Фотограф [litres]

Наконец за танками пришла немецкая пехота, и фортуна продолжала ему улыбаться. (То был действительно его звездный час. У него возникло тогда такое чувство, что он заслужил эту улыбку судьбы после долгого периода томления и скуки.) Ему удалось запечатлеть на пленке полковника, командира части, как раз в тот момент, когда тот, обезумев от вида катящейся на него людской лавины, поднимает руки вверх и сдается в плен.

Его звезда продолжала сиять в течение всего того памятного дня, когда ему удалось ускользнуть от врага и доставить фотодокументы в тыл, где они произвели нечто похожее на сенсацию. Многие из них, увы, в ту пору не могли быть опубликованы, но испытанная от этого горечь была смягчена откровенной завистью профессионалов, видевших снимки.

Через несколько страниц начиналась тема оккупации. Он согласился войти в одну из групп Сопротивления при условии, что ему позволят заниматься своим делом. Условие было принято: Сопротивление нуждалось в фотографах. Он сделал – рискуя, кстати, жизнью – несколько снимков вражеских центров, представлявших большую ценность для союзной авиации. Но все это интересовало его лишь отчасти. Слава богу, ему доводилось снимать и более пикантные эпизоды, такие, например, как вот на этой фотографии, запечатлевшей группу немецких полицейских, яростно избивающих сапогами женщину с желтой звездой на пальто. Этот кадр широко использовался для пропаганды. Снимку выпала честь быть отправленным в Лондон и напечатанным там в нескольких газетах. Он принес Марсиалю Гору поздравления и награду за храбрость, так как фотограф во время съемки подвергался большой опасности.

…Или вот еще фотография, на которой изображена сцена насилия, на сей раз совершаемого участниками Сопротивления. Чтобы снять ее, Марсиалю пришлось тогда спрятаться от своих товарищей. Разумеется, снимок не был опубликован и остался лишь в его потайном альбоме. Позже он показывал его только верным друзьям, объективным специалистам, таким «праведникам», как Турнетт, тем, кто мог оценить «искусство для искусства» в области фотографии.

На одном из этих снимков оказался запечатленным Эрст. Именно тогда они познакомились и подружились. Эрст в ту пору был совсем юным (ему едва исполнилось семнадцать), но благодаря своей энергии, любви к дракам и хорошей спортивной подготовке считался ценным участником любой акции. Они стали друзьями, несмотря на несходство характеров. Сближала их общая страсть – поиск горячих точек. Марсиаль Гор искал эти точки в силу профессиональной необходимости, чтобы утолить всевозрастающую жажду ловца зрелищных образов. Эрст, человек, храбрый по природе, – из патриотизма и жажды приключений. Фотограф, будучи и старше своего товарища, и выше его интеллектуально, вскоре стал оказывать влияние на Эрста, до того посещавшего лишь спортивные залы да секции бокса. Раз и навсегда усвоив, чего добивается его друг и приняв за истину, что фотограф делает не менее, а то и более важное дело, чем он сам, юноша, нередко заранее осведомленный о тяжелых операциях, в которых ему предстояло участвовать, информировал фотографа о самых многообещающих для съемки позициях.

Этот поиск опасных ситуаций позднее свел их снова на иных, сменявших друг друга войнах, которые привлекали их обоих по тем же причинам, что и прежде. Марсиаль Гор не пропустил ни одной войны, побывав сначала в Корее, потом в Индокитае и, наконец, в Алжире, положившем конец его карьере. Эрст после краткого перерыва и недолгой гражданской жизни воевал в Индокитае и в парашютной части в Алжире. Гор, любивший пользоваться парашютом, поскольку он позволял ему быстрее, чем любое другое средство передвижения, попадать одним из первых в самые горячие места, вновь обрел там своего товарища по Сопротивлению в разгар сражения, по окончании которого тот за проявленный героизм получил нашивки аджюдана. И теперь тоже Эрст, как и прежде, не раз давал фотографу хорошие советы, позволявшие ему без предварительного прощупывания почвы мчаться на ключевые позиции, чтобы заснять какой-нибудь уникальный эпизод… Молодчина Эрст! Марсиаль действительно любил его как брата. Он и Турнетт были и остались его самыми преданными друзьями. Но Турнетт совсем состарился и почти ослеп; он теперь уже не выходил из дому, хотя все еще продолжал фотографировать, пытаясь с помощью различных ухищрений получить редкие кадры, которые немощь не позволяла ему искать в других местах. Одним словом, его сегодняшние фотографические опыты несколько напоминали то, чем вынужден был сейчас заниматься сам Марсиаль Гор.

Он дошел до последнего снимка, о котором всего несколько часов назад рассказывал начинающей киноактрисе, того самого, который он сделал, лежа с прошитой пулями ногой и истекая кровью. У него не было настроения рассматривать фотографию, и он резким движением захлопнул альбом.

Вот так Марсиаль Гор шел сквозь бури и волнения насыщенного страстями мира, исполняя в минуты жесточайших схваток особую роль, роль беспристрастного свидетеля, с одинаковым презрением относящегося ко всем верованиям, убеждениям и партиям, с этической индифферентностью взирающего на гнусные поступки и на действия, достойные уважения, на подвиги и на проявления трусости, поддаваясь энтузиазму, но уж энтузиазму действительно безудержному, лишь тогда, когда человеческие страсти обнаруживали себя в неожиданных образах, достаточно живописных и необычных, чтобы иметь право быть запечатленными в виде фотографий.

Он бросил альбом на кровать, рядом с фотоаппаратом, и долго сидел неподвижно, глядя в одну точку на стене, отделявшей его от соседнего номера. Из глубокой задумчивости его вывел неясно звучавший голос Ольги. Он прислушался, но не смог разобрать ни одного слова. Ольга говорила по телефону, и до него доносилось лишь невнятное бормотание.

Марсиаль сидел, по-прежнему пребывая в нерешительности и все еще не зная, стоит или не стоит зайти к ней и позвать ее к себе, как вдруг заметил нечто странное, нечто заставившее его сначала, сощурив глаза, внимательно всмотреться, а потом недоуменно нахмурить брови, словно при виде нелепейшего зрелища.

VII

Предмет, привлекший его внимание и задержавший на себе его взгляд в минуту меланхолического раздумья, был столь тривиален, что поначалу показался ему не стоящим внимания пустяком.

Это был выходящий из резиновой трубки пучок электрических проводов, который шел сквозь стену, затем тянулся вдоль плинтуса и исчезал за зеркальным шкафом. Нужен был наметанный, как у него, глаз, глаз фотографа, профессионально натренированный улавливать в одно мгновение все видимые детали объекта, чтобы обнаружить в этих проводах нечто необычное. Сейчас он уже был твердо уверен в том, что не ошибся. Он и до этого частенько с неодобрением поглядывал на эти провода, порицая привычку старых электриков оставлять на виду столь малоэстетичные следы своей работы, вместо того чтобы прятать их под обшивкой. Прежде там было только три провода; теперь его глаз отметил увеличившуюся толщину пучка.

Он поднялся и с трудом сел на ковер. Глаз не обманул его: теперь пучок насчитывал четыре провода вместо трех. Он тут же распознал нового пришельца: провод был практически того же цвета, что и остальные, но не имел легкой паутины, отложившейся со временем на его собратьях. Заглянув за шкаф, фотограф нашел место, где, отделившись от пучка, новый провод сворачивал под шкаф. Далее вдоль плинтуса тянулись три прежних провода.

Марсиаль Гор насторожился. Подойдя к лицевой стороне шкафа, он лег на живот, чтобы пошарить снизу рукой. Много времени для раскрытия тайны ему не понадобилось. Дополнительный провод оказался поблизости, пальцы его вскоре наткнулись на какой-то металлический предмет небольшого размера, который, похоже, был приклеен к днищу шкафа. Марсиаль, крайне заинтригованный, не поленился отодвинуть шкаф, стараясь не производить шума. Предмет, который он обнаружил, был ему хорошо знаком; за свою полную приключений жизнь он перевидал немало образцов подобной продукции: это был миниатюрный, чуть больше наперстка, микрофон.

Весь опыт его необычного прошлого подсказывал Марсиалю, что в этой ситуации желательно не предпринимать поспешных действий. Сохраняя спокойствие, он не стал бурно реагировать на свою находку. Лишь слегка присвистнул. Он решил не притрагиваться к подслушивающему устройству. Поняв его назначение, Марсиаль столь же бесшумно поставил шкаф на место, потом снова опустился в кресло и, застыв в прежней позе, стал размышлять. Однако мысли его потекли теперь совсем в ином направлении.

Провод тянулся из номера Ольги. Она занимала его около месяца, и Гор был уверен, что еще несколько дней тому назад лишнего провода не было. На этом этаже отеля уже давно не проводили никаких ремонтных работ. Вывод напрашивался сам собой: это она, Ольга, установила здесь микрофон, воспользовавшись тем, что с тех пор, как они стали близки, один или два раза оставалась в его номере одна. Она шпионила за ним. Вот почему – теперь это не вызывало никаких сомнений – она так спешила упасть в его объятия. Вот вам и объяснение этой «любви с первого взгляда».

В то время как природный скептицизм Марсиаля Гора торжествовал, поскольку в естественном на первый взгляд поступке обнаружился корыстный мотив, его самолюбие страдало и на душе чувствовался неприятный осадок. Он чуть было не попался на удочку, что ж, впредь он будет умнее и уже никому не позволит себя обмануть. Она отдалась ему, чтобы получить возможность следить за ним в свое удовольствие. Вот и все, и больше ничего.

Однако сильное возбуждение, в которое его привела мысль о новой загадке, вскоре заставило его забыть о чувстве разочарования. Поведение этой девушки вдруг предстало перед ним окутанным столь густым туманом, что не поддавалось никакому объяснению. Какого черта ей понадобилось шпионить за ним, Марсиалем Гором, старым одиноким бирюком, ведущим прозрачную, как день, жизнь и совершенно не интересующимся современными проблемами? Это казалось еще более неправдоподобным, чем любовь с первого взгляда.

Быть может, Ольга принимала его за кого-то другого? Но поскольку не вызывало сомнения, что, прежде чем заговорить с ним, она навела соответствующие справки, эта гипотеза рушилась на глазах. Или она вообразила, что Марсиаль обладает каким-то важным секретом? Он поклялся себе как можно скорее найти ответ на эти вопросы. И, покончив наконец со своими колебаниями, решил немедленно пойти к ней – разумеется, ничего не говоря о своем открытии.

Ольге понадобилось всего несколько секунд для того, чтобы открыть дверь, но он заметил, что она была заперта на ключ. Девушка явно собиралась уходить. Она уже надела пальто, а ее сумочка лежала на кровати рядом с перчатками.

Их объятие явилось редким образцом двуличия. Он испытал своеобразное утонченное удовольствие, определяя по некоторым признакам, как нервы и мускулы его любовницы силятся изображать нежность. Тем временем, прижимаясь к ней своим телом и покрывая ее лицо поцелуями, словно бы отдаваясь самой чистосердечной страсти, он вынудил ее отступить немного назад и приблизиться к стене, разделявшей их номера. А потом, целуя ее в шею, стал, заглядывая ей за спину, искать внимательным взглядом выход электрических проводов.

Довольно быстро он обнаружил его неподалеку от шкафа, точно такого же, как и стоящий в его номере. Он мог бы поклясться, что там тоже было четыре провода, пучок которых исчезал за шкафом. Он снова испытал удовлетворение, заметив на ковре вмятины. Этого ему было достаточно; подозрительный провод, несомненно, обрывался там, за шкафом. Когда ей нужно было подслушать его разговор, она, как нетрудно было догадаться, вытаскивала оттуда свободный конец провода и подсоединяла его к наушникам или к записывающему устройству. Он дорого дал бы за то, чтобы проверить содержимое чемоданчика, стоявшего поблизости на низком столике и казавшегося надежно запертым, – во всяком случае, ключа нигде не было видно. Следы на ковре наверняка были оставлены ножками именно этого столика.

Следы казались свежими. Целуя Ольгу в губы, он подумал, что она, скорее всего, подслушала его беседу с Эрстом, но поначалу не придал своей догадке никакого значения.

– Вы давно пришли? Почему же вы не постучались ко мне? – спросил Марсиаль с интонацией дружеского упрека в голосе.

Такая форма общения была для него весьма странной, если учесть их молчаливый уговор никогда не навязываться друг другу; но сегодня он решил вести себя как можно любезнее.

– Мне показалось, что в вашем номере слышатся голоса. Я решила, что у вас гости, и не захотела вас беспокоить.

Марсиаль Гор оторвался от девушки и, не убирая рук с ее плеч, обволакивая ее самой нежной из всех своих улыбок, внимательно посмотрел ей в глаза, стараясь в их выражении не упускать ничего, вплоть до мельчайших рефлекторных оттенков. Она выдержала его взгляд, и на ее лице засияла точно такая же, как у него, улыбка. Он не мог не восхищаться ее хладнокровием: если бы она сказала, что ничего не слышала в соседней комнате, это могло бы показаться подозрительным.

– Это был всего лишь Эрст, один из лучших моих друзей. Нужно будет как-нибудь вас познакомить… У него довольно оригинальная профессия: он работает «гориллой». Состоит в качестве телохранителя при высочайшей особе – главе государства.

Неясная интуиция побудила Марсиаля заговорить об Эрсте и его занятии, наблюдая за ее реакцией. Она и глазом не моргнула, но, как ему показалось, ее плечо слегка дернулось. Марсиаль не стал продолжать и переменил тему:

– Вы уходите? А я было подумал, что, может, сегодня вечером…

Как видно, его визит нарушал планы Ольги. Она торопилась уйти, и, сам не зная почему, он предположил, что ее выход связан с беседой по телефону, приглушенные звуки которой он слышал из своего номера.

– Я подумал, мы могли бы поужинать сегодня вместе… конечно, если у вас нет других дел.

Он сделал это предложение со смутным намерением поставить Ольгу в неловкое положение, поскольку его уверенность в том, что она собралась на срочное свидание, тем временем окрепла. На какое-то мгновение ему показалось, что он достиг цели. По лицу Ольги прошла тень досады, и она отвела взгляд.

– Если бы я знала… хотя, послушайте…

Она снова взяла себя в руки. Марсиаль не ошибся, решив, что она отличается редкостным самообладанием.

– Мне только что позвонила подруга из моего магазина, и я собиралась с ней встретиться.

Это была явная ложь. Он почувствовал удовлетворение, отметив, что несмотря на всю ловкость и даже утонченную хитрость, побудившую Ольгу первой упомянуть о разговоре по телефону, отзвуки которого мог слышать Гор, ложь ее не была безупречной. Она слишком поторопилась заговорить о телефонном звонке. Между тем ей не могли звонить. Телефонные звонки прекрасно слышны в соседних комнатах, и Марсиаль был совершенно уверен, что никто ей не звонил. Это был явный промах с ее стороны, и он, будучи наблюдательным человеком, не упустил его. Он сделал удачный выпад в том своеобразном фехтовании, которым они занялись этим вечером. Ольга звонила сама, очевидно, полагая, что он вышел вместе с Эрстом. Эта ложь подтвердила его догадку о подозрительном характере беседы по телефону.

– Я хорошо вас понимаю, – лицемерно произнес Марсиаль. – Раз вы обещали…

– Но мне не так уж и хочется встречаться с этой подругой. Дайте мне пару минут, и я отменю встречу… Да, да, уверяю вас, мне очень хочется провести этот вечер с вами.

– В таком случае…

Она снова поцеловала Марсиаля и направилась к телефону нерешительным шагом, поскольку он еще стоял на пороге. Ему хотелось остаться в комнате, чтобы заставить ее смутиться, но подобные действия могли вызвать у нее подозрение, а он во что бы то ни стало хотел избежать этого. К тому же он все равно ничего бы не добился. Он был уверен, что Ольга достаточно ловка для того, чтобы найти выход и избежать разговора в его присутствии.

– Я подожду вас в баре.

Марсиаль вышел в коридор. На стене против ее номера, дверь в который оставалась открытой, появилась тень: Ольга хотела удостовериться, что он действительно вошел в лифт. Он не пытался следить за ней, но, спустившись на первый этаж, постарался как можно быстрее пройти в маленькую комнату, где на коммутаторе сидела телефонистка, его старая подруга, которую он знал уже больше двадцати лет, с той поры, когда еще только начинал останавливаться в перерыве между двумя заданиями в этом отеле. Тогда она работала горничной. Потом из-за ревматизма переквалифицировалась в телефонистки, что позволяло ей по-прежнему зарабатывать на жизнь.

Гор не раз оказывал ей различные услуги, давал в трудную минуту деньги взаймы и делал бесплатно выигрышные снимки одной из ее племянниц, которая мечтала о карьере в кино (когда не затрагивались его профессиональные интересы, он был способен на щедрые жесты). Эта женщина ни в чем не могла ему отказать.

– Дай мне наушники. Да, номер 23. Я хочу послушать, что она говорит.

– Зачем тебе это надо? Ты ее ревнуешь? Это же не в твоем стиле.

О его связи было известно всему персоналу гостиницы. Уступая его настойчивости, она сделала неодобрительный жест, потом пожала плечами и отвела глаза в сторону.

– Делай что хочешь. Я ничего не вижу.

Еще не уловив, о чем идет речь, Гор вздрогнул от удивления. Голос мужчины, говорившего с Ольгой, был ему знаком. Он был уверен, что слышал его совсем недавно. Пока он не решался ассоциировать таинственного собеседника с каким-нибудь именем, настолько ситуация казалась ему комедийной. Голос был властный, с неприятным скрипучим оттенком.

– …Так, значит, сегодня вечером вы не сумеете со мной встретиться. Хорошо, я предоставляю вам свободу действовать по своему усмотрению.

Марсиаль опять вздрогнул, и старая телефонистка взглянула на него с беспокойством. С каждым новым словом имя собеседника Ольги становилось все более очевидным. Затем послышался ее голос:

– Я сочла неразумным отказаться от его приглашения. Нужно завоевать его доверие. К тому же, возможно, я выясню детали, которые не уловила в сегодняшнем разговоре. Я не все слышала.

Мужской голос грубо перебил ее:

– Сейчас бесполезно снова возвращаться к этому. Главное вы мне уже сообщили. Повторяю, у меня нет никаких возражений. Поступайте так, как считаете нужным, руководствуясь собственным чувством ответственности.

Это был Вервей! Больше никаких сомнений не оставалось. Марсиаль узнал не только его голос, но и его высокопарный стиль.

– Итак, до завтра, – продолжал Вервей. – Предварительно давайте договоримся, что встречаемся в час дня на скамейке в Люксембургском саду, со стороны улицы Гинемер, сразу за крокетной площадкой.

– Хорошо.

Беседа закончилась. Марсиаль Гор положил наушники и, в знак благодарности дружески похлопав телефонистку по плечу, поспешно направился в бар. Там он с отсутствующим видом сел на табурет, перед стойкой, даже не заметив, как бармен приветствует его кивком головы.

Что означала вся эта чертовщина? В какую фантастическую историю он попал? Похоже было на какую-то конспирацию. Что за темное дело связывало Ольгу с Вервеем? Это, конечно же, он навел девушку на его след; теперь в памяти всплывали многие подтверждающие его догадку детали: якобы случайная встреча с этим дураком месяца два назад, настойчивое желание Вервея узнать адрес Марсиаля, познакомиться с его образом жизни и возобновить отношения. А чуть позже в его отеле поселилась Ольга, так как Вервей, очевидно, понял, что ему самому все равно не удастся войти в круг близких друзей Гора. Она, вероятно, получила задание сблизиться с ним, чтобы шпионить, подслушивать его беседы с друзьями, с…

С Эрстом, прежде всего с Эрстом. Это становилось все более и более очевидным. И разговор с телохранителем, на который намекала Ольга по телефону, состоялся, несомненно, во время их сегодняшней встречи. Сразу же, как только он закончился, она позвонила своему сообщнику, скорее даже, начальнику, чтобы отчитаться, и назначила ему свидание. О чем же таком важном болтали они с Эрстом? Охранник, не умолкая, говорил о своих профессиональных проблемах, о тревоге, которую он испытывает, когда глава государства появляется на публике, и что его особенно беспокоит – церемония бракосочетания на следующей неделе. Боже мой!..

В этом месте логическая цепь его размышлений оборвалась – на пороге бара появилась Ольга. Гор встал, наблюдая, как она приближается к нему. Ее тонкие с едва заметным изгибом губы смягчала нежная улыбка, лицо похорошело от необычайного блеска ее темных глаз, выражавших лишь удовольствие от предстоящего вечера со своим любовником.

VIII

Сидя на скамейке Люксембургского сада возле одной из расположенных по соседству с улицей Гинемер лужаек для любителей спокойного отдыха, Ольга Пулен жевала бутерброд, время от времени бросая хлебные крошки летающим вокруг воробьям. Посетителей в такой час в саду было немного.

Ближайшие скамейки пустовали. Несколько завсегдатаев этого уголка природы сохраняли между собой разумную дистанцию, словно соблюдая некую негласную договоренность.

Эта благостная мирная атмосфера не помешала Вервею дважды с нарочитой беспечностью обойти вокруг лужайки, прежде чем он решился сесть рядом с девушкой. Она притворялась, будто не обращает никакого внимания ни на подозрительные взгляды, которые он бросал по сторонам, ни на другие его конспиративные уловки. Она старалась выполнять полученные от шефа указания даже тогда, когда их наивность казалась ей очевидной. Ольга не испытывала никакого уважения к Вервею, ценя его ровно настолько, насколько он того заслуживал, но она решила использовать фанатизм этого дурака для осуществления своего замысла. Их сжигало одно общее чувство, оба они яростно ненавидели одного и того же человека. Причины ненависти были у каждого свои, но этого чувства оказалось достаточно для того, чтобы объединить их ради общего дела.

Ольга заставляла себя не смотреть в сторону Вервея, когда он садился на скамейку, и сохранять всю свою выдержку, чтобы, как всегда во время их встреч, разыгрывать вместе с ним одну и ту же комедию. Он начал с того, что несколько раз подмигнул ей, потом рискнул высказать несколько банальных замечаний о погоде, на которые она поначалу не отвечала, держа себя с холодной сдержанностью, как подобает женщине, к которой пристает незнакомец. Потом минут пять подобных маневров, казалось, принесли свои плоды, и она, похоже, смягчилась. Тогда Вервей немного придвинулся к ней, и они начали вполголоса вести беседу, во время которой он, не переставая, озирался по сторонам.

– Итак, значит, Эрст приходил вчера вечером. Речь шла о церемонии, и вы смогли услышать часть беседы.

– Я слышала почти все.

– Рассказывайте. Сначала – главное.

Ольга передала разговор двух друзей, выделяя, согласно пожеланиям Вервея, главное, – как будет проходить церемония бракосочетания президента, какие будут приняты меры безопасности и чего опасался охранник.

– Все совершенно ясно. Маларш хочет открыто продемонстрировать себя публике. Он будет позировать для фотографов, стоя в первом ряду у выхода из церкви. Это продлится несколько минут, и все это время охранники будут стоять в стороне. Мишень, в которую, по признанию самого Эрста, невозможно не попасть. С другой стороны, ответственные за безопасность президента лица никак не могут договориться о мерах, которые им следует принять, чтобы эту самую безопасность обеспечить. Такая удачная ситуация никогда больше не повторится.

Вервей слушал с важным видом, властно подняв бровь.

– Похоже, ситуация действительно очень благоприятная, – произнес он наконец. – А все-таки сказал Эрст что-нибудь по поводу того, какие конкретно меры они собираются принимать?

– Да. Будут взяты под строгое наблюдение все дома, расположенные на самой площади у церкви и в начале выходящей на нее улицы. Что касается других примыкающих улиц, то они займутся только фасадами домов, откуда видна паперть. В таком случае над той улицей, которая нас интересует, не будет никакого контроля. Она останется вне их поля зрения. Там ни из одного окна не видно церкви.

– Но зато ее хорошо видно со строительных лесов, – пробормотал Вервей, снова понизив голос и удостоверившись, что никто не может их услышать. – Я сам лично проверил это еще вчера.

– Ее видно со строительных лесов, и в этом наш шанс. Ни один полицейский не способен об этом догадаться.

– Это ваше мнение.

– Это мое мнение, и не забывайте о том, что за свою жизнь я научилась хорошо разбираться в полицейских, – с жесткостью в голосе возразила Ольга. – Все они одинаковы: скоты и дураки, которые выполняют приказы, не размышляя… Впрочем, – продолжала она уже другим тоном, – окончательный план, очевидно, был принят вчера вечером на совещании. Я узнаю о нем если не путем подслушивания, то от самого Гора. У Эрста нет от него секретов, а фотограф становится все более откровенным со мной. Вчера вечером он повторил все, что говорилось во время их беседы, и даже дополнил ее деталями, которые от меня ускользнули. Похоже, он с удовольствием рассуждает на эти темы. Его надо только подтолкнуть.

– Шлюха! – пробормотал сквозь зубы Марсиаль Гор.

Сидя на табурете в герметически, если не считать маленького отверстия, закрытом кузове грузовичка, припаркованного у Люксембургского сада на улице Гинемер, Гор уже минут пятнадцать смотрел в окуляр странного прибора, наведенного им на скамейку, занятую двумя сообщниками. Грузовичок одолжил ему один друг, техник телевидения. Обычно им пользовались для того, чтобы снимать сцены для телепередачи «Скрытой камерой», и Гор уже не впервые брал у него эту машину: из нее легко было сделать некоторые снимки, оставаясь при этом незамеченным. Но сегодня в ней скрывались не кинокамера и не фотоаппарат, а некое не менее бестактное, но значительно менее распространенное устройство.

Оно представляло собой металлический ящик в форме параллелепипеда размером с обычную пишущую машинку, со специальной воронкой, в передней части которой крепился оптический прицел. Воронка была не чем иным, как раструбом очень чувствительного микрофона, называемого некоторыми специалистами ультрачутким. В ящике находился мощный усилитель. Оптический прицел служил для того, чтобы точно навести раструб микрофона на рот говорящего, чьи слова хотелось услышать.

Этот прибор использовался практически только полицией и секретными службами, но старый Турнетт имел у себя один образец, который он приобрел, несмотря на его довольно высокую цену, потакая своей страсти коллекционера. С возрастом она у него превратилась в настоящую манию и распространялась теперь на всю снабженную какой-либо оптической системой технику, даже если она не имела отношения к фотографии. Утром старик одолжил прибор, удовлетворившись невнятным, брошенным вскользь объяснением Марсиаля, сказавшего, что ему, мол, нужен ультрачуткий микрофон для того, чтобы подготовить один сенсационный снимок. Турнетт, как и предполагал Гор, не мог устоять перед подобным аргументом. Он доверил ему свой «музейный экспонат», подробно объяснив, как им пользоваться, и присовокупив к этой не представлявшей никаких сложностей инструкции массу теоретических подробностей, которые Марсиалю были совершенно ни к чему.

Что его интересовало, так это хорошая слышимость, гарантированная, в принципе, на расстоянии до двухсот метров. Гор был совершенно уверен в том, что на практике расстояние будет вдвое меньшим. Так оно и оказалось, и он не пропустил ни одного слова заговорщиков, несмотря на все их старания не повышать голос.

– Шлюха! – повторил он. – Притом наивная. Она принимает меня за идиота.

Накануне вечером, во время ужина с Ольгой, он и в самом деле пересказал ей свою беседу с Эрстом, не упуская ни единой детали, но это вовсе не означало, что он простодушен. С готовностью пересказывая свой разговор с другом, он следил за ней, стараясь уловить признаки ее интереса и желания узнать побольше, желания, которое она прекрасно скрывала под видимым равнодушием, избегая задавать вопросы. Все шутки, которые Гор отпускал по поводу работы своего друга и его нынешнего беспокойства, были всего лишь пробными шарами, запускаемыми для того, чтобы попытаться краешком глаза уловить ее реакцию.

Ольга, несомненно, была хорошей лицедейкой, но на этот раз она опять перестаралась. Любая другая женщина проявила бы любопытство к его рассказу и постоянно требовала бы новых подробностей. Столь явная сдержанность, и Гор это понимал, как раз подтверждала ее повышенный интерес.

– Решено, – сказал наконец Вервей, красноречиво махнув рукой. – Это произойдет в следующую субботу, когда он будет позировать перед фотоаппаратом на паперти церкви. Через неделю Франция освободится от этого ничтожества.

Гор уловил оттенок беспокойства во взгляде и в голосе Ольги.

– А вы уверены, что не промахнетесь?

Вервей покровительственно посмотрел на нее и издал самодовольный смешок.

– Мое дорогое дитя, не забывайте о том, что меня долгое время считали одним из лучших снайперов, и будьте уверены, что я отнюдь не утратил форму. Я тренируюсь каждую неделю. С оптическим прицелом я на расстоянии в сто метров попаду в апельсин, а от наших строительных лесов до церковной паперти наберется не больше восьмидесяти.

– Сволочи! – пробормотал Марсиаль Гор, сжимая пальцами свой аппарат.

Впрочем, этот возглас лишь в малой степени выражал его возмущение. На самом деле он был ошеломлен. Потрясение, испытанное им оттого, что он раскрыл столь обстоятельно продуманный заговор на основании лишь своих смутных подозрений, взяло верх над всеми остальными чувствами.

– Это произойдет в субботу, – убежденно повторил Вервей, – если только мы не получим новых сведений, которые заставят нас изменить дату операции… Вы решили помогать мне до конца?

– До конца.

– Рабочих, занятых ремонтом фасада, в субботу не будет. Маларш потребовал, чтобы этот день на всех предприятиях объявили выходным. Да и владелец дома подтвердил мне это. Рабочие уйдут накануне в шесть часов. И тогда же, вечером, вы должны будете принести винтовку. Женщина привлекает меньше внимания. В разобранном виде она занимает очень мало места, а я к тому же предусмотрел для нее такую упаковку, в которой она станет совсем незаметной. Так что не бойтесь.

– Я и не боюсь.

– Отлично. Я тщательно изучил маршрут, по которому смогу уйти. После операции вы будете ждать меня в машине, довольно далеко от церкви, в том месте, которое я вам укажу.