя неземное удовольствие…
Не помню, как мы уснули рядом, слившись в поцелуе; утром, когда я проснулась, Тереза, уже одетая, была рядом и наводила порядок. Я поинтересовалась, который час, и попросила открыть занавеси. Затем поинтересовалась, как она себя чувствует — нет ли разбитости, и позвала к себе поближе. Девушка тут же бросилась ко мне, лепеча что-то о том, что она не могла поверить в свое счастье и в то, что все вчера было на самом деле. Я повторила ей признание в любви и показала измятые простыни и мокрую ночную рубашку. Я попросила ее сменить белье и заметила, что, скорей всего, это придется делать каждый день… Я спрыгнула с кровати, но мои ноги дрожали. Тереза заметила это и тут же принялась готовить мне ванну.
Остаток дня прошел в ожидании ночи. Я немного ослабла, была и с синяками под глазами. Мой вид даже взволновал матушку. Во второй половине дня я вышла в одиночестве на прогулку. Было холодно, но солнечно. Я зашла на выставку «Эпатан» и пешком дошла до Елисейских полей. Я чувствовала себя абсолютно счастливой, впервые со времени твоего отъезда. Перед моими глазами стоял яркий образ Терезы, с ее атласной кожей, гибким станом, красивейшей грудью и томными глазами; каждую минуту мне хотелось вернуться обратно, чтобы вновь испытать наслаждение. В тот момент я любила Терезу больше чем тебя, супруг мой.
Но мираж рассеялся в тот момент, когда я представила тебя в объятиях прекрасных женщин, которые утешают тебя в мое отсутствие. До последней ночи я не верила в то, что можно испытать подобное наслаждение в компании женщины: ведь ни мои шалости с подругами по пансиону, ни ощущения, полученные той ночью, когда мы кувыркались втроем, друг мой, вместе с Бертой и ты проявил недюжинную удаль (8 раз за ночь!), ни целый месяц с нашим общим другом Жераром — ни одно из этих впечатлений не может сравниться с теми ощущениями, которые я получила с Терезой. Это была любовь — сильная, властная, нежная, не имеющая ничего общего с мелкими интрижками, вроде того приключения с попутчиком из Лиона или интрижки с офицером, с которым я познакомилась в театре. Все это было настолько блекло и мелко, что сердце мое сейчас не помнит даже их лиц.
Любимый мой муж, сейчас я полностью откровенна с тобой. Перед отъездом ты посоветовал мне избегать лишь трех вещей — делать что-нибудь, что может пошатнуть мою репутацию, здоровье или безграничную любовь к тебе. Я свято чту твой наказ, ведь именно ты, мое божество, показал мне все самое лучшее, что есть в этом мире, и ты всегда будешь в моем сердце. Я буду любить тебя больше, чем кого бы то ни было, до самой моей смерти!
Я знаю, что ты много работаешь, поэтому должен хорошо отдыхать. Покажи всем этим англичанкам и индускам, на что способен молодой, здоровый и столь прекрасный француз, как ты. Мне пора кончать письмо, завтра передам его курьеру.
Эта ночь ничем не напоминала предыдущую. Я ужинала у Броссляров вместе с родителями и очень нервничала, вспоминая ночные события. Благодаря этому была слишком рассеяна и выпила вина больше обычного. Через час после окончания ужина, сославшись на мигрень, я попросила родителей вернуться домой.
Когда я поднялась в свою комнату, Тереза спала в кресле, завернувшись в мой сиреневый халат. Она была так соблазнительна, так хороша собой! Я не удержалась и поцеловала ее в приоткрытый рот, просунув язычок между губ. Девушка медленно проснулась, открыла сонные, полные неги глаза и тут же вскочила на ноги, обрадованная моим появлением. Она ждала меня и мечтала обо мне и наших безумствах! Она засыпала меня вопросами о прошедшем вечере: где я была, много ли было гостей, ухаживали ли за мной кавалеры… Я ответила, что самой красивой женщиной на ужине была баронесса Павилль, тридцатисемилетняя красавица, пользующаяся лесбийской репутацией. Была и дочь баронесы Леа, прелестная светская дебютантка. Тереза ревниво поинтересовалась, не влюбилась ли я в этих милых евреек, на что я ответила обиженным «нет». К этому времени она закончила меня раздевать и, захватив подсвечник, хотела уйти из комнаты. На пороге я ее окликнула; она повернулась и глаза ее были полны слез. Я позвала ее к себе и усадила на колени, начав ласкать грудь и нежные ягодицы. Потом мы поменялись местами, но я быстро соскочила на пол, схватила лампу и пожелала еще раз увидеть чудо, сокрытое у нее между ног. В спокойном состоянии ее клитор ничем не отличался от моего, но от ласк он твердел и рос, как настоящий мужской член. Я захотела показать его Терезе и принесла зеркало.
Мы много говорили о мастурбировании и о том, что теперь, когда мы нашли друг друга, мы будем меняться ласками и говорить друг другу непристойности, а также ночью называть друг друга на «ты». Но вскоре вино ударило мне в голову и я пожелала большей откровенности, большей распущенности, которую Тереза не могла мне дать. Тогда я рассердилась и хотела ее оттолкнуть; но девушка обняла меня и аккуратно уложила в постель. Тереза подала мне стакан сладкой воды и отошла, чтобы сделать чай, так что у меня было время подумать о своем поведении. Я наблюдала за ее точными, плавными движениями, и вскоре она вернулась ко мне; я выпила чай и уложила девушку рядом. Мы поцеловались, обнялись и помирились, а вскоре страсть вновь завладела мной и я попросила ее вставить в меня ту штучку, медленно твердевшую между ее ног. Мы извивались одновременно, терлись друг о друга и через пару минут одновременно кончили, после чего уснули рядом, слившись в поцелуи.
Так прошли наши первые ночи с Терезой. Что ты на это скажешь, друг мой? Посылаю тебе тысячу нежных поцелуев,
ПИСЬМО ЧЕТВЕРТОЕ
В четверг ко мне заехала Флора, которая привезла с собой некую девушку, одетую в длинное пальто из драпа и повязанную белой кружевной шалью, закрывавшей часть лица.
Флора протянула мне руку и сообщила, что Дора сегодня больна. Затем она представила мне свою попутчицу: это была Мод Клеменсон. Я поклонился, и девушка, укутанная в ткань, также сделала легкий реверанс, а затем пожала мне руку. После того как формальности были окончены, Флора резво бросилась мне на шею и предложила позабавиться, но подруга прервала ее и попросила передать письмо от Доры. Я развернул надушенный листок и узнал из него о том, что Дора слегка приболела, но, несмотря ни на что, хочет представить мне свою подругу. Однако просит быть с ней аккуратным, так как Мод еще девственница, и, хотя она и готова принести мне жертву, я не должен принимать ее — таково было приказание моей госпожи, моей Доры. Что касается Флоры — я мог делать с ней все, что угодно.
Прочитав письмо, я поднял глаза на Мод и вскрикнул от удивления. За то время, пока я был увлечен запиской, девушка успела снять с себя лишнюю одежду; она оказалась самой восхитительной, самой крошечной женщиной изо всех тех, кого я когда-либо видел. Ростом Мод доставала Флоре только по плечо, а мне — до груди. Можно было бы принять ее за ребенка, если бы не развитая грудь и бедра; маленькие округлые белые ручки и развитые ягодицы. Она была блондинка, с насмешливыми голубыми глазами, вздернутым носиком и крошечными прозрачными ушками. Мод имела вид одновременно шаловливый и простодушный, наивный и провоцирующий. Вся она излучала очарование, и я ей также понравился — через мгновение она бросилась мне на шею, скрестила ноги за спиной и одарила меня поцелуем.
«Держу пари, сказала она мне, — что я знаю, о чем написала Дора в своем письме. Она попросила Вас поберечь меня?» В ответ я ласково обнял ее и усадил к себе на колено. На мне был легкий халат, который тут же распахнулся. Она принялась гладить мое тело, а Флора тут же занялась своим дружком Жаком. Мод продолжала говорить. Она посетовала на то, что Дора считает ее не вполне созревшей, но вид ее тела — которое она тут же обнажила — ясно говорил об обратном. Я хотел подчиниться Доре, но не мог сдержать себя. Я ласкал ее бедра, грудь и нежный бутон, она тихо стонала. Флора тем временем прижалась к ее губам, а я резко и быстро вошел пальцами в ее пизденку, раскрывшуюся и содрогнувшуюся от этого действия. Она кончила, и я приник губами к ее лону, чтобы впитать любовный сок. Через некоторое время дитя побежало в ванную комнату, задрав рубашку над нежными ягодицами.
Мы остались с Флорой вдвоем. Она заметила, что мне, должно быть, было бы очень приятно познать Мод; но предварительно было бы не лишним поговорить об этом с Дорой. Я обратился к Флоре с вопросом, не хотела бы она познать, наконец, это прекрасное чувство; и девушка ответила согласием, устремив на меня нежнейший взгляд.
Тем временем вернулась наша общая подруга. Ее глаза сияли, она желала отблагодарить меня, но не знала, как это сделать. Мы посоветовали ей попробовать найти свой путь, и крошка улеглась на меня в поисках полезных инструментов. Она теребила мошонку, хватала и отпускала мой вновь поднявшийся член; затем принялась оттягивать крайнюю плоть. Флора похвалила ее за догадливость, показав, как делать это правильно, и девушка старательно продолжила урок. Через пару минут я захотел остановить ее, так как уже собирался кончить, но Мод пожелала увидеть, чем все это кончится. Я дал несколько красивых залпов. Девчонки восторженно наблюдали за действом, а Флора кинулась ко мне поймать остатки драгоценной жидкости. «Сперма», — прокомментировала она подруге результат ее трудов. И назвала ее еще по-французски «футр». Мод, смеясь, повторила слово: «Футррррр» и также приникла к моему Приаппу, слизнув с него остатки семенной жидкости. «Неприлично, но здорово», — заявила она нам. Я похвалил подруг и встал, чтобы привести себя в порядок.
Затем мы все отправились в гостиную, где по моему приказу был оставлен поднос со всякими вкусностями. Там Флора набрала в губы вино и предложила мне испить его; мы повторили этот чудный фокус раза два или три, чем необычайно заинтересовали Мод. Она опять хотела последовать примеру подруги, но, будучи неопытной, набрала в рот слишком много вина (а может быть, случайно рассмеялась) и прыснула им прямо мне в лицо. Я побежал умываться, а после погнался за негодницей, чтобы отшлепать ее, как следует. Мод добежала до кровати где стала на колени и оголила зад, а я шлепнул ее несколько раз от души и вновь чрезвычайно возбудился. Но как только моя рука потянулась к заветному местечку, сзади раздался звонкий голос Флоры.
Я обернулся и увидел, как прекрасная девушка делает гимнастическое колесо, точно один из сорванцов на улицах! Флора оказалась прекрасной гимнасткой и сделала еще одну фигуру — андреевский крест, чем и воспользовалась ее подруга. Мод схватила бутылку «Аликанте» и налила немного жидкости в пурпурную раковину Флоры, и я тут же приник к ней, слизывая вино и то, что появилось сразу вслед за ним. Затем мы оба бросились в ванную комнату, нуждаясь в серьезном омовении.
Мы возвратились в спальню, и я предложил немного отдохнуть. Мод бросилась на покрывала первая, свернувшись, как ангел; мы примостились рядом. Девчонка тут же сжала моего Жака в руке, притворяясь спящей, а Флора обняла ладонью полные шары, так что вскоре мэтру понадобилось больше свободы. Я задвигался, устраиваясь поудобнее, но Жак восстал во всю свою мощь, и это удивило девочек. Флора решила пододвинуться поближе, но как только она встала, я схватил ее пальцами за лоно.
Внезапно мне в голову пришел новый вариант развития событий — я предложил девушке попробовать секс через другое отверстие. Флора засомневалась. Мой инструмент был слишком толстым, как ей показалось, для этого, но Мод принялась переубеждать подругу. Она привела пример влюбленных мужчин, а именно отца Доры, которые пользуют друг друга именно таким образом. Я удивился сплетне, а Мод продолжила рассказ. Она поведала также, что при сэре Дункане Симпсоне неотлучно находится хорошенький молоденький помощник-евразиец, что многие англичане в принципе занимаются этим, а также об их женах, также не чурающихся нежных лесбийских связей. Мне было очень интересно, но разговор был слишком нескромный, и я прервал его, вернувшись к Флоре. Она по-прежнему не верила в релевантность затеи, но полностью отдалась в мои руки. Я отнес ее на шезлонг, пристроил поудобнее и тут же вошел в нее пальцем, предупредив, что то, что я буду делать, скорее всего, понравится ей гораздо больше, чем мне. Тем временем Мод принесла баночку вазелина и по моему указанию принялась смазывать края узкого убежища. Она намазала также палец и вошла им в анус Флоры. Та задрожала от удовольствия. Я попросил также смочить моего мэтра Жака, и Мод старательно облизала его, заставив встать и раздуться. Я постучался в двери, но друг мой был столь огромен, что с трудом мог войти. Флора стонала и подбадривала меня. Внезапно я почувствовал, что я дома. Жак поместился внутри и ритмично задвигался, доставляя Флоре блаженство сзади, в то время как подруга помогала ей наслаждаться спереди, лаская языком клитор. Я спустил во Флору и продолжал содрогаться даже тогда, когда она без сил упала на кушетку. В тот же момент Мод рухнула на циновку, вскрикнув от удовольствия. Она мастурбировала все это время! По возвращении из туалетной комнаты я поинтересовался у Флоры, каково ей было во время сношения, она ответила, что с удовольствием повторила бы действо еще раз. А если спереди процесс был бы столь же приятным, как и сзади, то она готова мне отдаться на нашем следующем свидании.
К нам вернулась Мод и принялась мечтать вслух. Она говорила о мужчине, который лежит сверху на ней и дышит в унисон с ней, смотрит в ее глаза и проникает внутрь нее, выстреливает спермой в самое нутро ее. Она приникла к моему Приапу и заявила, что хочет этого всей душой. Я поцеловал ее в щеку и пообещал, что обязательно попробую сделать это. Мы заговорили о том, кто дал подругам такое чудесное воспитание; оказалось, что учительницей была тетя Доры. Она подготовила Мод и оставила ее Флоре и Доре вместо себя, когда выходила замуж, а затем уехала в Рангун.
Мод очень нравилось обучение, она мечтала попасть в кружок любовниц и с удовольствием впитывала все знания. Когда ее, наконец, взяли, она чуть было не умерла от радости, но изо всех подруг влюбилась только во Флору, как в самую добрую, нежную и чуткую. Дора, по ее словам, была великолепна, но слишком эгоистична: во время любовных утех она думала, скорей, как получить больше наслаждения самостоятельно, нежели чем помочь другим. Флора притворно возмутилась этими словами, но подруга тотчас же кинулась к ней — целовать и обнимать, а я умиротворенно наблюдал за всем этим, будучи счастлив узнать все секреты моих милых девочек.
Вскоре мы распрощались, договорившись встретиться в субботу на теннисе у Доры Симпсон. Мод прошептала мне на ухо, что ее не будет на этой встрече, но во вторник мы встретимся, и я должен обязательно сделать ей то же, что и Флоре. Вторая девушка, догадавшись, о чем мне говорит подруга, вскрикнула: «Негодница! Больше никаких шалостей в спальне!»
ПИСЬМО ПЯТОЕ
Мой милый Лео!
Мне написал Жерар. Он посетит Францию в следующем месяце по рабочим делам и пробудет здесь две недели. Я бесконечно рада буду его увидеть, хотя бы и на такой малый срок.
Как жаль, что тебя не будет с нами в это время… Представь, как сладостна была бы наша встреча, особенно, учитывая присутствие Терезы. Ей я все рассказала; о том, что Жерар — твой друг детства и что ты любишь его как брата; о том, как мы проводили прекрасные ночи втроем; и предложила попробовать все это с нами. Тереза не испугалась моего предложения, но выразила неуверенность в том, понравится ли она нашему общему другу. Я успокоила ее, что с такими внешними данными можно не волноваться на эту тему; что я, напротив, волнуюсь о том, что он чересчур полюбит Терезу и решит увезти ее в Америку. На эти слова девушка ответила страстными убеждениями в том, что таких чувств она еще ни к кому не испытывала, что любит меня как мать, как жизнь и что не протянет без меня и пары месяцев.
Я была потрясена: передо мной на коленях стояла прекрасная девушка и плакала, признаваясь мне в любви. Я стояла неподвижно и впитывала ее красивый голос, ее слова, смотрела в ее нежные большие глаза. Затем я подняла ее с колен и сказала, что также люблю ее, как сестру, возлюбленную и жену, что мы никогда не расстанемся и ты, Лео, будешь любить ее так же нежно и страстно, как и меня. Затем поцеловала Терезу в лоб и мы расстались.
В четверг я побывала в пансионе, где содержится моя младшая сестра. Она попросила забрать ее домой на новогодние каникулы. Я согласилась, несмотря на роман с Терезой. Сестренка, Валентина, стала за время нашего расставания настоящей красавицей — краше, чем я! Ее тело необычайно развилось, и, кажется, вскоре придется искать ей мужа.
Отец и мать хотят, чтоб мы присоединились к ним в Ницце. Но мне совсем не хочется уезжать из Парижа; так что приезд Жерара будет отличным поводом, чтобы остаться. Но если он захочет повидаться с родителями, которые относятся к нему, как к родному сыну, мы с Терезой обязательно поедем с ним.
Тереза рассказала мне историю своей жизни. Историю довольно незамысловатую: будучи дочерью мирового судьи, живущего на одно только жалованье, она, тем не менее, получила хорошее образование в женском лицее в Гренобле. Несмотря на то что она жила с родителями и была прилежной ученицей, в лицее у нее развилось стремление к своему полу. Параллельно она забавлялась с кузеном, тогдашним курсантом Сен-Сира, в дни его каникул. Когда ей было пятнадцать, умерла ее мать; отец вскоре снова женился, причем на женщине сильно моложе себя. Как только Тереза получила аттестат, еще не достигнув и восемнадцати лет, она уехала в Париж с совратившим ее дядей по материнской линии. Они в любви и согласии жили в столице на протяжении двух лет, когда дядя внезапно помер, оставив Терезу без средств к существованию и с маленьким незаконнорожденным ребенком. Вскоре она поступила на работу к модистке, где легко и быстро влилась в женский коллектив, забавляясь с начальницей и товарками по цеху. В это же время, для того чтобы обеспечить себе безбедное существование, она связалась с клерком из нотариальной конторы, но через некоторое время он ушел от нее. Мастерская же превратилась в Дом свиданий.
Все это побудило Терезу к тому, чтобы пойти работать надзирательницей в пансион, а после — горничной к богатым иностранцам. Там она была в услужении у мадам Сен-Леон, которая называла себя баронессой, но на самом деле находилась на содержании у Эстер Нуй. Когда последняя узнала о порочных наклонностях Терезы, ее уволили. Так девушка попала ко мне.
Ее ребенок, мальчик шести лет, сейчас живет у дедушки, вновь овдовевшего, но Тереза истово просит забрать его к нам в дом. Мы ведь можем это сделать для нее?
ПИСЬМО ШЕСТОЕ
Милая моя Сесилия, наконец-то настал тот день, когда я, наконец, сорву нежнейший цветок, принадлежащий Флоре, и очаровательный бутон, который так настойчиво предлагала мне крошка Мод!
Сегодня подруги пришли ко мне втроем. Дора, как всегда, подтрунивала над моей мужской силой: «Пожалейте себя, — сказала она, — три девственных отверстия за один раз…» Я удивился, поскольку с прошлой встречи думал только о Флоре и Мод; но девушка заявила, что также хотела бы попробовать то пикантное наслаждение, которое я подарил Флоре. Мод присоединилась к ней, заявив, что в таком случае мне придется потрудиться четыре раза. Я заметил, что ей-то уж стоит поберечься, ведь я могу разорвать ее нежное тело, но крошка не послушалась меня — ей очень не хотелось отставать от подруг. Отступать теперь было некуда, я успокоил девушек, что с удовольствием возьмусь за эту работу, которую склонен именовать величайшим наслаждением. Дора предложила для начала всем перекусить.
Мод уселась у меня на коленях, достала мой член и принялась играть им, вводя меня все в большее возбуждение. Дора прикрикнула на нее, а мне посоветовала поберечь силы. Мы повторили трюк с «Андреевским крестом», только теперь в роли живой чаши выступала Мод. Из-за ее неопытности в гимнастических упражнениях нам пришлось поддержать ее прелестное тело, пока Дора пила из него вино. Под конец обе девушки упали на пол, одновременно кончив; Мод — не выдержав ласки подруги; Дора — от мастурбирования, которым она ублажала себя последние несколько минут. Затем все трое отправились в ванную комнату, грациозно покачивая ягодицами, а когда вернулись — я был уже готов к свершениям.
«С кого начнем?» — спросила меня Флора и породила невинным вопросом целый ряд разногласий. Каждая из девушек хотела быть первой, но я сам распределил порядок праздничных мероприятий. Я намеревался сначала взять Мод, затем приступить к Доре, потом опять вернуться к Мод, а на сладкое — попробовать Флору. Мод радостно вскрикнула и быстро устроилась на кровати в ожидании Приапа; девушки подложили под ее ягодицы свежую простыню, свернутую в несколько слоев, после чего я, будучи уже не в силах сдерживаться, ринулся на нее. Я входил в несколько этапов, стараясь быть нежным; внезапно Мод сама резко подалась вперед и преодолела преграду. «Свершилось!» — вскрикнула она, и я продолжил, нежа ее, растягивая удовольствие до тех пор, пока она не кончила. Я отправился подмыться, оставив обессилевшую девушку с безмятежным лицом лежать на кровати. Когда я вернулся, она уже очнулась и делилась впечатлениями с подругами: рассказывала об ужасной боли, о сладости моего нектара. Внезапно она бросилась ко мне и закричала, что хочет, чтобы ее ебли часто и помногу — я и две ее подруги. Флора нежно успокаивала ее, но девочка бросилась к Доре и попросила ту уступить ей место в череде сегодняшних развлечений. Она хотела немедленно попробовать еще раз, по-другому, и, чтобы Дора делала ей минет, пока я буду заниматься более серьезными вещами.
Все согласились, и Мод устроилась на коленях на кровати; между ее раздвинутыми ногами улеглась Дора, а третья подруга смазала нужное отверстие кольдкремом и вставила туда палец. Но все эти приготовления были куда легче, чем то дело, которое мне предстояло свершить. Я изо всех сил старался распахнуть ее заднюю дверь, и девушка подбадривала меня на двух языках. Она стонала и кричала что-то вроде «Давай же…», «возьми меня!», «войди», «тише, тише»… За время соития она кончила раза четыре, не меньше! Когда у меня наконец получилось и я тоже дошел до пика наслаждения, Флора нежно обмыла моего дружочка и прилегла ко мне на грудь. Я, в задумчивости, положил руку ей в промежность и спросил, хочет ли она сделать то, что только что делала Мод. Она ответила согласием, но, видя как я устал, сказала, что готова вечно лишь обнимать меня и смотреть на меня… В это время вернулись Дора и Мод. Шалунья тут же бросилась к моему члену и начала его сосать, но Дора усовестила ее. Я устремился к Доре и без лишних слов вонзился членом в ее очаровательный зад. Он сопротивлялся: мне пришлось трижды самым жестоким образом надевать на него бедра девушки, но в итоге мы оба расслабились, и я выстрелил горячей спермой в самое нутро девушки.
Затем я уселся на кресле, куда через несколько минут пришла Мод с ванночкой и губкой, и принялась обмывать и ласкать мэтра Жака. Мы нежились под ласковыми руками и теплой водой, и эти процедуры принесли мэтру скорейшее выздоровление. Он вновь приподнялся, полный сил. Мод радостно засмеялась, призывая Флору полюбоваться подарком, который она ей приготовила, но Флоре было не до нас. Она нежно и яростно сжимала в руках грудь Доры, проникая в ее рот языком и касаясь пушком ее пушка. Девушки извивались на кровати, все яростней и яростней сплетаясь языками; затем Флора обхватила ногами ноги Доры и принялась тереться клитором о ее промежность, не замечая нашего внимания. Тогда я подошел к Мод и взял ее по-собачьи, не отрываясь от зрелища двух подруг. Они были прекрасны: напрягшаяся, словно атлет, Дора, и Флора, с лицом нежным и будто отсутствующим.
…Мы кончили одновременно. Это было волшебно; я ничуть не устал и, освободившись от Мод, прилег к Флоре и принялся покрывать ее поцелуями. «Ты устал?» — заботливо спросила меня она. О нет, я нисколечко не устал и тут же продемонстрировал это: лег на нее и принялся грубо ебать. Она кричала, но затем ее крик сменился стоном наслаждения. Я кончил и грузно шлепнулся рядом на кровать; из влагалища девушки текла кровь и она плакала, будучи не в силах сдерживаться. Ей было очень больно, но победа была одержана мной и я был собой доволен.