Помоги проекту - поделись книгой:
Однако это не все. После своей ледовой одиссеи Дженли Аи добавляет к вышесказанному понятое им только там – в белом безмолвии, наедине с самим собой, природой и обретенным другом: «На самом деле есть и кое-что более важное. Будучи один, я не могу изменить ваш мир. Но сам могу быть им изменен»...
Вообще, об Экумене мы узнаем буквально по крохам, в основном, из отдельных реплик Посланника. И писательница, вероятно, права, держа нас на голодном «информационном» пайке. После пространной лекции, с подробными разъяснениями, что там и как, в этой мистической Лиге, боюсь, очарование развеялось бы сразу же. Чудесное должно оставаться недосказанным, питая фантазию, заряжая грезами и надеждой; а Экумена – это одно из безусловных чудес, сотворенных Урсулой Ле Гуин.
Вот еще один намек – в сцене, когда к Посланнику пришел возлюбленный-кеммеринг Эстравена. На вопрос, считает ли Дженли себя в долгу перед изгнанником, землянин отвечает:
« – Ну, отчасти пожалуй, да. Хотя то, с чем связана моя миссия здесь, выше всех личных долгов и привязанностей.
– Если это так, – сказал незнакомец с яростной убежденностью, – то ваша миссия аморальна.
Это остановило меня. Он говорил, как защитник экуменических представлений, и мне крыть было нечем.»
Какие еще нужны доказательства, что Экумена построена по принципу, обратному государственному, когда интересы каждого подчинены интересам «высшим»? По нравственным меркам Экумены, именно это-то и аморально.
О таком галактическом будущем, несмотря на скудость информации (или все-таки благодаря?), право, не грех помечтать! Особенно на фоне прочих «вариантов».
Оппозицией Лиге Миров выступает в романе планета Гетен.
Неважно, была ли причиной ее изоляции сыгравшая злую шутку слепая эволюция, или то был неведомый план древней хайнской сверхцивилизации, по некоторым версиям, «засеявшей» семенами жизни в незапамятные времена все известные обитаемые миры. Но как бы то ни было, нет ничего более противоположного миру Экумены, чем мир интриг и распрей, недоверия к «чужакам» и остановившегося исторического Времени.
В первой беседе с Эстравеном Дженли признается: он чувствует себя на Гетен столь усталым и столь чужим, что ощущает холод постоянно, с тех пор, как попал в этот мир: «... внезапно меня охватило ощущение полного одиночества, отчужденности, страшной тоски... Два года провел я на этой проклятой плане- те; и снова, хотя осень еще не успела начаться, начиналась зима, третья моя зима здесь – долгие месяцы безжалостного, беспощадного холода, бесконечного воя пурги, льда, ветра, дождя со снегом, снега с дождем и снова – холода, холода, холода; холода внутри, холода снаружи, холода, пронизывающего до костей, парализующего мозг. И среди этого холода я снова буду совершенно одиноким, чужим для всех, и ни единой родной души рядом, никого, кому можно было бы полностью доверять.»
На Гетен все не так, как в Экумене.
Все известные космические расы двуполы (единый генетический код был рассеян по планетам либо Его Величеством Случаем, либо неведомыми «протосеятелями»), гетенианцы же – андрогины, то есть каждый гетенианец, если можно так выразиться, обоепол. «Ваша раса, – говорит Дженли другу, – удивительно одинока даже в своем собственном мире. Здесь нет больше никого из млекопитающих. Никого из двуполых. Нет даже достаточно разумных животных, которых можно было бы приручить. Это безусловно повлияло на образ вашего мышления – ваша уникальность».
Далее, при всей своей «этической» несуетности Экумена все-таки символизирует развитие, прогресс; это – вероятное будущее всей разумной жизни в Галактике. А мир планеты-ледышки весь обращен даже не в собственное историческое прошлое, а скорее в мифологическое вневременное «Никогда/Всегда».
Наконец, воспитанный на экуменической этике, как высшей и единственной цели и оправдании политики, Дженли Аи столкнулся на планете Зима (а политический смысл терминов «похолодание»-»потепление» достаточно ясен) с целым букетом из дворцовых интриг, уничтожения несогласных, предательств. И, самое главное, – с рецидивами давно излеченной в Экумене болезни.
Безумия власти.
На Гетен много государств, но читатель вместе с Посланником близко знакомится с двумя. Еще одной оппозицией, в которой, согласно классическому определению, «оба хуже».
... Не могу отделаться от мысли, что роман будто специально писался для нас! Что там вычитали в «политических» главах американцы, мне трудно судить; но для нас-то (хотя и знакомимся мы с книгой, как выясняется, последними), переживших свои собственные «кархайд» и «оргорейн», именно эти эпизоды абсолютно прозрачны и не нуждаются в комментариях.
И все же, присмотримся к государствам-антагонистам.
Для характеристики нравов, царящих в королевстве Кархайд, писательнице опять достаточно было намека. В первой же сцене. На вопрос, почему при ритуальной кладке замкового камня используют только алую краску, следует ответ: издавна его укрепляли раствором из костей и цемента, замешанном на крови. Человеческих костей и крови.
Вроде бы малозаметная «этнографическая» деталь – мало ли ужасных вещей случалось в «давние времена», и не только гетенианские... Но, брошенная в самом начале, эта подробность подобна легкому дуновению тревоги, присутствие которой уже не покинет до самых последних страниц.
Кархайд заражен воистину государственным безумием, причем, в той почти неизлечимой стадии, когда «верха» все знают и все понимают, но изменить что-либо не в состоянии.
Король Агравен – параноик, но он вовсе не глуп. Иначе разве вырвалось бы у него горькое признание в собственном безумии (тут любой психиатр насторожится: не симулянт ли?): «Но я действительно боюсь вас, Посланник! Я боюсь тех, кто послал вас! Я боюсь лжецов, я боюсь трюкачей, но больше всего я боюсь горькой правды. Именно поэтому я столь успешно правлю своей страной. Только поэтому.»
Если задуматься: что его более всего встревожило? Техническая мощь неведомой звездной Лиги Миров, провокация со стороны более просчитываемого государства-конкукрента, или опасность «развращения» собственных подданных – информацией об ином общественном устройстве, основанном не на силе, а на правде? Скорее всего – испугался он именно последнего.
Того, что басни странного незнакомца, называющего себя Посланником Экумены, окажутся чистой правдой.
Однако патологический страх перед истиной сам по себе ухудшает субъективное состояние больного. Боязнь правды, неизбежных новшеств, умных и проницательных советников (надобнее – верные...), раньше осознавших эту неизбежность, лишь приближает неотвратимый конец.
Как все знакомо! Не «звездный» это опыт, а наш, земной... Он же позволяет безошибочно вычислить, что ждет правителей Кархайда в недалеком будущем: никуда им не деться от изобретения войны.
Именно «изобретения», поскольку эволюция, сотворив свой странный эксперимент на планете, одарила ее обитателей еще и полным отсутствием агрессивности.
Об этой гипотетической цели «эксперимента» догадались уже первые разведчики Экумены: человек неразделенный вряд ли додумается до войны, столь естественной в нашем, раздираемом противоречиями, мире. В кархайдском языке нет даже такого слова: «... на планете Гетен ничто не приводило к войне. Ссоры, убийства, феодальные распри, интриги, вендетты, публичные избиения, пытки, разжигание ненависти – все это входило в репертуар их гуманистических «достижений»; но до войны дело не доходило никогда. Похоже, им не хватало способности мобилизовать себя. В этом смысле они вели себя подобно животным; или женщинам. Но совсем не как мужчины или муравьи-солдаты».
Тем не менее, как знает читатель, кархайдцы совсем близко подошли к роковой черте. В рассказе «Король с планеты Зима» война уже полыхает вовсю...
Пока же, то есть, во времена, когда происходят события романа, гетенианцы до нее еще не додумались. Хотя Посланник остро чувствует ее флюиды, слушая речи по радио нового регента: «Перед ним была конкретная и ясная цель, и он шел к ней по самому короткому и проверенному пути. Чтобы превратить народ Кархайда в граждан единого государства, в единую нацию, он избрал путь войны. Его идеи, разумеется, были недостаточно четко сформулированы, однако звучали весьма убедительно. Второй способ столь же быстрого создания единой нации или всеобщей мобилизации людей – это насаждение в государстве новой религии; однако таковой под рукою не оказалось, и Тайб предпочел путь милитаризации». Такая вот фантастика...
А вот что действительно фантастично в романе (ну, не считая, конечно, биологии, а которой – разговор особый), так это к случаю упомянутые религия, мифология гетенианцев!
Думаю, что читатель сам отдаст должное истинным жемчужинам этой книги – вкрапленным в текст мифам и преданиям, бросающим на все описываемые события, на поступки героев какой-то особенный, переливчатый и в то же время – удивительно насыщенный свет. Назвать его светом истории, культуры, светом духовной реальности, без отблеска которой меркнет, становится плоско-безжизненной реальность обычная, вещная?..
Я же обращу внимание только на одно обстоятельство.
Что, какое событие заставило Посланника окончательно разувериться в успехе своей миссии в Кархайде? Посещение обители ханддаратов, последователей одной из самых распространенных в стране религий. Собственно, и религией-то назвать эту «неуловимую систему верований» трудно, поскольку ханддара не признает ни церковной власти, ни обетов, ни символов веры. Ни, вероятно, даже самого бога...
Но именно ханддара более всего рассказала Посланнику о кархайдцах. И от скольких ошибок уберегло его это новое знание: «после двух недель, проведенных в Отерхорде, я начал гораздо лучше понимать Кархайд, за бесконечными государственными праздниками, сложной политикой и страстями которого стоит многовековая, древняя тьма, пассивная, анархическая, молчаливая и, в то же время, удивительно плодородная Тьма Ханддары».
Еще одно напоминание о «левой руке Тьмы».
Оказывается, светом прозрения, уникальным в обитаемой Галактике умением видеть будущее обладают Предсказатели, последователи Ханддары. Природа щедро одарила этим богатством существа, во всем другом – бесконечно одиноких среди разумных рас Вселенной, изолированных, замерзающих под своим неотвратимым ледником. Может быть, один только этот дар оправдывает все тернии на пути Посланника Экумены!
Ведь и окончательно поверить в успех Контакта он смог тоже там, в обители Предсказателей...
Последовательная в своей философии «света и тьмы», писательница непреклонно ведет свою линию. Нет в разумной Вселенной высших и низших цивилизаций, «перспективных» и достойных лишь снисходительной опеки. Все по-своему уникальны, и каждая космическая раса обогащает экуменический опыт.
И это – фантастика?!..
Правда, пока еще Дженли Аи далек от полного понимания того, что он совершит на планете Зима. Не встречая ответного понимания в Кархайде, он, тем не менее, методично и не спеша делает свое дело: плетет тонкую и призрачную сеть контактов индивидуальных; из них впоследствие должен сплестись Контакт культур и цивилизаций.
И на этом изматывающем и уходящем в неопределенность пути – успех, поражение, или какая еще неожиданность ждет его там? – встречает друга. Любимого человека. Эстравена...
Только позже он осознает со всей ясностью, что это «частное событие» и было подлинным началом Контакта. Первым и главным успехом его миссии. Но тогда, при кархайдском дворе, он хотя и невольно, чуть было не погубил единственного человека, открывшегося ему и готового помочь.
Хотя и внял его совету: покинув сонный, темный, внутренне раздробленный Кархайд, Посланник предпринимает новую попытку установить Контакт – на сей раз в соседнем Оргорейне. Попытку, чуть не стоившую Посланнику жизни. Но такова его добровольно выбранная ноша – рисковать в одиночку, ждать, и пробовать, пробовать, пробовать: «... страшновато было начинать все сначала; снова рассказывать о себе на новом языке, снова объяснять цели своей миссии новым слушателям, и возможно, снова потерпеть неудачу».
Если в Кархайде все еще дает себя знать феодальная вольница, а монарху только кажется, что он правит своими подданными, то Оргорейн – это уже твердыня Государства. Здесь власть всепроникающая, давящая все и вся, и здесь «правительству ведомо все, даже мысли граждан».
Мир энергичный, деловой, менее «помешанный» на ритуалах и слепом следовании замшелым традициям, Оргорейн также заражен властным безумием, принявшим, правда, иную, столь же опасную форму: государственной бюрократии.
Не знаю, как воспринял американский любитель фантастики те сцены в романе, где речь идет о секретной службе Оргорейна – Сарфе; зато ассоциации читателя нашего легко предугадать. «Чтобы стать в Сарфе высокопоставленным лицом, необходимо, как мне кажется, обладать определенным комплексом или, точнее, комплексной формой глупости». Убийственная характеристика – хотя опыт земной истории должен был бы подсказать Посланнику, насколько эффективно подобным «глупцам» удавалось держать в повиновении целые народы!
Но о чем умолчала историческая память, быстро «подсказал» опыт, приобретенный на Гетен. Лагерь в Оргорейне научил Дженли Аи тому же, что и обитель в Кархайде: знанию людей.
«Во второй раз я оказался запертым в темноте вместе с покорными, ни на что не жалующимися и ни на что не надеющимися жителями Оргорейна. Теперь я понял, что за знак был дан мне в мою первую ночь в этой стране. Тогда я не придал должного значения пребыванию в темном подвале и отправился искать сущность оргорейнцев на поверхности земли, при солнечном свете. Ничего удивительного, что там все казалось мне ненастоящим... Вокруг меня были жители Оргорейна, с рождения приученные к дисциплине, совместному труду, покорности и послушанию во имя достижения общей цели, установленной для них свыше. В них весьма ослаблены были такие качества, как независимость и способность принимать самостоятельные решения».
Комментировать приведенную цитату, думаю, излишне. В отличие от американских читателей, мы-то все это давно проходили. Не нужно было фантастического опыта планеты Зима, вполне хватало своего студеного прошлого...
В лагере Посланник Экумены понял, наконец, и свою главную задачу здесь, на Гетен. Задачу «на перспективу», когда он станет Послом: «Противостоять чему-либо порой означает поддерживать это... Нужно непременно идти совсем в другом направлении; непременно иметь совсем иную цель; только тогда и выйдешь на другую дорогу... Оргорейн и Кархайд – оба должны свернуть с того пути, на который слишком давно встали; должны избрать другое направление, пойти в другую сторону – и разорвать наконец порочный круг».
И еще одно значительное событие случилось во время его пребывания на Добровольческой Ферме. Он снова встретил Эстравена. Тот явился как раз вовремя – как и полагается другу...
Эту последнюю оппозицию комментировать тяжелее всего. Может быть, потому, что она – главная в романе, в котором и без того все постоянно двоится, плывет, отражаясь в причудливом зеркале фантазии, незаметно перетекает в собственную противоположность.
Но, с другой стороны, как же пройти мимо этого главного! Однако логика критика вряд ли поможет и придется перейти на язык образов, вторгаясь на заповедную территорию Автора...
Как читатель убедился, весь роман буквально соткан из оппозиций: на космическом, планетарном, политическом уровнях.
Только льду – не противостоит ничто.
Лед и сверкающий под негреющим солнцем снег изначальны и абсолютны, безразличный к людским драмам ледник заполняет все пространство до горизонта. Однако, не будь этого, мы вряд ли разглядели бы две крошечные тени.
Две личности. Два характера. Две судьбы.
Открылись они на фоне белого Ничто, про которое Эстравен сказал: «Лишенная Теней Ясность». За ясностью, за пониманием сокровенного, прежде всего – самих себя, отправились, даже не сознавая этого, в свой безумный поход два друга.
То, что местом действия выбрана заснеженная планета, вряд ли объясняется случайным капризом автора. На бесконечных ослепительно-белых пространствах ярче, контрастнее видны две темных точки... Не космические цивилизации, не человечества, привлекающие фантастов масштабностью, а просто – два человека. Вероятно, на фоне другого инопланетного «пейзажа» – стального мегалополиса-улья, или жаркого пекла планеты-пустыни (как в знаменитой эпопее «Дюна» Фрэнка Херберта) – пришлось бы вести счет государствам, общественным движениям, человечествам.
А этих двоих – мы бы попросту не заметили...
И осталась бы в таком случае «Левая рука Тьмы» утопическим, научно-фантастическим, политическим – каким угодно, но не просто романом! Романом о дружбе, любви, поисках смысла, о пути и потерях.
... А начинается все ранней весной. Весна на планете Зима! Еще одно деликатное напоминание о двух сплетенных запятых.
На злополучном параде, во время которого, как станет ясно позже, круто меняется и жизнь героев, и судьба всех жителей планеты, – Дженли Аи в последний раз наслаждается солнечным теплом. Только во время перехода через Ледник он еще раз увидит слепящее горное солнце; слепящее и не греющее...
До чего же он чужой, этот промерзший мир.
Дело даже не в биологии, не позаботившейся о разделении гетенианцев на «мужчин» и «женщин». Вся их философия, индивидуальная психология и социальная жизнь настолько чужды экуменическому опыту, что их удивительное внешнее сходство с Посланником (все-таки люди) не облегчает, а стократ усложняет его задачу. Может быть, проще устанавливать Контакт с цивилизацией каких-нибудь разумных медуз?..
На Гетен нет «сильной» и «слабой» половин рода человеческого, как и привычного нам разделения на защитников и защищаемых, лидеров и ведомых, хозяев и рабов. В сознании гетенианца/гетенианки отсутствует противопоставление прошлого будущему, «плохого» – «хорошему»... Они на редкость цельны и, будучи неразделенными, предпочитают не идти «к поставленной цели», нагромождая по пути новые проблемы, а просто жить. «Землянам присуще вечное стремление вперед, постоянный прогресс. Для людей с планеты Зима, которые вечно живут в Году Первом, прогресс значительно менее важен, чем сам процесс жизни».
А что предпочтительнее? В записях Дженли Аи промелькнуло сравнение с бурным потоком и движением ледника: «оба в итоге своей цели достигают»...
И вот на этой странной и неуютной планете, среди вселенского холода Дженли встречает тепло понимания, дружбы, любви. Впрочем, разве могло случиться иначе – в книге с таким-то названием? Ибо, раз «одного только света недостаточно. Нужны тени, чтобы знать, куда идти», – то, следовательно, и обратное верно. Любовное пламя сильнее всего разгорится во льдах.
Любовь вообще доминирует в этой книге. Направляет сюжет, психологически оправдывает поступки главных героев. Она разнолика – к человеку, родине, истине. Научно-фантастический роман о фантастической любви? Можно назвать и так.
«Что значит любовь к своей стране? Это значит, ненависть к тому, что находится за ее пределами? И то, и другое одинаково плохо. А может, это просто любовь к самому себе? Это вещь, в общем, хорошая, только не стоит превращать ее в добродетель или... в профессию... Человек, который не отвергает плохое правительство своей страны, глуп».
Это размышлкния опального сановника Эстравена, сосланного за то, что он любил свою родину больше, чем своего короля.
Эстравен первым поверил в звездного «вестника». Более того, понял, что от него, странного и даже опасного (ибо кем, как не извращенцем, покажется гетенианцу «человек», постоянно сексуально возбужденный – в то время как нормальный обитатель планеты Гетен большую часть жизни абсолютно нейтрален?) зависит будущее и Кархайда, и Оргорейна. Их единое будущее, над которым уже не будет витать тень глухого противостояния: «все же именно он, безоружный, положит конец и Королевству, и Комменсалии... А как установить отношения с народами других миров, если не стать подобными им, их братьями? Как сможет Гетен заключить союз с космической организацией, включающей восемьдесят миров, не будучи единым миром?»
Истинное понимание нелегко далось родовитому царедворцу и министру, воспитанному в категориях феодальной чести, предполагавшей ставить прихоть сюзерена выше интересов государства. И до встречи с Посланником понятия не имевшего о каких-то там «общечеловеческих ценностях»... Спустя месяцы, в самом начале ледового похода Дженли Аи услышал то, что владело другом с их первой встречи: «Разве имеет значение, какая страна проснется первой, если следом проснемся все мы?»
Противостояние-сдержанное недоверие-сближение -взаимопонимание-дружба-любовь; таков пунктир их романа. По той же «схеме» развиваются и отношения двух цивилизаций.
Тут не случайное стечение обстоятельств, а принцип, по которому действует Экумена. Пока два человека – те самые две тени на снегу – не договорятся, не станут друг другу не просто близкими, а и необходимыми, Экумена будет выжидать. Послов она пришлет только на готовую к их встрече планету.
Но именно это-то сближение двух обыкновенных людей порой сложнее и драматичнее контакта цивилизаций.
Поначалу отношение Дженли к Эстравену доброжелательно-любопытное и настороженное: «Мне он не нравится, однако я не могу не ощущать его значительности, как не могу, например, не ощущать тепла солнечных лучей»... «удивительный характер – абсолютно прозрачный и, одновременно, абсолютно непостижимый, словно бездонный колодец, полный ключевой воды...»
Правда, насторожен и кархайдский сановник, хотя он быстрее увидел в Дженли Аи – друга: «Есть в нем некая невинность, которую я привык считать чуждой нам и довольно глупой; и все же в отдельные моменты именно за этой кажущейся невинностью открывается такая широта знаний и такая дальновидность, что мне становится страшно. Его устами говорит абсолютно уверенный в себе и очень великодушный народ – такой народ, который сплел воедино премудрость древнего, немыслимо глубокого и невообразимо разнообразного жизненного опыта множества человеческих обществ. Но сам-то Аи еще молод, нетерпелив, неопытен. Он выше нас и видит шире, но высота его – всего лишь обычная человеческая высота».
И лишь много позже из груди у него вырвется фраза – свидетельство того, что он давно все понял, и принял, как неизбежное: «Почему я всегда прирастаю сердцем к чему-то недопустимому, невозможному?»...
Чтобы окончательно разобраться в себе и в своих отношениях, нужно было пройти вместе через испытание. Преодолеть не только Ледник, но и холод недоверия внутри.
Описание ледовой одиссеи – вероятно, самые сильные художественные сцены романа.
Честно признаюсь, по первому разу я начал читать его с интересом, но несколько отстраненно. Может быть, «виной тому» форма дневниковых записей и отчетов; Посланник – на работе, ему не до эмоций и стилистических красивостей... Но стоило только друзьям отправиться в свой Путь на ледник, вступить в царство белого безмолвия – и книга, напротив, заговорила! Захватила, обволокла, как пурга; и я уже всем существом своим, мысленно был – там, с ними. И брел куда-то, проваливаясь в снег и обжигаясь снегом, и ждал чего-то и во что-то верил...
Ледник. Идеальное, холодно-объективное зеркало. В нем можно увидеть самих себя – без масок, разыгрываемых «социальных ролей», а самое главное, каких бы то ни было иллюзий относительно собственной персоны. Странное природное сочетание животворного света и мертвого холода наполняет особым смыслом путешествие двух существ, поначалу чуждых друг другу и сблизившихся именно во льдах.
Это не только дивная красота природы; на Леднике их ждет какое-то мистическое средоточие времен – прошлого, настоящего и будущего. «Не было ни солнца, ни неба, ни линии горизонта, ни мира вокруг. Бело-серая мгла, пустота, в которой мы были как бы подвешены»... «Порой ночная тишина бывала настолько полной, что представлялось, что во Вселенной только еще нарождаются первые звезды или, наоборот, уже наступил конец света».
Во льдах они прощаются с предысторией своих миров – с изоляцией, одиночеством, недоверием. И на сверкающей нестерпимо зеркальной глади читают знаки их общего будущего: единение, союз, взаимопонимание.
А когда разразилась пурга, уничтожившая разницу между светом и тьмой, Дженли Аи кстати вспоминает о тех же древних символах, известных, оказывается, и на других обитаемых планетах. Инь и Ян: «Свет и тьма. Страх и мужество. Холод и тепло. Женщина и мужчина. И ты сам, Терем: двое в одном. Тень человека на белом снегу и сам человек».
И еще на память приходит легенда, одна из многих имевших хождение на планете, которая сама пока не вышла из мифологической стадии. В начале, гласит эта инопланетная «книга Бытие», не было ничего, кроме света и льда, и ничто не отбрасывало тени; в конце – останутся лишь лед и тьма...
Судьба словно наворожила двум друзьям прийти в этот природный храм под открытым небом, чтобы навечно их там соединить. Связью непонятной, необъяснимой и кажущейся противоестественной – но о каком естестве может идти речь на планете, которая сама представляет собой непостижимый эксперимент Природы? «... что значит друг в этом мире, где любой друг может стать твоей возлюбленной с новым приходом луны?»
Поделиться книгой: