Фактор бытия [СИ]

— Я вас накормила, приютила...

Ей удалось сделать лишь шаг, как ноги скользнули на лужице собственной крови. Грузное тело взмыло вверх и упало на пол. Бесноватая громко засмеялась.

Очнулся Креп. Спина ныла, но ведь он был живой — и это главное. Завидев, как псевдо неистово хохочет, ходок ухватился за платяной шкаф и оторвал его от стены. Гнилые ножки захрустели, а шкаф со старческим скрипом накренился и рухнул на бесноватую.

Креп подобрал копьё и рюкзак, помог подняться Вестнику и вместе с ним вывалился в коридор.

Убить бесноватого сложно, тем более днём, когда их силы изрядно увеличиваются. Сейчас ходокам стоило бежать.

Они промчались по узкому коридору, мимо хаотично налепленных запертых дверей.

Креп влетел на лестничную площадку первым. Следом забежал Вестник и остановился. Дышать было тяжело и больно.

— Ты чего? — занервничал Креп.

— Сейчас, — простонал Вестник. — Дай отдышаться.

Бесноватая выбралась в коридор и медленно поплелась следом за ними.

— Не убегайте! Я вам ничего не сделаю! — закричала она и вновь засмеялась.

— Некогда, Вес, некогда. Если догонит — дышать вообще никогда не придётся, — торопливо проговорил Крепыш и потянул друга за руку вниз по лестнице.

Лестница была затемнена до первого этажа, поэтому долго преследовать бесноватая не станет, но вот её вопли могут привлечь гончих, и тогда шансы уцелеть резко уменьшатся.

Вестник перескочил сразу через несколько ступеней. Споткнулся, но на ногах устоял. С болью сделал два полных вдоха.

Первый этаж встретил их молчаливым мраком.

Вновь потянулся коридор и упёрся в запертую на мощный засов дверь.

У выхода Креп остановился и натянул на лицо плотную тканевую маску.

— Вес, ты как?

Вестник поднял на кофте высокий воротник, надел тёмные очки, стянутые на затылке резинкой, и так же как и напарник скрыл лицо балаклавой.

— А ты как думаешь? — буркнул он и выдернул из рюкзака небольшую фомку. — Слева, шагах в двадцати, люк. Я вскрываю, ты зачищаешь.

И засов, и дверные петли были хорошо смазаны, поэтому дверь открылась беззвучно.

Стены зданий, яркая трава, жёлто-зелёная листва взмывавших ввысь тополей — всё перед глазами ходоков оказалось мутно-чёрным. Их очки практически не пропускали солнечного света.

Вестник подбежал к канализационному люку. Подцепил его край фомкой и дёрнул кверху.

Слева закопошилась масса из человеческих тел.

Утро. Начали просыпаться отрешённые. От одного взгляда на них Вестнику стало отвратительно. Тошно было представить, что в скором времени ряды этих тварей пополнит тётя Лиза. А может она станет гончей и будет отлавливать других городовых. Или же превратится в изгнанного своими же псевдо-братьями уродливого изгоя.

Как только люк отошёл в сторону, Креп передал копьё Вестнику и юркнул вниз, сжимая в руке широкий тесак.

Вестник выждал пару секунд и прыгнул следом.

В таких местах частенько дневали "крысы", но на этот раз тесное укрытие оказалось пустым.

Креп задвинул тяжёлый люк и, оказавшись в кромешной тьме, стянул очки, маску и достал фонарик.

По убежищу забегал лучик, осветив все прелести и радости укрытия. По бокам — замшелые, вонючие бетонные стены, а на песчаном дне — ломанные практически в труху кости.

— Красота, — съязвил Крепыш.

Вестник уселся на землю и бездумно уткнулся взглядом в свои старые кеды на ногах. Его и так бледное лицо стало и вовсе мертвецки белым.

Креп выключил фонарь и опустился рядом. Было тесно, но никто из псевдо не заглянет сюда, если, конечно, вести себя тихо.

— Мы должны вернуться, — неожиданно заговорил Вестник. — Тётя Лиза всегда боялась превратиться... Я обещал ей...

— Я знаю, — перебил друга Креп. — Ночью пойдём, а пока отдыхай.

Глава 2. Дела Шаманские

Пески были маленькой деревней. В гуще леса на берегу Волги ютились всего полтора десятка изб. Долгие годы песковчане в безмятежном спокойствии копались в земле, ловили рыбу, охотились, рожали детей и умирали. Деревенька, словно находясь и не на территории великого СССР, жила своей обособленной от всего остального мира жизнью.

Но вечно так продолжаться не могло.

В один обычный для песковчан день произошло необычное событие. По старой дороге, которая видывала лишь колёса телег, лошадиные копыта и людские ноги, в Пески примчался УАЗ с лесниками, а следом за ними в деревушку нагрянули вальщики. Деревья в округе росли древние и мощные.

С каждым днём пришлых становилось больше. Дорога в деревню ширилась. Вскоре край как уютное место для отдыха облюбовали высокопоставленные чинуши.

Пески начали расти и преображаться, превращаясь из маленькой захудалой деревушки в комфортный городок.

Годами город процветал, а потом Советский Союз рухнул. Многие из приезжих ринулись прочь из захолустья в большие города. У новых бонзов появились новые места отдыха. И подросшие Пески вновь стали никому ненужными и забытыми.

Зато помнил о лесном городке маленький Юрка Князев, десятилетний мальчуган, которого отец лесоруб таскал за собой по всей стране. Юрка верил, что когда-нибудь вернётся в это волшебное место, туда где он родился и прожил девять первых лет своей жизни.

Так и случилось. Через двадцать шесть лет он возвратился в Пески, но уже не наивным Юркой, а одним из самых богатых и влиятельных людей России.

Князев был человеком расчётливым. Каждое его действие, каждое слово имели лишь одну цель — увеличение прибыли. Все кто знали Князева, считали его ханжой. Думали, что богач зарабатывает деньги только ради самих денег. Но это было не так. У Юрия Андреевича была тайна, которой он посвятил всю свою жизнь.

Непомерно щедрые траты с его стороны позволили Пескам превратиться в невероятно красивый туристический город. Полные дикого зверья бескрайние леса, богатое рыбой русло Волги, чистый и свежий воздух — всё это манило иностранцев в раннее никому не ведомые Пески.

Юрий Андреевич сделал многое для города. Баснословные суммы, выделяемые на облагораживание и расширение Песков, вызывали удивление у людей, хорошо знавших Князева, а вот жители города любили Юрия Андреевича и помнили своего доброго мецената даже после его смерти. Помнили, когда Пески приобрели благозвучное название Старопесковск.

И забыли во времена Шабаша.

Тогда многое забылось. Слишком неожиданно и жестоко мир изменился. В одно яркое утро песковчане вышли на улицы, на свет, а к полудню начали убивать друг друга.

Вскоре пришло понимание, что именно Солнце несёт сумасшествие и гибель, и уцелевшие в потёмках покинули город, ушли от разъярённых бесноватых в леса. Но жить на лоне природы людям, познавшим блага цивилизации, слишком сложно. Даже превратившись в ловушку, город манил к себе. Не прошло и года, как многие вернулись назад. Но и там они оказались лишними. Старопесковск занимали доселе неведомые твари. Люди оказались на распутье, трепетно замерли перед выбором, уйти обратно в лес или попытаться ужиться с новыми соседями. В итоге они разделились. Одни, позже прозванные лешими, скрылись в чащобе, полностью отрешившись от городского быта. А другие — городовые — нашли убежища в подвалах и закрытых от света зданиях. Вскоре городовые разбились на три общины.

***

"Театральная" светилась ярко. Фасад здания Большого Старопесковского театра — он хоть и был единственным в городе, но его размерам и внутреннему убранству могли позавидовать и более известные столичные "родственники" — змейкой оплетали десятки метров гирлянд. Крышу венчали треноги с мощными прожекторами и ветряки, дающие для всей этой красоты энергию. Даже на покатом своде купола, укрывавшего большой концертный зал, ходоки умудрились закрепить один из прожекторов.

С других сторон Театральная не была столь яркой, да и не для кого было её там освещать. Задней стеной здание срасталось с Музеем современного искусства, создавая комплекс с гордым названием Городской центр творчества. С двух сторон комплекс отгораживал от Старопесковска бетонный забор, а с третьей, с тылу, подход для незваных гостей перекрывала обрушившаяся пятиэтажка.

Пережитки – именно так называли молодые ходоки переживших Шабаш стариков – рассказывали, что в одной из квартир этого дома жил военный, знатный любитель оружия, и когда грянул Шабаш, то ли испугавшись происходящего, то ли став бесноватым, вояка подорвал весь свой спрятанный в квартире и подвале арсенал, тем самым превратив прекрасную новостройку в непролазные руины. Как бы это эгоистично не звучало, но большинство театральщиков были благодарны прапорщику Филипенко за столь качественную баррикаду.

Вот и освещали они только главный вход, словно спасительный маяк для заблудших ходоков. Ни Тихие воды, ни Южная не могли себе позволить такой роскоши, всё потому что не было у них своего изобретателя. А вот в Театральной жил Шаманский Виктор Андреевич, известный на весь город как Шаман.

Щупленький пережиток с юркими тёмными глазами и проплешиной на голове любил своё прозвище, и сам настаивал, чтобы его так называли, а не по имени и отчеству.

Шаман, не взирая на то, что был пережитком, "порог" так и не переступил. В отличии от большинства своих сверстников он мог, укутавшись в одежды, и днём ходить по городу, не боясь тут же свихнуться, но не хотел этого делать. Не любил он толпы и людские скопления, оттого и до Шабаша редко выходил на улицу, а после, когда с группой выживших обосновался в театре, и вовсе перестал покидать затхлые помещения.

И лишь изредка, в такие ночи как эта — ещё не морозная, но уже и не парящая летним жаром, а небо пестрит обилием ярких звёзд, – Шаман выбирался на крышу театра с неосвещённой стороны и подолгу вглядывался в небо, развалившись на раскладном стульчике.

Кто-то мог бы подумать, что старик в такие моменты размышляет над новыми планами, ещё более грандиозными, чем ремонт радиовышки, который он проводит уже не первый год, или создание мощного энергетического оружия, на подобии того, что пытается "ваять" его ученик Сёмка Ветер. К слову, работу над прототипом оружия Сёмка начал раньше, чем Шаман занялся радиовышкой, но так никуда и не продвинулся. Возможно старик размышлял на высокие, оторванные от земных проблем, философские темы. На самом же деле ничего такого не было.

Шаман мысленно возвращался в прошлое.

Яркие звёзды и бегущие в темени облака напоминали ему времена, когда ещё молодой Витя Шаманский просиживал ночи напролёт с друзьями и подругами в глухих лесах, вокруг костра и с гитарой в руках. В одном из таких походов он и познакомился с Мариной Тимофеевой, малость невзрачной и молчаливой студенткой МГУ. Марина приехала в Старопесковск на каникулы к пожилым родителям, а в лес её сподвигнули сходить общие с Виктором друзья.

Через год после знакомства Тимофеева стала Шаманской, а ещё спустя двенадцать месяцев родила Виктору дочь, белокурую, столь похожую на отца Нюру.

И дальше у Шаманского началась уже иная жизнь. Семейная. Переполненная заботами и счастьем.

Вот что вспоминал старик, сидя на крыше. И только когда доходил до Шабаша, с болью на сердце возвращался в настоящее.

Первые дни, когда человечество начало подвергаться губительному воздействию солнечного света, не зря назвали Шабашем. Буйство нечисти пронеслось по миру. Дьявольский ареал, окружавший первых бесноватых, давал пищу для фантазии выжившим. Повсеместно сыпались слухи об открывшихся вратах в ад и о конце света.

Конечно, люди и при таких обстоятельствах умудрились приспособиться к жизни, но природа псевдо оставалась неизвестной и окутанной мистикой.

Вернувшись из леса в город, выжившие строили между домами переходы, чтобы как можно реже выходить на улицы. Когда же ходоки делали вылазки, то закутывались в одежды так, чтобы не оставалось ни одного оголённого участка кожи. Но даже такие ухищрения не всегда спасали. Появлялись новые бесноватые и со временем превращались в иные виды псевдо.

Вскоре городовые поняли, что приближение перемен в человеке можно определить по его разговорам. Близкие к бесноватости люди часто повторялись и путались в своих воспоминаниях. Этот период назвали "порогом". Переступив его, ходок ни при каких обстоятельствах не мог появляться при дневном свете. Таких узников четырёх стен именовали "домушниками".

Марина Шаманская перескочила порог незаметно для близких, когда Виктор спохватился, было уже поздно.

Шаман не смог убить бесноватую Марину, а связал и запер в квартире. Слишком любил жену, чтобы так просто потерять, и за свою слабость Шаман всю жизнь не переставал себя корить.

На второй день заточения она разорвала на руках и ногах путы, удушила уже взрослую дочь и подожгла квартиру.

Тяжёлые воспоминания теребили душу. Вот и сейчас перед глазами Шамана встали лижущие стены языки пламени, два обугленных тела на полу, отброшенный рюкзак с провиантом... Он падает на колени. Видит, как загорается рукав куртки, но не пытается тушить, а ждёт, пока пламя окутает полностью и выжжет невыносимую боль. Кто-то хватает за шиворот, выволакивает из квартиры, сбивает пламя... В доме тогда ещё жило много людей, но кто именно его спас, Шаман так и не узнал.

Старик открыл глаза и тряхнул головой, прогоняя тяжёлые мысли. С годами не стало легче, просто воспоминания потускнели.

Шаман сложил стул и вялой походкой пошёл к лестнице. Нельзя учеников-шалопаев надолго без присмотра оставлять, а то ведь натворят дел, потом не разберёшься.

Он спустился с крыши на третий этаж, не забыв плотно закрыть неприметный люк, и немного пройдя по коридору, свернул в свою мастерскую.

Немалое помещение освещали полдесятка лампочек. Вдоль стен громоздились металлические стеллажи, заваленные всевозможными платами, электрическими приборами и проводами. На полу стояли ящики с валами, шестерёнками и подшипниками. В мастерской можно было отыскать любую бытовую технику, инструменты да и бог знает сколько ещё неведомых железок, пластмассок и резинок. Для кого-то это был просто хлам, а вот Шаман видел в каждой вещи если не пользу прямо сейчас, то потенциал стать чем-то новым и полезным в будущем.

Он подошёл к широкому столу, за которым, не поднимая головы, работал один из его учеников. К потолку вился лёгкий дымок от закипавшего флюса и смешивался с запахом машинного масла и спирта. Белобрысый Кузь напаял на плате аккуратные ровные дорожки, а вот как были закреплены провода Шаману не понравилось. Стариковская рука прошлась по затылку парня, одарив того затрещиной. Кузь вжал голову в плечи, готовясь к головомойке.

— Ну кто так паяет? — начал Шаман. — Зачем такие горбы делаешь? На тебя припоя не напасёшься. Уложил кончик провода, ровненько и гладенько капнул припоя — и готово. А он сугробы валит. Хочешь место Сёмки занять?

Свет заморгал. Сёмка Ветер, который час крутивший педали динамо-машины, на радости что вот-вот настанет долгожданный отдых, сбил темп, за что и поплатился суровым взглядом старика.

— Я сейчас всё исправлю, — запричитал Кузь. — Сниму лишний припой.

— Исправляй, — рявкнул Шаман. — И паяльник постоянно включённым не держи. Сожжёшь. Сколько раз говорить, не нужен — отключай.

Кузь закивал и выдернул вилку из розетки.

Ветер лишь вздохнул и сильнее надавил на педали. Мышцы в ногах гудели, но ему не привыкать. Вот почему, когда Шаман был не в настроении, а это было практически всегда, именно Сёмка за каждую ошибку отправлялся на велосипед, а Кузю было позволено исправить недоработки?

— Гулька приходил, — вспомнил Ветер.

— Чего хотел? — поинтересовался Шаман, не отвлекаясь от созерцания работы Кузя. — Вот так, правильно. Всё аккуратно и красиво.

Сёмка набрал полные лёгкие воздуха. От нагрузки дышать было тяжело, а говорить и вовсе удавалось с трудом. Только старику этого не объяснишь.

— До второго этажа вода не доходит, — наконец выдавил он.

Шаман надулся и, выпустив со свистом воздух, выругался.

— Опять помпу заклинило, утащи её гончий. Сёмка, слезай с велосипеда. Берите ящик с запчастями и инструменты и тащите всё к насосу, — скомандовал старик и полез в холодильник, заменявший шкаф.

Шаман хорошо помнил, что чертежи насоса он клал именно сюда.

Ветер не стал напрягаться, просто вывалился из сидения и расселся прямо на холодном полу.

— Ещё Чугун явился. Небось опять какую-нибудь дрянь приволок.

— Сёмка, не выражайся. Здесь только мне разрешено ругаться, — прыснул старик парню и с довольным лицом извлёк из холодильника картонную папку.

— Кузь, ящик к насосу потащишь сам, а мы — к Чугуну. Надо с ним разобраться, чтобы своей крысьей мордой людей не нервировал.

— Что он прошлый раз брал? — уже к Сёмке обратился Шаман.

— Траву, — не задумываясь ответил Ветер. — Чугун тогда медный кабель приволок.

— Помню. Кабель был гнилой, как зубы у изгоя, — кивнул Шаман. — Прихвати пачку сигарет и бутылку самогона. Хватит с него.

Все в Театральной знали, что Шаман ведёт дела с крысами. Казалось бы, бандитов, которые ходокам покоя при встрече не дают, театральщики к общине подпускать не должны, но те приносили много полезных вещей для нужд Шамана, потому и приходилось терпеть их редкое, но столь неприятное общество.