Помоги проекту - поделись книгой:
Прикрыв за собой калитку, Карианна в тишине синей ночи отправилась восвояси.
2
— Надо же, не боится одна возвращаться ночью домой, — сказал кто-то рядом, на тротуаре.
Карианна вздрогнула, потом разглядела, кто это, и, насупившись, стиснув зубы, продолжала идти вперед.
— Ах, как торопится, — продолжал голос, вздохнув. — Но от меня, сама знаешь, отделаться нелегко.
— Хотя и возможно, — подхватила Карианна. — Я уже много лет не видела твоей мерзкой рожи.
— Ты просто держалась в рамках, — закивали ей с тротуара. — Только за все нужно платить. И тебе это прекрасно известно.
— Подумаешь, стишок! — отозвалась Карианна. — Стоит ли поднимать шум из-за такой ерунды?
— Уговор дороже денег, — заметил он. — Можешь по крайней мере уделить мне несколько минут для беседы.
Они уже вошли в парк, и Карианна остановилась под фонарем и посмотрела вниз, на того, с кем разговаривала.
— Тогда давай побудем здесь, на свету.
— Неужели боишься темноты? — спросил он. — А ведь, кажется, ты из тех, что умеют отбиваться руками и ногами.
— Я приберегаю такие меры на крайний случай, — сказала она и села на траву.
— Ну и ладно, — покладисто проговорил он. — Здесь так здесь. Ясно, что ты предпочитаешь не тащить меня домой к своему хахалю.
Он стоял перед Карианной, косматый и сгорбленный, росточком ей до колен, и сверкал своими желтыми глазами, похожими на две золотые монетки. От него исходил специфический запах, она не могла разобрать какой.
— Ты даже не понимаешь, что натворила в этот раз, — сказал он и, задрав ногу, почесал подошву.
Карианна никогда не видела его обутым.
— Ничего я такого не натворила, — отвечала она. — Подумаешь, ушла пораньше из гостей. Что тут такого?
— Ты заколдовала четырех Мовинкелов, одного Лёве, одну Стеен и одного Магнуса, заманила их души в гору Пиннерудберга, — объяснил он.
— Магнуса? — удивилась она. — Я про Бьёрна ничего не говорила.
— Одно дело — говорила, а другое — думала, — сказал он. — Чем же они тебе не угодили, эти Мовинкелы? И разве это честно-благородно — оставить их до конца жизни мыкаться без души?
— Невелика беда, — заметила Карианна. — Она им была только в тягость.
— Очень возможно, — согласился он. — Но как бы у тебя ни болели зубы, это не значит, что они тебе никогда больше не пригодятся. А в Пиннерудберге от этих семи душ никакого проку.
— Зато и вреда тоже никакого, — отвечала она.
— Ну что ты такое говоришь, — вздохнул он, усаживаясь напротив Карианны по-турецки. — Если у тебя потерялась душа, ты будешь всю жизнь не находить себе места и, сам того не ведая, искать ее.
— Что-что, а это я испытала на собственной шкуре, — сказала Карианна. — Только Лёве и Мовинкелы сделаны из другого теста, они не такие чувствительные.
— Ну конечно, одна ты у нас особенная, а у других, ты считаешь, и кровь не пойдет, если они порежутся.
— Все себя считают особенными, — отозвалась Карианна. — А вообще что с тобой сегодня? Раньше ты не отличался такой щепетильностью.
— Семь душ есть семь душ, — сказал он. — Слишком за многое придется платить.
— Да не семь их было, — возразила она. — Про Бьёрна я ничего не говорила.
— Не говорила так не говорила, — раздраженно пробурчал он. — Значит, скоро скажешь.
— Типун тебе на язык! Я и не думала колдовать про него!
— Ах, я забыл, ты же собираешься за него замуж, — съязвил гном. — Плодить крошек магнусов, не так ли?
— Так это или не так, только с Бьёрном никакой ворожбы не требуется, — сказала она. — Мы оба взрослые, самостоятельные люди.
— Это тебе так кажется, — отозвался чертенок. — А если ты от него съедешь, что будет тогда?
— А что будет? — повторила она. — Ничего не будет. Неужели он вдруг переменится? Мое отношение к себе он и теперь знает. А друзьями мы в любом случае останемся.
— Нет, ты явно не в себе. Ни одна здравомыслящая девушка не стала бы упускать Бьёрна Магнуса.
— Я не стремлюсь в архитекторши, — сказала Карианна.
— Добро бы речь шла только о деньгах, — продолжал бесенок. — В архитекторши, не в архитекторши! Не ты ли собиралась стать дизайнером по интерьеру? Кажется, вы договаривались о чем-то в этом роде? И крышу над головой не мешает иметь… Ну ладно, я сейчас не об этом. Я о любви Тебе нужно хорошенько все взвесить, Карианна.
— О любви… А кому придется расплачиваться за эту любовь?
— Расплачиваться так или иначе приходится всем. А тут тебе идет в руки первоклассный товар… Бьёрн же и красавец, и обходительный, и умница, если верить тому, что о нем рассказывают. Где ты, спрашивается, найдешь себе лучшую пару?
— А я думала, ты про любовь…
— И про любовь тоже, — радостно подхватил гном.
— Это получается не любовь, а сделка.
— Но ты все-таки веришь в любовь.
— Во что я верю, а во что нет — это мое личное дело, — отвечала Карианна. — Но я достаточно пожила на свете, чтобы понять: люди боятся называть вещи своими именами. Сделка — это одно, а любовь — это нечто совсем другое.
— А ведь ты была влюблена в Бьёрна Магнуса, — лукаво заметил гном.
— Много ты знаешь!
— И влюблена не за его квартиру, и не за его жалованье, — продолжал он. — И не за его смазливую физиономию, от которой прочие девицы ложатся штабелями. И не потому, что он добрый и хороший, а тебе хотелось уюта и стабильности. Это я тоже знаю.
— Тогда ты знаешь больше Бьёрна, — вставила она.
— И не за любовные игры, хотя в постели с ним тебе было неплохо, — не унимался чертенок. — Бьёрн ведь, прямо скажем, завидный любовник.
— Прикуси язык и оставь меня в покое.
— За все нужно платить, — сказал гном. — Ты от меня не отделаешься, пока не выслушаешь до конца.
— Ну хорошо, я не буду переезжать к Мимми. Я буду по-прежнему жить у Бьёрна и выйду за него замуж. Доволен?
— Что значит доволен? Это ж не я пойду за него замуж.
— Скажи спасибо, что не ты!
— Спасибо. — Он улыбнулся ей и безо всякого стеснения почесал у себя в паху.
— Впрочем, о замужестве говорить пока рано, — прибавила Карианна. — Сначала мне надо забеременеть, а с этим, похоже, дело затягивается.
— Ага! — засмеялся он. — Ты надеешься выведать у меня тайну, скрывающуюся в твоей плоти и крови?
— Коль скоро ты видишь людей насквозь, то наверняка знаешь и это.
— Конечно. И могу поделиться с тобой, потому что никакого секрета тут нет, да ты и сама догадываешься. Тебе больше не носить ребенка во чреве, ни в этом году, ни в будущем, ни когда-либо еще. У тебя непроходимость маточных труб из-за рубцов, а рубцы эти остались после болезни, которую ты приобрела в давние времена, когда гуляла в городе с каждым встречным-поперечным.
— Непроходимость от спирали, а не от гульбы, — возразила она.
— Что в лоб, что по лбу. Так или иначе, за все нужно платить.
— Однако ты дорого берешь, — горько призналась она. — Хоть бы предупредил, во что это мне обойдется!
— Если бы я предупредил, у нас с тобой не было бы никакой коммерции.
— Ну пожалуйста, одного ребеночка! — попыталась уговорить Карианна. — Только одного…
— Одного ты уже получила, — сказал гном. — А если вы с Бьёрном поженитесь, глядишь, можете со временем кого-нибудь усыновить.
— Заткнись, нежить проклятая!
— Благое ведь дело, сама знаешь, — заметил бесенок, — взять в дом сиротку, без отца, без матери.
— У моего ребенка была мать. Почему ты позволил отнять у меня девочку?
— Но ты просила только сохранить ей жизнь. И я, как ты помнишь, предупреждал, что это тебе дорого обойдется. Не так-то просто подыскать место для души, которой не суждено жить на свете.
— Значит, ты выполнил наш уговор? — встрепенулась Карианна. — Моя дочка жива? И ей хорошо?
— Да, она жива, и ей хорошо, — подтвердил он.
— Дай мне повидаться с ней, — попросила она. — Один единственный раз!
— Придется платить, — заявил гном. — И недешево! Сама знаешь.
— Мне все равно, сколько это будет стоить.
— Я подумаю, — сказал гном, поднимаясь на ноги.
И Карианна осталась в парке одна. В воздухе посвежело, отметила она, колени, прикрытые юбкой, совсем закоченели. Она, пошатываясь, встала и взглянула на замок Кампенслоттет, силуэт которого прорисовывался на фоне темнеющего над городом кристально-чистого небосвода. Рядом возвышалась на пригорке скорбная громада старинного доходного дома, только в нескольких окнах которого горел свет.
По примолкшим ночным улицам Карианна двинулась домой, в Грюнерлёкку.
3
Бьёрн вернулся домой поздно и, конечно, разбудил ее, когда всей тяжестью упал на двухспальную кровать, от него пахло вином и табачным дымом.
На следующее утро, в воскресенье, Карианна встала в половине девятого и устроилась на кухне с чашкой чая, крутым яйцом и бутербродами. Она любила воскресные утра, любила лето, любила долгие неторопливые завтраки, голубей, скребущихся в слуховое окно.
Через некоторое время проснулся и Бьёрн, она слышала, как он копошится в комнате. И вот он появился в кухонных дверях, бросил взгляд на нее. Но ничего не сказал, она тоже промолчала. Бьёрн прошел в ванную, судя по звуку, пустил душ, потом снова появился в кухне, гладко выбритый, с мокрыми волосами и покрасневшими от шампуня глазами. По-прежнему молчком.
— Сварить тебе яйцо? — предложила Карианна.
— Можешь не беспокоиться, — буркнул он, — сам сварю.
— Я просто не знала, захочешь ли ты. И тем более не знала, когда ты встанешь.
— Я же сказал, сам могу сварить!
Она не проронила ни слова, пока он наливал в кастрюльку воду, доставал чашку, тарелку, подставку для яйца. В конце концов молчание стало непереносимым, и она спросила:
— Что с тобой?
— Ничего.
— Ничего так ничего, — сказала Карианна, хотя понимала, что отвечает неверно. Просто она была сейчас не в состоянии взвалить на себя следование правилам, играть в игру так, как положено, так, как в нее играли всегда.
Однако Карианна слишком хорошо знала, что он способен хранить молчание часами, до тех пор пока она не подчинится естественному ходу вещей и сама не приступит к долгому и трудоемкому делу вытягивания из него той или иной «правды».
— Я съезжу к Мимми, — сказала она, поспешно поднимаясь из-за стола, — хочу там все отдраить к завтрашнему дню, когда папа приедет с фургоном.
— Разве мы не пойдем к моим родителям?
— Гм-м-м, — промычала Карианна. — Думаю, не будет ничего страшного, если ты сходишь один. Мне надо закончить с квартирой.
И сама почувствовала: слишком много оправданий.
— Ну ладно, — сказал он.
И даже не поинтересовался, когда она собирается вернуться. А она не стала говорить.
Зеркало так и осталось незавешенным. У Карианны был выбор, она могла повесить плед, если бы захотела. Но накануне в зеркале отражалась одна картинка, и Карианна продолжала видеть ее, как видела она и другие картинки, независимо от того, были они закрыты пледом или нет. Самое простое, конечно, было бы повесить плед на место, поскольку ей еще требовалось время на раздумья, однако это казалось излишним, несущественным, и она оставила все, как есть.
Поделиться книгой: