Императорский безумец [пьеса]

Тимо. Я ничего не скрывал. Я надеялся, ты услышишь. И, может быть, поймёшь, что я написал правду. Ты же хотел правды.

Император. (не оборачиваясь) Во многом он прав, Господи, не во всём, но во многом. Благодарю тебя, Боже, что ты помог мне это понять.

Тимофей с удивлением смотрит на царя, медленно поднимается

Тебе, Господи, одному обязан я, что гнев мой и испуг созрели до понимания. И я благодарю тебя, благодарю, я всё понял.

Тимо. Ваше величество…

Император. Однако я благодарю тебя также, что твоей божественной мудростью ты даровал мне ясное понимание того, что я не смею признать его правоту! Ибо, признав её, я служил бы не тебе, Господи, а Демону хаоса…

Тимо. Что ты называешь хаосом? Свободу и человеческие права, которых нет у твоего народа?

Император (не оборачиваясь). Боже, о чём он? Одному тебе, пожалуй, известно, что это такое — права и свобода…

Тимо. Права и свобода — это законы, которые касаются всех. Неукоснительно. От лавочника — до царя.

Император (с большим удивлением, наконец, оборачивается). Да полно, мой милый, уж мы ли без законов? Да мы ими завалены. Да исследуем… по мере сил, разумеется… Ну, не без того, действительно. Случается… кто-то, когда-то, где-то случится нарушит их… Но, во-первых, чего не бывает?.. А потом, да стоит ли?..

Тимо. Нельзя считать законными указы, издаваемые тираном или помешанным. Комедианткой или истопником — фаворитом. И вас ни у кого нет моральных обязательств. Живёте по принципу — лучше убить, чем быть убитым.

Император. А разве лучше быть убитым?

Тимо. Лучше умереть, чем терпеть беззаконие.

Император. Ну, это ты, мой друг, перегнул. Всё на этом свете поправимо, кроме смерти. Брось. Оставь. Помнится, мы с тобой толковали и не раз. Во всяком деле случаются издержки. Неизбежные, как говорится. В ту, в другую сторону… Это при любом образе… Вспомни Рим.

Тимо. Узурпаторы погубили Рим!

Император. (вдруг резко) Люди! (молчат) Человек слаб. А цель не ясна. И даже если верить в предназначение и следовать ему… Всё равно, сомнение слишком велико. О, Тимотеус, о, бремя власти. Если кто на миг его испытал…

Тимо. Откажись.

Император. Как?

Тимо. Уйди.

Император. Да куда же? Да как?.. Думаешь легко?

Тимо. Не цепляйся сам — будет легко.

Император. А как не цепляться? Тимотеус, трон всё же…

Тимо. Уйди.

Император. А народ?

Тимо. Народ благословит твоё имя, как спасителя, только уйди.

Император. О, Тимофей, о… (широко улыбается) Ты хорошо не подумал, этот народ не сумеет без меня. Этот народ сегодня проклянет и прогонит, а завтра из-под земли достанет и на место. Ибо затоскует. Без царя народ, как без рук, без головы и без шеи… Кто-то должен брать на себя решения.

Тимо. Тебе только так кажется, будто что-то решаешь ты сам. На деле же все решают шельмы, подонки, угодники и авантюристы.

Император. Не все, конечно, решают. Но кое-что и решают. Тут, пожалуй, ты прав. Ты прав. А потом все сваливают на меня. Да, ты прав.

Тимо. Тупица Аракчеев изображает из себя визиря. Сводник Голицын — министр народного образования и духовных дел. Паяц Лобанов — министр юстиции. Лопухин, продавший собственную дочь, председатель государственного совета! Ваше величество, неужели вы не видите, что достаточно обладать характером и талантом, чтобы тебя удалили от двора. Разве же это нормально?

Император. Разумеется нет! Все мерзавцы, и каждый достоин быть повешенным! И не по одному разу! Но… Тимофеус, пойми одну вещь. Весьма существенную вещь. Эта вещь… Ну как тебе сказать, чтобы ты понял… Короче. с этими людьми — то, лишь мерзавцами — я могу работать, а с этими, быть может, замечательными и прекрасными — я даже не спорю. Нет. Не могу я с ними, не могу! Что же прикажешь мне?.. Ты помнишь, я тебя сватал к княгине Нарышкиной? Ты наотрез отказался, сказал, что не любишь её. Вот так вот. грубо и не ласково. И тут же уехал и женился на крепостной. Я на тебя обиделся, но пытался понять. ну не любит. Не любит. Бывает. А ты меня и понять не желаешь. Молчи. Ещё я тогда отметил. мой Тимофеус явно неразумный человек. Он очень умён, мой Тимофеус, но неразумен, увы. Кто же так поступает, как он? Из людей разумных? Молчи. Никто. В любви и в политике — никто. Из разумных.

Тимо. Не будем сейчас об этом. То, что касается меня, то касается только меня. Что же касается всех… Вот об этом я вам тогда писал и повторяю. народ не может и не должен быть принадлежностью одного лица. Поэтому я требую создать Всеобщее Учредительское собрание.

Император. (устало) И это мой бывший друг…

Тимо. Суеверен тот, кто полагается на льстецов и предается страстям, он не может и не должен оставаться руководителем отечества. Уйдите, уйдите, прошу вас.

Император. (с сожалением разглядывает арестанта, отворачивается к замазанному окошку, как к иконе, молитвенно складывает руки) Молю тебя, Господи, сделай так, чтобы этот Тимофеус Бок образумился и попросил и своего короля прощение за свои неслыханные дерзости. Чтобы я мог простить его и снять со своей души бремя и не держать его узником…

Тимо. Ваше величество, уйдите. Уйдите пока не поздно. Я любил вас когда-то, а сейчас мне жаль вас. Неужели вы не видите? Не чувствуете? Скоро придут другие, они сметут вас. Сметут, как пыль, как тлен. Пока не поздно, пока не поздно.

Император. …Но Будде же ты порешил иначе, я скажу тебе те самые слова, которые сын твой сказал тебе в Гефсиманском саду. Отец мой! Если возможно, да минует меня чаша сия. впрочем, не как я хочу, но как ты!..

Тимо. Тартюф!!!

Император. Боже! Боже! Боже!.. (растворяется во мраке)

Дверь, ведущая в комнату Тимо и его комната

На переднем плане дверь, ведущая в комнату Тимо. Заходят Маркиз, Паулуччи, Пеэтер, врач, писарь, Якоб, Анна.

Пеэтер. Как это случилось? Якоб, говорите!

Якоб. Ээва уехала в Тарту и попросила меня с Анной на это время приехать сюда. А вы были в Адавере.

Пеэтер. Знаю, знаю. А Тимотей?

Якоб. Вчера утром он тренировался в парке с пистолетом. Около десяти вернулся в дом, чтобы зарядить пистолет…

Пеэтер. Почему вы думаете, что зарядить?..

Якоб. Я видел его в коридоре. Он так сказал.

Пеэтер. Хм… А потом?

Якоб. А потом… (зовет) Лийзо! (входит заплаканная Лийзо). Расскажи господам, что тебе известно.

Лийзо. А потом… господин Тимо приказал принести ему завтрак. А когда я с подносом подошла к двери его комнаты, раздался выстрел… Но я не была уверена… Я постучалась, но мне не открыли. Тогда я толкнула дверь…

Судья. Почему его дверь была закрыта на ключ?

Пеэтер. У него б такая привычка, понимаете (Лийзо). А дальше?

Лийзо. Я побежала за господином Якобом…

Якоб. И тогда мы постучались снова, потом я обежал дом, заглянул в его окно и увидел, что господин фон Бок лежит на полу. Мы позвали слесаря и отмычкой открыли замок. Мы оставили в комнате все, как было.

Входят заплаканная Эльси и Кяспер.

Пеэтер (вынимает из кармана ключ, всовывает его в замок). Крайне прискорбно, что произошло такое несчастье! При всеё его тиёиё странностяё он был весьма симпатичный человек…

Открывает дверкомнату. Занавес открывается. Комната Тимо. Тимо лежит на полу. Эльси начинает рыдать, хочет подойти к Тимо, но Пеэтер преграждает ей дорогу.

Пеэтер . Госпожа Мятлик, проводите, пожалуйста, госпожу Эльси в господский дом. Ей не стоит…

Эльси и Анна уходят.

Врач (наклонившись над покойником). Заряд дроби. Выстрел с весьма близкого расстояния. В район правого глаза.

Маркиз (поднимает с пола пистолет, проверяет). Пустой.

Якоб и Кяспер укладывают Тимо на диван.

Писарь (за письменным столом Тимо). Господин маркиз, что протоколировать?

Маркиз (проверяет пистолеты на столе). Все пустые.

Пеэтер (приказывает писарю). Подождите!

Маркиз. Возможно это самоубийство?

Пеэтер. О самоубийстве не может быть и речи!. Тот, кто знал полковника, не может в этом сомневаться.

Маркиз. Мы всё же не можем считать исключённой возможность самоубийства.

Пеэтер. Нет-нет-нет. Якоб, а вы считаете, что можно допустить самоубийство?

Якоб. Думаю, что вопрос не в допустимости, а в правдоподобии. По-моему, самоубийство фактически допустимо, но оно не правдоподобно.

Маркиз (писарю). Пишите! (диктует). Проживавший в поместье Выйсику Вильяндиского уезда Лифляндской губернии и долгие годы страдавший помрачнением рассудка дворянин, полковник в отставке, Тимотей фон Бок скончался 11 апреля 1836 года между десятью и одиннадцатью часами утра от выстрелившего в его руке пистолета, причём за отсутствием свидетелей невозможно с абсолютной уверенностью сказать, был ли то несчастный случай или самоубийство, хотя последнее, учитывая склад ума полковника, абсолютно правдоподобно…

Писарь (молодой человек в овальных очках). Но, господа, если господин Бок вернулся после стрельбы по цели и, очевидно, собирался снова идти стрелять в цель, зачем же ему было заряжать свои пистолеты дробью.

Пеэтер. Прикажите считать, молодой человек, что у вас воробьиная память? Вы же пять минут назад собственной рукой писали. «долгие годы страдавший помрачнением рассудка отставной полковник фон Бок»! Писали ведь, так?

Писарь краснеет и испуганно кивает.

Пеэтер. А как же мы объясним то, что в распоряжении господина фон Бока находились пистолеты?

Маркиз. А-а… (писарю) Занесите в протокол. господин Бок неведомыми путями получил пистолеты, пользуясь отлучками своей супруги, которая их всегда тщательно прятала.

Якоб. Но… Ах… (машет рукой)

Маркиз. Мы заберём его бумаги с собой (выдвигает ящики письменного стола, опрокидывает бумаги в мешок и запечатывает его сургучом, растопив его на свече, принесённой Лийзо).

Врач. А покойник?

Маркиз. Мы отправим донесения в Ригу и Петербург и будем ждать распоряжений и разрешения на похороны.

Пеэтер. Покойника можно положить в старый ледник за господским домом. Возьмите из прихожей стол, поставьте цветы на пол и внесите стол сюда.

Якоб и Кяспер вносят длинный стол. Покойника перекладывают на стол. Кяспер и Якоб начинают его выносить.

Лийзо. Погодите… (берет с дивана подушку, подкладывает ее под голову покойника).

Якоб. Лийзо, наволочка пропитается кровью…

Лийзо. Пропади все наволочки… (плачет).