Яма - русский и английский параллельные тексты

Ah!	А!
Then that is what you want?	Ты этого хочешь?
There y'are! And the woman lies to him with countenance, voice, sighs, moans, movements of the body.	Hal И женщина лжет ему лицом, голосом, вздохами, стонами, телодвижениями.
And even he himself in the depths of his soul knows about this professional deception, but- go along with you!- still deceives himself: 'Ah, what a handsome man I am!	И он сам ведь в глубине души знает про этот профессиональный обман, но - подите же! -все-таки обольщается: "Ах, какой я красивый мужчина!
Ah, how the women love me!	Ах, как меня женщины любят!
Ah, into what an ecstasy I bring them ... ' You know, there are cases when a man with the most desperate brazenness, in the most unlikely manner, is flattered to his face, and he himself sees and knows it very plainly, but- the devil take it!- despite everything a delightful feeling of some sort lubricates his soul.	Ах, в какое я их привожу исступление!.. " Знаете, бывает, что человеку с самой отчаянной наглостью, самым неправдоподобным образом льстят в глаза, и он сам это отлично видит и знает, но - черт возьми! - какое-то сладостное чувство все-таки обмасливает душу.
And so here.	Так и здесь.
Query: whose is the initiative in the lie?	Спрашивается: чей же почин во лжи?
"And here's a third point for you, Lichonin.	А вот вам, Лихонин, еще и третий пункт.
You prompted it yourself.	Вы его сами подсказали.
They lie most of all when they are asked: 'How did you come to such a life?'	Больше всего они лгут, когда их спрашивают: "Как дошла ты до жизни такой?"
But what right have you to ask her about that, may the devil take you!	Но какое же право ты имеешь ее об этом спрашивать, черт бы тебя побрал?!
For she does not push her way into your intimate life?	Ведь она не лезет же в твою интимную жизнь?
She doesn't interest herself with your first, 'holy' love or the virtue of your sisters and your bride.	Она же не интересуется твоей первой "святой" любовью или невинностью твоих сестер и твоей невесты.
Aha! You pay money?	Aral Ты платишь деньги?
Splendid!	Чудесно!
The bawd and the bouncer, and the police, and medicine, and the city government, watch over your interests.	Бандерша, и вышибала, и полиция, и медицина, и городская управа блюдут твои интересы. Прекрасно!
Polite and seemly conduct on the part of the prostitute hired by you for love is guaranteed you, and your personality is immune ... even though in the most direct sense, in the sense of a slap in the face, which you, of course, deserve through your aimless, and perhaps tormenting interrogations.	Тебе гарантировано вежливое и благопристойное поведение со стороны нанятой тобою для любви проститутки, и личность твоя неприкосновенна... хотя бы даже в самом прямом смысле, в смысле пощечины, которую ты, конечно, заслуживаешь своими бесцельными и, может быть, даже мучительными расспросами.
But you desire truth as well for your money?	Но ты за свои деньги захотел еще и правды?
Well, that you are never to discount and to control.	Ну уж этого тебе никогда не учесть и не проконтролировать.

They will tell you just such a conventionalized history as you- yourself a man of conventionality and a vulgarian- will digest easiest of all.	Тебе расскажут именно такую шаблонную историк", какую ты - сам человек шаблона и пошляк легче всего переваришь.
Because by itself life is either exceedingly humdrum and tedious to you, or else as exceedingly improbable as only life can be improbable.	Потому что сама по себе жизнь или чересчур обыденна и скучна для тебя, или уж так чересчур неправдоподобна, как только умеет быть неправдоподобной жизнь.
And so you have the eternal mediocre history about an officer, about a shop clerk, about a baby and a superannuated father, who there, in the provinces, bewails his strayed daughter and implores her to return home.	И вот тебе вечная средняя история об офицере, о приказчике, о ребенке и о престарелом отце, который там, в провинции, оплакивает заблудшую дочь и умоляет ее вернуться домой.
But mark you, Lichonin, all that I'm saying doesn't apply to you; in you, upon my word of honour, I sense a sincere and great soul ... Let's drink to your health?"	Но заметь, Лихонин, все, что я говорю, к тебе не относится. В тебе, честное слово, я чувствую искреннюю и большую душу... Давай выпьем за твое здоровье?
They drank.	Они выпили.
"Shall I speak on?" continued Platonov undecidedly. "Are you bored?"	- Говорить ли дальше? - продолжал нерешительно Платонов. - Скучно?
"No, no, I beg of you, speak on."	- Нет, нет, прошу тебя, говори.
"They also lie, and lie especially innocently, to those who preen themselves before them on political hobby horses.	- Лгут они еще и лгут особенно невинно тем, кто перед ними красуется на политических конях.
Here they agree with anything you want.	Тут они со всем, с чем хочешь, соглашаются.
I shall tell her to-day: Away with the modern bourgeois order!	Я ей сегодня скажу: "Долой современный буржуазный строй!
Let us destroy with bombs and daggers the capitalists, landed proprietors, and the bureaucracy!	Уничтожим бомбами и кинжалами капиталистов, помещиков и бюрократию!"
She'll warmly agree with me.	Она горячо согласится со мною.
But to-morrow the hanger-on Nozdrunov will yell that it's necessary to string up all the socialists, to beat up all the students and massacre all the sheenies, who partake of communion in Christian blood.	Но завтра лабазник Ноздрунов будет орать, что надо перевешать всех социалистов, передрать всех студентов и разгромить всех жидов, причащающихся христианской кровью.
And she'll gleefully agree with him as well.	И она радостно согласится и с ним.
But if in addition to that you'll also inflame her imagination, make her fall in love with yourself, then she'll go with you everywhere you may wish- on a pogrom, on a barricade, on a theft, on a murder.	Но если к тому же еще вы воспламените ее воображение, влюбите ее в себя, то она за вами пойдет всюду, куда хотите: на погром, на баррикаду, на воровство, на убийство.
But then, children also are yielding.	Но и дети ведь так же податливы.
And they, by God, are children, my dear Lichonin...	А они, ей-богу, дети, милый мой Лихонин...
"At fourteen years she was seduced, and at sixteen she became a patent prostitute, with a yellow ticket and a venereal disease.	В четырнадцать лет ее растлили, а в шестнадцать она стала патентованной проституткой, с желтым билетом и с венерической болезнью.

And here is all her life, surrounded and fenced off from the universe with a sort of a bizarre, impenetrable and dead wall.	И вот вся ее жизнь обведена и отгорожена от вселенной какой-то причудливой, слепой и глухой стеною.
Turn your attention to her everyday vocabulary- thirty or forty words, no more- altogether as with a baby or a savage: to eat, to drink, to sleep, man, bed, the madam, rouble, lover, doctor, hospital, linen, policeman- and that's all.	Обрати внимание на ее обиходный словарь тридцать - сорок слов, не более, - совсем как у ребенка или дикаря: есть, пить, спать, мужчина, кровать, хозяйка, рубль, любовник, доктор, больница, белье, городовой - вот и все.
And so her mental development, her experience, her interests, remain on an infantile plane until her very death, exactly as in the case of a gray and na?ve lady teacher who has not crossed over the threshold of a female institute since she was ten, as in the case of a nun given as a child into a convent.	Ее умственное развитие, ее опыт, ее интересы так и остаются на детском уровне до самой смерти, совершенно гак же, как у седой и наивной классной дамы, с десяти лет не переступавшей институтского порога, как у монашенки, отданной ребенком в монастырь.
In a word, picture to yourself a tree of a genuinely great species, but raised in a glass bell, in a jar from jam.	Словом, представь себе дерево настоящей крупной породы, но выращенное в стеклянном колпаке, в банке из-под варенья.
And precisely to this childish phase of their existence do I attribute their compulsory lying—so innocent, purposeless and habitual ... But then, how fearful, stark, unadorned with anything the frank truth in this business-like dickering about the price of a night; in these ten men in an evening; in these printed rules, issued by the city fathers, about the use of a solution of boric acid and about maintaining one's self in cleanliness; in the weekly doctors' inspections; in the nasty diseases, which are looked upon as lightly and facetiously, just as simply and without suffering, as a cold would be; in the deep revulsion of these women to men- so deep, that they all, without conception, compensate for it in the Lesbian manner and do not even in the least conceal it.	И именно к этой детской стороне их быта я и отношу их вынужденную ложь - такую невинную, бесцельную и привычную... Но зато какая страшная, голая, ничем не убранная, откровенная правда в этом деловом торге о цене ночи, в этих десяти мужчинах в -вечер, в этих печатных правилах, изданных отцами города, об употреблении раствора борной кислоты и о содержании себя в чистоте, в еженедельных докторских осмотрах, в скверных болезнях, на которые смотрят так же легко и шутливо, так же просто и без страдания, как на насморк, в глубоком отвращении этих женщин к мужчинам,таком глубоком, что все они, без исключения, возмещают его лесбийским образом и даже ничуть этого не скрывают.
All their incongruous life is here, on the palm of my hand, with all its cynicism, monstrous and coarse injustice; but there is in it none of that falsehood and that hypocrisy before people and before one's self, which enmesh all humanity from top to bottom.	Вот вся их нелепая жизнь у меня как на ладони, со всем ее цинизмом, уродливой и грубой несправедливостью, но нет в ней той лжи и того притворства перед людьми и перед собою, которые опутывают все человечество сверху донизу.
Consider, my dear Lichonin, how much nagging, drawn out, disgusting deception, how much hate, there is in any marital cohabitation in ninety-nine cases out of a hundred.	Подумай, милый Лихонин, сколько нудного, длительного, противного обмана, сколько ненависти в любом брачном сожительстве в девяносто девяти случаях из ста.
How much blind, merciless cruelty- precisely not animal, but human, reasoned, far-sighted, calculated cruelty- there is in the sacred maternal instinct- and behold, with what tender colours this instinct is adorned!	Сколько слепой, беспощадной жестокости -именно не животной, а человеческой, разумной, дальновидной, расчетливой жестокости - в святом материнском чувстве, и смотри, какими нежными цветами разубрано это чувство!

Then what about all these unnecessary, tom-fool professions, invented by cultured man for the safeguarding of my nest, my bit of meat, my woman, my child, these different overseers, controllers, inspectors, judges, attorneys, jailers, advocates, chiefs, bureaucrats, generals, soldiers, and hundreds of thousands of titles more.	А все эти ненужные, шутовские профессии, выдуманные культурным человеком для охраны моего гнезда, моего куска мяса, моей женщины, моего ребенка, эти разные надзиратели, контролеры, инспекторы, судьи, прокуроры, тюремщики, адвокаты, начальники, чиновники, генералы, солдаты и еще сотни и тысячи названий.
They all subserve human greed, cowardice, viciousness, servility, legitimised sensuality, laziness-beggarliness!- yes, that is the real word!-human beggarliness.	Все они обслуживают человеческую жадность, трусость, порочность, рабство, узаконенное сладострастие, леность - нищенство! Да, вот оно, настоящее слово: человеческое нищенство!
But what magnificent words we have!	А какие пышные слова!
The altar of the fatherland, Christian compassion for our neighbor, progress, sacred duty, sacred property, holy love.	Алтарь отечества, христианское сострадание к ближнему, прогресс, священный долг, священная собственность, святая любовь.
Ugh!	Тьфу!
I do not believe in a single fine word now, and I am nauseated to infinity with these petty liars, these cowards and gluttons!	Ни одному красивому слову я теперь не верю, а тошно мне с этими лгунишками, трусами и обжорами до бесконечности!
Beggar women! ... Man is born for great joy, for ceaseless creation, in which he is God; for a broad, free love, unhindered by anything,- love for everything: for a tree, for the sky, for man, for a dog, for the dear, benign, beautiful earth,- oh, especially for the earth with its beatific motherhood, with its mornings and nights, with its magnificent everyday miracles.	Нищенки!.. Человек рожден для великой радости, для беспрестанного творчества, в котором он -бог, для широкой, свободной, ничем не стесненной любви ко всему; к дереву, к небу, к человеку, к собаке, к милой, кроткой, прекрасной земле, ах, особенно к земле с ее блаженным материнством, с ее утрами и ночами, с ее прекрасными ежедневными чудесами.
But man has lied himself out so, has become such an importunate beggar, and has sunk so low! ... Ah, Lichonin, but I am weary!"	А человек так изолгался, испопрошайничался и унизился!.. Эх, Лихонин, тоска!
"I, as an anarchist, partly understand you," said Lichonin thoughtfully.	- Я, как анархист, отчасти понимаю тебя, - сказал задумчиво Лихонин.
It was as though he heard and yet did not hear the reporter.	Он как будто бы слушал и не слушал репортера.
Some thought was with difficulty, for the first time, being born in his mind. "But one thing I can not comprehend.	Какая-то мысль тяжело, в первый раз, рождалась у него в уме. - Но одного не постигаю.
If humanity has become so malodorous to you, then how do you stand- and for so long, too,- all this,- " Lichonin took in the whole table with a circular motion of his hand,- "the basest thing that mankind could invent?"	Если уж так тебе осмердело человечество, то как ты терпишь, да еще так долго, вот это все, -Лихонин обвел стол круглым движением руки, -самое подлое, что могло придумать человечество?
"Well, I don't even know myself," said Platonov with artlessness. "You see, I am a vagabond, and am passionately in love with life.	- А я и сам не знаю, - сказал простодушно Платонов. - Видишь ли, я - бродяга и страстно люблю жизнь.

I have been a turner, a compositor; I have sown and sold tobacco- the cheap Silver Makhorka kind- have sailed as a stoker on the Azov Sea, have been a fisherman on the Black- on the Dubinin fisheries; I have loaded watermelons and bricks on the Dnieper, have ridden with a circus, have been an actor- I can't even recall everything.	Я был токарем, наборщиком, сеял и продавал табак, махорку-серебрянку, плавал кочегаром по Азовскому морю, рыбачил на Черном - на Дубининских промыслах, грузил арбузы и кирпич на Днепре, ездил с цирком, был актером, - всего и не упомню.
And never did need drive me.	И никогда меня не гнала нужда.
No, only an immeasurable thirst for life and an insupportable curiosity.	Нет, только безмерная жадность к жизни и нестерпимое любопытство.
By God, I would like for a few days to become a horse, a plant, or a fish, or to be a woman and experience childbirth; I would like to live with the inner life, and to look upon the universe with the eyes of every human being I meet.	Ей-богу, я хотел бы на несколько дней сделаться лошадью, растением или рыбой или побыть женщиной и испытать роды; я бы хотел пожить внутренней жизнью и посмотреть на мир глазами каждого человека, которого встречаю.
And so I wander care-free over towns and hamlets, bound by nothing; know and love tens of trades and joyously float wherever it suits fate to set my sail... And so it was that I came upon the brothel, and the more I look at it, the more there grows within me alarm, incomprehension, and very great anger.	И вот я беспечно брожу по городам и весям, ничем не связанный, знаю и люблю десятки ремесл и радостно плыву всюду, куда угодно судьбе направить мой парус... Так-то вот я и набрел на публичный дом, и чем больше в него вглядываюсь, тем больше во мне растет тревога, непонимание и очень большая злость.
But even this will soon be at an end.	Но и этому скоро конец.
When things get well into autumn- away again!	Как перевалит дело на осень - опять ай-даа!
I'll get into a rail-rolling mill.	Поступлю на рельсопрокатный завод.
I've a certain friend, he'll manage it... Wait, wait, Lichonin ... Listen to the actor ... That's the third act."	У меня приятель есть один, он устроит... Постой, постой, Лихонин... Послушай актера... Это акт третий.
Egmont-Lavretzki, who until this had been very successfully imitating now a shoat which is being put into a bag, now the altercation of a cat with a dog, was beginning little by little to wilt and droop.	Эгмонт-Лаврецкий, до сих пор очень удачно подражавший то поросенку, которого сажают в мешок, то ссоре кошки с собакой, стал понемногу раскисать и опускаться.
Upon him was already advancing the stage of self-revelation, next in order, in the paroxysm of which he several times attempted to kiss Yarchenko's hand.	На него уже находил очередной стих самообличения, в припадке которого он несколько раз покушался поцеловать у Ярченко руку.
His lids had become red; around the shaven, prickly lips had deepened the tearful wrinkles that gave him an appearance of weeping; and it could be heard by his voice that his nose and throat were already overflowing with tears.	Веки у него покраснели, вокруг бритых колючих губ углубились плаксивые морщины, и по голосу было слышно, что его нос и горло уже переполнялись слезами.
"I serve in a farce!" he was saying, smiting himself on the breast with his fist. "I disport myself in striped trunks for the sport of the sated mob!	- Служу в фарсе! - говорил он, бия себя в грудь кулаком. - Кривляюсь в полосатых кальсонах на потеху сытой толпе!
I have put out my torch, have hid my talent in the earth, like the slothful servant!	Угасил свой светильник, зарыл в землю талант, как раб ленивый!
But fo-ormerly!" he began to bray tragically, "Fo-ormerly-y-y!	А пре-ежде, - заблеял он трагически, -преежде-е-e!

Ask in Novocherkassk, ask in Tvier, in Ustejne, in Zvenigorodok, in Krijopole.[10] What a Zhadov and Belugin I was! How I played Max! What a figure I created of Veltishchev- that was my crowning ro-ol? ... Nadin-Perekopski was beginning with me at Sumbekov's!	Спросите в Новочеркасске, спросите в Твери, в Устюжне, в Звенигородке, в Крыжополе. Каким я был Жадовым и Белугиным, как я играл Макса, какой образ я создал из Вельтищева - это была моя коронная ро-оль. Надин-Перекопский начинал со мной у Сумбекова!
With Nikiphorov-Pavlenko did I serve.	С Никифоровым-Павленко служил.
Who made the name for Legunov-Pochainin?	Кто сделал имя Легунову-Почайнину?
I!	Я!
But no-ow ... "	А тепе-ерь...
He sniveled, and sought to kiss the sub-professor.	Он всхлипнул носом и полез целовать приват-доцента.
"Yes!	-Да!
Despise me, brand me, ye honest folk.	Презирайте меня, клеймите меня, честные люди.
I play the tom-fool. I drink ... I have sold and spilt the sacred ointment!	Паясничаю, пьянствую... Продал и разлил священный елей!
I sit in a dive with vendable merchandise.	Сижу в вертепе с продажным товаром.
While my wife ... she is a saint, and pure, my little dove! ... Oh, if she knew, if she only knew! she works hard, she runs a modiste's shop; her fingers- the fingers of an angel- are pricked with the needle, but I!	А моя жена... святая, чистая, голубка моя!.. О, если бы она знала, если бы только она знала! Она трудится, у нее модный магазин, у нее пальцы -эти ангельские пальцы - истыканы иголкой, а я!
Oh, sainted woman!	О, святая женщина!
And I- the scoundrel! - whom do I exchange thee for!	И я - негодяй! - на кого я тебя меняю!
Oh, horror!" The actor seized his hair. "Professor, let me, I'll kiss your scholarly hand.	О, ужас! - Актер схватил себя за волосы. -Профессор, дайте я поцелую вашу ученую руку.
You alone understand me.	Вы один меня понимаете.
Let us go, I'll introduce you, you'll see what an angel this is! ... She awaits me, she does not sleep nights, she folds the tiny hands of my little ones and together with them whispers: 'Lord, save and preserve papa.'"	Поедемте, я вас познакомлю с ней, вы увидите, какой это ангел!.. Она ждет меня, она не спит ночей, она складывает ручки моим малюткам и вместе с ними шепчет: "Г осподи, спаси и сохрани папу".
"You're lying about it all, you ham!" said the drunken Little White Manka suddenly, looking with hatred upon Egmont-Lavretzki. "She isn't whispering anything, but most peacefully sleeping with a man in your bed."	-Врешь ты все, актер! - сказала вдруг пьяная Манька Беленькая, глядя с ненавистью на Эгмонта-Лаврецкого. - Ничего она не шепчет, а преспокойно спит с мужчиной на твоей кровати.
"Be still, you w-!" vociferated the actor beside himself; and seizing a bottle by the neck raised it high over his head. "Hold me, or else I'll brain this carrion.	-Молчи, б...! - завопил исступленно актер и, схватив за горло бутылку, высоко поднял ее над головой. - Держите меня, иначе я размозжу голову этой стерве.
Don't you dare besmirch with your foul tongue... "	Не смей осквернять своим поганым языком...
"My tongue isn't foul- I take communion," impudently replied the woman. "But you, you fool, wear horns.	- У меня язык не поганый, я причастие принимаю, - дерзко ответила женщина. - А ты, дурак, рога носишь.

You go traipsing around with prostitutes yourself, and yet want your wife not to play you false.	Ты сам шляешься по проституткам, да еще хочешь, чтобы тебе жена не изменяла.
And look where the dummy's found a place to slaver, till he looks like he had reins in his mouth.	И нашел же, болван, место, где слюну вожжой распустить.
And what did you mix the children in for, you miserable papa you!	Зачем ты детей-то приплел, папа ты злосчастный!
Don't you roll your eyes and gnash your teeth at me.	Ты на меня не ворочай глазами и зубами не скрипи.
You won't frighten me!	Не запугаешь!
W- yourself!"	Сам ты б...!
It required many efforts and much eloquence on the part of Yarchenko in order to quiet the actor and Little White Manka, who always after Benedictine ached for a row.	Потребовалось много усилий и красноречия со стороны Ярченки, чтобы успокоить актера и Маньку Беленькую, которая всегда после бенедиктина лезла на скандал.
The actor in the end burst into copious and unbecoming tears and blew his nose, like an old man; he grew weak, and Henrietta led him away to her room.	Актер под конец обширно и некрасиво, по-старчески, расплакался и рассморкался, ослабел, и Генриетта увела его к себе.
Fatigue had already overcome everybody.	Всеми уже овладело утомление.
The students, one after another, returned from the bedrooms; and separately from them, with an indifferent air, came their chance mistresses.	Студенты один за другим возвращались из спален, и врозь от них с равнодушным видом приходили их случайные любовницы.
And truly, both these and the others resembled flies, males and females, just flown apart on the window pane.	И правда, и те и другие были похожи на мух, самцов и самок, только что разлетевшихся с оконного стекла.
They yawned, stretched, and for a long time an involuntary expression of wearisomeness and aversion did not leave their faces, pale from sleeplessness, unwholesomely glossy.	Они зевали, потягивались, и с их бледных от бессонницы, нездорово лоснящихся лиц долго не сходило невольное выражение тоски и брезгливости.
And when they, before going their ways, said good-bye to each other, in their eyes twinkled some kind of an inimical feeling, just as with the participants of one and the same filthy and unnecessary crime.	И когда они, перед тем как разъехаться, прощались друг с другом, то в их глазах мелькало какое-то враждебное чувство, точно у соучастников одного и того же грязного и ненужного преступления.
"Where are you going right now?" Lichonin asked the reporter in a low voice.	- Ты куда сейчас?- вполголоса спросил у репортера Лихонин.
"Well, really, I don't know myself.	- А, право, сам не знаю.
I did want to spend the night in the cabinet of Isaiah Savvich, but it's a pity to lose such a splendid morning.	Хотел было переночевать в кабинете у Исай Саввича, но жаль потерять такое чудесное утро.
I'm thinking of taking a bath, and then I'll get on a steamer and ride to the Lipsky monastery to a certain tippling black friar I know.	Думаю выкупаться, а потом сяду на пароход и поеду в Липский монастырь к одному знакомому пьяному чернецу.
But why?"	А что?

"I would ask you to remain a little while and sit the others out.	- Я тебя попрошу остаться немного и пересидеть остальных.
I must have a very important word or two with you."	Мне нужно сказать тебе два очень важных слова.
"It's a go."	- Идет.
Yarchenko was the last to go.	Последний ушел Ярченко.
He averred a headache and fatigue.	Он ссылался на головную боль и усталость.
But scarcely had he gone out of the house when the reporter seized Lichonin by the hand and quickly dragged him into the glass vestibule of the entrance.	Но едва он вышел из дома, как репортер схватил за руку Лихонина и быстро потащил его в стеклянные сени подъезда.
"Look!" he said, pointing to the street.	- Смотри! - сказал он, указывая на улицу.
And through the orange glass of the little coloured window Lichonin saw the sub-professor, who was ringing at Treppel's.	И сквозь оранжевое стекло цветного окошка Лихонин увидел приват-доцента, который звонил к Треппелю.
After a minute the door opened and Yarchenko disappeared through it.	Через минуту дверь открылась, и Ярченко исчез за ней.
"How did you find out?" asked Lichonin with astonishment.	- Как ты узнал? - спросил с удивлением Лихонин.
"A mere trifle!	- Пустяки.
I saw his face, and saw his hands smoothing Verka's tights.	Я видел его лицо и видел, как его руки гладили Веркино трико.
The others were less restrained.	Другие поменьше стеснялись.
But this fellow is bashful."	А этот стыдлив.
"Well, now, let's go," said Lichonin. "I won't detain you long."	- Ну, так пойдем, - сказал Лихонин. - Я тебя недолго задержу.
Chapter 12	XII
Of the girls only two remained in the cabinet-Jennie, who had come in her night blouse, and Liuba, who had long been sleeping under cover of the conversation, curled up into a ball in the large plush armchair.	Из девиц остались в кабинете только две: Женя, пришедшая в ночной кофточке, и Люба, которая уже давно спала под разговор, свернувшись калачиком в большом плюшевом кресле.
The fresh, freckled face of Liuba had taken on a meek, almost childlike, expression, while the lips, just as they had smiled in sleep, had preserved the light imprint of a radiant, peaceful and tender smile.	Свежее веснушчатое лицо Любы приняло кроткое, почти детское выражение, а губы как улыбнулись во сне, так и сохранили легкий отпечаток светлой, тихой и нежной улыбки.
It was blue and biting in the cabinet from the dense tobacco smoke; guttered, warty little streams had congealed on the candles in the candelabras; the table, flooded with coffee and wine, scattered all over with orange peels, seemed hideous.	Сине и едко было в кабинете от густого табачного дыма, на свечах в канделябрах застыли оплывшие бородавчатые струйки; залитый кофеем и вином, забросанный апельсинными корками стол казался безобразным.
Jennie was sitting on the divan, her knees clasped around with her arms.	Женя сидела с ногами на диване, обхватив колени руками.

And again was Platonov struck by the sombre fire in her deep eyes, that seemed fallen in underneath the dark eyebrows, formidably contracted downward, toward the bridge of the nose.	И опять Платонова поразил мрачный огонь ее глубоких глаз, точно запавших под темными бровями, грозно сдвинутыми сверху вниз, к переносью.
"I'll put out the candles," said Lichonin.	- Я потушу свечи, - сказал Лихонин.
The morning half-light, watery and drowsy, filled the room through the slits of the blinds.	Утренний полусвет, водянистый и сонный, наполнил комнату сквозь щели ставен.
The extinguished wicks of the candles smoked with faint streams.	Слабыми струйками курились потушенные фитили свечей.
The tobacco smoke swirled in blue, layered shrouds, but a ray of sunlight that had cut its way through the heart-shaped hollow in a window shutter, transpierced the cabinet obliquely with a joyous, golden sword of dust, and in liquid, hot gold splashed upon the paper on the wall.	Слоистыми голубыми пеленами колыхался табачный дым, но солнечный луч, прорезавшийся сквозь сердцеобразную выемку в ставне, пронизал кабинет вкось веселым, пыльным, золотым мечом и жидким горячим золотом расплескался на обоях стены.
"That's better," said Lichonin, sitting down. "The conversation will be short, but... the devil knows ... how to approach it."	- Так-то лучше, - сказал Лихонин, садясь. -Разговор будет короткий, но... черт его знает... как к нему приступить.
He looked at Jennie in abstraction.	Он рассеянно поглядел на Женю.
"Shall I go away, then?" said she indifferently.	-Так я уйду? - сказала она равнодушно.
"No, you sit a while," the reporter answered for Lichonin. "She won't be in the way," he turned to the student and slightly smiled. "For the conversation will be about prostitution?	- Нет, ты посиди, - ответил за Лихонина репортер. - Она не помешает, - обратился он к студенту и слегка улыбнулся. - Ведь разговор будет о проституции?
Isn't that so?"	Не так ли?
"Well, yes... sort of... "	-Ну, да... вроде...
"Very well, then.	- И отлично.
You listen to her carefully.	Ты к ней прислушайся.
Her opinions happen to be of an unusually cynical nature, but at times of exceeding weight."	Мнения у нее бывают необыкновенно циничного свойства, но иногда чрезвычайной вескости.
Lichonin vigorously rubbed and kneaded his face with his palms, then intertwined his fingers and nervously cracked them twice.	Лихонин крепко потер и помял ладонями свое лицо, потом сцепил пальцы с пальцами и два раза нервно хрустнул ими.
It was apparent that he was agitated and was himself constrained about that which he was getting ready to say.	Видно было, что он волновался и сам стеснялся того, что собирался сказать.
"Oh, but isn't it all the same!" he suddenly exclaimed angrily. "You were to-day speaking about these women ... I listened... True, you haven't told me anything new.	- Ах, да не все ли равно! - вдруг воскликнул он сердито. - Ты вот сегодня говорил об этих женщинах... Я слушал... Правда, нового ты ничего мне не сказал.
But-strangely-I, for some reason, as though for the first time in my loose life, have looked upon this question with open eyes... I ask you, what is prostitution in the end?	Но странно - я почему-то, точно в первый раз за всю мою беспутную жизнь, поглядел на этот вопрос открытыми глазами... Я спрашиваю тебя, что же такое, наконец, проституция?
What is it?	Что она?

The extravagant delirium of large cities, or an eternal historical phenomenon?	Влажной бред больших городов или это вековечное историческое явление?
Will it cease some time?	Прекратится ли она когда-нибудь?
Or will it die only with the death of all mankind?	Или она умрет только со смертью всего человечества?
Who will answer me that?"	Кто мне ответит на это?
Platonov was looking at him intently, narrowing his eyes slightly, through habit.	Платонов смотрел на него пристально, слегка, по привычке, щурясь.
He wanted to know what main thought was inflicting such sincere torture on Lichonin.	Его интересовало, какою главною мыслью так искренно мучится Лихонин.
"When it will cease, none will tell you.	- Когда она прекратится - никто тебе не скажет.
Perhaps when the magnificent Utopias of the socialists and anarchists will materialize, when the world will become everyone's and no one's, when love will be absolutely free and subject only to its own unlimited desires, while mankind will fuse into one happy family, wherein will perish the distinction between mine and thine, and there will come a paradise upon earth, and man will again become naked, glorified and without sin.	Может быть, тогда, когда осуществятся прекрасные утопии социалистов и анархистов, когда земля станет общей и ничьей, когда любовь будет абсолютно свободна и подчинена только своим неограниченным желаниям, а человечество сольется в одну счастливую семью, где пропадет различие между твоим и моим, и наступит рай на земле, и человек опять станет нагим, блаженным и безгрешным.
Perhaps it may be then... "	Вот разве тогда...
"But now?	- А теперь?
Now?" asks Lichonin with growing agitation. "Shall I look on, with my little hands folded?	Теперь? - спрашивает Лихонин с возраставшим волнением. - Глядеть сложа ручки?
' It's none of my affair?'	Моя хата с краю?
Tolerate it as an unavoidable evil?	Терпеть, как неизбежное зло?
Put up with it, and wash my hands of it?	Мириться, махнуть рукой?
Shall I pronounce a benediction upon it?"	Благословить?
"This evil is not unavoidable, but insuperable.	- Зло это не неизбежное, а непреоборимое.
But isn't it all the same to you?" asked Platonov with cold wonder. "For you're an anarchist, aren't you?"	Да не все ли тебе равно? - спросил Платонов с холодным удивлением. - Ты же ведь анархист?
"What the devil kind of an anarchist am I!	- Какой я к черту анархист.
Well, yes, I am an anarchist, because my reason, when I think of life, always leads me logically to the anarchistic beginning.	Ну да, я анархист, потому что разум мой, когда я думаю о жизни, всегда логически приводит меня к анархическому началу.
And I myself think in theory: let men beat, deceive, and fleece men, like flocks of sheep- let them!-violence will breed rancour sooner or later.	И я сам думаю в теории: пускай люди людей бьют, обманывают и стригут, как стада овец, -пускай! - насилие породит рано или поздно злобу.
Let them violate the child, let them trample creative thought under foot, let there be slavery, let there be prostitution, let them thieve, mock, spill blood... Let them!	Пусть насилуют ребенка, пусть топчут ногами творческую мысль, пусть рабство, пусть проституция, пусть воруют, глумятся, проливают кровь... Пусть!
The worse, the better, the nearer the end.	Чем хуже, тем лучше, тем ближе к концу.

There is a great law, I think, the same for inanimate objects as well as for all the tremendous and many-millioned human life: the power of effort is equal to the power of resistance.	Есть великий закон, думаю я, одинаковый как для неодушевленных предметов, так и для всей огромной, многомиллионной и многолетней человеческой жизни: сила действия равна силе противодействия.
The worse, the better.	Чем хуже, тем лучше.
Let evil and vindictiveness accumulate in mankind, let them grow and ripen like a monstrous abscess- an abscess the size of the whole terrestrial sphere.	Пусть накопляется в человечестве зло и месть, пусть, - они растут и зреют, как чудовищный нарыв - нарыв - нарыв во весь земной шар величиной.
For it will burst some time!	Ведь лопнет же он когда-нибудь!
And let there be terror and insufferable pain.	И пусть будет ужас и нестерпимая боль.
Let the pus deluge all the universe.	Пусть гной затопит весь мир.
But mankind will either choke in it and perish, or, having gone through the illness, will be regenerated to a new, beautiful life."	Но человечество или захлебнется в нем и погибнет, или, переболев, возродится к новой, прекрасной жизни.
Lichonin avidly drank off a cup of cold black coffee and continued vehemently:	Лихонин жадно выпил чашку черного холодного кофе и продолжал пылко:
"Yes.	-Да.
Just so do I and many others theorize, sitting in our rooms, over tea with white bread and cooked sausage, when the value of each separate human life is so-so, an infinitesimally small numeral in a mathematical formula.	Так именно я и многие другие теоретизируем, сидя в своих комнатах за чаем с булкой и с вареной колбасой, причем ценность каждой отдельной человеческой жизни - это так себе, бесконечно малое число в математической формуле.
But let me see a child abused, and the red blood will rush to my head from rage.	Но увижу я, что обижают ребенка, и красная кровь мне хлынет в голову от бешенства.
And when I look and look upon the labour of a moujik or a labourer, I am thrown into hysterics for shame at my algebraic calculations.	И когда я погляжу, погляжу на труд мужика или рабочего, меня кидает в истерику от стыда за мои алгебраические выкладки.
There is- the devil take it!- there is something incongruous, altogether illogical, but which at this time is stronger than human reason.	Есть черт его побери! - есть что-то в человеке нелепое, совсем не логичное, но что в сей раз сильнее человеческого разума.
Take to-day, now... Why do I feel at this minute as though I had robbed a sleeping man or deceived a three-year-old child, or hit a bound person?	Вот и сегодня... Почему я сейчас чувствую себя так, как будто бы я обокрал спящего, или обманул трехлетнего ребенка, или ударил связанного?
And why does it seem to me to-day that I myself am guilty of the evil of prostitution- guilty in my silence, my indifference, my indirect permission?	И почему мне сегодня кажется, что я сам виноват в зле проституции, - виноват своим молчанием, своим равнодушием, своим косвенным попустительством?
What am I to do, Platonov!" exclaimed the student with grief in his voice.	Что мне делать, Платонов? - воскликнул студент со скорбью в голосе.
Platonov kept silent, squinting at him with his little narrow eyes.	Платонов промолчал, щуря на него узенькие глаза.
But Jennie unexpectedly said in a caustic tone:	Но Женя неожиданно сказала язвительным тоном:

"Well, you do as one Englishwoman did ... A certain red-haired clodhopper came to us here.	- А ты сделай так, как сделала одна англичанка... Приезжала к нам тут одна рыжая старая халда.
She must have been important, because she came with a whole retinue ... all some sort of officials ... But before her had come the assistant of the commissioner, with the precinct inspector Kerbesh.	Должно быть, очень важная, потому что с целой свитой приезжала... Всё какие-то чиновники... А до нее приезжал пристава помощник с околоточным Кербешем.
And the assistant directly forewarned us, just like that: 'If you stiffs, and so on and so on, will let out even one little rude word, or something, then I won't leave one stone upon another of your establishment, while I'll flog all the wenches soundly in the station-house and make 'em rot in jail!'	Помощник так прямо и предупредил: "Если вы, стервы, растак-то и растак-то, хоть одно грубое словечко или что, так от вашего заведения камня на камне не оставлю, а всех девок перепорю в участке и в тюрьме сгною!"
Well, at last this galoot came.	Ну и приехала эта грымза.
She gibbered and she gibbered something in a foreign language, all the time pointed to heaven with her hand, and then distributed a five-kopeck Testament to every one of us and rode away.	Лоташила-лоташила что-то по-иностранному, все рукой на небо показывала, а потом раздала нам всем по пятачковому евангелию и уехала.
Now you ought to do the same, dearie."	Вот и вы бы так, миленький.
Platonov burst into loud laughter.	Платонов громко рассмеялся.
But seeing the na?ve and sad face of Lichonin, who did not seem to understand, nor even suspect mockery, he restrained his laughter and said seriously:	Но, увидев наивное и печальное лицо Лихонина, который точно не понимал и даже не подозревал насмешки, он сдержал смех и сказал серьезно:
"You won't accomplish anything, Lichonin.	- Ничего не сделаешь, Лихонин.
While there will be property, there will also be poverty.	Пока будет собственность, будет и нищета.
While marriage exists, prostitution also will not die.	Пока существует брак, не умрет и проституция.
Do you know who will always sustain and nourish prostitution?	Знаешь ли ты, кто всегда будет поддерживать и питать проституцию?
It is the so-called decent people, the noble paterfamiliases, the irreproachable husbands, the loving brothers.	Это так называемые порядочные люди, благородные отцы семейств, безукоризненные мужья, любящие братья.
They will always find a seemly motive to legitimize, normalize and put a wrapper all around paid libertinage, because they know very well that otherwise it would rush in a torrent into their bedrooms and nurseries.	Они всегда найдут почтенный повод узаконить, нормировать и обандеролить платный разврат, потому что они отлично знают, что иначе он хлынет в их спальни и детские.
Prostitution is for them a deflection of the sensuousness of others from their personal, lawful alcove.	Проституция для них - оттяжка чужого сладострастия от их личного, законного алькова.
And even the respectable paterfamilias himself is not averse to indulge in a love debauch in secret.	Да и сам почтенный отец семейства не прочь втайне предаться любовному дебошу.
And really, it is palling to have always the one and the same thing the wife, the chambermaid, and the lady on the side.	Надоест же, в самом деле, все одно и то же: жена, горничная и дама на стороне.

Man, as a matter of fact, is a poly- and exceedingly so- a polygamous animal.	Человек в сущности животное много и даже чрезвычайно многобрачное.
And to his rooster-like amatory instincts it will always be sweet to unfold in such a magnificent nursery garden, A la Treppel's or Anna Markovna's.	И его петушиным любовным инстинктам всегда будет сладко развертываться в этаком пышном рассаднике, вроде Треппеля или Анны Марковны.
Oh, of course, a well-balanced spouse or the happy father of six grown-up daughters will always be clamouring about the horror of prostitution.	О, конечно, уравновешенный супруг или счастливый отец шестерых взрослых дочерей всегда будет орать об ужасе проституции.
He will even arrange with the help of a lottery and an amateur entertainment a society for the saving of fallen women, or an asylum in the name of St. Magdalene.	Он даже устроит при помощи лотереи и любительского спектакля общество спасения падших женщин или приют во имя святой Магдалины.
But the existence of prostitution he will bless and sustain."	Но существование проституции он благословит и поддержит.
"Magdalene asylums!" with quiet laughter, full of an ancient hatred the ache of which had not yet healed, repeated Jennie.	- Магдалинские приюты! - с тихим смехом, полным давней, непереболевшей ненависти, повторила Женя.
"Yes, I know that all these false measures undertaken are stuff and a total mockery," cut in Lichonin. "But let me be ridiculous and stupid, yet I do not wish to remain a commiserating spectator, who sits on a warm ledge, gazes upon a conflagration, and is saying all the time: 'Oh, my, but it's burning ... by God, it is burning!	- Да, я знаю, что все эти фальшивые мероприятия чушь и сплошное надругательство, - перебил Лихонин. - Но пусть я буду смешон и глуп - и я не хочу оставаться соболезнующим зрителем, который сидит на завалинке, глядит на пожар и приговаривает: "Ах, батюшки, ведь горит... ей-богу горит!
Perhaps there are even people burning!'- but for his part merely laments and slaps his thighs."	Пожалуй, и люди ведь горят!", а сам только причитает и хлопает себя по ляжкам.
"Well, now," said Platonov harshly, "would you take a child's syringe and go to put out the fire with it?"	- Ну да, - сказал сурово Платонов, - ты возьмешь детскую спринцовку и пойдешь с нею тушить пожар?
"No!" heatedly exclaimed Lichonin ... "Perhaps- who knows?- perhaps I'll succeed in saving at least one living soul?	- Нет! - горячо воскликнул Лихонин. - Может быть, - почем знать? Может быть, мне удастся спасти хоть одну живую душу...
It was just this that I wanted to ask you about, Platonov, and you must help me ... Only, I implore you, without jeers, without cooling off... "	Об этом я и хотел тебя попросить, Платонов, и ты должен помочь мне... Только умоляю тебя, без насмешек, без расхолаживания...
"You want to take a girl out of here?	-Ты хочешь взять отсюда девушку?
To save her?" asked Platonov, looking at him attentively.	Спасти? - внимательно глядя на него, спросил Платонов.
He now understood the drift of this entire conversation.	Он теперь понял к чему клонился весь этот разговор.
"Yes ... I don't know ... I'll try ... " answered Lichonin uncertainly.	-Да... я не знаю... я попробую,- неуверенно ответит Лихонин.
"She'll come back," said Platonov.	- Вернется назад, - сказал Платонов.
"She will," Jennie repeated with conviction.	- Вернется, - убежденно повторила Женя.
Lichonin walked up to her, took her by the hands and began to speak in a trembling whisper:	Лихонин подошел к ней, взял ее за руки и заговорит дрожащим шепотом:

"Jennechka ... Perhaps you ... eh?	- Женечка... может быть, вы... А?
For I don't call you as a mistress ... but a friend ... It's all a trifle, half a year of rest... and then we'll master some trade or other ... we'll read... "	Ведь не в любовницы зову... как друга... Пустяки, полгода отдыха... а там какое-нибудь ремесло изучим... будем читать...
Jennie snatched her hands out of his with vexation.	Женя с досадой выхватила из его рук свои.
"Oh, into a bog with you!" she almost slouted. "I know you!	- Ну тебя в болото! - почти крикнула она. - Знаю я вас!
Want me to darn socks for you?	Чулки тебе штопать?
Cook on a kerosene stove?	На керосинке стряпать?
Pass nights without sleeping on account of you when you'll be chitter-chattering with your short-haired friends?	Ночей из-за тебя не спать, когда ты со своими коротковолосыми будешь болты болтать?
But when you get to be a doctor or a lawyer, or a government clerk, then it's me will get a knee in the back: 'Out on the street with you, now, you public hide, you've ruined my young life.	А как ты заделаешься доктором, или адвокатом, или чиновником, так меня же в спину коленом: пошла, мол, на улицу, публичная шкура, жизнь ты мою молодую заела.
I want to marry a decent girl, pure, and innocent! ... "	Хочу на порядочной жениться, на чистой, на невинной...
"I meant it as a brother ... I meant it without that... " mumbled Lichonin in confusion.	-Я как брат... Я без этого... - смущенно лепетал Лихонин.
"I know that kind of brothers.	- Знаю я этих братьев.
Until the first night... Leave off and don't talk nonsense to me!	До первой ночи... Брось и не говори ты мне чепухи!
It makes me tired to listen to it!"	Скучно слушать.
"Wait, Lichonin!" began the reporter seriously. "Why, you will pile a load beyond your strength upon yourself as well.	- Подожди, Лихонин, - серьезно начал репортер. -Ведь ты и на себя взвалишь непосильный груз.
I've known idealists, among the populists, who married peasant girls out of principle.	Я знавал идеалистов-народников, которые принципиально женились на простых крестьянских девках.
This is just the way they thought- nature, black-loam, untapped forces... .	Так они и думали: натура, чернозем, непочатые силы...
But this black-loam after a year turned into the fattest of women, who lies the whole day in bed and chews cookies, or studs her fingers with penny rings, spreads them out and admires them.	А этот чернозем через год обращался в толстенную бабищу, которая целый день лежит на постели и жует пряники или унижет свои пальцы копеечными кольцами, растопырит их и любуется.
Or else sits in the kitchen, drinks sweet liquor with the coachman and carries on a natural romance with him.	А то сидит на кухне, пьет с кучером сладкую наливку и разводит с ним натуральный роман.
Look out, here it will be worse!"	Смотрите, здесь хуже будет!
All three became silent.	Все трое замолчали.
Lichonin was pale and was wiping his moist forehead with a handkerchief.	Лихонин был бледен и утирал платком мокрый лоб.

"No, the devil take it!" he cried out suddenly with obstinacy. "I don't believe you!	- Нет, черт возьми! - крикнул он вдруг упрямо. -Не верю я вам!
I don't want to believe!	Не хочу верить!
Liuba" he called loudly the girl who had fallen asleep. "Liubochka!"	Люба! - громко позвал он заснувшую девушку. -Любочка!
The girl awoke, passed her palm over her lips, first to one side, then the other, yawned, and smiled, in a funny, child-like manner.	Девушка проснулась, провела ладонью по губам в одну сторону и в другую, зевнула и смешно, по-детски, улыбнулась.
"I wasn't sleeping, I heard everything," she said. "I only dozed off for a teeny-weeny bit."	- Я не спала, я все слышала, - сказала она. -Только самую-самую чуточку задремала.
"Liuba, do you want to go away from here with me?" asked Lichonin and took her by the hand. "But entirely, forever, to go away so's never to return either to a brothel or the street?"	- Люба, хочешь ты уйти отсюда со мною? -спросил Лихонин и взял ее за руку. - Но совсем, навсегда уйти, чтобы больше уже никогда не возвращаться ни в публичный дом, ни на улицу?
Liuba questioningly, with perplexity, looked at Jennie, as though seeking from her an explanation of this jest.	Люба вопросительно, с недоумением поглядела на Женю, точно безмолвно ища у нее объяснения этой шутки.
"That's enough for you," she said slyly. "You're still studying yourself.	- Будет вам, - сказала она лукаво. - Вы сами еще учитесь.
Where do you come in, then, to take a girl and set her up?"	Куда же вам девицу брать на содержание.
"Not to set you up, Liuba ... I simply want to help you ... For it isn't very sweet for you in a brothel, is it now!"	-Не на содержание, Люба... Просто хочу помочь тебе... Ведь не сладко же тебе здесь, в публичном доме-то!
"Naturally, it isn't all sugar!	- Понятно, не сахар!
If I was as proud as Jennechka, or so enticing like Pasha... but I won't get used to things here for anything ... "	Если бы я была такая гордая, как Женечка, или такая увлекательная, как Паша... а я ни за что здесь не привыкну...
"Well, then, let's go, let's go! ... " entreated Lichonin. "Surely, you know some manual work- well, now, sewing something, embroidering, cutting?"	-Ну и пойдем, пойдем со мной!..- убеждал Лихонин. - Ты ведь, наверно, знаешь какое-нибудь рукоделье, ну там шить что-нибудь, вышивать, метить?
"I don't know anything!" answered Liuba bashfully and started laughing and turned red, covering her mouth with the elbow of her free arm. "What's asked of us in the village, that I know, but anything more I don't know.	- Ничего я не знаю! - застенчиво ответила Люба, и засмеялась, и покраснела, и закрыла локтем свободной руки рот. - Что у нас, по-деревенскому, требуется, то знаю, а больше ничего не знаю.
I can cook a little ... I lived at the priest's- cooked for him."	Стряпать немного умею... у попа жила - стряпала.
"That's splendid!	- И чудесно!
That's excellent!" Lichonin grew joyous. "I will assist you, you'll open a dining room ... A cheap dining room, you understand... I'll advertise it for you ... The students will come!	И превосходно! - обрадовался Лихонин. - Я тебе пособлю, откроешь столовую... Понимаешь, дешевую столовую... Я рекламу тебе сделаю... Студенты будут ходить!
That's magnificent! ... "	Великолепно!..

"That's enough of making fun of me!" retorted Liuba, a bit offended, and again looked askance and questioningly at Jennie.	- Будет смеяться-то! - немного обидчиво возразила Люба и опять искоса вопросительно посмотрела на Женю.
"He's not joking," answered Jennie with a voice which quavered strangely. "He's in earnest, seriously."	- Он не шутит, - ответила Женя странно дрогнувшим голосом. - Он вправду, серьезно.
"Here's my word of honour that I'm serious!	- Вот тебе честное слово, что серьезно!
Honest to God, now!" the student caught her up with warmth and for some reason even made the sign of the cross in the direction of the empty corner.	Вот ей-богу! с жаром подхватил студент и для чего-то даже перекрестился на пустой угол.
"And really," said Jennie, "take Liubka.	-А в самом деле, - сказала Женя, - берите Любку.
That's not the same thing as taking me.	Это не то, что я.
I'm like an old dragoon's nag, and used to it.	Я как старая драгунская кобыла с норовом.
You can't make me over, neither with hay nor a stick.	Меня ни сеном, ни плетью не переделаешь.
But Liubka is a simple girl and a kind one.	А Любка девочка простая и добрая.
And she hasn't grown used to our life yet.	И к жизни нашей еще не привыкла.
What are you popping your eyes out at me for, you ninny?	Что ты, дурища, пялишь на меня глаза?
Answer when you're asked.	Отвечай, когда тебя спрашивают.
Well?	Ну?
Do you want to or don't you want to?"	Хочешь или нет?
"And why not?	- А что же?
If they ain't laughing, but for real ... And you, Jennechka, what would you advise me... "	Если они не смеются, а взаправду... А ты что, Женечка, мне посоветуешь?..
"Oh, you're such wood!" Jennie grew angry. "What's better according to you- to rot on straw with a nose fallen through?	- Ах, дерево какое! - рассердилась Женя. - Что же по-твоему, лучше: с проваленным носом на соломе сгнить?
To croak under the fence like a dog?	Под забором издохнуть, как собаке?
Or to turn honest?	Или сделаться честной?
Fool!	Дура!
You ought to kiss his hands; but no, you're getting particular."	Тебе бы ручку у него поцеловать, а ты кобенишься.
The na?ve Liuba did, in fact, extend her lips toward Lichonin's hand, and this movement made everybody laugh, and touched them just the least trifle.	Наивная Люба и в самом деле потянулась губами к руке Лихонина, и это движение всех рассмешило и чуть-чуть растрогало.
"And that's very good!	- И прекрасно!
It's like magic!" bustled the overjoyed Lichonin. "Go and notify the proprietress at once that you're going away from here forever.	И волшебно! - суетился обрадованный Лихонин. -Иди и сейчас же заяви хозяйке, что ты уходишь отсюда навсегда.
And take the most necessary things; it isn't as it used to be; now a girl can go away from a brothel whenever she wants to."	И вещи забери самые необходимые. Теперь не то, что раньше, теперь девушка, когда хочет, может уйти из публичного дома.

"No, it can't be done that way," Jennie stopped him; "she can go away, that's so, but you'll have no end of unpleasantness and hullabaloo.	- Нет, так нельзя, - остановила его Женя, - что она уйти может - это так, это верно, но неприятностей и крику не оберешься.
Here's what you do, student.	Ты вот что, студент, сделай.
You won't regret ten roubles?"	Тебе десять рублей не жаль?
"Of course, of course ... if you please."	-Конечно, конечно... Пожалуйста.
"Let Liuba tell the housekeeper that you're taking her to your rooms for to-day.	- Пусть Люба скажет экономке, что ты ее берешь на сегодня к себе на квартиру.
That's the fixed rate- ten roubles.	Это уж такса - десять рублей.
And afterwards, well, even to-morrow- come after the ticket and things.	А потом, ну хоть завтра, приезжай за ее билетом и за вещами.
That's nothing; we'll work this thing roundly.	Ничего, мы это дело обладим кругло.
And after that you must go to the police with her ticket and declare, that Liubka So-and-so has hired herself to you as chambermaid, and that you desire to exchange her blank for a real passport.	А потом ты должен пойти в полицию с ее билетом и заявить, что вот такая-то Любка нанялась служить у тебя за горничную и что ты желаешь переменить ее бланк на настоящий паспорт.
Well, Liubka, lively!	Ну, Любка, живо!
Take the money and march.	Бери деньги и марш.
And, look out, be as quick as possible with the housekeeper, or else she, the bitch, will read it in your eyes.	Да, смотри, с экономкой-то будь половчее, а то она, сука, по глазам прочтет.
And also don't forget," she cried, now after Liuba, "wipe the rouge off your puss, now.	Да и не забудь, - крикнула она уже вдогонку Любе, - румяны-то с морды сотри.
Or else the drivers will be pointing their fingers at you."	А то извозчики будут пальцами показывать.
After half an hour Liuba and Lichonin were getting on a cab at the entrance.	Через полчаса Люба и Лихонин садились у подъезда на извозчика.
Jennie and the reporter were standing on the sidewalk.	Женя и репортер стояли на тротуаре.
"You're committing a great folly, Lichonin," Platonov was saying listlessly, "but I honour and respect the fine impulse within you.	- Глупость ты делаешь большую, Лихонин, -говорил лениво Платонов, - но чту и уважаю в тебе славный порыв.
Here's the thought- and here's the deed.	Вот мысль - вот и дело.
You're a brave and a splendid fellow."	Смелый ты и прекрасный парень.
"Here's to your commencement!" laughed Jennie. "Look out, don't forget to send for me to the christening."	- Со вступлением! - смеялась Женя. - Смотрите, на крестины-то не забудьте позвать.
"You won't see it, no matter how long you wait for it!" laughed Lichonin, waving his cap about.	- Не дождетесь! - хохотал Лихонин, размахивая фуражкой.
They rode off.	Они уехали.
The reporter looked at Jennie, and with astonishment saw tears in her softened eyes.	Репортер поглядел на Женю и с удивлением увидал в ее смягчившихся глазах слезы.

"God grant it, God grant it," she was whispering.	- Дай бог, дай бог, - шептала она.
"What has been the matter with you to-day, Jennie?" he asked kindly. "What?	- Что с тобою сегодня было, Женя? - спросил он ласково. - Что?
Are you oppressed?	Тяжело тебе?
Can't I do anything?"	Не помогу ли я тебе чем-нибудь?
She turned her back to him and leaned over the bent balustrade of the stoop.	Она повернулась к нему спиной и нагнулась над резным перилом крыльца.
"How shall I write to you, if need be?" she asked in a stifled voice.	- Как тебе написать, если нужно будет? - спросила она глухо.
"Why, it's simple.	- Да просто.
Editorial rooms of Echoes.	В редакцию "Отголосков".
So-and-so.	Такому-то.
They'll pass it on to me pretty fast."	Мне живо передадут.
"I... I... I... " Jennie just began, but suddenly burst into loud, passionate sobs and covered her face with her hands, "I'll write you ... "	-Я... я... я... - начала было Женя, но вдруг громко, страстно разрыдалась и закрыла руками лицо, - я напишу тебе...
And without taking her hands away from her face, her shoulders quivering, she ran up the stoop and disappeared in the house, loudly banging the door after her.	И, не отнимая рук от лица, вздрагивая плечами, она взбежала на крыльцо и скрылась в доме, громко захлопнув да собою дверь.
Part 2	Часть вторая
Chapter 1	I
Even to this day, after a lapse of ten years, the erstwhile inhabitants of the Yamkas recall that year, abounding in unhappy, foul, bloody events, which began with a series of trifling, small affrays, but terminated in the administration's, one fine day, taking and destroying completely the ancient, long-warmed nest of legalized prostitution, which nest it had itself created- scattering its remains over the hospitals, jails and streets of the big city.	До сих пор еще, спустя десять лет, вспоминают бывшие обитатели Ямков тот обильный несчастными, грязными, кровавыми событиями год, который начался рядом пустяковых маленьких скандалов, а кончился тем, что администрация в один прекрасный день взяла и разорила дотла старинное, насиженное, ею же созданное гнездо узаконенной проституции, разметав его остатки по больницам, тюрьмам и улицам большого города.
Even to this day a few of the former proprietresses who have remained alive and have reached the limit of decrepitude, and quondam housekeepers, fat and hoarse, like pug-dogs grown old, recall this common destruction with sorrow, horror, and stolid perplexity.	До сих пор еще немногие, оставшиеся в живых, прежние, вконец одряхлевшие хозяйки и жирные, хриплые, как состарившиеся мопсы, бывшие экономки вспоминают об этой общей гибели со скорбью, ужасом и глупым недоумением.
Just like potatoes out of a sack, brawls, robberies, diseases, murders and suicides began to pour down, and, it seemed, no one was to blame for this.	Точно картофель из мешка, посыпались драки, грабежи, болезни, убийства и самоубийства, и, казалось, никто в этом не был виновен.

All these misfortunes just simply began to be more frequent of their own accord, to pile one upon the other, to expand and grow; just as a small lump of snow, pushed by the feet of urchins, becomes constantly bigger and bigger by itself from the thawing snow sticking to it, grows bigger than the stature of a man, and, finally, with one last, small effort is precipitated into a ravine and rolls down as an enormous avalanche.	Просто-напросто все злоключения сами собой стали учащаться, наворачиваться друг на друга, шириться и расти, подобно тому, как маленький снежный комочек, толкаемый ногами ребят, сам собою, от прилипающего к нему талого снега, становится все больше, больше вырастает выше человеческого роста и, наконец, одним последним небольшим усилием свергается в овраг и скатывается вниз огромной лавиной.
The old proprietresses and housekeepers, of course, had never heard of fatality; but inwardly, with the soul, they sensed its mysterious presence in the inevitable calamities of that terrible year.	Старые хозяйки и экономки, конечно, никогда не слыхали о роке, но внутренне, душою, они чувствовали его таинственное присутствие в неотвратимых бедах того ужасного года.
And, truly, everywhere in life where people are bound by common interests, blood relationship, or the benefits of a profession into close, individualized groups—there inevitably can be observed this mysterious law of sudden accumulation, of a piling up, of events; their epidemicity, their strange succession and connectedness, their incomprehensible lingering.	И, правда, повсюду в жизни, где люди связаны общими интересами, кровью, происхождением или выгодами профессии в тесные, обособленные группы, - там непременно наблюдается этот таинственный закон внезапного накопления, нагромождения событий, их эпидемичность, их странная преемственность и связность, их непонятная длительность.
This occurs, as popular wisdom has long ago noted, in isolated families, where disease or death suddenly falls upon the near ones in an inevitable, enigmatic order.	Это бывает, как давно заметила народная мудрость, в отдельных семьях, где болезнь или смерть вдруг нападает на близких неотвратимым, загадочным чередом.
"Misfortune does not come alone."	"Беда одна не ходит".
"Misfortune without waits- open wide the gates."	"Пришла беда - отворяй ворота".
This is to be noticed also in monasteries, banks, governmental departments, regiments, places of learning and other public institutions, where for a long time, almost for decades, life flows evenly, like a marshy river; and, suddenly, and after some altogether insignificant incident or other, there begin transfers, changes in positions, expulsions from service, losses, sicknesses.	Это замечается также в монастырях, банках, департаментах, полках, учебных заведениях и других общественных учреждениях, где, подолгу не изменяясь, чуть не десятками лет, жизнь течет ровно, подобно болотистой речке, и вдруг, после какого-нибудь совсем не значительного случая, начинаются переводы, перемещения, исключения из службы, проигрыши, болезни.
The members of society, just as though they had conspired, die, go insane, are caught thieving, shoot or hang themselves; vacancy after vacancy is freed; promotions follow promotions, new elements flow in, and, behold, after two years there is not a one of the previous people on the spot; everything is new, if only the institution has not fallen into pieces completely, has not crept apart.	Члены общества, точно сговорившись, умирают, сходят с ума, проворовываются, стреляются или вешаются, освобождается вакансия за вакансией, повышения следуют за повышениями, вливаются новые элементы, и, смотришь, через два года нет на месте никого из прежних людей, все новое, если только учреждение не распалось окончательно, не расползлось вкось.
And is it not the same astounding destiny which overtakes enormous social, universal organizations-cities, empires, nations, countries, and, who knows, perhaps whole planetary worlds?	И не та ли же самая удивительная судьба постигает громадные общественные, мировые организации - города, государства, народы, страны и, почем знать, может быть, даже целые планетные миры?
Something resembling this incomprehensible fatality swept over the Yamaskya Borough as well, bringing it to a rapid and scandalous destruction.	Нечто, подобное этому непостижимому року, пронеслось и над Ямской слободой, приведя ее к быстрой и скандальной гибели.

Now in place of the boisterous Yamkas is left a peaceful, humdrum outskirt, in which live truck-farmers, cat's-meat men, Tartars, swineherds and butchers from the near-by slaughterhouses.	Теперь вместо буйных Ямков осталась мирная, будничная окраина, в которой живут огородники, кошатники, татары, свиноводы и мясники с ближних боен.
At the petition of these worthy people even the designation of Yamaskya Borough itself, as disgracing the inhabitants with its past, has been named over into Golubovka, in honour of the merchant Golubov, owner of a shop dealing in groceries and delicacies, and warden of the local church.	По ходатайству этих почтенных людей, даже самое название Ямской слободы, как позорящее обывателей своим прошлым, переименовано в Голубевку, в честь купца Голубева, владельца колониального и гастрономического магазина, ктитора местной церкви.
The first subterranean shocks of this catastrophe began in the heat of summer, at the time of the annual summer fair, which this year was unbelievably brilliant.	Первые подземные толчки этой катастрофы начались в разгаре лета, во время ежегодной летней ярмарки, которая в этом году была сказочно блестяща.
Many circumstances contributed to its extraordinary success, multitudes, and the stupendousness of the deals concluded during it: the building in the vicinity of three new sugar refineries, and the unusually abundant crop of wheat, and, in particular, of sugar beets; the commencement of work in the laying of an electric trolley and of canalization; the building of a new road to the distance of 750 versts; but mainly, the fever of building which seized the whole town, all the banks and financial institutions, and all the houseowners.	Ее необычайному успеху, многолюдству и огромности заключенных на ней сделок способствовали многие обстоятельства: постройка в окрестностях трех новых сахарных заводов и необыкновенно обильный урожай хлеба и в особенности свекловицы; открытие работ по проведению электрического трамвая и канализации; сооружение новой дороги на расстояние в семьсот пятьдесят верст; главное же - строительная горячка, охватившая весь город, все банки и другие финансовые учреждения и всех домовладельцев.
Factories for making brick sprang up on the outskirts of the town like mushrooms.	Кирпичные заводы росли на окраине города, как грибы.
A grandiose agricultural exposition opened.	Открылась грандиозная сельскохозяйственная выставка.
Two new steamer lines came into being, and they, together with the previously established ones, frenziedly competed with each other, transporting freight and pilgrims.	Возникли два новых пароходства, и они вместе со старинными, прежними, неистово конкурировали друг с другом, перевозя груз и богомольцев.
In competition they reached such a state, that they lowered their passenger rates for the third class from seventy-five kopecks to five, three, two, and even one kopeck.	В конкуренции они дошли до того, что понизили цены за рейсы с семидесяти пяти копеек для третьего класса до пяти, трех, двух и даже одной копейки.
In the end, ready to fall from exhaustion in the unequal struggle, one of the steamship companies offered a free passage to all the third-class passengers.	Наконец, изнемогая в непосильной борьбе, одно из пароходных обществ предложило всем пассажирам третьего класса даровой проезд.
Then its competitor at once added to the free passage half a loaf of white bread as well.	Тогда его конкурент тотчас же к даровому проезду присовокупил еще полбулки белого хлеба.

But the biggest and most significant enterprise of this city was the engineering of the extensive river port, which had attracted to it hundreds of thousands of labourers and which cost God knows what money.	Но самым большим и значительным предприятием этого года было оборудование обширного речного порта, привлекшее к себе сотни тысяч рабочих и стоившее бог знает каких денег.
It must also be added, that the city was at this time celebrating the millennial anniversary of its famous abbey, the most honoured and the richest among all the monasteries of Russia.	Надо еще прибавить, что город в это время справлял тысячелетнюю годовщину своей знаменитой лавры, наиболее чтимой и наиболее богатой среди известных монастырей России.
From all the ends of Russia, out of Siberia, from the shores of the Frozen Ocean, from the extreme south-the Black and Caspian Seas— countless pilgrims had gathered for the worship of the local sanctities: the abbey's saints, reposing deep underground in calcareous caverns.	Со всех концов России, из Сибири, от берегов Ледовитого океана, с крайнего юга, с побережья Черного и Каспийского морей, собрались туда бесчисленные богомольцы на поклонение местным святыням, лаврским угодникам, почивающим глубоко под землею, в известковых пещерах.
Suffice it to say, that the monastery gave shelter, and food of a sort, to forty thousand people daily; while those for whom there was not enough room lay, at night, side by side, like logs, in the extensive yards and lanes of the abbey.	Достаточно того сказать, что монастырь давал приют и кое-какую пищу сорока тысячам человек ежедневно, а те, которым не хватало места, лежали по ночам вповалку, как дрова, на обширных дворах и улицах лавры.
This was a summer out of some fairy-tale.	Это было какое-то сказочное лето.
The population of the city increased well-nigh fourfold through every sort of newly-come people.	Население города увеличилось чуть ли не втрое всяким пришлым народом.
Stone-masons, carpenters, painters, engineers, technicians, foreigners, agriculturists, brokers, shady business men, river navigators, unoccupied knaves, tourists, thieves, card sharpers- they all overflowed the city, and not in a single hotel, the most dirty and dubious one, was there a vacant room.	Каменщики, плотники, маляры, инженеры, техники, иностранцы, земледельцы, маклеры, темные дельцы, речные моряки, праздные бездельники, туристы, воры, шулеры - все они переполнили город, и ни в одной, самой грязной, сомнительной гостинице не было свободного номера.
Insane prices were paid for quarters.	За квартиры платились бешеные цены.
The stock exchange gambled on a grand scale, as never before or since that summer.	Биржа играла широко, как никогда ни до, ни после этого лета.
Money in millions simply flowed from hands to hands, and thence to a third pair.	Деньги миллионами так и текли ручьями из одних рук в другие, а из этих в третьи.
In one hour colossal riches were created, but then many former firms burst, and yesterday's men of wealth turned into beggars.	Создавались в один час колоссальные богатства, но зато многие прежние фирмы лопались, и вчерашние богачи обращались в нищих.
The commonest of labourers bathed and warmed themselves in this golden flood.	Самые простые рабочие купались и грелись в этом золотом потоке.
Stevedores, draymen, street porters, roustabouts, hod carriers and ditch diggers still remember to this day what money they earned by the day during this mad summer.	Портовые грузчики, ломовики, дрогали, катали, подносчики кирпичей и землекопы до сих пор еще помнят, какие суточные деньги они зарабатывали в это сумасшедшее лето.
Any tramp received no less than four of five roubles a day at the unloading of barges laden with watermelons.	Любой босяк при разгрузке барж с арбузами получал не менее четырех-пяти рублей в сутки.

And all this noisy, foreign band, locoed by the easy money, intoxicated with the sensual beauty of the ancient, seductive city, enchanted by the delightful warmth of the southern nights, made drunk by the insidious fragrance of the white acacias- these hundreds of thousands of insatiable, dissolute beasts in the image of men, with all their massed will clamoured:	И вся эта шумная чужая шайка, одурманенная легкими деньгами, опьяненная чувственной красотой старинного, прелестного города, очарованная сладостной теплотой южных ночей, напоенных вкрадчивым ароматом белой акации, -эти сотни тысяч ненасытных, разгульных зверей во образе мужчин всей своей массовой волей кричали:
"Give us woman!"	"Женщину!"
In a single month new amusement enterprises- chic Tivolis, chateaux des FLEURES, Olympias,Alc?zars, etc., with a chorus and an operetta; many restaurants and beerhouses, with little summer gardens, and common little taverns- sprang up by the score in the city, in the vicinity of the building port.	В один месяц возникло в городе несколько десятков новых увеселительных заведений -шикарных Тиволи, Шато-де-Флеров, Олимпий, Альказаров и так далее, с хором и с опереткой, много ресторанов и портерных, с летними садиками, и простых кабачков - вблизи строящегося порта.
On every crossing new "violet-wine" houses were opened every day- little booths of boards, in each of which, under the pretext of selling bread-cider, old wenches trafficked in themselves by twos and threes, right alongside behind a partition of deal, and to many mothers and fathers is this summer painful and memorable through the degrading diseases of their sons- schoolboys and military cadets.	На каждом перекрестке открывались ежедневно "фиалочные заведения" - маленькие дощатые балаганчики, в каждом из которых под видом продажи кваса торговали собою, тут же рядом за перегородкой из шелевок, по две, по три старых девки, и многим матерям и отцам тяжело и памятно это лето по унизительным болезням их сыновей, гимназистов и кадетов.
For the casual arrivals servants were demanded, and thousands of peasant girls started out from the surrounding villages toward the city.	Для приезжих, случайных гостей потребовалась прислуга, и тысячи крестьянских девушек потянулись из окрестных деревень в город.
It was inevitable that the demand on prostitution should become unusually high.	Неизбежно, что спрос на проституцию стал необыкновенно высоким.
And so, from Warsaw, from Lodz, from Odessa, from Moscow, and even from St. Petersburg, even from abroad, flocked together an innumerable multitude of foreign women; cocottes of Russian fabrication, the most ordinary prostitutes of the rank and file, and chic Frenchwomen and Viennese.	И вот, из Варшавы, Лодзи, Одессы, Москвы и даже из Петербурга, даже из-за границы наехало бесчисленное множество иностранок, кокоток русского изделия, самых обыкновенных рядовых проституток и шикарных француженок и венок.
Imperiously told the corrupting influence of the hundreds of millions of easy money.	Властно сказалось развращающее влияние сотен миллионов шальных денег.
It was as though this cascade of gold had lashed down upon, had set to whirling and deluged within it, the whole city.	Этот водопад золота как будто захлестнул, завертел и потопил в себе весь город.
The number of thefts and murders increased with astounding rapidity.	Число краж и убийств возросло с поражающей быстротой.
The police, collected in augmented proportions, lost its head and was swept off its feet.	Полиция, собранная в усиленных размерах, терялась и сбивалась с ног.
But it must also be said that, having gorged itself with plentiful bribes, it resembled a sated python, willy-nilly drowsy and listless.	Но впоследствии, обкормившись обильными взятками, она стала походить на сытого удава, поневоле сонного и ленивого.
People were killed for anything and nothing, just so.	Людей убивали ни за что ни про что, так себе.

It happened that men would walk up to a person in broad daylight somewhere on an unfrequented street and ask:	Случалось, просто подходили среди бела дня где-нибудь на малолюдной улице к человеку и спрашивали:
"What's your name?"	"Как твоя фамилия?" -
"Fedorov."	"Федоров". -
"Aha, Federov?	"Ага. Федоров?
Then take this!" and they would slit his belly with a knife.	Так получай!" - и распарывали ему живот ножом.
They nicknamed these blades just that in the city-"rippers"; and there were among them names of which the city news seemed actually proud: the two brothers Polishchuk (Mitka and Dundas), Volodka the Greek, Fedor Miller, Captain Dmitriev, Sivocho, Dobrovolski, Shpachek, and many others.	Так в городе и прозвали этих шалунов "подкалывателями", и были между ними имена, которыми как будто бы гордилась городская хроника: Полищуки, два брата (Митька и Дундас), Володька Грек, Федор Миллер, капитан Дмитриев, Сивохо, Добровольский, Шпачек и многие другие.
Both day and night on the main streets of the frenzied city stood, moved, and yelled the mob, as though at a fire.	И днем и ночью на главных улицах ошалевшего города стояла, двигалась и орала толпа, точно на пожаре.
It would be almost impossible to describe what went on in the Yamkas then.	Почти невозможно было описать, что делалось тогда на Ямках.
Despite the fact that the madams had increased the staff of their patients to more than double and increased their prices trebly, their poor demented girls could not catch up in satisfying the demands of the drunken, crazed public, which threw money around like chips.	Несмотря на то, что хозяйки увеличили более чем вдвое состав своих пациенток и втрое увеличили цены, их бедные, обезумевшие девушки не успевали удовлетворять требованиям пьяной шальной публики, швырявшей деньгами, как щепками.
It happened that in the drawing room, filled to overflowing with people, each girl would be awaited for by some seven, eight, at times even ten, men.	Случалось, что в переполненном народом зале, где было тесно, как на базаре, каждую девушку дожидалось по семи, восьми, иногда по десяти человек.
It was, truly, some kind of a mad, intoxicated, convulsive time!	Было поистине какое-то сумасшедшее, пьяное, припадочное время!
And from that very time began all the misfortunes of the Yamkas, which brought them to ruin.	С него-то и начались все злоключения Ямков, приведшие их к гибели.
And together with the Yamkas perished also the house, familiar to us, of the stout, old, pale-eyed Anna Markovna.	А вместе с Ямками погиб и знакомый нам дом толстой старой бледноглазой Анны Марковны.
Chapter 2	II
The passenger train sped merrily from the south to the north, traversing golden fields of wheat and beautiful groves of oak, careering with rumbling upon iron bridges over bright rivers, leaving behind it whirling clouds of smoke.	Пассажирский поезд весело бежал с юга на север, пересекая золотые хлебные поля и прекрасные дубовые рощи, с грохотом проносясь по железным мостам над светлыми речками, оставляя после себя крутящиеся клубы дыма.
In the Coupe of the second class, even with open windows, there was a fearful stuffiness, and it was hot.	В купе второго класса, даже при открытом окне, стояла страшная духота и было жарко.
The smell of sulphurous smoke irritated the throat.	Запах серного дыма першил в горле.

The rocking and the heat had completely tired out the passengers, save one, a merry, energetic, mobile Hebrew, splendidly dressed, accommodating, sociable and talkative.	Качка и жара совсем утомили пассажиров, кроме одного, веселого, энергичного, подвижного еврея, прекрасно одетого, услужливого, общительного и разговорчивого.
He was travelling with a young woman, and it was at once apparent, especially through her, that they were newly-weds; so often did her face flare up with an unexpected colour at every tenderness of her husband, even the least.	Он ехал с молодой женщиной, и сразу было видно, особенно по ней, что они молодожены: так часто ее лицо вспыхивало неожиданной краской при каждой, самой маленькой нежности мужа.
And when she raised her eyelashes to look upon him, her eyes would shine like stars, and grow humid.	А когда она подымала свои ресницы, чтобы взглянуть на него, то глаза ее сияли, как звезды, и становились влажными.
And her face was as beautiful as only the faces of young Hebrew maidens in love can be beautiful- all tenderly rosy, with rosy lips, rounded out in beautiful innocence, and with eyes so black that their pupils could not be distinguished from the irises.	И лицо ее было так прекрасно, как бывают только прекрасны лица у молодых влюбленных еврейских девушек, - все нежно-розовое, с розовыми губами, прелестно-невинно очерченными, и с глазами такими черными, что на них нельзя было различить зрачка от райка.
Unabashed by the presence of three strange people, he showered his caresses upon his companion every minute, and, it must be said, sufficiently coarse ones.	Не стесняясь присутствия трех посторонних людей, он поминутно расточал ласки, и, надо сказать, довольно грубые, своей спутнице.
With the unceremoniousness of an owner, with that especial egoism of one in love, who, it would seem, is saying to the whole universe:	С бесцеремонностью обладателя, с тем особенным эгоизмом влюбленного, который как будто бы говорит всему миру:
"See, how happy we are- this makes you happy also, isn't that so?"- he would now pass his hand over her leg, which resiliently and in relief stood out beneath her dress, now pinch her on the cheek, now tickle her neck with his stiff, black, turned-up moustache ... But, even though he did sparkle with delight, there was still something rapacious, wary, uneasy to be glimpsed in his frequently winking eyes, in the twitching of the upper lip, and in the harsh outline of his shaved, square chin, jutting out, with a scarcely noticeable dent in the middle.	"Посмотрите, как мы счастливы,-ведь это и вас делает счастливыми, не правда ли? "-он то гладил ее по ноге, которая упруго и рельефно выделялась под платьем, то щипал ее за щеку, то щекотал ей шею своими жесткими, черными, завитыми кверху усами... Но хотя он и сверкал от восторга, однако что-то хищное, опасливое, беспокойное мелькало в его часто моргавших глазах, в подергивании верхней губы и в жестком рисунке его бритого, выдвинувшегося вперед квадратного подбородка, с едва заметным угибом посредине.
Opposite this infatuated couple were placed three passengers- a retired general, a spare, neat little old man, with pomade on his hair, with curls combed forward to the temples; a stout land-owner, who had taken off his starched collar, but was still gasping from the heat and mopping his face every minute with a wet handkerchief; and a young infantry officer.	Против этой влюбленной парочки помещались трое пассажиров: отставной генерал, сухонький, опрятный старичок, нафиксатуаренный, с начесанными наперед височками; толстый помещик, снявший свой крахмальный воротник и все-таки задыхавшийся от жары и поминутно вытиравший мокрое лицо мокрым платком, и молодой пехотный офицер.
The endless talkativeness of Simon Yakovlevich (the young man had already managed to inform his neighbours that he was called Simon Yakovlevich Horizon) tired and irritated the passengers a trifle, just like the buzzing of a fly, that on a sultry summer day rhythmically beats against a window pane of a closed, stuffy room.	Бесконечная разговорчивость Семена Яковлевича (молодой человек уже успел уведомить соседей, что его зовут Семен Яковлевич Горизонт) немного утомляла и раздражала пассажиров, точно жужжание мухи, которая в знойный летний день ритмически бьется об оконное стекло закрытой душной комнаты.

But still, he knew how to raise their spirits: he showed tricks of magic; told Hebrew anecdotes, full of a fine humour of their own.	Но он все-таки умел подымать настроение: показывал фокусы, рассказывал еврейские анекдоты, полные тонкого, своеобразного юмора.
When his wife would go out on the platform to refresh herself, he would tell such things that the general would melt into a beatific smile, the land-owner would neigh, rocking his black-loam stomach, while the sub-lieutenant, a smooth-faced boy, only a year out of school, scarcely controlling his laughter and curiosity, would turn away to one side, that his neighbours might not see him turning red.	Когда его жена уходила на платформу освежиться, он рассказывал такие вещи, от которых генерал расплывался в блаженную улыбку, помещик ржал, колыхая черноземным животом, а подпоручик, только год выпущенный из училища, безусый мальчик, едва сдерживая смех и любопытство, отворачивался в сторону, чтобы соседи, не видели, что он краснеет.
His wife tended Horizon with a touching, na?ve attention; she wiped his face with a handkerchief, waved upon him with a fan, adjusted his cravat every minute.	Жена ухаживала за Горизонтом с трогательным, наивным вниманием: вытирала ему лицо платком, обмахивала его веером, поминутно поправляла ему галстук.
And his face at these times became laughably supercilious and stupidly self-conceited.	И лицо его в эти минуты становилось смешно-надменным и глупо-самодовольным.
"But allow me to ask," asked the spare little general, coughing politely, "allow me to ask, my dear sir, what occupation might you pursue?"	- А позвольте узнать, - спросил, вежливо покашливая, сухонький генерал. - Позвольте узнать, почтеннейший, чем вы изволите заниматься?
"Ah, my God!" with a charming frankness retorted Simon Yakovlevich. "Well, what can a poor Jew do in our time?	- Ах, боже мой! - с милой откровенностью возразил Семен Яковлевич. - Ну, чем может заниматься в наше время бедный еврей?
It's a bit of a travelling salesman and a commission broker by me.	Я себе немножко коммивояжер и комиссионер.
At the present time I'm far from business.	В настоящее время я далек от дела.
You- he! he! he! - understand yourselves, gentlemen.	Вы, хе! хе! хе! сами понимаете, господа.
A honeymoon- don't turn red, Sarochka- it don't repeat itself three times in a year.	Медовый месяц, - не красней, Сарочка, - это ведь не по три раза в год повторяется.
But afterwards I'll have to travel and work a great deal.	Но потом мне придется очень много ездить и работать.
Here we'll come with Sarochka to town, will pay the visits to her relatives, and then again on the road.	Вот мы приедем с Сарочкой в город, нанесем визиты ее родственникам, и потом опять в путь.
On my first trip I'm thinking of taking my wife.	На первый вояж я думаю взять с собой жену.
You know, sort of a wedding journey.	Знаете, вроде свадебного путешествия.
I'm a representative from Sidris and two English firms.	Я представитель Сидриса и двух английских фирм.
Wouldn't you like to have a look? Here are the samples with me... "	Не угодно ли поглядеть: вот со мной образчики...
He very rapidly took out of a small, elegant case of yellow leather a few long cardboard folding books, and with the dexterity of a tailor began to unfold them, holding one end, from which their folds fell downward with a light crackling.	Он очень быстро достал из маленького красивого, желтой кожи, чемодана несколько длинных картонных складных книжечек и с ловкостью портного стал разворачивать их, держа за один конец, отчего створки их быстро падали вниз с легким треском.

"Look, what splendid samples: they don't give in to foreign ones at all.	- Посмотрите, какие прекрасные образцы: совсем не уступают заграничным.
Please notice.	Обратите внимание.
Here, for instance, is Russian and here English tricot, or here, cangan and cheviot.	Вот, например, русское, а вот английское трико или вот кангар и шевиот.
Compare, feel it, and you'll be convinced that the Russian samples almost don't give in to the foreign.	Сравните, пощупайте, и вы убедитесь, что русские образцы почти не уступают заграничным.
Why, that speaks of progress, of the growth of culture.	А ведь это говорит о прогрессе, о росте культуры.
So it's absolutely for nothing that Europe counts us Russians such barbarians.	Так что совсем напрасно Европа считает нас, русских, такими варварами.
"And so we'll pay our family visits, will look at the fair, pay a visit to the chateau des fleurs, enjoy ourselves a little, stroll a bit, and then to the Volga down to Tzaritzin, to the Black Sea, and then again home to our native Odessa."	Итак, мы нанесем наши семейные визиты, посмотрим ярмарку, побываем себе немножко в Шато-де-Флер, погуляем, пофланируем, а потом на Волгу, вниз до Царицына, на Черное море, по всем курортам и опять к себе на родину, в Одессу.
"That's a fine journey," said the sub-lieutenant modestly.	- Прекрасное путешествие, - сказал скромно подпоручик.
"I should say it's fine," agreed Simon Yakovlevich; "but there are no roses without thorns.	- Что и говорить, прекрасное, - согласился Семен Яковлевич, - но нет розы без шипов.
The work of a travelling salesman is exceedingly difficult and requires many kinds of knowledge, and not so much the knowledge of business as the knowledge of- how shall I say it?- the knowledge of the human soul.	Дело коммивояжера чрезвычайно трудное и требует многих знаний, и не так знаний дела, как знаний, как бы это сказать... человеческой души.
Another man may not even want to give an order, but you must work like an elephant to convince him, and argue until he feels the clearness and justice of your words.	Другой человек и не хочет дать заказа, а ты его должен уговорить, как слона, и до тех пор уговариваешь, покамест он не почувствует ясности и справедливости твоих слов.
Because I take only absolutely clean lines exclusively, of which there can be no doubts.	Потоку что я берусь только исключительно за дела совершенно чистые, в которых нет никаких сомнений.
A fake or a bad line I will not take, although they should offer me millions for it.	Фальшивого или дурного дела я не возьму, хотя бы мне за это предлагали миллионы.
Ask wherever you like, in any store which deals in cloths or suspenders gloire- I'm also a representative from this firm- or buttons helios- you just ask who Simon Yakovlevich Horizon is, and everyone will answer you: 'Simon Yakovlevich is not a man, but gold; this is a disinterested man, as honest as a diamond.' "And Horizon was already unpacking long boxes with patented suspenders, and was showing the glistening leaves of cardboard, covered with regular rows of vari-coloured buttons.	Спросите где угодно, в любом магазине, который торгует сукнами или подтяжками Глуар, - я тоже представитель этой фирмы, - или пуговицами Гелиос, - вы спросите только, кто такой Семен Яковлевич Горизонт, - и вам каждый ответит: "Семен Яковлевич, - это не человек, а золото, это человек бескорыстный, человек брильянтовой честности". - И Горизонт уже разворачивал длинные коробки с патентованными подтяжками и показывал блестящие картонные листики, усеянные правильными рядами разноцветных пуговиц.

"There happen great unpleasantnesses, when the place has been worked out, when a lot of travelling salesmen have appeared before you.	- Бывают большие неприятности, когда место избито, когда до тебя являлось много вояжеров.
Here you can't do anything; they absolutely won't listen to you, only wave their arms.	Тут ничего не сделаешь: даже тебя совсем не слушают, только махают себе руками.
But that's only for others.	Но это только для других.
I am Horizon!	Я - Горизонт!
I can talk him over, the same like a camel from a menagerie.	Я сумею его уговорить, как верблюда от господина Фальцфейна из Новой Аскании.
But it happens still more unpleasant, when two competitors in one and the same line come together in the same town.	Но еще неприятнее бывает, когда сойдутся в одном городе два конкурента по одному и тому же делу.
And it happens even worse when it's some chimney sweep and can't do business himself and spoils business for you too.	Да и еще хуже бывает, когда какой-нибудь шмаровоз и сам не сможет ничего и тебе же дело портит.
Here you go to all sorts of tricks: let him drink till he's drunk or let him go off somewhere on a false track.	Тут на всякие хитрости пускаешься: напоишь его пьяным или пустишь куда-нибудь по ложному следу.
Not an easy trade!	Нелегкое ремесло!
Besides that, I have one more line- that's false eyes and teeth.	Кроме того, у меня еще есть одно представительство - это вставные глаза и зубы.
But it ain't a profitable line.	Но дело невыгодное.
I want to drop it.	Я хочу его бросить.
And besides I'm thinking of leaving all this business.	Да и всю эту работу подумываю оставить.
I understand, it's all right for a young man, in the bloom of his powers, to flutter around like a moth, but once you have a wife, and may be a whole family even ... " he playfully patted the woman on the knee, from which she became scarlet and looked uncommonly better. "For the Lord has blessed us Jews with fecundity for all our misfortunes ... Then you want to have some business of your own, you want, you understand, to become settled in one place, so's there should be a shack of your own, and your own furniture, and your own bedroom, and kitchen ... Isn't that so, your excellency?"	Я понимаю, хорошо порхать, как мотылек, человеку молодому, в цвете сил, но раз имеешь жену, а может быть и целую семью... - Он игриво похлопал по ноге женщину, отчего та сделалась пунцовой и необыкновенно похорошела. - Ведь нас, евреев, господь одарил за все наши несчастья плодородием... то хочется иметь какое-нибудь собственное дело, хочется, понимаете, усесться на месте, чтобы была и своя хата, и своя мебель, и своя спальня, и кухня. Не так ли, ваше превосходительство?
"Yes... Yes... eh- eh... Yes, of course, of course," condescendingly responded the general.	-Да... да... э-э... Да, конечно, конечно,-снисходительно отозвался генерал.
"And so I took with Sarochka a little dowry.	- И вот я взял себе за Сарочкой небольшое приданое.
What do I mean, a little dowry?	Что значит небольшое приданое?!
Such money that Rothschild would not even want to look at it are in my hands a whole capital already.	Такие деньги, на которые Ротшильд и поглядеть не захочет, в моих руках уже целый капитал.
But it must be said that there are some savings by me, too.	Но надо сказать, что и у меня есть кое-какие сбережения.

The firms I know will give me credit.	Знакомые фирмы дадут мне кредит.
If God grant it, we shall still eat a piece of bread and a little butter- and on the Sabbaths the tasty GEFILTEHFisch."	Если господь даст, мы таки себе будем кушать кусок хлеба с маслицем и по субботам вкусную рыбу-фиш.
"That's fine fish: pike the way the sheenies make it!" said the gasping land-owner.	- Прекрасная рыба: щука по-жидовски! - сказал задыхающийся помещик.
"We shall open up for ourselves the firm of	- Мы откроем себе фирму
'Horizon and Son.'	"Горизонт и сын".
Isn't that true, Sarochka- 'and Son?'	Не правда ли, Сарочка, "и сын"?
And you, I hope, will honour me with your esteemed orders?	И вы, надеюсь, господа, удостоите меня своими почтенными заказами?
When you see the sign, 'Horizon and Son,' then straight off recollect that you once rode in a car together with a young man, who had grown as foolish as hell from love and from happiness."	Как увидите вывеску "Горизонт и сын", то прямо и вспомните, что вы однажды ехали в вагоне вместе с молодым человеком, который адски оглупел от любви и от счастья.
"Ab-solutely!" said the land-owner.	- Об-бязательно! - сказал помещик.
And Simon Yakovlevich at once turned to him:	И Семен Яковлевич сейчас же обратился к нему:
"But I also work by commission broking.	- Но я тоже занимаюсь и комиссионерством.
To sell an estate, to buy an estate, to arrange a second mortgage- you won't find a better specialist than me, and such a cheap one at that.	Продать имение, купить имение, устроить вторую закладную - вы не найдете лучшего специалиста, чем я, и притом самого дешевого.
I can be of service to you, should the need arise," and he extended his visiting card to the land-owner with a bow, and, by the way, handed a card each to his two neighbours as well.	Могу вам служить, если понадобится, - и он протянул с поклоном помещику свою визитную карточку, а кстати уже вручил по карточке и двум его соседям.
The land-owner dived into a side pocket and also dragged out a card.	Помещик полез в боковой карман и тоже вытащил карточку.
"Joseph Ivanovich Vengjenovski," Simon Yakovlevich read out loud. "Very, very pleased!	- "Иосиф Иванович Венгженовский", - прочитал вслух Семен Яковлевич. - Очень, очень приятно!
And so, should you need me... "	Так вот, если я вам понадоблюсь...
"Why not?	- Отчего же?
It's possible ... " said the land-owner meditatively. "Why, yes: perhaps, indeed, a favourable chance has brought us together!	Может быть... - сказал раздумчиво помещик. - Да что: может быть, в самом деле, нас свел благоприятный случай!
Why, I'm just journeying to K-- about the sale of a certain forest country house.	Я ведь как раз еду в К. насчет продажи одной лесной дачи.
Suppose you do that, then,- drop in to see me.	Так, пожалуй, вы того, наведайтесь ко мне.
I always stop at the Grand Hotel.	Я всегда останавливаюсь в Гранд-отеле.
Perhaps we may be able to strike up a deal."	Может быть, и сладим что-нибудь.

"Oh, I'm already almost sure, my dearest Joseph Ivanovich!" exclaimed the rejoicing Horizon, and slightly, with the very tips of his fingers, patted Vengjenovski's kneecap carefully. "You just rest assured; if Horizon has undertaken anything, then you'll be thanking him like your own father, no more, no less."	- О! Я уже почти уверен, дражайший Иосиф Иванович, - воскликнул радостный Горизонт и слегка кончиками пальцев потрепал осторожно по коленке Венгженовского.Уж будьте покойны: если Г оризонт за что-нибудь взялся, то вы будете благодарить, как родного отца, ни более ни менее!
Half an hour later Simon Yakovlevich and the smooth-faced sub-lieutenant were standing on the platform of the car and smoking.	Через полчаса Семен Яковлевич и безусый подпоручик стояли на площадке вагона и курили.
"Do you often visit K-- , mister sub-lieutenant?" asked Horizon.	- Вы часто, господин поручик, бываете в К.? -спросил Горизонт.
"Only for the first time- just imagine!	- Представьте себе, только в первый раз.
Our regiment is stationed at Chernobob.	Наш полк стоит в Чернобобе.
I was born in Moscow, myself."	Сам я родом из Москвы.
"Ai, ai, ai!	- Да, ай, ай!
How'd you come to get into such a faraway place?"	Как это вы так далеко забрались?.
"Well, it just fell out so.	- Да так уж пришлось.
There was no other vacancy when I was let out."	Не было другой вакансии при выпуске.
"But then- Chernobob is a hole!	- Да ведь Чернобоб же - это дыра!
The worst little town in all Podolia."	Самый паскудный городишко во всей Подолии.
"That's true, but it just fell out so."	- Правда, но уж так пришлось.
"That means, then, that the young officer gent is going to K— to divert himself a little?"	- Значит, теперь молодой господин офицер едет в К., чтобы немножко себе развлечься?
"Yes.	-Да.
I'm thinking of stopping there for two or three days.	Я думаю там остановиться денька на два, на три.
I'm travelling to Moscow, really.	Еду я, собственно, в Москву.
I have received a two months' leave, but it would be interesting to look over the city on the way.	Получил двухмесячный отпуск, но интересно было бы по дороге поглядеть город.
It's very beautiful, they say."	Говорят, очень красивый;.
"Oh, what are you trying to tell me?	- Ох! Ч!то вы мне будете говорить?
A remarkable city!	Замечательный город!
Well, absolutely a European city.	Ну, совсем европейский город.
If you only knew, what streets, electricity, trolleys, theatres!	Если бы вы знали, какие улицы,, электричество, трамваи, театры!
And if you only knew what cabarets!	А если бы вы знали, какие кафешантаны!
You'll lick your own fingers.	Вы сами себе пальчики оближете.
Positively, positively, I advise you, young man, to pay a visit to the chateau des fleurs, to the Tivoli, and also to ride out to the island.	Непременно, непременно советую вам, молодой человек, сходите в Шато-де-Флер, в Тиволи, а также проезжайте на остров.

That's something special.	Это что-нибудь особенное.
What women, wha-a-at women!"	Какие женщины, ка-ак-кие женщины!
The lieutenant turned red, took his eyes away, and asked in a voice that quavered:	Поручик покраснел, отвел глаза и спросил дрогнувшим голосом:
"Yes, I've happened to hear that.	- Да, мне приходилось слышать.
Is it possible that they're really so handsome?"	Неужели так красивы?
"Oi!	-Ой!
Strike me God!	Накажи меня бог!
Believe me, there are no handsome women there at all."	Поверьте мне, там вовсе нет красивых женщин.
"But- how's that?"	-То есть как это?
"Why, this way: there are only raving beauties there.	- А так: там только одни красавицы.
You understand- what a happy blending of bloods! Polish, Little Russian, and Hebrew.	Вы понимаете, какое счастливое сочетание кровей: польская, малорусская и еврейская.
How I envy you, young man, that you're free and alone.	Как я вам завидую, молодой человек, что вы свободный и одинокий.
In my time I sure would have shown myself!	В свое время я таки показал бы там себя!
And what's most remarkable of all, they're unusually passionate women!	И замечательнее всего, что необыкновенно страстные женщины.
Well, just like fire!	Ну прямо как огонь!
And do you know something else?" he asked in a whisper of great significance.	И знаете, что еще? - спросил он вдруг многозначительным шепотом.
"What?" asked the sub-lieutenant in a fright.	- Что?! - испуганно спросил подпоручик.
"It's remarkable, that nowheres, neither in Paris, nor in London- believe me, this was told me by people who had seen the whole wide world- never, nowhere, will you meet with such exquisite ways of making love as in this town.	- Замечательно то, что нигде - ни в Париже, ни в Лондоне, - поверьте, это мне рассказывали люди, которые видели весь белый свет, - никогда нигде таких утонченных способов любви, как в этом городе, вы не встретите.
That's something especial, as us little Jews say.	Это что-нибудь особенное, как говорят наши еврейчики.
They think up such things that no imagination can picture to itself.	Такие выдумывают штуки, которые никакое воображение не может себе представить.
It's enough to drive you crazy!"	С ума можно сойти!
"But is that possible?" quietly spoke the sub-lieutenant, whose breath had been cut off.	- Да неужели? - тихо проговорил подпоручик, у которого захлестнуло дыхание.
"Well, strike me God!	- Да накажи меня бог!
But permit me, young man, by the way!	А впрочем, позвольте, молодой человек!
You understand yourself.	Вы сами понимаете.
I was single, and of course, every man is liable to sin... It's different now, of course.	Я был холостой, и, конечно, понимаете, всякий человек грешен... Теперь уж, конечно, не то.

I've had myself written in with the invalids.	Записался в инвалиды.
But from the former days a remarkable collection has remained to me.	Но от прежних дней у меня осталась замечательная коллекция.
Just wait, I'll show it to you right away.	Подождите, я вам сейчас покажу ее.
Only, please, be as careful as possible in looking at it."	Только, пожалуйста, смотрите осторожнее.
Horizon with trepidation looked around to the right and left and extracted from his pocket a long, narrow little box of morocco, in the style of those in which playing cards are usually kept, and extended it to the sub-lieutenant.	Горизонт боязливо оглянулся налево и направо и извлек из кармана узенькую длинную сафьяновую коробочку, вроде тех, в которых обыкновенно хранятся игральные карты, и протянул ее подпоручику.
"Here you are, have a look.	- Вот, поглядите.
Only, I beg of you, be very careful."	Только прошу осторожнее.
The sub-lieutenant applied himself to picking out, one after the other, the cards of plain and coloured photography, in which in all possible aspects was depicted in the most beastly ways, in the most impossible positions, the external side of love which at times makes man immeasurably lower and viler than a baboon.	Подпоручик принялся перебирать одну за другой карточки простой фотографии и цветной, на которых во всевозможных видах изображалась в самых скотских образах, в самых неправдоподобных положениях та внешняя сторона любви, которая иногда делает человека неизмеримо ниже и подлее павиана.
Horizon would look over his shoulder, nudge him with his elbow, and whisper:	Г оризонт заглядывал ему через плечо, подталкивал локтем и шептал:
"Tell me, ain't that swell, now?	- Скажите, разве это не шик?
Why, this is genuine Parisian and Viennese chic!"	Это же настоящий парижский и венский шик!
The sub-lieutenant looked through the whole collection from the beginning to the end.	Подпоручик пересмотрел всю коллекцию от начала до конца.
When he was giving back the little box, his hand was shaking, his temples and forehead were moist, his eyes had dimmed, and over his cheeks had mantled a blush, mottled like marble.	Когда он возвращал ящичек обратно, то рука у него дрожала, виски и лоб были влажны, глаза помутнели и по щекам разлился мраморно-пестрый румянец.
"But do you know what?" Horizon exclaimed gaily, all of a sudden. "It's all the same to me- the Indian sign has been put upon me.	- А знаете что?- вдруг воскликнул весело Горизонт. - Мне все равно: я человек закабаленный.
I, as they used to say in the olden times, have burned my ships ... I have burned all that I used to adore before.	Я, как говорили в старину, сжег свои корабли... сжег все, чему поклонялся.
For a long time already I've been looking for an opportunity to pass these cards on to some one.	Я уже давно искал случая, чтобы сбыть кому-нибудь эти карточки.
I ain't especially chasing after a price.	За ценой я не особенно гонюсь. Я возьму только половину того, что они мне самому стоили.
You wish to acquire them, mister officer?"	Не желаете ли приобрести, господин офицер?
"Well, now ... I,- that is... Why not? ... Let's ... "	-Что же... Я то есть... Почему же?.. Пожалуй...
"That's fine!	- И прекрасно!

On account of such a pleasant acquaintanceship, I'll take fifty kopecks apiece.	По случаю такого приятного знакомства я возьму по пятьдесят копеек за штуку.
What, is that expensive?	Что, дорого?
Well, what's the difference, God be with you!	Ну, нехай, бог с вами!
I see you're a travelling man, I don't want to rob you; let it go at thirty, then.	Вижу, вы человек дорожный, не хочу вас грабить: так и быть по тридцать.
What?	Что?
That ain't cheap either?	Тоже не дешево?!
Well, shake hands on it!	Ну, по рукам.
Twenty-five kopecks apiece.Oi!	Двадцать пять копеек штука! Ой!
What an intractable fellow you are!	Какой вы несговорчивый!
At twenty!	По двадцать!
You'll thank me yourself later!	Потом сами меня будете благодарить!
And then, do you know what else?	И потом знаете что?
When I come to K - , I always stop at the Hotel Hermitage.	Я когда приезжаю в К., то всегда останавливаюсь в гостинице "Эрмитаж".
You can very easily find me there either very early in the morning, or about eight o'clock in the evening.	Вы меня там очень просто можете застать или рано утречком, или часов около восьми вечера.
I know an awful lot of the finest little ladies.	У меня есть масса знакомых прехорошеньких дамочек.
So I'll introduce you.	Так я вас познакомлю.
And, you understand, not for money.	И понимаете, не за деньги.
Oh, no.	О нет.
It's just simply nice and gay for them to pass the time with a young, healthy, handsome man of your sort.	Просто им приятно и весело провести время с молодым, здоровым, красивым мужчиной, вроде вас.
There's absolutely no money of any kind necessary.	Денег не надо никаких абсолютно.
And for that matter- they themselves will willingly pay for wine, for a bottle of champagne!	Да что там! Они сами охотно заплатят за вино, за бутылку шампанского.
So remember then; The Hermitage, Horizon.	Так помните же; "Эрмитаж", Горизонт.
And if it isn't that, remember it anyway!	А если не это, то все равно помните!..
Maybe I can be of use to you.	Может быть, я вам буду полезен.
And the cards are such a thing, such a thing, that it will never lay on the shelf by you.	А карточки - это такой товар, такой товар, что он никогда у вас не залежится.
Those who like that sort of thing give three roubles for each specimen.	Любители дают по три рубля за экземпляр.
But these, of course, are rich people, little old men.	Ну, это, конечно, люди богатые, старички.

And then, you know"- Horizon bent over to the officer's very ear, winked one eye, and pronounced in a sly whisper- "you know, many ladies adore these cards.	И потом, вы знаете, - Горизонт нагнулся к самому уху офицера, прищурил один глаз и произнес лукавым шепотом, - знаете, многие дамы обожают эти карточки.
Why, you're a young man, and handsome; how many romances you will have yet!"	Ведь вы человек молодой, красивый: сколько у вас еще будет романов!
Having received the money and counted it over painstakingly, Horizon had the brazenness to extend his hand in addition, and to shake the hand of the sub-lieutenant, who did not dare to lift up his eyes to him; and, having left him on the platform, went back into the passageway of the car, as though nothing had happened.	Получив деньги и тщательно пересчитав их, Г оризонт еще имел нахальство протянуть и пожать руку подпоручику, который не смел на него поднять глаз, и, оставив его на площадке, как ни в чем не бывало, вернулся в коридор вагона.
This was an unusually communicative man.	Это был необыкновенно общительный человек.
On the way to his Coupe he came to a stop before a beautiful little girl of three years, with whom he had for some time been flirting at a distance and making all sorts of funny grimaces at.	По дороге к своему купе он остановился около маленькой прелестной трехлетней девочки, с которой давно уже издали заигрывал и строил ей всевозможные смешные гримасы.
He squatted down on his heels before her, began to imitate a nanny goat for her, and questioned her in a lisping voice:	Он опустился перед ней на корточки, стал ей делать козу и сюсюкающим голосом расспрашивал:
"May I athk where the young lady ith going?	- А сто, куда зе балисня едет?
Oi, oi, oi!	Ой, ой, ой!
Thuch a big girl!	Такая больсая!
Travelling alone, without mamma?	Едет одна, без мамы?
Bought a ticket all by herthelf and travelth alone!	Сама себе купила билет и еде! одна?
Ai!	Ай!
What a howwid girl!	Какая нехолосая девочка.
And where ith the girl'th mamma?"	А где же у девочки мама?
At this moment a tall, handsome, self-assured woman appeared from the Coupe and said calmly:	В это время из купе показалась высокая, красивая, самоуверенная женщина и сказала спокойно:
"Get away from the child.	- Отстаньте от ребенка.
What a despicable thing to annoy strange children!"	Что за гадость привязываться к чужим детям!
Horizon jumped up on his feet and began to bustle:	Горизонт вскочил на ноги и засуетился:
"Madam!	- Мадам!
I could not restrain myself... Such a wonderful, such a magnificent and swell child!	Я не мог удержаться... Такой чудный, такой роскошный и шикарный ребенок!
A regular cupid!	Настоящий купидон!
You must understand, madam, I am a father myself- I have children of my own ... I could not restrain myself from delight! ... "	Поймите, мадам, я сам отец, у меня у самого дети... Я не мог удержаться от восторга!..

But the lady turned her back upon him, took the girl by the hand and went with her into the Coupe, leaving Horizon shuffling his feet and muttering his compliments and apologies.	Но дама повернулась к нему спиной, взяла девочку за руку и пошла с ней в купе, оставив Г оризонта расшаркиваться и бормотать комплименты и извинения.
Several times during the twenty-four hours Horizon would go into the third class, of two cars, separated from each other by almost the entire train.	Несколько раз в продолжение суток Г оризонт заходил в третий класс, в два вагона, разделенные друг от друга чуть ли не целым поездом.
In one care were sitting three handsome women, in the society of a black-bearded, taciturn, morose man.	В одном вагоне сидели три красивые женщины в обществе чернобородого, молчаливого сумрачного мужчины.
Horizon and he would exchange strange phrases in some special jargon.	С ним Г оризонт перекидывался странными фразами на каком-то специальном жаргоне.
The women looked at him uneasily, as though wishing, yet not daring, to ask him about something.	Женщины глядели на него тревожно, точно желая и не решаясь о чем-то спросить.
Only once, toward noon, did one of them allow herself to utter:	Раз только, около полудня, одна из них позволила себе робко произнести:
"Then that's the truth?	-Так это правда?
That which you said about the place? ... You understand- I'm somewhat uneasy at heart!"	То, что вы говорили о месте?.. Вы понимаете, у меня как-то сердце тревожится!
"Ah, what do you mean, Margarita Ivanovna?	- Ах! Что вы, Маргарита Ивановна!
If I said it, then it's right, just like by the National Bank.	Уж раз я сказал, то это верно, как в государственном банке.
Listen, Lazer," he turned to him of the beard. "There will be a station right away.	Послушайте, Лазер, - обратился он к бородатому, - сейчас будет станция.
Buy the girls all sorts of sandwiches, whichever they may desire.	Купите барышням разных бутербродов, каких они пожелают.
The train stops here for twenty-five minutes."	Поезд стоит двадцать пять минут
"I'd like to have bouillon," hesitatingly uttered a little blonde, with hair like ripened rye, and with eyes like corn-flowers.	- Я бы хотела бульону, - несмело произнесла маленькая блондинка, с волосами, как спелая рожь, и с глазами как васильки.
"My dear Bella, anything you please!	- Милая Бэла, все, что вам угодно!
At the station I'll go and see that they bring you bouillon with meat and even stuffed dumplings.	На станции я пойду и распоряжусь, чтобы вам принесли бульону с мясом и даже с пирожками.
Don't you trouble yourself, Lazer, I'll do all that myself."	Вы не беспокойтесь. Лазер, я все это сам еде лаю.
In another car he had a whole nursery garden of women, twelve or fifteen people, under the leadership of an old, stout woman, with enormous, awesome, black eyebrows.	В другом вагоне у него был целый рассадник женщин, человек двенадцать или пятнадцать, под предводительством старой толстой женщины с огромными, устрашающими, черными бровями.
She spoke in a bass, while her fat chins, breasts, and stomachs swayed under a broad morning dress in time to the shaking of the car, just like apple jelly.	Она говорила басом, а ее жирные подбородки, груди и животы колыхались под широким капотом в такт тряске вагона, точно яблочное желе.

Neither the old woman nor the young women left the least doubts as to their profession.	Ни старуха, ни молодые женщины не оставляли ни малейшего сомнения относительно своей профессии.
The women were lolling on the benches, smoking, playing cards- at "sixty-six,"- drinking beer.	Женщины валялись на скамейках, курили, играли в кар ты, в шестьдесят шесть, пили пиво.
Frequently the male public of the car provoked them, and they swore back in unceremonious language, in hoarse voices.	Часто их задирала мужская публика вагона, и они отругивались бесцеремонным языком, сиповатыми голосами.
The young people treated them with wine and cigarettes.	Молодежь угощала их папиросами и вином.
Horizon was here altogether unrecognizable; he was majestically negligent and condescendingly jocose.	Горизонт был здесь совсем неузнаваем: он был величественно-небрежен и свысока-шутлив.
On the other hand, cringing ingratiation sounded in every word addressed to him by his female clients.	Зато в каждом слове, с которым к нему обращались его клиентки, слышалось подобострастное заискивание.
But he, having looked over all of them- this strange mixture of Roumanians, Jewesses, Poles and Russians- and having assured himself that all was in order, gave orders about the sandwiches and majestically withdrew.	Он же, осмотрев их всех - эту странную смесь румынок, евреек, полек и русских - и удостоверясь, что все в порядке, распоряжался насчет бутербродов и величественно удалялся.
At these moments he very much resembled a drover, who is transporting by railroad cattle for slaughter, and at a station drops in to look it over and to feed it.	В эти минуты он очень был похож на гуртовщика, который везет убойный скот по железной дороге и на станции заходит поглядеть на него и задать корму.
After that he would return to his Coupe and again begin to toy with his wife, and Hebrew anecdotes just poured from his mouth.	После этого он возвращался в свое купе а опять начинал миндальничать с женой, и еврейские анекдоты, точно горох, сыпались из его рта.
At the long stops he would go out to the buffet only to see about his lady clients.	При больших остановках он выходил в буфет для того только, чтобы распорядиться о своих клиентках.
But he himself said to his neighbours:	Сам же он говорил соседям:
"You know, it's all the same to me if it's TREIF or kosher.	- Вы знаете, мне все равно, что трефное, что кошерное.
I don't recognize any difference.	Я не признаю никакой разницы.
But what can I do with my stomach!	Но что я могу поделать с моим желудком!
The devil knows what stuff they'll feed you sometimes at these stations.	На этих станциях черт знает какой гадостью иногда накормят.
You'll pay some three or four roubles, and then you'll spend a hundred roubles on the doctors curing yourself.	Заплатишь каких-нибудь три-четыре рубля, а потом на докторов пролечишь сто рублей.
But maybe you, now, Sarochka"- he would turn to his wife- "maybe you'll get off at the station to eat something?	Вот, может быть, ты, Сарочка, - обращался он к жене, - может быть, сойдешь на станцию скушать что-нибудь?
Or shall I send it up to you here?"	Или я тебе пришлю сюда?

Sarochka, happy over his attention, would turn red, beam upon him with grateful eyes, and refuse.	Сарочка, счастливая его вниманием, краснела, сияла ему благодарными глазами и отказывалась.
"You're very kind, Senya, only I don't want to.	- Ты очень добрый, Сеня, но только мне не хочется.
I'm full."	Я сыта.
Then Horizon would reach out of a travelling hamper a chicken, boiled meat, cucumbers, and a bottle of Palestine wine; have a snack, without hurrying, with appetite; regale his wife, who ate very genteelly, sticking out the little fingers of her magnificent white hands; then painstakingly wrap up the remnants in paper and, without hurrying, lay them away accurately in the hamper.	Тогда Горизонт доставал из дорожной корзинки курицу, вареное мясо, огурцы и бутылку палестинского вина, не торопясь, с аппетитом закусывал, угощал жену, которая ела очень жеманно, оттопырив мизинчики своих прекрасных белых рук, затем тщательно заворачивал остатки в бумагу и не торопясь аккуратно укладывал их в корзинку.
In the distance, far ahead of the locomotive, the cupolas and belfries were already beginning to sparkle with fires of gold.	Вдали, далеко впереди паровоза, уже начали поблескивать золотыми огнями купола колоколен.
Through the Coupe passed the conductor and made some imperceptible sign to Horizon.	Мимо купе прошел кондуктор и сделал Г оризонту какой-то неуловимый знак.
He immediately followed the conductor out to the platform.	Тот сейчас же вышел вслед за кондуктором на площадку.
"The inspector will pass through right away," said the conductor, "so you'll please be so kind as to stand for a while here on the platform of the third class with your spouse."	- Сейчас контроль пройдет, - сказал кондуктор, -так уж вы будьте любезны постоять здесь с супругой на площадке третьего класса.
"Nu, Nu, Nu!" concurred Horizon.	- Ну, ну, ну! - согласился Горизонт.
"And the money as agreed, if you please."	- А теперь пожалуйте денежки, по уговору.
"How much is coming to you, then?"	- Сколько же тебе?
"Well, just as we agreed; half the extra charge, two roubles eighty kopecks."	- Да как уговорились: половину приплаты, два рубля восемьдесят копеек.
"What?" Horizon suddenly boiled over. "Two roubles eighty kopecks?	- Что?! - вскипел вдруг Г оризонт. - Два рубля восемьдесят копеек?!
You think you got it a crazy one in me, what?	Что я сумасшедший тебе дался?
Here's a rouble for you and thank God for that!"	На тебе рубль, и то благодари бога!
"Pardon me, sir.	- Простите, господин!
This is even absurd- didn't you and I agree?"	Это даже совсем несообразно: ведь уговаривались мы с вами?
"Agree, agree! ... Here's a half more, and not a thing besides.	-Уговаривались, уговаривались!.. На тебе еще полтинник и больше никаких.
What impudence!	Что это за нахальство!
I'll tell the inspector yet that you carry people without tickets.	А я еще заявлю контролеру, что безбилетных возишь.
Don't you think it, brother- you ain't found one of that sort here!"	Ты, брат, не думай! Не на такого напал!

The conductor's eyes suddenly widened, became blood-shot.	Глаза у кондуктора вдруг расширились, налились кровью.
"O-oh!	-У!
You sheeny!" he began to roar. "I ought to take a skunk like you and under the train with you!"	Жидова! - зарычал он. - Взять бы тебя, подлеца, да под поезд!
But Horizon at once flew at him like a cock.	Но Горизонт тотчас же петухом налетел на него:
"What?	-Что?!
Under the train?	Под поезд?!
But do you know what's done for words like that?	А ты знаешь, что за такие слова бывает?!
A threat by action!	Угроза действием!
Here, I'll go right away and will yell 'help!' and will turn the signal handle," and he seized the door-knob with such an air of resolution that the conductor just made a gesture of despair with his hand and spat.	Вот я сейчас пойду и крикну "караул!" и поверну сигнальную ручку, - и он с таким решительным видом схватился за рукоятку двери, что кондуктор только махнул рукой и плюнул.
"May you choke with my money, you mangy sheeny!"	- Подавись ты моими деньгами, жид пархатый!
Horizon called his wife out of the Coupe:	Горизонт вызвал из купе свою жену:
"Sarochka!	- Сарочка!
Let's go out on the platform for a look; one can see better there.	Пойдем посмотрим на платформу: там виднее.
Well, it's so beautiful- just like on a picture!"	Ну, так красиво, - просто, как на картине!
Sarah obediently went after him, holding up with an unskilled hand the new dress, in all probability put on for the first time, bending out and as though afraid of touching the door or the wall.	Сара покорно пошла за ним, поддерживая неловкой рукой новое, должно быть, впервые надетое платье, изгибаясь и точно боясь прикоснуться к двери или к стене.
In the distance, in the rosy gala haze of the evening glow, shone the golden cupolas and crosses.	Вдали, в розовом праздничном тумане вечерней зари, сияли золотые купола и кресты.
High up on the hill the white, graceful churches seemed to float in this flowery, magic mirage.	Высоко на горе белые стройные церкви, казалось, плавали в этом цветистом волшебном мареве.
Curly woods and coppices had run down from above and had pushed on over the very ravine.	Курчавые леса и кустарники сбежали сверху и надвинулись над самым оврагом.
And the sheer, white precipice which bathed its foot in the blue river, was all furrowed over with occasional young woods, just like green little veins and warts.	А отвесный белый обрыв, купавший свое подножье в синей реке, весь, точно зелеными жилками и бородавками, был изборожден случайными порослями.
Beautiful as in a fairy tale, the ancient town appeared as though it were itself coming to meet the train.	Сказочно прекрасный древний город точно сам шел навстречу поезду.
When the train stopped, Horizon ordered three porters to carry the things into the first class, and told his wife to follow him.	Когда поезд остановился. Горизонт приказал носильщикам отнести вещи в первый класс и велел жене идти за ним следом.
But he himself lingered at the exit in order to let through both his parties.	А сам задержался в выходных дверях, чтобы пропустить обе свои партии.

To the old woman looking after the dozen women he threw briefly in passing:	Старухе, наблюдавшей за дюжиной женщин, он коротко бросил на ходу:
"So remember, madam Berman!	-Так помните, мадам Берман!
Hotel America, Ivanukovskaya, twenty-two!"	Гостиница "Америка", Иванюковская, двадцать два!
While to the black-bearded man he said:	А чернобородому мужчине он сказал:
"Don't forget, Lazer, to feed the girls at dinner and to bring them somewhere to a movie show.	- Не забудьте, Лазер, накормить девушек обедом и сведите их куда-нибудь в кинематограф.
About eleven o'clock at night wait for me.	Часов в одиннадцать вечера ждите меня.
I'll come for a talk.	Я приеду поговорить.
But if some one will be calling for me extra, then you know my address- The Hermitage.	А если кто-нибудь будет вызывать меня экстренно, то вы знаете мой адрес: "Эрмитаж".
Ring me up.	Позвоните.
But if I'm not there for some reason, then run into Reiman's cafe, or opposite, into the Hebrew dining room.	Если же там меня почему-нибудь не будет, то забегите в кафе к Рейману или напротив, в еврейскую столовую.
I'll be eating GEFILTEH Fisch there.	Я там буду кушать рыбу-фиш.
Well, a lucky journey!"	Ну, счастливого пути!
Chapter 3	III
All the stories of Horizon about his commercial travelling were simply brazen and glib lying.	Все рассказы Горизонта о его коммивояжерстве были просто наглым и бойким лганьем.
All the samples of drapers' goods, suspenders gloire and buttons helios, the artificial teeth and insertible eyes, served only as a shield, screening his real activity- to wit, the traffic in the body of woman.	Все эти образчики портновских материалов, подтяжки Глуар и пуговицы Гелиос, искусственные зубы и вставные глаза служили только щитом, прикрывавшим его настоящую деятельность, а именно торговлю женским телом.
True, at one time, some ten years ago, he had travelled over Russia as the representative for the dubious wines of some unknown firm; and this activity had imparted to his tongue that free-and-easy unconstraint for which, in general, travelling salesmen are distinguished.	Правда, когда-то лет десять тому назад, он разъезжал по России представителем сомнительных вин от какой-то неизвестной фирмы, и эта деятельность сообщила его языку ту развязную непринужденность, которой вообще отличаются коммивояжеры.
This former activity had, as well, brought him up against his real profession.	Эта же прежняя деятельность натолкнула его на настоящую профессию.
In some way, while going to Rostov-on-the-Don, he had contrived to make a very young sempstress fall in love with him.	Как-то, едучи в Ростов-на-Дону, он сумел влюбить в себя молоденькую швейку.
This girl had not as yet succeeded in getting on the official lists of the police, but upon love and her body she looked without any lofty prejudices.	Эта девушка еще не успела попасть в официальные списки полиции, но на любовь и на свое тело глядела без всяких возвышенных предрассудков.
Horizon, at that time altogether a green youth, amorous and light-minded, dragged the sempstress after him on his wanderings, full of adventures and unexpected things.	Горизонт, тогда еще совсем зеленый юноша, влюбчивый и легкомысленный, потащил швейку за собою в свои скитания, полные приключений и неожиданностей.

After half a year she palled upon him dreadfully.	Спустя полгода она страшно надоела ему.
She, just like a heavy burden, like a millstone, hung around the neck of this man of energy, motion and aggressiveness.	Она, точно тяжелая обуза, точно мельничный жернов, повисла на шее у этого человека энергии, движения и натиска.
In addition to that, there were the eternal scenes of jealousy, mistrust, the constant control and tears ... the inevitable consequences of long living together ... Then he began little by little to beat his mate.	К тому же вечные сцены ревности, недоверие, постоянный контроль и слезы... неизбежные последствия долговременной совместной жизни... Тогда он стал исподволь поколачивать свою подругу.
At the first time she was amazed, but from the second time quieted down, became tractable.	В первый раз она изумилась, а со второго раза притихла, стала покорной.
It is known, that "women of love" never know a mean in love relations.	Известно, что "женщины любви" никогда не знают середины в любовных отношениях.
They are either hysterical liars, deceivers, dissemblers, with a coolly-perverted mind and a sinuous dark soul; or else unboundedly self-denying, blindly devoted, foolish, na?ve animals, who know no bounds either in concessions or loss of self-esteem.	Они или истеричные лгуньи, обманщицы, притворщицы, с холодно-развращенным умом и извилистой темной душой, или же безгранично самоотверженные, слепо преданные, глупые, наивные животные, которые не знают меры ни в уступках, ни в потере личного достоинства.
The sempstress belonged to the second category, and Horizon was soon successful, without great effort, in persuading her to go out on the street to traffic in herself.	Швейка принадлежала ко второй категории, и скоро Г оризонту удалось без большого труда, убедить ее выходить на улицу торговать собой.
And from that very evening, when his mistress submitted to him and brought home the first five roubles earned, Horizon experienced an unbounded loathing toward her.	И с того же вечера, когда любовница подчинилась ему и принесла домой первые заработанные пять рублей, Г оризонт почувствовал к ней безграничное отвращение.
It is remarkable, that no matter how many women Horizon met after this- and several hundred of them had passed through his hands- this feeling of loathing and masculine contempt toward them would never forsake him.	Замечательно, что, сколько Горизонт после этого ни встречал женщин,-а прошло их через его руки несколько сотен, - это чувство отвращения и мужского презрения к ним никогда не покидало его.
He derided the poor woman in every way, and tortured her morally, seeking out the most painful spots.	Он всячески издевался над бедной женщиной и истязал ее нравственно, выискивая самые больные места.
She would only keep silent, sigh, weep, and getting down on her knees before him, kiss his hands.	Она только молчала, вздыхала, плакала и, становясь перед ним на колени, целовала его руки.
And this wordless submission irritated Horizon still more.	И эта бессловесная покорность еще более раздражала Горизонта.
He drove her away from him.	Он гнал ее от себя.
She would not go away.	Она не уходила.
He would push her out into the street; but she, after an hour or two, would come back shivering from cold, in a soaked hat, in the turned-up brims of which the rain-water splashed as in waterspouts.	Он выталкивал ее на улицу, а она через час или два возвращалась назад, дрожащая от холода, в измокшей шляпе, в загнутых полях которой, как в желобах, плескалась дождевая вода.

Finally, some shady friend gave Simon Yakovlevich the harsh and crafty counsel which laid a mark on all the rest of his life activity- to sell his mistress into a brothel.	Наконец какой-то темный приятель подал Семену Яковлевичу жесткий и коварный совет, положивший след на всю остальную его жизнедеятельность, - продать любовницу в публичный
To tell the truth, in going into this enterprise, Horizon almost disbelieved at soul in its success.	По правде сказать, пускаясь в это предприятие, Горизонт в душе почти не верил в его успех.
But contrary to his expectation, the business could not have adjusted itself better.	Но, против ожидания, дело скроилось как нельзя лучше.
The proprietress of an establishment (this was in Kharkov) willingly met his proposition half-way.	Хозяйка заведения (это было в Харькове) с охотой пошла навстречу его предложению.
She had known long and well Simon Yakovlevich, who played amusingly on the piano, danced splendidly, and set the whole drawing room laughing with his pranks; but chiefly, could, with unusually unabashed dexterity, make any carousing party "shell out the coin."	Она давно и хорошо знала Семена Яковлевича, который забавно играл на рояле, прекрасно танцевал и смешил своими выходками весь зал, а главное, умел с необыкновенной беззастенчивой ловкостью "выставить из монет" любую кутящую компанию.
It only remained to convince the mate of his life, and this proved the most difficult of all.	Оставалось только уговорить подругу жизни, и это оказалось самым трудным.
She did not want to detach herself from her beloved for anything; threatened suicide, swore that she would burn his eyes out with sulphuric acid, promised to go and complain to the chief of police- and she really did know a few dirty little transactions of Simon Yakovlevich's that smacked of capital punishment.	Она ни за что не хотела отлипнуть от своего возлюбленного, грозила самоубийством, клялась, что выжжет ему глаза серной кислотой, обещала поехать и пожаловаться полицеймейстеру, - а она действительно знала за Семеном Яковлевичем несколько грязных делишек, пахнувших уголовщиной.
Thereupon Horizon changed his tactics.	Тогда Горизонт переменил тактику.
He suddenly became a tender, attentive friend, an indefatigable lover.	Он сделался вдруг нежным, внимательным другом, неутомимым любовником.
Then suddenly he fell into black melancholy.	Потом внезапно он впал в черную меланхолию.
The uneasy questionings of the woman he let pass in silence; at first let drop a word as though by chance; hinted in passing at some mistake of his life; and then began to lie desperately and with inspiration.	На беспокойные расспросы женщины он только отмалчивался, проговорился сначала как будто случайно, намекнул вскользь на какую-то жизненную ошибку, а потом принялся врать отчаянно и вдохновенно.
He said that the police were watching him; that he could not get by the jail, and, perhaps, even hard labour and the gallows; that it was necessary for him to disappear abroad for several months.	Он говорил о том, что за ним следит полиция, что ему не миновать тюрьмы, а может быть, даже каторги и виселицы, что ему нужно скрыться на несколько месяцев за границу.
But mainly, what he persisted in especially strongly, was some tremendous fantastic business, in which he stood to make several hundred thousands of roubles.	А главное, на что он особенно сильно упирал, было какое-то громадное фантастическое дело, в котором ему предстояло заработать несколько сот тысяч рублей.
The sempstress believed and became alarmed with that disinterested, womanly, almost holy alarm, in which, with every woman, there is so much of something maternal.	Швейка поверила и затревожилась той бескорыстной, женской, почти святой тревогой, в которой у каждой женщины так много чего-то материнского.

It was not at all difficult now to convince her that for Horizon to travel together with her presented a great danger for him; and that it would be better for her to remain here and to bide the time until the affairs of her lover would adjust themselves fortuitously.	Теперь очень нетрудно было убедить ее в том, что ехать с ней вместе Г оризонту представляет большую опасность для него и что лучше ей остаться здесь и переждать время, пока дела у любовника не сложатся благоприятно.
After that to talk her into hiding, as in the most trustworthy retreat, in a brothel, where she would be in full safety from the police and the detectives, was a mere nothing.	После этого уговорить ее скрыться, как в самом надежном убежище, в публичном доме, где она могла жить в полной безопасности от полиции и сыщиков, было пустым делом.
One morning Horizon ordered her to dress a little better, curl her hair, powder herself, put a little rouge on her cheeks, and carried her off to a den, to his acquaintance.	Однажды утром Г оризонт велел одеться ей получше, завить волосы, попудриться, положить немного румян на щеки и повез ее в притон, к своей знакомой.
The girl made a favourable impression there, and that same day her passport was changed by the police to a so-called yellow ticket.	Девушка там произвела благоприятное впечатление, и в тот же день ее паспорт был сменен в полиции на так называемый желтый билет.
Having parted with her, after long embraces and tears, Horizon went into the room of the proprietress and received his payment, fifty roubles (although he had asked for two hundred).	Расставшись с нею после долгих объятий и слез, Горизонт зашел в комнату хозяйки и получил плату - пятьдесят рублей (хотя он запрашивал двести).
But he did not grieve especially over the low price; the main thing was, that he had found his calling at last, all by himself, and had laid the cornerstone of his future welfare.	Но он и не особенно сокрушался о малой цене; главное было то, что он нашел, наконец, сам себя, свое призвание и положил краеугольный камень своему будущему благополучию.
Of course, the woman sold by him just remained forever so in the tenacious hands of the brothel.	Конечно, проданная им женщина так и оставалась навсегда в цепких руках публичного дома.
Horizon forgot her so thoroughly that after only a year he could not even recall her face.	Горизонт настолько основательно забыл ее, что уже через год не мог даже вспомнить ее лица.
But who knows ... perhaps he merely pretended?	Но почем знать... может быть, сам перед собою притворялся?
Now he was one of the chief speculators in the body of woman in all the south of Russia. He had transactions with Constantinople and with Argentine; he transported, in whole parties, girls from the brothels of Odessa into Kiev; those from Kiev he brought over into Kharkov; and those from Kharkov into Odessa.	Теперь он был одним из самых главных спекулянтов женским телом на всем юге России он имел дела с Константинополем и с Аргентиной, он переправлял целыми партиями девушек из публичных домов Одессы в Киев, киевских перевозил в Харьков, а харьковских - в Одессу.
He it was also who stuck away over second rate capital cities, and those districts which were somewhat richer, the goods which had been rejected or had grown too noticeable in the big cities.	Он же рассовывал по разным второстепенным губернским городам и по уездным, которые побогаче, товар, забракованный или слишком примелькавшийся в больших городах.

He had struck up an enormous clientele, and in the number of his consumers Horizon could have counted not a few people with a prominent social position: lieutenant governors, colonels of the gendarmerie, eminent advocates, well-known doctors, rich land-owners, carousing merchants. All the shady world- the proprietresses of brothels, cocottes solitaires, go-betweens, madams of houses of assignation, souteneurs, touring actresses and chorus girls--was as familiar to him as the starry sky to an astronomer.	У него завязалась громаднейшая клиентура, ч в числе своих потребителей Г оризонт мог бы насчитать нимало людей с выдающимся общественным положением: вице-губернаторы, жандармские полковники, видные адвокаты, известные доктора, богатые помещики, кутящие купцы Весь темный мир: хозяек публичных домов, кокоток-одиночек, своден, содержательниц домов свиданий, сутенеров, выходных актрис и хористок - был ему знаком, как астроному звездное небо.
His amazing memory, which permitted him prudently to avoid notebooks, held in mind thousands of names, family names, nicknames, addresses, characteristics.	Его изумительная память, которая позволяла ему благоразумно избегать записных книжек, держала в уме тысячи имен, фамилий, прозвищ, адресов, характеристик.
He knew to perfection the tastes of all his highly placed consumers: some of them liked unusually odd depravity, others paid mad sums for innocent girls, for others still it was necessary to seek out girls below age.	Он в совершенстве знал вкусы всех своих высокопоставленных потребителей: одни из них любили необыкновенно причудливый разврат, другие платили бешеные деньги за невинных девушек, третьим надо было выискивать малолетних.
He had to satisfy both the sadistic and the masochistic inclinations of his clients, and at times to cater to altogether unnatural sexual perversions, although it must be said that the last he undertook only in rare instances which promised a large, undoubted profit. Two or three times he had to sit in jail, but these sessions went to his benefit; he not only did not lose his rapacious high-handedness and springy energy in his transactions, but with every year became more daring, inventive, and enterprising.	Ему приходилось удовлетворять и садические и мазохические наклонности своих клиентов, а иногда обслуживать и совсем противоестественные половые извращения, хотя, надо сказать, что за последнее он брался только в редких случаях, суливших большую несомненную прибыло Раза два-три ему приходилось отсиживать в тюрьме, но эти высидки шли ему впрок: он не только не терял хищнического нахрапа и упругой энергии в делах, но с каждым годом становился смелее, изобретательнее и предприимчивее.
With the years to his brazen impetuousness was joined a tremendous worldly business wisdom.	С годами к его наглой стремительности присоединилась огромная житейская деловая мудрость.
Fifteen times, during this period, he had managed to marry and every time had contrived to take a decent dowry.	Раз пятнадцать за это время он успел жениться и всегда изловчался брать порядочное приданое.
Having possessed himself of his wife's money, he, one fine day, would suddenly vanish without a trace, and, if there was a possibility, he would sell his wife profitably into a secret house of depravity or into a chic public establishment.	Завладев деньгами жены, он в один прекрасный день вдруг исчезал бесследно, а если бывала возможность, то выгодно продавал жену в тайный дом разврата или в шикарное публичное заведение.
It would happen that the parents of the deluded victim would search for him through the police.	Случалось, что его разыскивали через полицию родители обманутой жертвы.
But while inquiries would be carried on everywhere about him as Shperling, he would already be travelling from town to town under the name of Rosenblum.	Но в то время, когда повсюду наводили справки о нем, как о Шперлинге, он уже разъезжал из города в город под фамилией Розенблюма.

During the time of his activity, in despite of an enviable memory, he had changed so many names that he had not only forgotten what year he had been Nathanielson, and during what Bakalyar, but even his own name was beginning to seem to him one of his pseudonyms.	Во время своей деятельности, вопреки своей завидной памяти, он переменил столько фамилий, что не только позабыл, в каком году он был Натанаэльзоном, а в каком Бакаляром, но даже его собственная фамилия ему начинала казаться одним из псевдонимов.
It was remarkable, that he did not find in his profession anything criminal or reprehensible.	Замечательно, что он не находил в своей профессии ничего преступного или предосудительного.
He regarded it just as though he were trading in herrings, lime, flour, beef or lumber.	Он относился к ней так же, как если бы торговал селедками, известкой, мукой, говядиной или лесом.
In his own fashion he was pious.	По-своему он был набожен.
If time permitted, he would with assiduity visit the synagogue of Fridays.	Если позволяло время, с усердием посещал по пятницам синагогу.
The Day of Atonement, Passover, and the Feast of the Tabernacles were invariably and reverently observed by him everywhere wherever fate might have cast him.	Судный день, пасха и кущи неизменно и благоговейно справлялись им всюду, куда бы ни забрасывала его судьба.
His mother, a little old woman, and a hunch-backed sister, were left to him in Odessa, and he undeviatingly sent them now large, now small sums of money, not regularly but pretty frequently, from all towns from Kursk to Odessa and from Warsaw to Samara.	В Одессе у него оставались старушка мать и горбатая сестра, и он неуклонно высылал им то большие, то маленькие суммы денег, не регулярно, но довольно часто, почти из всех городов: от Курска до Одессы и от Варшавы до Самары.
Considerable savings of money had already accumulated to him in the Credit Lyonnaise, and he gradually increased them, never touching the interest.	У него уже скопились порядочные денежные сбережения в Лионском Кредите, и он постепенно увеличивал их, никогда не затрогивая процентов.
But to greed or avarice he was almost a stranger.	Но жадности или скупости почти совсем был чужд.
He was attracted to the business rather by its tang, risk and a professional self-conceit.	Его скорее влекли к себе в деле острота, риск и профессиональное самолюбие.
To the women he was perfectly indifferent, although he understood and could value them, and in this respect resembled a good chef, who together with a fine understanding of the business, suffers from a chronic absence of appetite.	К женщинам он был совершенно равнодушен, хотя понимал их и умел ценить, и был в этом отношении похож на хорошего повара, который при тонком понимании дела страдает хроническим отсутствием аппетита.
To induce, to entice a woman, to compel her to do all that he wanted, did not require any efforts on his part; they came of themselves to his call and became in his hands passive, obedient and yielding.	Чтобы уговорить, прельстить женщину, заставить ее сделать все, что он хочет, ему не требовалось никаких усилий: они сами шли на его зов и становились в его руках беспрекословными, послушными и податливыми.
In his treatment of them a certain firm, unshakable, self-assured aplomb had been worked out, to which they submitted just as a refractory horse submits instinctively to the voice, glance, stroking of an experienced horseman.	В его обращении с ними выработался какой-то твердый, непоколебимый, самоуверенный апломб, которому они так же подчинялись, как инстинктивно подчиняется строптивая лошадь голосу, взгляду и поглаживанию опытного наездника.

He drank very moderately, and without company never drank. Toward eating he was altogether indifferent.	Он пил очень умеренно, а без компании совсем не пил К еде был совершенно равнодушен.
But, of course, as with every man, he had a little weakness of his own: he was inordinately fond of dress and spent no little money on his toilet.	Но, конечно, как у всяко го человека, у него была своя маленькая слабость: он страшно любил одеваться и тратил на свой туалет немалые деньги.
Modish collars of all possible fashions, cravats, diamond cuff links, watch charms, the underwear of a dandy, and chic footwear constituted his main distractions.	Модные воротнички всевозможных фасонов, галстуки. брильянтовые запонки, брелоки, щегольское нижнее белы и шикарная обувь -составляли его главнейшие увлечения.
From the depot he went straight to The Hermitage.	С вокзала он прямо поехал в "Эрмитаж".
The hotel porters, in blue blouses and uniform caps, carried his things into the vestibule.	Гостиничные носильщики, в синих блузах и форменных шапках, внесли его вещи в вестибюль.
Following them, he too entered, arm in arm with his wife; both smartly attired, imposing, but he just simply magnificent, in his wide, bell-shaped English overcoat, in a new broad-brimmed panama, holding negligently in his hand a small cane with a silver handle in the form of a naked woman.	Вслед за ними вошел и он под руку с своей женой, оба нарядные, представительные, а он-таки прямо великолепный, в своем широком, в виде колокола, английском пальто, в новой широкополой панаме, держа небрежно в руке тросточку с серебряным набалдашником в виде голой женщины.
"You ain't supposed to be here without a permit for your residence," said an enormous, stout doorkeeper, looking down upon him from above and preserving on his face a sleepy and immovably-frigid expression.	- Не полагается без права жительства, - сказал, глядя на него сверху вниз, огромный, толстый швейцар, храня на лице сонное и неподвижно-холодное выражение.
"Ach, Zachar!	- Ах, Захар!
Again 'you ain't supposed to!'" merrily exclaimed Horizon, and patted the giant on his shoulder. "What does it mean, 'you ain't supposed to'?	Опять "не полагается"! - весело воскликнул Горизонт и потрепал гиганта по плечу. - Что такое "не полагается"?
Every time you shove this same 'you ain't supposed to' at me.	Каждый раз вы мне тычете этим самым своим "не полагается".
I must be here for three days in all.	Мне всего только на три дня.
Soon as I conclude the rent agreement with Count Ipatiev, right away I go away.	Только заключу арендный договор с графом Ипатьевым и сейчас же уеду.
God be with you!	Бог с вами!
Live even all by yourself in all your rooms.	Живите себе хоть один во всех номерах.
But you just give a look, Zachar, what a toy I brought you from Odessa!	Но вы только поглядите, Захар, какую я вам привез игрушку из Одессы!
You'll be just tickled with it!"	Вы таки будете довольны!
With a careful, deft, accustomed movement he thrust a gold piece into the doorkeeper's hand, who was already holding it behind his back, ready and folded in the form of a little boat.	Он осторожным, ловким, привычным движением всунул золотой в руку швейцара, который уже держал ее за спиной приготовленной и сложенной в виде лодочки.

The first thing that Horizon did upon installing himself in the large, spacious room with an alcove, was to put out into the corridor at the door of the room six pairs of magnificent shoes, saying to the bell-hop who ran up in answer to the belname = "note"	Первое, что сделал Горизонт, водворившись в большом, просторном номере с альковом, это выставил в коридор за двери номера шесть пар великолепных ботинок, сказав прибежавшему на звонок коридорному:
"Immediately all should be cleaned!	- Немедленно все вычистить!
So it should shine like a mirror!	Чтобы блестело, как зеркало!
They call you Timothy, I think?	Тебя Тимофей, кажется?
Then you should know me- if you work by me it will never go for nothing.	Так ты меня должен знать: за мной труд никогда не пропадет.
So it should shine like a mirror!"	Чтобы блестело, как зеркало.
Chapter 4	IV
Horizon lived at the Hotel Hermitage for not more than three days and nights, and during this time he managed to see some three hundred people.	Горизонт жил в гостинице "Эрмитаж" не более трех суток, и за это время он успел повидаться с тремястами людей.
His arrival seemed to enliven the big, gay port city.	Приезд его как будто оживил большой веселый портовый город.
To him came the keepers of employment offices for servants, the proprietresses of cheap hotels, and old, experienced go-betweens, grown gray in the trade in women.	К нему приходили содержательницы контор для найма прислуги, номерные хозяйки и старые, опытные, поседелые в торговле женщинами, сводни.
Not so much out of an interest in booty as out of professional pride, Horizon tried, at all costs, to bargain for as much profit as possible, to buy a woman as cheaply as possible.	Не так из-за корысти, как из-за профессиональной гордости, Горизонт старался во что бы то ни стало выторговать как можно больше процентов, купить женщину как можно дешевле.
Of course, to receive ten, fifteen roubles more was not the reason for him, but the mere thought that competitor Yampolsky would receive at the sale more than he brought him into a frenzy.	Конечно, у него не было расчета в том, чтобы получить десятью пятнадцатью рублями больше, но одна мысль о том, что конкурент Ямпольский получит при продаже более, чем он, приводила его в бешенство.
After his arrival, the next day, he set off to Mezer the photographer, taking with him the straw-like girl Bella, and had pictures taken in various poses together with her; at which for every negative he received three roubles, while he gave the woman a rouble.	После приезда, на другой день, он отправился к фотографу Мезеру, захватив с собою соломенную девушку Бэлу, и снялся с ней в разных позах, причем за каждый негатив получил по три рубля, а женщине дал по рублю. Снимков было двадцать.
After that he rode off to Barsukova.	После этого он поехал к Барсуковой.
This was a woman, or, speaking more correctly, a retired wench, whose like can be found only in the south of Russia; neither a Pole nor a Little Russian; already sufficiently old and rich in order to allow herself the luxury of maintaining a husband (and together with him a cabaret), a handsome and kindly little Pole.	Это была женщина, вернее сказать, отставная девка, которые водятся только на юге России, не то полька, не то малороссиянка, уже достаточно старая и богатая для того, чтобы позволить себе роскошь содержать мужа (а вместе с ним и кафешантан), красивого и ласкового полячка.
Horizon and Barsukova met like old friends.	Горизонт и Барсукова встретились, как старые знакомые.

They had, it seemed, no fear, no shame, no conscience when they conversed with each other.	Кажется, у них не было ни страха, ни стыда, ни совести, когда они разговаривали друг с другом.
"Madam Barsukova!	- Мадам Барсукова!
I can offer you something special!	Я вам могу предложить что-нибудь особенного!
Three women: one a large brunette, very modest; another a little one, a blonde, but who, you understand, is ready for everything; the third is a woman of mystery, who merely smiles and doesn't say anything, but promises much and is a beauty!"	Три женщины: одна большая, брюнетка, очень скромная, другая маленькая, блондинка, но которая, вы понимаете, готова на все, третья -загадочная женщина, которая только улыбается и ничего не говорит, но много обещает и -красавица!
Madam Barsukova was gazing at him with mistrust, shaking her head.	Мадам Барсукова глядела на него и недоверчиво покачивала головой.
"Mister Horizon!	- Господин Горизонт!
What are you trying to fill my head with?	Что вы мне голову дурачите?
Do you want to do the same with me that you did last time?"	Вы хотите то же самое со мной сделать, что в прошлый раз?
"By God, I should live so, how I want to deceive you!	- Дай бог мне так жить, как я хочу вас обманывать!
But that's not the main thing.	Но главное не в этом.
I'm also offering you a perfectly educated woman.	Я вам еще предлагаю совершенно интеллигентную женщину.
Do with her what you like.	Делайте с ней, что хотите.
In all probability you'll find a connoisseur."	Вероятно, у вас найдется любитель.
Barsukova smiled artfully and asked:	Барсукова тонко улыбнулась и спросила:
"Again a wife?"	- Опять жена?
"No.	- Нет.
But she's of the nobility."	Но дворянка.
"Then that means unpleasantnesses with the police again?"	- Значит, опять неприятности с полицией?
"Ach!	-Ах!
My God!	Боже мой!
I don't take big money from you; all the three for a lousy thousand roubles."	Я с вас не беру больших денег: за всех четырех какая-нибудь паршивая тысяча рублей.
"Well, let's talk frankly; five hundred.	- Ну, будем говорить откровенно: пятьсот.
I don't want to buy a cat in a bag."	Не хочу покупать кота в мешке.
"It seems, Madam Barsukova, that it isn't the first time you and I have done business together, I won't deceive you and will bring her here right away.	- Кажется, мадам Барсукова, мы с вами не в первый раз имеем дело. Обманывать я вас не буду и сейчас же ее привезу сюда.
Only I beg you not to forget that you're my aunt, and please work in that direction.	Только прошу вас не забыть, что вы моя тетка, и в этом направлении, пожалуйста, работайте.
I won't be more than three days here in the city."	Я не пробуду здесь, в городе, более чем три дня.

Madam Barsukova, with all her breasts, bellies and chins, began to sway merrily.	Мадам Барсукова, со всеми своими грудями, животами и подбородками, весело заколыхалась.
"We won't dicker over trifles.	- Не будем торговаться из-за мелочей.
All the more so since you don't deceive me, nor I you.	Тем более что ни вы меня, ни я вас не обманываем.
There's a great demand for women now.	Теперь большой спрос на женщин.
What would you say, Mister Horizon, if I offered you some red wine?"	Что вы сказали бы, господин Г оризонт, если бы я предложила вам красного вина?
"Thank you, Madam Barsukova, with pleasure."	- Благодарю вас, мадам Барсукова, с удовольствием.
"Let's talk a while like old friends.	- Поговорим-те как старые друзья.
Tell me, how much do you make a year?"	Скажите, сколько вы зарабатываете в год?
"Ach, madam, what shall I say?	- Ах, мадам, как сказать?
Twelve, twenty thousand, approximately.	Тысяч двенадцать, двадцать приблизительно.
But think what tremendous expenses there are in constantly travelling."	Но, подумайте, какие громадные расходы постоянно в поездках.
"Do you put away a little?"	-Вы откладываете немножко?
"Well, that's trifles; some two or three thousand a year."	- Ну, это пустяки: какие-нибудь две-три тысячи в год.
"I thought ten, twenty ... "	- Я думала, десять, двадцать...
Horizon grew wary.	Горизонт насторожился.
He sensed that he was beginning to be drawn out and asked insidiously:	Он чувствовал, что его начинают ощупывать, и спросил вкрадчиво:
"But why does this interest you?"	- А почему это вас интересует?
Anna Michailovna pressed the button of an electric bell and ordered the dressy maid to bring coffee with steamed cream and a bottle of Chambertaine.	Анна Михайловна нажала кнопку электрического звонка и приказала нарядной горничной дать кофе с топлеными сливками и бутылку шамбертена.
She knew the tastes of Horizon.	Она знала вкусы Горизонта.
Then she asked:	Потом она спросила.
"Do you know Mr. Shepsherovich?"	- Вы знаете господина Шепшеровича?
Horizon simply pounced upon her.	Горизонт так и вскрикнул:
"My God!	- Боже мой!
Who don't know Shepsherovich!	Кто же не знает Шепшеровича!
This is a god, this is a genius!"	Это - бог, это - гений!
And, having become animated, forgetting that he was being dragged into a trap, he began speaking exaltedly:	И, оживившись, забыв, что его тянут в ловушку, он восторженно заговорил:
"Just imagine what Shepsherovich did last year!	- Представьте себе, что в прошлом году сделал Шепшерович!

He carried to Argentine thirty women from Kovno, Vilno, Zhitomir.	Он отвез в Аргентину тридцать женщин из Ковно, Вильно, Житомира.
Each one of them he sold at a thousand roubles- a total, madam- count it- of thirty thousand!	Каждую из них он продал по тысяче рублей, итого, мадам, считайте, - тридцать тысяч!
Do you think Shepsherovich calmed down with this?	Вы думаете на этом Шепшерович успокоился?
For this money, in order to repay his expenses on the steamer, he bought several negresses and stuck them about in Moscow, Petersburg, Kiev, Odessa, and Kharkov.	На эти деньги, чтобы оплатить себе расходы по пароходу, он купил несколько негритянок и рассовал их в Москву, Петербург, Киев, Одессу и в Харьков.
But, you know, madam, this isn't a man, but an eagle.	Но вы знаете, мадам, это не человек, а орел.
There's a man who can do business!"	Вот кто умеет делать дела!
Barsukova caressingly laid her hand on his knee.	Барсукова ласково положила ему руку на колено.
She had been waiting for this moment and said to him amicably:	Она ждала этого момента и сказала дружелюбно:
"And so I propose to you, Mr.-- however, I don't know how you are called now... "	- Так вот я вам и предлагаю, господин... впрочем, я не знаю, как вас теперь зовут...
"Horizon, let's say... "	- Скажем, Горизонт...
"So I propose to you, Mr. Horizon- could you find some innocent girls among yours?	- Вот я вам и предлагаю, господин Г оризонт, - не найдется ли у вас невинных девушек?
There's an enormous demand for them now.	Теперь на них громадный спрос.
I'm playing an open hand with you.	Я с вами играю в открытую.
We won't stop at money.	За деньгами мы не постоим.
Now it's in fashion.	Теперь это в моде.
Notice, Horizon, your lady clients will be returned to you in exactly the same state in which they were.	Заметьте, Горизонт, вам возвратят ваших клиенток совершенно в том же виде, в каком они были.
This, you understand, is a little depravity, which I can in no way make out... "	Это, вы понимаете, - маленький разврат, в котором я никак не могу разобраться...
Horizon cast down his eyes, rubbed his head, and said:	Горизонт потупился, потер голову и сказал:
"You see, I've a wife ... You've almost guessed it."	-Видите ли, у меня есть жена... Вы почти угадали.
"So.	- Так.
But why almost?"	Но почему же почти?
"I'm ashamed to confess, that she- how shall I say it... she is my bride ... "	- Мне стыдно сознаться, что она, как бы сказать... она мне невеста...
Barsukova gaily burst into laughter.	Барсукова весело расхохоталась.
"You know, Horizon, I couldn't at all expect that you're such a nasty villain!	- Вы знаете, Г оризонт, я никак не могла ожидать, что вы такой мерзавец!
Let's have your wife, it's all the same.	Давайте вашу жену, все равно.
But is it possible that you've really refrained?"	Да неужели вы в самом деле удержались?

"A thousand?" asked Horizon seriously.	- Тысячу? - спросил Горизонт серьезно.
"Ah!	-Ах!
What trifles; a thousand let's say.	Что за пустяки: скажем, тысячу.
But tell me, will I be able to manage her?"	Но скажите, удастся ли мне с ней справиться?
"Nonsense!" said Horizon self-assuredly. "Let's again suppose that you're my aunt, and I leave my wife with you.	-Пустяки!- сказал самоуверенно Горизонт.-Предположим, опять вы - моя тетка, и я оставляю у вас жену.
Just imagine, Madam Barsukova, that this woman is in love with me like a cat.	Представьте себе, мадам Барсукова, что эта женщина в меня влюблена, как кошка.
And if you'll tell her, that for my good she must do so and so and thus and thus- then there won't be no arguments!"	И если вы скажете ей, что для моего благополучия она должна сделать то-то и то-то,-то никаких разговоров!
Apparently, there was nothing more for them to talk over.	Кажется, им больше не о чем было разговаривать.
Madam Barsukova brought out a promissory note, whereon she with difficulty wrote her name, her father's name, and her last name.	Мадам Барсукова вынесла вексельную бумагу, где она с трудом написала свое имя, отчество и фамилию.
The promissory note, of course, was fantastic; but there is a tie, a welding, an honour among thieves.	Вексель, конечно, был фантастический, но есть связь, спайка, каторжная совесть.
In such deals people do not deceive.	В таких делах не обманывают.
Death threatens otherwise.	Иначе грозит смерть.
It is all the same, whether in prison, or on the street, or in a brothel.	Все равно: в остроге, на улице или в публичном доме.
Right after that, just like an apparition out of a trapdoor, appeared the friend of her heart, the master of the cabaret, a young little Pole, with moustaches twirled high.	Затем тотчас же, точно привидение из люка, появился ее сердечный друг, молодой полячок, с высоко закрученными усами, хозяин кафешантана.
They drank some wine, talked a bit about the fair, about the exposition, complained a little about bad business.	Выпили вина, поговорили о ярмарке, о выставке, немножко пожаловались на плохие дела.
After that Horizon telephoned to his room in the hotel, and called out his wife.	Затем Г оризонт телефонировал к себе в гостиницу, вызвал жену.
He introduced her to his aunt and his aunt's second cousin, and said that mysterious political reasons were calling him out of town.	Познакомил ее с теткой и с двоюродным братом тетки и сказал, что таинственные политические дела вызывают его из города.
He tenderly kissed Sarah, shed a tear, and rode away.	Нежно обнял Сару, прослезился и уехал.
Chapter 5	V
With the arrival of Horizon (however, God knows how he was called: Gogolevich, Gidalevich, Okunev, Rosmitalsky), in a word, with the arrival of this man everything changed on Yamskaya Street.	С приездом Горизонта (впрочем, бог знает, как его звали: Гоголевич, Гидалевич, Окунев, Розмитальский), словом, с приездом этого человека все переменилось на Ямской улице.
Enormous shufflings commenced.	Пошли громадные перетасовки.

From Treppel girls were transferred to Anna Markovna, from Anna Markovna into a rouble establishment, and from the rouble establishment into a half-rouble one.	От Треппеля переводили девушек к Анне Марковне, от Анны Марковны в рублевое заведение и из рублевого - в полтинничное.
There were no promotions: only demotions.	Повышений не было: только понижения.
At each change of place Horizon earned from five to a hundred roubles.	На каждом перемещении Г оризонт зарабатывал от пяти до ста рублей.
Verily, he was possessed of an energy equal, approximately, to the waterfall of Imatra!	Поистине, у него была энергия, равная приблизительно водопаду Иматре!
Sitting in the daytime at Anna Markovna's, he was saying, squinting from the smoke of the cigarette, and swinging one leg crossed over the other:	Сидя днем у Анны Марковны, он говорил, щурясь от дыма папиросы и раскачивая ногу на ноге:
"The question is ... What do you need this same Sonka for?	- Спрашивается... для чего вам эта самая Сонька?
It's no place for her in a decent establishment.	Ей не место в порядочном заведении.
If we'll float her down the stream, then you'll make a hundred roubles for yourself, I twenty-five for myself.	Ежели мы ее сплавим, то вы себе заработаете сто рублей, я себе двадцать пять.
Tell me frankly, she isn't in demand, is she, now?"	Скажите мне откровенно, она ведь не в спросе?
"Ah, Mr. Shatzky!	- Ах, господин Шацкий!
You can always talk a person over!	Вы всегда сумеете уговорить!
But just imagine, I'm sorry for her.	Но представьте себе, что я ее жалею.
Such a nice girl ... "	Такая деликатная девушка...
Horizon pondered for a moment.	Горизонт на минутку задумался.
He was seeking an appropriate citation and suddenly let out:	Он искал подходящей цитаты и вдруг выпалил:
"'Give the falling a shove!'[11]"	- Падающего толкни!
Isaiah Savvich, a little, sickly, touchy old man, but in moments of need very determined, supported Horizon:	И я уверен, мадам Шайбес, что на нее нет никакого спроса. Исай Саввич, маленький, болезненный, мнительный старичок, но в нужные минуты очень решительный, поддержал Горизонта:
"And that's very simple.	- И очень просто.
There is really no demand of any sort for her.	На нее действительно нет никакого спроса.
Think it over for yourself, Annechka; her outfit costs fifty roubles, Mr. Shatzky will receive twenty-five roubles, fifty roubles will be left for you and me.	Представь себе, Анечка, что ее барахло стоит пятьдесят рублей, двадцать пять рублей получит господин Шацкий, пятьдесят рублей нам с тобой останется.
And, glory be to God, we have done with her!	И слава богу, мы с ней развязались!
At least, she won't be compromising our establishment."	По крайней мере она не будет компрометировать нашего заведения.

In such a way Sonka the Rudder, avoiding a rouble establishment, was transferred into a half-rouble one, where all kinds of riff-raff made sport of the girls at their own sweet will, whole nights through.	Таким-то образом Сонька Руль, минуя рублевое заведение, была переведена в полтинничное, где всякий сброд целыми ночами, как хотел, издевался над девушками.
There tremendous health and great nervous force were requisite.	Там требовалось громадное здоровье и большая нервная сила.
Sonka once began shivering from terror, in the night, when Thekla, a mountain of a woman of some two hundred pounds, jumped out into the yard to fulfill a need of nature, and cried out to the housekeeper who was passing by her:	Сонька однажды задрожала от ужаса ночью, когда Фекла, бабища пудов около шести весу, выскочила на двор за естественной надобностью и крикнула проходившей мимо нее экономке:
"Housekeeper, dear!	- Экономочка!
Listen- the thirty-sixth man! ... Don't forget!"	Послушайте: тридцать шестой человек!.. Не забудьте.
Fortunately, Sonka was not disturbed much; even in this establishment she was too homely.	К счастью, Соньку беспокоили немного: даже и в этом учреждении она была слишком некрасива.
No one paid any attention to her splendid eyes, and they took her only in those instances when there was no other at hand.	Никто не обращал внимания на ее прелестные глаза, и брали ее только в,тех случаях, когда под рукой не было никакой другой.
The pharmacist sought her out and came every evening to her.	Фармацевт разыскал ее и приходил каждый вечер к ней.
But cowardice, or a special Hebrew fastidiousness, or, perhaps, even physical aversion, would not permit him to take the girl and carry her away with him from the house.	Но трусость ли, или специальная еврейская щепетильность, или, может быть, даже физическая брезгливость не позволяла ему взять и увести эту девушку из дома.
He would sit whole nights through near her, and, as of yore, patiently waited until she would return from a chance guest; created scenes of jealousy for her and yet loved her still, and, sticking in the daytime behind the counter in his drug store and rolling some stinking pills or other, ceaselessly thought of her and yearned.	Он просиживал около нее целые ночи и по-прежнему терпеливо ждал, когда она возвратится от случайного гостя, делал ей сцены ревности и все-таки любил и, торча днем в своей аптеке за прилавком и закатывая какие-нибудь вонючие пилюли, неустанно думал о ней и тосковал.
Chapter 6	VI
Immediately at the entrance to a suburban cabaret an artificial flower bed shone with vari-colored lights, with electric bulbs instead of flowers; and just such another fiery alley of wide, half-round arches, narrowing toward the end, led away from it into the depths of the garden.	Сейчас же при входе в загородный кафешантан сияла разноцветными огнями искусственная клумба, с электрическими лампочками вместо цветов, и от нее шла в глубь сада такая же огненная аллея из широких полукруглых арок, сужавшихся к концу.
Further on was a broad, small square, strewn with yellow sand; to the left an open stage, a theatre, and a shooting gallery; straight ahead a stand for the military band (in the form of a seashell) and little booths with flowers and beer; to the right the long terrace of the restaurant.	Дальше была широкая, усыпанная желтым песком площадка: налево - открытая сцена, театр и тир, прямо - эстрада для военных музыкантов (в виде раковины) и балаганчики с цветами и пивом, направо длинная терраса ресторана.
Electric globes from their high masts illuminated the small square with a pale, dead-white brightness.	Площадку ярко, бледно и мертвенно освещали электрические шары со своих высоких мачт.

Against their frosted glass, with wire nets stretched over them, beat clouds of night moths, whose shadows- confused and large- hovered below, on the ground.	Об их матовые стекла, обтянутые проволочными сетками, бились тучи ночных бабочек, тени которых - смутные и большие - реяли внизу, на земле.
Hungry women, too lightly, dressily, and fancifully attired, preserving on their faces an expression of care-free merriment or haughty, offended unapproachability, strolled back and forth in pairs, with a walk already tired and dragging.	Взад и вперед ходили попарно уже усталою, волочащеюся походкой голодные женщины, слишком легко, нарядно и вычурно одетые, сохраняя на лицах выражение беспечного веселья или надменной, обиженной неприступности.
All the tables in the restaurant were taken- and over them floated the continuous noise of knives upon plates and a motley babel, galloping in waves.	В ресторане были заняты все столы, - и над ними плыл сплошной стук ножей о тарелки и пестрый, скачущий волнами говор.
It smelt of rich and pungent kitchen fumes.	Пахло сытным и едким кухонным чадом.
In the middle of the restaurant, upon a stand, Roumanians in red frocks were playing; all swarthy, white-toothed, with the faces of whiskered, pomaded apes, with their hair licked down.	Посредине ресторана, на эстраде, играли румыны в красных фраках, все смуглые, белозубые, с лицами усатых, напомаженных и прилизанных обезьян.
The director of the orchestra, bending forward and affectedly swaying, was playing upon a violin and making unseemly sweet eyes at the public- the eyes of a man-prostitute.	Дирижер оркестра, наклоняясь вперед и манерно раскачиваясь, играл на скрипке и делал публике непристойно-сладкие глаза, - глаза мужчины-проститутки.
And everything together- this abundance of tiresome electric lights, the exaggeratedly bright toilettes of the ladies, the odours of modish, spicy perfumes, this ringing music, with willful slowings up of the tempo, with voluptuous swoonings in the transitions, with the tempestuous passages screwed up- everything fitted the one to the other, forming a general picture of insane and stupid luxury, a setting for an imitation of a gay, unseemly carouse.	И все вместе - это обилие назойливых электрических огней, преувеличенно яркие туалеты дам, запахи модных пряных духов, эта звенящая музыка, с произвольными замедлениями темпа, со сладострастными замираниями в переходах, с взвинчиванием в бурных местах, -все шло одно к одному, образуя общую картину безумной и глупой роскоши, обстановку подделки веселого непристойного кутежа.
Above, around the entire hall, ran open galleries, upon which, as upon little balconies, opened the doors of the private cabinets.	Наверху, кругом всей залы, шли открытые хоры, на которые, как на балкончики, выходили двери отдельных кабинетов.
In one of these cabinets four were sitting- two ladies and two men; an artiste known to all Russia, the cantatrice Rovinskaya, a large, handsome woman, with long, green, Egyptian eyes, and a long, red, sensuous mouth, the lips of which were rapaciously drooping at the corners; the baroness Tefting, little, exquisite, pale- she was everywhere seen with the artiste; the famous lawyer Ryazanov; and Volodya Chaplinsky, a rich young man of the world, a composer-dilettante, the author of several darling little ballads and many witticisms upon the topics of the day, which circulated all over town.	В одном из таких кабинетов сидело четверо - две дамы и двое мужчин: известная всей России артистка певица Ровинская, большая красивая женщина с длинными зелеными египетскими глазами и длинным, красным, чувственным ртом, на котором углы губ хищно опускались книзу; баронесса Тефтинг, маленькая, изящная, бледная,ее повсюду видели вместе с артисткой; знаменитый адвокат Рязанов и Володя Чаплинский, богатый светский молодой человек, композитор-дилетант, автор нескольких маленьких романсов и многих злободневных острот, ходивших по городу.
The walls of the cabinet were red, with a gold design.	Стены в кабинете были красные с золотым узором.

On the table, among the lighted candelabra, two white, tarred necks of bottles stuck up out of an electroplated vase, which had sweated from the cold, and the light in a tenuous gold played in the shallow goblets of wine.	На столе, между зажженными канделябрами, торчали из мельхиоровой вазы, отпотевшей от холода, два белых осмоленных горлышка бутылок, и свет жидким, дрожащим золотом играл в плоских бокалах с вином.
Outside, near the doors, a waiter was on duty, leaning against the wall; while the stout, tall, important maitre d'hotel, on whose right little finger, always sticking out, sparkled a huge diamond, would frequently stop at these doors, and attentively listen with one ear to what was going on in the cabinet.	Снаружи у дверей дежурил, прислонясь к стене, лакей, а толстый, рослый, важный метрдотель, у которого на всегда оттопыренном мизинце правой руки сверкал огромный брильянт, часто останавливался у этих дверей и внимательно прислушивался одним ухом к тому, что делалось в кабинете.
The baroness, with a bored, pale face, was listlessly gazing through a lorgnette down at the droning, chewing, swarming crowd.	Баронесса со скучающим бледным лицом лениво глядела сквозь лорнет вниз, на гудящую, жующую, копошащуюся толпу.
Among the red, white, blue and straw-coloured feminine dresses the uniform figures of the men resembled large, squat, black beetles.	Среди красных, белых, голубых и палевых женских платьев однообразные фигуры мужчин походили на больших коренастых черных жуков.
Rovinskaya negligently, yet at the same time intently as well, was looking down upon the stand and the spectators, and her face expressed fatigue, ennui, and perhaps also that satiation with all spectacles, which are such matters of course to celebrities.	Ровинская небрежно, но в то же время и пристально глядела вниз на эстраду и на зрителей, и лицо ее выражало усталость, скуку, а может быть, и то пресыщение всеми зрелищами, какие так свойственны знаменитостям.
The splendid, long, slender fingers of her left hand were lying upon the crimson velvet of the box-seat.	Ее прекрасные, длинные, худые пальцы левой руки лежали на малиновом бархате ложи.
Emeralds of a rare beauty hung upon them so negligently that it seemed as though they would fall off at any second, and suddenly she began laughing.	Редкостной красоты изумруды так небрежно держались на них, что, казалось, вот-вот свалятся, и вдруг она рассмеялась.
"Look" she said; "what a funny figure, or, to put it more correctly, what a funny profession!	- Посмотрите, - сказала она, - какая смешная фигура, или, вернее сказать, какая смешная профессия.
There, there, that one who's playing on a 'syrinx of seven reeds.'"	Вот, вот на этого, который играет на "семиствольной цевнице".
Everyone looked in the direction of her hand.	Все поглядели по направлению ее руки.
And really, the picture was funny enough.	И в самом деле, картина была довольно смешная.
Behind the Roumanian orchestra was sitting a stout, whiskered man, probably the father, and perhaps even the grandfather, of a numerous family, and with all his might was whistling into seven little pipes glued together.	Сзади румынского оркестра сидел толстый, усатый человек, вероятно, отец, а может быть, даже и дедушка многочисленного семейства, и изо всех сил свистел в семь деревянных свистулек, склеенных. вместе.
As it was difficult for him, probably, to move this instrument between his lips, he therefore, with an unusual rapidity, turned his head now to the left, now to the right.	Так как ему было, вероятно, трудно передвигать этот инструмент между губами, то он с необыкновенной быстротой поворачивал голову то влево, то вправо.
"An amazing occupation," said Rovinskaya. "Well now, Chaplinsky, you try to toss your head about like that."	- Удивительное занятие, - сказала Ровинская. - А ну-ка вы, Чаплинский, попробуйте так помотать головой.

Volodya Chaplinsky, secretly and hopelessly in love with the artiste, immediately began obediently and zealously to do this, but after half a minute desisted.	Володя Чаплинский, тайно и безнадежно влюбленный в артистку, сейчас же послушно и усердно постарался это сделать, но через полминуты отказался.
"It's impossible," he said, "either long training, or, perhaps, hereditary abilities, are necessary for this."	- Это невозможно, - сказал он, - тут нужна или долгая тренировка, или, может быть, наследственные способности. Голова кружится.
The baroness during this time was tearing away the petals of her rose and throwing them into a goblet; then, with difficulty suppressing a yawn, she said, making just the least bit of a wry face:	Баронесса в это время отрывала лепестки у своей розы и бросала их в бокал, потом, с трудом подавив зевоту, она сказала, чуть-чуть поморщившись:
"But, my God, how drearily they divert themselves in our K-!	- Но, боже мой, как скучно развлекаются у вас в К!
Look: no laughter, no singing, no dances.	Посмотрите: ни смеха, ни пения, ни танцев.
Just like some herd that's been driven here, in order to be gay on purpose!"	Точно какое-то стадо, которое пригнали, чтобы нарочно веселиться!
Ryazanov listlessly took his goblet, sipped it a little, and answered apathetically in his enchanting voice:	Рязанов лениво взял свой бокал, отхлебнул немного и ответил равнодушно своим очаровательным голосом:
"Well, and is it any gayer in your Paris, or Nice?	- Ну, а у вас, в Париже или Ницце, разве веселее?
Why, it must be confessed- mirth, youth and laughter have vanished forever out of human life, and it is scarcely possible that they will ever return.	Ведь надо сознаться: веселье, молодость и смех навсегда исчезли из человеческой жизни, да и вряд ли когда-нибудь вернутся.
One must regard people with more patience, it seems to me.	Мне кажется, что нужно относиться к людям терпеливее.
Who knows, perhaps for all those sitting here, below, the present evening is a rest, a holiday?"	Почем знать, может быть для всех, сидящих тут, внизу, сегодняшний вечер - отдых, праздник?
"The speech for the defense," put in Chaplinsky in his calm manner.	- Защитительная речь, - вставил со своей спокойной манерой Чаплинский.
But Rovinskaya quickly turned around to the men, and her long emerald eyes narrowed.	Но Ровинская быстро обернулась к мужчинам, и ее длинные изумрудные глаза сузились.
And this with her served as a sign of wrath, from which even crowned personages committed follies at times.	А это у нее служило признаком гнева, от которого иногда делали глупости и коронованные особы.
However, she immediately restrained herself and continued languidly:	Впрочем, она тотчас же сдержалась и продолжала вяло:
"I don't understand what you are talking about.	-Я не понимаю, о чем вы говорите.
I don't understand even what we came here for.	Я не понимаю даже, для чего мы сюда приехали.
For there are no longer any spectacles in the world.	Ведь зрелищ теперь совсем нет на свете.
Now I, for instance, have seen bull-fights in Seville, Madrid and Marseilles- an exhibition which does not evoke anything save loathing.	Вот я, например, видала бои быков в Севилье, Мадриде и Марсели - представление, которое, кроме отвращения, ничего не вызывает.
I have also seen boxing and wrestling nastiness and brutality.	Видала и бокс и борьбу - гадость и грубость.

I also happened to participate in a tiger hunt, at which I sat under a baldachin on the back of a big, wise white elephant... in a word, you all know this well yourselves.	Пришлось мне также участвовать на охоте на тигра, причем я сидела под балдахином на спине большого умного белого слона... словом, вы это хорошо сами знаете.
And out of all my great, chequered, noisy life, from which I have grown old ... "	И от всей моей большой, пестрой, шумной жизни, от которой я состарилась...
"Oh, what are you saying, Ellena Victorovna!" said Chaplinsky with a tender reproach.	- О, что вы, Елена Викторовна! - сказал с ласковым упреком Чаплинский.
"Abandon compliments, Volodya!	- Бросьте, Володя, комплименты!
I know myself that I'm still young and beautiful of body, but, really, it seems to me at times that I am ninety.	Я сама знаю, что еще молода и прекрасна телом, но, право, иногда мне кажется, что мне девяносто лет.
So worn out has my soul become.	Так износилась душа.
I continue.	Я продолжаю.
I say, that during all my life only three strong impressions have sunk into my soul.	Я говорю, что за всю мою жизнь только три сильных впечатления врезались в мою душу.
The first, while still a girl, when I saw a cat stealing upon a cock-sparrow, and I with horror and with interest watched its movements and the vigilant gaze of the bird.	Первое - это когда я еще девочкой видела, как кошка кралась за воробьем, и я с ужасом и с интересом следила за ее движениями и за зорким взглядом птицы.
Up to this time I don't know myself which I sympathized with more: the skill of the cat or the slipperiness of the sparrow.	До сих пор я и сама не знаю, чему я сочувствовала более: ловкости ли кошки, или увертливости воробья.
The cock-sparrow proved the quicker.	Воробей оказался проворнее.
In a moment he flew up on a tree and began from there to pour down upon the cat such sparrow swearing that I would have turned red for shame if I had understood even one word.	Он мгновенно взлетел на дерево и начал оттуда осыпать кошку такой воробьиной бранью, что я покраснела бы от стыда, если бы поняла хоть одно слово.
While the cat, as though it had been wronged, stuck up its tail like a chimney and tried to pretend to itself that nothing out of the way had taken place.	А кошка обиженно подняла хвост трубою и старалась сама перед собою делать вид, что ничего особенного не произошло.
Another time I had to sing in an opera a duet with a certain great artist... "	В другой раз мне пришлось петь в опере дуэт с одним великим артистом...
"With whom?" asked the baroness quickly.	- С кем? - спросила быстро баронесса.
"Isn't it all the same?	- Не все ли равно?
Of what need names?	К чему имена?
And so, when he and I were singing, I felt all of me in the sway of genius.	И вот, когда мы с ним пели, я вся чувствовала себя во власти гения.
How wonderfully, into what a marvelous harmony, did our voices blend!	Как чудесно, в какую дивную гармонию слились наши голоса!
Ah!	Ах!
It is impossible to describe this impression.	Невозможно передать этого впечатления.
Probably, it happens but once in a lifetime.	Вероятно, это бывает только раз в жизни.

According to the r?le, I had to weep, and I wept with sincere, genuine tears.	Мне по роли нужно было плакать, и я плакала искренними, настоящими слезами.
And when, after the curtain, he walked up to me and patted my hair with his big warm hand and with his enchanting, radiant smile said, 'Splendid! for the first time in my life have I sung so'... and so I- and I am a very proud being- I kissed his hand.	И когда после занавеса он подошел ко мне и погладил меня своей большой горячей рукой по волосам и со своей обворожительно-светлой улыбкой сказал: "Прекрасно! Первый раз в жизни я так пел"... и вот я, - а я очень гордый человек,я поцеловала у него руку.
And the tears were still standing in my eyes ... "	А у меня еще стояли слезы в глазах...
"And the third?" asked the baroness, and her eyes lit up with the evil sparks of jealousy.	- А третье? - спросила баронесса, и глаза ее зажглись злыми искрами ревности.
"Ah, the third," answered the artiste sadly, "the third is as simple as simple can be.	- Ах, третье, - ответила грустно артистка, - третье проще простого.
During the last season I lived at Nice, and so I saw Carmen on the open stage at Frejus with the anticipation of Cecile Ketten, who is now," the artiste earnestly made the sign of the cross, "dead- I don't really know, fortunately or unfortunately for herself?"	В прошлогоднем сезоне я жила в Ницце и вот видела на открытой сцене, во Фрежюссе, "Кармен" с участием Сесиль Кеттен, которая теперь, - артистка искренно перекрестилась, -умерла... не знаю, право, к счастью или к несчастью для себя?
Suddenly, in a moment, her magnificent eyes filled with tears and began to shine with a magic green light, such as the evening star gives forth, on warm summer twilights.	Вдруг, мгновенно, ее прелестные глаза наполнились слезами и засияли таким волшебным зеленым светом, каким сияет летними теплыми сумерками вечерняя звезда.
She turned her face around to the stage, and for some time her long, nervous fingers convulsively squeezed the upholstery of the barrier of the box.	Она обернула лицо к сцене, и некоторое время ее длинные нервные пальцы судорожно сжимали обивку барьера ложи.
But when she again turned around to her friends, her eyes were already dry, and the enigmatic, vicious and wilful lips were resplendent with an unconstrained smile.	Но когда она опять обернулась к своим друзьям, то глаза уже были сухи и на загадочных, порочных и властных губах блестела непринужденная улыбка.
Then Ryazanov asked her politely, in a tender but purposely calm tone:	Тогда Рязанов спросил ее вежливо, нежным, но умышленно спокойным тоном:
"But then, Ellena Victorovna, your tremendous fame, admirers, the roar of the mob ... finally, that delight which you afford to your spectators.	- Но ведь, Елена Викторовна, ваша громадная слава, поклонники, рев толпы, цветы, роскошь... Наконец тот восторг, который вы доставляете своим зрителям.
Is it possible that even this does not titillate your nerves?"	Неужели даже это не щекочет ваших нервов?
"No, Ryazanov," she answered in a tired voice. "You know no less than myself what this is worth.	- Нет, Рязанов, - ответила она усталым голосом, -вы сами не хуже меня знаете, чего это стоит.
A brazen interviewer, who needs passes for his friends, and, by the way, twenty-five roubles in an envelope.	Наглый интервьюер, которому нужны контрамарки для его знакомых, а кстати, и двадцать пять рублей в конверте.
High school boys and girls, students and young ladies attending courses, who beg you for autographed photographs.	Гимназисты, гимназистки, студенты и курсистки, которые выпрашивают у вас карточки с надписями.

Some old blockhead with a general's rank, who hums loudly with me during my aria.	Какой-нибудь старый болван в генеральском чине, который громко мне подпевает во время моей арии.
The eternal whisper behind you, when you pass by: 'there she is, that same famous one!'	Вечный шепот сзади тебя, когда ты проходишь: "Вот она, та самая, знаменитая!"
Anonymous letters, the brazenness of back-stage habitues ... why, you can't enumerate everything!	Анонимные письма, наглость закулисных завсегдатаев... да всего и не перечислишь!
But surely, you yourself are often beset by female psychopathics of the court-room?"	Ведь, наверное, вас самого часто осаждают судебные психопатки?
"Yes," said Ryazanov decisively.	- Да, - сказал твердо Рязанов.
"That's all there is to it.	- Вот и все.
But add to that the most terrible thing, that every time I have come to feel a genuine inspiration, I tormentingly feel on the spot the consciousness that I'm pretending and grimacing before people ... And the fear of the success of your rival?	А прибавьте к этому самое ужасное, то, что каждый раз, почувствовав настоящее вдохновение, я тут же мучительно ощущаю сознание, что я притворяюсь и кривляюсь перед людьми... А боязнь успеха соперницы?
And the eternal dread of losing your voice, of straining it or catching a cold?	А вечный страх потерять голос, сорвать его или простудиться?
The eternal tormenting bother of throat bandages?	Вечная мучительная возня с горловыми связками?
No, really, it is heavy to bear renown on one's shoulders."	Нет, право, тяжело нести на своих плечах известность.
"But the artistic fame?" retorted the lawyer. "The might of genius!	- Но артистическая слава?- возразил адвокат.Власть гения!
This, verily, is a true moral might, which is above the might of any king on earth!"	Это ведь истинная моральная власть, которая выше любой королевской власти на свете!
"Yes, yes, of course you're right, my dear.	- Да, да, конечно, вы правы, мой дорогой.
But fame, celebrity, are sweet only at a distance, when you only dream about them.	Но слава, знаменитость сладки лишь издали, когда о них только мечтаешь.
But when you have attained them you feel only their thorns.	Но когда их достиг - то чувствуешь одни их шипы.
But then, with what anguish you feel every dram of their decrease.	И зато как мучительно ощущаешь каждый золотник их убыли.
And I have forgotten to say something else.	И еще я забыла сказать.
Why, we artists undergo a sentence at hard labour.	Ведь мы, артисты, несем каторжный труд.
In the morning, exercises; in the daytime, rehearsals; and then there's scarcely time for dinner and you're due for the performance.	Утром упражнения, днем репетиция, а там едва хватит времени на обед- и пора на спектакль.
An hour or so for reading or such diversion as you and I are having now, may be snatched only by a miracle.	Чудом урвешь часок, чтобы почитать или развлечься вот, как мы с вами.
And even so... the diversion is altogether of the mediocre... "	Да и то... развлечение совсем из средних...

She negligently and wearily made a slight gesture with the fingers of the hand lying on the barrier.	Она небрежно и утомленно слегка махнула пальцами руки, лежавшей на барьере.
Volodya Chaplinsky, agitated by this conversation, suddenly asked:	Володя Чаплинский, взволнованный этим разговором, вдруг спросил:
"Yes, but tell me, Ellena Victorovna, what would you want to distract your imagination and ennui?"	- Ну, а скажите, Елена Викторовна, чего бы вы хотели, что бы развлекло ваше воображение и скуку?
She looked at him with her enigmatic eyes and answered quietly, even a trifle shyly, it seemed:	Она посмотрела на него своими загадочными глазами и тихо, как будто даже немножко застенчиво, ответила:
"Formerly, people lived more gaily and did not know prejudices of any sort.	- В прежнее время люди жили веселее и не знали никаких предрассудков.
Well, it seems to me that then I would have been in my place and would have lived with a full life.	Вот тогда, мне кажется, я была бы на месте и жила бы полной жизнью.
O, ancient Rome!"	О, древний Рим!
No one understood her, save Ryazanov, who, without looking at her, slowly pronounced in his velvety voice, like that of an actor, the classical, universally familiar, Latin phrase:	Никто ее не понял, кроме Рязанова, который, не глядя на нее, медленно произнес своим бархатным актерским голосом классическую, всем известную латинскую фразу:
"Ave, Caesar, morituri te salutant!"	- Ave, Caesar, morituri te salutant! [5 - Да здравствует Цезарь, идущие на смерть приветствуют тебя!]
"Precisely!	- Именно!
I love you very much, Ryazanov, because you are a clever child.	Я вас очень люблю, Рязанов, за то, что вы умница.
You will always catch a thought in its flight; although, I must say, that this isn't an especially high property of the mind.	Вы всегда схватите мысль на лету, хотя должна сказать, что это не особенно высокое свойство ума.
And really, two beings come together, the friends of yesterday, who had conversed with each other and eaten at the same table, and this day one of them must perish.	И в самом деле, сходятся два человека, вчерашние друзья, собеседники, застольники, и сегодня один из них должен погибнуть.
You understand depart from life forever.	Понимаете, уйти из жизни навсегда.
But they have neither malice nor fear.	Но у них нет ни злобы, ни страха.
There is the most real, magnificent spectacle, which I can only picture to myself!"	Вот настоящее прекрасное зрелище, которое я только могу себе представить!
"How much cruelty there is in you," said the baroness meditatively.	- Сколько в тебе жестокости, - сказала раздумчиво баронесса.
"Well, nothing can be done about it now!	- Да, уж ничего не поделаешь!
My ancestors were cavaliers and robbers.	Мои предки были всадниками и грабителями.
However, shan't we go away now?"	Однако, господа, не уехать ли нам?
They all went out of the garden.	Они все вышли из сада.

Volodya Chaplinsky ordered his automobile called.	Володя Чаплинский велел крикнуть свой автомобиль.
Ellena Victorovna was leaning upon his arm.	Елена Викторовна опиралась на его руку.
And suddenly she asked:	И вдруг она спросила:
"Tell me, Volodya, where do you usually go when you take leave of so-called decent women?"	- Скажите, Володя, куда вы обыкновенно ездите, когда прощаетесь с так называемыми порядочными женщинами?
Volodya hemmed and hawed.	Володя замялся.
However, he knew positively that he could not lie to Rovinskaya.	Однако он знал твердо, что лгать Ровинской нельзя.
"M-m-m ... I'm afraid of offending your hearing.	- М-м-м... Я боюсь оскорбить ваш слух.
To the Tzigani, for instance ... to night cabarets ... "	М-м-м... К цыганам, например... в ночные кабаре...
"And somewhere else? Worse?"	- А еще что-нибудь? похуже?
"Really, you put me in an awkward position.	- Право, вы ставите меня в неловкое положение.
From the time that I've become so madly in love with you ... "	С тех пор как я в вас так безумно влюблен...
"Leave out the romancingl"	- Оставьте романтику!
"Well, how shall I say it?" murmured Volodya, feeling that he was turning red, not only in the face, but with his body, his back. "Well, of course, to the women.	-Ну, как сказать... пролепетал Володя, почувствовав, что он краснеет не только лицом, но телом, спиной, - ну, конечно, к женщинам.
Now, of course, this does not occur with me personally ... "	Теперь со мною лично этого, конечно, не бывает...
Rovinskaya maliciously pressed Chaplinsky's elbow to her side.	Ровинская злобно прижала к себе локоть Чаплинского.
"To a brothel?"	- В публичный дом?
Volodya did not answer anything.	Володя ничего не ответил.
Then she said:	Тогда она сказала:
"And so, you'll carry us at once over there in the automobile and acquaint us with this existence, which is foreign to me.	- Итак, вот сейчас вы нас туда свезете на автомобиле и познакомите нас с этим бытом, который для меня чужд.
But remember, that I rely upon your protection."	Но помните, что я полагаюсь на ваше покровительство.
The remaining two agreed to this, unwillingly, in all probability; but there was no possibility of opposing Ellena Victorovna.	Остальные двое согласились на это, вероятно, неохотно, но Елене Викторовне сопротивляться не было никакой возможности.
She always did everything that she wanted to.	Она всегда делала все, что хотела.
And then they had all heard and knew that in Petersburg carousing worldly ladies, and even girls, permit themselves, out of a modish snobbism, pranks far worse than the one which Rovinskaya had proposed.	И потом все они слышали и знали, что в Петербурге светские кутящие дамы и даже девушки позволяют себе из модного снобизма выходки куда похуже той, какую предложила Ровинская.

Chapter 7	VII
On the way to Yamskaya Street Rovinskaya said to Chaplinsky:	По дороге на Ямскую улицу Ровинская сказала Володе:
"You'll bring me at first into the most luxurious place, then into a medium one, and then into the filthiest."	- Вы меня повезете сначала в самое роскошное учреждение, потом в среднее, а потом в самое грязное.
"My dear Ellena Victorovna," warmly retorted Chaplinsky, "I'm ready to do everything for you.	- Дорогая Елена Викторовна, - горячо возразил Чаплинский, - я для вас готов все сделать.
It is without false boasting when I say that I would give my life away at your order, ruin my career and position at a mere sign of yours ... But I dare not bring you to these houses.	Говорю без ложного хвастовства, что отдам свою жизнь по вашему приказанию, разрушу свою карьеру и положение по вашему одному знаку... Но я не рискую вас везти в эти дома.
Russian manners are coarse, and often simply inhuman manners.	Русские нравы грубые, а то и просто бесчеловечные нравы.
I'm afraid that you will be insulted by some pungent, unseemly word, or that a chance visitor will play some senseless prank before you ... "	Я боюсь, что вас оскорбят резким, непристойным словом или случайный посетитель сделает при вас какую-нибудь нелепую выходку...
"Ah, my God," impatiently interrupted Rovinskaya; "when I was singing in London, there were many at that time paying court to me, and I did not hesitate to go and see the filthiest dens of Whitechapel in a choice company.	- Ах, боже мой, - нетерпеливо прервала Ровинская,когда я пела в Лондоне, то в это время за мной многие ухаживали, и я не постеснялась в избранной компании поехать смотреть самые грязные притоны Уайтчепля.
I will say, that I was treated there very carefully and anticipatingly.	Скажу, что ко мне там относились очень бережно и предупредительно.
I will also say, that there were with me at that time two English aristocrats; lords, both sportsmen, both people unusually strong physically and morally, who, of course, would never have allowed a woman to be offended.	Скажу также, что со мной были в это время двое английских аристократов, лорды, оба спортсмены, оба люди не обыкновенно сильные физически и морально, которые, конечно, никогда не позволили бы обидеть женщину.
However, perhaps you, Volodya, are of the race of cowards?"	Впрочем, может быть, вы, Володя, из породы трусов?..
Chaplinsky flared up:	Чаплинский вспыхнул:
"Oh, no, no, Ellena Victorovna.	- О нет, нет, Елена Викторовна.
I forewarned you only out of love for you.	Я вас предупреждал только из любви к вам.
But if you command, then I'm ready to go where you will.	Но если вы прикажете, то я готов идти, куда хотите.
Not only on this dubious undertaking, but even very death itself."	Не только в это сомнительное предприятие, но хоть и на самую смерть.
By this time they had already driven up to the most luxurious establishment in the Yamkas- Treppel's.	В это время они уже подъехали к самому роскошному заведению на Ямках - к Треппелю.
Ryazanov the lawyer said, smiling with his usual ironic smile:	Адвокат Рязанов сказал, улыбаясь своей обычной иронической улыбкой:
"And so, the inspection of the menagerie begins."	- Итак, начинается обозрение зверинца.

They were led into a cabinet with crimson wall paper, and on the wall paper was repeated, in the "empire" style, a golden design in the form of small laurel wreaths.	Их провели в кабинет с малиновыми обоями, а на обоях повторялся, в стиле "ампир", золотой рисунок в виде мелких лавровых венков.
And at once Rovinskaya recognized, with the keen memory of an artiste, that exactly the same paper had also been in that cabinet in which they had just been sitting.	И сразу Ровинская узнала своей зоркой артистической памятью, что совершенно такие же обои были и в том кабинете, где они все четверо только что сидели.
Four German women from the Baltic provinces came out.	Вышли четыре остзейские немки.
All of them stout, full-breasted, blonde, powdered, very important and respectful.	Все толстые, полногрудые блондинки, напудренные, очень важные и почтительные.
The conversation did not catch on at first.	Разговор сначала не завязывался.
The girls sat immovable, like carvings of stone, in order to pretend with all their might that they were respectable ladies.	Девушки сидели неподвижно, точно каменные изваяния, чтобы изо всех сил притвориться приличными дамами.
Even the champagne, which Ryazanov called for, did not improve the mood.	Даже шампанское, которое потребовал Рязанов, не улучшило настроения.
Rovinskaya was the first to come to the aid of the party. Turning to the stoutest, fairest German of all, who resembled a loaf, she asked politely in German:	Ровинская первая пришла на помощь обществу, обратившись к самой толстой, самой белокурой, похожей на булку, немке. Она спросила вежливо по-немецки:
"Tell me, where were you born?	- Скажите, - откуда вы родом?
Germany, in all probability?"	Вероятно, из Германии?
"No, gnadige Frau, I am from Riga."	- Нет, gnadige Frau[6 - Сударыня (нем.)], я из Риги.
"What compels you to serve here, then?	- Что же вас заставляет здесь служить?
Not poverty, I hope?"	Надеюсь, - не нужда?
"Of course not, gnadige Frau.	- Конечно, нет, gnadige Frau.
But, you understand, my bridegroom, Hans, works as a kellner in a restaurant-automat, and we are too poor to be married now.	Но, понимаете, мой жених Ганс служит кельнером в ресторане-автомате, и мы слишком бедны для того, чтобы теперь жениться.
I bring my savings to a bank, and he does the same.	Я отношу мои сбережения в банк, и он делает то же самое.
When we have saved the ten thousand roubles we need, we will open our own beer-hall, and, if God will bless us, then we shall allow ourselves the luxury of having children.	Когда мы накопим необходимые нам десять тысяч рублей, то мы откроем свою собственную пивную, и, если бог благословит, тогда мы позволим себе роскошь иметь детей.
Two children.	Двоих детей.
A boy and a girl."	Мальчика и девочку.
"But, listen to me, mein Fr?ulein!" Rovinskaya was amazed. "You are young, handsome, know two languages ... "	- Но послушайте же, meine Fraulein[7 - Девушка (нем.)], - удивилась Ровинская. - Вы молоды, красивы, знаете два языка...
"Three, madam," proudly put in the German. "I know Esthonian as well.	- Три, мадам, - гордо вставила немка. - Я знаю еще и эстонский.

I finished the municipal school and three classes of high school."	Я окончила городское училище и три класса гимназии.
"Well, then, you see, you see ... " Rovinskaya became heated. "With such an education you could always find a place with everything found, and about thirty roubles.	-Ну вот, видите, видите...- загорячилась Ровинская. - С таким образованием вы всегда могли бы найти место на всем готовом рублей на тридцать.
Well, in the capacity of a housekeeper, bonne, senior clerk in a good store, a cashier, let's say ... And if your future bridegroom ... Fritz ... "	Ну, скажем, в качестве экономки, бонны, старшей приказчицы в хорошем магазине, кассирши... И если ваш будущий жених... Фриц...
"Hans, madam ... "	- Ганс, мадам...
"If Hans proved to be an industrious and thrifty man, then it would not be at all hard for you to get up on your feet altogether, after three or four years.	- Если Ганс оказался бы трудолюбивым и бережливым человеком, то вам совсем нетрудно было бы через три-четыре года стать совершенно на ноги.
What do you think?"	Как вы думаете?
"Ah, madam, you are a little mistaken.	- Ах, мадам, вы немного ошибаетесь.
You have overlooked that, in the very best of positions, I, even denying myself in everything, will not be able to put aside more than fifteen, twenty roubles a month; whereas here, with a prudent economy, I gain up to a hundred roubles and at once carry them away with a book into the savings bank.	Вы упустили из виду то, что на самом лучшем месте я, даже отказывая себе во всем, не сумею отложить в месяц более пятнадцати-двадцати рублей, а здесь, при благоразумной экономии, я выгадываю до ста рублей и сейчас же отношу их в сберегательную кассу на книжку.
And besides that, just imagine, gnadige Frau, what a humiliating position to be the servant in a house!	А кроме того, вообразите себе, gnadige Frau, какое унизительное положение быть в доме прислугой!
Always to depend on the caprice or the disposition of the spirits of the masters!	Всегда зависеть от каприза или расположения духа хозяев!
And the master always pesters you with foolishness.	И хозяин всегда пристает с глупостями.
Pfui! ..	Пфуй!..
And the mistress is jealous, picks, and scolds."	А хозяйка ревнует, придирается и бранится.
"No ... I don't understand ... " meditatively drawled Rovinskaya, without looking the German in the eyes, but casting hers on the floor. "I've heard a great deal of your life here, in these ... what do you call them? .. these houses.	-Нет... не понимаю...- задумчиво протянула Ровинская, не глядя немке в лицо, а потупив глаза в пол. - Я много слышала о вашей жизни здесь, в этих... как это называется?.. в домах.
They say it is something horrible.	Рассказывают что-то ужасное.
That you're forced to love the most repulsive, old and hideous men, that you are plucked and exploited in the most cruel manner ... "	Что вас принуждают любить самых отвратительных, старых и уродливых мужчин, что вас обирают и эксплуатируют самым жестоким образом...
"Oh, never, madam ... Each one of us has an account book, wherein is written accurately the income and expense.	- О, никогда, мадам... У нас, у каждой, есть своя расчетная книжка, где вписывается аккуратно мой доход и расход.
During last month I earned a little more than five hundred roubles.	За прошлый месяц я заработала немного больше пятисот рублей.

As always, two-thirds went to the proprietress for board, quarters, fuel, light, linen ... There remains to me more than a hundred and fifty, it is not so?	Как всегда, хозяйке две трети за стол, квартиру, отопление, освещение, белье... Мне остается больше чем сто пятьдесят, не так ли?
Fifty I spent on costumes and all sorts of trifles.	Пятьдесят я трачу на костюмы и на всякие мелочи.
A hundred I save.	Сто сберегаю...
What exploitation is it, then, madam, I ask you?	Какая же это эксплуатация, мадам, я вас спрашиваю?
And if I do not like a man at all- true, there are some who are exceedingly nasty- I can always say I am sick, and instead of me will go one of the newest girls ... "	А если мужчина мне совсем не нравится, - правда, бывают чересчур уж гадкие, - я всегда могу сказаться больной, и вместо меня пойдет какая-нибудь из новеньких...
"But then ... pardon me, I do not know your name ... "	- Но, ведь... простите, я не знаю вашего имени...
"Elsa."	- Эльза.
"They say, that you're treated very roughly ... beaten at times ... compelled to do that which you don't want to and which is repulsive to you?"	- Говорят, Эльза, что с вами обращаются очень грубо... иногда бьют... принуждают к тому, чего вы не хотите и что вам противно?
"Never, madam!" dropped Elsa haughtily. "We all live here as a friendly family of our own.	- Никогда, мадам! - высокомерно уронила Эльза.Мы все здесь живем своей дружной семьей.
We are all natives of the same land or relatives, and God grant that many should live so in their own families as we live here.	Все мы землячки или родственницы, и дай бог, чтобы многим так жилось в родных фамилиях, как нам здесь.
True, on Yamskaya Street there happen various scandals and fights and misunderstandings.	Правда, на Ямской улице бывают разные скандалы, и драки, и недоразумения.
But that's there... in these... in the rouble establishments.	Но это там... в этих... в рублевых заведениях.
The Russian girls drink a lot and always have one lover.	Русские девушки много пьют и всегда имеют одного любовника.
And they do not think at all of their future."	И они совсем не думают о своем будущем.
"You are prudent, Elsa," said Rovinskaya in an oppressed tone. "All this is well.	- Вы благоразумны, Эльза, - сказала тяжелым тоном Ровинская. - Все это хорошо.
But, what of the chance disease?	Ну, а случайная болезнь?
Infection?	Зараза?
Why, that is death?	Ведь это смерть!
And how can you guess?"	А как угадать?
"And again- no, madam.	- И опять - нет, мадам.
I won't let a man into my bed before I make a detailed medical inspection of him ... I am guaranteed, at the least, against seventy-five per cent."	Я не пущу к себе в кровать мужчину, прежде чем не сделаю ему подробный медицинский осмотр... Я гарантирована по крайней мере на семьдесят пять процентов.
"The devil!" suddenly exclaimed Rovinskaya with heat and hit the table with her fist. "But, then, what of your Albert... "	-Черт!- вдруг горячо воскликнула Ровинская и стукнула кулаком по столу. - Но ведь ваш Альберт...

"Hans," the German corrected her meekly.	- Ганс... - кротко поправила немка.
"Pardon me... Your Hans surely does not rejoice greatly over the fact that you are living here, and that you betray him every day?"	-Простите... Ваш Ганс, наверно, не очень радуется тому, что вы живете здесь и что вы каждый день изменяете ему?
Elsa looked at her with sincere, lively amazement.	Эльза поглядела на нее с искренним, живым изумлением.
"But gnadige Frau ... I have never yet betrayed him!	- Но, gnadige Frau... Я никогда и не изменяла ему!
It is other lost wenches, especially Russian, who have lovers for themselves, on whom they spend their hard-earned money.	Это другие погибшие девчонки, особенно русские, имеют себе любовников, на которых они тратят свои тяжелые деньги.
But that I should ever let myself go as far as that?	Но чтобы я когда-нибудь допустила себя до этого?
Pfui!"	Пфуй!
"A greater fall I have not imagined!" said Rovinskaya loudly and with aversion, getting up. "Pay gentlemen, and let's go on from here."	- Большего падения я не воображала! - сказала брезгливо и громко Ровинская, вставая. -Заплатите, господа, и пойдем отсюда дальше.
When they had gone out into the street, Volodya took her arm and said in an imploring voice:	Когда они вышли на улицу, Володя взял ее под руку и сказал умоляющим голосом:
"For God's sake, isn't one experiment enough for you?"	- Ради бога, не довольно ли вам одного опыта?
"Oh, what vulgarity!	- О, какая пошлость!
What vulgarity!"	Какая пошлость!
"That's why I'm saying, let's drop this experiment."	- Вот я поэтому и говорю, бросим этот опыт.
"No, in any case I am going through with it to the finish.	- Нет, во всяком случае, я иду до конца.
Show me something simpler, more of the medium."	Покажите мне что-нибудь среднее, попроще.
Volodya Chaplinsky, who was all the time in a torment over Ellena Victorovna, offered the most likely thing- to drop into the establishment of Anna Markovna, which was only ten steps away.	Володя Чаплинский, который все время мучился за Елену Викторовну, предложил самое подходящее - зайти в заведение Анны Марковны, до которого всего десять шагов.
But it was just here that strong impressions awaited them.	Но тут-то их и ждали сильные впечатления.
Simeon did not want to let them in, and only several gold pieces, which Ryazanov gave him, softened him.	Сначала Симеон не хотел их впускать, и лишь несколько рублей, которые дал ему Рязанов, смягчили его.
They took up a cabinet, almost the same as at Treppel's, only somewhat shabbier and more faded.	Они заняли кабинет, почти такой же, как у Треппеля, только немножко более ободранный и полинялый.
At the command of Emma Edwardovna, the girls were herded into the cabinet.	По приказанию Эммы Эдуардовны согнали в кабинет девиц.
But it was the same as letting a goat into a truck-garden or mixing soda and acid.	Но это было то же самое, что смешать соду и кислоту.

The main mistake, however, was that they let Jennka in there as well- wrathful, irritated, with impudent fires in her eyes.	А главной ошибкой было то, что пустили туда и Женьку - злую, раздраженную, с дерзкими огнями в глазах.
The modest, quiet Tamara was the last to walk in, with her shy and depraved smile of a Monna Lisa.	Последней вошла скромная, тихая Тамара со своей застенчивой и развратной улыбкой Монны-Лизы.
In the end, almost the entire personnel of the establishment gathered in the cabinet.	В кабинете собрался в конце концов почти весь состав заведения.
Rovinskaya no longer risked asking "How did you come to this life?"	Ровинская уже не рисковала спрашивать - "как дошла ты до жизни такой?"
But it must be said, that the inmates of the house met her with an outward hospitality.	Но надо сказать, что обитательницы дома встретили ее с внешним гостеприимством.
Ellena Victorovna asked them to sing their usual canonical songs, and they willingly sang:	Елена Викторовна попросила спеть их обычные канонные песни, и они охотно спели:
Monday now is come again, They're supposed to get me out; Doctor Krassov won't let me out, Well, the devil take him then.	Понедельник наступает, □ □ Мне на выписку идти, □□Доктор Красов не пускает, □□Ну, так черт его дери.
And further:	И дальше:
Poor little, poor little, poor little me, The public house is closed, My head's aching me...	Бедная, бедная, бедная я - □ □Казенка закрыта, □ □Болит голова...
The love of a loafer Is spice, is spice; But the prostitute Is as cold as ice.	Любовь шармача □□Горяча, горяча, □□А проститутка, □□Как лед, холодна...
Ha-ha-ha!	Ха-ха-ха.
They came together Matched as well as might be, She is a prostitute, A pickpocket he.	Сошлися они □□На подбор, на подбор: □ □Она -проститутка, □□Он - карманный вор...
Ha-ha-ha!	Ха-ха-ха!
Now morning has come, He is planning a theft; While she lies in her bed And laughs like she's daft.	Вот утро приходит, □□Он о краже хлопочет, □ □Она же на кровати □□Лежит и хохочет...
Ha-ha-ha!	Ха-ха-ха!
Comes morning, the laddie Is led to the pen; But for the prostitute His pals await then.	Наутро мальчишку □□В сыскную ведут, □□Ее ж, проститутку, □□Товарищи ждут...
Ha-ha-ha! ... [12]	Xa-xa-xa!
And still further a convict song:	И еще дальше арестантскую:
I'm a ruined laddie, Ruined for alway; While year after year The days go away.	Погиб я, мальчишка □□Погиб навсегда, □□А годы за годами □□Проходят лета.
And also:	И еще:
Don't you cry, my Mary, You'll belong to me; When I've served the army I will marry thee.	Не плачь ты, Маруся, □ □Будешь ты моя, □ □Как отбуду призыв, □□Женюсь на тебя.
But here suddenly, to the general amazement, the stout Kitty, usually taciturn, burst into laughter.	Но тут вдруг, к общему удивлению, расхохоталась толстая, обычно молчаливая Катька.
She was a native of Odessa.	Она была родом из Одессы.

"Let me sing one song, too.	- Позвольте и мне спеть одну песню.
It's sung by thieves and badger queens in the drink shops on our Moldavanka and Peresip."	Ее поют у нас на Молдаванке и на Пересыпи воры и хипесницы в трактирах.
And in a horrible bass, in a rusty and unyielding voice, she began to sing, making the most incongruous gestures, but, evidently, imitating some cabaret cantatrice of the third calibre that she had sometime seen:	И ужасным басом, заржавленным и неподатливым голосом она запела, делая самые нелепые жесты, но, очевидно, подражая когда-то виденной ею шансонетной певице третьего разбора:
"Ah, I'll go to Dukovka, Sit down at the table, Now I throw my hat off, Toss it under table.	Ах, пойдю я к "дюковку", □ □Сядю я за стол, □ □Сбрасиваю шлипу, □ □Кидаю под стол.
Then I athk my dearie, 'What will you drink, sweet?'	Спрасиваю милую, □□Что ты будишь пить?
But all the answer that she makes: 'My head aches fit to split.'	А она мне отвечать: □□Голова болить.
'I ain't a-athking you What your ache may be, But I am a-athking you What your drink may be:	Я тебе не спрасюю, □□Что в тебе болить, □□А я тебе спрасюю, □□Что ты будешь пить?
Will it be beer, or for wine shall I call, Or for violet wine, or nothing else at all?'"	Или же пиво, или же вино, □ □Или же фиалку, или ничего?
And all would have turned out well, if suddenly Little White Manka, in only her chemise and in white lace drawers, had not burst into the cabinet.	И все обошлось бы хорошо, если бы вдруг не ворвалась в кабинет Манька Беленькая в одной нижней рубашке и в белых кружевных штанишках.
Some merchant, who the night before had arranged a paradisaical night, was carousing with her, and the ill-fated Benedictine, which always acted upon the girl with the rapidity of dynamite, had brought her into the usual quarrelsome condition.	С нею кутил какой-то купец, который накануне устраивал райскую ночь, и злосчастный бенедиктин, который на Девушку всегда действовал с быстротою динамита, привел ее в обычное скандальное состояние.
She was no longer	Она уже не была больше
"Little Manka" and	"Манька Маленькая" и не
"Little White Manka," but she was	"Манька Беленькая", а была
"Manka the Scandaliste."	"Манька Скандалистка".
Having run into the cabinet, she suddenly, from unexpectedness, fell down on the floor, and, lying on her back, burst into such sincere laughter that all the rest burst out laughing as well.	Вбежав в кабинет, она сразу от неожиданности упала на пол и, лежа на спине, расхохоталась так искренно, что и все остальные расхохотались.
Yes.	Да.
But this laughter was not prolonged... Manka suddenly sat up on the floor and began to shout:	Но смех этот был недолог... Манька вдруг уселась на полу и закричала:
"Hurrah! new wenches have joined our place!"	- Ура, к нам новые девки поступили!
This was altogether an unexpected thing.	Это было совсем уже неожиданностью.
The baroness did a still greater tactlessness.	Еще большую бестактность сделала баронесса.
She said:	Она сказала:

"I am a patroness of a convent for fallen girls, and therefore, as a part of my duty, I must gather information about you."	- Я - патронесса монастыря для падших девушек, и поэтому я, по долгу моей службы, должна собирать сведения о вас.
But here Jennka instantly flared up:	Но тут мгновенно вспыхнула Женька:
"Get out of here right away, you old fool!	- Сейчас же убирайся отсюда, старая дура!
You rag!	Ветошка!
You floor mop! ..	Половая тряпка!..
Your Magdalene asylums- they're worse than a prison.	Ваши приюты Магдалины-это хуже, чем тюрьма.
Your secretaries use us, like dogs carrion.	Ваши секретари пользуются нами, как собаки падалью.
Your fathers, husbands, and brothers come to us, and we infect them with all sorts of diseases ... Purposely	Ваши отцы, мужья и братья приходят к нам, и мы заражаем их всякими болезнями... Нарочно!..
And they in their turn infect you.	А они в свою очередь заражают вас.
Your female superintendents live with the drivers, janitors and policemen, while we are put in a cell if we happen to laugh or joke a little among ourselves.	Ваши надзирательницы живут с кучерами, дворниками и городовыми, а нас сажают в карцер за то, что мы рассмеемся или пошутим между собою.
And so, if you've come here as to a theatre, then you must hear the truth out, straight to your face."	И вот, если вы приехали сюда, как в театр, то вы должны выслушать правду прямо в лицо.
But Tamara calmly stopped her:	Но Тамара спокойно остановила ее:
"Stop, Jennie, I will tell them myself... Can it be that you really think, baroness, that we are worse than the so-called respectable women?	- Перестань, Женя, я сама... Неужели вы и вправду думаете, баронесса, что мы хуже так называемых порядочных женщин?
A man comes to me, pays me two roubles for a visit or five roubles for a night, and I don't in the least conceal this, from any one in the world ... But tell me, baroness, do you possibly know even one married lady with a family who isn't in secret giving herself up either for the sake of passion to a young man, or for the sake of money to an old one?	Ко мне приходит человек, платит мне два рубля за визит или пять рублей за ночь, и я этого ничуть не скрываю ни от кого в мире... А скажите, баронесса, неужели вы знаете хоть одну семейную, замужнюю даму, которая не отдавалась бы тайком либо ради страсти -молодому, либо ради денег - старику?
I know very well that fifty percent of you are kept by lovers, while the remaining fifty, of those who are older, keep young lads.	Мне прекрасно известно, что пятьдесят процентов из вас состоят на содержании у любовников, а пятьдесят остальных, из тех, которые постарше, содержат молодых мальчишек.
I also know that many- ah, how many!- of you cohabit with your fathers, brothers, and even sons, but these secrets you hide in some sort of a hidden casket.	Мне известно также, что многие - ах, как многие! - из вас живут со своими отцами, братьями и даже сыновьями, но вы эти секреты прячете в какой-то потайной сундучок.
And that's all the difference between us.	И вот вся разница между нами.
We are fallen, but we don't lie and don't pretend, but you all fall, and lie to boot.	Мы - падшие, но мы не лжем и не притворяемся, а вы все падаете и при этом лжете.
Think it over for yourself; now- in whose favour is this difference?"	Подумайте теперь сами - в чью пользу эта разница?

"Bravo, Tamarochka, that's the way to serve them!" shouted Manka, without getting up from the floor; dishevelled, fair, curly, resembling at this moment a thirteen-year-old girl.	- Браво, Тамарочка, так их! - закричала Манька, не вставая с полу, растрепанная, белокурая, курчавая, похожая сейчас на тринадцатилетнюю девочку.
"Now, now!" urged Jennka as well, flashing with her flaming eyes.	- Ну, ну! - подтолкнула и Женька, горя воспламененными глазами.
"Why not, Jennechka?	- Отчего же, Женечка!
I'll go further than that.	Я пойду и дальше.
Out of us scarcely, scarcely one in a thousand has committed abortion.	Из нас едва-едва одна на тысячу делала себе аборт.
But all of you several times over.	А вы все по нескольку раз.
What?	Что?
Or isn't that the truth?	Или это неправда?
And those of you who've done this, did it not out of desperation or cruel poverty, but you simply were afraid of spoiling your figure and beauty- that's your sole capital!	И те из вас, которые это делали, делали не ради отчаяния или жестоко" бедности, а вы просто боитесь испортить себе фигуру и красоту - этот ваш единственный капитал.
Or else you've been seeking only beastly carnal pleasure, while pregnancy and feeding interfered with your giving yourself up to it!"	Или вы искали лишь скотской похоти, а беременность и кормление мешали вам ей предаваться!
Rovinskaya became confused and uttered in a quick whisper:	Ровинская сконфузилась и быстрым шепотом произнесла:
"Fa?tes attention, baronne, que dans sa position cette demoiselle est instruite."[13]	- Faites attention, baronne, que dans sa position cette demoiselle est instruite.
"Figurez-vous, que moi, j'ai aussi remarque cet ?trange visage.	-Figurez-vous, que moi, j'ai aussi reroarque cet etrange visage.
Comme si je l'ai deja vu ... est-ce en r?ve? ... en demi-d?lire? Ou dans sa petite enfance?"[14]	Comme si je l'ai deja vu... est-ce en reve?.. en demidelire? ou dans sa petite enfance?
"Ne vous donnez pas la peine de chercher dans vos souvenirs, baronne," Tamara suddenly interposed insolently. "Je puis de suite vous venir aide.	- Ne vous donnez pas la peine de chercher dans vos souvenires, baronne, - вдруг дерзко вмешалась в их разговор Тамара. - Je puis de suite vous venir en aide.

Rappelez-vous seulement Kharkoff, et la chambre d'hotel de Koniakine, l'entrepreneur Solovieitschik, et l? tenor di grazzia ... A ce moment vous n'etiez pas encore m-me la baronne de... [15] However, let's drop the French tongue ... You were a common chorus girl and served together with me." "Mais, dites-moi, au nom de dieu, comment vous trouvez vous ici, Mademoiselle Marguerite."[16]	Rappeiez-vous seulement Kharkoffe, et la chambre d'hotel de Koniakine, l'entrepreneur Solovieitschik, et ie tenor di grazzia... A ce moment vous n'etiez pas encore m-me la baronne de[8 - - Обратите внимание, баронесса, в ее положении эта девушка довольно образованная.- Представьте, я тоже заметила это странное лицо. Но где я его видела... Во сне?.. В Бреду? В раннем детстве?-Не трудитесь напрягать вашу память, баронесса... Я сейчас приду вам на помощь? Вспомните только Харьков, гостиницу Конякина, антрепренера Соловейчика и одного лирического тенора... В то время вы еще не были баронессой де... (Перев. с франц. автора)]... Впрочем, бросим французский язык... Вы были простой хористкой и служили со мной вместе. - Mais dites moi, au nom de dieu, comment vous trouvez vous ici, mademoiselle Marguerite? [9 - - Но скажите, ради бога, как вы очутились здесь, мадемуазель Маргарита? (Перев. с франц. автора)]
"Oh, they ask us about that every day.	- О, об этом нас ежедневно расспрашивают.
I just up and came to be here ... "	Просто взяла и очутилась...
And with an inimitable cynicism she asked:	И с непередаваемым цинизмом она спросила:
"I trust you will pay for the time which we have passed with you?"	- Надеюсь, вы оплатите время, которые мы провели с вами?
"No, may the devil take you!" suddenly shouted out Little White Manka, quickly getting up from the rug.	- Нет, черт вас побрал бы! - вдруг вскрикнула, быстро поднявшись с ковра, Манька Беленькая.
And suddenly, pulling two gold pieces out of her stocking, she flung them upon the table.	И вдруг, вытащив из-за чулка два золотых, швырнула их на стол.
"There, you! ..	- Нате!..
I'm giving you that for a cab.	Это я вам даю на извозчика.
Go away right now, otherwise I'll break up all the mirrors and bottles here... "	Уезжайте сейчас же, иначе я разобью здесь все зеркала и бутылки...
Rovinskaya got up and said with sincere, warm tears in her eyes:	Ровинская встала и сказала с искренними теплыми слезами на глазах:
"Of course, we'll go away, and the lesson ofMlle. Marguerite will prove of benefit to us.	- Конечно, мы уедем, и урок mademoiselle Marguerite пойдет нам в пользу.
Your time will be paid for- take care of it, Volodya.	Время ваше будет оплачено - позаботьтесь, Володя.
Still, you sang so much for us, that you must allow me to sing for you as well."	Однако вы так много пели для нас, что позвольте и мне спеть для вас.
Rovinskaya went up to the piano, took a few chords, and suddenly began to sing the splendid ballad of Dargomyzhsky:	Ровинская подошла к пианино, взяла несколько аккордов и вдруг запела прелестный романс Даргомыжского:
"We parted then with pride- Neither with sighs nor words Proffered I thee reproach of jealousy ...	Расстались гордо мы, ни вздохом, ни словами □ □Упрека ревности тебе не подала...

We went apart for aye, Yet only if with thee I might but chance to meet! ..	Мы разошлись навек, но если бы с тобою □ □Я встретиться могла!..
Ah, that with thee I might but chance to meet!	Ах, если б я хоть встретиться могла!
"I weep not nor complain- To fate I bend my knee...	Без слез, без жалоб я склонилась пред судьбою...
I know not, if you loved, So greatly wronging me? Yet only if with thee I might but chance to meet! ...	Не знаю, сделав мне так много в жизни зла, Любил ли ты меня? но если бы с тобою □ □Я встретиться могла!
Ah, that with thee I might but chance to meet!"	Ах, если б я хоть встретиться могла!
This tender and passionate ballad, executed by a great artiste, suddenly reminded all these women of their first love; of their first fall; of a late leave-taking at a dawn in the spring, in the chill of the morning, when the grass is gray from the dew, while the red sky paints the tips of the birches a rosy colour; of last embraces, so closely entwined, and of the unerring heart's mournful whispers:	Этот нежный и страстный романс, исполненный великой артисткой, вдруг напомнил всем этим женщинам о первой любви, о первом падении, о позднем прощании на весенней заре, на утреннем холодке, когда трава седа от росы, а красное небо красит в розовый цвет верхушки берез, о последних объятиях, так тесно сплетенных, и о том, как не ошибающееся чуткое сердце скорбно шепчет:
"No, this will not be repeated, this will not be repeated!"	"Нет, это не повторится, не повторится!"
And the lips were then cold and dry, while the damp mist of the morning lay upon the hair.	И губы тогда были холодны и сухи, а на волосах лежал утренний влажный туман.
Silence seized Tamara; silence seized Manka the Scandaliste; and suddenly Jennka, the most untamable of all the girls, ran up to the artiste, fell down on her knees, and began to sob at her feet.	Замолчала Тамара, замолчала Манька Скандалистка, и вдруг Женька, самая неукротимая из всех девушек, подбежала к артистке, упала на колени и зарыдала у нее в ногах.
And Rovinskaya, touched herself, put her arms around her head and said:	И Ровенская, сама растроганная, обняла ее за голову и сказала:
"My sister, let me kiss you!"	- Сестра моя, дай я тебя поцелую!
Jennka whispered something into her ear.	Женька прошептала ей что-то на ухо.
"Why, that's a silly trifle," said Rovinskaya. "A few months of treatment and it will all go away."	- Да это - глупости, - сказала Ровинская, -несколько месяцев лечения и все пройдет.
"No, no, no... I want to make all of them diseased.	- Нет, нет, нет... Я хочу всех их сделать больными.
Let them all rot and croak."	Пускай они все сгниют и подохнут.
"Ah, my dear," said Rovinskaya, "I would not do that in your place."	- Ах, милая моя, - сказала Ровинская, - я бы на вашем месте этого не сделала.
And now Jennka, the proud Jennka began kissing the knees and hands of the artiste and was saying:	И вот Женька, эта гордая Женька, стала целовать колени и руки артистки и говорила:
"Then why have people wronged me so? ... Why have they wronged me so?	- Зачем же меня люди так обидели?.. Зачем меня так обидели?
Why?	Зачем?
Why?	Зачем?

Why?"	Зачем?
Such is the might of genius!	Такова власть гения!
The only might which takes into its beautiful hands not the abject reason, but the warm soul of man!	Единственная власть, которая берет в свои прекрасные руки не подлый разум, а теплую душу человека!
The self-respecting Jennka was hiding her face in Rovinskaya's dress; Little White Manka was sitting meekly on a chair, her face covered with a handkerchief; Tamara, with elbow propped on her knee and head bowed on the palm of her hand, was intently looking down, while Simeon the porter, who had been looking in against any emergency, only opened his eyes wide in amazement.	Самолюбивая Женька прятала свое лицо в платье Ровинской, Манька Беленькая скромно сидела на стуле, закрыв лицо платком, Тамара, опершись локтем о колено и склонив голову на ладонь, сосредоточенно глядела вниз, а швейцар Симеон, подглядывавший на всякий случай у дверей, таращил глаза от изумления.
Rovinskaya was quietly whispering into Jennka's very ear:	Ровинская тихо шептала в самое ухо Женьки:
"Never despair.	- Никогда не отчаивайтесь.
Sometimes things fall out so badly that there's nothing for it but to hang one's self- but, just look, to-morrow life has changed abruptly.	Иногда все складывается так плохо, хоть вешайся, а - глядь - завтра жизнь круто переменилась.
My dear, my sister, I am now a world celebrity.	Милая моя, сестра моя, я теперь мировая знаменитость.
But if you only knew what seas of humiliation and vileness I have had to wade through!	Но если бы ты знала, сквозь какие моря унижений и подлости мне пришлось пройти!
Be well, then, my dear, and believe in your star."	Будь же здорова, дорогая моя, и верь своей звезде.
She bent down to Jennka and kissed her on the forehead.	Она нагнулась к Женьке и поцеловала ее в лоб.
And never afterwards could Volodya Chaplinsky, who had been watching this scene with a painful tension, forget those warm and beautiful rays, which at this moment kindled in the green, long, Egyptian eyes of the artiste.	И никогда потом Володя Чаплинский, с жутким напряжением следивший за этой сценой, не мог забыть тех теплых и прекрасных лучей, которые в этот момент зажглись в зеленых, длинных, египетских глазах артистки.
The party departed gloomily, but Ryazanov lingered behind for a minute.	Компания невесело уехала, но на минутку задержался Рязанов.
He walked up to Jennka, respectfully and gently kissed her hand, and said:	Он подошел к Тамаре, почтительно и нежно поцеловал ее руку и сказал:
"If possible, forgive our prank ... This, of course, will not be repeated.	-Если возможно, простите нашу выходку... Это, конечно, не повторится.
But if you ever have need of me, I am always at your service.	Но если я когда-нибудь вам понадоблюсь, то помните, что я всегда к вашим услугам.
Here is my visiting card.	Вот моя визитная карточка.
Don't stick it out on your bureau; but remember, that from this evening on I am your friend."	Не выставляйте ее на своих комодах, но помните, что с этого вечера я - ваш друг.
And, having kissed Jennka's hand once more, he was the last to go down the stairs.	И он, еще раз поцеловав руку у Тамары, последним спустился с лестницы.
Chapter 8	VIII

On Thursday, since very morning, a ceaseless, fine drizzle had begun to fall, and so the leaves of the chestnuts, acacias, and poplars had at once turned green.	В четверг, с самого утра, пошел беспрерывный дождик, и вот сразу позеленели обмытые листья каштанов, акаций и тополей.
And, suddenly, it became somehow dreamily quiet and protractedly tedious.	И вдруг стало как-то мечтательно-тихо и медлительно-скучно.
Pensive and monotonous.	Задумчиво и однообразно.
During this all the girls had gathered, as usual, in Jennka's room.	В это время все девушки собрались, по обыкновению, в комнате у Женьки.
But something strange was going on within her.	Но с ней делалось что-то странное.
She did not utter witticisms, did not laugh, did not read, as always, her usual yellow-back novel which was now lying aimlessly either on her breast or stomach; but was vicious, wrapped up in sadness, and in her eyes blazed a yellow fire that spoke of hatred.	Она не острила, не смеялась, не читала, как всегда, своего обычного бульварного романа, который теперь бесцельно лежал у нее на груди или на животе, но была зла, сосредоточенно-печальна, и в ее глазах горел желтый огонь, говоривший о ненависти.
In vain did Little White Manka, Manka the Scandaliste, who adored her, try to turn her attention to herself- Jennka seemed not to notice her, and the conversation did not at all get on.	Напрасно Манька Беленькая, Манька Скандалистка, которая ее обожала, старалась обратить на себя ее внимание - Женька точно ее не замечала, и разговор совсем не ладился.
It was depressing.	Было тоскливо.
But it may have been that the August drizzle, which had steadily set in for several weeks running, reacted upon all of them.	А может быть, на всех на них влиял упорный августовский дождик, зарядивший подряд на несколько недель.
Tamara sat down on Jennka's bed, gently embraced her, and, having put her mouth near her very ear, said in a whisper:	Тамара присела на кровать к Женьке, ласково обняла ее и, приблизив рот к самому ее уху, сказала шепотом:
"What's the matter, Jennechka?	- Что с тобою, Женечка?
I've seen for a long time that something strange is going on in you.	Я давно вижу, что с тобою делается что-то странное.
And Manka feels that too.	И Манька это тоже чувствует.
Just see, how she's wasted without your caressing.	Посмотри, как она извелась без твоей ласки.
Tell me.	Скажи.
Perhaps I'll be able to help you in some way?"	Может быть, я сумею чем-нибудь тебе помочь?
Jennka closed her eyes and shook her head in negation.	Женька закрыла глаза и отрицательно покачала головой.
Tamara moved away from her a little, but continued to stroke her shoulder gently.	Тамара немного отодвинулась от нее, но продолжала ласково гладить ее по плечу.
"It's your affair, Jennechka.	- Твое дело, Женечка.
I daren't butt into your soul.	Я не смею лезть к тебе в душу.
I only asked because you're the only being who... "	Я только потому спросила, что ты - единственный человек, который...

Jennka with decision suddenly jumped out of bed, seized Tamara by the hand and said abruptly and commandingly:	Женька вдруг решительно вскочила с кровати, схватила за руку Тамару и сказала отрывисто и повелительно:
"All right!	- Хорошо!
Let's get out of here for a minute.	Выйдем отсюда на минутку.
I'll tell you everything.	Я тебе все расскажу.
Girls, wait for us a little while."	Девочки, подождите нас немного.
In the light corridor Jennka laid her hands on the shoulders of her mate and with a distorted, suddenly blanched face, said:	В светлом коридоре Женька положила руки на плечи подруги и с исказившимся, внезапно побледневшим лицом сказала:
"Well, then, listen here: some one has infected me with syphilis."	- Ну, так вот, слушай: меня кто-то заразил сифилисом.
"Oh, my poor darling.	- Ах, милая, бедная моя.
Long?"	Давно?
"Long.	- Давно.
Do you remember, when the students were here?	Помнишь, когда у нас были студенты?
The same ones who started a row with Platonov?	Еще они затеяли скандал с Платоновым?
I found out about it for the first time then.	Тогда я в первый раз узнала об этом.
I found out in the daytime."	Узнала днем.
"Do you know," quietly remarked Tamara, "I almost guessed about this, and particularly then, when you went down on your knees before the singer and talked quietly about something with her.	- Знаешь, - тихо заметила Тамара, - я об этом почти догадывалась, а в особенности тогда, когда ты встала на колени перед певицей и о чем-то говорила с ней тихо.
But still, my dear Jennechka, you must attend to yourself."	Но все-таки, милая Женечка, ведь надо бы полечиться.
Jennka wrathfully stamped her foot and tore in half the batiste handkerchief which she had been nervously crumpling in her hands.	Женька гневно топнула ногой и разорвала пополам батистовый платок, который она нервно комкала в руках.
"No!	- Нет!
Not for anything!	Ни за что!
I won't infect any one of you.	Из вас я никого не заражу.
You may have noticed yourself, that during the last weeks I don't dine at the common table, and that I wash and wipe the dishes myself.	Ты сама могла заметить, что в последние недели я не обедаю за общим столом и что сама мою и перетираю посуду.
That's why I'm trying to break Manka away from me, whom, you know, I love sincerely, in the real way.	Потому же я стараюсь отвадить от себя Маньку, которую, ты сама знаешь, я люблю искренно, по-настоящему.
But these two-legged skunks I infect purposely, infect every evening, ten, fifteen of them.	Но этих двуногих подлецов я нарочно заражаю и заражаю каждый вечер человек по десяти, по пятнадцати.

Let them rot, let them carry the syphilis on to their wives, mistresses, mothers- yes, yes, their mothers also, and their fathers, and their governesses, and even their grand-grandmothers.	Пускай они гниют, пускай переносят сифилис на своих жен, любовниц, матерей, да, да, и на матерей, и на отцов, и на гувернанток, и даже хоть на прабабушек.
Let them all perish, the honest skunks!"	Пускай они пропадут все, честные подлецы!
Tamara carefully and tenderly stroked Jennka's head.	Тамара осторожно и нежно погладила Женьку по голове.
"Can it be that you'll go the limit, Jennechka?"	- Неужели ты пойдешь до конца, Женечка?..
"Yes.	-Да.
And without any mercy.	И без всякой пощады.
All of you, however, don't have to be afraid of me.	Вам, однако, нечего опасаться меня.
I choose the man myself.	Я сама выбираю мужчин.
The stupidest, the handsomest, the richest and the most important, but not to one of you will I let them go afterward.	Самых глупых, самых красивых, самых богатых и самых важных, но ни к одной из вас я потом их не пущу.
Oh! I make believe I'm so passionate before them, that you'd burst out laughing if you saw.	О! я разыгрываю перед ними такие страсти, что ты бы расхохоталась, если бы увидела.
I bite them, I scratch, I cry and shiver like an. insane woman.	Я кусаю их, царапаю, кричу и дрожу, как сумасшедшая.
They believe it, the pack of fools."	Они, дурачье, верят.
"It's your affair, it's your affair, Jennechka," meditatively uttered Tamara, looking down. "Perhaps you're right, at that.	- Твое дело, твое дело, Женечка, - раздумчиво произнесла Тамара, глядя вниз, - может быть, ты и права.
Who knows?	Почем знать?
But tell me, how did you get away from the doctor?"	Но скажи, как ты уклонилась от доктора?
Jennka suddenly turned away from her, pressed her face against the angle of the window frame and suddenly burst into bitter, searing tears- the tears of wrath and vengefulness- and at the same time she spoke, gasping and quivering:	Женька вдруг отвернулась от нее, прижалась лицом к углу оконной рамы и внезапно расплакалась едкими, жгучими слезами - слезами озлобления и мести, и в то же время она говорила, задыхаясь и вздрагивая:
"Because... because... Because God has sent me especial luck: I am sick there where, in all probability, no doctor can see.	- Потому что... потому что... Потому что бог мне послал особенное счастье: у меня болит там, где, пожалуй, никакому доктору не видать.
And ours, besides that, is old and stupid... "	А наш, кроме того, стар и глуп...
And suddenly, with some unusual effort of the will Jennka stopped her tears just as unexpectedly as she had started crying.	И внезапно каким-то необыкновенным усилием воли Женька так же неожиданно, как расплакалась, так и остановила слезы.
"Come to me, Tamarochka," she said. "Of course, you won't chatter too much?"	- Пойдем ко мне, Тамарочка, - сказала она. -Конечно, ты не будешь болтать лишнее?
"Of course not."	- Конечно, нет.
And they returned into Jennka's room, both of them calm and restrained.	И они вернулись в комнату Женьки, обе спокойные и сдержанные.
Simeon walked into the room.	В комнату вошел Симеон.

He, contrary to his usual brazenness, always bore himself with a shade of respect toward Jennka.	Он, вопреки своей природной наглости, всегда относился с оттенком уважения к Женьке.
Simeon said:	Симеон сказал:
"Well, now, Jennechka, their Excellency has come to Vanda.	- Так что, Женечка, к Ванде приехали их превосходительство.
Allow her to go away for ten minutes."	Позвольте им уйти на десять минут.
Vanda, a blue-eyed, light blonde, with a large red mouth, with the typical face of a Lithuanian, looked imploringly at Jennka.	Ванда, голубоглазая, светлая блондинка, с большим красным ртом, с типичным лицом литвинки, поглядела умоляюще на Женьку.
If Jennka had said	Если бы Женька сказала:
"No" she would have remained in the room, but Jennka did not say anything and even shut her eyes deliberately.	"Нет", то она осталась бы в комнате, но Женька ничего не сказала и даже умышленно закрыла глаза.
Vanda obediently went out of the room.	Ванда покорно вышла из комнаты.
This general came accurately twice a month, every two weeks (just as to Zoe, another girl, came daily another honoured guest, nicknamed the Director in the house).	Этот генерал приезжал аккуратно два раза в месяц, через две недели (так же, как и к другой девушке, Зое, приезжал ежедневно другой почетный гость, прозванный в доме директором).
Jennka suddenly threw the old, tattered book behind her.	Женька вдруг бросила через себя старую, затрепанную книжку.
Her brown eyes flared up with a real golden fire.	Ее коричневые глаза вспыхнули настоящим золотым огнем.
"You're wrong in despising this general," said she. "I've known worse Ethiopians.	- Напрасно вы брезгуете этим генералом, - сказала она. - Я знавала хуже эфиопов.
I had a certain guest once- a real blockhead.	У меня был один Гость настоящий болван.
He couldn't make love to me otherwise than... otherwise than ... well, let's say it plainly: he pricked me with pins in the breast... While in Vilno a Polish Catholic priest used to come to me.	Он меня не мог любить иначе... иначе... ну, скажем просто, он меня колол иголками в грудь... А в Вильно ко мне ходил ксендз.
He would dress me all in white, compel me to powder myself, lay me down on the bed.	Он одевал меня во все белое, заставлял пудриться, укладывал в постель.
He'd light three candles near me.	Зажигал около меня три свечки.
And then, when I seemed to him altogether like a dead woman, he'd throw himself upon me."	И тогда, когда я казалась ему совсем мертвой, он кидался на меня.
Little White Manka suddenly exclaimed:	Манька Беленькая вдруг воскликнула:
"It's the truth you're telling, Jennka!	-Ты правду говоришь, Женька!
I had a certain old bugger, too.	У меня тоже был один ёлод.
He made me pretend all the time that I was an innocent girl, so's I'd cry and scream.	Он меня все время заставлял притворяться невинной, чтобы я плакала и кричала.
But, Jennechka, though you're the smartest one of us, yet I'll bet you won't guess who he was ... "	А вот ты, Женечка, самая умная из нас, а все-таки не угадаешь, кто он был...
"The warden of a prison?"	- Смотритель тюрьмы?

"A fire chief."	- Бранд-майор.
Suddenly Katie burst into laughter in her bass:	Вдруг басом расхохоталась Катя:
"Well, now, I had a certain teacher.	-А то у меня был один учитель.
He taught some kind of arithmetic, I disremember which.	Он какую-то арифметику учил, я не помню, какую.
He always made me believe, that I was the man, and he the woman, and that I should do it to him ... by force ... And what a fool!	Он меня все время заставлял думать, что будто бы я мужчина, а он женщина, и чтобы я его... насильно... И какой дурак!
Just imagine, girls, he'd yell all the time:	Представьте себе, девушки, он все время кричал:
' I'm your woman!	"Я твоя!
I'm all yours!	Я вся твоя!
Take me!	Возьми меня!
Take me!'"	Возьми меня!"
"Loony!" said the blue-eyed, spry Verka in a positive and unexpectedly contralto voice: "Loony."	- Шамашечкины! - сказала решительным и неожиданно низким контральто голубоглазая проворная Верка, - шамашечкины.
"No, why?" suddenly retorted the kindly and modest Tamara. "Not crazy at all, but simply, like all men, a libertine.	- Нет, отчего же? - вдруг возразила ласковая и скромная Тамара. - Вовсе не сумасшедший, а просто, как и все мужчины, развратник.
At home it's tiresome for him, while here for his money he can receive whatever pleasure he desires.	Дома ему скучно, а здесь за свои деньги он может получить какое хочет удовольствие.
That's plain, it seems?"	Кажется, ясно?
Jennka, who had been silent up to now, suddenly, with one quick movement sat up in bed.	До сих пор молчавшая Женя вдруг одним быстрым движением села на кровать.
"You're all fools!" she cried. "Why do you forgive them all this?	- Все вы дуры! - крикнула она. - Отчего вы им все это прощаете?
Before I used to be foolish myself, too, but now I compel them to walk before me on all fours, compel them to kiss my soles, and they do this with delight... You all know, girlies, that I don't love money, but I pluck the men in whatever way I can.	Раньше я и сама была глупа, а теперь заставляю их ходить передо мной на четвереньках, заставляю целовать мои пятки, и они это делают с наслаждением... Вы все, девочки, знаете, что я не люблю денег, но я обираю мужчин, как только могу.
They, the nasty beasts, present me with the portraits of their wives, brides, mothers, daughters ... However, you've seen, I think, the photographs in our water-closet?	Они, мерзавцы, дарят мне портреты своих жен, невест, матерей, дочерей... Впрочем, вы, кажется, видали фотографии в нашем клозете?
But now, just think of it, my children ... A woman loves only once, but for always, while a man loves like a he-greyhound... That he's unfaithful is nothing; but he never has even the commonest feeling of gratitude left either for the old, or the new, mistress.	Но ведь подумайте, дети мои... Женщина любит один раз, но навсегда, а мужчина, точно борзой кобель... Это ничего, что он изменяет, но у него никогда не остается даже простого чувства благодарности ни к старой, ни к новой любовнице.
I've heard it said, that now there are many clean boys among the young people.	Говорят, я слышала, что теперь среди молодежи есть много чистых мальчиков.

I believe this, though I haven't seen, haven't met them, myself.	Я этому верю, хотя сама не видела, не встречала.
But all those I have seen are all vagabonds, nasty brutes and skunks.	А всех, кого видела, все потаскуны, мерзавцы и подлецы.
Not so long ago I read some novel of our miserable life.	Не так давно я читала какой-то роман из нашей разнесчастной жизни.
It's almost the same thing as I'm telling you now."	Это было почти то же самое, что я сейчас говорю.
Vanda came back.	Вернулась Ванда.
She slowly, carefully, sat down on the edge of Jennka's bed; there, where the shadow of the lamp fell.	Она медленно, осторожно уселась на край Жениной постели, там, где падала тень от лампового колпака.
Out of that deep, though deformed psychical delicacy, which is peculiar to people sentenced to death, prisoners at hard labour, and prostitutes, none had the courage to ask her how she had passed this hour and a half.	Из той глубокой, хотя и уродливой душевной деликатности, которая свойственна людям, приговоренным к смерти, каторжникам и проституткам, никто не осмелился ее спросить, как она провела эти полтора часа.
Suddenly she threw upon the table twenty-five roubles and said:	Вдруг она бросила на стол двадцать пять рублей и сказала:
"Bring me white wine and a watermelon."	- Принесите мне белого вина и арбуз.
And, burying her face in her arms, which had sunk on the table, she began to sob inaudibly.	И, уткнувшись лицом в опустившиеся на стол руки, она беззвучно зарыдала.
And again no one took the liberty of putting any question to her.	И опять никто не позволил себе задать ей какой-нибудь вопрос.
Only Jennka grew pale from wrath and bit her lower lip so that a row of white spots was left upon it.	Только Женька побледнела от злобы и так прикусила себе нижнюю губу, что на ней потом остался ряд белых пятен.
"Yes," she said; "here, now, I understand Tamara.	- Да, - сказала она, - вот теперь я понимаю Тамару.
You hear, Tamara, I apologize before you.	Ты слышишь, Тамара, я перед тобой извиняюсь.
I've often laughed over your being in love with your thief Senka.	Я часто смеялась над тем, что ты влюблена в своего вора Сеньку.
But here, now, I'll say that of all the men the most decent is a thief or a murderer.	А вот я теперь скажу, что из всех мужчин самый порядочный - это вор или убийца.
He doesn't hide the fact that he loves a girlie, and, if need be, will commit a crime for her- a theft or a murder.	Он не скрывает того, что любит девчонку, и, если нужно, сделает для нее преступление воровство или убийство.
But these- the rest of them!	А эти, остальные!
All lying, falsehood, petty cunning, depravity on the sly.	Все вранье, ложь, маленькая хитрость, разврат исподтишка.
The nasty beast has three families, a wife and five children.	У мерзавца три семьи, жена и пятеро детей.
A governess and two children abroad.	Гувернантка и два ребенка за границей.

The eldest daughter from the first marriage, and a child by her.	Старшая дочь от первого жениного брака, и от нее ребенок.
And this everybody, everybody in town knows, save his little children.	И это все, все в городе знают, кроме его маленьких детей.
And even they, perhaps, guess it and whisper among themselves.	Да и те, может быть, догадываются и перешептываются.
And, just imagine, he's a respected person, honoured by the whole world... My children, it seems we've never had occasion to enter into confidences with each other, and yet I'll tell you, that I when I was ten and a half, was sold by my own mother in the city of Zhitomir to Doctor Tarabukin.	И, представьте себе, он - почтенное лицо, уважаемое всем миром... Дети мои, кажется, у нас никогда не было случая, чтобы мы пускались друг с другом в откровенности, а вот я вам скажу, что меня, когда мне было десять с половиной лет, моя собственная мать продала в городе Житомире доктору Тарабукину.
I kissed his hands, implored him to spare me, I cried out to him:	Я целовала его руки, умоляла пощадить меня, я кричала ему:
' I'm little!'	"Я маленькая!"
But he'd answer me: 'That's nothing, that's nothing: you'll grow up.'	А он мне отвечал:
Well, of course, there was pain, aversion, nastiness ... And he afterwards spread it around as a current anecdote.	"Ничего, ничего: подрастешь". Ну, конечно, боль, отвращенье, мерзость... А он потом это пустил, как ходячий анекдот.
The desperate cry of my soul."	Отчаянный крик моей души.
"Well, as long as we do speak, let's speak to the end," suddenly and calmly said Zoe, and smiled negligently and sadly. "I was deprived of innocence by a teacher in the ministerial school, Ivan Petrovich Sus.	- Ну, говорить, так говорить до конца, - спокойно сказала вдруг Зоя и улыбнулась небрежно и печально. - Меня лишил невинности учитель министерской школы Иван Петрович Сус.
He simply called me over to his rooms, and his wife at that time had gone to market for a suckling pig- it was Christmas.	Просто позвал меня к себе на квартиру, а жена его в это время пошла на базар за поросенком, - было рождество.
Treated me with candies, and then said it was going to be one of two things: either I must obey him in everything, or he'd at once expel me out of school for bad conduct.	Угостил меня конфетами, а потом сказал, что одно из двух: либо я должна его во всем слушаться, либо он сейчас же меня выгонит из школы за дурное поведение.
But then you know yourselves, girls, how we feared the teachers.	А ведь вы сами знаете, девочки, как мы боимся учителей.
Here they aren't terrible to us, because we do with them whatever we want— but at that time!	Здесь они нам не страшны, потому что мы с ними что хотим, то и делаем, а тогда!
For then he seemed to us greater than Czar and God."	Тогда ведь он нам казался более чем царь и бог.
"And me a stewdent.	- А меня стюдент.
He was teaching the master's boys in our place.	Учил у нас барчуков.
There, where I was a servant... "	Там, где я служила...
"No, but I... " exclaimed Niura, but, turning around unexpectedly, remained as she was with her mouth open.	-Нет, а я... - воскликнула Нюра, но, внезапно обернувшись назад, к двери, так и осталась с открытым ртом.

Looking in the direction of her gaze, Jennka had to wring her hands.	Поглядев по направлению ее взгляда, Женька всплеснула руками.
In the doorway stood Liubka, grown thin, with dark rings under her eyes, and, just like a somnambulist, was searching with her hand for the door-knob, as a point of support.	В дверях стояла Любка, исхудавшая, с черными кругами под глазами и, точно сомнамбула, отыскивала рукою дверную ручку, как точку опоры.
"Liubka, you fool, what's the matter with you?' yelled Jennka loudly. "What is it?"	- Любка, дура, что с тобой?! - закричала громко Женька. - Что?!
"Well, of course, what: he took and chased me out."	- Ну, конечно, что: он взял и выгнал меня.
No one said a word.	Никто не сказал ни слова.
Jennka hid her eyes with her hands and started breathing hard, and it could be seen how under the skin of her cheeks the taut muscles of the jaws were working.	Женька закрыла глаза рунами и часто задышала, и видно было, как под кожей ее щек быстро ходят напряженные мускулы скул.
"Jennechka, all my hope is only in you," said Liubka with a deep expression of weary helplessness. "Everybody respects you so.	- Женечка, на тебя только вся и надежда, - сказала с глубоким выражением тоскливой беспомощности Любка. - Тебя так все уважают.
Talk it over, dearie, with Anna Markovna or with Simeon ... Let them take me back."	Поговори, душенька, с Анной Марковной или с Симеоном... Пускай меня примут обратно.
Jennka straightened up on the bed, fixed Liubka with her dry, burning, yet seemingly weeping eyes, and asked brokenly:	Женька выпрямилась на постели, вперилась в Любку сухими, горящими, но как будто плачущими глазами и спросила отрывисто:
"Have you eaten anything to-day?"	-Ты ела что-нибудь сегодня?
"No.	- Нет.
Neither yesterday, nor to-day.	Ни вчера, ни сегодня.
Nothing."	Ничего.
"Listen, Jennechka," asked Vanda quietly, "suppose I give her some white wine?	- Послушай, Женечка, - тихо спросила Ванда, - а что, если я дам ей белого вина?
And Verka meanwhile will run to the kitchen for meat?	А Верка покамест сбегает на кухню за мясом.
What?"	А?
"Do as you know best.	- Делай, как знаешь.
Of course, that's all right.	Конечно, это хорошо.
And give a look, girlies, why, she's all wet.	Да поглядите, девчонки, ведь она вся мокрая.
Oh, what a booby!	Ах, какая дурища!
Well!	Ну!
Lively!	Живо!
Undress yourself!	Раздевайся!
Little White Manka, or you, Tamarochka, give her dry drawers, warm stockings and slippers.	Манька Беленькая или ты, Тамарочка, дайте ей сухие панталоны, теплые чулки и туфли.
Well, now," she turned to Liubka, "tell us, you idiot, all that happened to you!"	Ну, теперь, - обратилась она к Любке, -рассказывай, идиотка, все, что с тобой случилось!

Chapter 9	IX
On that early morning when Lichonin so suddenly, and, perhaps, unexpectedly even to himself, had carried off Liubka from the gay establishment of Anna Markovna it was the height of summer.	В то раннее утро, когда Лихонин так внезапно и, может быть, неожиданно даже для самого себя увез Любку из веселого заведения Анны Марковны, был перелом лета.
The trees still remained green, but in the scent of the air, the leaves, and the grass there was already to be felt, as though from afar, the tender, melancholy, and at the same time bewitching scent of the nearing autumn.	Деревья еще стояли зелеными, но в запахе воздуха, листьев и травы уже слегка чувствовался, точно издали, нежный, меланхолический и в то же время очаровательный запах приближающейся осени.
With wonder the student gazed at the trees, so clean, innocent and quiet, as though God, imperceptibly to men, had planted them about here at night; and the trees themselves were looking around with wonder upon the calm blue water, that still seemed slumbering in the pools and ditches and under the wooden bridge thrown across the shallow river; upon the lofty, as though newly washed sky, which had just awakened, and, in the glow of dawn, half asleep, was smiling with a rosy, lazy, happy smile in greeting to the kindling sun.	С удивлением глядел студент на деревья, такие чистые, невинные и тихие, как будто бы бог, незаметно для людей, рассадил их здесь ночью, и деревья сами с удивлением оглядываются вокруг на спокойную голубую воду, как будто еще дремлющую в лужах и канавах и под деревянным мостом, перекинутым через мелкую речку, оглядываются на высокое, точно вновь вымытое небо, которое только что проснулось и в заре, спросонок, улыбается розовой, ленивой, счастливой улыбкой навстречу разгоравшемуся солнцу.
The heart of the student expanded and quivered; both from the beauty of the beatific morning, and from the joy of existence, and from the sweet air, refreshing his lungs after the night, passed without sleep, in a crowded and smoke-filled compartment.	Сердце студента ширилось и трепетало: и от красоты этого блаженного утра, и от радости существования, и от сладостного воздуха, освежавшего его легкие после ночи, проведенной без сна в тесном и накуренном помещении.
But the beauty and loftiness of his own action moved him still more.	Но еще более умиляла его красота и возвышенность собственного поступка.
Yes, he had acted like a man, like a real man, in the highest sense of that word!	"Да, он поступил, как человек, как настоящий человек, в самом высоком смысле этого слова!
Even now he is not repenting of what he had done.	Вот и теперь он не раскаивается в том, что сделал.
It's all right for them (to whom this "them" applied, Lichonin did not properly understand even himself), it's all right for them to talk about the horrors of prostitution; to talk, sitting at tea, with rolls and sausage, in the presence of pure and cultured girls.	Хорошо им (кому это "им", Лихонин и сам не понимал как следует), хорошо им говорить об ужасах проституции, говорить, сидя за чаем с булками и колбасой, в присутствии чистых и развитых девушек.
But had any one of his colleagues taken some actual step toward liberating a woman from perdition?	А сделал ли кто-нибудь из коллег какой-нибудь действительный шаг к освобождению женщины от гибели?
Eh, now?	Ну-ка?
And then there is also- the sort that will come to this same Sonechka Marmeladova, will tell her all sorts of taradiddles, describe all kinds of horrors to her, butt into her soul, until he brings her to tears; and right off will start in crying himself and begin to console her, embrace her, pat her on the head, kiss her at first on the cheek, then on the lips; well, and everybody knows what happens next!	А то есть еще и такие, что придет к этой самой Сонечке Мармеладовой, наговорит ей турусы на колесах, распишет всякие ужасы, залезет к ней в душу, пока не доведет до слез, и сейчас же сам расплачется и начнет утешать, обнимать, по голове погладит, поцелует сначала в щеку, потом в губы, ну, и известно что!

Faugh!	Тьфу!
But with him, with Lichonin, the word and the deed were never at odds.	А вот у него, у Лихонина, слово с делом никогда не расходится".
He clasped Liubka around the waist, and looked at her with kindly, almost loving, eyes; although, the very same minute, he himself thought that he was regarding her as a father or a brother.	Он обнял Любку за стан и поглядел на нее ласковыми, почти влюбленными глазами, хотя сам подумал сейчас же, что смотрит на нее, как отец или брат.
Sleep was fearfully besetting Liubka; her eyes would close, and she with an effort would open them wide, so as not to fall asleep again; while on her lips lay the same na?ve, childish, tired smile, which Lichonin had noticed still there, in the cabinet.	Любку страшно морил сон, слипались глаза, и она с усилием таращила их, чтобы не заснуть, а на губах лежала та же наивная, детская, усталая улыбка, которую Лихонин заметил еще и там, в кабинете.
And out of one corner of her mouth ran a thin trickle of saliva.	И из одного угла ее рта слегка тянулась слюна.
"Liubka, my dear!	- Люба, дорогая моя!
My darling, much-suffering woman!	Милая, многострадальная женщина!
Behold how fine it is all around!	Посмотри, как хорошо кругом!
Lord!	Господи!
Here it's five years that I haven't seen the sunrise.	Вот уже пять лет, как я не видал как следует восхода солнца.
Now play at cards, now drinking, now I had to hurry to the university.	То карточная игра, то пьянство, то в университет надо спешить.
Behold, my dearest, over there the dawn has burst into bloom.	Посмотри, душенька, вон там заря расцвела.
The sun is near!	Солнце близко!
This is your dawn, Liubochka!	Это - твоя заря, Любочка!
This is your new life beginning.	Это начинается твоя новая жизнь.
You will fearlessly lean upon my strong arm.	Ты смело обопрешься на мою сильную руку.
I shall lead you out upon the road of honest toil, on the way to a brave combat with life, face to face with it!"	Я выведу тебя на дорогу честного труда, на путь смелой, лицом к лицу, борьбы с жизнью!
Liubka eyed him askance.	Любка искоса взглянула на него.
"There, the fumes are still playing in his head," she thought kindly. "But that's nothing- he's kind and a good sort.	"Ишь, хмель-то еще играет, - ласково подумала она. - А ничего, - добрый и хороший.
Only a trifle homely."	Только немножко некрасивый".
And, having smiled with a half-sleepy smile, she said in a tone of capricious reproach:	И, улыбнувшись полусонной улыбкой, она сказала тоном капризного упрека:
"Ye- es!	- Да-а!
You'll fool me, never fear.	Обма-анете небось?
All of you men are like that.	Все вы мужчины такие.

You just gain yours at first, to get your pleasure, and then- no attention whatsoever!"	Вам бы сперва своего добиться, получить свое удовольствие, а потом нуль внимания!
"I?	-Я?!
Oh? That I should do this!" Lichonin exclaimed warmly and even smote himself on the chest with his free hand. "Then you know me very badly!	О! чтобы я?! - воскликнул горячо Лихонин и даже свободной рукой ударил себя в грудь. - Плохо же ты меня знаешь!
I'm too honest a man to be deceiving a defenseless girl.	Я слишком честный человек, чтобы обманывать беззащитную девушку.
No!	Нет!
I'll exert all my powers and all my soul to educate your mind, to widen your outlook, to compel your poor heart, which has suffered so, to forget all the wounds and wrongs which life has inflicted upon it.	Я положу все свои силы и всю свою душу, чтобы образовать твой ум, расширить твой кругозор, заставить твое бедное, исстрадавшееся сердце забыть все раны и обиды, которые нанесла ему жизнь!
I will be a father and a brother to you!	Я буду тебе отцом и братом!
I shall safeguard your every step!	Я оберегу каждый твой шаг!
And if you will come to love somebody with a truly pure, holy love, then I shall bless that day and hour when I had snatched you out of this Dantean hell!"	А если ты полюбишь кого-нибудь истинно чистой, святой любовью, то я благословлю тот день и час, когда вырвал тебя из этого дантова ада!
During the continuation of this flaming tirade the old cabby with great significance, although silently, began laughing, and from this inaudible laughter his back shook.	В продолжение этой пылкой тирады старый извозчик многозначительно, хотя и молча, рассмеялся, и от этого беззвучного смеха тряслась его спина.
Old cabbies hear very many things, because to the cabby, sitting in front, everything is readily audible, which is not at all suspected by the conversing fares; and many things do the old cabbies know of that which takes place among people.	Старые извозчики очень многое слышат, потому что извозчику, сидящему спереди, все прекрасно слышно, чего вовсе не подозревают разговаривающие седоки, и многое старые извозчики знают из того, что происходит между людьми.
Who knows, perhaps he had heard more than once even more disordered, more lofty speeches?	Почем знать, может быть, он слышал не раз и более беспорядочные, более возвышенные речи?
It seemed to Liubka for some reason that Lichonin had grown angry at her, or that he was growing jealous beforehand of some imaginary rival.	Любке почему-то показалось, что Лихонин на нее рассердился или заранее ревнует ее к воображаемому сопернику.
He was declaiming with entirely too much noise and agitation.	Уж слишком он громко и возбужденно декламировал.
She became perfectly awake, turned her face to Lichonin with wide open, uncomprehending, and at the same time submissive eyes, and slightly touched his right hand, lying on her waist, with her fingers.	Она совсем проснулась, повернула к Лихонину свое лицо, с широко раскрытыми, недоумевающими и в то же время покорными глазами, и слегка прикоснулась пальцами к его правой руке, лежавшей на ее талии.
"Don't get angry, my sweetie.	- Не сердитесь, мой миленький.
I'll never exchange you for another.	Я никогда не сменю вас на другого.
Here's my word of honour, honest to God!	Вот вам, ей-богу, честное слово!

My word of honour, that I never will!	Честное слово, что никогда!
Don't you think I feel you're wanting to take care of me?	Разве я не чувствую, что вы меня хочете обеспечить?
Do you think I don't understand?	Вы думаете, разве я не понимаю?
Why, you're such an attractive, nice little young fellow.	Вы же такой симпатичный, хорошенький, молоденький!
There, now, if you were an old man and homely... "	Вот если бы вы были старик и некрасивый...
"Ah!	-Ах!
You haven't got the right idea!" shouted Lichonin, and again in high-flown style began to tell her about the equal rights of women, about the sacredness of toil, about human justice, about freedom, about the struggle against reigning evil.	Ты не про то! - закричал Лихонин и опять высоким слогом начал говорить ей о равноправии женщин, о святости труда, о человеческой справедливости, о свободе, о борьбе против царящего зла.
Of all his words Liubka understood exactly not a one.	Из всех его слов Любка не поняла ровно ни одного.
She still felt herself guilty of something and somehow shrank all up, grew sad, bowed her head and became quiet.	Она все-таки чувствовала себя в чем-то виноватой, и вся как-то съежилась, запечалилась, опустила вниз голову и замолчала.
A little more and she, in all probability, would have burst out crying in the middle of the street; but fortunately, they by this time had driven up to the house where Lichonin was staying.	Еще немного, и она, пожалуй, расплакалась бы среди улицы, но, к счастью, они в это время подъехали к дому, где квартировал Лихонин.
"Well, here we are at home," said the student. "Stop, driver!"	- Ну, вот мы и дома, - сказал студент. - Стой, извозчик!
And when he had paid him, he could not refrain from declaiming with pathos, his hand extended theatrically straight before him:	А когда расплатился, то не удержался, чтобы не произнести патетически, с рукой, театрально протянутой вперед, прямо перед собой:
"And into my house, calm and fearless, As its full mistress walk thou in!"	И в дом мой смело и спокойно □□ Хозяйкой полною войди!
And again the unfathomable, prophetic smile wrinkled the aged brown face of the cabby.	И опять непонятная пророческая улыбка съежила старческое коричневое лицо извозчика.
Chapter 10	X
The room in which Lichonin lived was situated on the fifth story and a half.	Комната, в которой жил Лихонин, помещалась в пятом с половиной этаже.
And a half, because there are such five, six, and seven-story profitable houses, packed to overflowing and cheap, on top of which are erected still other sorry bug-breeders of roof iron, something in the nature of mansards; or more exactly, bird-houses, in which it is fearfully cold in winter, while in the summer time it is just as torrid as in the tropics.	С половиной потому, что есть такие пяти-шести и семиэтажные доходные дома, битком набитые и дешевые, сверху которых возводятся еще жалкие клоповники из кровельного железа, нечто вроде мансард, или, вернее, скворечников, в которых страшно холодно зимой, а летом жарко, точно на тропиках.
Liubka with difficulty clambered upward.	Любка с трудом карабкалась наверх.

It seemed to her that now, now, two steps more, and she would drop straight down on the steps and fall into a sleep from which nothing would be able to wake her.	Ей казалось, что вот-вот, еще два шага, и она свалится прямо на ступени лестницы и беспробудно заснет.
But Lichonin was saying all the time:	А Лихонин между тем говорил:
"My dear!	- Дорогая моя!
I can see you are tired.	Я вижу, вы устали.
But that's nothing.	Но ничего.
Lean upon me.	Обопритесь на меня.
We are going upwards all the time!	Мы идем всё вверх!
Always higher and higher!	Всё выше и выше!
Is this not a symbol of all human aspirations?	Не это ли символ всех человеческих стремлений?
My comrade, my sister, lean upon my arm!"	Подруга моя, сестра моя, обопрись на мою руку!
Here it became still worse for poor Liubka.	Тут бедной Любке стало еще хуже.
As it was, she could barely go up alone, but here she also had to drag in tow Lichonin, who had grown extremely heavy.	Она и так еле-еле поднималась одна, а ей пришлось еще тащить на буксире Лихонина, который чересчур отяжелел.
And his weight would not really have mattered; his wordiness, however, was beginning to irritate her little by little.	И это бы еще ничего, что он был грузен, но ее понемногу начинало раздражать его многословие.
So irritates at times the ceaseless, wearisome crying, like a toothache, of an infant at breast; the piercing whimpering of a canary; or someone whistling without pause and out of tune in an adjoining room.	Так иногда раздражает непрестанный, скучный, как зубная боль, плач грудного ребенка, пронзительное верещанье канарейки или если кто беспрерывно и фальшиво свистит в комнате рядом.
Finally, they reached Lichonin's room.	Наконец они добрались до комнаты Лихонина.
There was no key in the door.	Ключа в двери не было.
And, as a rule, it was never even locked with a key.	Да обыкновенно ее никогда и не запирали на ключ.
Lichonin pushed the door and they entered.	Лихонин толкнул дверь, и они вошли.
It was dark in the room, because the window curtains were lowered.	В комнате было темно, потому что занавески были спущены.
It smelt of mice, kerosene, yesterday's vegetable soup, long-.used bed linen, stale tobacco smoke.	Пахло мышами, керосином, вчерашним борщом, заношенным постельным бельем, старым табачным дымом.
In the half-dusk some one who could not be seen was snoring deafeningly and with variations.	В полутьме кто-то, кого не было видно, храпел оглушительно и разнообразно.
Lichonin raised the shade.	Лихонин приподнял штору.

There were the usual furnishings of a poor student: a sagging, unmade bed with a crumpled blanket; a lame table, and on it a candlestick without a candle; several books on the floor and on the table; cigarette stubs everywhere; and opposite the bed, along the other wall, an old, old divan, upon which at the present moment was sleeping and snoring, with mouth wide open, some young man with black hair and moustache.	Обычная обстановка бедного холостого студента: провисшая, неубранная кровать со скомканным одеялом, хромой стол и на нем подсвечник без свечи, несколько книжек на полу и на столе, окурки повсюду, а напротив кровати, вдоль другой стены - старый-престарый диван, на котором сейчас спал и храпел, широко раскрыв рот, какой-то чернокудрый и черноусый молодой человек.
The collar of his shirt was unbuttoned and through its opening could be seen the chest and black hair, the like of which for thickness and curliness could be found only on Persian lambs.	Ворот его рубахи был расстегнут, и сквозь ее прореху можно было видеть грудь и черные волосы, такие густые и курчавые, какие бывают только у карачаевских барашков.
"Nijeradze!	- Нижерадзе!
Hey, Nijeradze, get up!" cried Lichonin and prodded the sleeper in the ribs. "Prince!"	Эй, Нижерадзе, вставай! - крикнул Лихонин и толкнул спящего в бок. - Князь!
"M-m-m... "	- М-м-м...
"May your race be even accursed in the person of your ancestors and descendants! May they even be exiled from the heights of the beauteous Caucasus!	- Вставай, я тебе говорю, ишак кавказский, идиот осетинский! -М-м-м... -Да будет проклят твой род в лице предков и потомков! Да будут они изгнаны с высот прекрасного Кавказа!
May they even never behold the blessed Georgia!	Да не увидят они никогда благословенной Грузии!
Get up, you skunk!	Вставай, подлец!
Get up you Aravian dromedary!	Вставай, дромадер аравийский!
Kintoshka! ... "	Кинтошка!..
But suddenly, unexpectedly for Lichonin, Liubka intervened.	Но вдруг, совсем неожиданно для Лихонина, вмешалась Любка.
She took him by the arm and said timidly:	Она взяла его за руку и сказала робко:
"Darling, why torture him?	- Миленький, зачем же его мучить?
Maybe he wants to sleep, maybe he's tired?	Может быть, он спать хочет, может быть, он устал?
Let him sleep a bit.	Пускай поспит.
I'd better go home.	Уж лучше я поеду домой.
Will you give me a half for a cabby?	Вы мне дадите полтинник на извозчика?
To-morrow you'll come to me again.	Завтра вы опять ко мне приедете.
Isn't that so, sweetie?"	Правда, душенька?
Lichonin was abashed.	Лихонин смутился.
So strange did the intervention of this silent, apparently sleepy girl, appear to him.	Таким странным ему показалось вмешательство этой молчаливой, как будто сонной девушки.
Of course, he did not grasp that she was actuated by an instinctive, unconscious pity for a man who had not had enough sleep; or, perhaps, a professional regard for the sleep of other people.	Конечно, он не сообразил того, что в ней говорила инстинктивная, бессознательная жалость к человеку, который недоспал, или, может быть, профессиональное уважение к чужому сну.

But the astonishment was only momentary.	Но удивление было только мгновенное.
For some reason he became offended.	Ему стало почему-то обидно.
He raised the hand of the recumbent man, which hung down to the floor, with the extinguished cigarette still remaining between its fingers, and, shaking it hard, he said in a serious, almost severe voice:	Он поднял свесившуюся до полу руку лежащего, между пальцами которой так и осталась потухшая папироса, и, крепко встряхнув ее, сказал серьезным, почти строгим голосом:
"Listen, now, Nijeradze, I'm asking you seriously.	- Слушай же, Нижерадзе, я тебя, наконец, серьезно прошу.
Understand, now, may the devil take you that I'm not alone, but with a woman.	Пойми же, черт тебя побери, что я не один, а с женщиной.
Swine!"	Свинья!
It was as though a miracle had happened: the lying man suddenly jumped up, as though some spring of unusual force had instantaneously unwound under him.	Случилось точно чудо: лежавший человек вдруг вскочил, точно какая-то пружина необыкновенной мощности мгновенно раскрутилась под ним.
He sat down on the divan, rapidly rubbed with his palms his eyes, forehead, temples; saw the woman, became confused at once, and muttered, hastily buttoning his blouse:	Он сел на диване, быстро потер ладонями глаза, лоб, виски, увидал женщину, сразу сконфузился и пробормотал, торопливо застегивая косоворотку:
"Is that you, Lichonin?	- Это ты, Лихонин?
And here I was waiting and waiting for you and fell asleep.	А я тут тебя дожидался, дожидался и заснул.
Request the unknown comrade to turn away for just a minute."	Попроси незнакомого товарища, чтобы она отвернулась на минутку.
He hastily pulled on his gray, everyday student's coat, and rumpled up with all the fingers of both his hands his luxuriant black curls.	Он поспешно натянул на себя серую студенческую тужурку и взлохматил обеими пятернями свои роскошные черные кудри.
Liubka, with the coquetry natural to all women, no matter in what years or situation they find themselves, walked up to the sliver of a mirror hanging on the wall, to fix her hair-dress.	Любка, со свойственным всем женщинам кокетством, в каком бы возрасте и положении они ни находились, подошла к осколку зеркала, висевшему на стене, поправить прическу.
Nijeradze askance, questioningly, only with the movement of his eyes, indicated her to Lichonin.	Нижерадзе искоса, вопросительно, одним движением глаз показал на нее Лихонину.
"Never mind.	- Ничего.
Don't pay any attention," answered the other aloud. "But let's get out of here, however.	Не обращай внимания, - ответил тот вслух. - А впрочем, выйдем отсюда.
I'll tell you everything right away.	Я тебе сейчас же все расскажу.
Excuse me, Liubochka, it's only for a minute.	Извините, Любочка, я только на одну минуту.
I'll come back at once, fix you up, and then evaporate, like smoke."	Сейчас вернусь, устрою вас, а затем испарюсь, как дым.
"But don't trouble yourself," replied Liubka: "it'll be all right for me here, right on this divan.	- Да вы не беспокойте себя, - возразила Любка, -мне и здесь, на диване, будет хорошо.
And you fix yourself up on the bed."	А вы устраивайтесь себе на кровати.

"No, that's no longer like a model, my angel!	- Нет, это уж не модель, ангел мой!
I have a colleague here.	У меня здесь есть один коллега.
And so I'll go to him to sleep.	Я к нему и пойду ночевать.
I'll return in just a minute."	Сию минуту я вернусь.
Both students went out into the corridor.	Оба студента вышли в коридор.
"What meaneth this dream?" asked Nijeradze, opening wide his oriental, somewhat sheepish eyes. "Whence this beauteous child, this comrade in a petticoat?"	- Что сей сон значит? - спросил Нижерадзе, широко раскрывая свои восточные, немножко бараньи глаза. - Откуда это прелестное дитя, этот товарищ в юбке?
Lichonin shook his head with great significance and made a wry face.	Лихонин многозначительно покрутил головой и сморщился.
Now, when the ride, the fresh air, the morning, and the business-like, everyday, accustomed setting had entirely sobered him, he was beginning to experience within his soul an indistinct feeling of a certain awkwardness, needlessness of this sudden action; and at the same time something in the nature of an unconscious irritation both against himself and the woman he had carried off.	Теперь, когда поездка, свежий воздух, утро и деловая, будничная, привычная обстановка почти совсем отрезвили его, он начал ощущать в душе смутное чувство какой-то неловкости, ненужности своего внезапного поступка и в то же время что-то вроде бессознательного раздражения и против самого себя и против увезенной им женщины.
He already had a presentiment of the onerousness of living together, of a multiplicity of cares, unpleasantnesses and expenses; of the equivocal smiles or even simply the unceremonious questionings of comrades; finally, of the serious hindrance during the time of government examinations.	Он уже предчувствовал тягость совместной жизни, множество хлопот, неприятностей и расходов, двусмысленные улыбки или даже просто бесцеремонные расспросы товарищей, наконец серьезную помеху во время государственных экзаменов.
But, having scarcely begun speaking with Nijeradze, he at once became ashamed of his pusillanimity, and having started off listlessly, towards the end he again began to prance on his heroic steed.	Но, едва заговорив с Нижерадзе, он сразу устыдился своего малодушия и, начав вяло, к концу опять загарцевал на героическом коне.
"Do you see, prince," he said, in his confusion twisting a button of his comrade's coat and without looking in his eyes, "you've made a mistake.	- Видишь ли, князь, - сказал он, в смущении вертя пуговицу на тужурке товарища и не глядя ему в глаза,ты ошибся.
This isn't a comrade in a petticoat, but... simply, I was just now with my colleagues ... that is, I wasn't, but just dropped in for a minute with my friends into the Yamkas, to Anna Markovna ... "	Это вовсе не товарищ в юбке, а это... просто я сейчас был с коллегами, был... то есть не был, а только заехал на минутку с товарищами на Ямки, к Анне Марковне.
"With whom?" asked Nijeradze, becoming animated.	- С кем? - спросил, оживившись, Нижерадзе.
"Well, isn't it all the same to you, prince?	- Ну, не все ли тебе равно, князь?
There was Tolpygin, Ramses, a certain sub-professor-Yarchenko- Borya Sobashnikov, and others ... I don't recall.	Был Толпыгин, Рамзес, приват-доцент один -Ярченко, Боря Собашников и другие... не помню.
We had been boat-riding the whole evening, then dived into a publican's, and only after that, like swine, started for the Yamkas.	Катались на лодке целый вечер, потом нырнули в кабачару, а уж потом, как свиньи, на Ямки.
I, you know, am a very abstemious man.	Я, ты знаешь, человек очень воздержанный.

I only sat and soaked up cognac, like a sponge, with a certain reporter I know.	Я только сидел и насасывался коньяком, как губка, с одним знакомым репортером.
Well, all the others fell from grace however.	Ну, а прочие все грехопаднули.
And so, toward morning, for some reason or other, I went all to pieces.	И вот поутру отчего-то я совсем размяк.
I got so sad and full of pity from looking at these unhappy women.	Так мне стало грустно и жалко глядеть на этих несчастных женщин.
I also thought, now, of how our sisters enjoy our regard, love, protection; how our mothers are surrounded with reverent adoration.	Подумал я и о том, что вот наши сестры пользуются нашим вниманием, любовью, покровительством, наши матери окружены благоговейным обожанием.
Just let some one say one rude word to them, shove them, offend them; we are ready to chew his throat off!	Попробуй кто-нибудь сказать им грубое слово, толкнуть, обидеть, - ведь мы горло готовы перегрызть каждому!
Isn't that the truth?"	Не правда ли?
"M-m? ... " drawled out the Georgian, half questioningly, half expectantly, and squinted his eyes to one side.	-М-м?..- протянул не то вопросительно, не то выжидательно грузин и скосил глаза вбок.
"Well, then I thought: why, now, any blackguard, any whippersnapper, any shattered ancient can take any one of these women to himself for a minute or for a night, as a momentary whim; and indifferently, one superfluous time more- the thousand and first-profane and defile in her that which is the most precious in a human being- love... Do you understand- revile, trample it underfoot, pay for the visit and walk away in peace, his hands in his pockets, whistling.	- Ну вот, я и подумал: а ведь каждую из этих женщин любой прохвост, любой мальчишка, любой развалившийся старец может взять себе на минуту или на ночь, как мгновенную прихоть, и равнодушно еще в лишний, тысяча первый раз осквернить и опоганить в ней то, что в человеке есть самое драгоценное - любовь... Понимаешь, надругаться, растоптать ногами, заплатить за визит и уйти спокойно, ручки в брючки, посвистывая.
But the most horrible of all is that all this has come to be a habit with them; it's all one to her, and it's all one to him.	А ужаснее всего, что это все вошло уже у них в привычку: и ей все равно, и ему все равно.
The feelings have dulled, the soul has dimmed.	Притупились чувства, померкла душа.
That's so, isn't it?	Так ведь?
And yet, in every one of them perishes both a splendid sister and a sainted mother.	А ведь в каждой из них погибает и прекрасная сестра и святая мать.
Eh?	А?
Isn't that the truth?"	Не правда ли?
"N-na? ... ." mumbled Nijeradze and again shifted his eyes to one side.	-Н-на?..- промычал Нижерадзе и опять отвел глаза в сторону.
"And so I thought: wherefore words and superfluous exclamations!	- Я и подумал: к чему слова и лишние восклицания?
To the devil with hypocritical speeches during conventions.	К черту лицемерные речи на съездах.

To the devil with abolition, regulation (suddenly, involuntarily, the recent words of the reporter came to his mind), Magdalene asylums and all these distributions of holy books in the establishments!	К черту аболиционизм, регламентацию (ему вдруг невольно пришли на ум недавние слова репортера) и все эти раздачи священных книг п заведениях и магдалинские приюты!
Here, I'll up and act as a really honest man, snatch a girl out of this slough, implant her in real firm soil, calm her, encourage her, treat her kindly."	Вот я возьму и поступлю как настоящий честный человек, вырву девушку из омута, внедрю ее в настоящую твердую почву, успокою ее, ободрю, приласкаю.
"H-hm!" grunted Nijeradze with a grin.	-Гм! - крякнул Нижерадзе, усмехнувшись.
"Eh, prince!	- Эх, князь!
You always have salacious things on your mind.	У тебя всегда сальности на уме.
For you understand that I'm not talking about a woman, but about a human being; not about flesh, but about a soul."	Ты же понимаешь, что я не о женщине говорю, а о человеке, не о мясе, а о душе.
"All right, all right, me soul, go on!"	- Хорошо, хорошо, душа мой, дальше!
"Futhermore, as I thought, so did I act.	- А дальше то, что я как задумал, так и сделал.
I took her to-day from Anna Markovna's and brought her for the present to me.	Взял ее сегодня от Анны Марковны и привез покамест к себе.
And later- whatever God may grant.	А там что бог даст.
I'll teach her in the beginning to read, and write; then open up for her a little cook-shop, or a grocery store, let's say.	Научу ее сначала читать, писать, потом открою для нее маленькую кухмистерскую или, скажем, бакалейную лавочку.
I think that the comrades won't refuse to help me.	Думаю, товарищи мне не откажутся помочь.
The human heart, prince, my brother- every heart- is in need of cordiality, of warmth.	Сердце человеческое, братец мой, князь, всякое сердце в согреве, в тепле нуждается.
And lo and behold! in a year, in two, I will return to society a good, industrious, worthy member, with a virgin soul, open to all sorts of great possibilities... For she has given only her body, while her soul is pure and innocent."	И вот посмотри: через год, через два я возвращу обществу хорошего, работящего, достойного члена, с девственной душой, открытой для всяких великих возможностей... Ибо она отдавала только тело, а душа ее чиста и невинна.
"Tse, tse, tse," the prince smacked his tongue.	- Це, це, це, - почмокал языком князь.
"What does this mean, you Tifflissian he-mule?"	- Что это значит, ишак тифлисский?
"And will you buy her a sewing machine?"	- А купишь ей швейную машинку?
"Why a sewing machine, in particular?	- Почему именно швейную машинку?
I don't understand."	Не понимаю.
"It's always that way in the novels, me soul.	- Всегда, душа мой, так в романах.
Just as soon as the hero has saved the poor, but lost, creature, he at once sets up a sewing machine for her."	Как только герой спас бедное, но погибшее создание, сейчас же он ей заводит швейную машинку.
"Stop talking nonsense," Lichonin waved him away angrily with his hand. "Clown!"	- Перестань говорить глупости, - сердито отмахнулся от него рукой Лихонин. - Паяц!

The Georgian suddenly grew heated, his black eyes began to sparkle, and immediately Caucasian intonations could be heard in his voice.	Грузин вдруг разгорячился, засверкал черными глазами и в голосе его сразу послышались кавказские интонации.
"No, not nonsense, me soul.	- Нет, не глупости, душа мой!
It's one of two things here, and it'll all end in one and the same result.	Тут одно из двух, и все с один и тот же результат.
Either you'll get together with her and after five months chuck her out on the street; and she'll return to the brothel or take to walking the street.	Или ты с ней сойдешься и через пять месяцев выбросишь ее на улицу, и она вернется опять в публичный дом или пойдет на панель.
That's a fact!	Это факт!
Or else you won't get together with her, but will begin to load her up with manual or mental labours and will try to develop her ignorant, dark mind; and she from tedium will run away from you, and will again find herself either walking the street, or in a brothel.	Или ты с ней не сойдешься, а станешь ей навязывать ручной или головной труд и будешь стараться развивать ее невежественный, темный ум, и она от скуки убежит от тэбэ и опять очутится либо на панели, либо в публичном доме.
That's a fact, too!	Это тоже факт!
However, there is still a third combination.	Впрочем, есть еще третья комбинация.
You'll be vexing yourself about her like a brother, like the knight Lancelot, but she, secretly from you, will fall in love with another.	Ты будешь о ней заботиться, как брат, как рыцарь Ланчелот, а она тайком от тебя полюбит другого.
Me soul, believe me, that wooman, when she is a wooman, is always- a wooman.	Душа мой, поверь мне, что женшшына, покамэст она женшшына, так она - женшшына. И без любви жить не может. Тогда она сбежит от тебя к другому.
And the other will play a bit with her body, and after three months chuck her out into the street or into a brothel."	А другой поиграется немножко с ее телом, а через три месяца выбросит ее на улицу или в публичный дом.
Lichonin sighed deeply.	Лихонин глубоко вздохнул.
Somewhere deep- not in his mind, but in the hidden, almost unseizable secret recesses of his consciousness- something resembling the thought that Nijeradze was right flashed through him.	Где-то глубоко, не в уме, а в сокровенных, почти неуловимых тайниках сознания промелькнуло у него что-то похожее на мысль о том, что Нижерадзе прав.
But he quickly gained control of himself, shook his head, and, stretching out his hand to the prince, uttered triumphantly:	Но он быстро овладел собою, встряхнул головой и, протянув руку князю, произнес торжественно:
"I promise you, that after half a year you'll take your words back, and as a mark of apology, you Erivanian billy goat, you Armavirian egg-plant, you'll stand me to a dozen of Cakhetine wine."	- Обещаю тебе, что через полгода ты возьмешь свои слова обратно и в знак извинения, чурчхела ты эриванская, бадриджан армавирский, поставишь мне дюжину кахетинского.
"Va!	-Ва!
That's a go!" the prince struck Lichonin's hand with his palm with all his might. "With pleasure.	Идет! - Князь с размаху ударил ладонью по руке Лихонина. - С удовольствием.
But if it comes out as I say- then you do it."	А если по-моему, то - ты.
"Then I do it.	- То я.
However, au revoir, prince.	Однако до свиданья, князь.

Whom are you lodging with?"	Ты у кого ночуешь?
"Right here, in this corridor, at Soloviev's.	- Я здесь же, по этому коридору, у Соловьева.
But you, of course, like a mediaeval knight, will lay a two-edged sword between yourself and the beauteous Rosamond?	А ты, конечно, как средневековый рыцарь, доложишь обоюдоострый меч между собой и прекрасной Розамундой?
Yes?"	Да?
"Nonsense!	- Глупости.
I did want to pass the night at Soloviev's myself.	Я сам было хотел у Соловьева переночевать.
But now I'll go and wander about the streets a bit and turn in into somebody's; to Zaitzevich or Strump.	А теперь пойду поброжу по улицам и заверну к кому-нибудь: к Зайцевичу или к Штрумпу.
Farewell, prince!"	Прощай, князь1
"Wait, wait!" Nijeradze called him, when he had gone a few steps. "I have forgotten to tell you the main thing: Partzan has tripped up!"	- Постой, постой! - позвал его Нижерадзе, когда он отошел на несколько шагов. - Самое главное я тебе забыл сказать: Парцан провалился!
"So that's how?" wondered Lichonin, and at once yawned long, deeply and with enjoyment.	- Вот как? - удивился Лихонин и тотчас же длинно, глубоко и сладко зевнул.
"Yes.	-Да-
But there's nothing dreadful; only the possession of some illegal brochures and stuff.	Но ничего страшного нет: только одно хранение брошюрятины.
He won't have to sit for more than a year."	Отсидит не больше года.
"That's nothing; he's a husky lad, he can stand it."	- Ничего, он хлопец крепкий, не раскиснет.
"He's husky, all right" confirmed the prince.	- Крепкий, - подтвердил князь.
"Farewell!"	- Прощай!
"Au revoir, knight Grunwaldus!"	- До свиданья, рыцарь Грюнвальдус.
"Au revoir, you Carbidinian stallion."	- До свиданья, жеребец кабардинский.
Chapter 11	XI
Lichonin was left alone.	Лихонин остался один.
In the half-dark corridor it smelt of kerosene fumes from the guttering little tin lamp, and of the odour of stagnant bad tobacco.	В полутемном коридоре пахло керосиновым чадом догоравшей жестяной лампочки и запахом застоявшегося дурного табака.
The daylight dully penetrated only near the top, from two small glass frames, let in the roof at both ends of the corridor.	Дневной свет тускло проникал только сверху, из двух маленьких стеклянных рам, проделанных в крыше над коридором.
Lichonin found himself in that simultaneously weakened and elevated mood which is so familiar to every man who has happened to be thoroughly sleepless for a long time.	Лихонин находился в том одновременно расслабленном и приподнятом настроении, которое так знакомо каждому человеку, которому случалось надолго выбиться из сна.

It was as though he had gone out of the limitations of everyday human life, and this life had become to him distant and of indifference; but at the same time his thoughts and emotions obtained a certain peaceful clarity and apathetic distinctness, and there was a tedious and languishing allurement in this crystal Nirvanah.	Он как будто бы вышел из пределов обыденной человеческой жизни, и эта жизнь стала для него далекой и безразличной, но в то же время его мысли и чувства приобрели какую-то спокойную ясность и равнодушную четкость, и в этой хрустальной нирване была скучная и томительная прелесть.
He stood near his room, leaning against the wall, and seemed to see, feel, and hear how near him and below him were sleeping several score of people; sleeping with the last, fast morning sleep, with open mouths, with measured deep breathing, with a wilted pallor on their faces, glistening from sleep; and through his head flashed the thought, remote yet familiar since childhood, of how horrible sleeping people are- far more horrible than dead people.	Он стоял около своего номера, прислонившись к стене, и точно ощущал, видел и слышал, как около него и под ним спят несколько десятков людей, спят последним крепким утренним сном, с открытыми ртами, с мерным глубоким дыханием, с вялой бледностью на глянцевитых от сна лицах, и в голове его пронеслась давнишняя, знакомая еще с детства мысль о том, как страшны спящие люди, - гораздо страшнее, чем мертвецы.
Then he remembered about Liubka.	Потом он вспомнил о Любке.
His subterranean, submerged, mysterious "I" rapidly, rapidly whispered that he ought to drop into the room, and see if the girl were all right, as well as make certain dispositions about tea in the morning; but he made believe to himself that he was not at all even thinking of this, and walked out into the street.	Его подвальное, подпольное, таинственное "я" быстро-быстро шепнуло о том, что надо было бы зайти в комнату и поглядеть, удобно ли девушке, а также сделать некоторые распоряжения насчет утреннего чая, но он сам сделал перед собой вид, что вовсе и не думал об этом, и вышел на улицу.
He walked, looking closely at everything that met his eyes, with an idle and exact curiosity new to him; and every feature was drawn for him in relief to such a degree that it seemed to him as though he were feeling it with his fingers... There a peasant woman passed by.	Он шел, вглядываясь во все, что встречали его глаза, с новым для себя, ленивым и метким любопытством, и каждая черта рисовалась ему до такой степени рельефной, что ему казалось, будто он ощупывает ее пальцами... Вот прошла баба.
Over her shoulder is a yoke staff, while at each end of the yoke is a large pail of milk; her face is not young, with a net of fine wrinkles on the temples and with two deep furrows from the nostrils to the corners of the mouth; but her cheeks are rosy, and, probably, hard to the touch, while her hazel eyes radiate a sprightly peasant smile.	У нее через плечо коромысло, а на обоих концах коромысла по большому ведру с молоком; лицо у нее немолодое, с сетью морщинок на висках и с двумя глубокими бороздами от ноздрей к углам рта, но ее щеки румяны и, должно быть, тверды на ощупь, а карие глаза лучатся бойкой хохлацкой усмешкой.
From the movement of the heavy yoke and from the smooth walk her hips sway rhythmically now to the left, now to the right, and in their wave-like movements there is a coarse, sensual beauty.	От движения тяжелого коромысла и от плавной поступи ее бедра раскачиваются ритмично то влево, то вправо, и в их волнообразных движениях есть грубая, чувственная красота.
"A mischievous dame, and she's lived through a checkered life," reflected Lichonin.	"Бедовая бабенка, и прожила она пеструю жизнь", - подумал Лихонин.
And suddenly, unexpectedly to himself, he had a feeling for, and irresistibly desired, this woman, altogether unknown to him, homely and not young; in all probability dirty and vulgar, but still resembling, as it seemed to him, a large Antonovka[17] apple which had fallen to the ground-somewhat bored by a worm, and which had lain just a wee bit too long, but which has still preserved its bright colour and its fragrant, winey aroma.	И вдруг, неожиданно для самого себя, почувствовал и неудержимо захотел эту совсем незнакомую ему женщину, некрасивую и немолодую, вероятно, грязную и вульгарную, но все же похожую, как ему представилось, на крупное яблоко антоновку-падалку, немного подточенное червем, чуть-чуть полежалое, но еще сохранившее яркий цвет и душистый винный аромат.

Getting ahead of her, an empty, black, funereal catafalque whirled by; with two horses in harness, and two tied behind to the little rear columns.	Перегоняя его, пронесся пустой черный погребальный катафалк; две лошади в запряжке, а две привязаны сзади, к задним колонкам.
The torch-bearers and grave-diggers, already drunk since morning, with red, brutish faces, with rusty opera hats on their heads, were sitting in a disorderly heap on their uniform liveries, on the reticular horse-blankets, on the mourning lanterns; and with rusty, hoarse voices were roaring out some incoherent song.	Факельщики и гробовщики, уже с утра пьяные, с красными звероподобными лицами, с порыжелыми цилиндрами на головах, сидели беспорядочной грудой на своих форменных ливреях, на лошадиных сетчатых попонах, на траурных фонарях и ржавыми, сиплыми голосами орали какую-то нескладную песню.
"They must be hurrying to a funeral procession; or, perhaps, have even finished it already," reflected Lichonin; "merry fellows!"	"Должно быть, к выносу торопятся, а пожалуй, уже и закончили, - подумал Лихонин, веселые ребята!"
On the boulevard he came to a stop and sat down on a small wooden bench, painted green.	На бульваре он остановился и присел на низенькую деревянную, крашенную зеленым скамейку.
Two rows of mighty centenarian chestnuts went away into the distance, merging together somewhere afar into one straight green arrow.	Два ряда мощных столетних каштанов уходили вдаль, сливаясь где-то далеко в одну прямую зеленую стрелу.
The prickly large nuts were already hanging on the trees.	На деревьях уже висели колючие крупные орехи.
Lichonin suddenly recalled that at the very beginning of the spring he had been sitting on this very boulevard, and at this very same spot.	Лихонин вдруг вспомнил, что в самом начале весны он сидел именно на этом бульваре и именно на этом самом Месте.
Then it had been a calm, gentle evening of smoky purple, soundlessly falling into slumber, just like a smiling, tired maiden.	Тогда был тихий, нежный, пурпурно-дымчатый вечер, беззвучно засыпавший, точно улыбающаяся усталая девушка.
Then the stalwart chestnuts, with their foliage- broad at the bottom and narrow toward the top- had been strewn all over with clusters of blossoms, growing with bright, rosy, thin cones straight to the sky; just as though some one by mistake had taken and fastened upon all the chestnuts, as upon lustres, pink Christmas-tree candles.	Тогда могучие каштаны, с листвой широкой внизу и узкой кверху, сплошь были усеяны гроздьями цветов, растущих светлыми, розовыми, тонкими шишками прямо к небу, точно кто-то по ошибке взял и прикрепил на все каштаны, как на люстры, розовые елочные рождественские свечи.
And suddenly, with extraordinary poignancy- every man sooner or later passes through this zone of inner emotion- Lichonin felt, that here are the nuts ripening already, while then there had been little pink blossoming candles, and that there would be many more springs and many blossoms, but the one which had passed no one and nothing had the power to bring back.	И вдруг с необычайной остротой Лихонин почувствовал, - каждый человек неизбежно рано или поздно проходит через эту полосу внутреннего чувства, - что вот уже зреют орехи, а тогда были розовые цветущие свечечки, и что будет еще много весен и много цветов, но той, что прошла, никто и ничто не в силах ему возвратить.
Sadly gazing into the depths of the retreating dense alley, he suddenly noticed that sentimental tears were making his eyes smart.	Грустно глядя в глубь уходящей густой аллеи, он вдруг заметил, что сентиментальные слезы щиплют ему глаза.
He got up and went on farther, looking closely at everything that he met with an incessant, sharpened, and at the same time calm attention, just as though he were looking at the God-created world for the first time.	Он встал и пошел дальше, приглядываясь ко всему встречному с неустанным, обостренным и в то же время спокойным вниманием, точно он смотрел на созданный богом мир в первый раз.

A gang of stone masons went past him on the pavement, and all of them were reflected in his inner vision with an exaggerated vividness and brilliance of colour, just as though on the frosted glass of a camera obscura.	Мимо него прошла по мостовой артель каменщиков, и все они преувеличенно ярко и цветисто, точно на матовом стекле камер-обскуры, отразились в его внутреннем зрении.
The foreman, with a red beard, matted to one side, and with blue austere eyes; and a tremendous young fellow, whose left eye was swollen, and who had a spot of a dark-blue colour spreading from the forehead to the cheekbone and from the nose to the temple; and a young boy with a na?ve, country face, with a gaping mouth like a fledgling's, weak, moist; and an old man who, having come late, was running after the gang at a funny, goat-like trot; and their clothes, soiled with lime, their aprons and their chisels- all this flickered before him in an inanimate file- a colourful, motley, but dead cinematographic film.	И старший рабочий, с рыжей бородой, свалявшейся набок, и с голубыми строгими глазами; и огромный парень, у которого левый глаз затек и от лба до скулы и от носа до виска расплывалось пятно черно-сизого цвета; и мальчишка с наивным, деревенским лицом, с разинутым ртом, как у птенца, безвольным, мокрым; и старик, который, припоздавши, бежал за артелью смешной козлиной рысью; и их одежды, запачканные известкой, их фартуки и их зубила - все это мелькнуло перед ним неодушевленной вереницей - цветной, пестрой, но мертвой лентой кинематографа.
He had to cut across the New Kishenevsky Market.	Ему пришлось пересекать Ново-Кишиневский базар.
Suddenly the savoury, greasy odour of something roasted compelled him to distend his nostrils.	Вдруг вкусный жирный запах чего-то жареного заставил его раздуть ноздри.
Lichonin recalled that he had not eaten anything since noon yesterday, and at once felt hunger.	Лихонин вспомнил, что со вчерашнего полдня он еще ничего не ел, и сразу почувствовал голод.
He turned to the right, into the centre of the market.	Он свернул направо, в глубь базара.
In the days of his starvings- and he had had to experience them more than once- he would come here to the market, and for the pitiful coppers, gotten with difficulty, would buy himself bread and fried sausage.	В дни голодовок, - а ему приходилось испытывать их неоднократно, - он приходил сюда на базар и на жалкие, с трудом добытые гроши покупал себе хлеба и жареной колбасы.
This was in winter, oftenest of all.	Это бывало чаще всего зимою.
The huckstress, wrapped up in a multiplicity of clothes, usually sat upon a pot of coals for warmth; while before her, on the iron dripping-pan, hissed and crackled the thick, home-made sausage, cut into pieces a quarter of a yard in length, plentifully seasoned with garlic.	Торговка, укутанная во множество одежд, обыкновенно сидела для теплоты на горшке с угольями, а перед нею на железном противне шипела и трещала толстая домашняя колбаса, нарезанная кусками по четверть аршина длиною, обильно сдобренная чесноком.
A piece of sausage usually cost ten kopecks, the bread two kopecks.	Кусок колбасы обыкновенно стоил десять копеек, хлеб - две копейки.
There were very many folk at market to-day.	Сегодня на базаре было очень много народа.
Even at a distance, edging his way to the familiar, loved stall, Lichonin heard the sounds of music.	Еще издали, протискиваясь к знакомому любимому ларьку, Лихонин услыхал звуки музыки.
Having made his way through the crowd, which in a solid ring surrounded one of the stalls, he saw a na?ve and endearing sight, which may be seen only in the blessed south of Russia.	Пробившись сквозь толпу, окружавшую один из ларьков сплошным кольцом, он увидал наивное и милое зрелище, какое можно увидеть только на благословенном юге России.

Ten or fifteen huckstresses, during ordinary times gossips of evil tongue and addicted to unrestrainable swearing, inexhaustible in its verbal diversity, but now, evidently, flattering and tender cronies, had started celebrating even since last evening; had caroused the whole night through and now had carried their noisy merrymaking out to the market.	Десять или пятнадцать торговок, в обыкновенное время злоязычных сплетниц и неудержимых, неистощимых в словесном разнообразии ругательниц, а теперь льстивых и ласковых подруг, очевидно, разгулялись еще с прошлого вечера, прокутили целую ночь и теперь вынесли на базар свое шумное веселье.
The hired musicians- two fiddles, a first and a second, and a tambourine- were strumming a monotonous but a lively, bold, daring and cunning tune.	Наемные музыканты - две скрипки, первая и вторая, и бубен - наяривали однообразный, но живой, залихватский и лукавый мотив.
Some of the wives were clinking glasses and kissing each other, pouring vodka over one another; others poured it out into glasses and over the tables; others still, clapping their palms in time with the music, oh'd, squealed, and danced, squatting in one place.	Одни бабы чокались и целовались, поливая друг друга водкой, другие - разливали ее по рюмкам и по столам, следующие, прихлопывая в ладоши в такт музыке, ухали, взвизгивали и приседали на месте.
And in the middle of the ring, upon the cobbles of the pavement, a stout woman of about forty-five, but still handsome, with red, fleshy lips, with humid, intoxicated, seemingly unctuous eyes, merrily sparkling from under the high bows of black, regular, Little Russian eyebrows, was whirling around and stamping out a tattoo on one spot.	А посредине круга, на камнях мостовой, вертелась и дробно топталась на месте толстая женщина лет сорока пяти, но еще красивая, с красными мясистыми губами, с влажными, пьяными, точно обмасленными глазами, весело сиявшими под высокими дугами черных правильных малорусских бровей.
All the beauty and all the art of her dance consisted in that she would now bow her little head and look out provokingly from under her eyebrows, then suddenly toss it back and let her eyelashes down and spread her hands out at her sides; and also in that in measure with the dance her enormous breasts swayed and quivered under her red calico waist.	Вся прелесть и все искусство се танца заключались в том, что она то наклоняла вниз головку и выглядывала задорно исподлобья, то вдруг откидывала ее назад и опускала вниз ресницы и разводила руки в стороны, а также в том, как в размер пляске колыхались и вздрагивали у нее под красной ситцевой кофтой огромные груди.
During the dance she was singing, now shuffling her heels, now the toes, of her goat-skin shoes:	Во время пляски она пела, перебирая то каблуками, то носками козловых башмаков:
"The fiddle's playing on the street, You can hear its bass so sweet;	На вулицы скрыпка грае, □□Бас гуде, вымовляе.
My mother has me locked up neat, My waitin' dearie I can't meet."	Менэ маты не пускае, □□А мий милый дожидае.
That was the very country-wife whom Lichonin knew; the self-same who not only had had him for a client during hard times, but had even extended him credit.	Это-то и была знакомая Лихонину баба Грипа, та самая, у которой в крутые времена он не только бывал клиентом, но даже кредитовался.
She suddenly recognized Lichonin, darted to him, embraced him, squeezed him to her bosom and kissed him straight on his lips with her moist, warm, thick lips.	Она вдруг узнала Лихонина, бросилась к нему, обняла, притиснула к груди и поцеловала прямо в губы мокрыми горячими толстыми губами.
Then she spread her arms out wide, smote one palm against the other, intertwined her fingers, and sweetly, as only Podolian wives can do it, began to coo:	Потом она размахнула руки, ударила ладонь об ладонь, скрестила пальцы с пальцами и сладко, как умеют это только подольские бабы, заворковала:
"My little master, my little silver gold trove, my lovie!	- Панычу ж мий, золотко ж мое серебряное, любый мой!

You forgive a drunken wife like me, now.	Вы ж мене, бабу пьяную, простыте.
Well, what of it?	Ну, що ж?
I've gone op a spree!" She then darted at him in an attempt to kiss his hand. "But then, I know you ain't proud, like other gentry.	Загуляла! - Она кинулась было целовать ему руку. - Та я же знаю, що вы не гордый, як другие паны.
Well, give me your hand, dearie-dear; why, I want to kiss your little hand!	Ну, дайте, рыбонька моя, я ж вам ручку поцелую!
No, no, no!	Ни, ни, ни!
I athk, I athk you! ... "	Просю, просю вас!..
"Well, now, that's nonsense, Aunt Glycera!" Linchonin interrupted her, unexpectedly becoming animated. "Let's best kiss just so, now.	-Ну, вот глупости, тетя Грипа! - перебил ее, внезапно оживляясь, Лихонин. - Уж лучше так поцелуемся.
Your lips are just too sweet!"	Губы у тебя больно сладкие!
"Ah, my little sweetheart!	- Ах ты, сердынятынько мое!
My little bright sun, my little apple of paradise, you," Glycera waxed tender, "give me your lips, then!	Сонечко мое ясное, яблочко ж мое райское, -разнежилась Грипа, - дай же мне твои бузи!
Give me your little lips to buss, then! ... "	Дай же мне твои бузенятки!..
She pressed him warmly to her gigantean bosom and again slavered over him with her moist, warm, Hottentot lips.	Она жарко прижала его к своей исполинской груди и опять обслюнявила влажными горячими готтентотскими губами.
After that, she seized him by his sleeve, brought him out into the middle of the ring, and began to walk around him with a stately, mincing step, having bent her waist coquettishly and vociferating:	Потом схватила его за рукав, вывела на середину круга и заходила вокруг него плавно-семенящей походкой, кокетливо изогнув стан и голося:
"Oh, each to his taste, I want Paraska more, For I've a divel in my pants Her skirt holds somethin' for!"	Ой! хто до кого, а я до Параски, □ ПБо у мене черт ма штанив, □□А в ней запаски!
And then suddenly she passed on, sustained by the musicians, to a most rollicking, Little Russian, thumping gopak dance:	И потом вдруг перешла, поддержанная музыкантами, к развеселому малорусскому гопаку:
"Oh, Chook, that is too much, You have soiled your apron too much.	Ой, чук тай байдуже □□Задрипала фартук дуже.
Well, Prisko, don't you fret,	А ты, Прыско, не журысь.
Wipe it off, then, if you're wet!	Доки мокро, тай утрысь!
Tralala, tralala ...	Траляля, траляля...
Sleeps, Khima, and won't stir That a Kossack sleeps with her,	Спит Хима, тай не чуе, □□Що казак с ней ночуе.
You feel all, Khima- why deceive? Just to yourself you make believe.	Брешешь, Хима, ты все чуешь, □□Тылько так соби мандруешь.
Tai, Tai, TRALALAI... "'	Тай, тай, траляляй...

Lichonin, completely grown merry, suddenly began jumping like a goat about her, just like a satellite around a whirling planet- long-legged, long-armed, stooping and altogether incongruous.	Лихонин, окончательно развеселенный, неожиданно для самого себя, вдруг заскакаал козлом около нее, точно спутник вокруг несущейся планеты, длинноногий, длиннорукий, сутуловатый и совершенно нескладный.
His entrance was greeted by a general but pretty friendly neighing.	Его выход приветствовали общим, но довольно дружелюбным ржанием.
He was made to sit down at the table, was helped to vodka and sausage.	Его усадили за стол, потчевали водкой и колбасой.
He, for his part, sent a tramp he knew after beer, and, glass in hand, delivered three absurd speeches: one about the self-determination of Ukraine; another about the goodness of Little Russian sausage, in connection with the beauty and domesticity of the women of Little Russia; and the third, for some reason, about trade and industry in the south of Russia.	Он со своей стороны послал знакомого босяка за пивом и со стаканом в руке произнес три нелепых речи: одну - о самостийности Украины, другую - о достоинстве малорусской колбасы, в связи с красотою и семейственностью малорусских женщин, а третью - почему-то о торговле и промышленности на юге России.
Sitting alongside of Lukeriya, he was all the time trying to embrace her around the waist, and she did not oppose this.	Сидя рядом с Г рипой, он все пытался обнять ее за талию, и она не противилась этому.
But even his long arms could not encompass her amazing waist.	Но даже и его длинные руки не могли обхватить ее изумительного стана.
However, she clasped his hand powerfully under the table, until it hurt, with her enormous, soft hand, as hot as fire.	Однако она. крепко, до боли, тискала под столом его руку своей огромной, горячей, как огонь, мягкой рукою.
At this moment among the huckstresses, who up to now had been tenderly kissing, certain old, unsettled quarrels and grievances flickered up.	В это время между торговками, до сих пор нежно целовавшимися, вдруг промелькнули какие-то старые, неоплаченные ссоры и обиды.
Two of the wives, bending toward each other just like roosters ready to enter battle, their arms akimbo, were pouring upon each other the most choice, out-of-the-way oaths:	Две бабы, наклонившись друг к другу, точно петухи, готовые вступить в бой, подпершись руками в бока, поливали друг дружку самыми посадскими русательствами.
"Fool, stiff, daughter of a dog!" one was yelling. "Youse ain't fit to kiss me right here." And, turning her back around to her foe, she loudly slapped herself below the spine. "Right here!	- Дура, стэрва, собачя дочь! - кричала одна, - ты не достойна меня от сюда поцеловать. - И, обернувшись тылом к противнице, она громко шлепнула себя ниже спины. - От сюда!
Here!"	Ось!
While the other, infuriated, squealed in answer:	А другая в ответ визжала бешено:
"You lie, you slut, for I am fit, I am fit!"	- Брешешь, курва, бо достойна, достойна!
Lichonin utilized the minute.	Лихонин воспользовался минутой.
As though he had just recalled something, he hurriedly jumped up from the bench and called out:	Будто что-то вспомнив, он торопливо вскочил с лавки и крикнул:
"Wait for me, Aunty Luckeriya, I'll come in three minutes!" and dived through the living ring of spectators.	- Подождите меня, тетя Грипа, я через три минуты приду! - и нырнул сквозь живое кольцо зрителей.
"Master!	- Панычу!

Master!" his neighbour cried after him: "Come back the quickest you can, now!	Панычу!- кричала ему вслед его соседка,вы же скорейше назад идыте!
I've one little word to say to you."	Я вам одно словцо маю сказаты.
Having turned the corner, he for some time racked his head trying to recall what it was that he absolutely had to do, now, this very minute.	Зайдя за угол, он некоторое время мучительно старался вспомнить, что такое ему нужно было непременно сделать сейчас, вот сию минуту.
And again, in the very depths of his soul, he knew just what he had to do, but he procrastinated confessing this to his own self.	И опять в недрах души он знал о том, что именно надо сделать, но медлил сам себе в этом признаться.
It was already a clear, bright day, about nine or ten o'clock.	Был уже яркий, светлый день, часов около девяти-десяти.
Janitors were watering the streets with rubber hose.	Дворники поливали улицы из резиновых рукавов.
Flower girls were sitting on the squares and near the gates of the boulevards, with roses, stock-gillyflowers and narcissi.	Цветочницы сидели на площадях и у калиток бульваров, с розами, левкоями и нарциссами.
The radiant, gay, rich southern town was beginning to get animated.	Светлый, южный, веселый, богатый город оживлялся.
Over the pavement jolted an iron cage filled with dogs of every possible colour, breed, and age.	Продребезжала по мостовой железная клетка, наполненная собаками всевозможных мастей, пород и возрастов.
On the coach box were sitting two dog-catchers, or, as they deferentially style themselves, "the king's dog-catchers"- i. e., hunters of stray dogs--returning home with this morning's catch.	На козлах сидело двое гицелей, - или, как они сами себя называют почтительно, "крулевских гицелей", то есть ловцов бродячих собак, -возвращавшихся домой с сегодняшним утренним уловом.
"She must be awake by now," Lichonin's secret thought finally took form; "but if she isn't yet awake, then I'll quietly lie down on the divan and sleep a little."	"Она уже, должно быть, проснулась, - оформил, наконец, свою тайную мысль Лихонин, - а если не проснулась, то я тихонько прилягу на диван и посплю".
In the corridor the dying kerosene lamp emitted a dim light and smoked as before, and the watery, murky half-light penetrated into the narrow, long box.	В коридоре по-прежнему тускло светила и чадила умирающая керосиновая лампа, и водянисто-грязный колусаст едва проникал в узкий длинный ящик.
The door of the room had remained unlocked, after all.	Дверь номера так и осталась незапертой.
Lichonin opened it without a sound and entered.	Лихонин беззвучно отворил ее и вошел.
The faint, blue half-light poured in through the interstices between the blinds and the windows.	Слабый синий полусвет лился из прозоров между шторами и окном.
Lichonin stopped in the middle of the room and with an intensified avidity heard the quiet, sleeping breathing of Liubka.	Лихонин остановился посреди комнаты и с обостренной жадностью услышал тихое, сонное дыхание Любки.
His lips became so hot and dry that he had to lick them incessantly.	Г убы у него сделались такими жаркими и сухими, что ему приходилось не переставая их облизывать.
His knees began to tremble.	Колени задрожали.

"Ask if she needs anything," suddenly darted through his head.	"Спросить, не надо ли ей чего-нибудь", - вдруг пронеслось у него в голове.
Like a drunkard, breathing hard, with mouth open, staggering on his shaking legs, he walked up to the bed.	Как пьяный, тяжело дыша, с открытым ртом, шатаясь на трясущихся ногах, он подошел к кровати.
Liubka was sleeping on her back, with one bare arm stretched out along the body, and the other on her breast.	Люба спала на спине, протянув одну голую руку вдоль тела, а другую положив на грудь.
Lichonin bent nearer, to her very face.	Лихонин наклонился к ней ближе, к самому ее лицу.
She was breathing evenly and deeply.	Она дышала ровно и глубоко.
This breathing of her young, healthy body was, despite sleep, pure and almost aromatic.	Это дыхание молодого здорового тела было, несмотря на сон, чисто и почти ароматно.
He cautiously ran his fingers over her bare arm and stroked her breast a little below the clavicle.	Он осторожно провел пальцами по голой руке и погладил грудь немножко ниже ключиц.
"What am I doing?" his reason suddenly cried out within him in terror; but some one else answered for Lichonin:	"Что я делаю?!" - с ужасом крикнул вдруг в нем рассудок, но кто-то другой ответил за Лихонина:
"But I'm not doing anything.	"Я же ничего не делаю.
I only want to ask if she's sleeping comfortably, and whether she doesn't want some tea."	Я только хочу спросить, удобно ли ей было спать и не хочет ли она чаю".
But Liubka suddenly awoke, opened her eyes, blinked them for a moment and opened them again.	Но Любка вдруг проснулась, открыла глаза, зажмурила и с на минуту и опять открыла.
She gave a long, long stretch, and with a kindly, not yet fully reasoning smile, encircled Lichonin's neck with her warm, strong arm.	Потянулась длинно-длинно и с ласковой, еще не осмыслившейся улыбкой окружила жаркой крепкой рукой шею Лихонина.
"Sweetie!	- Дуся!
Darling!" caressingly uttered the woman in a crooning voice, somewhat hoarse from sleep. "Why, I was waiting for you and waiting, and even became angry.	Милый, - ласково произнесла женщина воркующим, немного хриплым со сна голосом, - а я тебя ждала, ждала и даже рассердилась.
And after that I fell asleep and all night long saw you in my sleep.	А потом заснула и всю ночь тебя во сне видела.
Come to me, my baby, my lil' precious!" She drew him to her, breast against breast.	Иди ко мне, моя цыпочка, моя ляленька! - Она притянула его к себе, грудь к груди.
Lichonin almost did not resist; he was all atremble, as from a chill, and meaninglessly repeating in a galloping whisper with chattering teeth:	Лихонин почти не противился; он весь трясся, как от озноба, и бессмысленно повторял скачущим шепотом, ляская зубами:
"No, now, Liuba, don't... Really, don't do that, Liuba ... Ah, let's drop this, Liuba ... Don't torture me.	-Нет же, Люба, не надо... Право, не надо, Люба, так... Ах, оставим это, Люба... Не мучай меня.
I won't vouch for myself... Let me alone, now, Liuba, for God's sake! ... "	Я не ручаюсь за себя... Оставь же меня, Люба, ради бога!..

"My-y little silly!" she exclaimed in a laughing, joyous voice. "Come to me, my joy!"- and, overcoming the last, altogether insignificant opposition, she pressed his mouth to hers and kissed him hard and warmly- kissed him sincerely, perhaps for the first and last time in her life.	-Глупенький мо-ой! - воскликнула она смеющимся, веселым голосом. - Иди ко мне, моя радость! - и, преодолевая последнее, совсем незначительное сопротивление, она прижала его рот к своему и поцеловала крепко и горячо, поцеловала искренне, может быть, в первый и последний раз в своей жизни.
"Oh, you scoundrel!	"О, подлец!
What am I doing?" declaimed some honest, prudent, and false body in Lichonin.	Что я делаю?" - продекламировал в Лихонине кто-то честный, благоразумный и фальшивый.
"Well, now?	- Ну, что?
Are you eased up a bit?" asked Liubka kindly, kissing Lichonin's lips for the last time. "Oh, you, my little student! ... "	Полегшало? - спросила ласково Любка, целуя в последний раз губы Лихонина. - Ах ты, студентик мой!..
Chapter 12	XII
With pain at soul, with malice and repulsion toward himself and Liubka, and, it would seem, toward all the world, Lichonin without undressing flung himself upon the wooden, lopsided, sagging divan and even gnashed his teeth from the smarting shame.	С душевной болью, со злостью и с отвращением к себе, и к Любке и, кажется, ко всему миру, бросился Лихонин, не раздеваясь, на деревянный кособокий пролежанный диван и от жгучего стыда даже заскрежетал зубами.
Sleep would not come to him, while his thoughts revolved around this fool action- as he himself called the carrying off of Liubka,- in which an atrocious vaudeville had been so disgustingly intertwined with a deep drama.	Сон не шел к нему, а мысли все время вертелись около этого дурацкого, как он сам называл увоз Любки, поступка, в котором так противно переплелся скверный водевиль с глубокой драмой.
"It's all one," he stubbornly repeated to himself. "Once I have given my promise, I'll see the business through to the end.	"Все равно, - упрямо твердил он сам себе, - раз я обещался, я доведу дело до конца.
And, of course, that which has occurred just now will never, never be repeated!	И, конечно, то, что было сейчас, никогда-никогда не повторится!
My God, who hasn't fallen, giving in to a momentary laxity of the nerves?	Боже мой, кто же не падал, поддаваясь минутной расхлябанности нервов?
Some philosopher or other has expressed a deep, remarkable truth, when he affirmed that the value of the human soul may be known by the depth of its fall and the height of its flight.	Глубокую, замечательную истину высказал какой-то философ, который утверждал, что ценность человеческой души можно познавать по глубине ее падения и по высоте взлетов.
But still, the devil take the whole of this idiotical day and that equivocal reasoner- the reporter Platonov, and his own- Lichonin's- absurd outburst of chivalry!	Но все-таки черт бы побрал весь сегодняшний идиотский день, и этого двусмысленного резонера-репортера Платонова, и его собственный, Лихонина, нелепый рыцарский порыв!
Just as though, in reality, this had not taken place in real life, but in Chernishevski's novel, What's to be done?	Точно, в самом деле, все это было не из действительной жизни, а из романа "Что делать?" писателя Чернышевского.
And how, devil take it, with what eyes will I look upon her tomorrow?"	И как, черт побери, какими глазами погляжу я на нее завтра?"