Мамонтенок Фуф [журнальный вариант]

Он спустился с горы и стал осторожно подкрадываться на полусогнутых по зарослям высокой бизоньей травы. Накануне он съел дикую собаку и успел уже проголодаться. Да и то сказать — какая же это пища, собачина. Ни вкуса в ней настоящего, ни аромата. При мысли о нежной телятине у Харра кружилась голова и, наверно, поэтому он и проглядел, как откуда-то бесшумно появилось десятка два здоровенных бизонов. Надо сказать, Харр ощутил себя прескверно, увидев себя в суживающемся кольце свирепых морд с длиннющими рогами. Быки сопели так, что черными клубами поднималась пыль, и сквозь нее, как угли, светились налитые кровью глаза. «Вот тебе и телятинка. Сейчас они из меня медвежатинку сделают», — мелькнула в пещерно-медвежьей голове тоскливая мысль. Даже хладнокровный убийца и разбойник пещерный лев — приятель Харра — и тот бы, пожалуй, решил на его месте, что все кончено и надо подороже продавать свою жизнь. Но Харр был хитрейший зверь, наглец и далеко не трус. Он присел на задние лапы, передние грустно сложил на животе, вздохнул и сказал:

— А я ведь к вам прощаться пришел. Ухожу я из этих мест…

— Вот и прощайся, самое время, — угрюмо пробурчал огромный, сивый от старости вожак. Между его отполированными бугристыми рогами могла бы во весь рост поместиться дикая собака средней величины.

— Теперь вам зимой от волков совсем житья не будет, — сказал Харр и пригорюнился.

Бизоны были уже совсем рядом. Они рыли землю тяжелыми раздвоенными копытами и дышали так, что на Харра веяло горячим.

— А что тебе до волков? — подозрительно промычал сивый вожак.

— Как что?! — возмутился Харр. — Да если б не я, их было бы в десять раз больше!

Ни одному его слову быки не поверили, но так как считать дальше трех они не умели, то хитроумные подсчеты медведя заставили их призадуматься.

— В десять, говоришь? М-мум… — вожак с усилием размышлял, двигая кожей широкого лба. — А кто телят ест?

— Волки, кто ж еще, — убежденно ответил Харр.

— А не ты ли? — усомнился вожак.

— Я?! — смертельно обиженный вскричал медведь, хлопнул себя лапами по бокам и разразился негодующий речью. Он призывал в свидетели всех жителей Земли, Воды и Неба, что за всю жизнь он не только не ел телятины, но даже и не видел как следует теленка.

— Кореньями! — кричал Харр. — Одними только кореньями я и питаюсь. А если и съел когда одного-двух паршивых зайчишек, то только сослепу. Стар я уже, плохо вижу!

Кончилось все тем, что подозрительные быки, до конца так и не поверившие медведю, заставили его дать Клятву, что он никогда не тронет ни одного теленка. В свидетели взяли всевидящего Орла-могильника. Этот всегда знал, кто где и на кого охотится, потому что был непременным участником всех пиров. Орел никогда и никому не выдал бы мест и секретов чьей-то охоты. Но став свидетелем, он должен был сообщить бизонам, если бы Харр задрал теленка. Так повелевал великий и древний Закон Земли, Воды и Неба. А если Харр нарушит свою Клятву, то по тому же Закону Род Бизонов должен был отомстить Харру любой ценой.

И всегда-то не добродушный Харр ходил теперь злой на весь свет.

Вот в такое время неугомонного Фуфа угораздило подшутить над пещерным медведем. Случилось это е полдень, когда Фуф, спасаясь от жары, забрался в речку. Из воды торчала только одна его голова, да и то не вся. Вдруг Фуф увидел большого мохнатого зверя, который не спеша ковылял вдоль берега. Зверь сразу же понравился Фуфу — он был толстый, весь такой мягкий на вид и при каждом шаге презабавно переваливался с боку на бок. Фуф затаился и, когда симпатичный зверь поравнялся с ним, окатил его струей воды из хобота.

Харр, — а это был он, как ты, конечно, уже понял, мой догадливый друг, — испуганно рявкнул, бросился было бежать, но, разглядев, что это всего-навсего мамонтенок, рассвирепел.

— Не хватало только, чтобы всякие поросята надо мной шутки строили. Р-р-разорву! — заорал он и бросился к реке.

Фуф завизжал, увидев его жутко оскаленную морду, и кинулся на другой берег, где в кустах ходила его мама. Она, конечно, тотчас поспешила на крик сына, подхватив на ходу толстенную дубинку. Увидев мамонтиху, Харр с середины реки резво взял назад. Улепетывал он во все свои медвежьи лопатки, но рассерженная мамонтиха оказалась проворнее. И не миновать бы медведю пребольшущих неприятностей — куда там тугодумам-быкам с их Клятвой! — если бы он не умудрился каким-то чудом протиснуться в узкую щель между береговых скал. В обычное время он туда едва-едва всунул бы разве что одну голову. Но все равно, мамонтиха успела-таки здорово огреть его по заду своей тяжелой дубиной.

Только под вечер и то с большими предосторожностями выбрался Харр из своего так кстати подвернувшегося укрытия и, прихрамывая, пошел прочь. Сейчас он, как это часто получается у всех неумных и злых существ, был совершенно уверен, что во всех его бедах виновен паршивый мамонтенок. И вредные быки, и боль в пояснице, и многое другое — все это сошлось на негодном сосунке.

6

К скалам подплыли в середине дня. Сплошной серой стеной они тянулись вдоль берега. Деревья на их вершинах казались совсем маленькими. Присмотревшись, девочка разглядела на скалах множество рисунков. Яркой краской были нарисованы медведи, целые стада бегущих оленей, охотники, поражающие копьями быков и лошадей. Увидела Олла также мамонтов, лежащих вверх ногами, и танцующие вокруг них фигурки людей.

Дед сделался важным и неразговорчивым. Он достал откуда-то большой амулет с изображением солнца, надел его на шею, взял в руки бурдючок с краской и полез вверх.

Олла осталась на берегу и оттуда смотрела, как появляются на скалах новые рисунки. Цепочка людей гнала стадо испуганных оленей, а навстречу выбежала группа охотников и метко бросала копья. Краска была густая и жирно блестела на солнце. Олла как-то видела, как дед готовил ее. Он брал красную глину, смешивал ее с бычьей кровью, добавлял смолу и долго выдерживал все это у огня.

Насмотревшись, как дед Уча карабкается по скалам и терпеливо рисует все тех же охотников и зверей, Олла еще раз искупалась и улеглась на теплом галечнике. Свои длинные густые волосы она разбросала так, чтобы они быстрее высохли. После этого она стала думать, куда мог деваться Аф. «Наверно, ушел с охотниками», — подумала Олла, хотя знала, что на охоту Афа никогда не брали — боялись, что спугнет дичь.

Аф попал к ней прошлой весной, в самый конец ледохода. Однажды днем Олла услышала с реки громкие крики. Сбегая по тропинке, она увидела толпу детей. Они кричали, размахивали руками, кидали камни. И уже спустившись к самой воде, Олла поняла, из-за чего поднялся шум. Зеленовато-серая холодная река несла последние льдины, и на одной из них, скуля и тоненько подвывая, бегал щенок. Он то бросался к краю, словно хотел нырнуть в воду, то отскакивал назад и начинал плаксиво лаять, подрагивая коротким хвостиком.

Олла молча сбросила старенькую козью шкуру, в которой пробегала всю зиму, и прыгнула в воду. На берегу сначала стало тихо, а потом поднялся такой гвалт, что на береговой обрыв высыпали взрослые.

Олла плыла, сердито фыркая от холода, потом уцепилась за край льдины и стала подзывать щенка. Он визжал, испуганно таращил глазенки и крутился на середине льдины. Чуть подтаявший лед был скользким, но после нескольких попыток Олла все же залезла, поймала упрямого щенка и прыгнула обратно в воду. За это время их унесло далеко вниз, так что девочка даже успела согреться, пока бежала до дому. Вот тогда-то и сказал дед Уча, что не пройдет и десяти зим, как Олла станет предводительницей Рода…

Солнце незаметно теряло свой дневной жар. Все длиннее становились тени. Наконец, дед Уча, кряхтя и потирая спину, спустился вниз.

— Вот здесь и живут духи удачной охоты, — старик ласково потрепал Оллу по голове. Его добрые улыбающиеся глаза устало помаргивали и слезились. — Запомни это место, доченька. Когда ты станешь предводительницей, меня уже не будет на этом свете. Ты приведешь сюда другого, кто заменит меня.

— А для чего это? — спросила Олла.

— Все в мире имеет свои концы и начала. — наставительно сказал старик, поднес ко рту ладони и крикнул в сторону скал. Через некоторое время оттуда вернулось громкое раскатистое эхо.

— Вот видишь. Я крикнул, и мой слабый голос породил сильный звук. Так же и удачная охота на этих скалах породит удачную охоту там, — дед махнул в ту сторону, где осталось селение.

Возвращались они, когда солнце уже скрывалось за сизыми волнами удаленных гор. На берегу почему-то не оказалось ни одной лодки.

— А где же все лодки? — удивленно оглядываясь, спросила Олла.

— Не знаю, может, наши охотники куда уплыли, — неуверенно ответил старик. Он все время тревожно озирался и что-то бормотал.

Наверху на миг кто-то показался и тотчас скрылся.

Поднимаясь по тропе, старик нагнулся и поднял пластинку из зеленого камня с изображением птицы.

— Амулет твоей матери, — поразился он. — Как же она его потеряла?

Дома казались пустыми. Не бегали дети, не сидели у костров веселые охотники, жаря добычу, не было видно хлопочущих женщин.

Они уже подходили к дому, где жил дед Уча, когда Олла испуганно вскрикнула и схватила старика за руку.

Со всех сторон вдруг появились страшные люди в косматых черных шкурах. Они сжимали короткие копья с широкими лезвиями. На шее у них в несколько рядов висели ожерелья из волчьих зубов. а длинные, до колен, руки были выкрашены в красный цвет.

Косматые воины схватили старика с Оллой, и через мгновение они стояли в большом доме предводительницы Рода Большой реки.

Со свету Олла не сразу разглядела сморщенную старуху, до горла закутанную в меха. Она сидела у огня, на почетном месте против входа. Это место обычно занимала мать Оллы, когда к ним приходили сородичи посоветоваться о местах охоты или сроках сбора тех или иных трав.

— Великая Мать, — прохрипел сутулый воин, больно сжимавший корявыми пальцами Оллину шею. — Вот эти люди приплыли сверху. Наверно, не знали, что их сородичи трусливо сбежали отсюда. Что с ними делать?

Старуха в зловещей тишине рассматривала пленников. В ее круглых, как у совы, глазах красным огоньком тлел отблеск костра. Потом безбровые веки медленно опустились, и лицо Великой Матери стало сонным.

— Засуньте их головой в воду, пока не перестанут жить, — пропищала она и слабо махнула высохшей рукой.

— Великая Мать, — вдруг сказал дед Уча. — Меня можно лишить жизни, но вот эта девочка, — он кивнул на Оллу, — она дочь предводительницы Рода. Она знает язык зверей, лекарственные травы и многое другое.

Глаза у старухи снова загорелись красным.

— А не врешь? — подозрительно спросила она и задумалась. — Хорошо, старика уведите, а девчонку мы оставим себе.

Воины подхватили деда Уча и спиной вперед потащили к выходу. Последнее, что запомнила Олла, это были волочившиеся по земле босые ноги и беспомощная улыбка, застывшая на морщинистом лице. Больше деда Уча она не видела никогда.

Через день из случайных разговоров Олла узнала, что она попала к Длинноруким. Об этом бродячем племени грабителей она уже слышала от взрослых. В тот день, когда они с дедом Уча плавали к духам на скалах, охотники Рода Большой реки издалека заметили приближение большого отряда Длинноруких. Они успели предупредить своих сородичей, собрались и уплыли вниз по Большой. Часть Длинноруких пустилась в погоню, надеясь догнать беглецов, а часть во главе с дряхлой предводительницей осталась их дожидаться.

Олла под присмотром воинов готовила пищу для Великой Матери Длинноруких, которая целыми днями грелась на солнцепеке. На ночь девочку крепко связывали, чтобы она не сбежала.

На третью ночь Олла услышала за стеной негромкое повизгивание. Она прислушалась. В дальнем углу, зарывшись в свои пушистые меха, тонко посапывала Великая Мать. У входа во всю храпели воины, охранявшие предводительницу. Тлели, потрескивая, сырые ветки в очаге, и редкие красные искры лениво взлетали к верхней отдушине, через которую виднелись звезды.

Визг повторился.

— Аф, — еле слышно позвала Олла.

— Р-рр… я здесь, — отозвалась собака.

— Иди сюда, только тихо, чтобы тебя не услышали.

Прошло еще некоторое время. Никаких новых звуков, кроме сонного похрапывания людей, не было. И только когда влажный собачий нос уткнулся в Оллино плечо, она узнала, что Аф уже здесь. Он тотчас радостно лизнул ее в щеку и снова проскулил:

— Что нужно делать?

Олла перевернулась на бок и, подставляя свои связанные сыромятной кожей руки, сказала:

— Перегрызи эти ремни.

Скоро они осторожно прокрались мимо спящих войной и выскользнули на воздух.

Стояла теплая безлунная ночь, и по-ночному были ясны даже самые далекие звуки. Где-то яростно взлаивали дикие собаки, потом земля донесла приглушенный топот промчавшегося табуна лошадей. Вслед за этим над темными просторами прокатился низкий могучий рев, и сразу неподалеку тоскливо заплакала ночная птица.

Чуть отбежав от стойбища, они на миг остановились на невысоком пригорке. Аф прижался теплым боком к ногам девочки и, щетиня загривок, оглянулся назад. Никто их не преследовал, и он успокоился.

— Ночь на исходе, — заметил он, подставляя нос слабому дыханию встречного ветерка. — Какую тропу мы теперь изберем?

Олла ласково провела рукой по его голове, вздохнула и, не оглядываясь, сбежала с пригорка.

Над далекими перелесками едва-едва начинал светлеть краешек неба.

7

Непоседа Фуф еще утром куда-то исчез, и к середине дня мамонтиха не на шутку испугалась. Она обошла несколько рощ и теперь не знала, где еще искать сына. Вдруг навстречу попался Харр.

Медведь мигом прыгнул за толстое дерево и, высунув из-за него голову, с обидой сказал:

— Напрасно вы тогда так осерчали на меня. Я ж совсем не желал зла вашему сыночку. Ну, шлепнул бы его разок-другой, ему же желая добра.

Увидев, что мамонтихе совсем не до него, медведь осмелел и вылез из-за дерева.

— Хрр, не те нынче дети пошли, — сказал он, сокрушенно разводя лапами. — Дерзят, старших не уважают. Вот, помню, мы в свое время…

— Вы не видели моего сына? — перебила мамонтиха, тревожно озираясь по сторонам.

— Что, неужели пропал? — оживился Харр. — Ай-яй-яй. Постойте-ка…

Медведь прищурился и сделал вид, что вспоминает.

— Ах-хр, совсем из ума выжил! Я же видел его сегодня!

— Где? — вскинулась мамонтиха. — Вы видели моего сына?

— Ага, — подтвердил медведь. — Знаете тропу, что идет по обрыву вверх по Большой?

Мамонтиха нетерпеливо кивнула.

— Вот по ней он и убежал. Я еще подумал, не вернуть ли его, потому что дальше-то места очень уж нехорошие.

— Что такое? Почему? — закричала мамонтиха не своим голосом.

Медведь казался совсем убитым.

— Старый я дурак, — причитал он и даже ухитрился всхлипнуть. — Как же я не догадался-то: ведь там живет этот негодяй — пещерный лев, мерзавец, каких свет не видел. Съесть малыша ему ничего не стоит!

Мамонтиха повернулась и бросилась к реке. Забыв об осторожности. она бежала по узенькой подмытой тропе, которая выдержала бы разве что оленя, но никак не тяжеленную мамонтиху. И тропа не выдержала. Вместе с грудами земли рухнула мамонтиха с огромной высоты прямо на острые камни, между которых кипели отороченные пеной водовороты. Через короткое время мертвая мамонтиха показалась уже на середине реки, и широкое течение неторопливо понесло ее дальше.

Харр видел все. Он провожал мамонтиху глазами, пока мог различить ее среди волн, потом довольно ухмыльнулся и пошел прочь от обрыва.

Всю остальную часть дня медведь потратил на розыски мамонтенка. И если бы он его нашел, то наш рассказ о бедном Фуфе можно было бы тут же и окончить. Харр обыскал несколько рощ, где обычно любила кормиться мамонтиха. Под вечер, усталый и голодный, он отправился за более легкой добычей, решив, что мамонтенок от него все равно не уйдет и съесть его еще успеет.

А Фуф так никогда и не узнал, почему так неожиданно и навсегда исчезла его мама. Не найдя ее там, где они расстались, мамонтенок совершенно потерял голову. Все вокруг — и раскидистые дубы, и тонкие березы, и ивы с бугристой серой корой и даже веселые ручейки, затерянные в траве, — все вдруг помрачнело, насупилось. Везде, куда ни глянь, мерещилось что-то злое и пугающее. Только тут до Фуфа дошло, что он уже с самого утра ходит совсем- совсем один. Мамонтенок заверещал и кинулся куда глаза глядят. Встревожив стайку темноглазых косуль, пришедших на водопой, он миновал мелкую речонку, с жалобным хныканьем заметался по каким-то полянам в россыпи красных и белых цветов и, наконец, мохнатым скулящим клубком выкатился на край равнины.

Здесь было просторно и тихо. Вечерело. Вдали, над неоглядными зарослями синеватой бизоньей травы, неторопливо плыли бурые спины быков, появлялись и исчезали сухие головки пугливых винторогих антилоп, проносились всхрапывающие лошади с короткими растрепанными гривами.

Лето к этому времени уже перевалило за середину. Самый жар миновал, но впереди еще были долгие дни дозревания диких злаков, короткие грозы с дрожащими в глубине сизых туч ветвями молний, и уж совсем далека была ясная затяжная осень в бескрайнем разливе желтого и голубого.

Трудно сказать, как дальше сложилась бы судьба Фуфа, если бы он не встретил в это время олененка, веселого бродягу Гая.

Гай вырос сиротой, потому что олени не воспитывают своих детей. Сразу после рождения маленький Гай был оставлен своей матерью и целыми днями скрывался в траве. Пока он не мог заботиться о себе сам, его кормили все проходившие мимо оленихи. Потом он подрос, научился есть траву, бегать и прятаться от врагов.

Гаю был год, и на голове у него уже ветвились небольшие рога. За время одиноких скитаний он многому научился. Он знал, что на равнинах надо остерегаться волков, особенно — зимой, а в лесу — росомахи или рыси, которые подкарауливают обычно у водопоя, затаившись где-нибудь на дереве. Знал он также и то, что ни бизоны, ни лошади, ни даже свиньи не причинят ему вреда. Как-то зимой за ним гнались волки. Спасся Гай тем, что успел забежать в самую середину бизоньего стада. Когда над окрестными сугробами появились оскаленные морды волков, могучие быки окружили кольцом коров и телят и выставили наружу свои грозные рога. Огромный, как носорог, вожак с глухим ревом бросился вперед. Волки отлично знали, что такое бизон в бою, и сочли за лучшее быстренько убраться. Стаде не прогнало Гая, и с ним он проходил в полной безопасности до самой весны.

Знал Гай и великое множество других уловок, не однажды спасавших ему жизнь. Словом, это был сообразительный и, несмотря на молодость, уже бывалый житель того далекого, дикого и буйного мира.

Однажды теплым полднем второй половины лета Гай, решив отдохнуть до вечера где-нибудь в тени, направился к роще. Он уже подходил к первым деревцам, когда его заставил насторожиться какой-то шум. Гай недоверчиво осмотрел частокол деревьев с густым подлеском, втянул вздрагивающими ноздрями душные лесные запахи и прислушался. Что-то нешуточное происходило совсем рядом, но ни с какой знакомой опасностью Гай этого связать не мог. Несколько мгновений любопытство боролось в нем с осторожностью. Пересилило любопытство. Гай тихо пролез сквозь заросли кустов и замер от удивления.

На небольшой круглой полянке шел отчаянный бой. Жирный черный хомяк с желтыми пятнами на боку из последних сил отбивался от хорька. Хорек был на удивление проворен. Его тонкое гибкое туловище мелькало в траве так, что за ним трудно было уследить. Казалось, что хорьков несколько. Хомяк еле успевал поворачиваться Он шипел, колотил перед собой когтистыми лапами и, затравленно вертя головой, щелкал в воздухе зубами. Юркий хорек напирал прямо-таки отчаянно. Наверно, для хомяка дело кончилось бы плохо: уж очень он был жирен и неуклюж. Но тут случилось совсем неожиданное. Из кустов напротив, сверкнув на солнце, ударила струя воды. Хомяк тут же ткнулся носом в траву и закрыл глаза — для него это было уже слишком. Получил свое и нахрапистый хорек — струя угодила ему прямо в оскаленную морду. Он крутнулся волчком, полузадушенно взвизгнул и мгновенно исчез. Еще быстрее, пожалуй, простыл бы след Гая, но в тот момент, когда его упругие ноги напряглись для гигантского прыжка в сторону, он увидел небольшого мохнатого мамонтенка. Фуф с удовольствием окатил водой из хобота драчунов и теперь с большим сомнением смотрел на Гая. Он тоже только что заметил его. Одного взгляда было достаточно, чтобы искушенный Гай понял: этот лопоухий зверь ему не страшен.

Хомяк так и не открывал глаз. Он протяжно стонал в траве, видимо, прощался с жизнью.

Фуф и Гай одновременно подошли и остановились над ним, глядя с искренней грустью. Хомяк приоткрыл было один глаз, но увидев сразу двух больших зверей, затрясся и закричал еще громче. Мамонтенок и олененок недоуменно посмотрели друг на друга.

— Кто это? — спросил Гай, осторожно трогая Хомяка копытом.