Бремя колокольчиков

   -  Как вы вообще можете такое не то, что произносить, а даже думать так про архиерея Божия! - возмутился отец Иосиф.

Глеб залился густой краской.

Потом наступил Великий пост, и строгий монах заметно усилил свой подвиг, почти уже не переставая молился. При этом все знали, что он держит строгий устав, фактически сидит на сухоядении, горячее ест лишь в субботу и воскресенье. Глеб и дня в таком ритме не смог бы прожить! Много батюшка в пост говорил и поучений, ссылаясь на святых отцов, призывая к верности Господу без остатка.

Постом случилось тяжелое искушение. В строительном вагончике возле храма случился пожар, и сгорела старинная икона Утоли моя печали[3], которую туда временно отнесли, чтобы передать реставраторам. Отец Иосиф очень переживал и сказал длинную и эмоциональную проповедь: «Вы понимаете?! Матерь Божия ушла от вас, покинула! Не смогла терпеть нечистоту вашу! Грехи ваши! Лукавство в делах и мыслях! Вы живете лишь внешне для Христа, но сердце ваше в стране далече, в похотях и скверне, в гордыне и пороках. Как Она могла потерпеть это?!». Многие прихожане плакали, а отца Глеба смутило, что батюшка все время говорил вы. Он решил разрешить недоумение и прямо спросить отца Иосифа, что и сделал после службы.

   -  Батюшка! У меня один вопрос, разрешите? Вы в своей замечательной проповеди все время обращались вы, что справедливо, но я читал у митрополита Антония Блума[4], что на проповеди надо всегда стараться говорить мы, не отделять себя, даже если и не о себе говоришь...

Отец Иосиф ничего не ответил, но глянул на Глеба так, что тот сразу же пожалел о своем вопросе и почувствовал себя полным идиотом.

Настала Пасха, назначение Глебу все не приходило и он начинал все больше надеяться, что останется служить здесь, ведь у отца Иосифа столькому можно научиться, так исправить свою жизнь до уровня помыслов. И он все хотел как-то оправдаться. Нет, он и так все исполнял, что его попросят, ничего не требуя, но он видел, что отец Иосиф все равно не особо благоволит к нему. Все из-за этого дурацкого вопроса о проповеди... а может, он узнал как-то, что Глеб те тетрадки в алтаре видел? Нет, не может быть, там тогда никого не было... Хотелось как-то наладить контакт с батюшкой: что-то сказать к месту, или пошутить...

Трапезная была тесной и, когда разворачивались к иконам молиться, то священники фактически упирались лицом в стену. Настроение было веселое, пасхальное, и Глеб решил, что самое время.

   -  Батюшка! Радость такая, Христос Воскресе, а мы молимся, как у стены плача...

   -  А вы, отче, антисемит? - без тени улыбки ответил отец Иосиф...

После к Глебу подошел староста и попросил больше к ним в храм не

приходить. Сказал, что так отец Иосиф благословил... И вот, теперь он шел домой и думал...

«В Церкву едут по утру все интеллигенты»

Хошь в ад, хошь - в рай!

Куда хочешь - выбирай.

Александр Башлачёв5, «Ванюша».

   -  Вы слышали, что у нас тут днём за история была? - спросил совсем молоденький алтарник Глеб у регента будничного хора Клавдии, женщины пенсионного возраста, всегда умевшей хорошо рассказать что-то интересное из своего богатого прошлого и метко описать настоящее.

Глебу не терпелось хоть чем-то её удивить, заставить хоть секунду смотреть на него так, как он смотрит на неё, когда она рассказывает.

   -  Нет. - Кратко ответила Клавдия, выкладывая на аналой8 ноты для вечерней службы.

   -  Представляете! Приехал один мужик бородатый с Библиями. Говорит: «Для храма бесплатно» Ну настоятель: «Давай!» А тот: «Можно я в туалет схожу?» Наш отец ему: «А у нас нет туалета для прихожан...» Мужик ему: «Как же? У вас разве места нет или средств не хватает?» Ну а наш: «Дома в туалет ходить надо, а не в храме Божием!» А этот: «А вы как же?» «А мы», - говорит, - «духовенство, мы другое дело». А этот с книгами: «Ну, раз у вас туалета для людей нет, то вам и Библий не надо!» Взял и уехал, представляете! Наш ещё долго орал, что нельзя этих евреев близко к церкви подпускать, что от них один вред, и вообще правильно их Сталин в Биробиджан. Мужик с Библиями выглядел... вполне характерно.

   -  М-да, значит так и не будет туалета, - безо всякого энтузиазма сказала регент. - А ты-то, что радуешься? Понимаю, ты молодой, ты дотерпишь, а нам- то старикам как?

Глеб смутился. Такой реакции от Клавдии, так много говорившей о подвижниках и отцах той, послевоенной церкви, он не ждал.

   -  Не знаю... Как-то забавно, что так настоятеля подкололи, но ведь и этот, с Библиями, не прав. Нельзя так с батюшками, да и как мерить Библии

туалетами?

-Подкололи! Так ты ничего и не понял! Людьми, а не туалетами!

   -  Но... Библия... она и учит... - попытался парировать смущенный юноша.

   -  Чему она тебя учит?

   -  Ну... быть человеком... послушанию Богу...

5 Башлачёв Александр (1960 - 1988) - русский поэт, автор и исполнитель песен. Ключевая (фигура и икона для поклонников русского рока, один из важнейших его представителей.

Алтарник - мужчина-мирянин, помогающего священнику служить в алтаре. Алтарь - восточная часть христианского храма, находящаяся на возвышении, предназначенная для священнослужителей и обычно отделённая от остального храма иконостасом.

   7 Регент - дирижёр церковного хора.

   8 Аналой - высокий столик с покатым верхом, на котором в церкви кладут иконы или книги.

а

   -  Что ты знаешь о послушании Богу? Ты вот Библию читал, и что? Есть оно у тебя?!

-Нет, но...

   -  Вот и иди с глаз моих кадило разжигать, балабол.

После службы Глеб поехал на домашний концерт, квартирник. Обычно встречались в метро небольшими группами и шли с сопровождающим, знавшим адрес. Следили, чтоб никого постороннего не было. Предосторожности были не лишними - не так давно свинтили квартирник БГ[5], тот едва успел три песни сыграть.

Сегодняшний квартирник был закрытым: пускали только друзей хозяина квартиры или музыканта. Народу должно быть немного, собственно, только поэтому Глеб и пошёл сейчас на Башлачёва, который казался ему грубоватомрачноватым.

Но ожидания Глеба не оправдались. Народу в восемнадцатиметровую комнату набилось битком. Всё равно все приходили с друзьями. Было очень душно, начало затягивалось, и Глеб даже думал уйти, но пожалел заплаченной трёшки. Начался концерт.

После первых двух песен молодой алтарник слушал, уже затаив дыхание. А когда Сашбаш запел своего Ванюшу, дыхание у Глеба спёрло, в жар бросило от слов: были к дьякону, к попу ли, интересовалися. Сине небо вниз тянули, тьфу ты! Надорвалися. Балладу Глеб уже слышал, но краем уха, не до конца, поэтому, чем это всё кончится - не знал. И когда раздалось последнее: как в снежном поле душа гуляет, он едва сдерживал слёзы, и, одновременно, какой- то рвавшийся из глубины истошный крик...

Из квартиры он вышел бледный. Задумчиво побрёл по улице.

   -  Привет!

Глеб вздрогнул. Рядом стояла девчонка с длинными светлыми волосами, стянутыми хайратником[6]. Она тоже была на квартирнике и ещё там привлекла внимание Глеба, да и сама, кажется, заметила его. Но теперь, оглушённый впечатлением от концерта, Глеб напрочь забыл об этом.

   -  Привет.

   -  А ты что такой грустный идёшь? Не понравилось?

   -  Нет, как раз наоборот! Всё очень круто... Я и не ожидал...

   -  А по виду твоему не скажешь, что понравилось.

   -  Ну... я просто под сильным впечатлением...

   -  Понимаю... Но всё же: рок-н-ролл - славное язычество![7] Должно быть весело, не смотря ни на что, я так думаю, - продолжала разговор девушка.

   -  Не знаю... А какой выход в этом? Что дальше? Нет, всё честно, всё хорошо, клёво. И правду-матку режет - как оно всё у нас... До боли, крика режет. Но... что дальше? Ведь должен же быть смысл, должен быть выход! Здесь-то - тупик!... Этот бесконечный наш тупик: сутками и литрами... Это бесконечное наше язычество. Нет, не по исповеданию, а по жизни, понимаешь? В Боге только выход, в любящем Боге, а иначе - самоуничтожение или бег по кругу без конца...

   -  Ты интересно говоришь, хоть я и не совсем с тобой согласна. Есть язычество и светлое, очень доброе и красивое, - посерьёзнела девушка, - меня Света зовут, а тебя?

-Глеб...

   -  Что-то домой не хочется, да и погода хорошая. Пойдём погуляем?

   -  Мне торопиться некуда... - согласился юный алтарник, - я тебя не слишком загрузил?

   -  Да не... Я ж сказала, что мне интересно... Ты где учишься?

   -  В Историко-Архивном, а ты?

   -  Я - в музыкальном училище...

Они гуляли всю ночь. Под утро, проголодавшиеся, они подкараулили у булочной машину и купили у ночных грузчиков-сторожей горячего пахучего Бородинского хлеба. Они говорили о Боге и дурацкой моде на накладные плечи, литературе и гопниках, музыке и коммунальных квартирах. Глеб рассказал о жизни в монастыре, в который он ездил, а Света о тусовке на Гауе в Латвии, где была она. К утру сговорились срочно поехать автостопом[8] и туда, и в монастырь тоже, а заодно и в Питер, благо, лето 87-го было в самом разгаре.

К чистому источнику

Вот и наступило то самое завтра, О котором я что-то слышал вчера. Зоопарк[9], «6 часов».

   -  Вставай, а то разберут всё!

   -  А сколько времени-то?

   -  Полседьмого. Я уж Ваньку покормила на кухне, чтоб тебе спать не мешать, - ответила Света мужу.

Глебу надо было вставать за молоком. Для ребёнка - на детскую кухню можно было и попозже сходить. А вот для Светы надо было идти срочно. Если ей чаю с молоком не попить - своё молоко у неё тут же пропадало. После открытия универсама молочное продавалось не больше часа. Потом оставались одни бесконечные зелёные помидоры в трехлитровых банках.

Молодой отец подошёл к типичному для 80-х универсаму из стекла и бетона без двадцати восемь. Перед входом стояла толпа мужиков, как пару лет назад в винный. Но тут все были за молочным и, если повезёт, мясным. Женщины тоже были, но мало и, в основном, раннего пенсионного возраста, когда силы и задор ещё оставались, но терять уже особо нечего и можно без стеснения биться со здоровыми мужиками на входе в магазин.

Глеб втиснулся в бесформенную толпу. Стоявший рядом рабоче- крестьянского вида мужичок явно с похмелья грозно отреагировал:

   -  Чё, студент? Тоже жрать захотел?

   -  Да я жене молока купить, она грудью кормит...

   -  Грудью? Это хорошо! Ладно, лезь давай, вперёд меня. Я тя пихну, как откроют.

В толпе стоять было не холодно, хотя на улице было ниже -10, а пальтишко у Глеба было совсем легким, осенним.

В 8-00 магазин открыли, но лишь одну створку дверей, боясь, что ворвавшаяся толпа снесёт всё на своем пути, включая кассы и работников магазина. У входа началась давка, толпа раскачивалась. Каждая сторона пыталась отпихнуть соседнюю от входа.

   -  Навались! - крикнул рабоче-крестьянский мужик сзади и с силой упёрся Глебу в спину.

Соседи сбоку поддержали, и их край пошёл вперёд. Глеб почувствовал себя тараном, когда дверь приблизилась. Он только испугался, что его со всей силы размажет о косяк двери, но в это время навалилась другая сторона толпы, и он смог боком влететь в магазин. Все бежали к прилавкам. Главное - успеть ухватить молоко, а там уж можно оглядеться, что ещё съедобного выкинули...

Из универсама Глеб вышел довольный, с полной сумкой килограмм на десять. Решил пройти мимо близлежащего открытого рынка. От вида ярких спелых мандаринов начинала выделяться слюна... Но цены кусались, как и в кооперативных магазинах, и позволить себе такую роскошь мог далеко не всякий получающий зарплату, а не то что студент.

Глеб сглотнул. Перед ним возвышался огромный прилавок с выстроенными горками мандаринами, лимонами и яблоками, а сбоку были даже арбузы! За прилавком стоял кавказец с набриолиненной шевелюрой, излучавший волны восхищения собой и своим товаром. Поправив лежащее неровно яблочко, он, не выдержав, принялся напевать на восточный манер.

   -  Ай, я приииинц, я пр-и-и-и-и нц!

В этот момент мимо его прилавка проходил тот самый рабоче- крестьянский мужик из очереди с кефиром в авоське. Глянув на поющего, он, не задумываясь, как-то даже без вызова констатировал:

   -  Да ты не принц, ты *удак.

   -  Што сказал? Э!

   -  *удак, говорю, ты.

   -  Знаешь што тэбе сделаю щас! Ты борзый, да?! - Стал голосить кавказец, делая вид, что приливок ему мешает набросится на обидчика. Но мужик был здоровый, и убегать совершенно не собирался.

   -  Ну чо? Иди сюда!

   -  Ща пагады приду тэбе, борзый! - продолжал кричать кавказец, делая вид, что хочет перескочить через прилавок, и оглядываясь на соседей. Те явно не торопились встретиться со здоровыми мозолистыми ручищами работяги, который, глядя на всё это вновь констатировал:

   -  Ну, я ж говорю - *удак ты.

Кавказец вдруг принялся кидать в мужика мандаринами.

   -  Эээ, получай! Я тебэ пакажу, кто *удак!

Работяга оказался ещё и юрким, один из мандаринов он поймал на лету, а упавшие рядом стал неспешно собирать и рассовывать по карманам.

   -  Эй, *удак! Атдай мандарин, тэбэ гаварю! - орал из-за прилавка набриолиненный уроженец тёплых краёв.

   -  Ты чё!? Не понял? Это ты *удак, а не я! - закончил разговор мужик, запихивая в карман последний из брошенных в него мандаринов.

Глеб был в восторге. На переходе он догнал мужика.

   -  Здорово вы его!

   -  А это ты, студент! Учись, как надо. Хотя... те ещё долго жизни учиться... На, жене передай мандаринки, - мужик принялся доставать из кармана мандарины.

   -  Да что вы?! Я не для того...

   -  Того, не того... Дают - бери! Да и не тебе это, понял? Вот возьми три штучки. А три мне на закусь.

Домой Глеб пришёл возбуждённым. Прямо с порога, едва вручив жене сумку с продуктами и три мандарина, успевшие от рук мужика впитать запах соляры, он принялся рассказывать утреннюю историю с работягой.

-...и знаешь, Светка, как-то у меня всё прояснилось! Нечего нам больше в Москве делать! Здесь грязь, суета, ничего хорошего нет кругом, а скоро кругом одни эти прынцы будут... Зачем нам это всё? Институт кончать... да и вообще... Вон, отец Георгий всё зовёт. У него в соседней деревне приход освободился. Говорит, без проблем рукоположат[10] меня. И домик какой- никакой есть. А там - чистое всё. И люди - как этот мужик, прямые настоящие русские люди. Вот там и душу спасать, и детей растить! А?! Что думаешь?

   -  Не знаю, Глебушка... Оно и так, но институт бросать... Надо как-то подумать ещё...

   -  Да надо не думать, а благословение у старца[11] взять, чтоб по воле Божией. ..Як старцу за благословением съезжу!

Живи, душа!

Ну давай же не тяни,