Помоги проекту - поделись книгой:
— Ирония судьбы здесь ни при чем. Это твоя квартира. На самом деле твоя. Значит, я оказался прав: ты — наш. Ты оказался во Владивостоке-2000 по ошибке.
— Я все равно ничего не понимаю…
— Неудивительно. Ладно, поймешь еще. Поехали, перекусим? Тебя же надо адаптировать к реальности, а ты еще ничего не ел.
— Знаешь, я и не вспомнил о хавчике сегодня. Как-то не до этого.
— Зато я вспомнил.
Land Cruiser едет по Верхнепортовой в сторону Железнодорожного вокзала.
— Многие жители Владивостока-2000 мечтают к нам попасть, но это дано не всем. Это почти ни у кого не получается, — продолжает Каплей. Он открывает окно, в салон врывается свежий морской воздух. Каплей держит руль левой рукой, правая рука висит снаружи, обдуваемая ветром. В задумчивости кривит рот, видно, как ходят его скулы. — Из-за этого у них — у вас — так часты психозы. Твои земляки не находят себе места в своей, навязанной им реальности и постоянно стремятся куда-то уехать. Чаще всего они едут в Москву, иногда — за границу. Они не знают, что на самом деле хотят попасть сюда, во Владивосток-3000. В течение одной человеческой жизни это удается единицам Так что ты — счастливчик. А остальные… Остальные попадают к нам уже потом.
Пришелец хочет что-то спросить, но не решается. Смотрит на Каплея. Джип поворачивает, поднимается наверх по Первой Морской и останавливается. Виден Амурский залив, бухта Федорова, противоположный — синеватый от дали — берег залива («хасанская сторона» — место обитания дальневосточных леопардов). Море искрится.
— После смерти? — переспрашивает Влад.
— Что?
— После смерти попадают?
— Ну, можно сказать и так… Скорее — после жизни.
Каплей глушит машину. Новые приятели выходят и направляются к дверям кафе под названием «Беседочный узел».
Раннее утро. Тишина, пустые улицы. Еще окончательно не рассвело, из-за чего все предметы кажутся какими-то призрачными, не вполне реальными. Их очертания размывает туман — плотный, белесый, физически осязаемый, почти неправдоподобный для тех, кто не бывал во Владивостоке.
К Железнодорожному вокзалу приближается человек. Это Влад-Пришелец. Кроме него, на улицах нет ни одного человека — ни дворника, ни раннего служащего, ни автомобиля, и это очень странно, потому что хоть кто-нибудь да должен быть на улицах даже в такой ранний час. Влад испытывает понятное желание вернуться в свой, привычный мир. Не зная, как попасть в него, он выбирает традиционный путь — физического перемещения в пространстве. Ему кажется, что, уехав из этого города, он вернется из сна в ту реальность, которая кажется ему настоящей и единственной.
Билетная касса. Мы не видим кассирши, только слышим ее голос:
— Билетов нет.
— Как нет?
— Так нет.
— Понимаете, мне бы хоть куда. В Хабаровск есть билеты?
— Никуда билетов нет.
— Как такое может быть?
— Вот так. Вдруг ушли поезда, — загадочно отвечает кассирша.
Пришелец хочет посмотреть ей в глаза, потому что удобнее разговаривать с человеком, когда видишь его лицо, а не только слышишь голос. Он заглядывает в щель окошка, но там почему-то не оказывается никого. Обескураженно стучит костяшками по краю окошка, отходит. Вокзал пуст, как бывает во сне. Совсем пуст: ни спящих пассажиров, ни бомжей, которых было так много во Владивостоке-2000, ни бдительных милиционеров…
Влад выходит на улицу. Стоит некоторое время на брусчатке, проходит на железнодорожный виадук, облокачивается на перила и смотрит на пустые рельсовые пути, безлюдные перроны, стелу «9288 км» и черный винтажный паровоз, водруженный на постамент. Смотрит направо, в сторону бухты, но ее не видно из-за тумана. Владу кажется, что из этого тумана доносятся еле слышные стоны. Ему становится не по себе, но вот с другой стороны появляется, заглушая туманные стоны, внятный, бодрый и такой родной шелест бензинового автомобильного мотора.
Пришелец идет на звук, снова приближается к зданию вокзала и видит такси — черный представительский Nissan Cedric с зеркалами-«рогами» на крыльях. Подходит, наклоняется к водительскому окошку:
— До аэропорта — сколько?
Услышав ответ, обходит машину спереди от шелестящего нутром длинного капота, думает сесть на переднее левое сиденье, потом передумывает и расслабленно опускается на широкий задний диван. Рогатый «цедрик» трогается. Машина с молчащими водителем — Владу и нам виден только его затылок — и единственным пассажиром летит по пустому утреннему городу: поднимается к фуникулеру, шустро спускается по Некрасовской к Гоголя, пролетает путепровод, «Зарю»… Начинаются зеленые пригороды.
— Почему никого нет? — не выдерживает Пришелец.
Водитель молчит. Пожимает плечами, не поворачивая головы. Ему неохота говорить. Мы не видим его лица.
— Спят, — наконец выдавливает он. — Третья смена.
Влад ничего не понимает, но не переспрашивает.
В районе Океанской поперек трассы стоят бетонные блоки.
— Опа! — говорит водитель. — Перекрыли.
— И что теперь?
— Попробуем через Шамору и Артем проехать. Тебе срочно?
— Мне бы хоть… Вообще, срочно, да. «Цедрик», свистнув резиной, разворачивается. Сворачивает на «шаморскую трассу», мелькает тайга, начинается знаменитый местный горный «серпантин», на котором бьется столько автомобилей. Вдруг оглушает неожиданная тишина. Даже шум мотора перестает быть слышен.
— Почему так тихо?
— За секунду… Наступает тихо… — нехотя поясняет водитель. — Тайфун передавали по радио. Из-за тайфуна все.
Обвалом начинается дождь. Пришелец смотрит в окно. На нем растекаются и стремительно уползают назад прозрачные капли Наверное, он плохо спал ночью — может быть, нервничал. Его укачивает, убаюкивает. Комфортный «ниссан-цедрик» — лучшее средство для сна.
…Пришелец открывает глаза. Он, видимо, задремал. Он не понимает, где находится: слева от машины почему-то море. Наконец он соображает, что такси едет в обратном направлении, по горностаевской дороге назад в город.
— Старина, куда мы едем? — он волнуется.
— В город, куда еще. В аэропорт ты сейчас не попадешь. Дорогу размыло. Тайфун, не видишь, что ли. Или ты заснул?
Вокруг действительно тайфун. Ветер, потоки воды, смешанной с грязью и камнями, шум деревьев. «Цедрик» скользит в поворотах на водной подушке, аквапланирует, рискуя уйти в кювет, но водитель знает свое дело.
«Цедрик» возвращается в город, Пришелец направляется домой. Возле стадиона «Динамо» — традиционная судоходная лужа, в которую «цедрик» отважно плюхается. Вода ползет по капоту к стеклу, на котором дворники уже не справляются с потоком, двигатель ревет, но вот под колесами снова относительно твердая поверхность. Центр, «Версаль», кинотеатр «Океан», Набережная, поворот на Бестужева, Верхнепортовая…
Влад дома. Он раздет, сушит одежду. Ищет в шкафу сухие вещи. Раздается стук в дверь. Влад подходит к двери и говорит:
— Открыто!
За порогом — Каплей.
— Че, как ты? Поехали. Мне нужно тебе еще многое рассказать.
— Сейчас, только сухие вещи найду.
— В смысле?
— Да я с утра тут… погулял, блин. Попал под тайфун, промок, как…
— Какой тайфун?
— Ну как? — Пришелец подходит к окну, отодвигает занавеску.
— Нет никакого тайфуна и не было, — уверенно говорит Каплей.
За окном и правда солнечно и сухо. Даже луж не видно. Ездят машины, ходят люди, летают птицы — щебечущие воробьи и мяукающие чайки.
— А куда ты ходил? Я думал, у тебя тут адмиральский час. Ну-ка давай рассказывай, — говорит Каплей. — Давай-давай.
Пришелец молча смотрит на него.
Часть вторая
Штирлиц
На открытой веранде ресторана «Четыре румба» немноголюдно. У перил стоит Каплей — вышел подышать. Его нового товарища-Пришельца не видно — тот отошел куда-то еще. У ступенек, ведущих на веранду с улицы, трется паренек непрезентабельного и, в общем, довольно даже подозрительного вида. Каплей расслабленно навалился на перила — он уже не очень трезв. Паренек, поглядывая на него, поднимается на веранду. Начинается марсианский владивостокский закат. Грейпфрут солнца уже снижается к синим сопкам на противоположном, западном берегу Амурского залива.
Ресторан расположен почти на вершине сопки Орлиное гнездо, откуда видно не только море, окружающее город со всех его трех сторон, но и близлежащие острова. У него четыре отдельных входа, так что можно войти с одной стороны, а выйти с любой другой. Эти четыре ресторана в одном — давняя идея местного предпринимателя А., решившего открыть заведение не столько кулинарного, сколько культурологического профиля. В первом из ресторанных залов все выдержано в морском стиле: раковины и кораллы, рыбы и аквариумы на стенах, официанты в тельняшках, соответствующие репертуар музыкантов и меню. Второй зал посвящен армии: камуфляж, оружие, перловка, военные марши и слезливые дембельские песни. Периодически вбегает какой-то офицер и кричит преувеличенно диким голосом: «Рота, закончить прием пищи! Встать, выходить на плац строиться!». В третьем зале создана геологическая атмосфера: сверкающие кристаллы, уголь из забоя, костер, гитара, рюкзаки, дичь и обязательная тушенка с рисом. Четвертый зал — восточный. В нем воссоздана атмосфера КВЖД — Китайско-Восточной железной дороги, построенной Российской империей на рубеже XIX и ХХ веков для связи Читы с Владивостоком и Порт-Артуром. Музыкальное и гастрономическое меню здесь представляет собой причудливую смесь из европейского и азиатского, свойственную Владивостоку-3000.
Ресторан «Четыре румба» — гордость Владивостока. Каплей привел сюда Влада, продолжая адаптировать его к городу. Они выбрали морской зал и заказали на первое уху из пиленгаса (местной летающей рыбы, западные родственники которой известны как кефаль — та самая, из шаланды Кости-моряка), а на второе — какую-то фирменную солянку с морепродуктами и что-то еще в том же духе. Каплей спросил у метрдотеля в капитанском кителе и серебристом чешуйчатом галстуке-селедке японского виски «сантори», а Влад попросил еще китайского циндаосского пива, объяснив: «Чтобы лучше торкнуло».
Посредине стола — популярное местное блюдо: кочан капусты, совсем как настоящий, но выполненный из сложенных особым образом листов высушенной морской капусты «Сибуки». Вместо кочерыжки воткнут столбик, который полагается нарезать, получая тем самым роллы «Рейнеке». Рядом желтеют фирменные хлебцы-«коврижки», названные так в честь одноименного островка в Амурском заливе. Вместе с дежурными солью-перцем-маслом на столах стоит обязательная икра морских ежей — оранжевого оттенка, удивительно нежная и пряная. Ее принято есть сырой прямо из хрупких известковых скорлупок ежиного глобусообразного скелета; или же использовать традиционный японский рецепт «уни», когда икру макают в выпаренную морскую соль и кисло-острый соус и едят, заворачивая в «нори» — лист морской капусты.
Начинается живая музыка — местный коллектив экспрессивно исполняет композицию про компасы (с ударением на второй слог — поморскому), матросов, гитары и слезы. Несмотря на драматичность текста, вокалист постоянно улыбается. Басист в алом мундире и черной военно-морской пилотке, напротив, подчеркнуто серьезен и сдержан, как и коренастый ударник в тельняшке. Гитарист выделяется пышной мелированной шевелюрой и бородой.
— Вся музыка у нас живая, подделки не бывает, — говорит Каплей Владу. — И еда тоже живая, не из сои, все настоящее. Тебе потом еще стоит в «Челюскин» сходить, для расширения кругозора.
Влад кивает.
— Ну что, за ваш город? — предлагает он тост, подняв стеклянный сосуд.
— Вопросов нет. За наш город! — отвечает ему Каплей, делая нажим на слове «наш». — Ты попробуй! — и придвигает к Владу тарелку с трепангом. Влад пробует жевать и морщится. Каплей усмехается.
— Слушай, — Влад отставляет трепанг и закусывает ежиной икрой, — а в вашем кабинете икона, что ли, висела? Там, между картами?
— Можно сказать и так, — после паузы отвечает Каплей, поставив рюмку. — Это адмирал Завойко — герой обороны Камчатки во время Крымской войны. Он причислен к лику героев флота.
— К лику кого?
— Героев Тихоокеанского флота. Наши святые, если хочешь.
— И много их?
— Ну смотри сам: Петропавловск, Цусима, Порт-Артур, потом Вторая Мировая… — перечисляет Каплей. — Хватает, в общем-то.
Причисленных к лику героев флота действительно было немало, хотя подобными почестями в республике не принято разбрасываться направо и налево. Среди них были знаменитые фигуры — адмирал Макаров с художником Верещагиным, военно-морской офицер Можайский, прославившийся изобретением самолета (а во время Крымской войны командовавший Амурской флотилией), адмирал Посьет, командир «Варяга» Руднев, тот самый лейтенант Шмидт, когда-то обитавший во Владивостоке, легендарный нарком ВМФ тихоокеанской закваски Кузнецов, первая в мире женщина-капитан Щетинина, сталинградский снайпер Зайцев, в свое время служивший на ТОФ, капитан-лейтенант Бурмистров с танкера «Таганрог», сумевший сбить из зенитного «эрликона» японского летчика-камикадзе, прорвавшегося в августе 1945 года к владивостокской нефтебазе на Первой Речке… Были и проявившие героизм военморы без больших звезд на погонах — матросы, старшины, мичманы, словом, чернорабочие ВМФ, в том числе юнги «огненных рейсов».
— Существуют военно-морские монастыри — посты наблюдения на отдаленных островах, — продолжает тем временем Каплей. — У нас и главный государственный праздник — это День Военно-морского флота. Ты еще узнаешь обо всем этом. Я чувствую, тебе придется остаться у нас надолго. А программа натурализации предусматривает краткий курс погружения в историю и обычаи Тихоокеанской республики.
— Программа чего? — переспрашивает Влад.
— Натурализации. Это необходимый этап перед получением гражданства. Своего рода прописка или посвящение, как тебе больше нравится.
— Гражданства… — задумывается Влад.
В этом же зале находится и подполковник Максимов с Ольгой, но с ними Каплей и Влад пока не знакомы. Максимов внимательно наблюдает за музыкантами. Местная музыка ему явно пришлась по душе. Перед ним и Ольгой на столе — тоже какие-то морские блюда и конфеты «Птичье молоко», пришедшиеся так по вкусу подполковнику.
После песни про компасы и матросов Каплей и отправляется подышать, и Максимов, поглядев на него, решает сделать то же самое.
— Я сейчас приду. Подождешь? Не убежишь? — спрашивает он Ольгу.
— Убегу… если ты долго, — ее темные, почти черные глаза сверкают.
— Я недолго, — обещает Гость.
Выйдя на веранду, Максимов облокачивается на перила рядом с Каплеем. Он хочет посмотреть на время, но обнаруживает, что оставил мобильник внутри. Оглядывается вокруг — Каплей предлагает ему свой:
— Звони!
— Спасибо, брат. Мне только время глянуть, — Максимов возвращает телефон Каплею и отходит на пару шагов в сторону, косо глянув на подозрительного паренька. Вдохнув вечернего чистого воздуха, Максимов в отличие от переключившегося на философский лад Каплея уже собирается вернуться в ресторанный зал, где его ждет Ольга.
Паренька подвело нетерпение: заметив, что подполковник уже уходит, он приступает к делу, боясь, что в следующую секунду на веранде может появиться кто-то еще. Как бы невзначай он приближается к расслабившемуся Каплею и на мгновение прижимается к нему, после чего быстро отходит. Дальнейшее занимает несколько секунд: Максимов, в последний момент перед тем как войти в ресторанный зал с веранды, замечает неладное и, не размышляя, бросается на паренька, ретирующегося с каким-то предметом в руке — похоже, это бумажник. Тот падает со ступенек, за ним скатывается и Максимов. Подбегает очнувшийся Каплей, за которым уже спешит ресторанный охранник.
— Принимай клиента! — говорит охраннику Максимов. Охранник берет согнутого паренька за вывернутую подполковником руку. На полу валяется бумажник.
— Ваш? — спрашивает Максимов у Каплея, указывая на бумажник.
Некоторое время спустя новые знакомые сидят уже за одним столом в том же зале: с одной стороны — Максимов с Ольгой, с другой — Каплей с Владом.
— Хочу выпить за твое здоровье, — произносит Каплей чуть нечетким голосом, показывая оттопыренный большой палец, — потому что ты — вот такой парень! Хотя и москвич…
Ольга толкает Каплея под столом ногой.
— А я — за твое здоровье, потому что ты тоже — вот такой парень! Хотя и тихоокеанец, — в тон ему отвечает Максимов, тоже оттопырив большой палец правой руки. Каплей и Максимов смотрят друг на друга с симпатией, оба чуть улыбаются.
— И, чтобы два раза не вставать… За успехи твоего бизнеса! — добавляет Каплей.
— Желаю, чтобы все! — влезает Влад.
Мужчины, уже вышедшие на рабочие обороты, с чувством выпивают, Ольга чуть пригубливает.
— Закуси трепангом, — предлагает новому знакомому Каплей. — Это
Поделиться книгой: