Частный случай запутанного состояния [СИ]

Грим

ЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ ЗАПУТАННОГО СОСТОЯНИЯ

1

Меня предупредили:

— Могут быть непредвиденные последствия. Дефициты личности, провалы памяти. Когнитивный диссонанс, обусловленный двойственным восприятием. Не исключено, что альтер эго может на вас как-то влиять.

— Ладно, — храбро сказал я. — Это еще посмотрим. Где тут расписываться?

— Меня Валера зовут, — запоздало представился молодой человек и придвинул ко мне пакет бумаг. Я бегло их перелистал, потратив минуту. Зато не менее получаса проставлял подписи, причем на каждом листе.

Удивительные формальности для подпольного бизнеса.

Неделю меня исследовали. Брали всяческие анализы. Заглядывали через какой-то прибор в глаза. Снимали энцефалограммы. Подключали к томографам. Давали есть, не давали есть и опять брали, заглядывали, подключали. Часами томили в какой-то камере, исследовали каждую клетку тела — хотя причем тут, скажите, тело, если сканировать собирались только мозги?

Кто-то из мэтров — не помню — изрек: всё великое зарождается в самых тёмных углах. Рафик Муслюмов — он у нас за поджог отбывал — был почти кандидат по физике. Не по физкультуре, подчеркиваю. Он сказал:

— Существует соображение, что мышление — квантово.

И он — частью внятно, а частью так, что даже черти не разберут — изложил мне то, что касалось теоретической части его идеи. Мол, Пенроуз, Паули, Бор. Гейзенберг и принцип неопределенности. Я-то как раз за эти принципы срок мотал, так что кое-какие мнения на этот счет мне были знакомы. В ряду авторитетных имен у него фигурировали Мухаммед, Будда, Христос — в общем, это был полный набор не всегда пересекающихся мнений насчет существования пресловутой души. Которая, по мнению Рафика, есть квантовая составляющая всякого индивидуума, хочет он того или нет.

Кто интересуется, может пройтись по ссылкам в Сети. Я же не буду загромождать повествование.

— Между двумя подсистемами, находящимися в запутанном состоянии, имеется квантовая корреляция, — убеждал меня Рафик, агитируя завести себе двойника.

— Ты хочешь сказать, что между мной здесь и моим двойником на воле будет существовать жесткая взаимосвязь?

— Надо бы, чтоб была. Хотелось бы. Все зависит от физики ситуации, которая окончательно никому еще не ясна. С одной стороны квантовые состояния невозможно копировать — согласно тому же принципу неопределенности. А с другой — что мы копируем в нашем случае? Сознание, которое некоторыми расценивается как редукция квантового состояния твоего «я» к классическому? Или нечто большее? И насколько реально сохранение идентичности? Может, вы двое — ты и твоя актуальная копия — будете являться одной квантовой системой. Может — двумя подсистемами с корреляцией. А может, вообще ни хрена не получится — ну и что? Останешься срок досиживать — да что ты пристал?! — вдруг разозлился он. — Не хочешь — не надо! Другого найду. Я сам хотел, да заказчик против. Боится, что я от него как-то уйду — в параллельный мир, что ли? Кто тогда бабки отбивать будет?

Эта гневная вспышка лишний раз намекала на то, что влезать в это дело не стоит. Добавляла сомнительности предприятию. «Ну его к черту с таким принципом неопределенности», — подумал я. Однако сказал:

— Согласен.

После этого нас по чьему-то ходатайству перевели в отдельную камеру. Кроме того, у нас появился мобильник. Никто из администрации и не думал его отбирать. Рафик то и дело кому-то названивал.

— Сканер готов, — однажды сообщил он. — Тебя отвезут в одну хорошую клинику якобы для псих-экспертизы. А на самом деле будут тестировать для эксперимента. Пока будут готовить тебя — доставят болванку.

— Доставят — что?

— То, на что будут тебя копировать.

По его раздраженному тону я понял, что он не готов ответить на этот вопрос. Просто не в курсе, где эти «болванки» растут.

— Слушай, а заказчик кто? Кто этот проект финансирует?

— Витей зовут. Больше мне о нем ничего неизвестно.

— Какова вероятность успеха? — не отставал я. — Как я понимаю, прецедентов пока что нет?

— Вероятность всегда есть, — ответил он довольно уклончиво. — В отличие от прецедентов.

Возможно, подвернется случай свободу себе вернуть, помышлял я. Дать дёру из насиженных мест. Если же выберусь из эксперимента живым, то пообещали освободить от оставшегося наказания за невменяемостью. Да и в любом случае — какое-никакое, а развлечение. Разнообразие и перемена участи, которой бредят все каторжане еще со времен Достоевского. Рафиковы лекции уже навязли в ушах. Надо устроить себе каникулы. Мне еще два года сидеть — из трёх.

— Да ты не волнуйся так, — убеждал меня Рафик. — На микроуровне, в мире элементарных частиц эта система работает.

— Так это ж на микроуровне, — возражал я. — Это же совершенно другой аспект.

— Кстати, фамилия того француза, который это дело со спутанными фотонами провернул — Аспект. Не упоминай его имени всуе, — строго сказал он.

Рафик в свое время тоже вел сходные разработки. И, как вы убедитесь, кое до чего допёр. Однако денег на дальнейшие эксперименты ему не дали. Вернее дали, но не ему. И все потому, что удачливый соискатель был чьим-то племянником. Вот Рафик и устроил аутодафе. Спустился в вестибюль и поджог свою диссертацию. Попутно выгорел гардероб. Судили. Сел. Дали ему не много. И почти весь срок он уже высидел. Отрабатывая в то же время свою тему на мне.

Я же пытался уяснить практический, простите, аспект, принципа нелокальной связи:

— То есть, что одна голова думает, то же самое думает и другая? Что делает один субъект — то и второй параллельно первому выполняет?

— Ну-у… Конечно, не исключено… то есть некая конкордантность, согласованность… и даже наоборот, следует допустить… — Он сделал неопределенный жест, покрутив растопыренными пальцами у виска.

— Ты мне тут не делай пальцами, — настаивал я, — ты скажи: если мне, например, приспичит отлить и я навещу гальюн, то, будучи в тоже время на светской тусовке или в местах народных гуляний, я вынужденно совершу те же самые действия? Прямо при всех?

— Боюсь, что первое время тебе будет не до гуляний, — с некоторым сожалением сказал Рафик.

Или он использует меня втемную, или сам в своем темном углу не предвидит всех последствий задуманного, решил я.

— А может, зря ты поджог учинил? И наоборот, правильно, что твои бредни не финансировали?

— Сам-то за что сел? — обиделся этот ученый.

За сканирование, молча согласился я. Используя якобы новейшее компьютерное обеспечение, а так же похожий на кастрюлю блестящий цилиндр. Клиенты получали надежду на послесмертие. Хотя я не очень-то обещал.

Рафик сказал уже примирительно:

— Пора, пора уже понять государству: если оно не финансируете наши проекты, то его финансирует мафия. Тем более, если весь проект укладывается в стоимость спортивного автомобиля.

Адвокат тут же начал обо мне хлопотать. Верней, начала. Звали ее Катя.

— Вас освободят, как ненормального, — уверяла она. — Нормальный бы не смог до такой кастрюли додуматься.

Я б ей мог возразить афоризмом насчет темных углов. И как назвать тогда тех клиентов, что доверчиво головы в мою кастрюлю совали?

Впрочем, не исключено, что после предстоящего эксперимента я еще ненормальнее, чем они, стану. В смысле, доверчивей.

Меня перевели в психушку, решетки которой были так же крепки, как и тюремные. Кое-какое медицинское оборудование для тестирования мозгов в ней имелось. А если чего и не было, то мы с Валерой отправлялись туда, где оно было. Причем на время выездов на места Валера пристегивался ко мне наручниками, чтобы один из нас не сбежал.

— Нельзя ли на второго болвана взглянуть? — как-то спросил я.

— Это лишнее, — заверил меня Валера. — Он в искусственной коме, но даже если его оживить, пообщаться с ним не удастся: состояние ума у него младенческое. Он не то что ходить-говорить — он и головку-то держать не умеет.

— Сколько ж ему лет?

— Соответствует вашему биологическому возрасту. Выращен ускоренным методом. Донор, у которого брали ткань, мне не известен.

Аппарат для сканирования не очень отличался от моей кастрюли. Только у Валеры с помощницей их было две. Даже мелькнула мысль, что я уже стал доверчивым. Что Валере незаметным образом удалось свести меня с ума. Манипуляции операторши Нины отличались от тех, что практиковал я. Например, мою бритую голову она чем-то смазала для пущей электропроводности. Сделала мне укол и пожелала всяческих сновидений. Я же ничего снотворного клиентам своим не давал. Совал в руки пакет тестов для определения IQ и рекомендовал листать. Сам же сосредоточенно пялился в экран монитора. Вся процедура занимала пятнадцать минут. Уделять клиенту больше времени за его сто долларов я себе позволить не мог.

У Валеры с Ниной на меня уже неделя ушла. И еще сутки меня продержали в бессознательном состоянии, сканируя мою нейронную сеть и одновременно, без промежуточного носителя, импринтируя в того болвана, которому предстояло стать моим двойником. Покуда весь экзистенциал — опыт моего прошлого — не утвердился в нем.

Кажется, кое-что от того процесса осталось в моей памяти — словно сон с быстрым движением глаз. Картинки вспыхивали и гасли, мысли всплывали и тонули вновь. Впрочем, все, что являлось и мельтешило, составляло ничтожный процент от моего «я». Основной процесс протекал бессознательно.

2

Я ожидал по пробуждении, что сейчас начнется самое интересное. Знакомство с двойником. Первый контакт. Объятья. Обмен впечатлениями. Интересно взглянуть на себя со стороны. Я даже волновался слегка. Однако явилась Катя. Получасом позже — машина, конвой. И меня препроводили к месту дальнейшего отбывания.

— А что мой двойник? — спросил я, прощаясь с Валерой.

— Вы первый его почувствуете. Во всяком случае, по идее — должны.

— Я продолжу о вас хлопотать, — заверила Катя. — Теперь уже вам недолго осталось.

— Ну? Ты его еще не почувствовал? — приставал ко мне Рафик первые два дня. — Он в коме, — тут же комментировал он мои ощущения, а вернее отсутствие их. — Его будут постепенно из этого состояния выводить. Начнут, как только синаптические связи зафиксируются достаточно прочно. Я понимаю, время надо. Но может, ты уже что-то чувствуешь? Совсем ничего?

На третий день я проснулся с посторонним для себя ощущением — осязательного характера. Какие-то странные впечатления вплетались в картину вчерашнего дня. Одно из них было особенно острым. Словно мне всадили укол.

— Да! — обрадовался Рафик. — Они тебя колют! Аналогом фермента протеинкиназа М-зета! Укрепляет связи между нейронами, — более спокойно добавил он.

Кроме того, была горечь и сухость во рту, но скоро прошла.

— Все правильно. Вначале пробуждаются контактные органы восприятия, — комментировал Рафик.

На следующее утро мне припомнился запах недорогих духов. Как будто в камере, пока я спал, побывала женщина. Недорогая.

— Так! — Рафик торопливо активировал свой телефон. — Нина! Какие у тебя духи? «Сонька, — сказал он мне. — Золотая ручка». Говорит, что Витя их всем дарит. Вот и ей на днях подарил. Попробуй с ним разговаривать, — велел он моей сиделке.

Скоро я стал обнаруживать в своей памяти голоса, не относящиеся к моему тюремному окружению. Я их идентифицировал, как принадлежащие Валере и Нине.

— Дистантные органы заработали! — ликовал Рафик.

Я даже выдал ему пару фраз, которые обычно произносят у постели больного озабоченные врачи. И одну — более риторического характера. Что-то начет доброты, которая спасет мир. То, что эта фраза действительно имела место и принадлежала навестившему моего двойника заказчику, Рафик тут же установил.

— Считается, что во сне упорядочивается информация, полученная за день, — теоретизировал Рафик. — В твоем случае — от двух источников: от тебя и от параллельного тебе двойника. Происходит, некоторым образом, перезагрузка. Валера считает, что пора нам тебя будить.

Я, конечно, не сразу понял, где нахожусь. Тем более, что меня окутывала такая плотная тьма, что я первым делом запаниковал. Я замычал.

— Успокойтесь, подопытный, — донеслось до меня, как сквозь вату в ушах. — У вас на глазах повязка. Вечером снимем, а пока полежите так.

Я ужаснулся слову подопытный. Подозреваемым приходилось бывать, потом сразу подследственным и поднадзорным, а теперь и подопытного сделали из меня? Я почему-то решил, что ко всем этим моим состояниям причастна одна и та же система — органы внутренних дел. С органов внутренних дел мысль соскочила на трансплантацию внутренних органов. Я еще более ужаснулся. Я еще отчаянней замычал. Этот ужас стимулировал кое-какие процессы в мозгу, и я тут же припомнил все, что произошло в действительности. Рафик сказал: будем будить. Я припомнил вчерашний тюремный день. Я припомнил, что припомнил, как в больнице вчера кто-то утешал меня добротой. Припомнил, что припомнил? Или припомнил то, что непосредственно рядом со мной, у моей больничной койки произошло?

Я ощутил легкое беспокойство. Как будто кто-то влез в мой мозг. Или призрак рядом возник невидимый. Я даже тайком от Рафика обшарил воздух вокруг себя. Никого, естественно, не обнаружив. Минуту спустя беспокойство прошло, как будто его и не было.

Рафик в своем углу терзал телефон.

— Ну, что? Мычит? — спрашивал он в трубку. — Ты мычишь! — радостно сообщал мне. — Ты знаешь, что тебя только что разбудили?

В течение дня я несколько раз пошевелился, а к вечеру уже умел поднимать и опускать руку. Были сумерки, когда с глаз сняли повязку. То ли это башка кружится, то ли мир кружится вокруг башки, пытался понять я. Мне с трудом удалось остановить вращенье.

Темный фон. К нему под прямым углом примыкает другой темный фон. На нем — белый прямоугольник.

— Ну, как самочувствие? — сказало мне что-то не столь темное и прямоугольное, несомненно живое, несомненно умеющее говорить. Я знал, что это за существо и для чего предназначено, я видел его раньше, но как оно называется, не мог вспомнить никак.

Существо взяло меня за руку. Баба, догадался я.

— У тебя зрительная предметная агнозия, — сказал Рафик. — Будем надеяться, что это пройдет.

— Это не «Сонька», — сказал я.

— Ее Нина зовут.

— Она сменила духи.

Большей частью я спал. Засыпал внезапно — это походило на обмороки. Просыпался медленно и неохотно. Припоминал обстоятельства моего пребывания здесь. Да и вообще — в мире сем. Валера говорил, что такая работа ума мне крайне необходима. Особенно, на первых порах. Он настаивал, чтобы я в мельчайших подробностях вспоминал вчерашний день, проведенный мной на больничной койке. И особенно скрупулезно — вчерашний день, проведенный в тюрьме. Мало помалу я начинал говорить. Но больше думать. Были поводы.

— Долго я овощем буду? — спрашивал я Рафика.

— Аутоидентификация налицо, — отвечал он. — Ну, может быть и не до последней энграммы, но тождество личности можно с уверенностью констатировать. Вы прекрасная ЭПР-пара. С неким подобием нелокального взаимодействия. Овощем? — вспоминал он поставленный мной вопрос. — Так это же от тебя зависит. Надо учиться ходить, выполнять какие-то задачи. В общем, адаптироваться к телу. Осваивать, так сказать, матчасть. Думать ты умеешь уже.

Скоро я научился ходить и держать ложку. К этому времени относится и мое знакомство с Витей. Как-то он заглянул в палату.

— Если что понадобится — памперсы там или питание, спроси у Вити. О-ка? Это я так о'кей говорю, — пояснил он. — Витя принесет или с кем-нибудь передаст.

— Кто этот Витя?

— Я. Ну, ты пока спи. Здоровый сон не в тягость Камера комфортабельная. Вернее палата. Тут однажды один диссидент сидел. Вернее, лежал.

«Заказчик», — догадался я. И задумался: зачем я ему?

На следующий день, проснувшись, я обнаружил возле кровати пару гантелей.