Помоги проекту - поделись книгой:
Для Иакова сон о лестнице означал, что Бог присутствует там, в том месте, рядом с ним. Иаков назвал это место «Вефиль», «Дом Божий». Когда его потомки, спустя много столетий, вернулись в эту страну, Вефиль сделался одним из главных святилищ Израиля, там евреи поклонялись Богу. Предание о сне Иакова, об ангелах, сходящих и поднимающихся по небесной лестнице, соединилось с представлением, согласно которому, когда люди поклоняются Богу в Его обиталище, Бог действительно присутствует рядом с ними, ангелы нисходят и восходят, соединяя землю и небо.
Вероятно, это и есть наш «ключик». В Евангелии от Иоанна подробно показано, каким образом Иисус выполняет обетования, связанные с Храмом, и выходит за пределы этих обещаний, открывая совершенно новое присутствие Бога живого среди народа. На это намекает уже пролог (1:14). Говоря о том, как Слово стало плотью и «обитало среди нас», Иоанн использует глагол, напоминающий о присутствии Бога среди народа, — буквально это слово означает «раскинуть шатер», «поставить палатку». Шатер, в котором обитает Бог, — это скиния завета, сопутствовавшая Израилю в пустыне в пору Исхода, а затем превратившаяся в Иерусалимский Храм, где — так было обещано народу — также обитал Бог.
В такой заряженной смыслами форме стих 51 говорит: «Я покажу вам нечто гораздо большее, чем так удивившая вас проницательность — дескать, я знал что–то о Нафанаиле до встречи с ним. Отныне вам предстоит столкнуться с реальностью, на которую, точно вехи, указывала и лестница Иакова, и сам почитаемый Храм. Следуйте за мной, и вы увидите, как открываются друг другу небеса и земля. Если вы и не увидите непосредственно ангелов, вы увидите чудеса, свидетельствующие об их присутствии».
Мне кажется, начало этого отрывка нужно читать с улыбкой, это словно шутка, разрядка чувств перед серьезной, торжественной концовкой. Нафанаил родом из Каны (об этом Иоанн упоминает в 21:2) не верит, что из соседней деревни, Назарета (Назарет располагается чуть выше в горах) может явиться нечто хорошее. Но достаточно одного, довольно загадочного слова из уст Иисуса, и Нафанаил покорен, он сразу же наделяет Иисуса высочайшим титулом Сына Божьего, удивив своей готовностью не только нас, читателей, но и самого Иисуса.
Здесь мы по–прежнему толкуем выражение «Сын Божий» как мессианский титул, тем более, что Нафанаил присоединяет к этому титулу и другой — «царь Израиля». Мы–то знаем: Иоанн имел в виду нечто большее, но вряд ли Нафанаил в тот момент видит это большее. То же самое происходит и с заключительной репликой: Иисус — Сын Человеческий, но смысл, который вкладывает в это выражение Он (или Иоанн), пока остается неясным. Одно важно понять сразу: перед нами некто больший, чем ожидаемый Мессия. С Иисусом мы входим в дом Божий, в Храм, где ангелы спускаются и восходят и Божье присутствие ощущается непосредственно.
И это обещание столь же истинно сегодня, как было истинным тогда. Спустя немало страниц (20:31) Иоанн признается: именно по этой причине он решился написать свое Евангелие.
ИОАНН 2:1–12. Вода и вино
Когда мне впервые поручили организовать праздник, я затеял охоту за сокровищами. Это было на летних каникулах, мне тогда было лет десять или одиннадцать. Я пригласил всех соседских ребят.
С помощью мамы я сочинил стихи–загадки и продумал ключи, которые ребятам предстоит найти во время охоты. Я страшно волновался, глядя, как человек пятнадцать или двадцать выбегают из дому в поисках клада. Все ли они правильно поняли? А что, если им надоест и они вернутся ни с чем? Что, если одни окажутся намного удачливее остальных и тем ничего не достанется? Но зря я так нервничал. Праздник удался на славу, все повеселились.
Евангелие от Иоанна — тоже охота за сокровищем, и нам сразу же дают в руки тщательно продуманные и весьма загадочные ключи. Вступительные сцены с Иоанном Крестителем и учениками послужат первым ключом, автор даже указывает нам — это первый ключ, так что мы знаем, что теперь делать. Через две главы он покажет нам второй ключ, а дальше придется действовать самим — Иоанн рассчитывает на отвагу и воображение, которые должны привести нас к цели. И я не стану портить вам удовольствие, заранее разглашая ответ. Сядьте и перечитайте внимательно Евангелие — скорее всего, вам удастся самостоятельно разгадать намек.
Слово «знак» или, как здесь, «чудо» как раз и означает такой ключ (ср. стих 11). Иоанн расставляет вешки, которые помогут нам пройти по его повествованию от начала до конца. Таким знаком служит любая ситуация, когда Иисус осуществляет обещанное Нафанаилу, такие моменты, когда люди, имеющие хоть немного веры, видят, как спускаются и возносятся ангелы. Это минуты, когда небеса открываются, когда преображающая сила Божьей любви прорывается в земной мир.
Вот почему нельзя — вопреки некоторым «реалистам» — рассматривать деяния Иисуса, рассказы о чудесах в этом и других Евангелиях, как занятный вымысел, как нечто, не имевшее места на самом деле, служащее иллюстрацией к более глубокой, «духовной» истине. Суть чудес в том и заключается, что в эти моменты земля соединяется с небесами. Происходит то же самое, что, согласно вере Израиля, происходило в Храме. Суть не в том, что чудеса не могут происходить в реальной жизни, суть в том, что они указывают из нашей реальности — в небесную.
Как бы ни толковали эти события наши современники (а чем больше мы узнаем Иисуса, тем полнее осознаем, что вокруг Него должны были происходить такие события), мы можем быть вполне уверены, что для Иоанна именно в этих событиях небесная жизнь сочеталась с земной. Вот почему заглавием ко всему тексту могли бы стать эти слова пролога: «Слово стало плотью» (1:14).
История о брачном пире в Кане содержит все элементы, на которые мы будем вновь и вновь наталкиваться в Евангелии. Чудо преображения: в присутствии Иисуса, когда люди исполняют Его приказ (как Мария посоветовала слугам), в реальность прорывается новое измерение.
После этого эпизода мы встретимся в Евангелии с матерью Иисуса лишь один раз — у подножия креста (глава 19). И это существенно, поскольку загадочная ремарка Иисуса («мое время еще не настало»), как и многие другие намеки на Его «время», указывает на будущее, которое подступает все ближе, покуда время «настанет» и тогда Он умрет на кресте и Его слава раскроется во всей полноте. Распятие — кульминация, окончательное воссоединение неба и земли. И тогда понадобится вся вера, чтобы в унижении разглядеть высшую славу, увидеть творящее Слово в измученном, умирающем на кресте человеке.
События, подобные тому, о котором мы сейчас говорим, предуказывают этот момент. Брак в Кане — предчувствие великого небесного праздника, ожидающего народ Божий (Откр 21:2). Каменные сосуды, использовавшиеся для ритуальных омовений, — знак, поясняющий, что Господь творит нечто новое внутри старой иудейской веры, дарует Израилю и всему миру совершенно новое очищение.
Свадьбу играют в родном городе Нафанаила — это маленький городок, скорее деревня, и все его жители в числе приглашенных. Пришли, вероятно, и люди из окрестных деревень, в том числе Мария с сыном и его друзьями. Остаться без вина посреди праздника — позор на всю деревню, бесчестье. Такой срам семья долго не забудет, молодожены будут думать, что их совместная жизнь началась под несчастливой звездой. Хотя в дальнейшем Иисус будет заниматься другими проблемами, уже здесь мы видим, с каким сочувствием Он относится к простым человеческим потребностям и сколь неожиданным способом преодолевает, казалось бы, неразрешимые затруднения.
Превращение воды в вино для Иоанна, конечно же, еще и символ того преображения, какое Иисус совершал и поныне совершает в жизни людей. Он пришел, как будет сказано дальше (10:10), чтобы мы имели жизнь во всей полноте. При чтении этого эпизода у вас может возникнуть желание помолиться, припомнив все свои неудачи и разочарования и памятуя, что преображение возможно лишь для тех, кто всерьез примет наставление Марии: «Делайте, что Он вам скажет».
И еще одно, напоследок: а на что, по–вашему, намекал Иоанн, так точно указывая срок — «через три дня»?
ИОАНН 2:13–25. Иисус в Храме
Представьте себе такую сцену в школе. Ученики сдают выпускные экзамены, учителя готовятся к родительскому дню, когда родственники и друзья приедут навестить школьников. Все взбудоражены, приближается завершение и кульминация учебного года.
Вдруг дверь в приемную директора распахивается, входит старшеклассник, с ним — небольшая группа друзей. Он направляется прямиком к столу, где секретарь раскладывает стопки экзаменационных билетов, опрокидывает стол и разбрасывает бумаги по всей комнате. Затем он врывается в личный кабинет директора и взмахом руки сбивает на пол письма и документы, инструкции, приглашения, с таким тщанием приготовленные к празднику.
Обернувшись к изумленным зрителям, парень заявляет:
— Все это местечко прогнило! Сплошная коррупция снизу доверху! Стыд и срам!
Тут прибегает директор.
— Кто дал тебе право вести себя подобным образом?! — восклицает он.
— А, можете меня исключить! — небрежно бросает старшеклассник. — Выгоните меня из школы, и дело с концом. Ничего, я поступлю в университет, выучусь на юриста и в один прекрасный день я покончу с этим заведением. И со всей вашей системой покончу! — И с этими словами он гордо удаляется.
Нарисованная нами сцена дает лишь частичное представление о той, что разыгралась в Храме. Нет параллелей, адекватных поступку Иисуса; нужно осознать этот эпизод как он есть, как нечто уникальное, и постараться также понять тот смысл, который вкладывает в него Иоанн. Потому что это — еще один момент, когда ангелы нисходят с небес на землю и вновь восходят на небеса.
Храм — живое сердце иудаизма. Это не просто соседняя церковь, это средоточие богослужения, музыки, политики, общественной жизни, национальных празднеств и национальной скорби. Животных (живых и мертвых) там было больше, чем в любой деревне или на рынке, но над всем возвышался главный смысл храма — это место, где Господь Израиля, YHWH, обещал жить посреди своего народа. Здесь — смысл и оправдание этого народа, его жизнь и уклад.
И тут является никому не ведомый пророк из Галилеи, и все рушится. Читатели, с детства знающие этот эпизод, не догадываются, насколько шокирующим был поступок Иисуса, вот почему я счел нужным привести в качестве параллели какую–то современную ситуацию (хотя ничего равного нет и быть не может). Напрашивается вопрос: почему Иисус так поступил? Чем Ему не угодил Храм? И что означает ответ, который Он дал в ответ на требование знака, знамения?
Но сначала нужно рассмотреть еще один вопрос. Если сравнить Евангелие от Иоанна с синоптиками, там обнаружится похожий эпизод, однако Матфей, Марк и Лука помещают эту сцену в Храме ближе к концу общественного служения Иисуса, когда Он в последний раз приходит в Иерусалим, здесь же Иоанн с нее начинает. Множество ученых пытались определить верную датировку, а также разобраться, в самом ли деле этот эпизод имел место.
В пользу ранней датировки, как у Иоанна, говорит то соображение, что у Матфея, Марка и Луки Иисус за всю свою взрослую жизнь ни разу не приходит в Иерусалим, так что у них нет другого выхода, кроме как отнести этот эпизод к последним дням Его жизни, но в Евангелии от Иоанна Иисус приходит в Иерусалим неоднократно, и если подобный поступок Он совершил в самом начале, некоторые вещи становятся понятнее, например почему из Иерусалима в Галилею явились посланцы выпытывать, кто же такой Иисус (например, Мк 3:22; 7:1), и почему к тому времени, когда первосвященник решился наконец действовать, обвинительный материал против Иисуса уже был накоплен (Ин 11:47–53).
Но нетрудно понять, какой смысл вкладывает в это событие Иоанн. Он приурочивает его к Пасхе, а Иисуса он уже назван агнцем, Пасхой Божьей, и вот Агнец приходит в Иерусалим в праздник освобождения, отпущения, спасения из рабства — Пасха была воспоминанием об Исходе. Иоанн говорит нам: поступок Иисуса в Храме — это ключ к тому новому смыслу, который Он придаст Пасхе. Отсюда начинается осмысление других пасхальных эпизодов Евангелия, в частности в главе 6 и, разумеется, в финале, который начнет разворачиваться с главы 12.
Довольно очевидно также и отношение самого Иисуса к Храму. Он явно считает данное учреждение прогнившим, навлекшим на себя Божий суд. Не для торговли создано святилище, превратившееся ныне в базар.
И здесь посеяно зерно того смысла, которое только дает первые ростки, а потом прорастет и превратится в густую заросль: связь между подобными поступками и судьбой Иисуса. Когда Его спрашивают, по какому праву Он так поступает и требуют знамения, Он — таинственно, глухими намеками — уже заговаривает о своей смерти и воскресении.
Он — Храм истинный, Он — Слово, ставшее плотью, средоточие, где обитает Божья слава. У евреев сохранилось древнее предание о грядущем разрушении и восстановлении Храма. Один раз это уже произошло; многие думали, что история повторится. Ирод Великий начал восстановление Храма, и через сорок шесть лет его сыновья завершили строительство. Иисус подхватывает предание и применяет его к себе. Он — та реальность, на которую издревле указывал Храм. Его смерть и воскресение станут реальностью, на которую указывает Пасха и весь обряд ее празднования.
В двух ярких сценах главы 2 Иоанн вводит практически все основные темы своего Евангелия, давая нам достаточно пищи для размышления. Теперь надо понять, к чему все это ведет, но, как часто бывает у Иоанна, заканчивает он намеком на то, как надо реагировать на подобные ситуации. Если вы видите знамения, так доверьтесь же Иисусу. Уверуйте в него, ведь Он — единственный, кто знает вас насквозь.
ИОАНН 3:1–13. Иисус и Никодим
Куда–то затерялось свидетельство о рождении.
При переезде такие вещи случаются. В старом доме я знал, где лежит моя метрика. Конечно, могли и выбросить случайно при сборах, но я догадывался, что документ попросту положили в очень правильное место — в такое правильное, такое укромное, что мне его теперь не сыскать.
Хорошо еще, что документ не был мне срочно нужен. Достаточно паспорта и других бумаг, удостоверяющих личность. Но если свидетельство о рождении так и не отыщется, придется добывать новое, то есть поехать в мой родной город и заплатить, чтобы выдали копию из архива.
Что, собственно говоря, удостоверяется свидетельством о рождении? Сам факт появления на свет, разумеется. Поскольку я существую, я, разумеется, когда–то и где–то родился. И хотя я без метрики не могу доказать, когда и где это случилось, это мелочи по сравнению с непреложным фактом моего существования и рождения.
Когда христиане обсуждают концепцию «нового рождения», «второго рождения» или «рождения свыше», они часто забывают этот простой факт. Некоторые люди переживают начало христианской веры как огромное, потрясающее событие, с драматическим нарастанием напряжения, мучительным моментом принятия решения, приливом облегчения, радости, возбуждения, радости и прощения. Потом они подвергаются соблазну, а на определенных этапах развития европейской культуры эти соблазны чрезвычайно сильны: им начинает казаться, будто сам момент принятия веры и составляет сущность христианской веры, как будто Господу важно обеспечить каждого человека дивным духовным переживанием, о котором в дальнейшем можно вспоминать с радостью и энтузиазмом.
В таком случае остается лишь поместить свидетельство о рождении в рамку и повесить на стену — пусть все гости любуются. Ведь принципиально важен не момент рождения (хотя порой бывает нужно доказать, где и когда имело место это событие). Важно другое: что ты живешь
Так что, когда Иисус затевает разговор с Никодимом о новом рождении, а Иоанн выделяет этот разговор, помещая его первым среди всех философских бесед, которые Иисусу предстоит провести в этом Евангелии, не стоит думать, что нас призывают все время вспоминать и обдумывать собственное духовное рождение. Разумеется, сам факт духовного рождения значим. К сожалению, немало людей, как в церкви, так и за ее пределами, живут так, что хочется вернуться к первоначалу и разобраться, состоялось ли вообще их духовное рождение. Но всюду, где есть признаки жизни, гораздо правильнее будет питать и беречь эту жизнь, а не тратить все время на обсуждение обстоятельств рождения.
Чтобы вполне понять слова Иисуса Никодиму, нужно учесть особенности той культуры: в контексте иудаизма, знакомом Иисусу и Никодиму, слова о новом рождении звучали особенно резко, поскольку большое значение имело рождение «в правильной семье». Для еврея принципиально важно было, что он — потомок Авраама. Разумеется, иные подробности также имели значение, но это — главное. Теперь же Иисус заявляет, что Бог намерен создать себе новую семью, и происхождения от Авраама уже недостаточно. Нужно родиться снова, родиться свыше (одно и то же греческое слово имеет оба значения и, вероятно, мы должны иметь в виду оба значения с упором на «свыше», поскольку инициатива, как и в 1:12–13, остается за Богом).
Иисус говорит о новом рождении в тех самых терминах, с какими мы уже встречались в 1:33. «Вода и дух» предполагают двойное крещение: крещение водой, которым человек присоединяется к движению Царства (начало этому движению положил Иоанн Креститель и подхватили ученики Иоанна, 3:22; 4:1–2), и крещение духом, новую жизнь, подымающуюся изнутри человека, дар Иисуса — главная тема, которой посвящено все Евангелие.
Эти два крещения тесно взаимосвязаны. В ранней церкви никто не брался утверждать, будто крещение духом настолько важнее, что прекрасно можно обойтись без крещения водой. Время от времени возникала другая проблема: людям казалось, будто крещение водой решает все проблемы и о крещении духом беспокоиться уже не обязательно (этот вопрос обсуждается, к примеру, в 1 Коринфянам 10:1–3). Но суть данного отрывка заключается в том, что для вхождения в Царство Божье отныне требуется именно такое двойное рождение, которое и внешне вводит человека в общину последователей Иисуса (крещение водой) и внутренне дарит ему новую жизнь, когда дух пробивается изнутри, словно животворный источник (крещение духом). В стихе 3 Иисус заявляет даже, что без такого крещения и
Здесь, как и в 1:12–13, нам твердят: Царство Божье отныне открыто всем и каждому. Дух мчится нам навстречу, как свежий весенний ветер (стих 8 — следует учесть, что и по–еврейски, и по–гречески «дух» и «ветер» обозначаются одним и тем же словом), и никакая человеческая семья, племя, организация, система не могут поспеть за ним. Открыть окно, впустить этот свежий ветер — не так–то просто решиться, особенно трудно это Никодиму и подобным ему людям, которые все уже уладили, рассортировали, привели в порядок и довольны жизнью.
Но если мы не вслушаемся в этот грозный текст, то не услышим евангельскую весть в целом. В стихах 10–13 мы впервые наталкиваемся на речи Иисуса о новом знании, даже о новом способе, новом виде знания, исходящем с небес, от Бога.
От Никодима требуется немалое смирение, чтобы внять таким словам, ведь он — человек немолодой, уважаемый. Однако такое знание, новое знание и новый вид знания, даруется Сыном Человеческим. В 1:51 нам уже было сказано, что Он станет лестницей, соединяющей два измерения Божьего мира, небесное и земное. Чтобы постичь не только небесный мир, но и тот особый способ, каким отныне Бог соединяет небо и землю, нужно прислушаться к Иисусу и пойти за Ним по Его пути.
ИОАНН 3:14–21. Змей и любовь Божья
— На змею не наступи!
Последнее наставление — и жена отпустила меня прогуляться в горах. На несколько месяцев дорожки были закрыты из–за опасной эпидемии среди животных, и те твари, которые обычно избегают людских троп, всю весну наслаждались избытком свободы. На Британских островах водится мало ядовитых змей, но с гадюкой встретиться тоже неприятно. Плохо себе представляю, чтобы я стал делать, если б наступил на гадюку.
К счастью, на прогулке ни одна змея мне не повстречалась. Но зато я принялся перебирать различные символы и предания, связанные со змеями. Змий в райском саду и змея Ананта, почитаемая в некоторых разновидностях индуизма, мистический змей — предок ацтеков и «древний бог природы», которому и сейчас поклоняются кое–где в Африке, змея в поэзии, в искусстве, в медицине, не говоря уж о психоанализе… Образ змея или змия с незапамятных времен волнует человеческое воображение.
Во многих культурах змей — существо могущественное и скорее благое или полезное, хотя и опасное, в других, в том числе в большинстве еврейских и христианских традиций, змея — безусловно, негативная сила, воплощение мирового зла или греха в душе человека. Что делать при виде змеи? Этот вопрос зачастую переформулируется: что делать с грехом, с тем, что разные народы понимают под грехом?
В этом отрывке мы находим внятный, уверенный ответ, и этот ответ оказал существенное влияние на дальнейшее развитие культуры и религиозной мысли. Стих 14 напоминает эпизод из Числа 21:5–8. Во время странствия в пустыне израильтяне стали роптать на Моисея и были наказаны: их лагерь заполонили ядовитые змеи, многие погибли от укусов. Бог указал Моисею целительное средство: изваять бронзового змея, выставить его на высоком шесте. Всякий, посмотрев на змея, выздоравливал от укуса змеи. Этот змей, обвивший жезл, и поныне во многих культурах остается символом исцеления, мы видим его даже на вывесках аптек.
Бронзовый змий хранился в скинии как священный предмет. Спустя много столетий царь Езекия убедился, что народ поклоняется змию и разломал его на куски (4 Царств 18:4). Во времена Иисуса одному еврейскому автору показалось необходимым подчеркнуть, что израильтян спасло не бронзовое изваяние, а целительная сила Бога (Премудрость Соломона 16:7). Это дает нам представление о необычайной власти символа, и тем более для нас важно правильно истолковать стих 14, чтобы осознать миссию Иисуса.
Это единственное место во всем Новом Завете, где упоминается бронзовый змей. Речь здесь, со всей очевидностью, идет о грядущей смерти Иисуса. Моисей поднял змея на высоком шесте, чтобы люди могли со всех сторон видеть его, и точно так же Сын Человеческий будет вознесен, чтобы уверовавшие в Него получили вечную жизнь. Все человечество было поражено смертельной болезнью, и единственное исцеление — обратить взгляд на Сына Человеческого, умирающего на кресте и обрести жизнь, уверовав в Него.
Символы всегда таинственны и глубоки, но все же хочется задать вопрос: что общего между распятием Иисуса и бронзовым изваянием, прибитым к шесту? Разве змей — решение проблемы, а не ее источник? Неужели Иоанн сравнивает Иисуса с ядовитой змеей, несущей людям болезнь?
Нет, конечно же, нет. Он говорит — и здесь, и далее в своей книге, вплоть до рассказа о распятии, — что зло, захватившее мир и пустившее корни в душе каждого человека, каким–то образом получило право «отыграться» на Иисусе. При виде Иисуса на кресте (распятого или «вознесенного», как неоднократно повторяет Иоанн в Евангелии; крест — вознесение, почти что прославление) мы должны понимать, что видим последствия греха, в которых увязли все мы. И мы видим, что Бог сделал для нас.
Мы видим любовь Бога. Иоанн возвращается мысленно к стиху 1:18 и к самому началу, к стиху 1:1–2, чтобы подчеркнуть: когда Иисус принял смерть на кресте, это было высшее, самое наглядное и драматическое выражение Божьей любви. Это не катастрофа или несчастный случай, и нельзя упрекнуть Бога в том, что Он позволил беде стрястись с кем–то другим. Крест — главная черта в том новом образе Бога, который рисует Иоанн. Отныне он будет ведом народам как Бог Отец и Бог Сын, как Сын, явивший себя миру, «вознесенный», в тот самый миг, как Он умирает под бременем мирского греха. Крест — та самая лестница, соединившая небо и землю.
Но и тогда зло не исцеляется, с позволения сказать, автоматически. Зло по–прежнему таится в каждом из нас, и для исцеления каждый должен сам принять участие в этом процессе. Это не значит, что нужно постараться стать «хорошими» — с тем же успехом мы могли бы поучить змею петь. Мы можем лишь последовать примеру израильтян, всмотреться и довериться: всмотреться в Иисуса, увидеть Его в свете спасительной Божьей любви, довериться Ему.
Разверзается бездна, о которой Иоанн будет говорить образами тьмы и света (см. 1:4–5). Уверовать в Иисуса значит выйти к свету, к свету нового творения Бога. Не уверовать — остаться во тьме. Тьма (и каждый, кто ее принимает) подлежит осуждению — не потому, что она противоречит каким–то произвольным законам, которые Бог установил просто так, и тем более не потому, что она принадлежит физическому, тварному миру, а не какой–то гипотетической «духовной реальности». Тьма подлежит осуждению потому, что зло оскверняет и уничтожает нынешний мир и препятствует людям войти в новый мир Бога («в вечную жизнь», то есть в грядущий век).
Но главное не в этом. Главное — никто не обречен на осуждение. Не обязательно позволять змее кусать тебя насмерть. Господь воздвиг посреди истории знамение — крест Христов. И знак этот говорит каждому из нас: уверуй и живи.
ИОАНН 3:22–36. Жених и его друг
Миллионам телезрителей во всем мире запомнился тот момент, когда леди Диана сбилась, произнося брачный обет во время свадьбы с принцем Чарльзом. Не такая уж серьезная ошибка — у ее аристократического мужа столько имен, вот она и перепутала их порядок. Полагаю, священники, наблюдавшие за церемонией, нередко потихоньку усмехались в подобных случаях.
Когда я провожу обряд бракосочетания, я вижу, как нервничают все участники. Конечно, если многодетные родители уже не первую дочь замуж выдают, им полегче. Но для большинства брак — поворотный момент в жизни. Жених и невеста, шафер, подружки невесты словно разыгрывают роли в прекрасной и удивительной пьесе на глазах у родных и друзей. Что ж странного, если они вдруг произносят не те слова или не в том порядке?
Есть и другие факторы, способствующие ошибкам, помимо страха перед публикой. Иногда родители с одной стороны недовольны этой партией, старые друзья или даже невеста, жених чем–то обеспокоены. На свадьбе может оказаться поклонник, который сам хотел жениться на этой девушке. Он храбрится, но на душе у него скверно.
Вот какой образ имеет в виду Иоанн Креститель, когда с удовольствием принимает весть о начавшейся деятельности Иисуса и о Его успехе. Ученики Иоанна думали, наверное, что Иоанн позавидует Иисусу или возмутится: как же так, ведь он первым начал крестить! Кто мог знать, что скоро уже Ирод бросит Иоанна в тюрьму, а там и казнит. Его последователи надеялись, что движение Крестителя будет расти и шириться, им не пришлось по вкусу, что человек, недавно составлявший часть этого движения, теперь откололся и возглавил собственную «секту». Иоанн успокаивает их — так и должно быть, Иисус осуществляет замысел Бога, а сам Иоанн уже сделал то, что было поручено ему. Он подобен дружке жениха, шаферу, и у него нет ни малейшего поползновения в последний момент умыкнуть, присвоить невесту.
Образ новобрачных — не просто удачный пример, показывающий, что последователи Иоанна ревновали к Иисусу, но сам Иоанн смотрел на ситуацию по–другому. В Ветхом Завете и в иудейской традиции Мессия часто именуется женихом: Он явится и сделает Израиль своей невестой. За этой традицией стоит не менее важный образ YHWH, Бога Израиля, обручающегося с Израилем, как со своей невестой. Мы не можем доказать, что Иоанн Креститель имел в виду именно этот образ, но со всей очевидностью автор Евангелия желает нам показать, что Иоанн признавал в Иисусе Мессию, грядущего царя Израиля, а себя таковым не считал.
Иоанн — автор Евангелия — также предлагает нам очередной (и не последний в этом Евангелии) пример того, как разные люди, встречаясь с Иисусом, учатся (говоря словами Клайва Льюиса) играть большие роли без гордости и малые без смущения. Под конец его повествования (21:20–23) Петр поймет, как важно не сравнивать себя с другими и не гадать, чей статус выше или ниже, а просто следовать за Иисусом. Но уже сейчас Иоанн Креститель дополняет свое свидетельство о статусе Иисуса, утверждая, что его, который указал людям на Иисуса, не огорчает и не обижает Его успех, а только радует. Если люди приходят к Иисусу — так ведь в этом и состояла миссия Иоанна!
Последние стихи этого раздела иногда рассматривают как продолжение слов Иоанна Крестителя, но это больше похоже на авторский комментарий к главе в целом. Такие ситуации возникают в книге неоднократно — длинный монолог плавно перетекает в авторский комментарий. Иногда весь отрывок 3:14–21 или какая–то его часть рассматривается как продолжение речи Иисуса, начавшейся в стихе 5. Такие контексты нужно изучать медленно и с молитвой. Автор как бы обращается к нам: «А где в этой картине — ты?»
Автор Евангелия противопоставляет «пришедшего с небес» — Иисуса и «земного». «Земной» — не Иоанн Креститель, он–то был «послан Богом» (1:6; 1:33; 3:27). Но на свете есть множество людей, чья жизнь и учение оставались исключительно «земными», и они продолжали соперничать с Иоанном и Иисусом, а затем с наставниками ранней Церкви за слух, разум и душу евреев и язычников. Этот же вопрос стоит и ныне: к кому должны прислушаться люди? Кому они доверятся, за кем пойдут?
Увы, слишком часто люди доверяются тому, в чьей вести отсутствует дыхание небес, нет ни признака жизни, таящейся в особом измерении Божьего мира, а большинство тех, к кому послан Иисус, не приняли и не принимают Его слова (1:10–11). В конце пути нас ждет гнев, и не потому, что Бог — диктатор или тиран, но потому, что земля и все земное рассыплется в прах. Но каждый, кто принимает это слово, кто признает, что Бог в Иисусе говорит истину, дарует в Нем свой дух миру, изливает через Него свою любовь — такой человек уже обрел в себе самом или в себе самой жизнь, которая, подобно Сыну, исходит с небес.
ИОАНН 4:1–15. Самаритянка
— Слыхал про Саймона? — окликнул меня приятель. — Он сделался самаритянином.
Разумеется, я понял его слова правильно. Мне и в голову не пришло, будто наш общий друг отправился на Ближний Восток и присоединился к крошечной секте, все еще живущей в древней Самарии и блюдущей образ жизни, восходящий ко временам Иисуса и к еще более глубокой древности. Экскурсия к самаритянам, в особенности на их весьма своеобразную Пасху — уникальная возможность заглянуть в библейский мир, в ту далекую эпоху, и многие туристы охотно ею пользуются. Но мой друг имел в виду нечто другое.
Сегодня «самаритяне» — известная международная организация, помогающая людям, оказавшимся в трудных обстоятельствах. Они выслушивают, лично или по телефону, горестные и страшные повести и пытаются разумно и мягко помочь человеку смириться с положением дел и найти выход, силы, чтобы жить дальше. Тысячи людей были таким образом спасены на грани самоубийства или другого отчаянного поступка этими незримыми помощниками.
Как ни парадоксально, благотворительная организация носит имя народа, который в глазах евреев I века был изгоем и отступником. В Евангелии от Луки Иисус рассказывает притчу о самаритянине, который помог раненому и ограбленному еврею, хотя соплеменники этого еврея оставили его погибать (10:30–37). Эта притча и подсказала название организации самаритян. И в Евангелии от Иоанна самаритянам уделено особое внимание — в этой самой главе, до которой мы добрались.
Самария — область между Галилеей на севере и Иудеей на юге. Когда Иисус с учениками шел в Галилею из Иудеи или обратно, они проходили через Самарию. С точки зрения географии это самый удобный маршрут, хотя и небезопасный: иногда самаритяне грабили паломников, направлявшихся из Галилеи в Иерусалим, так что многие предпочитали окольный маршрут по долине Иордана до Иерихона и оттуда вверх, к Иерусалиму. Такой путь Иисус выбрал, когда в последний раз шел в Иерусалим.
Но в тот раз, о котором повествует Иоанн, они без приключений шли на север через Самарию. Было жарко, ученики отлучились, а Иисус остановился возле колодца Иакова, сохранного и поныне. К Нему подошла женщина.
Есть такая рубрика во многих газетах и журналах: они публикуют фотографию и предлагают угадать, «что здесь не так». Это не значит, что фотография неудачная — просто на картинке происходит что–то странное, нелепое, сумасшедшее, например человек лупит отбойным молотком по компьютеру или ест с тарелки, заполненной ромашками и тюльпанами. Так вот, на картинке, предъявленной нам Иоанном, многое «не так» и каждая странность очень важна. Мыто не сразу заметим все странности. Чтобы оценить этот текст, надо взглянуть на него глазами его современников.
Во–первых, Иисус уже получил репутацию святого человека, возглавившего движение за возвращение Израиля к Богу. (Читатели Иоанна догадываются, что Иисус — некто больший, но встанем пока на точку зрения первых Его последователей.) Набожные евреи не считали возможным оставаться наедине с женщиной, а уж если такое случалось, ни в коем случае не стали бы вести с ней разговор. Слишком велик риск навлечь на себя ритуальную нечистоту и просто сплетни, совершить нечто аморальное. Но Иисус сам заговаривает с женщиной. Чуть позже мы увидим, что это шокировало учеников (Ин 4:27).
Хуже того, женщина — самаритянка. Когда еврейские изгнанники (вернее, какая–то их часть) вернулись из Вавилонского пленения, выяснилось, что центральная область их прежней территории захвачена народом, считающим себя истинными потомками Авраама. Эти люди противились возвращению евреев, между ними все время вспыхивали ссоры, доходило и до кровопролития. Главным принципом евреев было не общаться с самаритянами и в особенности не есть и не пить вместе с ними, не пользоваться общей посудой. Как же Иисус просит эту женщину дать Ему напиться?
В довершение всего женщина явно не из «порядочных». Колодец находился в стороне от города, и женщины сходились к нему рано утром или вечером, когда попрохладнее. Самаритянка пришла в самый разгар полуденной жары, избегая всех, кто знал ее, ее прошлое и ее дурную репутацию. Ей вовсе не хотелось повстречаться с горожанками, и тем тоже неприятно ее видеть. Скоро Иисус даст понять, что догадывается обо всех этих обстоятельствах. И все же Он вовлекает женщину в разговор, насыщенный намеками, двусмысленностями.
Иоанн сохранил для нас немало таких разговоров Иисуса, где кроме прямого значения угадывается и подтекст. Иисус то и дело обращается к людям, которые неправильно понимают Его слова: Он говорит на небесном уровне, а они воспринимают только земной. Но поскольку небеса и землю сотворил единый Господь и поскольку миссия Иисуса в том и состоит, чтобы принести на землю жизнь небесную, такого рода недоразумения «естественны». Иисус просит попить и говорит самаритянке, что это она должна просить воды у Него. Естественно, женщина думает, что Он имеет в виду обычную воду, какую все пьют.
Поделиться книгой: