Фактор бытия [СИ]

Пролог

Желание убивать исчезло так же неожиданно, как и появилось. Тётушка убрала изувеченные тела из коридора в дальнюю комнату и смыла с пола кровь. Потом долго стояла над тазом с красной водой и смотрела на свои окровавленные руки.

Ей было жаль ребят. Но что поделаешь? Жизнь нынче сложная, и мало кому удаётся умереть своей смертью. А они считай и не мучились.

Тётушка вымыла руки. Тёрла их долго и усердно. Просто, чтобы хоть что-то делать и не думать об уже убитых и о тех кого предстоит убить. Но избавиться от лезущих в голову неприятных мыслей никак не удавалось.

За прошедшие после Шабаша годы она не единожды видела, как люди становятся псевдо, и всегда удивлялась, почему даже самые сильные представители рода человеческого неспособны свести счёты с жизнью при первых симптомах бесноватости. Но сейчас тётушка знала ответ на этот вопрос.

Помимо злости и силы бесноватость "одаривала" ещё и невероятным желанием жить. Пусть все умрут. Дети, внуки, друзья, близкие, случайные люди — они не важны. Жить в жестокости, в одиночестве или лишившись рассудка — не играет роли. Главное — остаться на этой бренной земле.

Прозвенел колокольчик. Кто-то просился в гости.

Глава 1. Приют тётушки Лизы

Здание приюта было похоже на другие дома в этом районе города: пять этажей, уродливые с осыпавшейся плиткой стены и ряды невысоких, наглухо заколоченных окон. Только массивная железная дверь на входе и выведенная на стене ярко-красной краской крупная надпись делали его отличным.

Рассмотреть ночью, что же там на стене написано было невозможно, но при свете дня слова кидались в глаза каждого, кто проходил мимо. Надпись гласила: "Приют тётушки Лизы".

Но ни Крепа, ни Вестника она не интересовала. Ходоки хорошо знали того, кто здесь живёт и поэтому, дёрнув за уходящую по стене на третий этаж верёвку, спокойно ожидали ответа.

Креп упёр в землю древко короткого копья и сложил на нём руки, а Вестник непринуждённо облокотился о стену. Дверь в приют открывалась только изнутри, и немолодой хозяйке нужно время, чтобы, расслышав звон колокольчика, выглянуть в смотровое окошко и потом спуститься ко входу.

Вскоре дверь отворилась, и тучная женщина с крупными заспанными глазами впустила ходоков внутрь.

— Рада вас видеть, ребята, — поприветствовала она гостей и обняла поочерёдно обоих. — Давно не заходили. Забыли старушку.

— Какая же ты старушка, тётя Лиза, – с лёгким укором в голосе сказал Вестник.

Креп слегка опустил голову и поцеловал женщину прямо в макушку.

— Ты дама в расцвете сил.

– Ой, Крепыш, ты и скажешь.

Тётушка смущённо отмахнулась и, взяв под руки ходоков, двинулась вместе с ними вверх по лестнице.

– Тишина нынче у меня, – заговорила она. – Ещё какой год назад от вашей братии отбоя не было. Бывало дневать человек по двадцать соберётся. Веселья вдоволь. Хотя иногда и зубы выбитые собирать приходилось, и от гончих отбиваться, но всё же на жизнь те времена больше походили. Не то что сейчас — тишь да печаль.

Жилище тётушки выглядело аскетичным, но в то же время не казалось лишённым уюта. Пол комнаты был застлан ковром. Лишь возле прямоугольного стола с двумя скамейками по соседству светился островок голого бетона, на котором была установлена чугунная печка. У одной стены, скрывая рваные обои, громоздились трельяж и платяной шкаф с резными дверцами. Напротив них стоял диван со слегка обшарпанной обивкой. Стену над ним закрывали разномастные картины. Хозяйка приюта любила живопись, хотя по своему личному признанию сама с трудом прямые линии от руки рисовала.

Пока ходоки усаживались на скамейку, тётушка хлопотала возле печки.

Вестник смущённо взглянул на открытые ставни.

— Тётя Лиза, тебе помочь? — сказал он.

— Сиди, помощничек. Вы у меня в гостях, так что не суетитесь. Разрешите старушке за вами поухаживать.

В печи ненавязчиво затрещали дрова. Тётушка поставила греться чайник с водой и подошла к столу.

— Лучше рассказывайте, откуда идёте? А то скучно мне. Приют давно пустует. Редко кто заходит.

— Сергей Николаевич хочет Тихие воды разделить, — неожиданно изрёк Креп.

Тётя Лиза удивлённо присвистнула.

— Я всегда говорила, что вашей общине с главой повезло. Валевский мужик толковый. Но эта идея мягко говоря странная. Случилось чего?

— Гончие постоянно шастают вокруг изгороди, — ответил Вестник и вновь взглянул на окно.

В сердце начал закрадываться страх. Ставни пора закрывать, но тётушка в сторону окна даже не смотрит.

— Людей у нас слишком много, — продолжил он. — Только за последний месяц три малыша появились. Вот твари и суетятся. В Театральной и в Южной народу поменьше, так что в этом плане, можно сказать, им повезло.

— Псевдо всегда привлекали большие группы, – согласилась тётушка.

Чайник закипел, известив об этом негромким шипением, и она посеменила заваривать настойку.

— Мы неподалёку место для новой общины разведывали, — закончил свой короткий рассказ Вестник.

На стол опустились две железные кружки и тарелка с печеньем.

— Ну, и как?

— Нашли двухэтажку с большим внутренним двором, — сказал Креп, махнул рукой за окно и первым принялся за тётушкины лакомства.

— Неплохое местечко, — набив полный рот, добавил он.

— Это в Первомайском переулке, возле сожжённого музея?

Креп кивнул.

— Знаю. Там больница раньше была.

Тётушка перевела взгляд на Вестника.

— А ты чего не кушаешь и настой не пьёшь?

— Устал. Ничего не хочется.

И всё же, чтобы не обидеть тётю Лизу, Вестник откусил кусочек печенья и неспешно прожевал.

Мягкое, рассыпчатое, в меру сладкое.

— Вкусно, — признался он, но радости от приятной еды не испытал, а всё потому что тётя Лиза ни разу не взглянула за окно.

Последняя звезда растворилась в первых лучах рассвета, но тётушка с неправильным спокойствием буравила взглядом гостей.

— Ещё подлить настойки?

Креп схватил с тарелки последнее печенье и засунул его в рот целиком.

— Уплетай, Крепыш, уплетай. У меня есть ещё, — заверила тётушка. — Я сейчас положу.

Ходок отмахнулся.

— Спасибо, но не стоит. Себе оставь, а то объедаем тебя по полной.

Его голос слегка дрогнул. Практически незаметно, но Вестник хорошо знал друга и поэтому сразу понял, что и его посетили неприятные подозрения.

— Себе...

Тётушка замерла. Её пальцы сжались в кулаки, голова опустилась на грудь, а редкие распущенные волосы седыми копнами скрыли лицо. Руки заплясали мелкой дрожью.

— Ко мне два дня назад наведывались, Шуша и Кит, — неожиданно заговорила она, словно и не находилась мгновение назад в ступоре. — Говорили, Карим опять бузу в Южной поднимает.

— Ну, и чего ему нового в голову взбрело? — слегка наигранно усмехнулся Креп.

Карим Самаев был щупленьким старичком. Худые руки, худые ноги, вытянутое, со впалыми щеками лицо. Он постоянно кряхтел и постанывал. Но все внешние недостатки главы общины "Южная" затмевали его несокрушимый оптимизм и постоянное стремление к переменам. Самаев всё время был в движении, словно стоило лишь на миг остановиться, и жизнь закончится.

— Карим хочет создать отряды зачистки.

— Какие ещё отряды зачистки? – воскликнули в один голос ходоки.

— Старый надумал, освободить город от псевдо.

Тётушка поставила на стол пустую тарелку и устало опустилась на скамью напротив ребят.

— Как сказала Шуша: "Общины растут, а тварей меньше не становится. Вот и нужно, либо нам уходить, либо им". Она на пару с Китом в Театральную пробирались, с предложением от Карима.

— Цель у Самаева хорошая. Только этого мало, — усомнился Креп. – Чего он хочет? Собрать людей и идти стенка на стенку против псевдо? Разорви меня "пастух", но проще сразу в "ночлежку" нырнуть.

С его словами нельзя было не согласиться, но и старик Самаев в дураках не числился. Раз решил воевать, значит есть у него план, и точно не самоубийственный

– Надо будет Валевскому эту новость сообщить, – сказал Вестник. – Неспроста южане зашевелились. А ты, тётя Лиза, что думаешь?

А тётушка вновь понурилась. Плечи дёрнулись несколько раз. Она с усилием сжала зубы, прикусив нижнюю губу. С краешка рта упала капелька крови.

— Шуша и Кит на днях заходили. — И вновь слова сорвались неожиданно. — Говорили, Самаев войну затевает.

— Мы недавно сами в Южной были, — словно и не заметив, что тётушка начала повторяться, нарочито спокойно сказал Вестник. — Виделись с дядей Петей. Он просил передать, что в скором времени забежит в гости.

— Братец, дорогой, — взгрустнула хозяйка. — Давно не захаживал. Рада буду видеть.

Креп опасливо поёжился, — дядя Петя уже два года как умер. Всё было плоха, а в ближайшие минуты станет ещё хуже, ведь через раскрытое окно комнату начал заливать солнечный свет.

Тётушка развернулась вполоборота и схватила с полки кухонный нож.

— Да вы берите печенье, берите. К Петькиному приходу я ещё напеку.

Она ловко взмахнула ножом, и четыре пальца с левой руки упали на тарелку.

— Кушайте, — повторила хозяйка приюта и ещё одним плавным движением отрезала большой палец.

Вестник взглянул на окровавленный стол. К горлу подкатил ком.

— Спасибо тебе за всё, тётя Лиза, — выдавил ходок, — но нам пора.

Он поднялся, а тётушка утробно зарычала и резким движением толкнула стол вперёд, усадив Вестника на место.

Ходоки переглянулись. С каждой минутой в комнате становилось светлей, уже начинали слезиться глаза, а тётушка всё больше впадала в безумие.

Креп в свои шестнадцать лет был наделён недюжинной силой, в отличии от худощавого, но вёрткого Вестника, потому и действовать начал первым. Он ухватил обеими руками стол, рывком поднял его и, прикрываясь словно щитом, рванул на тётушку. От удара хозяйка приюта влетела в трельяж. Со звоном рассыпалось тяжёлое зеркало. Отрезанные пальцы посыпались на пол, а нож с треском пробил столешницу и прорезал ходоку кофту, самую малость не достав до тела.

Креп что есть силы вдавил в стол и закричал:

— Вес, уходим!

Он с лёгкостью переворачивал остовы легковушек и вышибал двери в домах, и это его незаурядное качество не раз спасало ребятам жизнь. Но противостоять бесноватой даже Креп долго не мог.

Вестник успел схватить рюкзак и отскочить к двери, как тётушка одним толчком, сопроводив его нечеловеческим рыком, отбросила Крепа вместе с его "щитом" к стене.

От удара взгляд Крепа помутнел. Сознание тут же улетучилось, и он сполз на диван. На спину и голову упало несколько сбитых со стены картин.

Вестник бросился выручать друга. Он выдернул нож из прикреплённой к запястью кобуры и двинулся в атаку. Страшно не было. Было противно, от понимания, что перед тобой чудовище в обличье родного человека. Всего минуту назад тётушка смотрела любящими глазами, а сейчас её вело единственное непреодолимое желание убивать.

В бесноватых в отличии от остальных псевдо было больше всего человечного. В них ещё теплились воспоминания и знания из людской жизни. Но вместе с тем сила, выносливость и злоба делали их очень опасными.

Вот и сейчас неповоротливая тётя Лиза превратилась в шустрого монстра.

Обоюдоострое лезвие полностью вошло в её тело, а тётушка, словно не заметив этого, ударила наотмашь.

Вестник нырнул под руку бесноватой, одновременно с этим выдернул нож.

Оружие вновь наготове.

Прямой в живот, рывок в сторону...

Опоздал. Всего на мгновение, но опоздал...

Толчок — словно тараном! — пришёлся в грудь.

Ноги взметнулись выше голову, и, пролетев по воздуху метра полтора, Вестник растянулся на полу. Он попытался вдохнуть, но боли было слишком много, и лёгкие не желали принимать порцию живительного воздуха.

— Зачем вы так?

Лицо тётушки исказилось в злобной гримасе.