С гибелью отряда пловцов штурм прекратился. Повинуясь неслышной команде, обе сухопутные группы развернулись и канули в старых кварталах, бросив раненых и погибших. Куда они там делись, бог весть, никто их не преследовал. И контролер исчез так же внезапно, как появился: Натали только шумно вдохнула, выдохнула и сказала:
– Как же он меня достал, сука…
Этой ее фразой закончилась активная фаза противостояния, начался подсчет потерь и убытков, а заодно – инвентаризация трофеев и пленных.
В общем и целом день заканчивается благополучно. Потери среди армейских терпимые, да и, если честно, судьба этих вертухаев волнует меня меньше всего. Что в Хармонте были жабы, что здесь… ладно, замнем. Главное, персонал почти не пострадал. Врачи, психологи, прочие спецы, ну и подопечные, конечно, – вот это наиглавнейшее из всего главного.
Подопытный потерян лишь один. Зато уникальный, без преувеличения, экземпляр – уникальный даже на фоне остальных наших подопечных, далеко не заурядных и не обыденных.
Он был известен под милым прозвищем Драку
Дракуле семнадцать лет, он сын сталкера, сгинувшего в чернобыльской Зоне, классический мутант-«зверь». Идеально приспособлен для действий в воде: на ребрах жабры, кожа покрыта чешуйками, а между пальцев ног – перепонки.
Его с большим трудом изловили в озере Сестрорецкий Разлив – наши сталкеры потрудились, из филиала, Леденец тоже участвовал, – там Дракула обитал, питаясь, по официальной версии Вивария, сырой рыбой и водоплавающими птицами. Правда, бесследные исчезновения купальщиков заставляли подозревать нехорошее, но подозрения – это не доказанные факты. И филиал, и его руководитель стояли и будут стоять на своей версии до упора – мутантов, специализирующихся на убийствах людей, без разговоров и обсуждений у нас изымают и отправляют в НИИ Менеладзе…
И вот теперь это безобиднейшее и полезное для науки существо сбежало. Водным путем, разумеется. Дракула, как выяснилось, давно готовился к побегу, трудясь ночами над решеткой своей камеры-аквариума (зубами, что ли, грыз?)… А сегодня воспользовался оказией, общей суматохой и дырой, проделанной в подводном заграждении боевыми пловцами.
Поисками беглецов у нас опять же занимаются Леденец со товарищи – представляю, как они взбеленятся, если Эйнштейну стукнет в голову идея устроить новую охоту на Дракулу в загаженных речках, протоках и каналах невской дельты.
Таковы наши потери и убытки.
Теперь о трофеях и пленных…
Раненых допрашивать было бесполезно: как носители информации – безнадежны. Мозги попорчены настолько, что лучше сказать – убиты. Наверное, контролер перед отступлением активировал заранее приготовленное «форматирование диска», если такой термин применим к интеллекту. Но по всем внешним признакам, по экипировке, по огневым комплексам ясно – ребята заокеанские. Из тех примерно краев, откуда мы с Натали имели счастье унести ноги лет десять назад. В карманах или в гаджетах, разумеется, ничего такого, что помогло бы их как-то идентифицировать. Закономерный вопрос: откуда взялись? И зачем светили своей экзотикой, не разумнее ли было переодеться в местное?
Оставшийся в живых пловец – другое дело. До него, видать, тварь не дотянулась, вода помешала. Мы его вытаскиваем, освобождаем от костюма и снаряжения, приводим в чувство. Правда, и этот экземпляр, мягко выражаясь, оказывается изрядно подпорчен в интеллектуальном смысле – такой же запрограммированный зомби, как все прочие. Единственная радость: мозги все-таки не сломаны. Во взгляде – хоть что-то доброе и вечное в отличие от его товарищей, у которых не глаза, а стеклянные пуговицы. Вдобавок возбужден так, что его приходится обездвижить. На любое обращение реагирует одинаково агрессивно:
– I don’t give a fuck!!!
Пока Натали с ним возится, пытаясь вытащить хоть что-то осмысленное, я отвожу Эйнштейна в сторонку:
– Босс, я вам кто? Шкет без морковки?
– Ты о чем? – театрально изумляется он, хотя все понял.
– Что у нас за бокс такой под номером двадцать восемь? А также двадцать семь? Где это все находится? Почему я должен узнавать последним, как тот муж?
– Видишь ли, Петя… – говорит он с незнакомой мне интонацией, явно кого-то пародируя. – Ты и не должен узнавать.
– Не скажете?
– Уж извини… Если так страдаешь от комплекса неполноценности, сходи в кладовую при кухне.
– Зачем? – не понимаю я, побежали-то они с Леденцом совсем в другую от кухни сторону.
– Возьмешь там морковку, скажешь, что я разрешил, – и станешь шкетом с морковкой.
Я бы ему врезал, ей-богу, если б хоть на секунду заподозрил, что босс мне не доверяет. Кому другому точно бы врезал. Но, зная этого жучару с пеленок, отступаюсь. Проверено практикой: если он что-то умалчивает, то это либо для пользы дела, либо для моей же пользы, причем в данном случае скорее второе, чем первое.
Натали меж тем добилась больших сдвигов: теперь пленник, сменив пластинку, добавляет в свой репертуар «Suck my dick, cherry». Натали зовет на помощь Жужу с ее гипнотическими картинками – вдвоем они и продолжают взламывать черепушку идиота.
– Что с картой ловушек? – спрашиваю Эйнштейна. – Мне подключаться к работе?
– Черновая уже составлена. Пройдись попозже, проверь, особенно в помещениях.
– А что с границами нового Лоскута, есть ясность?
– Разведку выслали. Предварительно – масштабы феномена куда скромнее, чем на Невском. В разы меньше. Театральная площадь захвачена целиком, от нее – до Невы, до Благовещенского моста. По ширине – от нас до почтамта. Мы с краешку, восточная часть. Не Лоскут, получается, а Лоскуток. Выброс, очень похоже, произошел над Юсуповским дворцом.
Дворец – старое здание на берегу Мойки, наполовину обрушившееся после Прорыва и знаменитое в основном из-за случившегося в нем некогда убийства «святого старца» Распутина. Леденец, по его словам, в бытность свою вольным сталкером там побывал, но ничего интересного или ценного не обнаружил.
– Выброс… – повторяю я. – Сброс, извержение, отрыжка… Я бы сказал точнее – Посещение.
– Второе? Или уже третье? Давай обойдемся без малонаучной фантастики.
– Как же мы без нее обойдемся, босс? Без пришельцев? Никак не обойдемся, босс. Или вы намекаете, что эта ваша отрыжка Зоны как-то связана с прошлым дворца? Какое-нибудь древнее проклятие Гришки Распутина?..
– Без ненаучной мистики мы тем более обойдемся… Я думаю, это случайность, – пожимает он плечами. – Но вообще мне нравится твой юмористический настрой.
Да, я такой. Первый весельчак в филиале. Эйнштейн, правда, с этим не согласен, но его натужные попытки шутить раздражают не только меня…
А вот и девочки добиваются-таки успеха. Натали кричит:
– Бумагу! И чем писать!
Пленник, впрочем, не пишет, а начинает рисовать. Художественного таланта у него нет, но тот и не требуется.
Основная задача, которую поставили перед моей супругой, – выяснить цель акции, то бишь за каким хреном сюда полезла свора зомбей? Вопрос, кто стоит за этим делом, тоже важен, но чуть менее.
Вскрыть пловца вербально не удалось, он так и не заговорил, – блокировка оказалась крепкой, буквально стальной. Тогда моя ведьмочка зашла через визуальные образы, и тут-то бронированной мозг придурка дал слабину…
Рисунок получается ясный, хоть и упрощенный. Предметы, которые там изображены, не нуждаются в сложном опознании, для их идентификации без надобности консультации со специалистами.
Предметов два. «Джек-попрыгунчик» и «Джон-попрыгунчик». Ни малейших сомнений. Я ж эти артефакты столько времени в руках держал, жил с ними, умирал и воскресал с ними, практически сроднился с ними…
– But we don’t want to give you that! – злорадно чеканю я пленнику классическую фразу.
Но рисовальный экзерсис под жесточайшим ментальным конролем доконал содержимое его черепушки, он уже не понимает сказанного и пялится в никуда взглядом-пустышкой – если бы у капустного кочана вдруг прорезались глаза, смотрел бы столь же бессмысленно.
Эйнштейн шутку моего бесподобного юмора не оценил, он всплескивает руками, хватается за шлем и стонет, как чайка перед бурей:
– О-о-о-у-у-у… Вот тебе и бокс номер двадцать семь! Хотел? На, жри свою морковку!
– В каком смысле? – спрашиваю его, отупев окончательно.
Он тычет пальцем в рисунок:
– Как они узнали?
– Про что узнали, про артефакты?
– Тьфу! Это секрет, да… был секрет. Но теперь можно. Даже нужно – чтобы ты понимал, Пэн, что произошло. В Новой Голландии спрятаны не только малолетние аномалы, но и артефакты. В строении двадцать семь – спецхранилище предметов, доставленных из других Зон.
«Дебил ты лысый, – думаю я в отместку за морковку, – давай ори погромче, а то Жуже ценную информацию даже обсудить будет не с кем… А еще лучше – напиши на здоровенном плакате и вывеси над двадцать седьмым боксом, чё уж скрытничать…»
Инстинкт самосохранения не позволяет мне произнести все это вслух, Эйнштейн в таком состоянии может учудить непредсказуемое. И я лишь скромно интересуюсь:
– А что в двадцать восьмом?
Раз уж босса пробило на громогласное разглашение государственной и служебной тайны – грех не воспользоваться. Но не сложилось…
– Не отвлекайся, номер двадцать восемь не имеет к тебе отношения, – говорит он гораздо тише.
Хвала богам, дотумкал наконец, что рядом личности, никаких допусков не получавшие…
– Как же не имеет, если этот ваш «номер» нуждается в охране больше, чем спецхранилище?
– Ну, ты как маленький, Пэн. Ты вообще понял, что произошло?
– А как же. Кто-то пришел за «попрыгунчиками».
– Да. Ровно в тот момент, когда на нас свалился Лоскут. И у них, по твоим словам, работала вся электроника.
– Совпадение?
– Не знаю.
– Весело, – говорю я, испытывая что-то похожее на азарт.
Адреналиновые штучки, черт бы их побрал. Мне бы не веселиться, а задуматься; может, и заметил бы некоторые очевидные вещи…
Не задумался. Дурак, дурак, дурак… Вместо того спрашиваю, кивнув на поникшего пленника, истратившего остатки мозгов на рисунок:
– А с этим что? И с другими?
– Наташенька, он еще на что-то сгодится? – спрашивает Эйнштейн, но по лицу видно, что мысли его далеко от прозвучавшего вопроса. – Или окончательно стал растением?
– Если ты не планируешь заняться нелегальной трансплантацией органов, то не сгодится, – беззаботно отвечает Натали. – У него теперь рефлексы и умения семимесячного младенца… Кстати, чуете? Уже в штаны наделал, причем по-крупному.
– Куда его, засранца? – вновь третирую я Эйнштейна.
Свободные камеры в Бутылке имеются, но менять подгузники этому двухметровому дитятку – удовольствие ниже среднего.
– Ну что ты сам, как младенец, Пэн? – недовольно откликается Эйнштейн. – Пристрой уж куда-нибудь, и других тоже.
После короткой паузы добавляет иным тоном, шутливым:
– Вон, я «давилку» видел, и как раз на пути атаковавших стоит…
– Ладно, будет числиться раздавленным при штурме, – шучу я ответно.
Мы с ним смеемся, Натка тоже улыбается, но слегка неуверенно. Чужак соль шутки не поймет, тут юмор не просто профессиональный – понятен лишь бывавшим в хармонтской Зоне. Для прочих поясню: «давилка» давит досуха, а в человеке, если кто забыл, жидкости составляют примерно девяносто процентов от общей массы. И забрызгает та жидкая составляющая нам половину Новой Голландии…
Для эстетичной утилизации отходов гораздо пригоднее «комариные плеши»: через сутки ни следа, ни остатка, чистенькая «плешь» поджидает новую жертву.
Короче, возвращаясь к началу.
Эйнштейн, умница, сразу заподозрил: то обстоятельство, что Лоскут возник над Новой Голландией перед началом атаки на нее, – совсем не обязательно случайность… Прощелкал я этот момент. Хотя такая вероятность должна была бы пробрать меня до печенок. Если б знал я, что в этой истории нет и не будет ничего случайного – ну то есть совсем ничего, ноль процентов, – я б сбежал с семьей на край земли.
А если б я уже тогда допер, что вся эта гадская карусель крутится вокруг меня? Лично – меня?
Тогда бы я, обезопасив родных, непременно вернулся. Поучаствовал бы в забаве на равных.
Мечты…
Глава 2. Тихие семейные радости
Какие ассоциации возникают при словах «загородный дом»? Обычно – самые приятные: яркое солнце, свежий воздух, живописные пейзажи за окнами… Соседский мальчишка, с тихим жужжанием триммера подстригающий вашу лужайку, всего-то за два доллара, и тянущийся за ним бесподобный запах свежесрезанной травы, который ни за какие тысячи не купишь в городе.
Ну и, разумеется, барбекю с близкими родственниками на природе или коктейль-пати с друзьями…
Тишина, комфорт, беззаботность. Не жизнь, а времяпрепровождение.
Обо всем вышесказанном можно позабыть, когда речь идет о нашем загородном доме. Плюнуть, растереть и забыть.
Комфорта захотелось… Ха-ха, хи-хи. Туалет в доме, но резервуар опорожнять – мне. Вода – из скважины, нужно регулярно ее закачивать в бак под крышей, и только холодная, сами греем. Газ в баллонах, раз в неделю меняем. В общем, не заокеанская релаксация на лоне природы – все изматывающие «прелести» российской деревенской жизни.
Природы, правда, хватает досыта, в рот уже не лезет, попросишь добавки – стошнит. Ну, это неудивительно, мы с Натали в свое время, когда вырвались из московского кошмара, специально выбирали место, чтоб подальше от людей. Вот и получили, что хотели.
С другой стороны, медвежьим углом наше убежище тоже не назовешь. Вторым условием выбора пункта проживания (кроме безлюдности) было то, чтобы цивилизация оставалась доступной. Под боком, пусть и в отдалении. Нужно было спрятаться от мира, но без фанатизма, пристроиться где-нибудь с краешку…
С нашими близняшками по-другому невозможно. Мы поняли это очень быстро, едва стали молодыми родителями.
Ну, так вот оно, искомое место, получите и распишитесь!
В тайгу бежать нам показалось глупо, выбрали Ленобласть. Деревня Надино, что под Шапками, – вдалеке от трасс и крупных дорог. Места, если без шуток, необыкновенно красивые, особенно летом. Ну а деревня – три десятка участков, протянувшихся вдоль единственной улицы (она же часть проселочной дороги, тянущейся к станции); Надино и в благополучные-то времена было малонаселенным, а ныне совсем заброшенное. Кроме нашего дома, всего лишь в пяти кто-то еще обитает. Мы бы, конечно, запросто могли выжить и этих жалких аборигенов, чтоб остаться в полном романтическом одиночестве, однако решили не жлобствовать и не тупить. Зачем плодить слухи, которые обязательно будут разнесены испуганными селянами? Безопасность нашей семьи это уж точно не укрепит. Куда разумнее стать своими, что мы за прошедшие годы и сделали.
Дом…
Таков он, наш теперешний дом. Бывший хутор, беспризорный и запущенный, расположенный (что ценно) на отшибе от деревни, куплен за копейки. Фермерским хозяйством, естественно, мы не занимаемся, угодья предоставлены сорнякам, но жилые строения, то бишь усадьбу, привели в порядок. Когда есть деньги, это не проблема, а если ты вдобавок под опекой СБ ЦАЯ, отшельником и вовсе быть не обременительно.
Натали даже зимний сад себе устроила. Я – только «за».
Вообще вся бытовуха – на ней и частично на моем папе. Я благополучно самоустранился, оправдывая лень государственными интересами и говнистостью своего непосредственного начальника, господина Ильи Эбенштейна, прозываемого, сами понимаете, Эйнштейном.