Помоги проекту - поделись книгой:
В комнате тремя отдельными массивами располагались парты, ученики сидели тесно, бок о бок. Парты многоместные, на каждой от пяти до десяти р.ебят. Неудобно выходить к доске, ну да обычно этого и не требуется: у каждого своя маленькая грифельная доска. Тетради только у старших, остальным не полагается.
Одна группа парт отделена от другой широким проходом: это граница между отдельными владениями. Каждой группой парт владеет отдельный класс.
Группа первоклассников, в которой сидит Савка, самая многочисленная - человек восемьдесят или больше. Второклассников значительно меньше. «Читать выучился - и хватит», - рассуждают родители и по окончании первого класса берут ребёнка из школы для помощи по хозяйству.
Но половина всё же остаётся продолжать образование ещё год. Дальше уж редко кто может позволить себе такую роскошь. Учащийся ребёнок - дома не помощник, а хлеба ему дай! Не вытягивает хозяйство десятилетнего иждивенца, и образование кончается. «Слава тебе, господи, два года мальчишку проучили, грамотей он у нас. Любую вывеску прочтёт». А о девчонках и не горевали, что не учатся… К чему им это? Умела бы в поле работать, прясть, ткать, а вывесок читать ей не придётся: во всей деревне одна лавчонка, да и та без вывески. И в последний класс попадало лишь пятнадцать - двадцать ребят.
Будет ли в числе их Савка?
Но Савка ни о чём этом сейчас не думает. Он сидит, приросши к месту, указанному ему учителем, боясь пошевелиться, боясь даже дышать. А кругом идёт новая, необычная жизнь: ребята, даже те, с которыми Савка
неоднократно дрался на улицах и ежедневно играл, сейчас занимаются какими-то удивительно важными делами. На него и не смотрят. Зато Савка украдкой, стараясь никого не толкнуть, жадно заглядывает им под руки: что это они скребут грифельком по доске? Палочки… крючочки… Для чего? Савка не понимает, но проникается к ним невольным почтением…
Но вот учитель, закончив спрашивать второй класс и давши им задание - списать с книги «от сих до сих», - переходит к первоклассникам. Им он уделяет времени больше всех, наблюдая одновременно и за двумя другими классами, чтобы те не сидели без дела. Увидит, что кончили, сейчас же даёт новое задание. Вот и сейчас: третий класс решает задачи, и учитель успевает заметить, кому из них задача трудна, и, переметнувшись на минуту из первого класса в третий, даёт нужное разъяснение. И сейчас же опять к первоклассникам!
Так дирижёр многоинструментального оркестра управляет им с высоты своего пульта. Но вряд ли и тому труднее!
Сейчас первоклассники читают.
«Бы-а-ба! Вы-а-ва! Ды-а-да!» Савка ничего не понимает, но не огорчается этим: так и должно быть. Ведь книга - это самая необыкновенная вещь, какую Савка знает, и постигнуть её можно тоже только каким-нибудь необыкновенным способом. «Бы-а-ба» и «вы-а-ва» кажутся Савке чем-то вроде заклинаний, заучив которые человек начинает читать.
Отпуская первоклассников, учитель сказал Савке:
- А ты, Сапронов, задержись-ка малость: я с тобой займусь. - И «вправлял ему мозги», по выражению Петьки, до тех пор, пока не был отпущен третий класс, что происходит через два часа после того, как отпустили первый.
На дорогу учитель стукнул Савку слегка по затылку и сказал:
- Ты, цыплок, тоже, с мозгами, как и твой брат. Через месяц читать будешь!
Савка летел домой, не видя дороги…
- Бабушка… через месяц… я буду… читать! - закричал он, задыхаясь от бега, ещё с порога. Бабушка прижала его к себе на минутку, а отец сказал, счастливо смеясь:
- А я уж думал, что тебя для первого-то разу без обеда оставили, аль и вовсе - на ночёвку. Дай, думаю, ему кусок хлеба отнесу.
Все, смеясь, усаживаются за стол обедать: только и ждали Савку с Петькой.
Савка скоро перестал дичиться.
Учитель так, дружелюбно и просто говорил с ребятами, так охотно отвечал на их -вопросы, что Савка прильнул к нему всей душой. Жадно ловил он каждое его слово, г переводя глаза в тот «класс», в каком занимался учитель. Но учитель тотчас же это замечал.
- Эй ты, льняная голова! (У Савки были белые, выгоревшие от солнца волосы.) Рано тебе на второй класс глаза пялить! Знай сверчок свой шесток! Пиши свои палочки!
И Савка виновато хватал грифелёк и с удвоенным старанием царапал палочки, высунув от усердия кончик языка.
Савка быстро разгадал тайну «бы-а-ба» и «вы-а-ва». И когда это произошло, он весь затрепетал от счастья, как исследователь, раскрывший одну из великих тайн природы. Да так оно и есть: разве грамота не величайшая тайна человеческого ума!
Свою первую страницу, самостоятельно прочитанную в классе, он перечитал потом дома всем по очереди: отцу, бабушке, братьям, Апроське и даже телушке.
С тех пор Савка читал всё, что попадалось под руку. Но найти печатное слово в савки-ной деревне было нелегко. Школьная библиотека вся умещалась на одной полке учительского шкафчика.
В чахоточной груди учителя горел неугасимый огонь любви к детям, любви к народу. Он отдавал своим ученикам не только свой труд и время, но и часть своего скудного заработка, лишая себя самого необходимого, чтобы купить ребятам книги, будящие мысль, воспитывающие настоящего человека. И для самого учителя книга была и другом, и советчиком, и радостью.
Как учил первый савкин учитель своих учеников! Какие слова он находил, чтобы донести до детских сердец мысли о праве народа на свободу, на справедливость, на лучшую жизнь! Великая сила помогала ему забывать свою болезнь и щедро делить между детьми неугасимый огонь своего сердца, свою любовь к Родине, к её народу!
Как-то Савка рассказал ему случай с онучами. Учитель незаметно повернул ребячью мысль от обиды на кулака к сознанию необходимости борьбы с ним. И закончил речь наказом: «Учись, Савка! Без учёбы ни кулака, ни нужды не одолеешь!»
Зимой - учёба, с ранней весны до поздней осени - батрачество, так, чередуясь, пролетели три года… Как птицы мимо окна.
С окончанием Савкой школы в семье стало три работника - три батрака. Жить полегчало, но ненадолго: старшие дочери «заневестились», две сразу. Без приданого - хоть по пятнадцать рублей за каждой! - никто не возьмёт: богатому бедняцкие дочери не нужны, а у бедного жениха у самого ничего нет. С чем же жизнь женатую начинать? Пришлось семье расстаться с коровой… На «коровьи деньги» справили две свадьбы и два приданых.
Вскоре едоков в семье ещё меньше стало: две девочки помладше умерли «от горлышка» - болезнь такая ходила по деревне.
Отца с сыновьями звали на работу охотно - старательные люди! - и семья жила теперь, не голодая. Раньше жили куда хуже. Но Савка затосковал… Душа его рвалась на простор, к свету, к тем людям, о которых так хорошо рассказывалось в книжках учителя.
И Савка решил ехать на шахты… Для домашней работы отцовых и петькиных рук достаточно, а за приработком лучше уж под землю лезть, чем батрачить у кулаков. Подумали все вчетвером - отец, бабка, Петька, Савка - и одобрили это решение.
По совету свата, который сам в молодости был шахтёром, решили отправлять Савку тотчас же по окончании уборки, чтобы до холодов успел жизнь свою устроить, а то и замёрзнуть недолго.
Тот же сват обещал выправить Савке удостоверение в волости.
- Два годочка не хватает, ну, да не беда: за бутылку водки припишут…
И действительно, года Савке приписали.
Быстро проходят последние дни уборки, и настаёт назначенный день отъезда.
С раннего утра в хату начинают приходить провожающие, родные и соседи. Женщины держатся возле бабки, мужчины обступают Савку. Каждый старается дать ему в дорогу какое-нибудь наставление, совет, предостережение. Савка смущён общим вниманием и тоскливо оглядывает углы родной избы. Среди взрослых, бородатых людей его небольшая, хоть и коренастая, фигурка выглядит совсем детской.
Савка отправляется в путь не один. С ним едет ещё парень с другого конца деревни, сын зажиточного крестьянина. Савкин конец деревни к станции ближе, но заходить за Савкой Андрей не будет. Во-первых, потому что богатому непристойно заходить за бедняком, а во-вторых, у Савки свои провожатые, а у Андрея свои. Те поедут на лошадях, а Савка со своими пойдёт пешком. Встреча назначена на станции. Андрею на лошади можно поехать к вечеру, вдоволь нагулявшись с гостями, а Савке надобно с утра: дорога трудная, грязь по колено, а до станции пятнадцать вёрст.
Савка уже одет по-дорожному.
- Ну, пора собираться, - говорит сват Аким; он человек бывалый и командует проводами.
Мужчины садятся на лавки у окон, женщины - на приступочки возле печки. Мужчины молчат, хмуро глядя в пол: думают, верно, о нужде, которая гонит их детей из дому за куском хлеба. О ней же, владычице, думают и бабы, утирая глаза. Посидели минуты две, встали.
Бабушка подала внуку холщовый мешочек с сухарями и десятком печёных яиц и припала к его голове.
На этот раз она плакала вволю, не сдерживая слёз… Знала, что прощается с внуком навсегда: об этом говорили ей её годы. Понимал это и Савка. И тоже плакал, не отирая и не скрывая слёз.
Бабушка ощупывает в последний раз зашитую в подкладку Внукова пиджака трёшку - всё его достояние «на крайний случай» - и медяки в его кармане на расходы. Билет не предусмотрен: бедняк должен ехать «зайцем». Крестит последними безнадёжными крестами… Знает наперёд, что не спасут они внука ни от толчков кондуктора, когда тот будет вытаскивать Савку, «зайца», из-под лавки вагона, ни от голодной боли в животе, ни от холода. Не было ещё помощи божьей ни в каких случаях бабкиной жизни… Но она всё-таки молит о ней бога, жарко глядя на образа и покрывая грудь внука крестами.
Наконец все выходят из избы. Отец, Петька, двое друзей-сверстников провожают Савку до станции. Остальные остаются у околицы, глядя им вслед…
Долго видны на бледном осеннем небе тёмные фигуры людей: в чистом поле, как в море, далеко видно. Потом соседи один за другим расходятся.
А бабка всё стоит, прижавши старые руки к груди. Смотрит до тех пор, пока люди не превращаются в чёрные точки.
Но вот и их не видно…
Тяжело вздыхая и шатаясь не то от горя, не то от старости, идёт она домой…
Она не обольщает себя надеждой на лёгкий успех внука в новой жизни. Подростки нередко уезжали из деревни на шахты, но редко кто достигал там благополучия. Большая часть теряла здоровье от каторжного труда. Многие гибли от аварий. А кое-кто попадал «на лёгкую дорожку» и делался завсегдатаем кабаков. И лишь немногим удавалось устроиться так, чтобы и семье высылать понемногу денег на хозяйство и самим жить, не голодая. В деревне долго обычно шли разговоры, когда кто-нибудь приезжал с шахты «в костюме и при часах». Это казалось верхом благополучия, добытого каторжным шахтёрским трудом.
Достигнет ли благополучия Савка, бабка не знала и не надеялась узнать. Оттого и разрывалось сейчас её старое сердце и судорожно прижимались к груди руки, столько поработавшие, чтобы вырастить внуков.
Но тревожилась она напрасно: у внука был её характер, он твёрдо шёл к намеченной цели.
Только цель его новой, самостоятельной жизни оказалась не та, о которой мечтала для него бабушка. Это было не личное благополучие. Хорошие люди с огнём в душе, такие же, как его первый учитель, встречались Савке на каждом повороте жизненного пути, и они помогли ему увидеть другую цель - счастье всего народа…
Как шёл к этой цели Савелий Сапронов, шахтёр, рабочий, моряк, большевик, как боролся он за свободу и счастье Родины, я расскажу как-нибудь в следующий раз.
НА ЦЕЛИННЫХ ЗЕМЛЯХ
Н. Чебаков.
Этюды художника - всё равно что записная книжка писателя, куда заносятся для памяти краткие заметки, беглые впечатления. Только свои «записи» художник делает не авторучкой, а кистью и красками. Рассматривая этюды, мы будто сами путешествуем в тех краях, где побывал художник, и видим собственными глазами то, что видел он.
В. Нечитайло.
Нынче весной уехали на целину многие наши художники. Ведь это так интересно и так важно - отразить в своих произведениях сегодняшний день страны, показать то, что волнует каждого, показать первые шаги людей, преображающих безлюдные степи!
Вот этюд художника Н. Чебакова. Перед нами поднятая целина. До самого горизонта, сколько видит глаз, тёмными волнами лежит земля, распаханная молодыми трактористами. Вьётся среди новых полей дорожка, как вилась она и прежде по нетронутой степи, а степь-то уже не та! Смотришь на этюд - и ярко представляешь себе, как эта земля покрывается зелёным бархатом всходов.
В. Басов.
Поделиться книгой: