История о пропавшем ребенке [litres]

– Лина.

73

Раньше я верила его периодическим вспышкам ненависти к Лиле, но теперь перестала, потому что он, пусть и нечасто, говорил о ней совсем другое. Помню, он заканчивал трудную статью о роботизации «Фиата» (Что такое микропроцессор? А чип? Как это вообще на практике работает?). «Спроси у Энцо Сканно, он в этом разбирается», – посоветовала я ему. «Энцо Сканно? А кто это?» – рассеянно спросил он. «Линин сожитель», – ответила я. «Тогда я лучше с Линой посоветуюсь, – ответил он, слегка улыбнувшись, – она-то точно больше его знает». И вдруг, как будто что-то вспомнив, с ненавистью прибавил: «Сканно – это же сынок торговца фруктами, ну, был такой придурок?»

Меня поразило, с каким презрением он это сказал. Энцо был основателем инновационной компании – настоящего чуда, если учесть, что оно возникло в сердце старого квартала. Нино не мог этого не понимать и должен был отнестись к Энцо с интересом и уважением. Вместо этого он использовал прошедшее время, произнес «был», тем самым перенеся его во времена нашего детства. Энцо помогал матери в лавке и разъезжал с отцом на тележке с овощами и фруктами; в начальной школе он не блистал, потому что у него не было времени на учебу. Но Нино не желал признавать за Энцо никаких заслуг и все их приписывал Лиле. Я поняла: будь у меня возможность заглянуть поглубже ему в душу, я обнаружила бы идеальный образ Лилы, которая олицетворяла для него образец женского ума, а он ставил женский ум превыше всех других достоинств. И если время нашей любви близилось к закату, их с Лилой любовь на Искье продолжала светить ему через все минувшие годы. Мне стало ясно: мужчина, ради которого я оставила Пьетро, появился в результате встречи с Лилой. Это под ее влиянием он принял свою нынешнюю форму.

74

Эта мысль пришла мне в голову холодным осенним утром, когда я везла в школу Деде и Эльзу. Я была за рулем, но не могла сосредоточиться на дороге: мысль пустила корни и разрасталась. Я сравнивала любовь к мальчишке из квартала и к парню из лицея, то чувство, объектом которого стал его образ, придуманный мною еще до истории на Искье, со страстью к мужчине, охватившей меня на презентации в Миланском книжном магазине и вспыхнувшей с новой силой, когда он появился в нашем доме во Флоренции. Я никогда не разделяла эти два чувства, но в то утро поняла, что они никак друг с другом не связаны, а ощущение, что одно проистекало из другого, – не более чем игра воображения. Между ними существовал разлом – его любовь к Лиле; после этого мне следовало навсегда вычеркнуть Нино из памяти, но я этого не сделала. Так кого же я, несмотря ни на что, любила?

Обычно девочек провожала в школу Сильвана, а я, пока Нино спал, занималась Иммой. Но в тот день я решила поменяться с Сильваной, чтобы освободить себе утро, съездить в библиотеку и поискать старенькое издание «Женщины» Роберто Бракко. В результате я еле ползла по утренним пробкам, переваривая свою мысль. Я следила за дорогой, отвечала на вопросы девочек, но мысленно снова возвращаясь к Нино и пытаясь анализировать две его разные части, одна из которых принадлежала мне, а другая была мне чужой. Я развезла Деде и Эльзу по школам и, дав каждой тысячу наставлений, простилась с ними. Мысль продолжала работать, обогащаясь зрительными образами и постепенно трансформируясь в сюжет романа. Я спускалась вниз по набережной и думала: «К примеру, можно написать о женщине, выходящей замуж за человека, которого она любит с детства, но в первую брачную ночь обнаруживает, что физически ей принадлежит только половина его тела, потому что другая занята ее подругой». Но вдруг все идеи разом испарились: я вспомнила, что забыла купить Имме подгузники!

Подобное случалось со мной сплошь и рядом: повседневная домашняя рутина в любой момент могла влепить мне пощечину, да такую, что все мои великие замыслы теряли смысл и казались нелепыми. Я поехала назад, злясь на себя. От постоянной усталости я, не доверяя себе, составляла подробный список покупок, но, отправляясь в магазин, забывала прихватить с собой блокнот со списком. Я тяжело вздохнула: самоорганизация никогда не была моим коньком. Нино собирался на важную деловую встречу, и я не рассчитывала застать его дома, но, даже если он еще не ушел, рассчитывать на его помощь не приходилось. Отправить в аптеку Сильвану я тоже не могла: с кем бы она оставила малышку? Подгузники дома кончились, значит, у Иммы опять пойдут опрелости. В общем, я вернулась на виа Тассо, забежала в аптеку, купила что надо и запыхавшись влетела домой. Я думала, что еще с лестницы услышу плач Иммы, но нет, было тихо; я отперла дверь и зашла в квартиру. Имма сидела в гостиной в манеже, без подгузника и играла с куклой. Я прошмыгнула мимо двери, пока она меня не заметила и не стала проситься на руки. Сейчас быстро отдам Сильване подгузники и попытаюсь успеть в библиотеку. Но тут я услышала шум из большой ванной (ванных у нас было две, маленькой пользовался Нино, а большой мы с девочками). Я подумала, что Сильвана там прибирается, и подошла к приоткрытой двери. Я потянула ручку и первое, что увидела в большом зеркале, – наклоненную вперед голову Сильваны. В память врезалась полоска пробора, обрамленная с двух сторон черными прядями волос с заметной невооруженным глазом сединой. Потом я увидела лицо Нино с закрытыми глазами и открытым ртом. Через миг отражение в зеркале соединилось с реальной картиной. Нино был в одной майке, с голым задом, босиком; он стоял, расставив длинные тощие ноги. Сильвана наклонилась вперед, обеими руками опираясь о край раковины: панталоны спущены до колен, темный халат задран до талии. Он одной рукой гладил ее между ног, второй придерживая ее грузный живот и лаская огромную грудь, свесившуюся из халата и из лифчика, и ритмично долбил ее, касаясь своим плоским животом ее широкого бледного зада.

Я изо всех сил дернула дверь на себя. Нино открыл глаза, Сильвана вскинула голову и посмотрела на меня в ужасе. Я побежала прочь, схватила Имму из манежа и, пока Нино кричал: «Элена, постой!» – выскочила за дверь. Я даже лифт вызывать не стала, кинулась вниз по лестнице с ребенком на руках.

75

Мы сели в машину, я завела мотор, посадила Имму на колени и тронулась с места. Девочка была счастлива, тянулась к гудку, хотела посигналить, как ее учила Эльза, лепетала что-то на своем непонятном языке и радовалась, что я рядом. Я ехала не разбирая дороги – лишь бы убраться подальше от дома. Остановилась я только у стен замка Сант-Эльмо, заглушила мотор и обнаружила, что у меня нет ни слез, ни боли – один только ужас.

Я не могла поверить. Разве мог Нино, которого я застукала за тем, как он вставляет свой член в зрелую женщину – наводившую чистоту в моем доме, ходившую вместо меня по магазинам, готовившую нам еду и приглядывавшую за моими дочерьми, толстую и дряблую женщину, хранившую на себе отпечаток прожитых лет и не имевшую ничего общего с элегантными образованными синьорами, приходившими к нам на ужин, – разве мог этот Нино быть тем самым парнем-подростком, которого я любила? Имма всю дорогу жала на гудок, радостно гукала, а я ехала вслепую, ничего не замечая и пытаясь понять, что же он за человек. Как будто, вернувшись домой, я обнаружила у себя в ванной инопланетное существо, вселившееся в тело отца моей третьей дочери. У чужака были черты Нино, но это был не он. Значит, этот, другой, родился после Искьи? И кто он? Это от него забеременела Сильвия? Он любовник Мариарозы? Он муж Элеоноры, которой изменяет направо и налево, но не может ее оставить? Это тот самый женатый мужчина, который сказал мне, замужней женщине, что любит меня и хочет быть со мной несмотря ни на что?

Всю дорогу до Вомеро, чтобы перебить отвращение, я пыталась ухватиться за образ Нино из квартала, Нино из лицея, нежного, любящего Нино. Только когда я остановилась возле Сант-Эльмо, перед глазами снова встала увиденная в ванной картина и широко открытые глаза Нино, увидевшего в зеркале мое отражение. Все мгновенно прояснилось. Не было никакого раскола между мужчиной до и после Лилы. Нино был один-единственный, цельный, и доказательством тому служило выражение его лица, когда он трахал Сильвану. Оно было таким же отсутствующим, как у его отца, Донато, но не в тот вечер, когда он лишил меня девственности на пляже Маронти, а в тот, когда гладил меня между ног под простыней у Неллы на кухне.

Ничего инопланетного, обычная земная мерзость. Нино был тем, кем всегда боялся стать. Он не притворялся, совокупляясь с Сильваной и оглаживая ее, чтобы доставить ей удовольствие, как не притворялся, что сгорает от вины передо мной, когда рыдал, умолял простить его и клялся, что любит меня. «Просто он такой», – сказала я себе. Но это меня не утешило. Ужас, охвативший меня дома, после этого открытия не ослабел, а, наоборот, усилился. Потом я вдруг почувствовала, как по коленям растекается теплая жидкость. Я вздрогнула: Имма так и сидела голенькая, и она описалась.

76

Вернуться домой я никак не могла, несмотря на то что было холодно и Имма могла простудиться. Я завернула ее в свое пальто, сделав вид, что это такая игра, купила еще одну упаковку подгузников, обтерла ее бумажной салфеткой и надела подгузник. Надо было срочно решать, что делать. У Деде и Эльзы скоро кончатся уроки, они выйдут усталые и голодные, да и Имму давно пора было кормить. Я в мокрых джинсах, без пальто, тряслась то ли от холода, то ли от нервов. Я нашла телефон-автомат и позвонила Лиле:

– Можно мы с девочками придем к тебе на обед?

– Конечно.

– Мы не помешаем Энцо?

– Ты же знаешь, он всегда вам рад!

В трубке слышался веселый лепет Тины. Лила сказала ей: «Тсс!» – и спросила меня с осторожностью, какой обычно за ней не замечалось:

– Что-то случилось?

– Да.

– Что?

– То, что ты мне предсказывала.

– Поссорились с Нино?

– Потом расскажу, мне за девчонками надо.

У школы я оказалась раньше времени. Имме уже успели наскучить и я, и руль, и гудок, она крутилась и хныкала. Я снова завернула ее в пальто, и мы пошли за печеньем. Я думала, что с виду кажусь нормальной: в душе по-прежнему была пустота, а злобу перевешивало омерзение – наверное, такое же я испытала бы при виде спаривающихся ящериц. Но прохожие смотрели на меня с тревожным любопытством: женщина в мокрых штанах бежит по улице и громко уговаривает завернутого в пальто ребенка, который вырывается и плачет.

Печенье успокоило Имму, но моя тревога только усилилась. Нино наверняка отложил свою встречу и будет искать меня около школы; меньше всего мне хотелось на него нарваться. Эльза освобождалась раньше Деде, учившейся во втором классе средней школы, поэтому я забилась в угол, откуда могла наблюдать за дверями начальной школы, не боясь, что он меня заметит. Зубы стучали от холода; Имма засыпала мне все пальто крошками и измазала слюнями. Я время от времени поглядывала из своего укрытия на дорогу, но Нино так и не появился. Не оказалось его и у дверей средней школы, откуда скоро показалась Деде в толпе одноклассников; ребятня толкалась, кричала и ругалась на диалекте.

Я девочек интересовала мало, но то, что я приехала встречать их вместе с Иммой, вызвало у них любопытство.

– А зачем ты ее в пальто закутала? – спросила Деде.

– Холодно, вот и закутала.

– А ты видела, что она тебе все пальто испачкала?

– Ничего страшного.

– А когда я тебе пальто испачкала, ты мне пощечину влепила, – пожаловалась Эльза.

– Неправда.

– Правда-правда.

– А почему она в одной маечке и подгузнике? – продолжала свое расследование Деде.

– Ей не холодно.

– У нас что-то случилось?

– Нет. Кстати, мы едем обедать к тете Лине.

Эту новость они, как обычно, восприняли с радостью, забрались в машину, взяли на заднее сиденье малышку, что-то лепетавшую сестрам и довольную, что ей уделяют столько внимания; старшие девочки начали ссориться, кто будет ее держать на руках. Я прикрикнула на них: «Что вы ее тянете в разные стороны! Она же не резиновая! Вместе ее держите!» Эльзе это не понравилось, и она обругала Деде на диалекте. Глядя на нее в зеркало заднего вида, я заорала: «Что ты сказала? А ну повтори, что ты сказала!» Она не заплакала, отдала Имму Деде и заявила, что ей все равно надоело возиться с сестренкой. Малышка тянула к ней руки, но Эльза отталкивала ее и визгливо повторяла: «Имма, прекрати! Не лезь ко мне, ты меня испачкаешь! Мам, скажи, чтобы она перестала!» Я не выдержала и гаркнула так, что испугались все трое. Мы ехали по городу в напряженной тишине, нарушаемой только перешептыванием Деде и Эльзы, которые начали догадываться, что в их жизни снова случилось что-то непоправимое.

Это их тайное совещание меня бесило. Меня вообще бесило все: то, что они дети, что я должна исполнять роль их матери, что Имма лепечет без умолку. Присутствие в салоне автомобиля девочек напоминало мне, почему мы здесь; в голове снова и снова возникали картины совокупления, в носу свербело от запаха секса, во мне просыпалась злоба, а вместе с ней рвались наружу самые грязные ругательства на диалекте. Нино оттрахал домработницу и спокойно поехал на свою встречу, плевать ему и на меня, и на дочь. Каков говнюк! Нет, я опять ошиблась на его счет! Я решила, что он копия своего отца? Нет, тут все не так просто. Нино слишком умен и слишком хорошо образован. Его мания трахать всех баб подряд объяснялась не южным темпераментом и не близким к фашизму тупым стремлением постоянно демонстрировать свою мужскую состоятельность. Он прекрасно знал, что делает, знал, как я это восприму, но продолжал в том же духе. Он выстроил целую теорию, прекрасно понимая, что я не переживу подобного оскорбления и сломаюсь. Знал и все равно делал! Он думал: «Не могу же я отказывать себе в удовольствиях только ради этой дуры, которая меня давно достала». Да, так оно и было! Он считал меня мещанкой – тогда это словечко еще часто употребляли в нашей среде – и не сомневался, что я отреагирую по-ханжески. Мещанка, мещанка. Я даже знала, какими словами он будет оправдываться: что поделаешь, «плоть опечалена и книги надоели…»[3]. Да, именно так он и скажет, сукин сын! Злоба прорвала плотину и хлынула из меня, сметая страх. Я заорала на Имму – даже на Имму, – чтобы она замолчала. Когда мы подъехали к Лилиному дому, я не испытывала к Нино ничего кроме ненависти. Я и не подозревала, что способна на такую ненависть.

77

Лила приготовила нам поесть. Она знала, что Деде и Эльза обожают ореккьетте с томатным соусом и подала их под радостные крики девочек. Этим она не ограничилась. Она взяла у меня Имму и занялась ею вместе с Тиной, как будто ее дочь вдруг раздвоилась. Она помыла обеих и с особой материнской нежностью одела в одинаковые костюмчики. Девочки узнали друг друга, и она оставила их играть и ползать по старому ковру. Они были такие разные. Я с завистью сравнивала свою дочь от Нино с дочерью Лилы от Энцо. Тина казалась мне красивее и здоровее Иммы – прекрасный ребенок от настоящего, крепкого союза.

Вскоре пришел с работы Энцо; он был, как всегда, немногословен. За столом ни Лила, ни Энцо не спросили меня, почему я не притрагиваюсь к еде. Только Деде, возможно пытаясь отвлечься от терзавших ее нехороших подозрений, сказала: «Мама всегда мало ест, она боится растолстеть. Я тоже боюсь». – «Поговори у меня! – одернула я ее. – Смотри, чтоб ничего на тарелке не осталось!» Энцо, явно стараясь защитить от меня девочек, затеял с ними соревнование, кто быстрее доест свою порцию. Кроме того, он деликатно отбивался от назойливых вопросов Деде о Рино: моя дочь надеялась встретиться с ним за обедом. Энцо объяснил, что Рино начал работать в офисе и теперь пропадает там целыми днями. Когда с обедом было покончено, он отвел девочек в комнату Рино, пообещав – по большому секрету – показать им все его сокровища. Вскоре оттуда послышалась громкая музыка.

Я осталась наедине с Лилой и в деталях рассказала ей все. Она выслушала меня, ни разу не перебив. Я поймала себя на мысли, что по мере того, как я облекаю случившееся в слова, сексуальная сцена между этой толстухой и тощим Нино кажется мне все более нелепой. «Представляешь, просыпается он, – я вдруг перешла на диалект, – идет в туалет, смотрит, а там Сильвана! Ну и он, прежде чем отлить, решил задрать ей халат и засадить как следует». Я расхохоталась вульгарным смехом. Лила смотрела на меня с неловкостью. Сама она и не такое говорила, но от меня не ожидала. «Тебе нужно успокоиться», – сказала она мне. Тут расплакалась Имма, и мы поспешили к девочкам в соседнюю комнату.

Моя дочь, светленькая, румяная, сидела раскрыв рот, и из глаз ее ручьем текли слезы; увидев меня, она протянула ко мне ручки. Тина, темноволосая и белокожая, смотрела на Имму непонимающим взглядом; когда появилась ее мать, она не двинулась с места, но четко произнесла «Мама», словно просила, чтобы ей объяснили, почему подружка плачет. Лила подхватила на руки обеих девочек, принялась целовать мою, вытирая ей слезы губами и шепча что-то ласковое.

Я стояла ошарашенная: Тина уже четко говорила «мама», выговаривала каждый звук, а ведь Имма почти на целый месяц старше, но не говорит ни слова. Я расстроилась еще сильнее. 1981 год подходил к концу. Мне придется уволить Сильвану. Месяцы летят, а я до сих пор не знаю, о чем писать. Я не успею сдать книгу в срок, останусь без поддержки, мне больше не будут доверять. У меня нет будущего, я всю жизнь буду зависеть от денег Пьетро, одна, с тремя детьми, без Нино. Нино больше нет, с Нино покончено. Наружу снова вырвалась та часть меня, которая продолжала любить его, но не как во Флоренции, а как в детстве, в начальных классах, когда я подсматривала, как он выходит из школы. Я судорожно искала предлог, чтобы простить его, несмотря на все унижения. У меня не хватало сил прогнать его из своей жизни. Где он сейчас? Разве возможно, чтобы он даже не искал меня? Я подумала об Энцо, который так спешил занять девочек, о Лиле, которая освободила меня от всех хлопот, выслушала и постаралась сделать все возможное, чтобы мне стало легче. Я поняла наконец, что они все знали еще до моего приезда.

– Нино звонил? – спросила я.

– Да.

– Что сказал?

– Что это была глупость, просил, чтобы я была с тобой рядом и объяснила тебе, что сегодня все так живут. Трепло.

– А ты что?

– Бросила трубку.

– Он перезвонит?

– Еще бы он не перезвонил!

Я почувствовала себя ничтожеством.

– Лила, я не могу жить без него. Все так быстро закончилось. Я ведь разрушила свою семью, переехала сюда с двумя дочками, родила третью. Почему все так?

– Потому что ты ошиблась.

Мне не понравилась эта ее фраза, в которой я услышала эхо старой обиды. Она обвиняла меня в том, что я совершила ошибку, несмотря на ее предупреждения. Она указывала мне, что я хотела ошибиться, а значит, ошиблась и она: никакая я не умная, я дура.

– Я должна поговорить с ним, нам надо объясниться.

– Хорошо, только девочек оставь у меня.

– Нет, как же ты с четверыми?

– С пятерыми. Есть еще Дженнаро: с ним труднее всего.

– Вот видишь! Я возьму их с собой.

– Даже не думай.

Мне пришлось признать, что без ее помощи мне не обойтись.

– Оставлю их у тебя до завтра: мне нужно время, чтобы все уладить.

– Что ты собралась улаживать?

– Не знаю.

– Решила остаться с Нино?

Я почувствовала, насколько ей противна эта мысль, и едва ли не крикнула:

– А что мне еще остается делать?

– Единственное, что тут можно сделать, – бросить его.

Конечно, для нее это было единственное правильное решение, она всегда хотела, чтобы все именно так и закончилось, и не скрывала от меня этого.

– Я подумаю, – сказала я.

– Ни о чем ты не подумаешь. Ты уже все решила: сделаешь вид, что ничего не было, и начнешь все по новой.

Я хотела свернуть разговор, но она накинулась на меня, сказала, что я не должна собой разбрасываться, что мне уготована другая судьба, что, если я и дальше буду продолжать в том же духе, потеряю себя окончательно. Я понимала, что она сердита и ради того, чтобы удержать меня от очередной глупости, скажет мне то, что я безуспешно пыталась вытянуть из нее все последнее время. Мне было страшно, но я должна была узнать правду. Разве сегодня я прибежала к ней не затем, чтобы все прояснить?

– Если тебе есть что сказать мне, говори.

Она решилась. Посмотрела мне в глаза, но я их опустила. Она сказала, что все эти годы Нино бегал за ней. Предлагал ей снова быть вместе и до того, как связался со мной, и после. Особую настойчивость он проявил, когда они везли мою мать в больницу. Пока мать осматривали врачи, он клялся ей, что был со мной только ради того, чтобы чувствовать себя ближе к ней.

– Посмотри на меня, – сказала она. – Я знаю, я очень жестокая, потому что говорю тебе жестокие вещи, но он хуже меня. Его жестокость хуже моей. Его жестокость – это жестокость пустышки.

78

Я вернулась на виа Тассо в полной решимости окончательно порвать с Нино. Дома никого не было, в квартире царил идеальный порядок. Я села напротив балконной двери. Жизнь в этой квартире закончилась, причины, по которым я переехала в Неаполь, за эти пару лет тоже себя исчерпали.

С нарастающей тревогой я ждала, когда он объявится. Я просидела несколько часов, заснула, потом резко вскочила: на улице стемнело, разрывался телефон.

Я побежала снять трубку, уверенная, что звонит Нино, но это был Антонио. Он звонил из бара в нескольких метрах от моего дома, спрашивал, не могу ли я к нему прийти. «Поднимайся ты ко мне», – сказала я. Он поколебался, но согласился. Я нисколько не сомневалась, что его подослала Лила.

– Она не хочет, чтобы ты натворила глупостей, – объяснил он, силясь говорить на итальянском.

– А ты что, можешь мне помешать?

– Да.

– И как же?

Мы сели в гостиной, я предложила кофе, но он отказался и спокойно, с видом человека, который привык давать подробные отчеты, перечислил мне всех любовниц Нино: имена, фамилии, род деятельности, родственные связи. Некоторых я не знала – это были старые истории. Других он приводил к нам на ужин, ко мне домой. Это были те самые дамочки, такие душевные со мной и с девочками. Мирелла, сидевшая с Деде и Эльзой, а потом и с Иммой, была с ним уже три года. Еще дольше длились его отношения с врачом-гинекологом, к которой он отправил наблюдаться и рожать и меня, и Лилу. Антонио перечислил мне огромное число женщин, с каждой из которых, пусть и в разное время, Нино проворачивал одну и ту же схему: сначала частые свидания, потом периодические встречи, но ни одного окончательного разрыва. «Он же у нас такой преданный, – с сарказмом прокомментировал Антонио, – сегодня спит с одной, завтра с другой, но никогда никого не бросает».

– Лина знает?

– Да.

– Давно?

– Недавно.

– Почему вы сразу мне не сказали?

– Я хотел тебе сразу сказать.

– А Лина?

– Сказала подождать.

– И ты послушался? Вы позволили мне готовить и накрывать на стол для баб, с которыми он мне изменял накануне или на следующий день. Я ужинала с ними, а он под столом лапал их за коленки или еще за какие места! Я доверила дочерей девке, на которую он запрыгивал, стоило мне только отвернуться.