Голодные

Уильям Сароян

Голодные

От автора

«Голодные» — подлинно американская притча. Притча — это такая история, которая никогда и нигде не могла бы произойти, разве что в самом сердце народа. Однако в ней нет ничего нереального.

Бедность — это нечто такое, что я сподобился познать и научился уважать. Разумеется, я всегда стремился избегать ее, а поскольку я писатель, мне действительно всегда удавалось ее избегать. Жить полной жизнью вопреки бедности значит победить бедность. Писать, не выпуская пера из рук, значит жить полной жизнью. Таков я сам. Человек, который пишет. Но есть и другие. Вот этим другим надо помочь, чтобы и они жили вопреки бедности. И жить им помогает творчество писателя, который не богат, но честен и по праву может называться человеком. Он беден — и пишет. Они бедны — и читают. Или он писал, а они читали. Или же он и они — вместе — хранят память о несметных богатствах живого сердца, и эту память поддерживает в них искусство или просто милость божья. Голод таких голодных — не просто голод по куску хлеба, хоть и в таком голоде человек может сохранить и красоту и достоинство. Нет, они жаждут бессмертия. Того простого бессмертия, которое наступает, когда людям удается отрешиться от всех навязанных им миром нелепостей и познать всю суетность гордости, когда людям удается по-настоящему увидеть окружающий мир, включая друг друга, и начать жить спокойно, смиренно и просто. Когда они познают любовь и не ведают страха, даже страха смерти. Когда они убеждаются, что любовь сильнее смерти.

Я забыл, когда эта пьеса была написала. Эка важность. Она могла быть написана тысячу лет назад, ее можно было бы написать и через тысячу лет. Она ничего собой не представляет. Это всего лишь мгновение в жизни пяти людей, оказавшихся вместе и перекинувшихся несколькими словами. В то же время она значит очень многое. Она почти всеобъемлюща. То, что я говорю, должны были бы сказать критики, чья работа в том и заключается, чтобы понимать такого рода вещи; но в данный момент я выступаю как критик, а не автор. Теперь пьеса уже отошла от меня, она представляет собой нечто самостоятельное, цельное и законченное. Она мне, естественно, очень нравится, но я, наверное, не покривлю душой, если скажу, что был бы столь же доволен ею, будь она написана кем-либо другим, но только при одном условии. При условии, что писатель был бы молод. Что он был бы похож на меня самого (это, разумеется, обязательно).

Все описанное произошло, вероятно, в 1937 году. А может быть, и в 1938-м. (Сейчас, конечно, 1939 год. Октябрь. Точнее, 27 октября.) Но время здесь ни при чем. Годы не имеют никакого значения. Они приходят и уходят, а люди остаются и улыбаются. И вдруг вы замечаете на их лицах тревогу. Прекрасную тревогу. Что это? Мысль. Воспоминание. Отражение чего-то доброго и прекрасного. Ну и отлично. А годы — не в счет. Вот люди — люди великолепны. Даже в самых дурных из них есть порой нечто потрясающее…

По ходу действия я говорю о том или другом действующем лице: «Он умирает». Не знаю, должно ли это обязательно означать, что персонажу надо тут же упасть. Может быть, в интересах зрителя ему действительно следовало бы падать во избежание недоразумений. Но я не имею в виду, что он умирает в буквальном смысле. Тот, кто возьмется за постановку этой маленькой пьесы, догадается, как лучше всего показать живых, умирающих на каждом шагу.

Это тихая пьеса, за исключением, пожалуй, граммофона, который тоже должен играть тихо; его надо соответствующим образом настроить или подобрать тихую музыку. Пьеса очень драматична, но в ней нет того нелепого драматизма, которым отличается большинство драматических пьес. В ней нет нервозности, нет восклицаний, метаний и неразберихи. Все очень просто. Идет дождь, несколько человек сходятся в комнате писателя, произведения которого не издаются, и разговаривают друг с другом…

Хотелось бы мне знать, удастся ли исполнителям эта маленькая пьеса. Убедительно прошу их написать мне несколько строк и рассказать, как и что получилось.

Разумеется, пьеса создана и для того, чтобы ее читали и получали удовольствие, читая. Конечно же, ее можно разыгрывать дома, в семье, для себя. Вовсе не обязательно ставить ее на сцене при многих тысячах зрителей. Ведь это тихая пьеса. У каждого есть небольшая гостиная, граммофон, несколько пластинок; брат и сестра, сосед или кто-нибудь еще — все они могут получить удовольствие от пьесы в качестве исполнителей, зрителей или того и другого вместе. Это пьеса для дома. Пьеса для семьи. Нет в ней сложных ситуаций. Нет труднопроизносимых слов. Все очень просто.

В каждом из нас есть актер. Зря только такое множество людей стремится на сцену. Ведь сцена повсюду, где бы мы ни находились. Может быть, Гамлет — вон тот парень, что прислонился к стене и выглядывает из окна. Может быть, Гамлет — ваш брат Гарри, которому от роду пятнадцать лет. Искусство составляет часть жизни, лучшую часть ее. Кто бы вы ни были, вы — человек, о котором Шекспир мог бы написать поразительные вещи, и я смог бы тоже, я непременно сделаю это, я уже сейчас этим занят.

The Hungerers by William Saroyan

Перевод И. Эпштейн

Небольшая комната с окнами, выходящими на одну из окраинных улочек Нью-Йорка. В комнате — стол со старомодным граммофоном и стопкой пластинок, стул и кушетка. Писатель печатает на машинке.

Четыре часа пополудни, очень дождливый сентябрьский день 1937 года.

В комнату входит Молодой капиталист. Рабочий сцены отодвигает стену, чтобы освободить для него место. Писатель продолжает печатать.

Рабочий сцены уходит.

Молодой капиталист (прохаживается по комнате). Не хотите ли подписаться на журнал «Сатердей ивнинг пост»?

Писатель. Не мешайте.

Молодой капиталист (про себя). Интересно, что он пишет? (Писателю.) Что вы пишете?

Ответа нет.

Вы не будете возражать, если я послушаю музыку? Дождь идет.

Писатель. Я вам сказал — не мешайте.

Молодой капиталист подходит к граммофону и ставит пластинку. Раздается песня «Сердце мое принадлежит тебе» в исполнении Рихарда Таубера. Входит очень грустная Девушка, мексиканка. Рабочий сцены снова отодвигает стену, чтобы всем троим хватило места. Девушка прислушивается к песне, а Молодой капиталист наблюдает за ней. Она очень похожа на святую.

Девушка (слушая песню). Знаю. Знаю.

Молодой капиталист. Мое имя Джон. Могу ли я вам что-нибудь продать?

Девушка. Не шумите. Мое имя Долорес.

Писатель (раздраженно). Слушайте! Позвольте мне хоть немного поработать! (Оборачивается и видит молодого капиталиста и девушку.)

Молодой капиталист — скверно одетый юноша семнадцати-восемнадцати лет, мексиканка очень красива.

В чем дело? (Юноше.) Кто вы такой?

Молодой капиталист. Мое имя Джон.

Писатель (девушке). Простите, а вы кто?

Девушка. Долорес.

Писатель. Ладно. Вот и отлично. А теперь не можете ли вы оба тихонько сесть и поговорить, или поглядеть друг на друга, или уйти, или умереть, или что-нибудь еще? Мне надо работать.

Молодой капиталист. Я готов на все, что угодно, только не умереть.

Писатель. Ладно. Сначала выключите граммофон. Если вы так уж настаиваете, можете жить, только не мешайте мне больше.

Молодой капиталист. Как легко нам помешать. Что плохого, если мы немного послушаем музыку?

Девушка (молодому капиталисту). Пойдем. Он хочет быть один.

Молодой капиталист. Нет, останемся. На улице дождь. Он же сказал, что мы можем сесть и поговорить.

Писатель (возвращаясь к пишущей машинке). Не понимаю, откуда берутся эти удивительные люди. Если бы у меня были деньги, тогда дело другое. Но мне нечего им дать. (Девушке.) Послушайте-ка! Вы голодны?

Девушка. Да.

Писатель. Так я и думал. Очень жаль, но мне вам нечего предложить. Я сам хочу есть. А вы очень голодны?

Девушка. Я ничего не ела со вчерашнего дня.

Писатель. А вы, Сэм?

Молодой капиталист. Джон, а не Сэм. Я тоже голоден.

Писатель. Ладно — Джон. Когда вы в последний раз ели что-нибудь?

Молодой капиталист. Не помню. Знаю, что завтракал позавчера. Но я потерял счет дням.

Писатель. Что вы чувствуете — головокружение, тошноту или еще что-нибудь?

Молодой капиталист. Да нет. Я испытываю какую-то тревогу, и все. Никто, видимо, не хочет подписываться на «Сатердей ивнинг пост». Я слышал много разговоров о войне в Китае, и, насколько я понимаю, биржа вот-вот взлетит к чертовой матери. Хотелось бы только знать — к чему все это приведет?

Писатель. Ясно. У вас ярко выраженный голодный бред. Вы, наверное, не сможете выйти на улицу и разжиться четвертаком? Правда?

Молодой капиталист. Просить я бы постеснялся.

Писатель. Разумеется, кто бы не постеснялся? Но если вы не станете просить, то, пожалуй, потеряете сознание в тревогах о судьбах мира. И умрете во сне, если только кто-нибудь не позаботится о вас.

Молодой капиталист. Я не хочу милостыни.

Писатель. Конечно, нет. Никто ее не хочет. А чего хотите вы, сестра? Любви или милостыни?

Девушка. Что?

Писатель. Ничего. Всякому видно, что вы жаждете любви.

Молодой капиталист. Не знаю, кто вы такой, но поведение ваше очень вульгарно. Вы, видимо, писатель или что-нибудь в этом роде?

Писатель. А что, по-вашему, я делал, когда вы вошли в комнату?

Молодой капиталист. Я подумал, что вы, должно быть, практикуетесь в машинописи, чтобы получить работу где-нибудь в конторе. Я знаю одного человека с высшим образованном, который получил работу в бакалейной лавке благодаря умению печатать на машинке. Каждый вечер после работы он печатал письма для хозяина.

Писатель. Я писатель.

Молодой капиталист. Вы, наверно, богаты.

Писатель. Все, что у меня есть, здесь, в этой комнате. Так вот уже семь лет тянется. Есть хотите?

Молодой капиталист. Да.

Писатель (закрывает пишущую машинку крышкой). Ну что ж. Возьмите манишку, снесите ее в дом напротив и попробуйте продать кому-нибудь. Я послал бы вас в город, где вы могли бы заложить ее, но у меня нет монетки на метро, а пешком слишком далеко. К тому же эта девушка, вероятно, умерла бы от голода, прежде чем вы вернулись. Вы и сами, скорее всего, тоже умерли бы. Не правда ли?

Молодой капиталист. Нет, ни я, ни она не хотим умирать.

Девушка. Не знаю. Я так долго мечтала и теперь совсем не знаю, что же происходит на самом деле. Мне бы хотелось еще немного послушать музыку. Она напоминает мне о вещах куда более важных, чем то обстоятельство, что я ничего не…

Писатель (ставит другую пластинку). Хорошо. Вот вам музыка. (Отдает молодому капиталисту пишущую машинку.) Перейдите на ту сторону улицы и звоните у каждой двери. Постарайтесь выручить за машинку как можно больше. Пять лет назад она стоила шестьдесят пять долларов. Если сумеете, продайте ее за пятерку. Не дадут пять — продайте за четыре. Не дадут четыре — берите три. Не дадут три…

Молодой капиталист. Взять два. А если и одного доллара не дадут?

Писатель. Тогда тащите эту проклятую штуку обратно. Один доллар и ни цента меньше! На этой маленькой разбитой машинке я написал несколько своих величайших неопубликованных произведений.

Молодой капиталист. Мне еще никогда не приходилось заниматься чем-либо подобным. (Девушке.) До свиданья.

Девушка. До свиданья.

Писатель. Осторожнее переходите улицу. Зрение у вас хорошее?

Молодой капиталист. Отличное. А что мне делать, если я выручу много денег? Долларов, скажем, пять.

Писатель. Пойдите в бакалейную лавку и купите побольше еды.

Молодой капиталист. Ладно. Позвольте заверить вас в моей глубокой благодарности.

Писатель. Бросьте. Я голоден. Буду жив — найду время, чтобы писать дальше. Если вам удастся добыть немного денег, я бы охотно выпил. Виски или еще что-нибудь. Там в лавке есть маленькие бутылки, от десяти до тридцати пяти центов. Возьмите за пятнадцать или двадцать.

Молодой капиталист. Хорошо. До свиданья.

Писатель. До свиданья.

Девушка. Прощайте.

Оба молча слушают пластинку. Это романс «Белая голубка» в исполнении Лоуренса Тиббета.

Девушка. Я люблю хлеб. А вы?

Писатель. Я тоже. А как насчет яблок?

Девушка. Яблоки? Это замечательно. Нет ничего замечательнее яблок.

Писатель. И виноград я тоже очень люблю. В нем есть некая значительность.

Девушка. Правда? Вот уж не знала. В чем же именно?

Писатель. Из винограда получают вино, а что означает вино, вы знаете?

Девушка. Хотела бы знать. Что же?

Писатель. Вино означает жизнь отныне и присно. Вечную жизнь. Вот что значит вино. Когда ешь виноград, ощущаешь радость жизни.

Девушка. О, благодарю вас!

Писатель (возится с граммофоном). Где бы вам сейчас хотелось быть?

Девушка. Да, пожалуй, где-нибудь на солнышке, в тепле.

Писатель. Вы голодны, вот и все. Нет ничего милее дождя. Дождь — это слезы, а слезы означают очищение. Рассказать вам забавную историю?

Девушка. Только я не обещаю вам, что буду смеяться. Мне так грустно.