Помоги проекту - поделись книгой:
– А то, что вдумайся! Консервы твои – на случай войны! У них срок годности! Нет войны – их утилизируют! На помойку их! А ты новые поставляешь! Понимаешь, Дима? Без обид, но ты на помойку работаешь! Сизифов труд в чистом виде!
– Да пошел ты! – огрызнулся Сухарев. – Есть вещи, которые, да, сейчас, может, не нужны, а придет время… Вон, ракеты стоят, тоже по черт знает сколько лет, тоже никакой пользы. И что, не делать их? Зато, когда понадобятся, так бабахнут! Поэтому, между прочим, никто ничего у нас всерьез отрубать не будет. Себе дороже.
– В этом ты прав, – согласился Мечников. И опять что-то булькнуло. И голос Мечникова стал усталым и равнодушным. – Ну, спасибо, что позвонил, мне работать надо.
– Постой. Ты так и не сказал, слышал что-то про Андрея Семенова?
– Какого Андрея Семенова?
– Кандидата в президенты, которого поддерживает Путин.
– Не знаю и знать не хочу. Может, преемник. Из ниоткуда, как они любят. Самое было бы веселое – из гущи народа. По завету Ленина – чтобы любая кухарка могла порулить государством. Хоть вот соседа моего, в доме напротив живет.
– При чем тут сосед?
– Андрей Семенов его зовут. Ты-то должен знать, он у тебя там на складе где-то работает.
– Не знал, что он твой сосед.
– И даже приятель. Заходит иногда, в шахматы играем. Неплохо играет, должен тебе сказать. И грамотно при этом, разбирается, где защита Нимцовича, где Каро-Канн. Вот его бы и выбрать. Непьющий, рассудительный. Может, Путин его на полигоне приметил, когда вы туда всем городом мотались?
– Глупости все это. Ладно, будь здоров!
Разговор с Мечниковым еще больше встревожил Дмитрия Васильевича. Женщину хотели выдвинуть, надо же, думал он. А могут, в самом деле, кого-то из народа.
А с полигоном была такая история. В прошлом году президент решил посетить военный полигон, то ли ракетный, то ли еще какой-то, что был в сотне километров от Серманкуля, в глухой степи. Само собой, перед визитом туда срочно вылетела комиссия. Увидели, что все содержится в относительном порядке, некоторые постройки надо обновить, другие снести. Главное, чтобы видна была работа. Дело в том, что на предыдущем полигоне вышел некоторый конфуз. Все там было отлично, все новенькое, но при этом полное безлюдье. И президент, оглядевшись, заметил: «Как-то совсем пусто у вас. Будто люди тут не живут и не работают». Сопровождавшие генералы спохватились: как же забыли они, что президенту очень нравится не только порядок, но и когда в навещаемых местах все живет, трудится, что-то там копошится, ему весело наблюдать многолюдное энергичное коловращение.
И учли это, и решили избежать ошибки. Для этого дали задание руководству окрестных населенных пунктов свезти к полигону в день визита как можно больше народа. Участвовал своими людьми и Сухарев, собрал всех не занятых, выделил транспорт. Приехав на полигон, заводчане получили лопаты, кирки, тачки и принялись работать, катая плоское и таская круглое.
(КОММЕНТАРИЙ ПУБЛИКАТОРОВ: явная историческая ошибка с необоснованным ироническим оттенком. В описываемое время было предостаточно землеройной и транспортной техники, кирками и тачками никто не пользовался).
Президент все это увидел, одобрил, а потом была встреча с ним: встали в круг, началось живое общение. Сухарев там тоже был, имел удовольствие лицезреть лидера в пяти шагах от себя. Но вот был ли там Семенов? А может, он был в одной из групп работающих, к которым подходил Путин? И потом, вспомнил Сухарев, президент шел к вертолету, а рядом терлась кучка людей, о чем-то беседовали. Может, тогда-то и успели перемолвиться о чем-то сокровенном президент и кладовщик Семенов? Трудно представить? Но не представлял же Сухарев, что Семенов, оказывается, играет в шахматы! Играет и выигрывает у самого Мечникова, который был почетным членом серманкульского шахматного клуба. Правда, несколько лет назад обиделся на запрещение курить даже в коридоре и туалете, а потом оскорбился плакатом, повешенным на стене, где изображена была перечеркнутая бутылка. Воспринял это как намек, перестал ходить в клуб и участвовать в городских соревнованиях.
Что я гадаю? – подивился Сухарев своему тугодумию. Вызвать этого Семенова, да и все!
И нажал кнопку селектора.
– Альбина, Семенова ко мне.
– Это какого? – спросила Альбина с оттенком фамильярности. Приходится терпеть. Всегда так – не сдержишься, приласкаешь женщину под влиянием минуты, а потом расплачиваешься за эту минуту всю жизнь.
– Андрея Петровича Семенова, кладовщика, – сказал Сухарев сухим служебным голосом.
– Щас позвоню! – со смешком, упорствуя в панибратстве, ответила Альбина.
– Не щас и не звони! Сама пошла и позвала, ясно?
– Ладно, – обиженно сказала Альбина. – Мне не привыкать по заводу бегать!
Ничего, побегаешь, злорадно подумал Сухарев. Не всё тебе на каблучках тут цокать меж кабинетами. И ведь не по делу, а так, лясы точит!
Из фильма «Прецедент претендента». Не вошедшее.
АЛЬБИНА. Знаете, человек с должностью не всегда совпадает. Я вот тоже значительную часть жизни работала помощницей руководителя, в просторечии – секретарша. Но мало кто знает, сколько тонкостей в этой работе, потому что ее суть не в бумажках и не просто на звонки отвечать, это работа с персоналом, с людьми. Человека вызывают, но иногда принимают не сразу, он сидит в приемной, переживает. И кто-то может игнорировать, а кто-то отнесется… Ну, чаю хотя бы налить.
ГОЛОС ЗА КАДРОМ. Мы о Семенове…
АЛЬБИНА. И я о нем. Он тоже не совпадал. Никто не замечал, а я видела. Он всегда такой задумчивый был. И мы с ним беседовали на разные темы.
ГОЛОС ЗА КАДРОМ. О чем?
АЛЬБИНА. О жизни. В широких пределах. (Улыбается, что-то вспоминая).
ГОЛОС ЗА КАДРОМ. Похоже, он вам нравился?
АЛЬБИНА. Возможно. Я не имела права оказывать предпочтение. Ведь я представитель начальства. Получится – если я покажу человеку, что он мне нравится, он подумает, то и начальству он нравится. Зачем вводить в заблуждение? Так что я свои чувства не обнаруживала. И он тоже.
ГОЛОС ЗА КАДРОМ. А были?
АЛЬБИНА (грустно). Давайте не будем об этом.
4.
Семенов, узнав, что его зовет директор, слегка удивился. На складе у него было все настолько в порядке, что никаких вопросов никогда не возникало. Может, решили наконец пристроить еще одно помещение? Это было бы славно.
Нехватка места была постоянной заботой Андрея Петровича. Хотя продукцию вывозили довольно регулярно, все равно успевало скопиться много банок, в ящиках и штучно, которые не помещались на полках и стеллажах. Семенов творил чудеса логистики, выстраивая из банок ровные многоярусные ряды, устанавливая их с максимальной плотностью, но иногда все же приходилась размещать банки вдоль стен, на деревянных поддонах, неровными пирамидами и колоннами, это было некрасиво, Семенов страдал. Довольством, гармоничной музыкой души отдавалось в нем такое расположение продукции, когда нет ничего у стен или в проходах, все выстроено на полках ровными длинными шеренгами, как солдаты на параде.
Если бы штукарь и выдумщик Энди Уорхол ожил и увидел это великолепие, это многообразие однообразия и одновременно однообразие многообразия, он бы вторично умер от творческой зависти, настолько великолепно все выглядело.
При вывозе очередной партии Андрей Петрович тоже печалился. Ему нравилось, когда все пространство точь-в-точь заполнено, без пустых мест и прорех, каждый кубический сантиметр задействован пользой. Но приходят грубые грузчики, приезжает электрокарщик, начинается разор, исчезают ряды и шеренги, будто выбитые вражеским огнем, зияют пустоты, обнажая серые бетонные стены. Хочется уйти, не видеть этого безобразия, но Семенов не может, он ведет всему строгий учет, никогда такого не было, чтобы количество банок на бумаге и в реальности не совпали. Правда, три года назад вместо больших амбарных тетрадей Семенову вручили ноутбук. Он быстро и старательно обучался, освоил программы учета, привык сноровисто постукивать клавишами, вбивая меняющиеся цифры, и даже, скрепя сердце, признавал за новой системой удобство – данные тут же поступали в заводское управление. Но для себя, в своей комнатке при складе, он вел все же и живые, бумажные тетради, вписывая туда ровные колонки наименований и цифр каллиграфическим почерком, за который в школе его всегда хвалили учителя, а одноклассники посмеивались.
Семенов так любил свой склад, особенно когда он был без излишеств полон, что не часто ходил обедать в столовую, перекусывал здесь же, наслаждаясь отдыхом и видом тысяч банок. Этот вид никогда ему не надоедал, как не может надоесть философу созерцание водопада, всегда разного, но при этом всегда одинакового, как верно заметил Гегель, чего Андрей Петрович не знал, он смог бы выразить подобную мысль, но не чувствовал такой потребности. Ему, наоборот, нравилась неосознанность своих мыслей, когда он оглядывал свои богатства, это было что-то вроде транса, и не бывало у Семенова наслаждения больше, чем эти вот минуты блаженного созерцания.
Итак, он пошел к Сухареву, оставив склад на помощника, тридцатилетнего легкомысленного свистуна Мишаню, которого Семенов терпел только потому, что, посвистывая, тот умудрялся точно помнить, где что стоит и лежит – имел уникальную зрительную память.
Войдя в кабинет, Семенов не спросил, зачем, дескать, звали. Он вообще редко начинал разговор первым. Кому надо, тот пусть и говорит.
Сухарев показался ему странным. Встал из-за стола, подошел, пожал руку, усадил за гостевой столик у окна, в кресло, попросил Альбину принести чаю с лимоном.
Альбина принесла и мимоходом, как бы нечаянно, нажала на кнопку селектора. Она видела, что с Дмитрием Васильевичем сегодня происходит что-то непонятное и желала знать причины этого.
– Как жизнь? – спросил Сухарев.
– Нормально.
Надо бы спросить, как жена и дети, подумал Сухарев, но он не сообразил подготовиться, узнать семейное положение Семенова. Может, он бездетный вдовец или женат вторым браком, может, у него кто-то болеет или недавно умер. Лучше обойтись без лишних вопросов. Но с чего начать?
– Ты ведь у нас член «Единой России»? – неожиданно выскочило у Сухарева.
– Как все, – спокойно ответил Семенов
Действительно, Сухарев вспомнил: он же сам, получив сколько-то лет назад из Москвы, из министерства, устную разнарядку с указанием принять в «Единую Россию» энное количество сотрудников, собрал руководителей цехов и участков и предложил написать заявления о приеме. Все, конечно, согласились, понимая, что предприятие оборонное, почти военное, и вступление куда-либо в приказном порядке – дело обычное.
Заказали, помнится, и карточки – да кстати, а раздал ли их Сухарев?
Вспомнив об этом, он подошел к большому напольному сейфу, где хранились, в отличие от маленького, встроенного в стену, второстепенные документы, открыл его, пошарил, и точно, карточки оказались тут, упакованные в полиэтилен. Сухарев вскрыл упаковку, перебрал пластиковые прямоугольнички, нашел заодно свое удостоверение, а потом и карточку Семенова. Подивился простоте этих документов – даже без фотографии, похожи на обычные банковские кредитки. Вытеснены фамилия, имя, отчество, дата рождения и дата вступления. Ого, оказывается, аж в 2013-м было дело, четыре года пролежали, нехорошо. И номер билета очень уж длинный. 40052307. Сорок миллионов нас, что ли? – поразился Сухарев. Надо, кстати, узнать, кто у нас секретарь городской организации, если таковой имеется.
Он вручил пластиковый документ Семенову.
– Вот. Извини, что не сразу.
– Ладно, – сказал Семенов и сунул карточку в карман пиджака.
Одет он, кстати, был не в какую-то спецовку, а в костюм – простой, но добротный, серого цвета, с серою же рубашкой – словно Семенов не хотел выделаться на фоне разноцветно оформленных банок и ящиков.
– С работой никаких проблем? – поинтересовался Сухарев.
– Нет. Маленько тесновато, конечно.
– А чего же молчишь? Мы, вроде, собирались расширить?
– Оно неплохо бы.
– Все, решено. Дам отмашку проектировщиком. Площадь, кубатура, оборудование – какие?
– Подумать надо.
– Подумай и сообщи. От твоего слова все зависит, ты там хозяин.
Странную, непонятную стеснительность чувствовал Сухарев. Смущал его этот человек, а чем – непонятно. Может, своей неопределенностью, таинственностью? Лет уж двадцать, если не больше, работает Семенов завскладом, а что он за человек, Сухарев не знает. Если бы пил, прогуливал, опаздывал, пренебрегал работой, было бы известно, но Семенов не пил, не прогуливал и не пренебрегал. А на совещаниях отмалчивался.
Сухарев кашлянул, хмыкнул, отпил большой глоток остывшего чаю и решился иди напрямик:
– Ты ведь на полигоне был, когда Владимир Владимирович приезжал?
– Какой Владимир Владимирович? – от неожиданности не понял Семенов.
– Какой? Ишь ты, хитрец! – Сухарев рассмеялся неприятным для самого себя тенорком и погрозил Семенову пальцем, а потом указал пальцем на портрет Путина, висевший на стене за его столом.
– А. Да, был, – сказал Семенов.
– И как? Пообщались?
– Не без этого, – с легкостью признался Семенов.
– И о чем говорили?
– Да я уж не помню. Про ветер что-то.
– Про ветер?
– Вроде того. Я рядом шел, а он так лицо отвернул, дуло потому что. И говорит: ветрено у вас.
– А ты?
– А я говорю: да, такие места. Что, не надо было?
– Почему? Факт есть факт, места у нас ветреные. А он не говорил что-то вроде того, что преемника ищет?
Семенов пожал плечами.
Дмитрий Васильевич, не в силах больше выносить неопределенности, высказался напрямик:
– Значит, человека из народа решил выдвинуть? Из глубинки? А что, давно пора! До президентства, конечно, дела не дойдет, но зато Владимир Владимирович посмотрит, как люди отреагируют? Да?
– Наверно, – Семенов не понимал, о чем речь, но его это и не заботило, он думал, что там сейчас делает Мишаня, не сунет ли партию стеклянных банок на стеллаж с жестяными, не поставит ли свинину к говядине, а овощное рагу к перловой каше? С него станется, он не порядком интересуется, а той музыкой, что засунута у него в уши. Да еще и подпевает английским языком, бездельник.
– А вы, значит, решили никому не говорить? – допытывался Сухарев. – Тоже правильно, президент у нас, говорят, сюрпризы любит, а какой же сюрприз, если все узнают? Но я вам вот что скажу: мы все равно организуем поддержку. Создадим общественное мнение. Ну, и все, что полагается.
Читатели могут подумать, что Сухарев сразу поверил, будто именно этот Андрей Семенов, его кладовщик, выдвигается на выборы. Нет, он не сразу поверил. Он только допустил эту возможность, исходя из убеждения, что в России может случиться все, в том числе то, чего случиться вроде бы никак не может. Он допустил и подстраховался, забежал вперед. Даже если все окажется не так, хуже не будет.
Поэтому дополнительно озаботился:
– Кстати, Андрей Петрович, у вас с жилищными условиями как?
– Нормально. Нет, тесновато немного, дочь у меня замуж вышла, с нами живут, но это временно. На ипотеку копят.
– Непорядок, взрослые дети должны отдельно жить. Квартира у вас в каком доме?
– В своем. Домик у нас на земле. На двух хозяев, но ничего, зато садик две сотки.
– А дачи нет?
– Да как-то не собрались.
– Понял! – радостно сказал Сухарев, предвкушая доброе дело. – Ну что ж, идите, работайте!
– Спасибо. А план когда подать?
– Какой?
– На расширение?
– Да когда будет готов, тогда и подадите.
Поделиться книгой: