По зрелому размышлению я решила, что Миша — наилучший выбор. Чем-то похож на Вадика, но на его стороне было неоспоримое преимущество — он «дожил» до второго курса, а значит — не «тупое бревно», по твоему выражению. А на моей стороне было преимущество в виде опыта с Вадиком. Я сделала выводы, и была уверена — ошибок больше не допущу.
С Мишей у нас и правда — завертелось все бурно и сразу. Ты лишь махнула рукой, сказав: «Тебя предупреждать бесполезно».
Вопреки твоим предупреждениям, с Мишкой нам было хорошо. И в постели неплохо, и вне ее — не скучно. Мы проводили вместе почти все время, и нам было ужасно интересно вдвоем. Я даже «подсела» на волейбол, в который играл Мишаня. И ты, кстати, тоже. На втором курсе тебя таки взяли в факультетскую сборную, где ты была опять единственная девушка. Единственная и неповторимая, ага. На твоей стороне был тот факт, что играла ты действительно весьма прилично: рост, физическая кондиция, реакция, способность быстро соображать и принимать решения, умение играть в команде. К тому же, как ты утверждала — «Волейбол — игра для умных», и тот факт, что ты все-таки девушка и априори слабее любого из парней, не играло здесь решающей роли. А еще, но об этом я узнала лишь через пару лет — ты сама мне в этом призналась, ты переспала с четверокурсником Борисом, капитаном команды. Но на тот момент я об этом не знала.
Я с удовольствием болела за вашу команду, за Мишку и за тебя. Иногда изумлялась про себя — как ты можешь это терпеть. На площадке парни переставали быть джентльменами, и тебе могло достаться крепко, если было за что. «Даря, сучка криворукая!!!» — это еще было мягко сказано. Впрочем, во-первых, доставалось тебе не часто, во-вторых, парни потом всегда извинялись, в-третьих, ты им отвечала, да еще как! Мне кажется, иногда на ваши игры часть зрителей приходила ради этого — слушать, как вы препираетесь. А твоя брошенная в запальчивости фраза: «Бля, Рома, у тебя такой маленький член, почему же он так мешает тебе бегать?!» облетела весь универ. А вы потом долго оправдывались и доказывали всем и каждому: ты — о том, что с Ромой у вас ничего не было, и ты сказала это просто от злости, а Рома — что у него не маленький, разумеется!
Роман с Мишкой у нас продлился больше семестра. Но кончился…хм…для меня — неожиданно. И обидно. Мишка мне изменил. С одной из моих одногруппниц. Знакомство со мной открыло для него филологический факультет как… Ну, для него он стал тем же, чем физический факультет для меня. И Миша не смог удержаться, тем более — симпатичных одиноких девчонок у нас было навалом.
Карине я сказала все, что думаю про такую подлую сучку, как она. Добавив, чтобы она очень-то не обольщалась, ибо Мишаня — кобель, каких свет не видывал (что было, в общем-то, не очень далеко от истины). С Мишей вообще отношений выяснять не стала — просто вычеркнула его из жизни.
Но, разумеется, порыдала. И ты опять сидела рядом и гладила меня по голове. И говорила опять негромко и ласково. Не помню, что, но от твоего голоса и прикосновений рук становилось легче.
История с Мишкой меня разозлила. Сколько можно! Отдаешь всю себя, а в ответ…
«Знаешь, — заявила тогда я, — достали они меня! Беру тайм-аут! Никаких мужиков. Буду жить для себя»
Ты бросила на меня странный взгляд и ответила двумя словами: «Концептуально. Посмотрим».
На твой день рождения я подарила тебе полную косметичку недорогой косметики.
— Зачем? — ехидно поинтересовалась ты.
Мне пришлось приложить физическую силу, чтобы завалить тебя на кровать (ты, понятное дело, сопротивлялась вполсилы, иначе бы у меня не было шансов) и показать — зачем.
О результатах сего действа я узнала со слов, опять же, Богдана. Судя по тому, какой был Богдан в тот день, когда ты при полном параде (помимо прически и макияжа я провела ревизию твоих полок в шкафу и нашла очень даже такую с вырезом кофточку, ну а джинсы — это было вообще твое все, ни на ком они не сидели лучше, чем на тебе), ты произвела фурор не только среди одногруппников, но и преподавателей.
Домой ты вернулась слегка ошалевшая от свалившихся на тебя комплиментов и с двумя букетами цветов, один, роскошный, — от одногруппников, второй, поскромнее, — от того самого преподавателя, который наградил вас бессмертным: «Двенадцать человек и Семенова».
А потом, чуть позже, к нам завалилась куча парней во главе с Богданом. Это была спонтанная вечеринка по случаю твоего дня рождения. Но классная. В нашу небольшую комнатку набилось человек восемь. Кто-то принес вино, кто-то водку, какие-то закуски, наши запасы смели подчистую. Курили прямо в комнате, но я плюнула на это, ибо сама, выпив для храбрости, тоже закурила, потом долго кашляла с непривычки. Вы, блин, курите крепкие. Кто-то из парней смотался в киоск за дамскими, легкими, с ментолом. И до конца вечера я дымила наравне со всеми, правда, почти не затягиваясь при этом.
А еще была гитара, кто-то играл, Андрей, кажется. Хмурый, высоченный, бородатый. Меня он никогда не интересовал, но играл он классно. «Нирвану» — сказала ты. Я не слышала раньше. Но музыка завораживала.
Потом гитару взял Валера, и зазвучало более знакомое. Барды, русский рок. Мы пели хором, пока нас громким стуком в дверь, в конце концов, не попросили заткнуться. Подвыпившие парни изъявили желание пойти повыяснять отношения, но мы их вдвоем утихомирили. И компания разбрелась по домам. А ты… ты все-таки ушла с Богданом. Точнее, он тебя почти уволок. Взял измором и напором. Тогда я была за вас искренне рада.
Утром я встретила тебя вопросом: «Ну, как?». Да, я безобразно, невозможно, бестактно любопытна! Но ты к этому привыкла уже, наверное. Лишь пожала плечами в ответ, доставая полотенце и косметичку с душевыми принадлежностями.
— Даряяяяяя, — взмолилась я, — ну, что, трудно тебе сказать?
— Что сказать?
— У вас с Богданом… было?
— А зачем я с ним ушла, по-твоему?
— Блин… Прямо скажи — было?
— Да.
— Класс! — взвизгнула я. Не удержалась: — И как он?
Ты закатила глаза.
— На твердую четверку. Такой ответ тебя устроит?
Улыбаюсь как идиотка. Не выдерживаю, подскакиваю и крепко обнимаю тебя.
— Дарька! Я так рада!..
Даешь себя обнять, даже слегка приобнимаешь меня в ответ. И вздыхаешь в ответ:
— Нашла чему радоваться…
К моему огромному изумлению и разочарованию Богдана за этим не последовало развития отношений. Не знаю, что ты ему сказала, но он как-то смирился с этим. Хотя вид имел предельно несчастный.
А я, между прочим, держала данное самой себе слово. Никаких парней. Примерно училась, в кино ходила пару раз только с тобой. И все было нормально. Пока я не познакомилась с Антоном.
Познакомилась, надо сказать, банальным и одновременно — нелепым образом. Я налетела на него в столовой, имея в руках полный поднос еды. Я была голодная, ага. Тарелки, стаканы, вилки, ложки — все это разлетелось и посыпалось в стороны. Но, в основном — на Антона. На его весьма презентабельного вида пиджак, светлую рубашку и стильные, недешевые на вид джинсы.
Чувствовала себя при этом я распоследней идиоткой. Черт, что делать? Попытаться как-то исправить нанесенный одежде ущерб? Собирать разбросанную и частично разбитую посуду? Я была просто в панике, стояла молча, не решаясь даже начать извиняться. Антон тоже молчал, потом его красивые губы тронула улыбка, которую дополнил заинтересованный взгляд в мое весьма откровенное в тот день декольте. И ситуация из нелепой сразу превратилась в понятную. И волнующую.
В Антона я влюбилась. Как кошка. С ним было все по-другому. Во-первых, он был совершенно не похож на предшествующую ему череду парней с физического факультета. Антон учился на юридическом. Во-вторых, он был более… взрослым, что ли… Хотя старше меня всего на курс. Наверное, дело было в его самоуверенности и несомненной обеспеченности. Антон был из состоятельной семьи. Впрочем, на юридическом иных и не водилось, по-моему. Имел собственную машину, не очень шикарную, потому что, как проинформировал меня Антон, «отец боится покупать ему сразу слишком мощную тачку». Деньги тратил, не считая. И вообще — весьма активно демонстрировал мне свою симпатию. Это нравилось. Льстило. Возбуждало.
С Антоном я себя наконец-то почувствовала женщиной. Желанной, желаемой. Которую добивались, на которую тратили деньги, за которой эффектно ухаживали. В излишне джентльменском поведении, впрочем, Антона упрекнуть было нельзя. Он пытался достаточно активно распускать в мой адрес руки, но и я была уже кое-чему научена. И позволяла ему ровно столько, сколько было нужно, чтобы он не утратил интерес ко мне. Но не более. Мне очень хотелось продлить этот период в наших отношениях, в котором я буквально упивалась своей властью над ним, его вниманием ко мне. Интуитивно понимала — это не будет продолжаться долго.
Ты, разумеется, мой выбор не одобрила. Да такого вообще не было: чтобы тебе понравился тот парень, которого я выбрала! Сначала просто поморщилась и привычно махнула рукой. Потом, увидев пару раз подарки Антона, в число которых входил красивущий комплект дамского белья, а также заслушав несколько моих восторженных отчетов о том, где мы бывали с Антоном, куда ездили на его машине, ты посчитала нужным навести справки. Это получилось у тебя не быстро — все-таки у вас с Антоном весьма далекие друг от друга круги знакомства, но университет — большой котел, и при наличии желания узнать можно все, что угодно. А желание у тебя, похоже, было. Результатом твоей «справочной» деятельности стал совершенно неожиданный для меня разговор в духе моей мамы. На тему: «Лера, ему от тебя нужно только одно!»
— Ну и что? — изумляюсь я. — Все этого хотят. Я не маленькая девочка, все понимаю.
— Подумай еще раз, — ты невероятно, непривычно резка и настойчива. — Лера, про него говорят странные вещи.
— Какие это? — мне обидно. Ты просто не знаешь, какой он на самом деле. Может, завидуешь, а, Даря?
— Что он… жестокий…
— Любитель БДСМ?
— Лерка!!!
Демонстративно закатываю глаза.
— Ну что значит «жестокий»? Бить будет?
— Он тебя бросит! Трахнет пару раз и бросит! А ты уже замуж за него собралась.
Внутри все вдруг обрывается. Откуда? Не всерьез, конечно, не всерьез, но такие мысли начали бродить где-то по окраинам сознания. Впервые. Именно Антон стал причиной того, что такие мысли появились у меня. Я и сама себе-то в них предпочитала не сознаваться, и тут ты…
— Ничего я не собралась, — вру крайне неубедительно, но стараюсь изо всех сил.
— Лера, — в отличие от меня ты говоришь крайне убедительно. Вернее, убежденно и горячо. — Пожалуйста…
— Пожалуйста — что? Лера, пожалуйста, брось его? — я злюсь. Это случается редко, но в этот раз у тебя получается меня разозлить.
— Вряд ли я могу на это рассчитывать, — вздыхаешь ты. — Просто не торопись. Сессия на носу. Не… предпринимай ничего сейчас. Сдай сессию, уезжай домой. У тебя будет целое лето. Подумай. Я прошу тебя — просто еще раз хорошенько все обдумай! А осенью… Если уж ты все-таки решишь… Значит, судьба…
Блин, Дарька, я не узнаю тебя! Ты говоришь всегда так разумно, взвешенно, понятно. А сейчас — горячо, эмоционально и… не совсем понятно. Но все-таки… Рациональные зерна действительно есть в твоих словах. Со всех точек зрения правильным будет сделать именно так, как говоришь ты… Есть, правда, вероятность, что за лето Антон забудет меня. «Значит, судьба» — неожиданно говорю себе я. А вслух:
— Ладно, Дарь, ты права. Я подумаю. А Антон пусть еще помучается!
— Какая же ты у меня умница, — с чувством произносишь ты.
Короче говоря, ты обеспечила меня «заданием на лето». И речь шла отнюдь не о том, что я должна была всесторонне обдумать свои отношения с Антоном. Ах, если бы только это…
Иногда я думаю, как много в нашей жизни зависит от случайности. Или только нашему поверхностному взгляду это кажется случайностью? А на самом деле — это результат невидимой, недоступной нашему взору цепной последовательности закономерностей? Я не знаю. Но могу сказать точно одно — жизнь моя круто изменилась в одно утро лишь потому, что я проснулась раньше обычного.
Это было последнее утро в то лето в общаге. Сессия сдана, билеты куплены, вещи собраны. Можно было бы спать с чистой совестью. Но я отчего-то проснулась в несусветную даже для меня, типичного жаворонка, рань. Секунд через десять после пробуждения сообразила, что причиной моего пробуждения стали звуки. А может, быть и не они. Потому что звуки были негромкие, приглушенные. Но в предутренней рассветной тишине все равно — отчетливо слышные. Кто-то плакал в соседней комнате, сдавленно глотая слезы, отчаянно пытаясь быть неслышным. Вяло пытаюсь вспомнить, у кого из наших соседок может быть повод так отчаянно рыдать ранним-ранним утром. И про себя сетую на такую отвратительную звукоизоляцию, которая делает чужое личное горе — общедоступным. Еще через десяток-другой секунд ко мне приходит мысль, от которой глаза распахиваются. Звукоизоляция в общаге, конечно, из рук вон плохая, но не настолько! Плачут у нас в комнате. Соответственно — Дарька.
От обжигающей внезапности этой мысли обратно зажмуриваюсь. Пытаюсь переварить осознанное. Это трудно. Мы знакомы без малого два года. За это время я ни разу не видела, как ты плачешь. С другой стороны, ты же живой человек. Мало ли что могло у тебя случиться. А действительно — что?
Идею встать с кровати, подойти к тебе и спросить: «Даря, что случилось?» отметаю. Пока, по крайней мере. Зная твою фирменную гордость — боюсь обидеть. И поэтому — пока лежу с закрытыми глазами и лихорадочно соображаю.
Из-за парня? Несчастной любви? Маловероятно, но что я знаю, в конце концов? Вряд ли ты рыдаешь из-за одного из своих одногруппников, но, возможно, ты тайно влюблена в кого-то другого? С тебя станется, но мне в это как-то не верится — уж не знаю почему…
Что-то случилось дома? С родителями, братом? Возможно. С другой стороны, вечером же все было нормально. Вряд ли ты смогла бы скрывать это. Если бы действительно у тебя в семье случилось нечто ужасное, из-за чего ты, давясь слезами, рыдаешь в подушку в пять утра. Поэтому эта версия тоже мне кажется маловероятной.
Ты заболела? Что-то серьезное? Трудноизлечимое? Или вообще?.. Эта мысль такая… жуткая, что бегу от нее панически, но сознание все равно за нее цепляется, немного крутит так и эдак и… мне кажется, я понимаю, из-за чего сыр-бор…
Ты беременна, Дарька! Вот точно! Залетела… Ситуация — хуже не придумаешь. Вообще — для любой девчонки. Только закончен второй курс, еще учиться и учиться. И что скажут родители… И от кого, интересно? Сразу думаю о Богдане. Наверное, от него. Мысли скачут, обгоняя друг друга. Судя по тому, как Богдан к тебе относится, он согласится…ну, не знаю… жениться на тебе, например. Вопрос в другом — хочешь ли этого ты? Подозреваю, что нет. Не хочешь выходить замуж сейчас. Ни за Богдана, ни вообще. И ребенка не хочешь. Не вообще, а именно сейчас. А значит… Значит, ты плачешь, потому что понимаешь — тебе надо решаться. Это холодное, горькое, вязнущее в зубах слово «аборт». Боже мой, Дарюшка, как же тебе помочь?!
Теперь, когда причина твоих слез мне ясна, я начинаю судорожно соображать, что же тебе сказать. Как помочь, как поддержать, что посоветовать? И когда, наконец-то, пара-тройка более или менее удовлетворяющих меня, и не должных обидеть тебя фраз оформляется у меня в голове, и я уже решаюсь открыть глаза, встать и подойти к твоей кровати, внезапно вдруг сознаю… В комнате тихо. Уже какое-то время. Ты заснула? И в следующую секунду я слышу, как ты встаешь с кровати. Замираю, не решаясь открыть глаза. И слышу… Как ты подходишь и осторожно, не касаясь меня, присаживаешься на краешек моей кровати. И тишина. Все та же — предутренняя рассветная тишина. Секунды текут одна за другой. Ничего не происходит. Да что, в конце концов, происходит!? И я решаюсь приоткрыть глаза. И вот тут оно и настигает меня… То, что меняет, неотвратимо, раз и навсегда меняет мою жизнь.
Почему ты не заметила, что я чуть приоткрыла глаза и смотрю на тебя сквозь неплотно сомкнутые ресницы — не знаю. Думаю, причина — все в тех же недавно пролитых слезах, и в том, что их вызвало.
Ты просто сидишь, чуть наклонившись вперед, опершись на руку, и смотришь на меня. Никто никогда на меня ТАК не смотрел. Что в твоем взгляде, еще не совсем просохшем от слез? Тоска, огромная тоска, которая заставляет тебя сминать и кусать свои губы. И нежность, слепящая, выворачивающая душу нежность. И что-то еще, но и этого уже достаточно, чтобы понять… Несмотря на то, что никто никогда на меня ТАК не смотрел, я понимаю. Так смотрят только на любимого человека. На безумно, безнадежно и безответно любимого человека.
До сих пор не понимаю, почему я ничего не сделала в тот момент, когда осознала это. Не дернула головой, не распахнула глаза, не охнула. Вообще! Никак не выдала то, что увидела и поняла. Лишь глаза снова закрыла, не в силах видеть эти эмоции в твоих глазах. И говорила себе: «Дыши, Лера, дыши!». Но сердце все равно колотилось как сумасшедшее.
И чуть не выпрыгнуло из груди, когда я почувствовала, как твои пальцы легко и невесомо касаются моих волос, убирают от щеки, лба. Замираю в панике. Бля! Что делать, если ситуация начнет развиваться дальше?! А она развивается. Один тихий судорожный вздох, и ты встаешь. Я лежу, боясь пошевелиться, и слушаю. Как ты подходишь к своей кровати, ложишься, немного возишься и, наконец, все затихает. Заснула. Или просто лежишь и думаешь? Хотела бы я знать, блин, о чем? Или о ком? Или нет — не хотела.
Ни о каком сне уже не может быть и речи. Полежав еще минут десять, встаю, не глядя в твою сторону, быстренько собираюсь в душ. Ты никак не реагируешь. Спишь или делаешь вид, что спишь? Не знаю и знать не хочу!
В душевых пусто — рано, да и часть народу уже разъехалась по домам. Стою под душем долго, но в голове абсолютно и гулко пусто. Ни единой мысли. Кроме того, что относиться к тебе как раньше, я не смогу. Нельзя, невозможно делать вид, что ничего не случилось. Потому что ты — уже не моя лучшая подруга Дарька! Кто ты? Понятия не имею! Сейчас самое главное для меня — суметь пережить то время, которое нам еще осталось наедине с тобой. И поэтому — стою под душем долго. Но, в конце концов, нельзя же там отсиживаться несколько часов. И я принимаю решение: пусть автобус у меня лишь в два часа дня, лучше я оставшееся время проведу на вокзале, чем с тобой. И с этой мыслью возвращаюсь в комнату.
Начинаю собирать оставшиеся вещи, стараясь не шуметь. Хм…Трудно не разбудить того, кто и так, похоже, не спал.
— Чего так рано? — хрипловато спрашиваешь из недр одеяла. У тебя со сна голос всегда чуть хриплый, от курения, наверное. Но сейчас он не от сна хриплый, я-то знаю.
— Разбудила тебя? Прости, Дарь, — фальшиво бодро отвечаю тебе. — Не спится что-то, да и дел еще куча.
— Какие у тебя дела?
— Да так, — неопределенно отвечаю, — купить кое-что надо, мама просила. Заехать в пару мест.
— Лера, семь утра только, — вытаскиваешь руку с часами из-под одеяла, а я отвожу глаза. — Какие магазины в такое время?
— Да я на вокзал сначала, сумку в камеру хранения заброшу, чтобы не возвращаться. — «Да, именно, не возвращаться! И не видеть тебя! Не могу тебя видеть!». — Чтобы время не терять потом. Говорю же — дел еще куча.
— Ясно, — задумчиво отвечаешь. А мне все равно — что хочешь, то и думай! Ты же у нас умная — может, додумаешься до всего сама!
Дальше я собираюсь в молчании. Наконец, подтаскиваю сумку к двери. Собираю в кулак волю и актерское мастерство и поворачиваюсь к тебе лицом.
— Ладно, Дарик, побежала я, — делаю ручкой. — Желаю провести хорошо лето, отдохнуть и все такое…
— Давай хоть обнимемся на прощанье, — сидишь на кровати, откинув одеяло. Белая футболка, белые простые узкие трусы.
Что такого? Мы всегда обнимались и целовались в щечку на прощание, перед каникулами. «Это в последний раз» — говорю себе и шагаю к тебе, наклоняюсь. Не знаю, чего жду, от чего в липкий тошнотворный узел сворачиваются все внутренности, но… ничего не происходит. Все как всегда. Легкое прикосновение ладони к спине, сухой поцелуй в щеку. Две секунды, и я отстраняюсь, выпрямляюсь. И решаюсь посмотреть в глаза.
Знакомые спокойные ироничные голубые Дарькины глаза. Ни следа тоски и нежности. Я могла бы подумать, что все это мне померещилось, приснилось, причудилось. Если бы не легкая краснота вокруг глаз — следы раннеутренних слез.
— Пока, Дарь, — еще раз «делаю ручкой».
— До встречи, — киваешь ты.
Как бы не так!
Ракета 16.09.2011 11:32
Глава 3
/Лера/
Надеюсь, теперь ясно, какое у меня оказалось сложное «задание на лето»? Даже ситуация с Антоном отошла на второй план. Потому что Антон — это где-то далеко. А у меня под боком все эти два года была бомба. Тикающая, готовая в любой момент взорваться бомба.
На повестке дня стояли два великих извечных вопроса русской интеллигенции — «Кто виноват?» и «Что делать?».
С ответом на первый вопрос затруднений не возникает. Кто виноват? Разумеется, ты, Дарина! Потому что оказалась… Хм, не знаю кем. Сначала подбираю аккуратные определения. Не тем, кем я тебя считала? Верно, но сути переполнявших меня эмоций не отражает. Не такой, как я? Уже точнее. Извращенкой? Похоже, но ведь мне ты ничего не сделала. Лесбиянкой? Наверное. Точно. Не знаю!
О лесбиянках я знала мало. В моем представлении это были грубые мужеподобные тетки, курящие, коротко стриженые, без косметики. В общем, на женщин похожие лишь голышом, и то — только отсутствием члена.
Ну, частичное совпадение было. Куришь — да. Косметику игнорируешь — большей частью, да. Некстати вспоминаю твой последний день рождения. Умело накрашенная, с уложенной и укрощенной копной русых волос, в сексуальных обтягивающих джинсах, а эти самые джинсы облегали собой пару бесконечных длиннющих ног и аппетитную круглую попу, в подчеркивающей грудь трикотажной кофточке, в окружении обожающих тебя парней… Если бы кто-нибудь тогда мне сказал, что эта девушка — лесбиянка… Я бы усомнилась в психическом здоровье и наличии зрения у этого человека.
Да и сейчас не верю. Периодически спрашиваю себя: «Лера, а может, тебе это все почудилось? Или ты все не так поняла? Дарина — твоя подруга, может, она просто переживала за тебя». На этом месте я закрываю глаза и мгновенно вспоминаю твой взгляд. Тоска и нежность. Непросохшие слезы. Прикушенная губа. И — безнадежность. Вот что еще было в твоих глазах. Безнадежность. Блять…