«Ух, и большая, ух, и красивая бабушкина станица! - думает Ляля. - Как город! Даже ещё красивей, чем город».
В городе есть только большие дома, а нет такого большого ветра и зелени. У бабушки зелень так и ползёт из каждого пятачка земли. У бабушки зелень под каждым забором.
Вон колышутся жёлтенькие травинки под чьим-то чужим окошком. Вон летит по ветру прогорклый дымок.
- Отчего там дым?… Там пожар?… - шопо-том говорит Ляля.
- Не пожар: рыбозавод, - коротко отвечает Люда. - Неужто не слышишь копчёности?…
Завод большой. Его двери распахнуты. Из двери тянет запахом рыбы и соли.
У порога завода, наклонившись над бочкой, стоит какая-то женщина в белом фартуке. Рукава у неё закатаны. Блещут на солнце от соли и рыбьей чешуи её большие, сильные руки.
А вот подальше, как грядки, тянутся маленькие канавки. На дне канавок остаток усохшей воды.
- Гляди!… Рыбоводная станция, - толкая Лялю, говорит Света. - Видишь ямки? Туда рыбу из моря заводят. Малька…
- А отчего же рыбы там нет? - осторожно поглядывая на Люду, говорит Ляля.
- А потому, что рыбу запускают в прудок с весны, - усмехнувшись, вдруг говорит человек на телеге. - А когда подрастёт, так ей, стало быть, тесно в стоячей воде. Обратно тикает в море метать икру… Лето, - значит, подрос малёк, в море ушёл.
Красивый дом у бабушкиного малька. Над высохшими от солнца прудами стоят большие деревья - ивы с гнущимися до земли длиннющими ветками. Над крышей дома по ветру кружится флюгер.
…Всё гуще, всё шире стелется по ветру жёлтый дымок. Что-то словно трубит и бьётся в дыму. Ляле кажется, что это стучит земля.
Телега медленно объезжает верфь.
Весь в лесах стоит обнесённый высоким забором вытащенный из воды пароход.
Ляля сидит на телеге и смотрит на море.
За телегой бегут собаки. Подвывая, они принюхиваются к её пыльному следу. Пахнет дёгтем. Им скучно. Знакомый запах. Позёвывая, собаки нехотя возвращаются по домам.
Теперь с двух сторон телеги - поля. Они жёлтые. Это цветут подсолнухи.
Потом поля становятся очень похожи на большую зелёную щётку, они покрываются жёсткой щетиной. Это торчат из чёрной земли жёлто-зелёные стебли дозревающей кукурузы.
- Ты гляди, - говорит человек, который сидит в телеге, конюху Митричу. - Гляди, что значит природа! В прошлом году, как было дождей побольше, так на одном стебле в среднем по пять кочанчиков уродилось. А в этом году, как больше засухи, так в среднем, скажем, на стебле по три кочанчика вызревает. Но гляди: кочаны-то какие!… В одном кочане будет, скажем, по два кочана…
- Ничего себе кукуруза… - нехотя отвечает Митрич.
А человеку хочется поговорить.
- Ты откудова будешь, девочка? - спрашивает он у Ляли. - Что-то я тебя не припомню.
- С под Ленинграда, Сущёвой внука, - запыхавшись, отвечает Света.
Ей всё ещё кажется, что он может раздумать. Скажет: «Осаживай, конюх! Чего сидишь, детвора? Хватит! Тикайте обратно…»
- Так, так… Сущёва, значит? Константина, что ли, дочка?
- Константиновна, - отвечает Ляля.
- Да что ж ты мне сразу-то не сказала? Эх ты, Константиновна! - говорит человек и вдруг улыбается. - С наших мест паренёк. В капитаны, конечно, вышел. А вместе играли. Кубанец, да…
Он опять задумывается. Тут Света совсем успокаивается. Она вытягивает затёкшие ноги и удобно ложится в телеге.
А телега то вздрагивает на ухабах, то мяг-го катится по пыльной дороге. Она едет к самому винограднику. Едет мимо железнодорожной станции и платформы с низкой дощатой крышей. Едет мимо узкой будочки привокзального сторожа, мимо кустов и кустиков, мимо стоящих шпалеркой у самой дороги маслин. Она едет мимо цветочных полей и одинокого камышового дома, похожего на будочку. Тут живёт старичок - полевой сторож. Вот он и сам стоит у заросшей цветами канавки и глядит на них из-под полей своей островерхой лохматой шляпы. Поля шляпы повисают точь в точь так же, как и крыша его домика.
Вот на краю дороги серый колодец.
…И вдруг Ляля видит, что рядом с колодцем лежит пустырь. Над чёрной землёй торчит чёрный остов большого дома. Как чёрные руки, висят под крышей облупившиеся шершавые балки. Робко чернеет дом средь зелёных полей и словно не радуется теплу.
- Отчего этот дом сгорел? - говорит Ляля.
- Как отчего? Твоя бабка пожгла! - отвечает Люда, жуя травинку, и одобрительно смотрит на обгорелый дом. - Твоя бабка - ого!…
«Но это же очень плохо - поджигать дома», - хочет сказать Ляля и не решается. Она понимает по людиному «ого!», что здесь поджигать дома считается отчего-то очень хорошим.
Издалека виднеется жёлтая касмышовая крыша. Какая-то ползучая зелень обвила её до самых труб. Митрич правит прямо в ту сторону и вдруг круто осаживает лошадей. Телега, дёрнувшись, останавливается.
- Приехали, - говорит Митрич. - Вылезайте!
Как томно ногам после долгой езды! Что-то тягучее, колкое, щекоча, бежит от пяток к затылку. В ушах гудит. Всё хочется ехать, ехать и ехать.
- Приехал! - кричат из дома с большой камышовой крышей. - Бухгалтер приехал!
Из дома сейчас же выходит какой-то старик. Он одет в синий китель, как лялин папа, и чёрные узкие брюки. На руке у него колечко.
- Эх, Лукич, Лукич! - укоризненно говорит бухгалтер и причмокивает губами. - Эх!… Срываешь, старик, доставку. Почему не поставил в «Рыбкооп» виноград?…
- Вспомнили-таки наконец! - хитро отвечает старик. - А я жду, чи вспомнят чи нет…
Бухгалтер, сердито хмурясь, входит в избу. За ним семенит старичок.
Девочки остаются одни, посреди дороги.
Выскакивает из лужи гусь и отряхивается. Пробегает мимо гусыня с жёлтыми гусеня-тами. Потом бегут два маленьких жеребёночка. От полей пахнет сладким: то ли дождём, то ли пылью, то ли скошенным сеном.
- На виноградник что-то охота, - говорит Света.
И, будто это подслушав, выходит из дома старичок и за ним бухгалтер.
- Пошли, детвора, - говорит старичок. - Поглядите-ка виноградник. Не бывали ещё на самом на винограднике?
- Не бывали, - говорит Света.
Все идут от дома гуськом по узкой тропинке. Проходят большое поле, усаженное арбузами. Проходят другое поле, с недозрелыми помидорами.
Лялю хватают за платье жёлтые маленькие колючки.
Высоко над полем на вбитых в землю шестах висит, как будто под самым небом, какая-то будочка. Это сторожка.
Свесив ноги, сидит в сторожке мальчишка в красноармейской шапке.
- Сторожев сын! - говорит Света. - Живёт на самом на винограднике.
И она вздыхает.
Так вот он, сам виноградник!…
Справа и слева тянутся коридоры и коридорчики с расчищенными дорожками. Стены в тех коридорах - кусты, подхваченные хорошо натянутой проволокой. По дорожкам ходят босые девушки с садовыми ножницами. Они стригут виноград и складывают его в большие корзины.
На весах стоит виноградарь и смотрит туда и сюда.
Один глаз у него побольше другого, и лицо ют этого у виноградаря очень хитрое.
- Дивчата, - говорит виноградарь, - угощайте гостей!
- А хай берут! - говорят девушки.
Они сразу приносят откуда-то огромную деревянную чашку, такую, в которой дома стирают бельё. В чашке горой лежит виноград.
- Нажимай, детвора! - говорит бухгалтер и отворачивается.
Жарко… Присев вокруг чашки, в рое мошек и мух, толкая друг друга, девочки отрывают от виноградных гроздей большие холодные ягоды. Ягоды словно покрыты испариной.
Далеко за виноградником слышится гул, протяжный, долгий и тонкий звон.
Это лето гудит вокруг. Гудит тишина. Земля, подсолнухи, рельсы, птицы и мошки…
Словно стеклянные, глядят на Лялю из зелёных кустов желтоватые ягоды винограда. На них мельчайшие капельки, будто ягоды запотели от чьего-то дыхания.
Ляля встаёт, осторожно идёт по жёлтой дорожке, садится на корточки у куста и указательным пальцем трогает виноград.
- Эту, что ли хочешь? - говорит какая-то девушка, наклонившись над Лялей. - Вот эту тебе интересно?
Девушка взмахивает над кистью садовыми ножницами. Из куста вываливается тяжёлая кисть.
- Чего глядишь? - говорит девушка. - Видишь, что режу, - значит, держи…
Ляля оглядывается и смотрит на девушку. Тут она замечает, что лицо у девушки отчего-то вымазано извёсткой, как будто она клоун.
- Ты чего смотришь? - смеётся девушка. И видно из-под извёстки, что лицо у неё
краснощёкое, а зубы белей извёстки.
- Тебя, что ли, тоже помазать мазилкой, Чтоб солнце не напекало?… Ой, кукла!…
Девушка смотрит на Лялю, на её тощие ноги, торчащие из-под короткого платья, смотрит на лялины узкие туфельки.
- Ой, кукла!… - говорит девушка, кладёт в карман садовые ножницы и берёт Лялю на руки.
- Может, хочешь кавунчика или огурчика? - говорит она.
- Спасибо, я не хочу, - говорит Ляля.
- Ой, куклу, куклу несу! - говорит девушка, измазанная извёсткой, и громко смеётся. - Ой, кукла, глядите!
Девушки со всего виноградника обступают Лялю. - Ты чья дочка? - говорят они.
- Она Сущёва, Сущёва дочка! - кричит Света. - Варвары Степановны, бригадирши, внука…
Девушки переглядываются.
- О, сущёвская! - говорит одна.
А Ляля сидит наверху, на руках девушки, вымазанной извёсткой, и смотрит. Сверху ей виден весь виноградник, со всеми его коридорами и коридорчиками. Ей видны кусты молодого сада, примыкающего к винограднику. Ей видны огромные жернова с деревянной ручкой. Какая-то женщина крутит ручку. Вместе с ручкой крутятся жернова. В ведро вытекает сок винограда, а рядом стоит деревянная бочка в обручах.
«Как тут хорошо!… - словно прислушиваясь к чему-то, думает Ляля. - Какая бочка большая, как пахнет славно, какие красивые, зубчатые листочки!…»
По винограднику ходит бухгалтер. За ним семенит старичок и бредёт виноградарь. Он глядит на свой виноградник и отчего-то хитро улыбается.
«Хорошо бы тут жить, - вон как тот мальчик в сторожке! - думает Ляля. - Ходила бы я по коридорчикам, подстригала бы виноград…»
Небо красное. Солнце проводит чуть видимую светящуюся полоску далеко, за широко раскинувшимися полями.
Чаще становятся тени. И вдруг зажигается в ярком свету виноградная кисть. Свет бежит сквозь каждую её ягоду. Ягоды светятся, как малюсенькие фонарики с зажёгшимися изнутри свечами.
Потом они гаснут. Красное небо словно заливает последней красной краской куст на дорожке.
- Пора! - говорит бухгалтер.
И все возвращаются к дому, где живёт хозяин - Лукич.
- Заночевали бы лучше, чем в темень гонять, - говорит, останавливаясь у дома, Лукич.
- Ну, ну! - отвечает бухгалтер. - Какая такая темень? Светлый день на дворе.
Он садится в телегу- Девочки тоже садятся.