Помоги проекту - поделись книгой:
- А что можно сделать?
- Вперёд идти нельзя. Пешком тут не пройдёшь, на шлюпке за ними не угонишься… И назад идти опять нельзя - вроде стыдно. Ну, что ж, постоим, подымим; может, кто догадается, сами подойдут.
И верно, скоро стало видно в бинокль, как от стайки отделились два белых пятнышка. Сперва они шли вместе, рядом, потом одно стало быстро вырываться вперёд.
Часа через два простым глазом можно было разобрать и паруса, и реюшку, и людей на ней, а ещё через час, с шумом подминая мутную воду, распустив паруса бабочкой, реюшка подошла под корму «Ломоносова» и лихо развернулась метрах в десяти. Паруса затрепетали на мачтах, рухнули на палубу, и, слегка покачиваясь на лёгкой зыби, реюшка на шестах подошла к борту.
Минуту спустя шкипер, загорелый высокий рыбак в холщёвых штанах, подпоясанных обрывком сети, в полосатой матросской тельняшке, босой, с непокрытой головой, уже стоял на мостике и говорил с капитаном.
- К вам, товарищ Дорофеев, просьба от всего народа, - говорил он, немного волнуясь. - Вы сюда все равно зашли, так, может, возьмёте у нас пассажиров? Хоть до города, хоть до завода, куда-нибудь, чтобы выбраться только из черней…
- Да где они, пассажиры-то ваши?
- Следом идут. Я-то вперёд побежал, налегке, - боялись, как бы не ушли вы.
- А что за народ?
- Народ подходящий, товарищ капитан, хороший народ; мы бы их нипочём не пустили, да тут такое дело - в школу им пора. Ученики это, ребятишки. Помогали нам летом, а сейчас время им вышло.
- Вона как… - засмеялся Дмитрий Трофимович. - Гляди-ка, Зоя Павловна: мы за ними гонялись, а они к нам спешат… Так сколько, говоришь, пассажиров-то? - обратился он к рыбаку.
- Пятнадцать душ.
- А мне шестнадцать нужно. Шестнадцатого нет у вас?
- Шестнадцатого нема, - засмеялся рыбак. - Что есть, всё отдаём, без остатка. Вон они! Часу не пройдёт - здесь будут. Ветерок - то свежеет.
- То-то и беда, что свежеет, - сказал капитан, глядя на горизонт. - Я бы и день простоял, кабы не свежел, а так, боюсь, дорого мне этот час обойдётся. Ну, да ладно, постоим, подождём, за тем пришли. Я уж с мостика не пойду, а вы, Зоя Павловна, пошли бы угостили гонца, за такую весть угостить стоит…
Ветерок, и вправду, свежел. Уже не ветерок, а настоящий ветер катил мутные волны, уже посвистывало в снастях. Отставшая реюшка быстро приближалась к пароходу и скоро так же, как и первая, обронив паруса, подчалила к борту.
На борту уже ждали. Ловкие матросские руки один за другим хватали сундучки, мешки, узелочки, поданные снизу, а потом цепкие, как котята, чуть не все разом вскарабкались на борт шесть загорелых девочек и девять мальчиков.
Зоя вышла к ним и не успела шагу ступить, как высокая девочка в латаных лыжных штанах, в ватной курточке нараспашку, в тёплом платке на голове, раскинув руки, взвизгнула на весь пароход и с разгону кинулась Зое на шею.
Зоя не узнала, а скорее догадалась, что это Люба Ершанова. Но не успела Зоя словом перекинуться с Любой, как та опять завизжала:
- Ой, Борька! Ребята, смотрите, Борька Кудрявцев! Наш, зеленгинский!
- Ну, вот что, ребята, - сказала Зоя, осмотрев лихую ватагу, - первым делом в баню. Вот вам мыло, вот мочалки, вот полотенца…
Тут за плечо тронул Зою тот рыбак, что первый подошёл к пароходу.
- Прощайте, девчата, и вы, хлопцы, прощайте, - сказал он. - Дома кланяйтесь да нас не забывайте… А вам спасибо за ребят. Ну, мне пора. Счастливо добраться! - И, ловко перескочив через борг, он спрыгнул на палубу реюшки…
После бани, умытые, причёсанные, в чистой одежде, ребята собрались в салоне. Тут они вели себя потише и держались спокойнее.
Зоя села в уголке, между Борей и Любой, и слушала их рассказы.
- А меня совсем брать не хотели, - говорила Люба. - Папа не взял, и дядя Паня не взял, а я маму упросила и забралась на рыбницу с ребятами. И вот, Зоенька, привезли нас под Гурьев. Я дня три привыкала, а потом за повара стала работать. На всё звено варила. Ну, и сетку когда переберёшь да починишь. Это я скоро привыкла. А вчера у нас, Зоя, происшествие было: стали невод выбирать, а в мотне что-то бьётся. Думали, белужина, а там тюлень оказался, здоровенный, чуть меня не укусил…
- А ты где же жила-то, Люба? - перебила Зоя.
- Тут и жила, на реюшке. Вы не думайте, у нас там просторно, чистенько, даже занавесочки есть. У нас в звене одни женщины. И шкипер - женщина, да вы её знаете, Груша Истомина. Помните, в волейбол хорошо играла? Да какой ещё шкипер-то!
- А чего же вы ели?
- Как чего ели? - удивилась Люба и даже глазами заморгала. - Рыбу ели, хлеб ели, кашу, помидоры, арбузы. Мы раз на завод ходили, там даже мороженое ели. И кино смотрели. Это мы две недели, как в чернях, а то все в море были, там что хочешь есть. Нам, Зоя, кефаль попалась; я одну засушила, с собой везу, в школу, для музея. Хотите покажу?
Интересно всё-таки, черноморская рыба, а как у нас прижилась…
- Ладно, после покажешь свою кефаль… А скажите, ребята, куда вы Сержана девали?
- А Сержан в другой колонне. Они в Богатом култуке промышляют. Да не бойтесь, не пропадёт. Есть о чём беспокоиться…
Но у Зои на этот счёт было особое мнение. Теперь, когда все остальные ребята были на борту, больше всех её беспокоил Сержан.
Оставив ребят, она написала длинную радиограмму.
И опять полетели над морем запросы и ответы. Имя Сержана Амангельды столько раз в этот день повторялось по радио, что будь Сержан другим человеком, он возомнил бы себя героем.
Но Сержан не слушал радио и не мог слушать.
В тот самый день и в тот самый час, когда ребята перебрались на борт «Ломоносова», Сержан был в самой северной части Каспийского моря. Он плыл, стоя на носу передовой реюшки, и держал в руках щуп - тонкий шест, глубоко опущенный в воду. Позади широким фронтом, кренясь под напором оранжевых дублёных парусов, шли остальные суда бригады; и бывалые рыбаки ждали сигнала, который должен был подать этот мальчик, первый год промышлявший в море.
Сержан, казалось, рождён был для Каспия. С первых дней, попав на реюшку, он быстрыми чёрными глазами ощупал каждую снасточку, каждый гвоздик, каждое колечко. Чего не понимал сам, спрашивал, не стесняясь, а неделю спустя уже и советовать стал звеньевому.
На реюшке он прижился сразу и работал наравне со взрослыми рыбаками. Он ставил и убирал паруса, стоял на руле, вымётывал за борт сети, а вечерами, когда затихал ветер, при свете «летучей мыши» чинил сети, и челнок, как заводной, мелькал в его цепких руках.
Но вовсю развернулась его рыбацкая удаль только под конец, когда разрешили лов в чернях.
Стоя рядом с бригадиром на носу реюшки, Сержан учился нащупывать рыбу, идущую в глубине, под днищем кораблика, и скоро таких успехов добился в этом хитром искусстве, что бригадир, поверив в его талант, часто торжественно вручал ему щуп.
Каким-то особым рыбацким чутьём Сержан сразу определял и размер и направление косяка, и не было случая, чтобы он промахнулся.
Вот и в тот день Сержан стоял с длинным щупом в руках и ждал, когда, задев о скользкие бока лещей, плотной стеной идущих в воде, щуп задрожит особенной дрожью.
Вот он поднял щуп, опустил поглубже, наклонил вправо, влево.
- Есть рыбка! - сказал он негромко и, подняв щуп над головой, показал куда-то влево. - Давай! - крикнул он пронзительно.
Реюшки повернулись все вдруг, шмякнулась в воду мотня, побежали длинные крылья невода, широкой петлёй окружая косяк. Реюшки разошлись и
- Уйдёт, - с досадой сказал бригадир, из-под руки следя за работой.
- Не уйдёт! - крикнул Сержан и, бросив щуп, как был, кинулся в море и, по грудь в воде, захлопал руками, закричал, запрыгал, загоняя рыбу в кольцо.
С других реюшек тоже спрыгнули рыбаки. Крик, шум, плеск поднялись в море. А когда наконец сомкнулись крылья невода и рыба, запертая в кольцо, зашумела, забилась, сверкая на солнце серебряными боками, Сержан взобрался на палубу, не снимая, на себе, отжал штаны, утёрся ладонью и с гордостью сказал бригадиру:
- А ты говоришь, уйдёт. У нас не уйдёт, дядя Володя!
На другой день, когда Сержан проснулся, над морем царил полный штиль. Штиль рыбаку хуже бури. Сержан лениво оглядел горизонт, достал из люка охапку сетей и, внимательно просматривая их, стал чинить изъяны.
На других судах рыбаки ещё спали, дядя Володя тоже спал, и, должно быть, оттого, что нечего было делать и не с кем было поговорить, Сержан стал мечтать. Он мечтал, как приедет домой, как пройдёт по селу, как встретит ребят… Вдруг он вскочил и растолкал бригадира:
- Дядя Володя, какое сегодня число?
- Число? - переспросил бригадир и, подумав, сказал уверенно: - Двадцать восьмое нынче…
И тогда Сержан, который не боялся ни труда, ни зноя, ни бури, Сержан, который за всю путину ни разу не пожаловался, не вздохнул, вдруг, как подкошенный, опустился на палубу и схватился за голову:
- Двадцать восьмое! Как же быть?
Дядя Володя встревожился не на шутку. Уж не заболел ли? А Сержан всё повторял:
- Как же так, что же делать?
И вдруг высоко в небе мелькнул серебряным крылом самолёт. Гулкий звон мотора прокатился над мёртвой водой, и Сержан замолчал, подумав о том, что вот, если бы случилось чудо, если бы этот самолёт сел здесь…
А самолёт, развернувшись над заливом, нацелился на середину колонны и, сбросив газ, пошёл на посадку. Дальше Сержан не посмел мечтать…
Да и не успел он помечтать дальше, потому что всё остальное произошло очень быстро.
Самолёт хлопнулся на воду, пробежал метров сто по воде и, включив мотор, подбежал к крайней реюшке. Тут мотор опять замолчал. А лётчик, Сержан это ясно слышал своими ушами, громко спросил:
- Кто у вас тут Амангельды Сержан?
- Я, я, я! - закричал Сержан.
Четверть часа спустя под ногами у Сержа - на уже мелькали заливы и мели, солёные озёра и песчаные острова. Далеко-далеко отодвинулся горизонт. Море стало огромным, и на всём огромном море чернели суда, судёнышки, заводы, корабли… Пролетела стая птиц под ногами, промелькнула река…
А ещё через полчаса Сержан уже беседовал с Аристарховым, и Аристархов отчитывал его, как строгий учитель:
- Во-первых, нужно адрес свой домой сообщить, - это раз, во-вторых, самому нужно думать, что в школу пора, - это два…
- Я думал, - сказал Сержан, - я крепко думал, только поздно…
- И я про то, что поздно. Пораньше бы спохватился - давно бы дома был, и гонки этой из-за тебя не пришлось бы устраивать. Вот, - Иван Николаевич поднял толстую пачку телеграмм, - это всё про тебя писано… Ну, ладно. Иди на склад, вон туда, получишь костюм, оденешься да ступай, гуляй по городу. Да, смотри, опять не потеряйся! Не заблудишься?
- Не заблужусь.
В тот же день на рассвете, весело шлёпая плицами, «Ломоносов» вошёл в устье Волги. Он зашёл ненадолго в Мумру, завернул в Оранжерейное, постоял в Икряном. И на каждой остановке сходили с трапа где один, где двое, где трое пассажиров.
Они долго жали руки друг другу, прощались с Зоей, с уважением смотрели на усатого капитана, стоявшего на мостике, а когда «Ломоносов» отходил от берега, сломя голову бежали домой, к друзьям, поделиться впечатлениями лета.
А в Астрахани «Ломоносова» встретил Аристархов. Он взошёл на мостик не один. Рядом с ним стоял Сержан Амангельды. Он держался солидно, как взрослый, но, увидев Зою, вдруг бросился к ней.
- Зоя Павловна, - крикнул он, - здравствуйте, Зоя Павловна! А меня на самолёте привезли…
- Вот познакомься, Трофимыч, - перебил его Аристархов, - Сержан Амангельды, знатный рыбак. Тот самый, который нам столько крови попортил.
СЧАСТЛИВЫЕ ДЕТИ
Кудрат Хикмат
Перевёл с узбекского Юрий Яковлев
Рисунки В. Федяевской
Поделиться книгой: