Помоги проекту - поделись книгой:
– Чего только не выдумаете, чтобы людей помучить! – упрекнул Зуев.
Но он знал, что противиться полиции – себе дороже.
– Ладно, заходи, сейчас переоденусь.
Володя вошел в прихожую и сразу же задохнулся от ароматов квартиры – и перегар, и запахи постельного белья, на котором спят годами, не меняя, и мужского давно не мытого тела, которое давно не интересно ни себе, ни, тем более, женщинам.
Провоняет он мне всю машину, не проветришь потом, подумал Володя. Да и некогда ждать.
И сказал:
– Слушай, ты вот что, ты сам приходи, найди Сергея Алфеева, он в курсе. А мне некогда. Но не откладывай!
И поспешил, чтобы успеть за Ларой.
Та была уже в конце улицы, Володя догнал и продолжил преследование, держа дистанцию.
Но Лара на этот раз поехала домой, где и осталась.
И у нее, как запоздало выяснил Чиркин, не догадавшись сразу просмотреть все данные о Ларе, имеется муж. Но муж ладно, муж, в случае чего, не такая уж и помеха. Однако есть и ребенок, годовалый сын. А Чиркин с женщинами, у которых есть малые дети, предпочитал не связываться – и в личном плане, и, если позволяли обстоятельства, в служебном. Не мог он спокойно видеть детских лиц, детских больших глаз, сразу щипало что-то где-то в душе, и до смерти хотелось своего такого же, чтобы подбрасывать до потолка, целовать в щеки, в попку, в волосенки эти, такие мягкие, шелковистые, каких у взрослых людей не бывает…
Вот почему искал он умную и образованную девушку. Жениться пора. И очень хочется. Но хочется еще при этом, чтобы у детей была хорошая мать, у которой было бы чему поучиться. Чиркин, конечно, тоже передаст им жизненный опыт, здравый смысл, понимание людей и все прочее, что требуется в ежедневной жизни. Но этого маловато, при всем уважении к опыту и здравому смыслу. Как говорит Омельченко, крот слепой, а жратву находит. Есть что-то и помимо жратвы, хотя ясно, что и без нее никак…
Чиркин вернулся в отдел, где устроил Зуеву и Гричухина очную ставку.
Они делали вид, что не знают друг друга, и ни в чем не сознавались.
Зуев начал канючить, как это свойственно бывшим зекам-шестеркам:
– Начальник, мне на смену с утра, отдохнуть надо, отоспаться!
– Вот здесь и отдохнешь. А ты, Гричухин, решай, что лучше – срок за наркоту или чистосердечное признание.
– Да в чем признаваться-то? Вы хоть скажите! – просил перепуганный Анатолий.
– Если я тебе скажу, будет уже не чистосердечное. Ладно, даю обоим подсказку: зачем к вам Лара Ким приходила?
– Так бы сразу и спросили! – обрадовался Зуев. – Насчет президента спрашивала!
– В смысле?
– Ну, проголосую ли я за этого… Не помню, как его… Савельев, что ли… Или Самсонов. Забыл.
– Какой еще Савельев-Самсонов? У нас Путин, без вариантов.
– Я ей так и сказал. А она говорит, что он поддерживает.
– Кто?
– Путин.
– Кого?
– Не помню! Сазонов, может? Сергеев?
– Ты меня спрашиваешь? Объяснить можешь, кто кого поддерживает?
– Путин – его!
– Тьфу! Так, Гричухин, помогай, тебя про то же спрашивали?
– Меня вообще не спрашивали!
– Ну, ну, не будем! Лара Ким к тебе приходила?
– Какая Лара, какая Ким! Была девушка, да, с бабушкой моей говорила, я подумал – из пенсионного фонда или что-то. И всё!
– С бабушкой?
– Да!
– И думаешь, я поверю?
– А вы ее спросите! И маму мою, она дома была, подтвердит.
Чиркин помолчал, постучал пальцами по столу. Ничего не понятно. Зачем Ларе охранник Зуев? Зачем какая-то старуха? И почему она им задает такие странные, но при этом такие важные вопросы? Может, черт его знает, тут заговор какой-то, политика какая-то? Но это тем более удивительно: сроду в Серманкуле не водилось никакой политики. Работа у людей есть, значит, нет причин для недовольства. Голосуют на всех выборах спокойно и дружно, всем консервным заводом – за того, за кого скажут. А если кто не на заводе, то связан с заводскими семейно или соседски, тоже никаких противоречий.
Возможно, Лара за кого-то или против кого-то агитирует, но почему общается с такими незначительными людьми?
Как почему? – потому что для агитации нужен широкий охват.
Придется, видимо, все-таки пообщаться-таки с Ларой.
Да, у нее ребенок. Но, может, она с мужем живет плохо, давно мечтает развестись, однако нет порядочного человека, который принял бы и воспитал бы ее ребенка, как родного. А такие люди есть, их только разглядеть надо!
От этих мечтательных мыслей душа Володи прямо-таки захлебнулась сладкой и теплой слюной, если можно так выразиться, а если и нельзя, мы все равно выразимся, потому что хочется.
– Хорошо, – сказал он. – Беру с вас подписку о невыезде – и по домам.
– Извини начальник, но подписку берут, если дело завели, – напомнил Зуев, напомнил подчеркнуто вежливо, чтобы не обидеть лейтенанта.
– Тогда без подписки будешь париться здесь, – предложил Чиркин.
– Шуток не понимаешь? Дам я подписку, на здоровье, я и так пять лет никуда не езжу.
– Нет, но хочется все же понять, на каком основании… – расхрабрился было Гричухин, одако Володя глянул на него с такой ироничной усмешкой, что Анатолий сразу заткнулся. Ему было всего двадцать, но с кровью отцов и дедов впитал он в себя знание, что требовать у представителей власти отчет об основании каких бы то ни было ее действий, бессмысленно, опасно, да и просто смешно.
И он тоже, как и Зуев, подписал бумажку.
Обе расписки Чиркин сунул в карман, это были, на самом деле, ничего не значащие и ни к чему не обязывающие цидульки. Отпустил задержанных, поразмышлял, что и как сказать Омельченко, и решил ничего не говорить, поскольку ничего пока не понятно.
Может, после разговора с Ларой что-то прояснится.
3.
Меж тем Сухарев продолжал терзаться проблемой, как ответить на двусмысленный вопрос.
Позвонил младшему сыну Глебу. Тот в свои четырнадцать так умен, что приходится даже иногда одергивать, чтобы имел память, с кем говорит. Очень уж вольно выражаться начал.
– За ноутом сидишь? – молодежно выразился Сухарев.
– Ну. А чего?
– Про Андрея Семенова, нового кандидата в президенты читал?
– Делать мне больше нечего.
– С отцом разговариваешь!
– Ты сроду сам начнешь чего-то, а потом злишься!
– Я не злюсь, а просто… Как мама себя чувствует? С утра на давление жаловалась.
– Я не знаю, – нетерпеливо ответил Глеб.
– Вот именно! Не знаешь, не интересуешься. Думаешь, мы вечные? А потом жалеть будешь!
– Уже жалею!
– Это ты о чем?
– А ты о чем?
Чтобы не раздражаться еще больше, Дмитрий Васильевич прекратил разговор.
Надо старшему позвонить, Борису, в Москву. Отцовская гордость, тридцатилетний финансист, в крупном банке сидит, все знает. Правда, всегда занят.
Поэтому Сухарев говорил с ним ясно и четко. И даже решился прочесть вопрос.
– Пап, плюнь, – посоветовал Борис. – Это явно фейк, утка.
– А если нет?
– Я бы знал.
– А если они сначала… Ну, как бы почву прощупывают? Может, хотя бы краем слышал, кто это?
– Понятия не имею. Есть такой Дмитрий Семенов, замминистра финансов Забайкальского края, имел я с ним дело по одной теме.
– Нет, не то.
– Конечно, не то. Повторяю, забей и забудь. Извини, у меня тут второй звонок.
– Да, конечно. Как жена, как Славик?
Вопрос повис в пустоте – Борис уже отключился.
Был один человек в запасе, вот уж кто всегда знал, что, зачем и почему происходит в стране. Саша Мечников. Сухарев учился с ним в одном классе. Мечников был звездой школы, победителем всех возможных олимпиад, после школы поступил не куда-нибудь, а в МВТУ, закончил, работал в Дубне, женился, все у него было хорошо, если бы не увлечение политикой. Насколько известно Сухареву, Мечников злостно критиковал существующую власть и существующий строй. Его чуть было не приструнили соответствующие органы, но тут умер Брежнев, началась чехарда, потом перестройка, потом институт, где работал Мечников, расформировали, он вернулся в Серманкуль – один, без жены, попытался открыть частную лавочку по ремонту сложной электронной техники, но что-то у него не пошло, и вот уже четверть века работает в одиночку мастером по компьютерам и всему, что с ними связано. Выезжает к клиентам редко, предпочитает трудиться на дому, чтобы это не мешало ему спокойно выпивать, когда захочется. При редких встречах Мечников был желчен до злости, хаял все окружающее, любил порассуждать о неверных и глупых действиях высших эшелонов власти, упоминая фамилии ключевых персон, о большинстве из которых Сухарев, занятый своими делами, даже и не слышал.
Уж он-то должен знать об этой инициативе.
И Дмитрий Васильевич позвонил ему и, задав пару вопросов о здоровье и о том, как вообще жизнь, сказал, словно между прочим:
– Говорят, у нас нового кандидата в президенты выдвинули. Мнениями интересуются. Моим вот тоже.
– Ты про женщину, что ли?
– Какую женщину?
– Это они так народ веселят. Будто бы хотят женщину выдвинуть. Типа спарринг-партнерша. Уроды! – завелся Мечников, и Сухарев услышал, как у него там что-то булькнуло. – Понимают, козлы, что смешно все выглядит, выборы эти будущие, вот и ищут, как усерьезить, а получается еще смешнее!
– Женщину в президенты? – не поверил Сухарев. И тут же сам своему неверию возразил: – С другой стороны, выбрали же в Америке негра!
Тут сделаем паузу, чтобы всем, кто читает этот текст, объяснить следующее:
Во-первых, это сказал персонаж, это его выражение, он за него и отвечает.
Во-вторых, да, мы знаем, что слово «негр» считается за рубежом неприличным, но в России со времен СССР оно произносилось и воспринималось исключительно позитивно, было связано с образами Патриса Лумумбы, Анджелы Дэвис, Мохаммеда Али, Луи Армстронга, Мартина Лютера Кинга, Майкла Джордана, Майкла Джексона, Моргана Фримена и других замечательных людей.
В–третьих, то, что Сухарев оценил выбор американского народа как нечто чрезвычайное, следует отнести не на счет косности Сухарева, а на счет косности американского народа. Который, заметим, женщину в президенты за двести лет с большим хвостом так и не выбрал.
Об этом напомнил и Мечников:
– Негра, да, а бабу хватило ума в президенты не ставить! Хотя у нас, я тебе скажу, это было бы самое то. Бабу, да еще дуру, типа… – тут Мечников назвал несколько фамилий, которые мы опустим в силу нашей исторической деликатности. – Пусть бы она окончательно развалила страну! До нищеты, до голода! Тогда, может, очухаемся!
– Не позволим! – бодро возразил Сухарев. – У нас запас прочности! Вон Америка с Европой санкциями давят, а мы…
– А мы дураки! – с обидной категоричностью оборвал Мечников. – Санкции! Да если бы они и вправду захотели нас уничтожить, они бы в три дня это сделали! Что три дня, три часа! Три минуты! Обрубить поддержку программного обеспечения всех электронных систем – и все! Компьютеры зависли, банки замерли, транспорт встал, производство застопорилось! Твой завод, между прочим, тоже заглохнет. Ты в этом, я знаю, не разбираешься, а спроси своих компьютерщиков, как они связываются с поставщиками, заказчиками, как транспорт регулируют, как все у тебя там делается вообще, включая рецептуру твоей свиной говядины!
– Не преувеличивай! – рассердился Сухарев. – Не лезь туда, где не понимаешь! Завод с тридцатых годов на армию работает, все отлажено. Обходились без всякого твоего интернета.
– Ага, через вертушку будете переговариваться, курьеров посылать! Да что с тобой говорить, ты ведь даже не осознаешь, что занимаешься бессмысленным делом! Вы там тушенку выпускаете – для складов, для стратегических запасов. НЗ так называемый.
– И что?
Поделиться книгой: