Помоги проекту - поделись книгой:
Получив деньги, друзья, не дослушав анекдота, поспешно удалились. Настоящий продавец едва догнал свои бочки и удивленных покупателей. Вино укатить они не успели, а Карася закатали на три года.
Освободившись, он приехал в этот город и женился. Теперь у него уже был сынишка трех лет — великий часовщик. Все часы в доме «отремонтировал» так, что Карасю пришлось обзаводиться петухом, чтобы по утрам не просыпать на работу.
Когда Карась с Серым подходили к заведению Барабана, Серый заметил долговязого человека, чесавшего спину об угол «бара», из которого он, по всей вероятности, только что вышел. Человек показался ему знакомым — большого роста, в помятой одежде.
— Это Рыжий, — сказал о нем Карась, — удар у него страшный, а левый... почти смертельный.
Да, разумеется, это был вчерашний знакомый Серого, проверявший в парке его документы. Карась продолжал говорить о Рыжем, что бог отвалил ему здоровья чрезмерно, что переломать руку ближнему для него пустяковое дело, а если он кому-нибудь двинет по жевательной аппаратуре, ни один стоматолог ничего не соберет...
Они вошли в «бар» и уселись за свободным столиком в углу, к которому тут же подсел какой-то знакомый Карася.
— Женька,— представился он Серому.
Это был внешне эффектный малый лет под сорок, длинный, тощий, с тонким лицом, нос с горбинкой и под ним черные усики; его большой рот блестел золотыми зубами. Одет он был как министр иностранных дел: модельные ботинки на кожаном ходу, дорогая рубашка из белой непонятной ткани, костюм с иголочки, «селедка»... А черные глаза Жени украшали длинные, как у девушки, ресницы. За счет этих ресниц он, оказывается, всю жизнь и существовал, потому что был авантюристом именно по женской линии. Прозвище у него было — «Жених».
В былое время работал он по нехитрому методу: он — жених, то есть «влюбляется», становится женихом. Войдя в доверие, исчезает затем с деньгами невесты, чтобы начать женихаться где-нибудь в другом месте.
Немного погодя к ним подошел и Рыжий. Он занял последний свободный стул и с профессиональным интересом стал рассматривать «фонарь» Серого, но свою работу, очевидно, не признал.
Заказали выпивку, закуску и торжественно принялись за дело. Первый тост провозгласили «за свободу». О, как она прекрасна, свобода! Выпили с чувством, закусили и стали вспоминать «золотое время», когда еще не существовало бригадмильцев и народных дружин, когда жилось проще и вольготнее и можно было жить без прописки где угодно! Теперь же, не успел Рыжий найти «крышу» у Антошки — бывшего спекулянта и ростовщика, как тот ему предложил немедленно явиться в милицию и договориться насчет прописки. При этом Антошка внушительно заявил, что сам капитально уважает законы, что ничего «такого» он больше не принимает (а раньше хоть трактор умел продать, только пригони), что завел он поросят и огород.
Рыжий и Серый
После первой бутылки Евгений показал широкую натуру — заказал другую, затем сообщил, что женился. Всем стало смешно. Видя, что ему не верят, Евгений не на шутку обиделся и полез в карман за паспортом.
— Штамп есть?
Штамп был. Все удивились, Женька объяснил, что уже год страдает, потому что утомительно, да еще и баба ревнивая попалась. Но другого выбора у него не было — уж очень не хотелось ему работать, да и надоело, оказывается, ему обманывать несчастных женщин.
За малым исключением, все присутствующие не сомневались, что не обманывает лишь тот, кто всех глупее. Поэтому Евгений с легкостью доказал, что, невзирая на все, живет он неплохо: жена его работает дамским парикмахером, прически разные делает с «левым» лаком и прочей ерундой, деньги зашибает. А что ревнивая... Какая баба не ревнивая? Порода у них такая.
Войдя в азарт, Евгений стал убеждать и остальных жить по его методу. Особенно это относилось к Рыжему, ибо выяснилось, что ненавидел Рыжий любой труд. Был он когда-то «честным» вором, грабил «технически», без применения грубой физической силы и соблюдал воровской «закон». Теперь же с «законом» покончили, поэтому Евгений и просвещал Рыжего, внушал ему, что система прописки — не калач с дыркой и считаться с этим явно стоит. Одно из двух: если он, Рыжий, пропишется, ему и на работу надо будет устроиться, уж за этим проследят в уголовном розыске, а если Рыжий не захочет прописаться, то будут его гонять с места на место и в конечном счете привлекут за нарушение паспортного режима. Так что выход для Рыжего практически один — жениться.
— Приспосабливайся, — говорил он захмелевшему Рыжему, — жизнь требует жертв. Только вот что, прочитай парочку книжек. Попадается ничего мазня. А главное, надо тебе поучиться технике культурного разговора, чтобы от людей не отличаться. Сейчас, знаешь, прогресс! Нам, брат, никак нельзя отставать.
В этой компании никто всерьез делами другого не интересовался, поэтому и планы Серого на будущее никого не волновали и, наверное, никто не счел бы их разумными, за исключением разве что Карася, который имел специальность электрика и работал в городской котельной.
И все-таки было приятно сидеть в ярко освещенном зале и чувствовать тепло от выпитой водки и горячего чая. Да и скучно одному. Все
ходишь по городу, ищешь, а поговорить не с кем. Прямо хоть вой от одиночества. Однажды Серый решил: «Поговорю-ка с кем-нибудь о чем- нибудь». И обратился к первому встречному:
— Извините, скажите, сколько времени...
Вот, собственно, и весь разговор, а и то веселее стало. Да, как ни верти, а человеку без общества не обойтись, знакомцы Карася пока единственные, с кем Серый мог поговорить. Он нисколько не сомневался, что Рыжий скоро снова сядет в тюрьму и еще кого-нибудь потащит за собой. Ведь он будет искать компанию воров, не найдет их. Может, соблазнит мальчишек, которые жаждут романтики. Следовательно, подумал он, по городу ходит «крокодил» и никто об этом не подозревает.
А Серый ничем не мог мальчишкам помочь. Смешно, вот и он об общественной безопасности думает... у него своих забот по горло. К тому же он считал, что существуют специальные люди, которые за все это несут прямую ответственность.
Следующая встреча Серого с Рыжим состоялась в кино. Если человек спит на вокзале, это еще не значит, что он не должен ходить в кино. И даже то обстоятельство, что одет он паршиво, не может заставить его отказаться от такого маленького удовольствия. А тут идет он, встречает Рыжего. И главное, у того лишний билет имеется. Правда, фильм понять Серому так и не удалось, потому что Рыжий оказался некстати общительным.
Решив испытать метод Женьки, Рыжий сделался заядлым посетителем кино. И разработал такую систему: идет в предварительную кассу и покупает по два билета на все вечерние сеансы недели, один себе, другой — даме, не успевшей приобрести билет. Поскольку последние сеансы кончаются поздно, имеется законное основание напроситься в провожатые. Но беда в том, что все эти красавицы никогда не пускали его в дом и спешили от него избавиться еще за квартал от дома.
Несмотря на свои сорок лет, Рыжий выглядел молодцом. Бродячая жизнь, многих искалечившая, придала ему даже какой-то неуловимый оттенок романтичности. И однажды ему посчастливилось: «дама» пошла с ним. Он привел ее в ту комнатушку, где жил. Но «дама» держалась неприступно и, несмотря на старания Рыжего, поспешила отделаться от его гостеприимства. Может, из-за его «художественного» языка, результата первых шагов по изучению «культурного» разговора. Кто знает...
Сам он объяснил это тем, что, дескать, опыта маловато в этом деле, поскольку отношения с женщинами у него до этого были простые, если не считать нескольких «мурок», с которыми удавалось побаловаться в небольших промежутках от одного срока до другого, да еще «заочниц», с которых он «шкуру» драл.
«Заочницы» — самые несчастные женщины, хотя находятся они на воле, пока их «заочники» сидят в каталажке.
Начинается все с того, что получает какая-то из них письмо. Откуда? От кого? Ну конечно же, от «капитана дальнего плавания» (плавающего уже с десяток лет в тайге, в колонии со строгим режимом) или же от «студента юридического факультета». Письмо ласковое, как пушистый котенок. Появляются общие интересы, а раз так, можно и карточками обменяться. Ну конечно, ни один студент или капитан не пришлет изображения своей рожи, когда можно занять у товарища посмазливее... А затем уже можно и о любви заговорить, так как выясняется, что она, «заочница», мечта «студента».
Наконец, «студенты» признаются в том, что практикуются пока в тайге из-за сентиментально-трагической истории. И начинаются трели о грусти, одиночестве и чувствах. Конечно же, «капитаны» прощаются и «капитаны» достигают цели: сначала они получают письма, затем, в
целях повышения духовного уровня, бандероли с художественной литературой, а поскольку художественная литература не идет на пустой желудок, приходят и посылки.
«Студенчество» дипломатично не пишет о том, когда заканчивается переформирование его морального облика. Будучи оптимистично по натуре, оно надеется, что этот процесс не слишком затянется. Пройдут все условленные сроки, но «жены» своих долгожданных, выпестованных посылками и деньгами «мужей», увы, не дождутся.
бывает и иначе. Бывает, что именно «заочница» своим участием, своими добрыми, умными письмами дает колеблющемуся уму последний решающий толчок, помогает обрести веру в себя, в жизнь. Тогда заочная дружба действует на одинокую, ожесточенную душу, как бальзам. Поэтому достойны сожаления и презрения «студенты» и «капитаны», осквернившие пошлостью искреннее тепло сострадания.
Серый терпеливо слушал излияния Аркадия — так звали Рыжего. И постепенно завоевал его доверие: ведь Рыжему не так-то просто с кем бы то ни было общаться, его междометия о «суках», «гадах», «сволочах», «проститутках» и т. п. не всякий сумел бы переварить. Но организм Серого был к этому привычный.
Рыжего привлекало в Сером не только его умение слушать. Он запомнил, что Серый провел четырнадцать лет в тюрьме. И теперь, шагая рядом в неизвестном направлении, все старался поделикатнее узнать, за какие дела. «По городу ходит крокодил, и ему, конечно, нужно крокодилово общество»,— подумалось Серому.
— По указу, что ли, сидел? — спросил Рыжий, имея в виду, очевидно, указ от 1947 года, когда почти всех воров заграбастали за решетку.
— Нет, я по другой статье был определен, — ответил Серый, хотя был осужден именно по указу сорок седьмого года. Теперь, на воле, когда приходилось объяснять, за что он находился в заключении, Серый все старался сделать вид, что он, мол, честный в общем-то человек, а сидел за ошибочные убеждения. Скажи, что за кражи сидел, тут каждый покрепче за кошелек держаться станет, а от него, Серого,— подальше. И придется всю жизнь на вокзале вертеться. Однако Рыжий на этом не успокоился.
— А с кем ты сидел, с ворами? — спросил он.
— За четырнадцать лет с кем только не приходилось, — ответил Серый.
Но Рыжий пристал как банный лист.
— А из воров ты кого-нибудь помнишь?
Дались они ему, эти воры! Серый назвал наугад первые пришедшие на ум клички, вроде Генки Фиксатого или Саньки Мохнатого. Но Рыжий необыкновенно оживился.
— А-а! Генка Фиксатый?! Знаю. С Иркутска. Иркутянин... Был такой. В Тайшете я с ним общался. Понял? Загнули его там. Слышал?
Серый сказал, что не слышал, может, и загнули...
— Заходи как-нибудь,— предложил Рыжий при расставании и объяснил, как его найти. — Я бы тебя пригласил к себе ночевать, — сказал он, — но... знаешь, у Антона моего баба — ведьма. Боюсь, и меня она скоро выживет. А в гости заходи, потолкуем. Вообще давай держаться вместе. Мы с тобой на одной полочке сидим, поэтому давай вместе.
Насчет единой полочки Серый сомневался, но чтобы отделаться от него, сказал:
— Ладно. Только на старое ты меня не вербуй...
Рыжий хмыкнул то ли обиженно, то ли насмешливо.
— Об этом разговора не было. У тебя своя голова есть, — сказал он.
Ответ его был неопределенным — понимай, как хочешь.
Застывшее время
Рыжего в те дни он не встречал. Как-то, вспомнив о нем, Серый решил разыскать его жилище. Дом этот был расположен на окраине города, а во дворе, как полагается, обитала злая собака. Он ошибся дверью, постучал к Антошке, к тому самому ростовщику, который теперь ничего не берет. Это был лысый дядя, пожилой, на вид добродушный. Он показал, как пройти мимо собаки к Аркадию.
Серый вошел в унылую темную комнату. Рыжий сидел с озабоченным видом на кровати, Женька — на стуле; перед ними на табуретке, заменявшей здесь стол, стояли стаканы с вином, лежали ломтики сыра. Пустая бутылка стояла в стороне. Друзья отлили из своих стаканов понемногу в третий и подали Серому. Выпили, и Евгений продолжил прерванный разговор. Речь шла все о том же.
— ...Душа родная около, раз! Питаешься не в столовой, где от угара, шума и треска кишки выворачивает, а кушаешь вкусную домашнюю пищу, два!..
Женька опять расписывал преимущества семейной жизни. Глаза его азартно блестели, но Рыжий коротко сообщил, что не везет ему с женщинами — не клюют.
Такому заявлению Женька откровенно удивился.
— А ты не того... — Евгений критически рассматривал Рыжего. — Есть такая поговорка: «По одежке встречают, по уму провожают»...
— Что ты хочешь сказать, дурак я, что ли?
Евгений сказал, что нет, он не это имел в виду, и стал задумчиво рассуждать.
— Тебе бы костюмчик какой-нибудь... лучше всего итальянский. Нейлоновую рубашку, венгерские туфли, транзистор бы японский... —говорил он.— Сразу внимание другое. Да и конура твоя обставлена паршиво. Разве можно сюда пригласить женщину! Не мебель — дрова. Софа?.. Вот-вот развалится, клопы, наверное, есть? Гарнитурчик бы тебе немецкий... ореховый.
Евгений презрительно оттопыривал губу и качал ногой. Рыжий был невеселый.
— Клопов нету, — сказал он. — Чего нет — того нет... Да разве они мои, эти «дрова»?
Конечно, Евгению следовало бы скумекать, что Рыжему тут ровным счетом ничего не принадлежало.
— Ну, это ладно, — согласился он. — А теперь насчет манер. Человек с тонкими манерами всегда сделает карьеру, даже в таких тряпках, как на тебе. Вращаться-то придется не среди кодлы какой-нибудь, а среди порядочных людей. Учти, — сказал он назидательно, — жизнь — это шахматы. Хороший шахматист не стремится выиграть, он только дожидается наиглупейшего хода противника, чтобы тут же сделать ему мат. Правильно я говорю? — обратился он к Серому, но ответа не дождался. Да и не нуждался он в ответе.
— В общем, дорогой, — продолжал Евгений, — с бабами главное — обращение. Когда идешь с ней по улице, по какой стороне ты от нее топаешь?
Рыжий смотрел ошалело.
— А надо по левой, чурбан! — сказал Евгений. — Когда поднимаетесь вверх по лестнице, ты — впереди; когда спускаетесь вниз — ты сзади. Во как надо! При выходе из трамвая: «Пардон, мадам!» — не забудь выскочить раньше и подать ручку. Не хитро, как видишь, а для них это самое главное. Им игра нужна. Ты думаешь, культурный человек откусывает хлеб от ломтика? А-а, нет. Культурный человек отламывает по маленькому кусочку левой лапой. Нож... Им режут мясо, но в пасть его не суют. Пищу в пасть себе толкаешь вилкой, а рыбу лопают только вилкой и хлебной корочкой. Немцы применяют две вилки, но ты же не немец... Салфетка... Рожу этой штукой не вытирают — не полотенце, а только лапы.
Рыжий угрюмо поводил плечами. Евгений, скоро наговорившись, попрощался и ушел, после чего Рыжий долго сидел насупившись, курил.
— Итальянский костюм... Венгерские туфли... Транзистор японский. Псих! На все это нужны бешеные деньги. Где же я их возьму?
Рыжий выжидательно посмотрел на Серого, но, не уловив сочувствия на его лице, сказал:
— Айда к Антону. Посоветуемся. Чего-то надо придумать. И знаешь что, давай держаться вместе. Тебе же тоже надо что-то делать. Удивляюсь, как тебя там, на майдане, мусора не выкурили еще.
Он удивлялся, как это Серого милиция еще не прогнала с вокзала. И вспомнились Серому предупреждения некоторых ребят в колонии: «Дружинников и бригадмильцев опасайся, как огня...» Однако за то время, что он уже пробыл на воле, на вокзале его беспокоили только в первые дни. Теперь же спать не мешали.
Пошли к Антону. Проходя через дверь, Рыжий бросил небольшой кусок колбасы собаке.
— Сколько ни стараюсь приручить эту тварь — бесполезно. Каждый день вот так: дашь колбасу (хлеб не жрет, гад) —пропустит мирно, не лает; не дашь — полгорода своим визгом поднимет. Вымогала проклятая!
Собака проводила их ироническим взглядом, торопливо заглатывая колбасу.
Антошка и его жена Марфа, сухощавая старуха, сидели за кухонным столом. Марфа увлеченно пожирала жареную утку, Антон на счетах проверял, очевидно, положение кредитов по исписанной школьной тетрадке. Выслушав соображения Рыжего относительно сложности создавшейся ситуации в том именно смысле, что по тюрьме он покамест еще не скучает, но работа для него и унизительна, и утомительна, а если еще взять в соображение тот факт, что исчезли куда-то с лица земли почти все хоть мало-мальски стоящие ребята (не говоря уже о том, как охамели легавые, вплоть до дворников), то жить стало совершенно невозможно, Антон, не переставая щелкать, повел такую речь:
— Жених ты, конечно, никудышный — никакого шику. Да ты спать больно любишь. А то вот в воскресенье на толкучку сходил бы... Придешь туда, что-нибудь скупишь подешевле, а в разгар толкучки отдашь за настоящую цену. Много-мало, но прибыль будет. А ты все спишь...
Глаза Рыжего недобро сверкнули: Не нравилась ему, видимо, такая речь.
— Ты что, спекулянтом мне сделаться советуешь?! — спросил он,
— А кто такой, по-твоему, спекулянт? — не обижаясь, задал вопрос Антон. И тут же сообщил: — Регулятор, улучшающий на добровольных началах снабжение в городах. Разве справедливо, что молдаване в мае уже нюхают розы, а украинцы в июне лакомятся клубникой, когда ленинградцам в это же время не хватает витамина «С»? А спекулянт... В Ленинграде нет вишен? В Одессе нет кофточек? Пожалуйста! Будут доставлены своевременно. И получается, что спекулянт помогает людям. И государству от него польза: он денежки залежавшиеся в оборот вытягивает. А какую прибыль получает от него авиакомпания!
Антошка умолк. Марфа перестала терзать утку и с уважением выпучила глаза на своего супруга.
Взглянув на Рыжего, Серый догадался, что сейчас тот непременно скажет несколько чрезвычайных слов, и мысленно его одобрил. Однако Антон еще не все сказал:
— Доживи до весны, — он не поднимал глаза от тетрадки, — зацветут розы, поспеют вишни, провернешь пару операций, поможешь людям по части витаминов. Парень ты молодой, здоровый...
Поделиться книгой: