Помоги проекту - поделись книгой:
В следующий раз она мельком взглянула на Сантьяго, а затем бросилась ничком на тротуар. В результате она не только не сумела его запомнить, но и схлопотала пулю в открытый всем непогодам затылок.
В следующий раз она перешла к активным действиям: бросилась на Сантьяго и попыталась повалить его, используя приемы, которым ее обучали на занятиях по рукопашному бою. Последовала короткая яростная схватка, в итоге он опять ее застрелил.
Каждый следующий раз был хуже предыдущего; хотя Тереза сохраняла свою индивидуальность – она никогда ни на секунду не начинала считать себя Мэри-Джо Клегг – страх, боль и психическая травма раз за разом переживаемой смерти перехлестывали все пределы. Период физической и ментальной реабилитации, составлявший вначале несколько часов, удлинился до двух дней; с курсантами такое бывало, и не так уж редко, но в результате попусту растрачивалось дорогое время. Тереза понимала: ей нужно либо справиться с ситуацией, либо честно признать, что этот курс ей не под силу.
При следующем заходе она последовала многократно повторявшемуся совету Казинского и попыталась подчинить свое поведение непроизвольным реакциям настоящей Мэри-Джо. В реальном, исходном происшествии Мэри-Джо, конечно же, и знать не знала, что сейчас из банка выскочит человек с пистолетом, и реагировала на все происходящее спонтанно, без всякого плана.
Терезе едва хватило времени, чтобы войти в роль Мэри-Джо. Она прошла по улице четыре шага, и тут из двери появился Сантьяго. Мэри-Джо удивленно оглянулась, увидела в его руке пистолет, и тут инстинкты Терезы снова взяли свое. Она бросилась прочь, подставив себя под пули Сантьяго. На этот раз он убил ее со второго выстрела.
Следующий, седьмой заход увенчался наконец успехом. Тереза полностью подчинилась реакциям Мэри-Джо: она удивленно оглянулась на выскочившего Сантьяго, а затем вскинула руку и шагнула вперед. Сантьяго выстрелил, но так как агрессивная реакция безоружной женщины застала его врасплох, выстрел оказался неудачным. Терезе обожгло лицо пороховыми газами, она едва не оглохла от грохота, но пуля прошла мимо. Затем она бросилась в сторону, упала на мостовую и краем глаза увидела убегавшего Сантьяго. Мгновение спустя из двери появились два банковских охранника, один из них нагнулся и помог ей встать. На том сценарий, собственно говоря, и закончился – Тереза выжила и сохранила в памяти внешность преступника.
Тренировки продолжались неделю за неделей. Казинский и другие инструкторы постепенно переводили Терезу от одной роли к другой: от свидетельницы к ничего не заметившему прохожему, к жертве преступления, к охраннику, к преступнику, к офицеру полиции или федеральному агенту. В одном случае Тереза была заложницей, в другом ей выпало вести переговоры с преступником.
Труднее всего приходилось тогда, когда ход и грядущая развязка событий были отнюдь не очевидны, когда сценарий начинался задолго до своей кульминации. В одной особо запомнившейся цепочке событий Тереза, игравшая роль тайного агента полиции, поджидала преступника в каком-то вполне заурядном баре; это происходило в 1981 году в одном из пригородов Сан-Антонио. Ей пришлось сидеть там два часа кряду, ежесекундно понимая, что первый удобный случай неизбежно будет и последним. Когда бандит – уроженец Хьюстона по имени Чарльз Дейтон Хантер, бывший на тот момент в первой десятке преступников, разыскивавшихся ФБР, – ворвался в бар, Тереза сняла его первым же выстрелом.
Позднее Терезе довелось пообщаться с некоторыми из прямых участников событий. В частности, через месяц после завершения сценария по Сантьяго ее свозили в Кливленд на встречу с Мэри-Джо Клегг. Мэри-Джо было уже под семьдесят; прирабатывая таким образом на Бюро, она получала пусть небольшую, но отнюдь не лишнюю добавку к своей пенсии. Кошмар, пережитый этой скромной работницей муниципалитета в 1962 году, ничуть не отразился на ее психике, она не считала свою роль в аресте и осуждении приснопамятного Вилли Сантьяго сколько-нибудь существенной – все, казалось бы, хорошо, однако Терезе было неловко находиться в обществе женщины, чей давний ужас она ощущала как свой, чья многократная смерть была свежа в ее памяти.
Глава 4
На момент булвертонской бойни Ник Сертиз жил в Лондоне. Психическая травма изгладила из его памяти все бытовые подробности, но он твердо знал, что провел тот день в своей конторе, по соседству с Марбл-Арч.
А потом рабочий день остался позади, и он вел машину по эстакадной секции Вестуэя, направляясь из Лондона в Эктон, к себе домой. Погода стояла очень жаркая. Чтобы хоть как-то справиться с духотой, он опустил все стекла и включил вентилятор. Тихо, почти на пределе слышимости бубнил приемник. Ник никогда не врубал приемник в машине на полную, и по вполне основательной причине: садясь за руль, он тут же начинал думать. Нет, не о чем-нибудь серьезном, просто половина его сознания следила за дорогой и дорожным движением, а другая половина уходила в себя, погружалась в некое состояние общей задумчивости, что помогало ему хоть немного снять стресс рабочего дня. Громкие звуки – будь то музыка, трескотня диск-жокеев или более серьезные, настоятельные голоса дикторов, читающих выпуски новостей, – мешали этому процессу. Поэтому Ник устанавливал такую громкость, чтобы только-только различить при случае ключевые слова, на которые было настроено его сознание, – что-нибудь вроде «водители в Западном Лондоне» или «эстакадная секция Вестуэя».
В этот вечер сквозь фоновые шумы вдруг прорвалось неожиданное слово: «Булвертон».
Ник потянулся к приемнику, но еще прежде, чем он успел прибавить громкость, из динамика прозвучали невероятные, оглушающие слова: «…тихий приморский городок подвергся полному опустошению…»
Дальнейшее он слушал на полной громкости; по словам диктора, в центре города взбесился, иначе не скажешь, некий вооруженный человек, он стреляет в любого, кто попадается ему на глаза, в каждую едущую машину. Ситуация остается неопределенной: полиция все еще не может ни разоружить убийцу, ни пресечь его действия, неизвестно даже то, где он сейчас находится. Количество убитых оценивается как большое. Дальнейшие новости будут сообщаться по мере поступления. Тем временем населению настоятельно рекомендуется не посещать Булвертон и пользоваться объездными дорогами.
Затем другой ведущий пустился в длинные и явно неподготовленные рассуждения о том, достаточно ли строго контролируется в Англии продажа оружия, о полном запрете едва ли не всех разновидностей огнестрельного оружия, о том, как лоббисты стрелковых и охотничьих клубов пытались, но не смогли внести в закон смягчающие поправки и о безуспешных попытках обжаловать его в Европейском суде. Далее в эфир вывели корреспондентку Би-би-си, «находящуюся на месте событий». В действительности она звонила из Гастингса, что в нескольких милях от Булвертона, и при всей театральной проникновенности своего голоса мало что имела добавить. По ее мнению, количество жертв измерялось двузначным числом; судя по всему, погибли и несколько полицейских. Ведущий спросил, есть ли среди пострадавших дети, на что корреспондентка ответила, что таких сведений не поступало.
Затем пошла положенная для этого времени информация о дорожном движении, но и над ней нависала тень Булвертона. Водителям настоятельно рекомендовалось не пользоваться участком дороги А259 между Гастингсом и Истбурном и вообще, до специального извещения, держаться от этих мест подальше. Все въезды в Булвертон были наглухо перекрыты. В ближайшее время, сказал диктор, поступит дальнейшая информация.
Все это время Ник так и двигался в медленном из-за часа пик дорожном потоке, уставив пустой, бессмысленный взгляд в багажник едущей впереди машины. Все, что он делал, он делал механически, откладывая эмоции до момента, когда станет окончательно ясно: то, что он сейчас слышит, – правда. Ведущий заговорил о чем-то другом, и тогда он вынул из бардачка мобильник и набрал номер родителей. После короткой, как бывает при сотовом соединении, паузы последовала серия длинных безответных гудков.
Он дал отбой и набрал номер снова – на случай, если в тот раз была какая-нибудь ошибка. Ответа так и не было.
Это могло значить все, что угодно. То, что родителей нет дома и вообще в гостинице, могло объясняться вполне будничной причиной: они довольно часто ездили в Бексхилл или Истбурн за всякими мелкими покупками, эти вылазки были таким обычным делом, что Ник редко когда звонил с работы или из машины. С другой стороны, к этому времени им бы давно пора вернуться. Но они могли и просто выйти куда-нибудь из дома. Или он все-таки неверно набрал номер. Ник подождал очередной остановки на красный и начал медленно, с предельным вниманием нажимать кнопки мобильника. Длинные, заунывные гудки.
Фантазия Ника словно сорвалась с привязи, рисуя самые страшные картины. Они могли услышать стрельбу и броситься к окну посмотреть, – или, что еще хуже, выбежать на улицу – и оказаться под градом пуль. Отец ведь всегда во все вмешивается, нет чтобы здраво оценить опасность и держаться от греха подальше.
Все это было дико, невероятно. Ведь всякие ужасы, о которых говорят по радио, имеют обыкновение происходить с другими людьми, во всяких таких местах, где ты никогда не бывал, а если и бывал, то все равно тебя они никак не касаются. Первое же нарушение этих хрупких надуманных правил оставляет тебя эмоционально незащищенным.
Ник не мог поверить, что это случилось в маленьком скучном городке, где он родился и вырос, где живут десятки и сотни его знакомых. У него в голове не укладывалось, что этот кошмар происходит прямо сейчас, что ему, как и многим другим людям, придется теперь жить с этим кошмаром, что он уже стал одним из пострадавших, пусть даже и косвенно.
Радиопрограмму прервали снова, ради телефонного звонка из района разворачивающейся трагедии. Звонил некий полицейский чин, но тут же выяснилось, что и он звонит не с места событий, не из Булвертона. Было ясно, что стрельба в Булвертоне становится главной, если не единственной, темой новостей. Мало-помалу репортерская служба Би-би-си сориентировалась в происходящем, информация пошла более внятная, а оттого и более устрашающая.
Ник переключился на другую станцию, затем на третью, четвертую в иррациональной надежде услышать что-нибудь еще, что-нибудь лучшее, что-нибудь, что смягчит потрясение. Само собой, тут же выяснилось, что внимание всех лондонских и общенациональных станций сосредоточено на Булвертоне. Судя по всему, они передавали репортажи о различных стадиях, по сути, одного и того же происшествия. Ник вернулся на Би-би-си; все это время он вел машину рефлекторно, почти не видя дороги и не осознавая своих действий. Он догадывался, что водители других машин тоже слушают сейчас новости, но почти для каждого из них это нечто далекое, происходящее в городе, о котором они едва слышали. На их лицах не было и следа эмоций. Да слушают ли они? Или нет, а он единственный, кого все это интересует? Все вокруг стало нереальным, нереальность накатывала тяжелыми маслянистыми волнами.
Ник жил сейчас в Лондоне один, но у него была подружка по имени Джоди Куэннел. Они с Джоди встречались каждый уик-энд и изредка по будням. На тот злосчастный вечер у них было условлено встретиться, вместе поужинать и выпить, он хотел бы связаться с ней, но не мог. В этот момент Джоди тоже ехала с работы домой, а мобильника у нее не было. Нужно будет позвонить ей позднее. Ник отвлекся на несколько секунд, воображая разговор с Джоди, но затем его мысли вернулись к тихим улочкам родного города и к тому, что вот прямо сейчас в людей, среди которых наверняка есть и его знакомые, стреляет какой-то маньяк.
В конце концов Ник добрался до развязки Хангарлейн, где Северная окружная пересекает А40. Сделав левый поворот, он направился на юг, однако и тут шоссе было забито. Он пытался продумать все наперед, разобраться, как лучше проехать из этого района Лондона на побережье, поближе к Бексхиллу, но радио все время его отвлекало. В общем-то он ездил туда десятки раз, но, как правило, выезжал попозже, когда движение не такое плотное. Было нетрудно себе представить, что творится сейчас на М25. Ездить в таких условиях чистая мука, а он и так был на грани нервного срыва.
Ник был единственным ребенком Джеймса и Микаэлы Сертиз. Его родители жили и работали в «Белом драконе» едва ли не всю свою сознательную жизнь, сперва – как распорядители от крупной пивоваренной фирмы, а позднее, когда головная компания стала освобождаться от тех торговых точек, что поплоше, – и как хозяева.
Все эти годы Булвертон медленно, но неуклонно приходил в упадок, но они никак не могли с этим смириться и упорно старались сделать свое заведение прибыльным. То, что было на момент смены владельца совершенно никудышным, ну, разве что большим трактиром на не шибко фешенебельной части побережья, мало-помалу приводилось в порядок и приспосабливалось к требованиям времени. Когда стало окончательно ясно, что Булвертону не быть популярным курортом, Джеймс Сертиз принял довольно отчаянное решение повысить статус «Белого дракона», перейти на обслуживание более состоятельной клиентуры – бизнесменов и туристов, приезжающих на выходные. Все комнаты для постояльцев были отремонтированы и наново обставлены, получили спутниковое и кабельное телевидение, факс, Интернет, сотовую связь и оборудование для телеконференций, в гостинице появился небольшой, но прекрасно оборудованный конференц-зал. Во всех номерах были центральное отопление и кондиционеры, ванные комнаты с игольчатым душем и гидромассажем и так далее, и так далее. Джеймс Сертиз даже нанял на некоторое время высококлассного шеф-повара, и тот, если верить его собственным словам, подобрал лучший, даром что маленький, винный погреб на всем южном побережье.
И все практически впустую. Местная экономика была слишком вялой для гостиницы такого рода; отдельные удачные сезоны – а такие тоже выдавались – никак не меняли общей тенденции к упадку. В то же самое время пивной бар как был, так и оставался популярным среди местных выпивох, и было бы по меньшей мере неразумно расставаться с самой устойчивой и прибыльной частью бизнеса. В том, что касается выбора желаемой клиентуры, «Белый дракон» страдал явным раздвоением личности.
Эти прискорбные обстоятельства если и волновали Ника, то лишь в очень малой степени, хотя ему ли было не знать, сколько труда, не говоря уж о деньгах, ухлопали его родители, чтобы довести «Дракона» до ума. В детстве он, как и любой ребенок, воспринимал все, что делают взрослые, как само собой разумеющееся. Позднее, уже старшеклассником, Ник узнал от отца, что со временем семейный бизнес перейдет к нему, но на тот момент его больше волновали свои собственные подростковые заморочки. Хотя он был в общих чертах знаком с техникой гостиничного дела и регулярно, по уик-эндам и вечерам, помогал родителям, сердце его к этому занятию не лежало.
Школьные учителя считали Ника безнадежным лентяем, однако в старших классах он вдруг взялся за ум. Причиной тому послужили компьютеры. Несколько лет Ник занимался на них всякой ерундой, затем увлекся программированием и сам не заметил, как увлечение перешло в самую натуральную одержимость. Программирование давалось ему так же легко и просто, как некоторым его однокашникам – иностранные языки, и вскоре Ник уже твердо знал, чем будет заниматься после школы. Жаль вот только, что в Булвертоне подходящей для него работы не было, не было вчистую.
А работа в гостинице день ото дня казалась ему все тягомотнее, он был уже близок к тому, чтобы поссориться с родителями. Ситуация разрешилась, когда Ник прочел в «Курьере» объявление некой лондонской фирмы, приглашавшей на работу компьютерщиков; он послал свое резюме и буквально через несколько дней получил место программиста.
Как большинство молодых булвертонцев, Ник мечтал вырваться из родного города: эта его мечта сбылась быстро и неожиданно. Обосновавшись в Лондоне, он ощутил себя заново рожденным; воспоминания о сассекской жизни быстро уходили в тень, теряли рельефность.
На первых порах Ник приезжал к родителям едва ли не на каждые выходные, но шло время и эти визиты становились все реже и реже, все короче и короче. Через три года он получил повышение и стал начальником отдела. Он купил себе квартиру, затем сменил ее на отдельный, пусть и маленький дом, затем на дом побольше. Он женился, прожил с женой три года и развелся. Перешел в другую фирму на более ответственную должность, его зарплата значительно выросла. Пополнел и начал лысеть. Он слишком много пил, тратил слишком много денег на еду, вино и развлечения, в его ближайшем окружении было слишком много женщин. О Булвертоне он почти не вспоминал.
А тем временем родители его старели, хлопоты по гостинице становились для них почти непосильными, и если отец еще как-то держался, то здоровье матери вызывало серьезные опасения. Ник все чаще слышал от родителей, что пора бы им отойти от дел; спорить тут было не о чем, но только как быть дальше? День ото дня этот вопрос становился все более острым, ведь Ник прекрасно знал, почему родители так упорно продолжают работать. Их банковский счет был почти на нуле, все свои прошлые доходы они вложили в гостиницу.
Никто ничего не говорил, но атмосфера явственно сгущалась. Ник знал – родители хотят услышать, что он скоро вернется в Булвертон и возьмет все заботы о гостинице на себя, но к этому времени он уже прочно обосновался в Лондоне и было трудно придумать что-нибудь более противоположное его желаниям. Как часто бывает с серьезными семейными проблемами, ничего конкретно так и не было решено, а между тем недели складывались в месяцы, месяцы в годы…
Пока не пришел тот душный июньский день, когда все вдруг изменилось.
Новости из Булвертона становились все страшнее. Маньяка вроде бы загнали в тупик, но потом он как-то сумел прорваться. Он захватил заложницу, но уже через несколько минут убил ее выстрелом в голову, полиция обнаружила труп. Регулярно поступали свидетельства людей, счастливо от него ускользнувших, однако конкретные подробности разительно расходились: совсем желторотый мальчишка, мужчина средних лет, в камуфляже, в джинсах и футболке, вооружен винтовкой, двумя винтовками, несколькими винтовками и пистолетами. И это не мужчина, а женщина, говорил один из очевидцев, да с какой стати женщина? – удивлялся другой, конечно же, мужчина, и живет он в соседней деревне, я сразу его узнал. Все это сообщалось в сумбурных, торопливо набормотанных репортажах. Вскоре на помощь корреспондентке Би-би-си прибыл один из ее коллег, его репортажи изобиловали живописными подробностями, однако серьезной информации в них было ничуть не больше.
После томительной паузы, когда ничего существенного не происходило (во всяком случае – если судить по репортажам), снова пошли тревожные сообщения. Полицейские взяли маньяка в кольцо, но он успел спрятаться в церкви, и снова в его руках был по меньшей мере один заложник.
При всей маловразумительности радиорепортажей они позволяли Нику догадываться, что речь идет о приходской церкви Святого Стефана, стоявшей совсем рядом с родительской гостиницей, в паре минут ходу по Истбурн-роуд. Эта церковь не отличалась особой древностью и красотой, однако была крепко выстроена и удачно расположена на перекрестке прибрежного шоссе с жилой улицей, застроенной хорошими домами и утопавшей в зелени. В войну она попала под бомбежку, были жертвы. Мысленно представив себе до зубов вооруженного маньяка, засевшего в этой церкви и готового стрелять во все, что движется, Ник поехал еще быстрее. Он боялся, боялся как никогда в своей прежней жизни, боялся за родителей, но также и за город, за людей, живших в нем, за всех. Это было худшее событие, с каким он когда-либо сталкивался, а он даже не был там, где оно происходило, не принимал в нем участия.
Наконец он доехал до Истбурна. На окраине городка свернул на первый же из узких проселков, ведущих, как он знал, мимо Певенси и дальше через равнину. Как он и думал, машин на этой дороге практически не было. К этому времени он сумел уже собрать свою волю в кулак и вел машину с предельной осторожностью, трезво просчитывая возможные опасности.
Приемник сказал ему, что число жертв достигло семнадцати, по большей части это были случайные прохожие и автомобилисты, проезжавшие через город. Пострадали трое полицейских, двое из них скончались. Среди жертв было трое детей, их школьный автобус затормозил в тот самый момент, когда из-за угла выскочил маньяк. Многих детей зацепило шальными пулями и осколками стекла.
Когда Ник миновал уже Норманс-бей и до Булвертона оставалось не больше двух миль, корреспондентка Би-би-си сообщила, что из церкви донеслись звуки нескольких выстрелов и что, по мнению полиции, загнанный в угол маньяк покончил с собой. На этом поток экстренных репортажей иссяк. Ведущий проинформировал слушателей, что дальше передачи будут идти по обычной программе, и пообещал, что все существенные новости об этом трагическом происшествии будут сообщаться по мере поступления.
Ник снова покрутил настройку и нашел местную разговорную станцию «Голос Юго-Востока». Эта станция освещала булвертонские события в прямом эфире, причем абсолютно иначе, чем Би-би-си. Два ее репортера работали непосредственно в городе, они рассказывали обо всем увиденном и услышанном и задавали – вернее, выкрикивали – вопросы первым попавшимся под руку людям. Раскованная, энергичная подача материала давно уже стала фирменным блюдом станции «Г-Ю-В», однако прежде ее репортерам никогда не попадалось сюжетов, достойных этой творческой манеры. И вот теперь – булвертонская бойня. В голосах двух молодых ребят дрожал еле сдерживаемый ужас, слушатель всей своей кожей ощущал, что репортаж ведется прямо оттуда, из центра событий, и это буквально завораживало, не давало сменить канал; Ник так его и слушал, когда вывернул с узкого проселка на шоссе А259 и увидел впереди полицейский заслон. Хочешь не хочешь, пришлось сбавить скорость.
Двое рослых, вооруженных автоматами полицейских замахали руками, приказывая ему затормозить у обочины. Они стояли прямо на границе Старого города, в сотне ярдов от церкви Святого Стефана и в двухстах – от «Белого дракона». За церковью дорога слегка изгибалась, и что происходит за этим поворотом – Ник мог пока только догадываться. Он был уже почти дома. Старший из полицейских, сержант, записал его имя и адрес и попросил подождать около машины, именно
– Дальше, – сказал сержант, – вам придется уже пешком в сопровождении одной из наших сотрудниц. Сейчас она занята другими делами, но скоро подойдет.
Женщина появилась минут через десять, бледная и растерянная, и упорно не хотела встречаться с ним взглядом.
– Так где, вы сказали, вы там живете? – спросила она.
– У сержанта все уже записано. Гостиница «Белый дракон», это тут рядом.
– Я знаю, где это. А они рассказали вам, что там делается?
– Да, – подтвердил Ник, хотя ничего ему полицейские не рассказывали.
С того времени как по радио прозвучало «Булвертон», все происходящее – и дальнейшие репортажи, и дорожный заслон, и корректная настойчивость сержанта – окуталось для него дымкой какой-то ирреальности. Теперь эта дымка рассеялась – опустошенное, не выражавшее никаких чувств (
Сперва Ник увидел стеклянное крошево; и тротуары и дорожное полотно были сплошь усыпаны осколками и еще больше – крупными, неровными гранулами вдребезги разбитых автомобильных стекол. Следуя за провожатой, он переступал через длинные, темно-бурые, едва подсохшие потеки. Окна домов, мимо которых они проходили, были почти сплошь выбиты. И везде – россыпи бесхозных, осиротевших вещей: пластиковые мешки с названиями магазинов, детские игрушки, пакеты съестного, школьные ранцы, парные и непарные туфли. Косо стоящие, брошенные прямо посреди дороги машины, все их стекла выбиты, на дверцах, багажниках и капотах множество пулевых пробоин. Поражало количество выпущенных пуль. Сколько боеприпасов может нести при себе один человек? Сколько у него было стволов?
Женщина шла, периодически оглядываясь, не отстал ли он. К тому времени как впереди показался «Белый дракон», Ник уже не смотрел по сторонам. Он смотрел на ритмично переступающие, обтянутые темными чулками ноги провожатой и ни на что больше – смотрел и старался ничего не видеть, ни о чем не думать.
Так они дошли до «Белого дракона», где находился главный очаг насилия, захлестнувшего потом улицы. Здесь уже Ник не мог отводить глаз от картин, каждая деталь которых кричала о недавнем кошмаре. Более того, он начал медленно, неохотно, но все же осознавать, какая судьба постигла его родителей ранним вечером сегодняшнего дня, когда они, по всей видимости, раздумали ехать в Истбурн за покупками.
Глава 5
Дейв Хартленд лежал на пыльном дощатом полу в нескольких метрах от единственного в комнате окна. Неумело пластаясь по полу, он подполз к окну, приподнялся на локтях так, что глаза его оказались чуть выше подоконника, и обвел взглядом маленький – сколько видно – участок тянувшейся внизу улицы. Его сердце колотилось настолько отчаянно, что было даже странно, как эти, снаружи, ничего не слышат. А тем временем «эти» (полицейские) старались укрыться за припаркованными на той стороне улицы машинами.
Пуля рассадила окно и врезалась в потолок, осыпав пол, а заодно и Дейва осколками стекла и штукатурки; Дейв перекатился в сторону, инстинктивно прикрывая руками голову и шею.
Затем он поспешно, в кровь обдирая колени и локти о шершавые половицы, отполз от окна. Шальная пуля – ерунда, не стоит и внимания, но где-то там, вверху, шныряет полицейский вертолет; рано или поздно небесный соглядатай рискнет подлететь поближе, и если на экране его тепловизора обозначится человеческая фигура, тогда считай все, кранты. Неотступное пах-пах-пах взбиваемого лопастями воздуха – не столько даже звук, сколько мерно пульсирующее давление – ни на секунду не давало о себе забыть.
За порогом комнаты, в коридоре, можно было уже и встать. Дейв взглянул в одну сторону, в другую, затем вышиб ногой противоположную дверь и ворвался в новую комнату, обводя ее слева направо взмахом винтовочного ствола. Убедившись, что все там тихо и спокойно, он встал на четвереньки, подобрался к окну и увидел кусок широкой прямой дороги. За дорогой, чуть в отдалении, громоздился строй высоких однообразных зданий.
Если раньше Дейв мог находиться где угодно, то теперь – где угодно, кроме Булвертона. Он родился в этом городе и знал его как свои пять пальцев, там отродясь не было ничего подобного. По обеим сторонам дороги стояли припаркованные машины, за которыми, конечно же, прятались полицейские. Один из полицейских спрятался настолько неудачно, что был почти весь на виду. Дейв Хартленд вскинул винтовку и уложил его одиночным выстрелом.
В тот же момент все остальные полицейские повыскакивали из своих убежищ и начали беспорядочную пальбу. Десятки пуль вдребезги разнесли оконное стекло, они тупо стучали, впиваясь в кирпичную кладку стен, с визгом рикошетили. В Дейва ни одна так и не попала.
Он попятился из комнаты и подбежал к окну, светившемуся в дальнем конце коридора. Там, на фоне далеких вершин, четко рисовался силуэт зависшего вертолета.
– Гроув, мы знаем, что ты там! – прогремел многократно усиленный голос. – Бросай оружие и выходи с поднятыми руками! Но сперва отпусти заложников! Выйдя, ты должен лечь на землю лицом вниз! Разряди все свое оружие! Тебе отсюда не уйти! Гроув, мы знаем, что ты там! Бросай оружие и выходи с поднятыми…
Некогда раздумывать! Он метнулся к лестнице, спустился, прыгая через ступеньку, на первый этаж и вбежал в просторную светлую комнату. Комната располагалась в задней части дома; французское окно, от стекла в котором осталось лишь несколько саблевидных осколков, выходило в маленький, обнесенный высокими стенами двор. Хартленд пулей вылетел наружу, пересек по диагонали двор и выбежал через распахнутые (небольшое, но все же везение) деревянные ворота в проулок, тянувшийся вдоль тыльной части сада. Низко пригибаясь, добежал по проулку до вторых ворот. Обнаружив, что эти ворота закрыты и заперты, Хартленд перемахнул через них, бросился ничком на землю, готовый в любое мгновение открыть стрельбу, и начал изучать обстановку.
Он лежал на обочине шоссе, но не того, которое видел из окна, а какого-то другого. Широкое, с разделительным барьером, оно ведет к висячему мосту, переброшенному через реку в самой, по-видимому, оживленной части города. Плотные потоки машин в ту и другую сторону, их водители и пассажиры – смутные тени, едва различимые за поднятыми стеклами, в которых отражаются клочки неба и зданий. Десятки пешеходов, они идут и стоят, поодиночке, парами и группами. Ни одного лица с четкими, хорошо различимыми чертами. Частокол небоскребов, головокружительно высоких, сверкающих золотистым, серебряным и ультрамариновым зеркальным стеклом, их верхушки видны в перспективе, как уходящие вдаль рельсы.
Дейв Хартленд выкинул пустой рожок, вставил новый и нажал на спуск.
Когда стрелять уже было не во что, поскольку вокруг остались лишь неподвижные тела и покореженные машины, он поднялся с земли и побежал к подвесному мосту. Расстояние было небольшое, так что бежать пришлось совсем недолго. До киосков оставалось уже всего ничего, но тут из-за них тучей высыпали полицейские и открыли ураганный огонь.
Дейв бросился на землю ничком. Не обращая внимания на пули, крошившие вокруг него дорожное полотно, он тщательно прицелился и начал выбивать полицейских одного за другим, как в тире.
Подлетел вертолет, и снова загремел великанский голос:
– Гроув, мы знаем, что ты там! Бросай оружие и выходи с поднятыми руками! Но сперва отпусти…
Дейв перекатился на спину, прицелился и всадил в брюхо вертолета короткую очередь. Тут же последовал оглушительный взрыв, на землю посыпались клочья обшивки, осколки стекла, куски вертолетных лопастей.
Он вновь сосредоточил все свое внимание на полицейских. Пятеро из них были еще живы и продолжали стрелять.
Он встал, держа винтовку у бедра, и пошел прямо к ним. Пули, пролетавшие в миллиметрах от лица, обжигали ему кожу.
Полицейские не двигались с места, а просто продолжали осыпать его пулями; их лица были скрыты серебристыми сферическими шлемами и зеркальными очками.
Одна фигура резко отличалась от прочих: женщина в полицейской форме. Без шлема и зеркалок, с длинными, свободно спадающими черными волосами, она была воистину великолепна. Она смотрела на Хартленда с удивлением, близким к растерянности.
Он остановился, понимая, что с такого расстояния полицейские не могут в него не попасть. Мгновение спустя пули ударили его в грудь, отшвырнули назад, и он упал на теплый шершавый бетон. Последним, что он увидел, стал высокий, пламенно-красный пилон моста, устремленный в бескрайнюю голубизну неба. А затем на туго натянутых вантах вдруг повис освещенный экран.
Толстая, с дурацкой ухмылкой на морде мультипликационная свинья приковыляла откуда-то сбоку, отряхнулась по-собачьи, заляпав все вокруг грязью, и легла в верхней части экрана. В зубах у нее был свиток. Свиток развернулся, на нем горела надпись:
World Copyright Stuck Pig[4] Encounters
Check Out Our Website
For Our Catalog Call Toll Free 1-800-STUC-PIG
Свинцовый град рвал его тело в клочья.
Наступившая затем тишина не ощущалась Хартлендом как бесконечно долгая, потому что мозг его умер и не мог оценивать проходящее время. Как только смотрительница увидела по приборам, что клиент завершил свой сеанс, она дезактивировала электронный замок тесной кабинки, где он лежал; вспыхнувшие по тому же сигналу лампы залили бесчувственное тело Дейва ярким голубоватым светом.
Смотрительницу звали Патрисия Таррант, это была высокая, сурового вида брюнетка с волосами, туго стянутыми в узел. Она смотрела на мертвеца, лежащего на койке, холодно и равнодушно. Его руки были вскинуты над головой – вполне обычная для пользователей «Экс-экс» поза. Патрисия опустила руки клиента вниз, а затем, не без труда, повернула его самого на бок. В ее руке появился наношприц.
Держа шприц горизонтально, она приложила его к затылку клиента и нащупала микроскопический клапан, дававший прямой доступ к одному из нервных узлов около позвоночника. Ввела иглу шприца в отверстие клапана, а затем повернула пластиковую обойму, герметизируя соединение. Потом, когда шприц был надежно закреплен, нащупала микротумблер. По инструкции полагалось пользоваться специальным инструментом, но она уже столько раз проводила эту операцию, что научилась обходиться кончиком собственного пальца. Переключив микротумблер, она вернула Хартленда к жизни. Он тут же пошевелился и застонал. Его левая плечевая мышца судорожно дернулась, за чем последовал глубокий, жадный вдох.
– Успокойтесь, мистер Хартленд, – привычно пробормотала Патрисия Таррант. – С вами все в порядке. Если у вас что-нибудь болит, обязательно мне скажите.
Хартленд лежал неподвижно, но она понимала по движению глазных яблок под закрытыми веками, что он либо пришел в сознание, либо очень близок к тому. Для дополнительной подстраховки она нажала на своей тележке зеленую кнопку, сообщая таким образом медицинской бригаде, что оживление началось и идет по программе, осложнений пока не ожидается.
Теперь, когда оживляющий нейрочип выполнил свое назначение, он был больше не нужен; Патрисия всосала его в шприц и отработанным движением перенесла в стоявшую на тележке склянку. С помощью сенсора она нашла остальные наночипы и извлекла их шприцем из клапана одним продолжительным всасыванием. Убедившись, что крошечные модули извлечены все до единого, она поставила склянку с ними в операционный бокс.
Дальше все делалось автоматически. Электронная аппаратура убедилась, что это те самые чипы, которые вводились клиенту в начале сеанса, и переместила их в ультразвуковой автоклав для очистки от органики, прихваченной ими из организма Хартленда. Затем они были поочередно депрограммированы, проверены, отформатированы, вновь запрограммированы и отправлены в хранилище для дальнейшего использования.
Операционный бокс, герметически закрытый не только от атмосферных и прочих загрязнений, но также и от любого вмешательства со стороны пользователя, выполнил все эти операции за четыре и три десятых секунды, из которых большую часть занимала ультразвуковая очистка.
Для осуществления этого сеанса «Экс-экс» в нервную систему было введено 613 различных нейрочипов; те же самые 613 нейрочипов были потом извлечены, очищены и перепрограммированы.
После того как Патрисия завершила свою работу по воскрешению, она покинула кабинку, оставив Дейва Хартленда приходить в себя дальше своими силами.
Вскоре Хартленд уже сидел на кровати, обводя взглядом голые стены кабинки и не чувствуя ничего, кроме смертельной усталости и апатии, но как только он окончательно понял, где и почему находится, и вспомнил, что происходило с ним в сценарии, его охватило возмущение. Через четверть часа Патрисия вернулась и спросила, готов ли он. Когда Хартленд сказал, что да, она дала ему на подпись сертификат об успешном завершении сеанса.
– Извините, Пат, но я не хочу ничего подписывать, – сказал он, отодвигая от себя бланки. – На этот раз – не хочу.
– Есть к тому серьезные причины? – В голосе Патрисии не было ни тени удивления.
Поделиться книгой: