Помоги проекту - поделись книгой:
- Да.
- Ты меня извини, Володя, но, по-моему, это одно и то же, если ты даже своими руками и не брал ничего.
Пауза.
- Вот видите, вы сами говорите… - угасшим голосом произнёс Разумов.
- Что ж я говорю? Всё это было прежде. А о прошлом тут никто не вспоминает. Я тебе и в тот раз сказала: все знают, что ты и Король не имеете никакого отношения к пропаже горна. Ребята у нас очень прямые, они не стали бы притворяться, если б действительно думали на вас.
- Они просто слушаются Семёна Афанасьевича. А Семён Афанасьевич просто для воспитания… Разве я не понимаю?
Галя смеётся:
- Плохо же ты знаешь Семёна Афанасьевича! Он если и хочет что скрыть, так не умеет…
Ну нет, выслушивать рассуждения насчёт своего характера я не намерен. Закрываю папку с бумагами, выхожу на крыльцо и, не торопясь, шагаю мимо Гали и Разумова. Застигнутые врасплох, они умолкают. Выглядят они при этом довольно забавно…
…Вечер. Галя укладывает ребят. Костик прыгает в кровати и хохочет, когда ему удаётся вывернуться из галиных рук. Леночка молча, пыхтя и отдуваясь, стаскивает с себя платье, но когда я пытаюсь ей помочь, она заявляет:
- Сама! Я сама!
- Мне кажется, - говорит вдруг Галя, - он не успокоится, пока не разъяснится эта проклятая история…
И хотя перед этим мы говорили о том, что башмаки у Костика в Леночки окончательно развалились и надо же наконец, выбрать время и купить новые, я тотчас понимаю, о ком и о чём идёт речь.
Было около пяти часов вечера, и почтальон принёс почту. Обычно её перехватывали ребята, на ходу просматривали газеты и являлись ко мне с самыми свежими новостями.
На этот раз они бежали ко мне с криком:
- Смотрите, Семён Афанасьевич, смотрите скорей!
Ко мне протянулось сразу несколько рук с газетами. Я не сразу понял, в чём дело. В СССР приехал Эдуард Эррио? Ну и что же? А, вот оно: «Под Харьковом Эррио посетил детскую трудовую коммуну имени Дзержинского… Он внимательно знакомился с бытом коммунаров, бывших беспризорников. и малолетних преступников, - читаю я. - Он был поражён чистотой и порядком в коммуне, обилием цветов и свежего воздуха».
Десять раз кряду я перечитал эти скупые строчки, словно надеялся вычитать из них больше - хоть одну подробность, хоть одно имя. «…поражён чистотой, обилием цветов и свежего воздуха». Да, это поражало и изумляло всех, кто бывал там, но не всякий умел понять по-настоящему, что произошло в коммуне имени Дзержинского, - как дети снова становились детьми, как толпа бездомных подростков обрела счастливый дом…
Эти несколько строк о коммуне были для меня приветом издалека, точно я получил письмо от друга. Я никогда не забывал о своём доме, всегда помнил коммуну, но в тот день я уж до самой ночи ни о чём другом думать не мог. И так хотелось мне попасть туда ну хоть на час - другой, посмотреть на всех, пожать руку Антону Семёновичу - и назад, домой, в Берёзовую. И ещё долго после отбоя мы с Галей вспоминали разные разности.
- А помнишь, как пришёл в коммуну Ваня Гальченко?
- Ну, как же! Дождь, слякоть. Идёт совет командиров, а Бегунок то и дело выскакивает на улицу, поджидает. Они познакомились в городе, и Бегунок обещал ему, что примут.
- А помнишь, как он объяснял про родителей? Выходило, что и отец у него не родной, и мать не родная…
- А ты помнишь, как Мизяк разбил стекло и…
И тут-то, словно продолжение нашего разговора, раздалось: бац! Дзинь! Звон стекла, чей-то вопль и потом отчётливо:
- Лови! В коридоре!
Я выскочил на крыльцо. Здесь уже толпились разбуженные шумом ребята.
- Поймали? Где? Кто? - слышалось со всех сторон.
И почти тотчас от будки закричали:
- Есть! Ведём!
Из густой, вязкой осенней тьмы вынырнули Алексей Саввич и старший Стеклов, между ними маячила какая-то неясная фигура.
- Говорят, старый знакомый, - сказал Алексей Саввич, легонько подталкивая ко мне пойманного.
Я взял его за плечи, вгляделся, но не сразу понял, где я прежде видел это лицо. И вдруг сразу два голоса крикнули:
- Да это Юрка!
- Глядите, Нарышкин!
И верно, Нарышкин. Это его испуганное насмерть, перекошенное -и бледное под слоем грязи лицо, узкие, щёлками глаза.
- Насилу поймали! - ещё не отдышавшись как следует, объяснил Стеклов.
- Если бы он не споткнулся о попаленную берёзу - знаете, за дорогой? - и не поймали бы, - подтвердил Алексей Саввич, утирая разгорячённое лицо. - А второй так и сгинул. Их ведь двое было.
Вдруг Нарышкин рванулся у меня из рук, но останавливать его не пришлось: он застонал, скрипнул зубами и сел на землю.
- Я всё-таки не пойму: как это получилось? - спросил я.
Ребята наперебой стали рассказывать.
В полночь Алексей Саввич - дежурный воспитатель - шёл от столовой к дому, а Сергей Стеклов - командир сторожевого отряда - сидел на подоконнике нижнего этажа. Вдруг крик в спальнях наверху: «Держи! Лови!», - и кто-то стремглав летит с лестницы. Сергей расставил руки, но тот слёту сбил его с ног и выпрыгнул в окно. Тут путь ему преградил Алексей Саввич, но сбоку подскочил ещё кто-то, сильно ударил Алексея Саввича палкой по плечу (наверно, хотел по голове, да промахнулся) и, не останавливаясь, промчался вслед за первым прочь, в парк. Алексей Саввич бросился за ними, Стеклов обогнал его. Они бежали в темноте,- не разбирая дороги, почти не надеясь настигнуть непрошенных гостей.
- Так как-то, знаете, сгоряча, - пояснил Алексей Саввич.
Но тут впереди раздался треск, шум падения, и Сергей почти наткнулся на упавшего. Подоспел Алексей Саввич, и они повели пленного к дому. Он хромал, спотыкался, упирался - ничего не помогло.
И вот он сидит на земле, скрипя зубами от били и держась обеими руками за ногу. Видно, здорово расшибся.
- Вот чёртов сын! Воровать пришёл! Воровать явился! - шумят кругом. - Что на него смотреть! Дать по зубам! Чего надумал! Где ворует!
- Отпустили тебя по-хорошему, - слышу я рассудительную, неторопливую речь Павлуши Стеклова. - А ты чего?!
- Погодите! - сказал вдруг, наклонясь к Нарышкину, Алексей Саввич. - Тут что-то липкое. У него нога в крови!
- Да что с ним нянчиться?! - с отвращением крикнул Король. - Ну его к чертям в болото!
- Как хочешь, Король, а ногу ему перевязать надо, - спокойно возразил Алексей Саввич.
Новый вопль возмущения прервал его на полуслове, никто не хотел слышать ни о каком снисхождении.
- Ну-ка, Сергей, помоги, - распорядился я. - Бери его подмышки.
Как ни осторожно я взял Нарышкина за ноги, боль, видимо, была сильна - он всхлипнул, но тотчас испуганно умолк, наверно, ему хотелось бы сделаться как можно меньше и незаметнее.
- Не перелом ли?… - озабоченно подумал вслух Алексей Саввич.
- Ему бы все кости переломать! - пробурчал кто-то.
- Ладно, полегче, - осадил Сергей.
И мы понесли незадачливого налётчика в нашу больничку - маленькую комнатку во флигеле, которая всегда пустовала: болеть у нас никто не желал.
Мы положили Нарышкина на кровать, и здесь, когда его уже не окружали рассерженные ребята, он глубоко вздохнул, как вздыхают дети после долгого плача, и сказал робко:
- Болит…
Я осторожно тронул его ногу, но в ответ раздался нечеловеческий вопль.
- Пожалуй, перелом. Хирурга надо, и как можно скорее. Сейчас уложим его поспокойнее, а чуть свет надо послать за Поповым, - тревожно сказал Алексей Саввич.
- Пошлём, - ответил я. - Пока суд да дело, попроси, Сергей, сюда Галину Константиновну. Что-нибудь сообразим.
Нарышкин лежал перед нами, глядя то на одного, то на другого, иссиня-бледный и напуганный.
- Ой, Семён Афанасьевич, не уходите! - сказал он умоляюще, когда я направился к двери.
- Лежи. Ничего с тобой не сделают, понял? И Галина Константиновна остаётся.
Мы с Сергеем выходим. У. крыльца всё ещё толпа, шум, говор, должно быть, в доме никто не спит.
- Стукнули вы его? - с надеждой в голосе спрашивает кто-то у Стеклова.
- Ты что, ошалел?
- А чего он орёт?
- Ногу сломал, вот и орёт.
- А-а-а! - разочарованно тянет собеседник Сергея.
Я велел немедленно разойтись по спальням, но спали в эту ночь плохо. Рано утром Галю около Нарышкина сменила Екатерина Ивановна, а Жуков пошёл за хирургом, который жил неподалёку.
С хирургом нам пришлось познакомиться давно. Однажды Коршунов подавился рыбьей костью. Он кидался, мотал головой, и совершенно выбившаяся из сил Галя с помощью Короля и Стеклова отвела его к Евгению Николаевичу Попову. Как уверяли наши, доктор только заставил Коршунова раскрыть рог и сразу вытащил кость, точно она сама прыгнула ему в руки.
Но теперь предстояло вызвать доктора к нам, да ещё в такой ранний час. Вдруг он не сможет придти! А Нарышкину было худо: всю ночь он маялся, стонал и не сомкнул глаз ни на минуту. Евгений Николаевич скоро появился и высоко поднял брови, поняв, что мы мало надеялись на его приход:
- Где же это вы видели врача, который бы не пришёл туда, где его ждёт больной? Непростительно, что вы не прислали за мной ночью!
Он был высокий, толстый, совсем седой, даже брови белые. Вася Лобов с полотенцем через плечо, задрав голову (доктор был почти вдвое выше), проводил его к умывальнику. Вымыв руки, Евгений Николаевич подсел к кровати Нарышкина, с минуту молча, внимательно смотрел на него, потом обернулся к нам:
- Что это он у вас в таком виде?
Вид был плачевный. Правда, рубашку удалось сменить, но штанину весьма сомнительной чистоты Галя просто разрезала. И всем своим видом Нарышкин, хотя и умытый, совсем не походил на остальных ребят.
- Он не наш! - не вытерпел Лобов и тут же исчез, словно ожёгся о строгий взгляд Екатерины Ивановны.
- Не ваш?
- Он действительно… по ошибке… попал сюда по ошибке, - не слишком уверенно объяснила Екатерина Ивановна.
- По ошибке? Гм… так… А это вы ему пристроили? - спросил Евгений Николаевич, убирая дощечку, которая лежала под ногами Нарышкина. - Галина Константиновна - ваш специалист по первой помощи? Умно, правильно сделали. Не кричи, не кричи, пожалуйста. Будь мужчиной. Так, так, так…
Пальцы его - сильные, умные пальцы хирурга - двигались легко, ловко, он, не глядя, ощупывал ногу и спокойно разговаривал с нами.
- Ну, что ж…
Мы не успели понять, что произошло: молниеносное, энергичное движение врача, отчаянный вопль Нарышкина - и снова спокойный голос Евгения Николаевича:
- Вот и вправили. Всё в порядке. Полежишь ещё немного, а там понемногу и ходить начинай. А царапины пустяковые, вон уже всё подсохло.
- Беспризорные, говорите? - спрашивал он меня немного спустя. - И этот, что за мной приходил, тоже беспризорный? И вон тот? Как-то не вяж-ется, знаете ли… А с вывихнутой ногой - но ошибке? Что значит «по ошибке», если не секрет? А, вот оно что. Ну-ну… Очень, очень любопытно!
Настал час занятий. Екатерина Ивановна должна была идти в свою группу. Нарышкин уцепился за неё:
- Но останусь один! Изобьют…
- Никто не тронет, уверяю тебя, - успокаивала Екатерина Ивановна.
Но Нарышкин даже зажмурился от страха и только мотал головой: нет, нет, он ни за что не останется один!
- Давайте я опять с ним посижу, - предложила Галя. - Хочешь, Костик, к Нарышкину?
Костик и Лена давно уже топтались возле больнички, стараясь заглянуть в дверь. Ясно, им хотелось поглядеть, кто это устроил такой переполох, из-за кого шумят ребята, кого лечил огромный седой доктор. На том и порешили. Галя с детьми отправилась к Нарышкину, я в школу, где изо дня в день сидел на уроках, наблюдал, смотрел, слушал.
- В прошлый раз мы начали говорить о том, что называется окружностью, не так ли? - Владимир Михайлович стоит у стола, внимательно оглядывая класс. - И вы, Репин, попытались сделать определение. Повторите его, пожалуйста.
Поделиться книгой: