Помоги проекту - поделись книгой:
– Они охотятся в одиночку, не так ли? – спросила я, решив извлечь пользу из его познаний.
– Самки – да, как вон та, внизу. Вот самцы иногда охотятся вместе – вдвоем, втроем, а то и вчетвером. Особенно если они – братья. Охотясь на самцов, всегда нужно точно знать, сколько их, не то последний рухнет с неба прямо на голову, пока стреляешь в остальных.
(Сознаюсь, в этот момент моя фантазия нарисовала в голове прекомичную картину: мсье Велюа, визжа, бежит прочь с драконом, вцепившимся в его скальп. Реальность, конечно, была бы кровавой и вовсе не смешной, однако картина меня позабавила.)
Я сдвинула шляпку на лоб, чтобы получше защитить глаза от солнца.
– Как вы охотитесь на них? Я понимаю, что стреляя из винтовки, но пускаетесь ли вы за ними в погоню или ждете в засаде?
– Счастливой погони, – фыркнул мсье Велюа. – Они оставят позади ахиатского рысака и даже глазом не моргнут. Вот засада – другое дело, если местность позволяет. К несчастью, этот холмик слишком далеко, чтобы на что-то сгодиться, если только змей не погонит жертву прямо мимо нас, – он опустил бинокль и хищно улыбнулся мне. – Я покажу вам, как это делается.
Демонстрация заняла не один день. Даже у столь опытных охотников, как мсье Велюа, не каждая вылазка завершается успехом – по крайней мере, если речь о драконах, хотя какую-нибудь дичь он приносил каждый день. В тот первый вечер мы ужинали жареным водяным козлом, а на следующий день он подстрелил двух зебр, к полосатым шкурам которых приставили слуг, чтобы уберечь их от привлеченных запахом падальщиков. Оквеме с товарищами в сумерках ходили охотиться на львов, но безуспешно.
Тактика, выбранная мсье Велюа для охоты на дракона, была такова: он наблюдал с пригорка, пока вдали не покажется туча пыли, означающая приближение группы средней величины травоядных (антилоп или иных им подобных копытных, но никак не слонов). Тогда он с остальными садился в седло и мчался к ним, чтобы перехватить их невдалеке от водопоя, в пределах досягаемости степного змея. Появление всадников неизбежно пугало травоядных, что, в свою очередь, могло спровоцировать атаку со стороны дракона, случись он поблизости. В этом случае мсье Велюа пускал коня в галоп и мчался рядом со стадом, пытаясь подстрелить дракона на лету.
Предприятие это, конечно, было весьма опасным. Подобно всем разновидностям так называемых «драконов настоящих», степной змей обладает способностью к экстраординарному дуновению, в данном случае представляющему собой струю мельчайших капель едкой жидкости. При первой же удачной попытке выманить дракона из засады выстрел мсье Велюа прошел мимо цели, и пущенная драконом в отместку струя угодила в одного из охотников, обдав едкими брызгами его руку, плечо и часть лица. Кожа несчастного тут же покрылась болезненными волдырями, которые вскорости лопнули, а в тропиках, подобных Байембе, открытые раны такого вида крайне опасны: они привлекают мошку и мух, и, несмотря на всю нашу заботу, уберечь пострадавшего от инфекции не удалось. В конце концов он остался жив, но значительно ослабел и на всю жизнь остался изуродован шрамами.
Однако подобные опасности не отвратили охотников от цели. После того как невезучий охотник был ранен, в следующую вылазку отправился не только мсье Велюа, и два дня спустя ему наконец удалось добиться успеха. Согласно нашей договоренности, он без промедления прекратил охоту и потащил тушу туда, где мы стояли лагерем.
Почти без промедления. Я тут же увидела: времени на то, чтобы обеспечить себя трофеями, лишив жертву когтей и клыков, он не пожалел.
– Мне бы хотелось, мсье Велюа, – сказала я, смерив его гневным взглядом, – чтобы вы повременили с этим. Мы ведь собираемся не только снять слепки костей: очень многое можно узнать, изучив экземпляр в целом. Как мне понять, что позволяет дракону развивать такую скорость бега, когда вы удалили когти?
Он принял пристыженный вид и, кажется, хотел воспользоваться им, чтобы умиротворить мой гнев. Но я отказалась сменить гнев на милость, велела ему не мешать, и мы взялись за работу.
Рутинная процедура прекрасно известна тем, кто прочел первый том моих мемуаров. Сказанное мною мсье Велюа было истинной правдой: я намеревалась извлечь из туши убитого дракона всю возможную информацию. Поэтому я начала рисовать, а мистер Уикер с Натали приступили к измерениям, при помощи коих мне предстояло уточнить анатомические зарисовки на стадии завершения.
Поначалу вокруг собралось множество зрителей – некоторые были даже готовы помочь, а не просто путаться под ногами. Мсье Велюа, следует отдать ему должное, тоже был среди тех, кто предложил помощь. Но наша работа – не такое уж захватывающее зрелище, и потому вскоре большая часть зевак разошлась. Опустившись возле туши на колени, я начала сгибать и разгибать заднюю лапу змея, чтобы понять, как он движется на бегу, и тут обнаружила, что один из зрителей все еще здесь и наблюдает за мной весьма пристально. И это был Оквеме, сын оба.
– Чем могу помочь? – спросила я, слишком поглощенная работой, чтобы обратиться к нему с надлежащей учтивостью.
Вместо ответа он выдернул один из моих набросков из-под камня, прижимавшего стопку бумаги к земле, и внимательно пригляделся к нему.
– Ты и в самом деле художница.
– В этом были причины сомневаться?
Оквеме вернул рисунок на место и пожал плечами.
– Порой женщины преувеличивают свои таланты, чтобы привлечь лучшего мужа.
Какое счастье, что разделку туши взял на себя мистер Уикер, в данный момент очищавший от мускулов крыло по другую ее сторону! Будь скальпель в моих руках, я могла бы порезаться. Неужели Натали права? Неужели он оценивает меня, как потенциальную невесту?
Среди мебенье и йембе творческая жилка и талант к рисованию считаются великим достоинством для жены. Что ж, я была художницей. И вдобавок вдовой, которая еще многие годы будет способна к деторождению. Туземное общество не склонно позволять таким удачным обстоятельствам пропасть даром, и это могло бы объяснить интерес олори, вызванный рассказом о моей работе. Но ведь принц Оквеме был не настолько лишен перспектив, чтобы ухаживать за первой же встречной незамужней женщиной, каков бы ни был ее талант художника! К тому же с чего бы ему интересоваться ширландками?
Но мне следовало что-то ответить.
– Вряд ли меня можно назвать профессионалом, – сказала я, лишь с запозданием осознав, что преуменьшение своего мастерства есть признак скромности – еще одного достоинства жены.
Да неужели я ни слова не могу сказать, не погрязнув во всем этом еще глубже?!
В отчаянии я поднялась на ноги и перегнулась через тушу убитого змея.
– Мистер Уикер, крыло готово? О, превосходно. Нужно поскорее снять слепки, если Натали уже приготовила гипс.
В самом деле, гипс, а также другие материалы, о которых мы не распространялись вслух, оказались готовы. Мы удалились в палатку, прихватив с собой кости крыла, длинные и такие тонкие, будто готовые вот-вот треснуть под собственной тяжестью. Но ничего подобного, конечно же, не произошло – в этом-то и достоинство драконьей кости.
– Раствор – там, под койкой, – негромко сказала Натали и вышла наружу, плотно задернув за собой клапан.
Мистер Уикер с костями двинулся к койке. Из нас двоих он был лучшим химиком (я, как вы помните, не понимала в химии почти ничего) и потому взял на себя процесс, который (по крайней мере в теории) должен был подействовать на кость степного змея так же, как на кость горного. Я занялась гипсом, которому из-за неудачной оплошности в процессе приготовления предстояло треснуть через пару часов, оставив нас без единого годного слепка. Перспектива насмешек над моей ошибкой меня вовсе не радовала, однако мы согласились на том, что моя оплошность окажется не так подозрительна, как утрата слепков по вине мистера Уикера. Нам вовсе не хотелось, чтобы кто-нибудь задался вопросом, отчего нам не удалось снять слепки, пока мы, согласно нашим надеждам, будем прятать удачно законсервированные кости.
Около минуты мы работали молча. Затем мистер Уикер прочистил горло и сказал:
– Одна жена у него уже есть.
Степные змеи, как я уже говорила, невелики. Конечно, мистер Уикер по другую сторону туши слышал каждое слово. Я покраснела и резко ответила:
– Это должно меня отпугнуть? Я вовсе не собираюсь вступать в повторный брак, да еще с ним.
– Я и не думал, будто собираетесь, – ответил он и надолго умолк, вероятно, сосредоточившись на равномерном, капля по капле, вливании одного раствора химикалий в другой, а может быть, просто задумавшись. Так или иначе, когда с растворами было покончено, он продолжал: – Однако не могу сказать, что вы отвергаете его ухаживания.
– Объясните мне, как отвергнуть ухаживания принца, не обидев его и не нажив нам всем неприятностей в самом скором времени, – ответила я, – и я с радостью это сделаю. А до тех пор я должна продолжать сохранять учтивость, хотя бы ради нашей экспедиции.
Мистер Уикер погрузил последние из костей в кювету и закрыл ее, чтобы защитить от пыли и от любопытных взглядов. Теперь нам следовало оставаться на месте минимум трое суток: до этого трогать кости было нельзя, и оставалось только надеяться, что мсье Велюа не придет в голову сменить место стоянки. После этого мой спутник встал и взглянул на меня.
– А вообще вы хотели бы снова выйти замуж?
От неожиданности я едва не перевернула кювету с гипсом, край которой оказался у меня под рукой (что обеспечило бы превосходный ответ на вопрос, отчего мы остались без слепков).
– Не понимаю, мистер Уикер, как это может быть связано с нашей работой.
– По-моему, связь очевидна, если уж вы вызываете матримониальный интерес всюду, где бы мы ни были.
– Один-единственный туземный царек вряд ли оправдывает это утверждение.
С моей стороны было бы разумнее на том и прекратить разговор. Но я сделала ошибку, взглянув на мистера Уикера и не сумев понять выражения его лица. Из-за застегнутого наглухо входного клапана в палатке царила жуткая духота, а я слишком хорошо сознавала необходимость говорить тише. Да, снаружи должна была стоять на страже Натали, но брезент – очень плохая преграда для звука. Совокупность всех этих (и некоторых других) факторов заставила меня оставить кюветы с гипсом и подойти вплотную к мистеру Уикеру, а отступать ему, из-за койки за спиной и спрятанного под нею ящика, было некуда.
– У вас есть личные причины поднимать эту тему, мистер Уикер? Если так, пожалуйста, окажите мне любезность сообщить о них.
За несколько дней, проведенных на солнце, его лицо успело заметно покраснеть, но, думаю, в этот момент он покраснел еще пуще.
– Миссис Кэмхерст…
Что он собирался сказать? Этого я так никогда и не узнала. Оглядываясь назад, могу предположить, что он хотел указать на то, чего я не услышала за оглушительным стуком сердца в ушах – на голос Натали снаружи, приветствовавшей кого-то, приближавшегося к нашей палатке, предупреждая нас, что к нам вот-вот пожалуют гости. Но я ее не услышала, а мистер Уикер не смог достаточно быстро совладать с языком; посему, когда свет снаружи разогнал полумрак на нашей маленькой сцене, мсье Велюа увидел, что я стою в считаных дюймах от моего спутника, подняв лицо к нему, и щеки у нас обоих красны, как свекла.
Более предосудительно мы выглядели бы, только если бы он застал нас в объятиях друг друга. Мы с возгласом изумления отпрянули друг от друга, и моя нога угодила прямо в кювету с гипсом. Выражения лица мсье Велюа мне было не разглядеть из-за яркого света за его спиной, но поворот головы сначала в мою сторону, затем в сторону мистера Уикера, а потом обратно, говорил яснее всяких слов.
– Я хотел только взглянуть, как у вас тут дела, – сказал он.
Услышав веселье в его тоне, мне захотелось дать ему пощечину.
– Благодарю, прекрасно, – ответила я, не сумев придать собственному тону хоть толику вежливости. – Спасибо за образец.
Он подошел ближе и протянул мне мешок.
– Когти. Я подумал, вы захотите их осмотреть.
И мешок, и эти слова предназначались мне, а не мистеру Уикеру, что в сложившихся обстоятельствах было со стороны мсье Велюа не только весьма достойно, но и удивительно. Ведь он, как многие подобные ему мужчины, наверняка сомневался в научности моих целей, а уж теперь мог бы усомниться в ней еще сильнее.
– Благодарю вас, – куда более искренне, чем раньше, ответила я. – Я зарисую их сегодня же, пока сохнет гипс, и немедленно верну.
– Спешить ни к чему, – сказал он. – Через час или около того я собираюсь на охоту с принцем – посмотреть, не удастся ли добыть парочку львов. Уикер, мы будем рады взять с собой и вас.
Мистер Уикер вовсе не относился к любителям охоты, но его согласие меня не удивило. Нам вовсе не помешало бы на время разделиться – как ради собственного спокойствия, так и для того, чтобы ослабить подозрения.
По крайней мере, таковы были мои надежды – нужно отметить, крайне наивные. Возможно, вы уже догадались: тут-то и начались неувядающие слухи, будто мы с мистером Уикером состоим в интимной связи. По крайней мере, с этого момента подобные слухи распространились в Байембе; возможно, дома они были порождены самим фактом моего отъезда с ним в экспедицию, особенно в сочетании со скандалом вокруг Натали, еще до появления более конкретных вестей из Эриги. Конечно, страсти вокруг вдовы, имевшей счастье побывать замужем, не могут накалиться до того градуса, что неминуемо погубил бы жизнь незамужней барышни, но это вовсе не значит, будто вдова может делать все, что заблагорассудится, не привлекая ничьего внимания.
Хотелось бы мне сказать, что все эти пересуды волновали меня не более, чем прошлогодний снег. Попросту отмахнуться от забот, которые легли бы тяжким бременем на плечи более обыкновенной женщины, было бы вполне в духе моей скандальной славы. Однако в те времена я была моложе и вдобавок, кроме собственного достоинства, немало волновалась о том, как эти слухи могут сказаться на окружающих. Обвинения в непристойном поведении определенно бросили бы тень на научную деятельность мистера Уикера, и скверно отразились бы на репутации лорда Хилфорда, удостоившего своего покровительства столь скандальную парочку. Но более всего меня разозлила омерзительная подробность – утверждение, будто наши безрассудства начались еще в Выштране, а Джейкоб якобы либо закрывал на них глаза, либо оттого-то и погиб, что не сделал этого.
В тот гелисский день все это еще было в будущем. Однако первые подвижки начались уже вечером, на охоте, во время коей Оквеме (как я услышала позже) то и дело вышучивал мистера Уикера в манере отнюдь не дружеской. Так продолжалось до окончания поездки, а когда мы наконец вернулись в Атуйем, семя, заботливо поливаемое водой, обрело плодородную почву и пошло в рост.
Глава девятая
Можно было предположить, что, благодаря слухам о моей близости с кем-то другим, интерес Оквеме ко мне поостынет. Но нет, он принялся преследовать меня еще настойчивее, и подвигшие его на это причины мне ни в малейшей мере не нравились.
Конечно же, прямо он ничего не говорил. Однако манеры его изменились: дружелюбие приобрело оттенок сальности, а теплота подталкивала куда ближе ко мне, чем мне того хотелось. Но, попробовав описать все это Натали, я не смогла указать ни на что конкретное: проблема была в совокупности.
– Невольно чувствую, – с досадой сказала я, – что эти гипотетические прегрешения с мистером Уикером делают меня в его глазах доступной для любого, кто пожелает заявить на меня права. Подобного можно ожидать от каких-нибудь повес на маскараде в Викери-гарденс, но не от королевского же сына!
– Некоторые из этих повес в Викери – действительно королевские сыновья, – с иронией ответила Натали. – Но я понимаю, о чем ты. Что ж, мне стоит прекратить отвечать ему, где ты. Возможно, это поможет.
Это и впрямь помогло, но лишь до некоторой степени. В отчаянье я обратилась к Галинке. Иррегулярность моих циклов означала, что в агбане мне с ней больше не встретиться, но я увиделась с ней, когда она вышла из очередного заточения. Она пригласила меня прогуляться с ней в садах оба, и при первом же удобном случае я направила беседу в нужное русло.
– Между мной и мистером Уикером нет никаких отношений, кроме профессиональных, – сказала я, когда с повествованием было покончено. – Но я не понимаю, как убедить в этом остальных.
– Иногда женщины подолгу остаются на нашей половине дворца, и после этого слухи стихают, – ответила Галинке. – Но только иногда. К тому же ты не можешь сделать этого, не оставляя работы.
На это я не пошла бы ни за что, хоть порой и имела повод порадоваться сегрегации, принятой во дворце.
– Вот скажите, – попросила я. – Все же Оквеме – сын вашего брата. Нет ли у вас соображений, зачем он мог бы преследовать меня? Это началось еще до того, как я запятнала свою репутацию. Моего искусства владения карандашом вряд ли достаточно, чтобы я сделалась желанной добычей, и я вовсе не льщу себе, полагая, будто его намерения хоть как-то связаны с моей красотой и изяществом манер. Какие недоступные моему пониманию политические выгоды он может от этого получить?
Или какую пользу может извлечь из этого его мать? Конечно, об этом я предпочла промолчать, однако всерьез начала подозревать, что именно она науськала на меня сына, как охотник пускает гончую за кроликом.
– Ваши люди имеет в Байембе немалый вес, – напомнила мне Галинке. – Если они заполучат еще больше территории и власти, связи среди вас могут ему пригодиться.
– Но у меня-то нет никаких связей. Мои родные, будь они йембе, не удостоились бы даже комнат в любом из особняков на этом холме. Семья покойного мужа – возможно, но и то вряд ли. Вот если только… – гипотетическое сравнение Эндморов и Кэмхерстов с семьями йембе натолкнуло меня на новую мысль. – А не мог ли он подумать, что мои дети – то есть наши дети, если он женится на мне – смогут унаследовать что-либо ценное? У нас такие вещи передаются по отцовской линии, а не по материнской. Например, состояния братьев, уж какие есть, отойдут их сыновьям, а не моему.
Слушая меня, Галинке отрицательно покачивала головой, но вдруг замерла, и это подсказало мне, что и ей пришла в голову некая мысль. Она украдкой огляделась вокруг, никого не увидела, но все же из предосторожности увлекла меня на скамью, где нас наполовину заслонила стена цветущего арундо.
– Все это было бы очень странно, – сказала она. – Но… У твоего народа дети принадлежат к роду отца. Здесь – к роду матери. Твои люди могут ожидать, что наследниками Оквеме станут его сыновья.
Я начала понимать, к чему она клонит.
– Есть ли у него что-нибудь ценное, чего он не может передать по наследству своим детям?
Галинке кивнула.
– Кое-какие титулы и владения его дяди, да. А у Оквеме нет родных сестер: все остальные дети Деньу умерли, поэтому его наследники – более дальняя родня, двоюродные сестры, которых он недолюбливает. У него есть две дочери от его жены, но это ничего не значит. Они принадлежат к ее роду, а не к его. Но твои дети будут принадлежать к твоему роду, и он может попробовать заявить, что, согласно обычаям твоего народа, принадлежащее ему должно перейти к ним. Иначе они останутся ни с чем.
Я едва не расхохоталась. Подумать только: я нужна Оквеме н’Кпама Валейим ради наследственного права моей страны! Или по крайней мере таково было наше предположение, хотя никаких доказательств его истинности у нас не имелось.
– Нужно исхитриться проводить побольше времени в поле, – сказала я. – Только теперь – без него. Скажите, пожалуйста, что происходит, если женщина… э-э… становится нечиста, находясь в буше?
Не стану утверждать, будто причиной второй вылазки было мое желание ускользнуть от Оквеме и заточения в агбане, но среди прочих существенных факторов значилось и оно. Оквеме был не столь бесстыден, чтобы изобретать повод присоединиться к нам снова, тем более что охоты на сей раз не планировалось, а Галинке заверила меня, что сельские жители относятся к вопросам «нечистоты» куда проще: главное – содержать в чистоте тело.
Прочие факторы включали в себя первую попытку сохранения драконьей кости, которая, хоть и не завершилась полной неудачей, оказалась не слишком успешной. Мистер Уикер (державшийся со мной чрезмерно холодно ввиду еще не завершившегося столкновения) винил во всем разницу в кислотности крови степных и горных змеев, но полагал, что сможет внести нужные поправки в процесс и достичь лучших результатов. И, кроме изучения анатомии драконов, нам предстояло многое узнать об их поведении и особенностях движения, а это требовало наблюдений в обстановке, не подразумевавшей мсье Велюа, почем зря палящего во все, что движется.
За следующие два месяца мы провели в буше куда больше времени, чем в комфорте Атуйема, и это полностью совпадало с моими предпочтениями. Заметьте, я не могу сказать, что природные условия в Байембе – сплошное удовольствие: как и в предыдущем томе моих мемуаров, я с превеликим удовольствием обошлась бы без жары, пыли и вездесущих мух, чье жужжание вскоре возненавидела сверх всякой меры. (Однажды муха ночью залетела к нам в палатку, и ее бесцельные блуждания в поисках выхода довели меня до крайности: только благодаря вмешательству Натали я не перевернула керосиновую лампу и не устроила пожар.) Но в целом я однозначно предпочитаю холоду любые лишения, пережитые мною в жарком климате – за исключением мух.
Больше всего радовало меня вот что: впервые в жизни я действительно чувствовала себя ученым-натуралистом. Не женой натуралиста, взятой в экспедицию за умение рисовать и содержать в порядке чужие дневники, не любительницей, что возится с коллекцией искровичков в сарайчике садовника, а полноправным ученым, работающим наравне со всеми. Задач, поставленных нами перед самими собой – документирование способа охоты на степных змеев, их размножения, половых различий и так далее – оказалось довольно, чтобы отвлечь нас с мистером Уикером от того неловкого разговора настолько, что мы смогли сделать вид, будто его никогда не было, и между нами (по крайней мере в том, что касалось работы) установилось глубокое профессиональное взаимопонимание. Не стану утомлять вас мелкими подробностями этой работы – всякий интересующийся ими может обратиться к «Разновидностям драконов байембийского региона», «Классификации драконов, пересмотренной и дополненной» или статьям, в конце концов, спустя годы после нашей экспедиции, опубликованным в «Вестнике Коллоквиума Натурфилософов». Однако, как указывает второе из этих заглавий, именно тогда, в Эриге, я начала задаваться вопросом: что именно представляет собою дракон?
Конечно, в те времена мы еще оперировали критериями сэра Ричарда Эджуорта, коих общим числом было шесть:
1. Тетраподия, сиречь четвероногость.
2. Крылья, допускающие возможность полета.
3. Продольный либо поперечный гребень на затылочной части головы.
4. Кости,
5. Овипария, сиречь яйцерождение.
6. Экстраординарное дуновение.
Наш вояж в Эригу напомнил мне о спорах вокруг огромных морских змеев, считавшихся в то время главным вызовом модели Эджуорта, и о собственных мыслях насчет дальних родственников драконов – таких как волкодраки, виверны и даже мои старые добрые искровички. К тому же, касательно драконов, обитающих в байембийском регионе, существовало несколько теорий: одни отстаивали наличие среди них трех разновидностей, другие же насчитывали целых семь. (Последние были ближе к истине, хотя, как выяснилось позже, и исходили из совершенно неверных предпосылок.) Понаблюдать болотных змеев без разрешения на путешествие в Мулин мы не могли, но занялись поиском и уточнением различий между обитавшими в траве степными змеями и древесными змеями, живущими на деревьях, и обнаружили, что все дело в их адаптивных способностях: кроме простого вопроса, какую территорию каждому отдельно взятому зверю удалось застолбить за собой, сколько-нибудь существенных различий между ними не обнаружилось.
Эта сухая, скучная работа принесла мне немало радости – тем более потому, что избавила меня от строгих и непривычных обычаев Атуйема (из коих агбан был далеко не единственным), как прежде избавила от строгих и привычных обычаев собственной страны. Поэтому болезнь Натали не только встревожила меня, но и оказалась причиной жестокого разочарования.
Однако не могу сказать, что она была для нас сюрпризом. Имя тропическим заболеваниям – легион, и мы, ширландцы, ужасно неустойчивы к ним. Все мы, согласно рекомендациям врачей, пили джин с тоником (я даже успела полюбить его и впоследствии пила дома просто ради удовольствия, что, конечно же, повлекло за собой очередные сплетни), но, если подолгу торчать в кишащих насекомыми окрестностях водопоев, риск подхватить малярию неизбежен.
Тревожные симптомы нам были известны. В начавшихся у Натали головных болях ничего примечательного не было – все мы страдали от них из-за беспощадного солнца и скверных походных подушек, но затем, среди бела дня, пока я изо всех сил старалась не закапать градом льющимся со лба потом очередной рисунок, ее начала бить дрожь, никаких сомнений не осталось. Натали, нужно отдать ей должное, оказалась не настолько глупа, как многие другие (равно мужчины и женщины) на моей памяти, и не стала утверждать, что все это пустяки, она в силах продолжать работу, недомогание пройдет. Все мы прекрасно знали: с малярией шутки плохи.
Как только нанятые нами носильщики свернули лагерь, наш проводник (болтливый парнишка-мебенье по имени Велоло н’Акпари Мему, знавший буш не хуже, чем я – собственную библиотеку) отвел нас в ближайшую деревню, где Натали могла бы отдохнуть с бо́льшими удобствами. По крайней мере, с этим все прошло гладко.
Однако когда дело дошло до лечения, мы тут же столкнулись с трудностями. Не стану хаять полученную Натали медицинскую помощь: ей дали воды и трав, унимающих лихорадку и боль, и это было все, чего мы могли ожидать от маленькой скотоводческой деревушки среди байембийского буша. Возможно, эригане не так уязвимы для подобных болезней, как ширландцы и прочие иностранцы, однако и их народ страдает от малярии достаточно часто, чтоб этот враг был им знаком.
Поделиться книгой: