В последних нескольких футах над землей воздух стал теплым и более плотным. Я приметил длинную полосу кустарника на краю поля. Скрипя зубами от напряжения, я попытался вытянуть шею вперед, приподнять левую руку и левое крыло, а правое крыло немного опустить вниз. У меня получилось. Я сделал небольшой вираж и направился прямиком в кусты.
Ноги проволокло по верхушкам кустарника, висящий на мне парашют зацепился за сучья, что еще немного снизило скорость падения. Мгновение — и я обрушился на землю. Ноги подогнулись, и я неуклюже завалился набок. Одно крыло свернулось и оказалось подо мной, снова причинив острую боль, второе осталось торчать вверх у меня за плечом.
Каждая клеточка моего тела разрывалась от боли.
Несколько мгновений я лежал абсолютно неподвижно, затем со стоном перекатился на живот. Обмякшее крыло — мое крыло — поволоклось за мной по траве. Я мельком заметил, что оно светло-каштанового цвета — такого же, как мои волосы. Мышцы на спине дрожали от напряжения. Я сделал глубокий вдох и осторожно поднялся на четвереньки. Земля закачалась подо мной. Казалось, зрение, как объектив в видеокамере, переключилось в режим «приближение»: я видел массу мелких деталей — примятые стебли травы, маленькие комочки почвы, потревоженных насекомых, которые разлетались в разные стороны. Сознание плыло.
Я медленно поднялся. Парашютные стропы все еще опутывали ноги. Сердце отбивало бешеный ритм, но дыхание было на удивление ровным. Напряжение в спине постепенно отступало, и лишь боль от удара о землю давала о себе знать. Я выпутался из парашютных строп и, покачиваясь, сделал несколько неуверенных шагов.
— Тейлор! Не двигайся!
Я упал на руки отца.
— Сынок, слава Богу! Ты не ранен? Что за черт…
Он посадил меня на землю и сам опустился рядом, не переставая говорить со мной тем мягким и спокойным голосом, так хорошо знакомым, всегда вселяющим чувство безопасности. Отец знает, что делать. Я беспомощно смотрел на него. К горлу подкатил комок. Всю жизнь я старался походить на отца, я старался быть таким же отважным, как он, чтобы оправдать гордое звание сына полковника Роберта Оуэна, но единственное, что мне удалось, — напугать всех до полусмерти, едва не разбившись при первом же самостоятельном прыжке, да еще превратиться в идиотскую птицу.
Отец помог мне справиться с ремнями парашютного ранца. Это оказалось не так-то просто сделать.
— Давай-ка посмотрим, в чем тут дело, — начал отец. Я услышал его удивленный возглас. И почувствовал, как отцовские пальцы перебирают перья моих крыльев. — Боже мой, Тейлор! Что произошло?
Отец осторожно приподнял защитный щиток моего шлема. Выражение его лица не оставляло ни малейших сомнений — полковник Оуэн был в шоке. Впервые в жизни мне показалось, что отец сейчас заплачет.
— Тейлор, твои глаза! Что с ними?
Неожиданно мы оказались окружены толпой людей.
Некоторые нацелили на меня объективы своих камер, точно стволы пистолетов. Я инстинктивно поднял руку, защищаясь от вспышек.
Отец вскочил на ноги и принялся по-военному четко отдавать команды сгрудившимся вокруг нас людям, стараясь оттеснить их подальше от меня. Я тоже стал подниматься на ноги, мышцы на спине непроизвольно папряглись, крылья сами собой сложились за плечами в уже ставший привычным горб, а их концы слегка запутались в лоскутах разодранного летного комбинезона. Это движение у меня за спиной привлекло внимание столпившихся людей. Я в испуге шарахнулся в сторону.
Мир завертелся, словно я опять оказался в воздушном потоке. Я споткнулся. Перед глазами все поплыло. Последнее, что я запомнил, — объектив укрепленной у меня на предплечье камеры, нацеленный мне точно в лицо.
Я отключился.
Глава 3
Мигель. Я не один
— Мигель! Звук. Звук включи. Rapido[3]!
— Да, бабуля! — ответил я, не отрывая глаз от экрана телевизора.
На экране молоденькая журналистка прижимала наушник к уху и вещала в микрофон, пытаясь перекричать вопли возбужденной толпы у себя за спиной:
—
Вместо корреспондентки на экране появились кадры, снятые смартфоном: скачущее изображение голубого неба в легких перистых облаках, на фоне которых была видна кувыркающаяся в воздухе крошечная фигурка парашютиста. Нераскрытый парашют безжизненно болтался у него за спиной. Картинка размазалась, потеряв фокус, а затем камера приблизила фигурку и изображение снова стало четким.
Моя бабушка торопливо перекрестилась и прижала к губам свой нательный крест:
— Ангел!
Я уставился в экран: казалось, ангел с большими темными крыльями вцепился в парашютиста и пытается удержать его, однако человек продолжал падать.
Бабушка пробормотала что-то еще, но я не расслышал. Как загипнотизированный, я следил за тем, что происходило на экране.
Внезапно возникшие в кадре кроны деревьев создали масштаб, и стало понятно, что парашютист вот-вот рухнет на землю. У меня перехватило дыхание, когда фигурка мальчика исчезла за деревьями.
Лицо журналисткиснова заполнило экран:
—
Внезапно телевизионная картинка изменилась, камера резко поменяла направление и поймала в кадр две фигуры, буквально выскочившие из дверей больницы, — мужчину и женщину. Женщина рыдала. Толпа немедленно рванула к ним.
Журналистка ловко протиснулась сквозь толпу и сунула микрофон мужчине под нос:
—
Высокий чернокожий мужчина в военной форме производил внушительное впечатление. Правой рукой он обнимал за плечи плачущую женщину.
—
Жена перебила его:
—
—
Мужчина в военной форме выдержал паузу, изо всех сил пытаясь сохранить хладнокровие, но я видел, что он в бешенстве:
—
—
Напускное спокойствие мужчины испарилось как дым:
—
Продолжая придерживать жену за плечи, он попытался проложить путь сквозь окружившую их толпу.
Но журналистка пока не была готова отпустить свою жертву:
—
Впервые за все время, что я всматривался в лицо человека в военной форме, я заметил на нем выражение растерянности.
—
Лицо его жены заливали слезы.
Моя бабушка что-то пробормотала, сочувствуя матери мальчика.
Несчастные родители снова попытались пробиться сквозь толпу, но к этому моменту она оказалась настолько плотной, что им не удалось проложить себе дорогу.
—
Камера быстро развернулась и нацелила объектив на верхний этаж больничного корпуса.
—
—
Толпа ахнула, когда стоящий на карнизе мальчик вдруг покачнулся и едва не рухнул вниз.
—
К счастью, парню удалось удержать равновесие, и он остался стоять на карнизе, всем телом припав к стене здания.
Бабушка рядом со мной тихонько охнула и зажала рот ладонью.
Видно было, как человек за соседним окном, отчаянно жестикулируя, что-то кричит мальчику. По всей видимости, Тейлору не понравилось его предложение — он вскинул вверх средний палец, показав неприличный жест.
Среди собравшихся внизу зевак раздались нервные смешки.
Налетевший порыв ветра раздул надетую на мальчика больничную рубашку, и он снова опасно покачнулся на карнизе. Люди внизу дружно вскрикнули, затем…
—
Бабушка снова перекрестилась.
А затем мальчик прыгнул. Точнее, опрокинулся вниз спиной, оторвавшись от стены здания.
«Ну же, лети, лети!» — мысленно подбадривал я его.
Парень перевернулся в воздухе, широко раскинул руки и крылья и после короткого полета приземлился на крышу соседнего, более низкого больничного корпуса. Затем он пробежал в дальний конец крыши и исчез из виду.
Вопящая толпа тоже помчалась вдоль здания.
—
Нервный голос диктора в студии прервал захватывающее повествование:
—
На этом мой сеанс гипноза был прерван тюбиком зубной пасты, пляшущим на экране.
— Мигель, ешь.
— Только если ты тоже поешь, бабуля. Тебе нужны силы.
— Чтобы целый день сидеть в кресле, мне не нужны силы, мальчик.
Моя старенькая бабушка все же попыталась, с видимым усилием, подцепить на вилку мясо, которое я нарезал для нее тонкими ломтиками. Ее разум был, как и прежде, быстрым и острым, но тело стало совсем хрупким и почти невесомым. Мне было больно видеть, какой прозрачной, точно осенний лист, становилась бабушка. Я делал для нее все, что было в моих силах, но знал, что настанет день, когда я больше не смогу ей помочь. Мои мысли прервало появление на экране телевизора знакомой физиономии диктора:
—
—
—
—
—
Я вздохнул с облегчением. Тейлор жив. Я в этом практически не сомневался.
— Пора спать! — категоричным тоном заявила бабушка.
Я с удивлением уставился на нее. Бабушка была не из тех, кто ложится спать на закате.
Опустившись на одно колено возле ее кресла, я взял ее сухую руку в свои:
— Бабуля, ты хорошо себя чувствуешь?
— Не очень. — Она выглядела бледной и усталой. — Мне пора спать.
Я бережно перенес бабушку в ее крохотную комнатку, помог ей умыться и расчесал гребнем мягкие и тонкие, словно паутина, волосы. А затем уложил в постель. Ухаживать за старой больной женщиной в одиночку было очень непросто. Но mi Abuela не раз и не два спасала мне жизнь, и лишь заботой о ней я мог хоть как-то ее отблагодарить.
Бабушка со вздохом откинулась на подушки.
— Ты хороший мальчик. Мой самый настоящий ангел.
Я замер.
— Совсем как тот несчастный мальчик из Америки. — Бабушка прикрыла глаза и замолчала. Я подождал немного и, решив, что она уснула, на цыпочках вышел из комнаты.
В ванной я остановился перед зеркалом и вгляделся в собственное отражение. Я так сильно переменился за последнее время. Бабушка ничего не замечала, но она была подслеповата и плохо слышала, особенно когда ей это играло на руку. А что с моими глазами? Радужные оболочки заметно увеличились. Раньше у меня были темно-карие глаза, сейчас они значительно посветлели и приобрели металлический оттенок — светлой бронзы. Я скинул свободную рубашку, которую носил навыпуск, и расправил свои иссиня-черные крылья.
Это был знак. Уверен. Именно знак.
Моя бабушка была истовой католичкой. Когда мы с мамой переехали к ней в Мехико, я начал послушно читать перед сном молитвы, потому что знал — бабушка ждет этого от меня. Потом мама умерла. И моя жизнь рассыпалась, раскололась на тысячи маленьких кусочков. Я вытворял такие вещи, воспоминания о которых до сих пор заставляют меня сгорать от стыда. Но бабушка вытащила меня из той пропасти греха, куда я свалился. Она и Бог спасли меня. И мои молитвы стали потребностью сердца. Я молился о прощении, о даровании силы, а иногда просто о том, чтобы дожить до следующего дня. Но я всегда знал, как сильно мне повезло, что у меня есть тот, кто любит меня, — моя бабуля. Я никогда не молился о чуде, но, возможно, именно сейчас об одном небольшом чуде я попросить мог.
— Дорогой Бог, — прошептал я, крепко зажмурив глаза, — если Тейлор — тот знак, которого я так долго ждал, прошу, помоги ему избежать всех опасностей и остаться в живых. Аминь.
Прежде чем отправиться спать, я еще раз прошелся по всем телевизионным каналам, просто на всякий случай — не появилась ли какая-нибудь новая информация о Тейлоре.
Но все, что мне удалось обнаружить, — унылое аналитическое телешоу, где эксперты вновь и вновь разглядывали снятое телефоном пляшущее видео с расплывчатой фигуркой на фоне облаков. Видео крутили в замедленном режиме, делали стоп-кадры, участники шоу обводили кружочками смазанное изображение чего-то темного, похожего на крылья, за спиной у человека, сравнивали с крыльями разных крупных птиц, высказывали предположения, что это могут быть какие-то детали парашютного ранца или даже бутафорские крылья, притороченные к летному комбинезону. Я выключил телевизор, проверил, хорошо ли заперта входная дверь, а затем постелил себе на диване в гостиной. Я как никто понимал, что именно произошло с Тейлором. Мои мысли продолжали крутиться вокруг сегодняшних событий, и все же я, вероятно, провалился в сон, из которого несколько часов спустя меня вырвал звук падения, донесшийся из соседней комнаты.