Если они тов. Шеховцова считают сталинцем — противником перестройки номер два вслед за Ниной Андреевой, то меня после всего происшедшего считайте сталинцем номер три, а всего скорее — под номером миллионным».
В 1937 году погиб мой дядя, который был арестован не знаю за что. Потом арестовали моего 16-летнего брата как врага народа. Я твердо уверена, что т. Сталин здесь совершенно ни при чем. Разве мог он знать, что какой-то дурак-следователь объявил моего брата врагом народа? Конечно, нет! Я лично написала письмо т. Сталину и бросила его в почтовый вагон. Вскоре все изменилось. Если раньше следователь не хотел разговаривать с моей матерью, то теперь уже совершенно другим тоном сказал, что они разобрались, и скоро мой браг придет домой. И действительно, он вернулся и сразу же пошел добровольцем на фронт. Вступил в партию и всю жизнь был политработником в армии. Он никогда не говорил чего-либо плохого о Сталине, напротив — все время восхищался его аналитическим умом, скромностью и умением руководить страной.
Если Вам не трудно, вышлите мне материалы о Сталине. Я клянусь их переписать и тут же возвратить Вам. Если Вам известно что-либо о внуках т. Сталина, сообщите, пожалуйста. Очень хочу быть Вам полезной в Вашей борьбе за очищение личности т. Сталина. Я горжусь Вами. Вы доказали, как были воспитаны в наше время люди, патриотизм и преданность делу Ленина — Сталина».
Я не знаком с кодексом законов и не берусь судить о приговоре суда, но признать законной дискриминацию одной стороны и попустительство другой стороне — не могу. Истина, справедливость и порядочность вопиют о защите в любом случае — прав ли я в своих обвинениях Свердловского суда г. Москвы по иску т. Шеховцова или не прав — необходимо по телевидению, в столь же удобное для массового зрителя время, как это было 22.11.88 г., по первой программе беспристрастному юристу прокомментировать каждое выступление ответчиков и их защитников, где они говорили не по существу иска, и каждый случай затыкания рта истцу, когда он пытался ослабить пропагандистский напор ответчиков, игравших на чувствах специально собранной в суде аудитории их единомышленников.
Если весь этот фарс возможен на глазах многих миллионов людей, то нетрудно догадаться, сколь „справедливо“ ведутся судебные процессы сегодня, в пору декларированной каждому дому справедливости, если процесс идет без такой аудитории. Я еще раз уточняю свою позицию: я не подвергаю сомнению приговор Свердловского райсуда г. Москвы, но я, и думаю, что не один я, хочу знать — почему сегодня суды продолжают быть пристрастны к тем, кто не угоден властям? Пристрастны, увы, со знаком минус…»
Много о Вас слышал. Смотрел „спектакль“ по телевизору, когда Вам не давали сказать слова, а мерзавцам, подлецам и проституткам типа Адамовича суд представлял неограниченное время для их предательской болтовни. Восхищен Вашим умом, мужеством и большевистско-ленинской стойкостью. Есть еще на Руси храбрые люди. Со всеми Вашими доводами я полностью согласен и целиком Вас поддерживаю. Не сгибайтесь перед цепными псами типа Адамовича и других подонков и перерожденцев. Они способны лаять на всех, на кого перстом укажут… Желаю хорошо встретить День Победы, мы с Вами на этот счет имеем особое право».
Смотрел по телевидению процесс с вашим участием и хочу Вас поздравить с победой. Хотя иск был отклонен судом, я считаю Вас победителем. Достаточно вспомнить заключительный момент, когда гр. Адамович бросился с рукопожатием фотографироваться „на память“ вместе с Вами (своим „идейным противником“). Какое лицемерие! В этом жесте я увидел не что иное, как желание застраховаться к тому времени, когда восторжествуют идеи Ленина — Сталина, и ему, Адамовичу, придется сполна ответить за клевету. Тогда-то ему и понадобится эта фотография как свидетельство „давней дружбы“ со сталинистами. Боязнь торжества справедливости была очевидна и в выступлениях остальных ответчиков и свидетелей (лжесвидетелей). Отвращение вызвало поведение публики, явно подобранной из отщепенцев, ни в коей мере не представляющих трудящихся страны, советского народа. Ваше, Иван Тимофеевич, самообладание при всем этом вызвало у меня чувство глубокого вдохновения. Разрешите пожать вашу мужественную руку».
Никто нам не навязывал любовь к Сталину, она родилась сама. Его мужество, скромность, подтянутость, уместная строгость рождали любовь к нему… Правда умерла вместе со Сталиным, а люди ее до сих пор ищут. Все правители после Сталина только и знают, что ездить по разным странам, да с трибуны кричать красивые слова, а на деле нет ничего — одно пустозвонство. Вот и довели страну до стадии полного развала, а теперь на Сталина все перекладывают. Какую молодежь воспитали? Комсомол ее уже не интересует, а как бы побольше денег заработать, причем не трудом, а легким способом.
Что нам внушать: Сталин плохой, — когда мы жили при Сталине и знаем, кто хороший и кто плохой. А если бы сейчас было, как при Сталине, народ, который не видит светлого будущего, воскрес бы. А такие, как Адамович, выступают только ради своего положения, а перевернется жизнь завтра — и они перевернутся. А Шеховцов — настоящий патриот, и его надо ценить и гордиться такими, как он, что есть еще такие люди в эти времена. И пусть оставят в покое дорогого и любимого нашего вождя товарища Сталина. И я полностью поддерживаю инициативу Шеховцова и присоединяюсь к нему.»
…Это было похоже не на суд, а на спектакль. Судья все время одергивала истца. Пение в унисон с ответчиками свидетелей и судьи не делает чести правосудию. Сценарий был хорош…
Прошу переслать мое письмо Шеховцову в знак солидарности с ним, хотя не очень верю, почти убеждена, что этого не сделаете, но все-таки вкладываю конверт». (Не переслали).
Видели по телевизору, как Вы, Иван Тимофеевич, выступали в суде, отстаивая историческую правду о И. В. Сталине, защищая ее от адамовичей и ему подобных. Мы очень благодарны и признательны Вам за нелегкий труд и мудрость. Целиком и полностью согласны с Вами, в каждом Вашем слове — правда, истина».
Казалось бы, все ясно: Вы, Иван Тимофеевич, прибегая к помощи нашего праведного суда, предъявили личный иск по строго очерченному вопросу и конкретным лицам и организациям. Но во что было превращено судебное разбирательство? На мой взгляд — в жалкий фарс, в очередное топтание Сталина и нашей истории в стиле момента.
Само разбирательство шло при вопиющих нарушениях: „не замеченная“ судьей открытая дверь в коридор, где стояли свидетели, многократные и шумные (как в театре) аплодисменты, видимо, специально подобранной публики после выступления Адамовича и его друзей, не пресеченные судьей; оскорбительные выпады в Ваш адрес свидетелей, милостиво разрешенные судьей.
Судья несколько раз прерывала Ваше выступление ссылками на то, что Вы якобы отклоняетесь от сути иска, и в то же время предоставила ответчику и его друзьям-свидетелям говорить сколько угодно и о чем угодно, и „все о нем“, и ничего — по существу дела. Сам Адамович вместо ответа на конкретно поставленные вопросы рассказал суду об одном оригинальном способе отмщения Сталину (Адамович, видимо, долго и упорно тренировался на снегу, прежде чем решился обнародовать этот способ).
Я думаю, что все, кто в этот вечер смотрел передачу, могли наглядно познакомиться с нравами, царящими в среде новых правдоискателей: Ваше сугубо личное письмо, адресованное одному писателю, вдруг оказалось у его дружка, который, нимало не смущаясь, по-своему использовал содержание письма (а это он умеет!) в своей очередной публикации. И после этого можно громогласно призывать к порядочности, правде, очищению? Уважаемый Иван Тимофеевич! Я считаю, что несмотря на отрицательное решение суда по Вашему иску (а иного, глядя на этот процесс со стороны, не следовало и ожидать), моральную победу одержали Вы — сдержанный и мужественный человек, не побоявшийся сказать трудные сейчас слова в свою защиту, в защиту нашей истории. Хотелось бы только сказать Вам вот что: поберегите себя».
Для вас уйма работы: помогать людям делать перестройку и тем самым — нашему руководству. А вы занялись историей 50-летней давности. Читая газеты и журналы, обратил внимание, что самые рьяные перестройщики (на бумаге) — это Адамович и Коротич. Пора бы перестать гоняться за сенсациями и заняться делом. Вот Вы, Адамович, на суде сказали, что, когда Сталин умер, все зеки в лагерях кидали вверх шапки. Но Вы же не видели. А я вот видел: когда Сталина хоронили, люди буквально плакали. Вы упомянули о списках, подписанных Сталиным. Кто их видел и почему не предъявляют их народу? Нас уже немного осталось. Подождите еще малость — тогда и судите нас. Желаю Вам заняться делом».
Вы сказали, что когда умер Сталин, то десять миллионов взметнули шапки вверх. Но почему-то не сказали, что 170 миллионов теряли сознание и обливались слезами. Да еще какими слезами. Больше таких слез не будет ни за одним деятелем партии… Мне было тогда 9 лет, но я наряду со всеми очень сильно переживала смерть И. В. Сталина. Никто мне не долбил в голову, что это Сталин, Сталин, как вы выражались. Просто в моем детском уме было понятие, что это конец. И, по-моему, так оно и есть.
Все, что было достигнуто, — было достигнуто в те годы. После своей смерти он оставил все. Ведь все решения выносил не Сталин, а съезд. Значит, вы оскорбляете тех людей, которые принимали участие в работе тех съездов. Выходит, они враги народа, а репрессированные — друзья. Но я ни одного из детей репрессированных не встретила, чтобы они были трактористами или доярками. Все они занимают высокие должности или доктора наук. Да и живут не в каком-нибудь захолустье, а в Москве.
Я думаю, если бы у власти сейчас стоял такой человек, как Сталин, не было бы бессмысленных песен, кинофильмов, бездарных писателей, пишущих никому не нужные произведения… Так что товарищ Шеховцов прав в отношении Сталина. Сталин не покинул Москву, когда немцы были совсем рядом. Если бы он был преступником и врагом народа, как вы, да и другие его охарактеризовывают, ему ничего не стоило бы сдать Москву. Человека, который освободил Европу от фашизма, смешали с грязью. Не позор ли это? Да, товарищ Адамович, искусство руководства — серьезное дело. Не каждому это дано. Сталину это удалось. После него это еще никому пока не удалось. В 1937 году моя семья пострадала от репрессий. Но, несмотря на это, я никогда не слышала ни от кого плохого о Сталине… Так что подумайте об этих словах, товарищ Адамович. И вы должны извиниться перед Шеховцовым».
Я участник обороны Сталинграда. Мы наизусть выучили обращение Сталина к войскам: „Ни шагу назад!“ Мы в день отражали по несколько танковых атак и не отступили. Мы ему верили… Не было бы Сталина — нечего перестраивать. Те, кто бросал шапки после смерти Сталина, — это они засыпали песок в баки тракторов, ломали магнето, раскручивали плуги, стреляли лошадей. Крокодиловы слезы проливают многие недобитки того времени.
Вам не дорого наше прошлое, на вас не гнили гимнастерки в окопах, у вас не сочилась кровь из мозолей. Вам все чуждо. У Вас нет боли за наше прошлое. Вы грязными сапогами топчете то, что вас взрастило, дало образование, но так и не сделало людьми. Стать человеком, именно человеком, — сложно, а кричать, что я человек, — пошло.
Мог бы вступить в более конкретную полемику, но контузия и ранения мешают. Мы шли вперед и были, поверьте, счастливы. Счастливы первым полетом Чкалова, Днепрогэсом, Магниткой, первым трактором, нашей Победой. Вам этого не понять. Это надо пережить».
Самое главное, что, манипулируя читательской почтой, пресса создает ажиотаж общественного мнения. Тем самым убеждает, что таких, как Вы, единицы. Видимо, поэтому везде и отклоняли Ваш иск… Как это удалось Вам — заставить выслушать себя, — удивляюсь.
Я библиотекарь. У меня почти каждый день стихийно возникают дискуссии. Говорили мы и о судебном заседании, на котором был отклонен Ваш иск. И о том, что справедливости ради нужно было показать второе судебное заседание, где аудитория была на Вашей стороне. А ведь не показали! Узнала я из „Советской культуры“ об этом. И написала в эту газету, что даже в публикации материалов об этом суде тенденциозный подход. Опубликовали речь адвоката. А почему не речь Шеховцова? Почему второе судебное заседание не было показано по телевидению? Такие вопросы я им задала. И еще написала: „Не считайте нас дураками, относя Андрееву и Шеховцова к противникам перестройки. Кто позволил Вам присваивать себе монополию определять степень нашей приверженности перестройке? Кто Вы такие? Почему мы о Вас раньше не слыхали?“
Мой отец в 1937 году был репрессирован. Но он никогда ни с кем не сводил счетов, а стоял выше личных обид. Воевал, всегда честно трудился. Ничего чужого никогда не присвоил и нас этому не учил. И что же, такие люди — противники перестройки?
…А я все равно кривить душой не буду. Когда провожу экскурсии в колхозном музее, рассказываю о том, что наши колхозницы в годы войны собрали из личных сбережений 170 тысяч рублей на танковую колонну „Калининец“, за что получили благодарность от Верховного Главнокомандующего Сталина, чем очень гордятся. Ну, что я могу сказать, если они действительно получили письмо от Сталина, а не от Хрущева? Историю переврать нельзя. У многих старых колхозников бережно хранятся почетные грамоты с портретом Сталина за успехи в труде. Висят и в домах его портреты, в том числе и в доме моего отца, пережившего репрессии. Он с 1929 по 1986 год (исключая годы пребывания в лагере и годы войны) проработал председателем колхоза. Стоял у истоков коллективизации, знает, что и как было на самом деле.
Один мой читатель (средних лет) недавно наотрез отказался брать из библиотеки литературу, в которой плохо пишут о Сталине. Он сказал так: „Я уважаю этого человека за то, что именно при нем наша страна многого достигла и фашиста победила. А ошибки есть у всех“.
Многие читатели говорят мне, что им не нравится, как и под каким уклоном идет „развенчивание Сталина“, не нравится смакование наших трагедий, тенденциозность подхода к освещению нашей истории.
Я считаю, что, если руководитель любого ранга начинает свою деятельность с низвержения авторитета своего предшественника, он ничего не добьется. Горбачев поступает хитро. Сам как будто этим не занимается (
К тому же, я думаю, многие наши руководители завидуют фанатичной преданности народа Сталину. Им этого не видать!»
Вот так под влиянием отца и матери я и воспитывался. Пишу об этом потому, что не мог принять однозначно на веру то, что Хрущев преподнес нам о Сталине. Не мог, потому что Хрущев говорил о миллионах репрессированных (сейчас договорились о 60–80 млн.). А у меня никого ни среди родственников, ни среди друзей не было репрессированных. Я учился в трех школах и там ни от кого не слышал о репрессированных родителях и родственниках. Вот так, усомнившись в „правде“ Хрущева, я решил вступить в партию и начал собирать материалы о нашей истории для разоблачения фальсификаторов. Тогда антисталинская кампания не могла стать мощной, потому что в 60-е годы публиковались мемуары военачальников, партийных и государственных работников, хорошо знавших Сталина.
Нынешняя антисталинская кампания санкционирована не столько гласностью, сколько партийным аппаратом. Цель — отвлечь народ от дел насущных, свалить на И. В. Сталина потрясающие промахи последних 30–35 лет. Писатель Глинка договорился до того, что блокаду Ленинграда Сталин устроил специально, чтобы погубить ленинградцев. До такого бреда можно было договориться только при попустительстве власть имущих. В такой обстановке очень трудно отстаивать свои позиции. К тому же у нас на заводе партком стоит на антисталинских позициях и даже устроил диспут на тему „Можно ли Сталина считать коммунистом?“
Вот так, облив Сталина грязью, Хрущев почему-то нигде не опубликовал признания, которое он сделал драматургу Шатрову (по свидетельству последнего) о том, что у него руки по локоть в крови. И родственники его молчат об этом, совершенно опуская в своих публикациях, сколько „врагов народа“ помог ликвидировать „Наш Никита Сергеевич“, входя в 1937 году в „тройку“ в Москве, а затем на Украине.
Про Брежнева говорить не хочется. Помните, как он поучал молодых: да что вы мне говорите, знаю я вас, студентов, сам был таким — бывало, разгружаем вагоны, — два мешка на машину, один себе…
Недавно Горбачев разоткровенничался перед молодежью: „…Когда я в ЦК возглавлял сельское хозяйство…“ Так вот, оказывается, кто его развалил. Вот такие параллели на фоне очернительства. Тридцать пять лет нет человека, а на него все валят и валят и свои, и чужие ошибки.
…Итак, с волнением сидел я у экрана 22 ноября, ожидая демонстрации фильма „Очищение“. И странное дело: и окружающие вас враги, злобно выкрикивающие с места, и предвзятый судья, и трио Адамович — Поликарпов — Карякин выглядели на Вашем фоне неубедительно, я бы сказал, бледно. Телевидение смонтировало кадры, как им вздумается. Вспомните хотя бы Ваш ответ в перерыве на вопрос: были ли репрессированы Ваши родственники? — Да, были раскулачены и высланы. А потом, после статьи Сталина „Головокружение от успехов“ они были возвращены как необоснованно раскулаченные, — телевидение умолчало — ваш ответ был оборван.
Этим клеветникам, выросшим, воспитывавшимся и защищавшим диссертации в период хрущевско-брежневского морально-нравственного падения, не понять, как это т. Сталин не вызволил любой ценой из плена своего сына. „Какая жестокость“, — восклицал Хрущев на XXII съезде, приведя этот пример. Им не понять, руководители сталинской школы для своих детей предоставляли только одну привилегию — возможность идти на фронт, а не пристраивали своих сынков в министерства и ведомства, создавая им режим наибольшего благоприятствования.
…Самоуверенность Ваших противников была посрамлена. Вы тактически грамотно построили свою позицию, и если не выиграли дело, то отнюдь не проиграли морально. Что нового предложили Адамович — Поликарпов — Карякин? Да ничего. Обо всем, что они говорили в суде, пресса уже писала — от газет до „Огонька“ и „толстых“ журналов. А вот Ваша позиция впервые благодаря суду увидела свет, и миллионы советских людей, да и не только советских, увидели и услышали, что эта позиция еще серьезнее и тверже, чем позиция Н. Андреевой. Районный суд (особенно в связи с их ошибкой — показал его по телевидению) — Ваша Победа! Поздравляю от всей души — это действительно большое гражданское мужество!
Жаль, что не знал о вас раньше, а то выслал бы интервью с К. Т. Мазуровым („Комсомольская правда“, 09.09.87 г.), которое многими осталось не замеченным. Там приводится такой факт. Из Германии начал поступать угнанный туда фашистами скот. На одну из станций в Белоруссии прибыло четыре эшелона скота. Что делать с коровами — кормов нет, разместить их негде, скоро зима. Руководители Белоруссии приняли решение раздать их людям с тем, чтобы они сохранили коровушек и весной отдали в колхозы. Секретаря ЦК Белоруссии вызвали в Москву: как смел государственный скот передавать в частные руки? Выслушав доводы Пономаренко, Сталин сказал: „Правильное решение!“ — и тем самым прекратил все споры. Надо ли говорить, чем было для Белоруссии такое решение вопроса, — закончил К. Т. Мазуров. А Адамович талдычит: „Сталин уничтожил мой народ“.
Свое письмо хочу закончить пожеланиями успеха в Вашей благородной и трудной борьбе с ползучей контрреволюцией, в какие бы одежды она ни рядилась: в белый саван „Мемориала“ или одежду Фемиды с сорванной с бесстыжих глаз повязкой. Пусть это письмо будет небольшой для Вас поддержкой».
После этого грязного фарса и у детей ослабла вера в добро и справедливость. А понятие порядочности им вообще очень трудно сейчас объяснить. Вы очень, очень глубоко правы насчет оригинальной роли русской интеллигенции (об этом было мое письмо. —
Об одном ты сказал правильно — что не разбираешься в юриспруденции. Тогда почему суешь нос в то, в чем не разбираешься? Если имеешь обоснованные претензии к конкретным личностям, то к ним их и адресуй, а не клевещи на всех огульно. Мы побольше тебя пролили кровушки на войне и после нее — от различных бандитов и других преступников.
Вижу, ты еще далек от истинного понимания многих жизненных событий. Попробуй, например, окунуться в такое событие, как наше вооруженное вмешательство в дела Афганистана, и найти виновных в гибели афганцев и наших парней. Кто сейчас продолжает это вмешательство? Не станешь. Не хватит мужества, смелости. Побоишься потерять писательскую деятельность и директорское кресло, за которое хорошо платят. Истинный литератор, гуманист, борец за нравственность и справедливость молчать не будет. А тебя не слышно! Попробуй, и обретешь признание и авторитет. Ковыряться же в давно минувших и всем известных фактах — это малостоящее дело. Стоило бы аналогичные реплики бросить и в адрес твоих дружков, вроде Поликарпова и других, выступавших в суде в качестве свидетелей. Они заслуживают этого. Не оставлю я в покое и судью, которая показала свое пристрастие, нарушала нормы судоговорения, за что должна ответить».
Так разве Сталин виноват в том, что это происходит? Я не была сталинисткой, спокойно относилась к имени Сталина. Защищать его стала после того, как его стали безмерно характеризовать только черной краской. Все чрезмерное вызывает обратную реакцию. Кампания против Сталина уже вызывает отвращение и, как ни странно, увеличивает число его сторонников… Я боюсь за будущее всей страны. А Шеховцовым И. Т. я восхищаюсь, как восхищаюсь и Андреевой Н. А. Плыть по течению выгодно и удобно, против течения — трудно и опасно. Конечно, избравших второй путь меньше. После суда над Сталиным его сторонников стало больше».
Шеховцов работал в прокуратуре при Сталине. И я больше чем уверен, что он тоже замешан в тех грязных делах. С ним еще надо разобраться. Но меня больше всего расстроил и возмутил сам суд. Судья постоянно подыгрывала в пользу газеты. Шеховцову постоянно рот затыкали, а тем, кто был против него, давали наговориться вволю. Адамович даже начал анекдоты рассказывать. Он так разговорился, что у него с правой стороны на губах пена появилась, а судья не соизволила даже его приостановить. Это был не суд, а настоящее судилище над истцом. Больше всего это походило на спектакль, подготовленный заранее, и итог его был известен еще до его начала».
Весь мощный арсенал клеветы и подтасовок был направлен на И. В. Сталина, потому что он олицетворял верность социализму. Ведь не было ни одной крупинки попытки установить истину, исследовать то время, чтобы разобраться в происходивших тогда событиях. Надо было выдернуть стержень из социалистического строя, дискредитировать его, уничтожить Сталина как личность, как олицетворение социализма, как опору прогрессивных сил, — а потом все остальное рассыплется само собой, — что мы и имеем в настоящее время.
Что делать, как поступить, подскажите, дорогой Иван Тимофеевич?
…Знаете, ваше письмо было как глоток чистого воздуха, как забрезживший свет в конце тоннеля. Читала ваше письмо и перечитывала много раз. Радость и гордость за людей, решивших почтить память Сталина в день 110-летия со дня его рождения. Как мне хотелось быть там в эти минуты».
Уважаемый товарищ Шеховцов! На суде Вы были без свидетелей. Вашими свидетелями были миллионы телезрителей нашего поколения… Если бы меня спросили о репрессиях при Сталине, я рассказала бы следующее. На моего дядю, набожного человека, не хотевшего вступать в колхоз, соседи написали анонимку в НКВД, что он является немецким шпионом. Год отсидел дядя. Мужа моей тетки, секретаря райкома партии, судили за то, что вся неубранная пшеница (из-за ранней зимы) оказалась под снегом. Он несколько раз писал в ЦК, доказывая свою невиновность, и в конце концов его освободили. На радостях тетка показала письмо, где ей сообщали о невиновности ее мужа. Это письмо было подписано Сталиным! Разве Сталин писал анонимки и приклеивал ярлыки «врагов народа»?
В день смерти Сталина сотни тысяч людей в Ташкенте шли к скверу Революции, где стоял памятник Сталину, шли с венками из живых цветов. А Адамовичу сказали, что где-то кричали «умер людоед»… С кем бы я ни разговаривала, все — и молодежь, и люди постарше — не приемлют опорочивания Сталина. Некоторые молодые люди говорят, что вся эта свистопляска в прессе надоела и привела к тому, что люди, не знавшие Сталина, то есть не жившие в те годы, стали его уважать. Люди поняли, что если бы Сталин был заурядным человеком, о нем и писали бы мало.
Вся страна от мала до велика скорбела по поводу кончины Сталина. Это было не по подсказке сверху, а из глубины души шла боль всего многомиллионного советского народа. И если кто-то бросал шапки в воздух, так это были полицаи, власовцы, дезертиры и прочая нечисть.
Мой отец был директором крупного завода в Омске. Беда не обошла нашу семью. В 1937 году отца арестовали. Почему я вам пишу об этом? После реабилитации (это было еще до войны) его восстановили в партии, возвратили орден, получил персональную пенсию, стал почетным гражданином города Белая Церковь. И когда можно было в полный голос говорить о культе личности, я никогда в семье ничего не слышал оскорбительного в адрес И. В. Сталина. Отец всегда оставался патриотом Родины, чему учил и нас, детей».
Оставьте в покое Сталина, гр. Алесь, займитесь делом, ходите больше работать на овощную базу, это будет полезней. Да, есть люди, злые на Сталина. Но когда узнаешь, почему они злые, — оказывается, это бывшие раскулаченные. Я с Вами, тов. Шеховцов, и нас очень много».
У меня к вам единственная просьба, если вы не боитесь, что у И. Т. Шеховцова и Н. Андреевой есть союзники и единомышленники. Только не надо лгать, что вы не знаете их домашних адресов. Прощу сообщить мне домашний адрес т. Шеховцова И. Т. или Андреевой Нины (отчества я не знаю). Или, если это вас не затруднит и не напугает, перешлите мое письмо т. Шеховцову И. Т. А то ведь вы можете перепугаться, что у т. Шеховцова появится еще один союзник». (Не сообщили, не переслали. Письмо это я взял на ЦТ из многих тысяч оставшихся безответными писем. —
Вот о чем он писал. «Вы приобрели много союзников. И если бы люди знали ваш адрес, вы получили бы массу писем. У меня есть 12-летняя дочь. Я ее воспитываю так, чтобы она знала правду о Сталине. Я с товарищами собираю подписи под письмом в защиту Сталина, подпишут его около 30 человек. Мы бы хотели, чтобы Вы от имени нашей группы вели защиту т. Сталина Иосифа Виссарионовича, если подонки организуют суд над ним. Для этого мы решили оформить доверенность на ваше имя, заверенную у нотариуса, на право ведения дела в защиту Сталина как в народном суде, так и на суде общественном».
Хорошо теперь, через 70 лет, рассуждать об ошибках других, попробовали бы в то время руководить государством. Сколько испытаний нам выпало, а ведь все вынесли и, я считаю, потому, что с народом был т. Сталин. Народ верил в его мудрость, и эта вера была верой в победу. Разве мало усилий приложили такие искатели „правды“, как Адамович и Карякин для того, чтобы очернить прошлое нашей страны. Сегодня разговоры о фильме „Очищение“. И все люди нашего поколения на стороне И.Т Шеховцова. Хотя в зале суда он оказался (не случайно, конечно) один в своих убеждениях, правда на его стороне. В зале суда была в основном молодежь, которая яростно набросилась на Шеховцова. Но что она знает о времени, в котором не жила? Она знает только то, чего начиталась в газетах и насмотрелась по телевидению.
Адамович сказал, что Сталин развалил сельское хозяйство. Мы всю жизнь прожили в деревне и лучше знаем, кто это сделал. Это сделал Хрущев, когда перевел колхозы в совхозы, когда был ликвидирован личный скот колхозников, распаханы луга и пастбища, а скот оставлен без кормов. Через пять лет после войны мы вдоволь ели хлеб, а в шестидесятых годах с вечера занимали за ним очередь. И пусть хоть что говорят о Сталине, а мы помним его заслуги и будем рассказывать о них молодежи. А Ивану Тимофеевичу огромное спасибо за ту правду, которую он не побоялся сказать во всеуслышание. И низкий поклон ему».