Сказки капитана Эгры. Первое плаванье

Паук ненадолго замер в самой середине паруса. Метнулся вверх, в свою каюту, сплетенную из паутины – и затих там. Надолго.

– Ты смеешься, салага? – спросил паук очень нескоро. Он выговаривал слова самым своим скрипучим и угрожающим тоном. – Между прочим, я смертельно ядовит! Я не прощаю обид. Сейчас наточу когти, готовься и знай: наточу и пронжу тебя! Пронзю… Пронизаю?

Окончательно запутавшись в том, как правильнее и главное – страшнее – сказать столь сложное слово, паук замолчал, выразительно лязгая когтями. Фима покосился на черпак: а не накрыть ли паука¸ когда тот спустится? Это невежливо, но кому же хочется быть укушенным? Он – лесовик, ему не так опасны яды, как обычным людям. Опять же, он бы ощутил в пауке вред, он умеет. Но все же когти лязгают очень опасно. Они такие длинные, острые – как клинки. И вид у паука решительный.

– Ты не ядовит, – булькнул Эгра, поднимаясь из воды у самого борта. – Что за поведение, угрожать друзьям! Я нырял, искал сочную морскую капусту, а ты… ну врать-то зачем?

– Откуда вам известно, что я не ядовит? Кто проболтался? Болотница? – расстроился паук, выбрался из каюты и сбежал на палубу. – Ужасно… Трагично! Кто станет ценить впередсмотрящего, если он не годен для боя? Вот на «Звезде» меня и…

Паук резко оборвал себя на полуслове, закрепил свежие нити паутины на самых сочных лентах водорослей, называемых морской капустой, и умчался обратно в каюту. Оттуда он молча стал подтягивать водоросли вверх, не показываясь более наружу.

– Кажется, «Звезда» не затонула в шторм, – тихим шепотом предположил Фима. – Его обидели на том корабле, как думаешь?

Эгра согласно качнул усами. Вытянул вверх оба глаза на стеблях и задумался. Он – капитан, и у него на корабле такой непорядок! Впередсмотрящий упал духом и даже начал врать… Он не ядовит, но сам отравился своим же обманом. Врать – очень опасно!

– Я бы не принял в команду ядовитого паука, – строго сказал Эгра. – Никогда, вот так. Нам не нужны злодеи. И если я и Фима видим, что парус очень красивый, мы так и говорим. Потому что вруны нам тоже не нужны, вот так! Вылезай и завтракай на палубе. Нет у тебя повода для обид.

– Тот, кто вам сказал, что я не ядовит, сам врун, – обреченно буркнул паук.

– Мне никто не говорил, я сам догадался, и… – начал Эгра.

– Я очень ядовитый! Ужасно опасный. Лучший в фехтовании и отменно злой!

Эгра немного помолчал, виновато повел усами. Глянул на Фиму, тот кивнул, отошел подальше на корму и сел там.

– Хорошо. Ты ядовитый. И ужасно опасный. Спускайся. Спокойно завтракай, никто не тронет твою капусту, мы же не хотим быть укушенными. Я даже посижу в сторонке, на корме, – сказал лесовик.

– На «Звезде» меня боялись, – жалобно и тихо сообщил паук, спускаясь по парусу. – Я всех держал в жутком страхе. Я добавил себе в спинной узор полоску из янтарной краски, чтобы стать крестоносцем. Они ужасно ядовитые. Но вы-то мою спину уже видели, краску я давно не подновлял, не было янтаря… Я должен был догадаться. Вам правда не важно, есть ли у меня яд?

– Нам важно, что яда нет, – заверил Эгра. – Ты опытный моряк, ты звездное небо знаешь и помог победить волну. Ты выбрал курс на север! Ты нам нравишься. И парус с узором нам нравится. Честно.

Паук молча рвал когтями ленты водорослей и перетирал их жвалами. Заодно с завтраком он, видимо, переваривал и новости. Можно быть неядовитым и уважаемым… Пойди привыкни к подобному, если вся прежняя жизнь указывала: без яда нет страха, а без страха нет уважения. А без уважения нет места на корабле для тебя, даже очень смелого и влюбленного в море.

– Все равно знайте: я и без яда опасен, – строго сказал паук.

Доел порцию морской капусты и убежал в свою каюту, сплетенную из паутины.

Если вас обижали плохие люди, потом даже очень хорошим трудно поверить. Так подумал Фима, о чем-то похожем ему не раз толковал дед. Звучало непонятно, потому что самого Фиму никто в лесу не обижал. Даже когда он заслуживал наказания, его жалели и оберегали. Более того: Эгра, которому пришлось из-за каприза друга лазать по зарослям ежевики, все простил и не рассердился. Хотя Эгру как раз обижали в семье, и не раз.

– Почему он не верит нам? – тихо, одними губами, спросил Фима.

Эгра дрогнул бровными отростками – у выров они подвижные и кустистые. Ими удобно двигать, обозначая недоумение, огорчение и даже гнев. На сей раз Эгра задумался. Довольно долго молчал, потом наконец свел две руки в горсть и показал размер паука. Тот был довольно крупным для своего вида, У Фимы он занимал бы всю ладонь и опирался лапами о кончики пальцев и запястье. Лесовик улыбнулся: он понял, что Эгра не сказал вслух. Паук – самый маленький на корабле. Когда ты мал, не все захотят увидеть и оценить по заслугам твой ум и твой опыт. Может статься, паук сплел каюту на верхушке мачты, чтобы быть хоть там – выше всех?

Фима еще немного подумал, пока капитан Эгра суетился и готовил завтрак для себя и для друга. Сытый и довольный Фима устроился без спешки перебирать осколки янтаря, ненужные для вытачивания имени корабля. Эгра тоже выбрался из воды – а он часто плыл рядом с бортом или нырял на самое дно – и лег рядом на палубу, всеми шестью руками, клешнями и усами обрабатывая кусочки. Даже у мелких выров панцирь тверд настолько, что об его кромку можно стачивать янтарь, а на ровных участках брюха – полировать его.

– Вот так, молодец я, правда? – раззадорился Эгра и виновато повел усами, сделал себе замечание: – Нехорошо хвастаться. Фима, а ты чем занят? Ты так основательно взялся полировать камень о мой хвост…

– Я делаю луну, – сообщил Фима. – Разве не видишь: её нет на нашем парусе. Если бы я знал, как зовут паука, я позвал бы его и спросил, какую он хочет луну по форме и годится ли та, которую я выточил.

Глаза выра тотчас обратились к верхушке мачты. Каюта паука сильно качнулась из стороны в сторону. Она была немного похожа на плотный мешочек, подвешенный на тонкой веревке, и качалась каждый раз, когда паук перебирал лапами. Сейчас, судя по раскачиванию каюты, паук топтался непрерывно. Наконец он решился и прыгнул вниз, заскользил по тонкой нити паутины к самой палубе. Еще в падении паук стал рассматривать луну, зеленовато-золотую, прозрачную. Луна лежала на ладони Фимы и загадочно светилась, не как камень, а как настоящий зажженный фонарик. Паук пробежал по палубе к самой луне и замер, рассматривая её вблизи. Фима положил луну на палубу. Паук её потрогал и попробовал поднять – тяжелая…

– На «Звезде» меня звали Черным жутем, – буркнул паук. – Потому что я жуткий.

Паук вскинулся, поднимая четыре лапы из восьми и клацая когтями. Снова сел спокойно и погладил лапами луну.

– Болотница меня спасла, обрывок паруса тонул и я погибал, – грустно добавил паук. – Она меня звала гадко, по-девчачьи, мы с ней все время ссорились из-за этого. То я был «Душка», то «Бедняжка»… Но я не мог даже угрожать ей когтями, все же она спасла меня. К тому же она девчонка.

Паук окончательно расстроился. Трудно быть самым маленьким, неядовитым и к тому же безымянным. Фима поглядел на парус, на искры янтарных звездочек.

– Ты хорошо знаешь ночное небо. Мы могли бы уважительно и по праву звать тебя Звездочетом.

– Ну, попробуй, салага, – чуть веселее предложил паук, обретая прежнюю привычку обзываться. – Может, пронзю… то есть укушу. Может, и не укушу. Сам еще не решил.

– Тогда я спрошу, – решил Эгра. – Впередсмотрящий Звездочет! Укажите рулевому, где именно следует закрепить луну на парусе.

Паук помялся и потоптался, вроде бы привыкая к имени и заодно осматривая парус. Взбежал по нитке и сел на свободном от узора участке паруса.

– Можно здесь. Хорошее место, она будет тут в ближайшее полнолуние, завтра, – важно сказал паук. – Я точно изобразил небо над янтарным островом. Хотел оставить в памяти первое плаванье «Волнореза».

Фима поднял выпуклую луну двумя пальцами и приложил к парусу. Звездочет ловко её приклеил, как умеют только пауки. И снова спустился на палубу, и сразу убежал на самый нос кораблика, чтобы глянуть издали на парус.

– У нас самый красивый парус во всем свете, Звездочет, – заверил Эгра. – Как капитан, я выношу тебе благодарность. Могу предложить вторую порцию водорослей вдобавок.

– Вот еще глупости! – проскрипел паук.

И умчался в свою каюту. Не все умеют радоваться открыто.

Корабль плыл на север, погода стояла замечательная, волны мирно паслись на морском лугу. Не толкались и не гнули спины, не заигрывали со слабеньким попутным для «Волнореза» ветерком.

Фима удобно устроился на корме и стал рассматривать море. Очень необычно для лесовика оказаться посреди воды и видеть – она бескрайняя, во все стороны расстилается и всюду одинакова. Разве что солнечные блики по волнам бегут и украшают их изменчивым узором. Иногда кажется: они пробуют повторить рисунок паруса кораблика. Но, конечно же, это только кажется. Блики такие быстрые и яркие, что глаз едва успевает их заметить и совсем не может проследить в движении. Оп! Вспыхнуло крошечное солнышко справа вдали. Оп! Оно уже сияет у самого борта. Оп! Исчезло, словно нырнуло, чтобы явиться снова – невесть где…

Фима так увлекся наблюдением, что забыл обо всем на свеете. Он глядел и щурился до тех пор, пока его глаза не устали. Вместо моря и бликов перед взором остались только пугающая чернота и зеленые круги… Словно он глядел прямо на солнце! А ведь все знают: оно хоть и доброе, но очень яркое. Рассматривать солнце надо с большой осторожностью. Лучше всего через специальное темное стеклышко. Фима умылся, накрыл веки ладонями и стал терпеливо ждать, пока зелень слепоты растворится в полумраке. Когда глазам стало легче, Фима отвернулся от воды и стал смотреть на парус. Серебристо-серый и такой красивый!

– Звездочет! – охнул Фима. – Звездочет! В твоей паутине запутался солнечный блик. Ты поймал его, как муху… Он польстился на нашу луну!

Паук в одно мгновение оказался возле янтарной луны. Угрожающе заскрипел, лязгнул когтями и навис над полированным камнем. Блик, вытесненный тенью, угас – чтобы немедленно вспыхнуть опять, совсем рядом с лапами Звездочета.

– Поймаю! Сейчас поймаю! Берегись! – забормотал паук, забегал по парусу, то и дело атакуя паутину когтями. – Поймал! И еще раз! Я могуч!

Эгра перестал шлифовать лепесток янтарной кувшинки, которую он делал для тетушки зимы. Фима сел поудобнее и закинул голову, опираясь локтями о скамью. Смотреть, как паук азартно ловит прыгучий солнечный блик, было забавно. Звездочет сделался не похож сам на себя! Он шумел и шипел, бегал и прыгал – и не заботился о том, выглядит ли при этом достаточно страшным и ядовитым. Кажется, он был совершенно счастлив… Когда небольшое облако бросило тень на корабль и блик покинул парус, паук спустился на палубу.

– Ловить солнечный блик веселее, чем охотиться на мух, – предположил Фима.

– Я не ем мух! Я моряк, – с достоинством сообщил Звездочет. – Но с этим мышонком мы старые друзья… то есть враги. В общем, я охотился на него еще на «Звезде». Только там у меня не было паруса с большой и яркой янтарной луной.

– Почему ты называешь его мышонком? – удивился Эгра.

– Он маленький и прыгучий. Он умеет притаиться и возникает так неожиданно, как будто из норки выглядывает, – охотно пояснил паук. – Я сам назвал его солнечным мышонком. Он знает и ему нравится.

Паук клацнул когтями и огляделся: не смеется ли кто-то? Ведь в его словах нет ничего смешного. Да, он поймал солнечного мышонка своим парусом-паутиной. Он целых восемь раз приколол блик к мягким нитям и ощутил тепло под лапами. Это была интересная игра.

– Наверное, теперь он станет гостить у тебя каждый день. Ты ведь поймал его! – согласился капитан Эгра. – Надеюсь, ты разрешишь и нам играть с твоим другом.

– Солнечные мышата не умеют разговаривать, – сконфуженно признал паук. – Но я попробую познакомить вас с ним. Он славный. Наша луна ему очень нравится. Он в янтаре светится, как будто сам становится крупнее и ярче.

Паук потоптался по палубе и собрался было снова убежать в каюту… Но передумал. Он уже начал понемногу верить, что на этом корабле его рост не станет поводом для насмешек. И даже его привычка охотиться на солнечный блик не сочтена причудой и не высмеивается. Так зачем же сидеть взаперти и молчать?

– Пожалуй, я помогу капитану, – уговорил самого себя паук. – Без меня ему не справиться, никак. Надо ведь соединить вместе лепестки янтарной кувшинки. А кто еще умеет склеивать, как я? Так незаметно, крепко и ловко? И кто умеет плести красивые и надежные канаты, из которых легко соорудить стебли для кувшинок?

– Мы покрасим их янтарной пылью, – согласился Фима. – Нам точно без тебя не справиться, Звездочет.

– Еще бы! Вы совсем салаги, – с прежней снисходительностью, но без злости, отозвался паук.

И команда «Волнореза» занялась общим делом – подготовкой подарка для тетушки зимы. Коварная волна поглядывала на удивительно красивую кувшинку – первая была уже почти завершена – и все сильнее желала заполучить новую игрушку… Она задумала злой и очень хитрый план.

Но это уже совсем другая история.

Сказочник замолчал, несколькими быстрыми движениями вырезал кувшинку из светлого кленового поленца. Дети ахнули: как ловко справляется Эгра! Вроде бы просто стружку снял – а она свернулась и стала лепестками…

Эгра расправил кувшинку, приладил к ней плоский, сделанный из круглого среза полена, лист. Побежал к воде, опустил цветок на волну и легонько оттолкнул от берега.

– Очень глупо тратить все силы на то, чтобы завидовать другим, – сказал капитан. – Зачем волне янтарная кувшинка? Она ведь утонет… В глубине нет света солнышка. Там янтарь делается блеклый, скучный.

– Очень злая волна, – сердито согласился сын плотника. – Наверное, все волны таковы. Корабли топят. Людей губят.

– «Все» – это нехорошее слово. Нельзя обвинять всех. Очень, очень дурно начинать разговор, возводя столь прочные скалы – «всегда» и «никогда», – мягко возразил Сказочник. – Они тебя обманут. Тогда сам разобьешься об эти скалы, друзей растеряешь и познаешь целый шторм больших и опасных ссор… Нет, все не бывают плохи и виноваты.

Эгра опустил руки в мелкую воду и погладил цветные камешки на дне. Выбрал пестрый, достал и отдал мальчику.

– Гляди: ровный, гладкий и красивый. Так и хочется унести его домой и сохранить на память о хорошем дне, ведь так? Все камни берега таковы. Пятку не поранят, руку не попортят. Их волны гладят и трут, без устали полируют, день за днем. Трудолюбивые волны. Добрые, заботливые. Вы с ними играете в нашей бухте, и плаваете, и рисунок пены на песке рассматриваете. Нет, волны не плохи. Они разные, как и люди. Я очень люблю море. Я охотно подарил волнам деревянную кувшинку, которая может плыть и годна для игры. И еще сделаю. Вот так.

– Тогда я тоже сделаю кувшинку. Я много раз брал камешки с берега, надо отблагодарить волны.

Сын плотника серьезно кивнул и отошел в сторонку. Сел и немедленно занялся вырезанием цветка. Эгра похвалил и вернулся на свое место.

– Уже вечер хмурится, вон – тетка туча ползет, ночь на горбе везет, – сказал выр. – Давайте купаться – и по домам. Нельзя заставлять взрослых переживать за вас. Помните: Фиму очень ругали, когда он задержал детей в лесу. Я не хочу, чтобы ваши родители на меня рассердились.

– Они знают, ты приглядишь за нами, – привычно заверили дети. – Ну еще одну сказку! Последнюю…

– Как это последнюю? У меня полный трюм сказок, – булькнул смехом Эгра. – Я только начал разгрузку! За один вечер никак не управиться. Завтра мы соберемся, сделаем калейдоскоп и без спешки поговорим о приключениях «Волнореза».

– Но одну малюсенькую, чтобы нам хорошо спалось, – хитро прищурилась девочка, обнимая фигурку деревянного паука. – Совсем коротенькую. Пожалуйста!

– Хорошо. Сейчас будем купаться. Потом пойдем по тропинке в город. И я расскажу совсем коротенькую сказку, прямо на ходу, – пообещал Эгра.

Дети зашумели и засмеялись, радуясь своей победе над капитаном, который не умеет отказывать друзьям – слишком уж он добрый. Купались торопливо, даже не пытаясь уплыть на глубину. Потому что нерассказанная сказка всегда желанна. В ней переливается и загадочно поблескивает тайна. Неуловимая, как солнечный мышонок. И такая же яркая и теплая.

– Готовы слушать? – уточнил Сказочник, когда все искупались. Вытянул глаза на стеблях и пересчитал всех детей. – Вижу, все здесь. И уже слушаете. Ну, тогда скажем «до свидания» нашим знакомым волнам и пойдем потихоньку домой. Вот моя сказка.

«Волнорез» все плыл и плыл на север…

Как раскрасить серый день

Янтаря хватило ровно на три кувшинки. Паук сплел для каждой узорный листочек и красивый длинный стебель. Эгра несколько раз нырял глубоко и надолго, как умеют только выры, и добыл разноцветный жемчуг, чтобы украсить кувшинки перламутровой «росой». И вот работа закончилась, все полюбовались на подарок. Готовый букет бережно убрали в специально сделанный для такого случая ящик. Укрепили его на корме, под скамьей. Сразу решили: на таком маленьком корабле этот ящик и следует называть «трюм», ведь он хранит ценный груз. И, раз появился трюм, теперь капитан Эгра мог изредка небрежно бросить: наш трюм полон. Выру очень нравилось звучание новых слов.

Звездочёт реже прятался в своей каюте на мачте. Целыми днями он обживал палубу, даже сплел несколько дополнительных канатов. Закончив с этим делом, занялся новой большой работой. Разве удобно и правильно – когда на корабле всего один парус? Даже если «Волнорез» невелик и мачта его довольно мала, и парус хорош… Паук долго прикидывал, скрипел невнятные слова. Царапал когтями палубу, называя это «чертеж». И, по обыкновению, толком не объяснял своих затей.

Что задумал Звездочет, сделалось ясно однажды утром. Фима проснулся и обнаружил: тонкие нити веером лучей натянуты между мачтой и острым окончанием носа кораблика. Звездочет снует по нитям туда-сюда, туда-сюда, заплетая по канве одну за другой поперечные нити.

– У нас будет два паруса. Прямой и косой, – гордо сказал Эгра. Ведь он сразу понял затею паука! – Второй называется… как же он называется? Я же слышал в городе однажды. Ах, да: кливер.

– Вот, учи слова, салага, – Звездочет не забыл безобидно поддеть рулевого. И добавил по привычке: – Ты же почти балласт, то ли дело – капитан… Славный Эгра сплавал на берег и добыл все необходимое, он делает рангоут для нового паруса.

Фима улыбнулся, пожал плечами и сел завтракать. Он не обиделся. Тем более, паук по своему обыкновению сразу пояснил незнакомые слова. Он знал наизусть названия всех парусов большого корабля. Всех его деревянных деталей, медных блоков… Рангоут – это ведь как раз и есть детали для подъема парусов, их растягивания. И паук перечислил названия и назначение для каждой, самой малой, детальки!

Нет, на «салагу» обижаться не имело смысла. К тому же с пауком разговаривать интересно. Фима слушал и украдкой норовил накрыть ладонью солнечного мышонка. Тот всякий раз успевал отпрыгнуть, но с палубы не убегал. Он полюбил янтарную луну и не покидал её с рассвета до заката, разве что время от времени выбирался попрыгать по палубе, поиграть в салочки с Фимой и Звездочетом.

«Так-так!» – привычно твердили молотки в руках Эгры.

«Уж-же, щас, уже», – соглашалась поспешить пила.

Эгра усердно обрабатывал рей, к которому следовало закрепить парус. И очень торопился: ведь паук исполнял свою часть дела с замечательным проворством.

Только Фиме на сей раз не нашлось места в общем важном занятии… Пока он играл с солнечным мышонком, было не скучно. Но вдруг облако укутало солнышко, мышонок юркнул в тень, как в норку… и стало совсем тяжело.

Фиме показалось, что он – настоящий балласт. Распоследний пассажир. Никому не нужный в команде человек… Курс выверен, ветер ровный. Рулевой на корабле вовсе не требуется. Что делать? Чем себя занять? Лесовик стал глядеть на море. Но и там не нашел ничего интересного. Стоило солнышку спрятаться, как волны сделались серыми и одинаковыми. Они ритмично изгибали спины вверх-вниз, вверх-вниз, это утомляло глаза и даже вызывало тошноту.

Серость затопила мир. Серость всех оттенков завладела этим днем, изгнала из него цвет и праздник. Серые облака уныло тащились по серому небу. И даже парус «Волнореза», такой красивый в янтарных крапинках звезд, был теперь совсем тусклым. Фима ощутил, что и сам он тонет в серости и пропитывается ею, становится хмурым и безрадостным.

Стук молотка Эгры раздражает. Беготня паука выводит из себя. Затея со вторым парусом кажется ужасной глупостью. Разве одного мало?

А самое страшное… вовсе худшее – само море. Всюду, много дней уже, только море! Серое море для лесовика страшнее сухой мертвой пустыни. Ни единого дерева. Ни единой травинки. Ни одного листочка, готового пошептаться с лесовиком. Нет деда и даже болотницы. Дома казалось: она совсем девчонка и ужасная зануда, все время норовит поучать и угощать чаем. Но здесь, в пустыне моря, даже по её чаю и поучениям, оказывается, можно соскучиться.

Фима молча отвернулся от Эгры и Звездочета, ушел на корму и лег там, на широкой скамейке-надстройке над трюмом. Свернулся, обнял руками колени и закрыл глаза. Он лежал и лежал. Один.

Друзья даже не спросили, как он себя чувствует! Не окликнули… Наоборот, стали говорить тише. Словно у них есть секреты от него, от рулевого. Это уже было похоже на предательство. От того день казался не просто серым, но почти черным. Холодным и неуютным.

– Ты заболел, вот так… – шепнул Эгра над самым ухом. – Фима, тебе плохо?

– Мне хорошо! Возитесь сами по себе, делайте, что угодно, – Фима рассердился пуще прежнего.

Ему было стыдно назваться больным. Забота капитана казалась фальшивой. Обижало и то, что паук молчит… даже не обозвал «салагой»!

– У него морская болезнь, – проскрипел голос Звездочета. – Это серьезно, кэп. Он сухопутный. Я тоже болел. Знаешь, признаюсь совсем честно: я попал на «Звезду» случайно. Меня спящим увезли из родного леса. Очнулся – море кругом, караул! Но я справился, научился спасаться от скуки. Плести канаты, покрывать паруса узором и пугать юнгу, который и назвал меня Черным… Ну, не важно.