Свет в августе - английский и русский параллельные тексты

WILLIAM FAULKNER	Фолкнер Уильям
LIGHT IN AUGUST Chapter 1	Свет в августе
SITTING beside the road, watching the wagon mount the hill toward her, Lena thinks,	Идя у дороги, глядя, как поднимается к ней по косогору повозка, Лина думает:
' I have come from Alabama: a fur piece.	"Я пришла из Алабамы; путь далекий.
All the way from Alabama a-walking.	Пешком из самой Алабамы.
A fur piece.'	Путь далекий".
Thinking although I have not been quite a month on the road I am already in Mississippi, further from home than I have ever been before.	Думает меньше месяца в пути, а уже в Миссисипи, так далеко от дома еще не бывала.
I am now further from Doane's Mill than I have been since I was twelve years old.	И от Доуновой лесопилки, так далеко не бывала с двенадцати лет.
She had never even been to Doane's Mill until after her father and mother died, though six or eight times a year she went to town on Saturday, in the wagon, in a mail-order dress and her bare feet flat in the wagon bed and her shoes wrapped in a piece of paper beside her on the seat.	Она и на Доуновой лесопилке не бывала, пока не умерли отец с матерью, хотя раз по шесть, по восемь в году, по субботам, ездила в город -- на повозке, в платье, выписанном по почте, босые ноги поставив на дно, туфли, завернутые в бумагу, положив рядом с собой на сиденье.
She would put on the shoes just before the wagon reached town.	В туфли обувалась перед самым городом.
After she got to be a big girl she would ask her father to stop the wagon at the edge of town and she would get down and walk.	А когда подросла, просила отца остановить повозку на окраине, слезала и шла пешком.
She would not tell her father why she wanted to walk in instead of riding.	Отцу не говорила, почему хочет идти, а не ехать.
He thought that it was because of the smooth streets, the sidewalks.	Он думал -- потому что улицы гладкие, тротуары.
But it was be cause she believed that the people who saw her and whom she passed on foot would believe that she lived in the town too.	А Лина думала, что, если она идет пешком, люди принимают ее за городскую.
When she was twelve years old her father and mother died in the same summer, in a log house of three rooms and a hall, without screens, in a room lighted by a bugswirled kerosene lamp, the naked floor worn smooth as old silver by naked feet.	Отец с матерью умерли, когда ей было двенадцать, -- в одно лето, в рубленом доме из трех комнат и передней, без сеток на окнах, в комнате, где вокруг керосиновой лампы вилась мошкара, а пол был вылощен босыми пятками, как старое серебро.
She was the youngest living child.	Она была младшей из детей, оставшихся в живых.
Her mother died first.	Мать умерла первой.
She said,	Она сказала:
"Take care of paw."	"За папой ухаживай".
Lena did so.	Лина ухаживала.
Then one day her father said,	Однажды отец сказал:
"You go to Doane's Mill with McKinley.	"Поедешь на Доунову лесопилку с Мак-Кинли.

You get ready to go, be ready when he comes."	Собирайся, чтобы к его приезду была готова".
Then he died. McKinley, the brother, arrived in a wagon.	И умер. Мак-Кинли, ее брат, приехал на повозке.
They buried the father in a grove behind a country church one afternoon, with a pine headstone.	Отца похоронили днем в роще за деревенской церковью и поставили сосновое надгробье.
The next morning she departed forever, though it is possible that she did not know this at the time, in the wagon with McKinley, for Doane's Mill.	Утром она уехала навсегда -- хотя, может быть, и не понимала этого-на повозке, с МакКинли, на Доунову лесопилку.
The wagon was borrowed and the brother had promised to return it by nightfall.	Повозка была чужая, брат обещал вернуть ее к ночи.
The brother worked in the mill.	Брат работал на лесопилке.
All the men in the village. worked in the mill or for it.	Все мужчины в деревне работали на лесопилке или при ней.
It was cutting pine.	Резали сосну.
It had been there seven years and in seven years more it would destroy all the timber within its reach.	Резали уже семь лет и еще через семь должны были извести весь окрестный лес.
Then some of the machinery and most of the men who ran it and existed because of and for it would be loaded onto freight cars and moved away.	Тогда часть оборудования и большинство людей, работавших на нем и существовавших благодаря ему и для него, погрузятся в товарные вагоны и уедут.
But some of the machinery would be left, since new pieces could always be bought on the installment plan-gaunt, staring, motionless wheels rising from mounds of brick rubble and ragged weeds with a quality profoundly astonishing, and gutted boilers lifting their rusting and unsmoking stacks with an air stubborn, baffled and bemused upon a stumppocked scene of profound and peaceful desolation, unplowed, untilled, gutting slowly into red and choked ravines beneath the long quiet rains of autumn and the galloping fury of vernal equinoxes.	Но часть оборудования останется, -- потому что новое всегда можно купить в рассрочку, -- и уныло застывшие колеса, поражая взор, будут торчать над курганами битого кирпича и жестким бурьяном, и выпотрошенные котлы упрямо, смущенно, озадаченно будут топорщить свои ржавые бездымные трубы над пнистой панорамой немой и мирной пустоши, непаханой, небороненной, в красных язвах буераков, прорытых тихими мокрыми дождями осени и бешеными косохлестами весенних равноденствий.
Then the hamlet which at its best day had borne no name listed on Postoffice Department annals would not now even be remembered by the hookwormridden heirs-at-large who pulled the buildings down and buried them in cookstoves and winter grates.	И тогда, иссосанные глистами самозваные наследники, растаскивая дома и сжигая их в плитах и очагах, не вспомнят самого названия деревни, которая и в лучшие дни не значилась в анналах почтового ведомства.
There were perhaps five families there when Lena arrived.	Когда приехала Лина, в деревне оставалось семей пять.
There was a track and a station, and once a day a mixed train fled shrieking through it.	Была там железнодорожная колея и станция, и раз в день товарно-пассажирский с воплем проносился мимо.
The train could be stopped with a red flag, but by ordinary it appeared out of the devastated hills with apparitionlike suddenness and wailing like a banshee, athwart and past that little less-than-village like a forgotten bead from a broken string.	Поезд можно было остановить красным флагом, но обычно он возникал из разоренных холмов внезапно, как привидение, и, лешим взвыв, -мимо недодеревеньки, стороной, как мимо потерянной бусины, когда порвалась нитка.
The brother was twenty years her senior.	Брат был двадцатью годами ее старше.

She hardly remembered him at all when she came to live with him.	Когда он забирал ее к себе, она его почти не помнила.
He lived in a four room and unpainted house with his labor- and child-ridden wife.	Он жил в четырехкомнатном некрашеном доме, с женой, изношенной от труда и родов.
For almost half of every year the sister-in-law was either lying in or recovering.	Чуть ли не по полгода в году невестка Лины либо ходила на сносях, либо оправлялась после родов.
During this time Lena did all the housework and took care of the other children.	В это время Лина делала всю работу по дому и смотрела за другими детьми.
Later she, told herself,	После она говорила себе:
' I reckon that's why I got one so quick myself.'	"Потому, видно, и сама так быстро обзавелась".
She slept in a lean-to room at the back of the house.	Спала в пристройке, в задней части дома.
It had a window which she learned to open and close again in the dark without making a sound, even though there also slept in the lean-to room at first her oldest nephew and then the two oldest and then the three.	Там было окно, которое она научилась бесшумно отворять в темноте -- потому что в пристройке спали, кроме нее, сперва старший племянник, потом двое старших, потом трое.
She had lived there eight years before she opened the window for the first time.	Впервые открыла окно на девятом году своей жизни у брата.
She had not opened it a dozen times hardly before she discovered that she should not have opened it at all.	Она и открыть-то его успела всего раз десять, когда обнаружила, что его вообще не следовало открывать.
She said to herself,	Сказала себе:
' That's just my luck.'	"Такое, видно, мое счастье".
The sister-in-law told the brother.	Невестка сказала брату.
Then he remarked her changing shape, which he should have noticed some time before.	Тут только он заметил, что она округлилась, а мог бы заметить и раньше.
He was a hard man.	Он был суровый человек.
Softness and gentleness and youth (he was just forty) and almost everything else except a kind of stubborn and despairing fortitude and the bleak heritage of his bloodpride had been sweated out of him.	Добродушие, мягкость, молодость (а было ему лишь сорок) и почти все остальное, кроме упрямой, безнадежной стойкости да угрюмой родовой гордости, вышло из него с потом.
He called her whore.	Он обозвал ее проституткой.
He accused the right man (young bachelors, or sawdust Casanovas anyway, were even fewer in number than families) but she would not admit it, though the man had departed six months ago.	Он угадал виновника (молодых холостяков, -- а опилочных донжуанов и подавно, -насчитывалось еще меньше, чем семей в деревне), но она не признавалась, хотя виновник отбыл полгода назад.
She just repeated stubbornly,	Она твердила только:
"He's going to send for me.	"Он меня вызовет.

He said he would send for me"; unshakable, sheeplike, having drawn upon that reserve of patient and steadfast fidelity upon which the Lucas Burches depend and trust, even though they do not intend to be present when the need for it arises.	Он сказал, что вызовет меня", -непоколебимо, по-овечьи, черпая из тех запасов терпеливой прочной верности, на которые рассчитывает каждый Лукас Берч, -- не имея, впрочем, намерения оказаться под рукой, когда в этом будет нужда.
Two weeks later she climbed again through the window.	Двумя неделями позже она снова выбралась через окно.
It was a little difficult, this time.	Теперь это далось нелегко.
'If it had been this hard to do before, I reckon I would not be doing it now,' she thought.	"Было бы раньше так трудно, небось бы теперь не пришлось вылезать", -- подумала она.
She could have departed by the door, by daylight.	Она могла бы уйти через дверь, днем.
Nobody would have stopped her.	Никто бы ее не удерживал.
Perhaps she knew that.	Может быть, она это понимала.
But she chose to go by night, and through the window.	Но предпочла -- ночью через окно.
She carried a palm leaf fan and a small bundle tied neatly in a bandanna handkerchief.	С ней был веер из пальмовых листьев и другие пожитки, аккуратно увязанные в платок.
It contained among other things thirty-five cents in nickels and dimes.	В узелке лежали, среди прочего, тридцать пять центов -- пяти -- и десятицентовыми монетами.
Her shoes were a pair of his own which her brother had given to her.	Башмаки на ней были братнины -- его подарок.
They were but slightly worn, since in the summer neither of them wore shoes at all.	Поношены самую малость, -никто из них летом башмаков не носил.
When she felt the dust of the road beneath her feet she removed the shoes and carried them in her hand.	Почувствовав под ногами дорожную пыль, она сняла башмаки и понесла в руках.
She had been doing that now for almost four weeks.	Так шла она вот уже почти месяц.
Behind her the four weeks, the evocation of far, is a peaceful corridor paved with unflagging and tranquil faith and peopled with kind and nameless faces and voices: Lucas Burch?	Четыре недели пути и в сознании отпечатавшееся далеко -- как мирный коридор, вымощенный крепкой спокойной верой, населенный добрыми безымянными лицами и голосами: Лукас Берч?
I don't know.	Не знаю.
I don'tknow of anybody by that name around here.	Чтоб где-нибудь поблизости такой жил -- не слыхал.
This road?	Дорога эта?
It goes to Pocahontas.	В Покахонтас.
He might be there.	Может, он там.
It's possible.	Может быть.
Here's a wagon that's going a piece of the way.	Вон повозка в ту сторону.

It will take you that far; backrolling now behind her a long monotonous succession of peaceful and undeviating changes from day to dark and dark to day again, through which she advanced in identical and anonymous and deliberate wagons as though through a succession of creakwheeled and limpeared avatars, like something moving forever and without progress across an urn.	До места -не до места, а все подвезет, -- и вот разматывается позади длинная однообразная череда мирных и неукоснительных смен дня и тьмы, тьмы и дня, сквозь которые она тащилась в одинаковых, неведомо чьих повозках, словно сквозь череду скрипоколесных вялоухих аватар: вечное движение без продвижения на боку греческой вазы.
The wagon mounts the hill toward her.	Повозка поднимается к ней по косогору.
She passed it about a mile back down the road.	Лина миновала ее милю назад.
It was standing beside the road, the mules asleep in the traces and their heads pointed in the direction in which she walked.	Повозка стояла у дороги, мулы спали в постромках, головой в ту сторону, куда шла она.
She saw it and she saw the two men squatting beside a barn beyond the fence.	Лина увидела повозку, увидела за забором у сарая двух мужчин на корточках.
She looked at the wagon and the men once: a single glance all-embracing, swift, innocent and profound.	Только раз взглянула на повозку и мужчин, один лишь взгляд кинула -- емкий, быстрый, простодушный и проницательный.
She did not stop; very likely the men beyond the fence had not seen her even look at the wagon or at them.	Она не остановилась, скорей всего мужчины за забором даже не заметили, как она взглянула на них и на повозку.
Neither did she look back.	Она не оглядывалась.
She went on out of sight, walking slowly, the shoes unlaced about her ankles, until she reached the top of the hill a mile beyond.	И, скрывшись из виду, продолжала идти, ступая медленно в расшнурованных башмаках, пока не взошла на пригорок в миле от них.
Then she sat down on the ditchbank, with her feet in the shallow ditch, and removed the shoes.	Там она села на краю неглубокой канавы, свесила ноги, сняла башмаки.
After a while she began to hear the wagon.	Немного погодя услышала повозку.
She heard it for some time.	Сперва ее было слышно.
Then it came into sight, mounting the hill.	Потом стало видно, как она поднимается по косогору.
The sharp and brittle crack and clatter of its weathered and ungreased wood and metal is slow and terrific: a series of dry sluggish reports carrying for a half mile across the hot still pinewiney silence of the August afternoon.	Лениво и сухо скрипит и громыхает немазаное, рассохшееся дерево и металл: трескучие оглушительные раскаты разносятся за полмили над знойной сосновой одурью и безмолвием августовского дня.
Though the mules plod in a steady and unflagging hypnosis, the vehicle does not seem to progress.	Мулы плетутся мерно, в глубоком забытьи, но повозка словно не движется с места.
It seems to hang suspended in the middle distance forever and forever, so infinitesimal is its progress, like a shabby bead upon the mild red string of road.	До того ничтожно ее перемещение, что кажется, она замерла навеки, подвешена на полпути -невзрачной бусиной на рыжей шелковине дороги.
So much is this so that in the watching of it the eye loses it as sight and sense drowsily merge and blend, like the road itself, with all the peaceful and monotonous changes between darkness and day, like already measured thread being rewound onto a spool.	До того, что устремленный на нее взгляд не может удержать ее образа, и зримое дремотно плывет, сливается, как сама дорога с ее мирным, однообразным чередованием дня и тьмы, как нить, уже отмеренная и вновь наматываемая на катушку.

So that at last, as though out of some trivial and unimportant region beyond even distance, the sound of it seems to come slow and terrific and without meaning, as though it were a ghost travelling a half mile ahead of its own shape.	До того, наконец, что кажется, будто этот вялый, оглушительный звук ничего не означает и доносится из какого-то пустячного, ерундового места, отдаленного больше, чем расстоянием: морок, блуждающий в полумиле от собственных очертаний.
'That far within my hearing before my seeing,' Lena thinks.	"Так далеко слыхать, когда самой еще не видать", -- думает Лина.
She thinks of herself as already moving, riding again, thinking then it will be as if I were riding for a half mile before I even got into the wagon, before the wagon even got to where I was waiting, and that when the wagon is empty of me again it will go on for a half mile with me still in it. She waits, not even watching the wagon now, while thinking goes idle and swift and smooth, filled with nameless kind faces and voices: Lucas Burch?	Думает о себе так, словно опять едет, -- думает все равно как ехала полмили до того, как влезла в повозку -- до того, как повозка подъехала к месту, где я ждала, а потом, когда слезу с повозки, она полмили все равно как со мной будет ехать. Ждет, уже не следя за повозкой, а мысль течет досуже, быстро, плавно, полная безымянных добрых лиц и голосов: Лукас Берч?
You say you tried in Pocahontas?	Спрашивала, говоришь, в Покахонтасе?
This road?	Эта дорога?
It goes to Springvale.	В Спрингвейл.
You wait here.	Обожди тут.
There will be a wagon passing soon that will take you as far as it goes. Thinking,	Скоро повозка будет в ту сторону, докуда едет -подвезет Думает:
'And if he is going all the way to Jefferson, I will be riding. within the hearing of Lucas Burch before his seeing. He will hear the wagon, but he won't know. So there will be one within his hearing before his seeing.	"А если он до самого Джефферсона едет, Лукас меня услышит прежде, чем увидит.
And then he will see me and he will be excited.	А потом увидит меня и разволнуется.
And so there will be two within his seeing before his remembering.'	И двоих увидит прежде, чем вспомнит".
While Armstid and Winterbottom were squatting against the shady wall of Winterbottom's stable, they saw her pass in the road.	Сидя на корточках в тени конюшни Уинтерботома, Армстид и У интерботом видели, как она прошла по дороге.
They saw at once that she was young, pregnant, and a stranger.	Они сразу увидели, что она молодая, беременная и нездешняя.
"I wonder where she got that belly," Winterbottom said.	-- Интересно, откуда это у ней живот, -- сказал Уинтерботом.
"I wonder how far she has brought it afoot," Armstid said.	-- Интересно, издалека ли она его несет, -- сказал Армстид.
"Visiting somebody back down the road, I reckon," Winterbottom said.	-- Видать, навещала кого-то в той стороне, -сказал Уинтерботом.
"I reckon not.	-- Да нет, видать.
Or I would have heard.	А то бы я слышал.
And it ain't nobody up my way, neither.	И там, в моей стороне, никого у ней нет.

I would have heard that, too."	Тоже слышал бы.
"I reckon she knows where she is going," Winterbottom said. "She walks like it."	-- Видать, не просто так гуляет, -- оказал Уинтерботом. -- Не такая у ней походка.
"She'll have company, before she goes much further," Armstid said.	-- Не долго ей одной гулять, будет ей попутчик, -сказал Армстид.
The woman had now gone on, slowly, with her swelling and unmistakable burden.	Женщина уже удалялась -- медленно, со своей набрякшей очевидной ношей.
Neither of them had seen her so much as glance at them when she passed in a shapeless garment of faded blue, carrying a palm leaf fan and a small cloth bundle. "She ain't come from nowhere close," Armstid said. "She's hitting that lick like she's been at it for a right smart while and had a right smart piece to go yet."	Она словно бы и не взглянула на них, когда проходила мимо -- в выгоревшем синем балахоне, с пальмовым веером и узелком в руках. -- Не из ближних мест идет, -- сказал Армстид. -- Ишь как потопывает, -- верно, порядком отшагала, и еще шагать да шагать.
"She must be visiting around here somewhere," Winterbottom said.	-- Видать, навещала кого-то в наших краях, -сказал Уинтерботом.
"I reckon I would have heard about it," Armstid said.	-- Да нет, пожалуй. Я бы слышал, -- сказал Армстид.
The woman went on.	Женщина шла.
She had not looked back.	Не оглядывалась.
She went out of sight up the road: swollen, slow, deliberate, unhurried and tireless as augmenting afternoon itself.	И медленно ушла из виду -- налитая, обстоятельная, неутомимая, как сам набирающий силу день.
She walked out of their talking too; perhaps out of their minds too.	Ушла и из их беседы, и, может быть, даже -- из их сознания.
Because after a while Armstid said what he had come to say.	Ибо, чуть подождав, Армстид сказал то, что надумал сказать.
He had already made two previous trips, coming in his wagon five miles and squatting and spitting for three hours beneath the shady wall of Winterbottom's barn with the timeless unhaste and indirection of his kind, in order to say it.	Он уже дважды заявлялся сюда -- приезжал за пять миль на повозке и с бесконечной неторопливостью и уклончивостью своего племени по три часа сидел на корточках в тени сарая и поплевывал -- для того, чтобы сказать это.
It was to make Winterbottom an offer for a cultivator which Winterbottom wanted to sell.	Предложить Уинтерботому цену за культиватор, который Уинтерботом хотел продать.
At last Armstid looked at the sun and offered the price which he had decided to offer while lying in bed three nights ago. "I know of one in Jefferson I can buy at that figure," he said.	И вот Армстид посмотрел на солнце и предложил цену, которую предложить задумал, лежа в постели три дня назад. -- Я знаю одного в Джефферсоне, который отдаст за такую цену, -сказал он.
"I reckon you better buy it," Winterbottom said. "It sounds like a bargain."	-- Так ведь брать надо, -- сказал Уинтерботом. -Дешевка-то какая.
"Sho," Armstid said.	-- Ну да, -- сказал Армстид.
He spat.	Сплюнул.
He looked again at the sun, and rose. "Well, I reckon I better get on toward home."	Снова посмотрел на солнце и встал. -- Да-а, видать, домой пора собираться.

He got into his wagon and waked the mules.	Он влез в повозку и разбудил мулов.
That is, he put them into motion, since only a negro can tell when a mule is asleep or awake.	Вернее, привел их в движение -потому что только негр поймет, спит мул или проснулся.
Winterbottom followed him to the fence, leaning his arms on the top rail.	Уинтерботом дошел с ним до забора и облокотился на верхнюю слегу.
"Yes, sir," he said. "I'd sho buy that cultivator at that figure.	-- Да, брат, -- сказал он. -- За такие деньги я сам бы взял.
If you don't take it, I be dog if I ain't a good mind to buy it, myself, at that price.	А ты не возьмешь -- провалиться мне, коли я сам его не куплю за такую цену.
I reckon the fellow that owns it ain't got a span of mules to sell for about five dollars, has he?"	А не хочет ли тот хозяин пару мулов своих отдать за пятерку? Нет?
"Sho," Armstid said.	-- Ну да, -- говорит Армстид.
He drove on, the wagon beginning to fall into its slow and mile-consuming clatter.	Он правит; повозка предалась уже ленивому перемалывающему мили громыханию.
Neither does he look back.	Он тоже не оглядывается.
Apparently he is not looking ahead either, because he does not see the woman sitting in the ditch beside the road until the wagon has almost reached the top of the hill.	Но и вперед, должно быть, не смотрит -- потому что женщины, сидящей в канаве у дороги, не видит до тех пор, пока повозка не вползает почти на самый верх.
In the instant in which he recognises the blue dress he cannot tell if she has ever seen the wagon at all. And no one could have known that he had ever looked at her either as, without any semblance of progress in either of them, they draw slowly together as the wagon crawls terrifically toward her in its slow palpable aura of somnolence and red dust in which the steady feet of the mules move dreamlike and punctuate by the sparse jingle of harness and the limber bobbing of jackrabbit ears, the mules still neither asleep nor awake as he halts them.	В тот миг, когда он узнает синее платье, он не может понять, заметила ли она вообще повозку, и уж совсем никому не понять, взглянул ли он сам на нее хоть раз, когда без малейших признаков перемещения они медленно приближались друг к другу по мере того, как оглушительно вползала на косогор повозка в ауре тягучей, осязаемой дремы и рыжей пыли, по которой лунатически мерно ступали мулы, изредка позвякивая сбруей, вяло прядая заячьими ушами, -- и по-прежнему ни спят ни бодрствуют, когда он наконец натягивает вожжи.
From beneath a sunbonnet of faded blue, weathered now by other than formal soap and water, she looks up at him quietly and pleasantly: young, pleasantfaced, candid, friendly, and alert.	Из-под блекло-синего чепца, полинявшего не от воды и мыла, она смотрит спокойно и любезно-молодая, миловидная, бесхитростная, доброжелательная и живая.
She does not move yet.	Она еще не шевельнулась.
Beneath the faded garment of that same weathered blue her body is shapeless and immobile.	Под балахоном того же блекло-синего цвета тело ее грузно и неподвижно.
The fan and the bundle lie on her lap.	Веер и узелок лежат на коленях.
She wears no stockings.	Она без чулок.
Her bare feet rest side by side in the shallow ditch.	Босые ступни на дне канавы -- сдвинуты.
The pair of dusty, heavy, manlooking shoes beside them are not more inert.	Жизни в них ничуть не больше, чем в тяжелых, пыльных мужских башмаках, которые стоят рядом.

In the halted wagon Armstid sits, humped, bleacheyed.	В замершей повозке сидит Армстид, сутулый, с выцветшими глазами.
He sees that the rim of the fan is bound neatly in the same faded blue as the sunbonnet and the dress.	Он видит, что кромка веера обшита тем же блекло-синим, что на чепце и платье.
"How far you going?" he says.	-- Далеко ли идешь? -- спрашивает он.
"I was trying to get up the road a pieceways before dark," she says.	-- Да вот, хотела засветло еще малость пройти, -отвечает она.
She rises and takes up the shoes.	Она встает и поднимает башмаки.
She climbs slowly and deliberately into the road, approaching the wagon.	Медленно Я неторопливо выбирается на дорогу, идет к повозке.
Armstid does not descend to help her.	Армстид не спускается на землю, чтобы помочь.
He merely holds the team still while she climbs heavily over the wheel and sets the shoes beneath the seat.	Только удерживает мулов, пока она грузно перелезает через колесо и кладет башмаки под сиденье.
Then the wagon moves on.	Повозка трогается.
"I thank you," she says. "It was right tiring afoot."	-- Спасибо вам, -- говорит она. -- Уморилась -- на ногах-то.
Apparently Armstid has never once looked full at her.	Кажется, Армстид и не посмотрел на нее ни разу открыто.
Yet he has already seen that she wears no wedding ring.	Однако он уже заметил, что обручального кольца у нее нет.
He does not look at her now.	Теперь он на нее не смотрит.
Again the wagon settles into its slow clatter.	Повозка снова предается ленивому громыханию.
"How far you come from?" he says.	-- Издалека ли идешь? -- спрашивает он.
She expels her breath.	Она переводит дух.
It is not a sigh so much as a peaceful expiration, as though of peaceful astonishment.	Это даже не вздох, а спокойный выдох -- как бы спокойного изумления.
"A right good piece, it seems now.	-- А и впрямь конец немалый.
I come from Alabama."	Я иду из Алабамы.
"Alabama?	-- Из Алабамы?
In your shape?	С этакой тяжестью?
Where's your folks?"	Где же семья твоя?
She does not look at him, either.	Она тоже на него не смотрит.
"I'm looking to meet him up this way.	-- Думаю встретить его где-нибудь там.
You might know him.	Может, вы его знаете.
His name is Lucas Burch.	Зовут его Лукас Берч.
They told me back yonder a ways that he is in Jefferson, working for the planing mill."	Тут по дороге говорили, в Джефферсоне он, на строгальной фабрике работает.
"Lucas Burch." Armstid's tone is almost identical with hers.	-- Лукас Берч. -- Армстид произносит имя почти тем же тоном.

They sit side by side on the sagging and brokenspringed seat.	Они сидят рядышком на продавленном сиденье со сломанными пружинами.
He can see her hands upon her lap and her profile beneath the sunbonnet; from the corner of his eye he sees it.	Ему видны ее руки, сложенные на коленях, и профиль под чепцом; он видит их краем глаза.
She seems to be watching the road as it unrolls between the limber ears of the mules. "And you come all the way here, afoot, by yourself, hunting for him?"	Она, должно быть, следит за проселком, стелющимся между вялыми ушами мулов. -- И ты всю дорогу сама, пешком прошла, за ним охотясь?
She does not answer for a moment.	Она отвечает не сразу.
Then she says:	Наконец говорит:
"Folks have been kind.	-- Люди все добрые попадались.
They have been right kind."	Такие добрые люди.
"Womenfolks too?" From the corner of his eye he watches her profile, thinking I don't know what Martha's going to say thinking,	-- И бабы, что ли? -- Украдкой смотрит на ее профиль и думает Не знаю, что Марта скажет думает:
' I reckon I do know what Martha's going to say.	"Пожалуй, знаю что Марта скажет.
I reckon womenfolks are likely to be good without being very kind.	Бабы, они не так чтобы очень добрые, а скорей хорошие.
Men, now, might.	Мужчина -- он может быть.
But it's only a bad woman herself that is likely to be very kind to another woman that needs the kindness' thinking Yes I do.	А баба -только плохая добра будет к другой бабе, которая в доброте нуждается. Думает Как же.
I know exactly what Martha is going to say.	Знаю, знаю я, что Марта скажет.
She sits a little forward, quite still, her profile quite still, her cheek.	Она сидит на краешке, неподвижно; профиль неподвижен, щека.
"It's a strange thing," she says.	-- Прямо удивительно, -- говорит она.
"How folks can look at a strange young gal walking the road in your shape and know that her husband has left her?" She does not move.	-- Что идет по дороге незнакомая девушка, в положении, -- и люди догадываются, что муж ее бросил? -- Она не шевелится.
The wagon now has a kind of rhythm, its ungreased and outraged wood one with the slow afternoon, the road, the heat.	Теперь повозка подчинена какому-то ритму, ее немазаное замученное дерево сжилось с ленивым днем, дорогой, зноем. -- И собираешься его тут найти.
"And you aim to find him up here." She does not move, apparently watching the slow road between the ears of the mules, the distance perhaps roadcarved and definite.	Она не шевелится, -- наверно, следит за медленным бегом дороги между ушами мулов; даль, должно быть, дорогой прорезана, резка.
"I reckon I'll find him.	-- Думаю, что найду.
It won't be hard.	Дело немудреное.
He'll be where the most folks are gathered together, and the laughing and joking is.	Он будет там, где больше всего народу собирается, где смеются и балагурят.
He always was a hand for that."	Он всегда был до этого охотник.

Armstid grunts, a sound savage, brusque.	Армстид крякнул, грубо, со злобой.
"Get up, mules," he says; he says to himself, between thinking and saying aloud:	-- Н-оо, заснули там! -- говорит он и себе говорит -- уже подумав, еще не произнося:
' I reckon she will.	"Найдет ведь.
I reckon that fellow is fixing to find that he made a bad mistake when he stopped this side of Arkansas, or even Texas.'	Спохватится парень, что маху дал, когда остановился по эту сторону от Арканзаса -- или Техаса, для надежности".
The sun is slanting, an hour above the horizon now, above the swift coming of the summer night.	Солнце клонится к западу, час ему до горизонта, до коротких летних сумерек -- час.
The lane turns from the road, quieter even than the road.	Они на развилке; в сторону отходит дорожка еще тише и глуше этой.
"Here we are," Armstid says.	-- Приехали, -- говорит Армстид.
The woman moves at once.	Женщина сразу оживает.
She reaches down and finds the shoes; apparently she is not even going to delay the wagon long enough to put them on.	Она наклоняется и подбирает башмаки, -- видимо, не хочет надевать их в повозке, чтобы его не задерживать.
"I thank you kindly," she says. "It was a help."	-- Большое вам спасибо, что подвезли, -- говорит она.
The wagon is halted again.	Повозка снова остановилась.
The woman is preparing to descend.	Женщина готовится слезть.
"Even if you get to Varner's store before sundown, you'll still be twelve miles from Jefferson," Armstid says.	-- Если и доберешься к закату до лавки Варнера, все равно оттуда еще двенадцать миль до Джефферсона, -- говорит Армстид.
She holds the shoes, the bundle, the fan awkwardly in one hand, the other free to help her down.	Она с трудом удерживает башмаки, узелок и веер в одной руке, чтобы опереться другой, когда будет слезать.
"I reckon I better get on," she says.	-- Пойду-ка я, пожалуй, -- говорит она.
Armstid does not touch her.	Армстид к ней не прикасается.
"You come on and stay the night at my house," he says; "where womenfolks-where a woman can ... if you-You come on, now.	-- Поехали, заночуешь у меня, -- говорит он, -- там хоть бабы... женщина тебе... если что.
I'll take you on to Varner's first thing in the morning, and you can get a ride into town.	С утра первым делом отвезу тебя к Варнеру, а там, глядишь, кто-нибудь тебя прихватит.
There will be somebody going, on a Saturday.	В субботу всегда кто-нибудь в город едет.
He ain't going to get away on you overnight.	Не убежит он от тебя за ночь-то.
If he is in Jefferson at all, he will still be there tomorrow."	Коли есть он в Джефферсоне, так и завтра там будет.
She sits quite still, her possessions gathered into her hand for dismounting.	Она сидит не шевелясь, все пожитки -- в одной руке, чтобы удобнее было слезать.
She is looking ahead, to where the road curves on and away, crossslanted with shadows.	Смотрит вперед, куда убегает змейкой дорога, разлинованная косыми тенями.
"I reckon I got a few days left."	-- Несколько дней у меня еще есть, пожалуй.

"Sho.	-- Ну да.
You got plenty of time yet.	Времени у тебя вдоволь.
Only you are liable to have some company at any time now that can't walk.	Только попутчик у тебя появится с часу на час -который ходить не умеет.
You come on home with me." He puts the mules into motion without waiting for a reply.	Поехали ко мне. -- Он пускает мулов, не дожидаясь ответа.
The wagon enters the lane, the dim road.	Повозка сворачивает на малоезжую дорогу.
The woman sits back, though she still holds the fan, the bundle, the shoes.	Женщина опускается на сиденье, но по-прежнему держит веер, узелок, башмаки.
"I wouldn't be beholden," she says. "I wouldn't trouble."	-- Я не обременю, -- говорит она. -- Хлопот со мной не будет.
"Sho," Armstid says. "You come on with me." For the first time the mules move swiftly of their own accord. "Smelling corn," Armstid says, thinking,	-- Ну да, -- говорит Армстид. -- Поехали со мной. -- Впервые мулы идут резво по своей воле. -Корм почуяли, -- говорит Армстид, размышляя:
' But that's the woman of it.	"Вот они, бабы.
Her own self one of the first ones to cut the ground from under a sister woman, she'll walk the public country herself without shame because she knows that folks, menfolks, will take care of her.	Сама же первая дорогу перебежит своей сестре, а сама гуляет по общественной земле, одна без всякого стеснения, потому что знает -- люди, мужики, ее пожалеют.
She don't care nothing about womenfolks.	Да баб ей дела нет.
It wasn't any woman that got her into what she don't even call trouble.	Небось не баба ей вчинила -- это, чего она и хлопотами не желает назвать.
Yes, sir. You just let one of them get married or get into trouble without being married, and right then and there is where she secedes from the woman race and species and spends the balance of her life trying to get joined up with the man race.	Да, их сестре дай только замуж выйти или так, без мужа, схлопотать, и сей же час из бабьего роду и племени она выходит и до самой смерти старается к мужскому роду примкнуть.
That's why they dip snuff and smoke and want to vote.'	Через это и к табаку их тянет, курить либо нюхать, через это и голосовать им подавай".
When the wagon passes the house and goes on toward the barnlot, his wife is watching it from the front door.	Когда повозка проезжает мимо дома к сараю, его жена наблюдает за ними из передней двери.
He does not look in that direction; he does not need to look to know that she will be there, is there.	Он в ее сторону не смотрит: и так знает, что должна там стоять, что стоит.
'Yes,' he thinks with sardonic ruefulness, turning the mules into the open gate, 'I know exactly what she is going to say.	"Да, -- думает он с язвительной иронией, заворачивая мулов в распахнутые ворота, -- знаю, знаю я, что она скажет.
I reckon I know exactly.'	Мудрено не знать".
He halts the wagon, he does not need to look to know that his wife is now in the kitchen, not watching now; just waiting.	Он останавливает мулов; ему не надо оглядываться -- и так знает, что жена уже на кухне, уже не наблюдает за ними, просто ждет.
He halts the wagon.	Он останавливает мулов.

"You go on to the house," he says; he has already descended and the woman is now climbing slowly down, with that inward listening deliberation. "When you meet somebody, it will be Martha.	-- Ступай в дом, -- говорит он; он уже на земле, а женщина слезает, медленно и все так же вдумчиво, прислушиваясь к чему-то в себе. -Ежели встретишь кого -- это Марта.
I'll be in when I feed the stock." He does not watch her cross the lot and go on toward the kitchen.	Я скотину накормлю и приду. -- Он не смотрит, как она идет через двор к кухне.
He does not need to.	Ему незачем смотреть.
Step by step with her he enters the kitchen door also and comes upon the woman who now watches the kitchen door exactly as she had watched the wagon pass from the front one.	Шаг за шагом вместе с ней он подходит к кухонной двери и наталкивается на взгляд женщины, которая смотрит на кухонную дверь точно так же, как смотрела на повозку из передней двери.
' I reckon I know exactly what she will say,' he thinks.	"Знаю, знаю я, что она скажет", -- думает он.
He takes the team out and waters and stalls and feeds them, and lets the cows in from the pasture.	Он распрягает мулов, поит их, ставит в стойла, задает корму, впускает с выгона коров.
Then he goes to the kitchen.	Потом идет на кухню.
She is still there, the gray woman with a cold, harsh, irascible face, who bore five children in six years and raised them to man-and womanhood.	Она еще тут -- седая женщина, с неприветливым, суровым, раздражительным лицом, за шесть лет родившая пятерых детей и воспитавшая из них мужчин и женщин.
She is not idle.	Она занята делом.
He does not look at her.	Он на нее не смотрит.
He goes to the sink and fills a pan from the pail and turns his sleeves back.	Подходит к раковине, наливает из ведра в таз и закатывает рукава.
"Her name is Burch," he says. "At least that's what she says the fellow's name is that she is hunting for.	-- Ее фамилия Берч, -- говорит он. -- То есть так якобы парня зовут, которого она ищет.
Lucas Burch.	Лукас Берч.
Somebody told her back down the road a ways that he is in Jefferson now." He begins to wash, his back to her. "She come all the way from Alabama, alone and afoot, she says."	По дороге ей говорили, будто он теперь в Джефферсоне. -- Он начинает мыться, к ней спиной. -- Пришла из самой Алабамы, говорит, -одна и пешим ходом.
Mrs. Armstid does not look around.	Хозяйка не оглядывается.
She is busy at the table.	Она возится у стола.
"She's going to quit being alone a good while before she sees Alabama again," she says.	-- Недолго ей так ходить -- в Алабаму свою с прибавлением явится, -говорит она.
"Or that fellow Burch either, I reckon." He is quite busy at the sink, with the soap and water.	-- Да небось и к парню этому, к Берчу. -- Армстид возится у раковины, -- очень занят водой и мылом.
And he can feel her looking at him, at the back of his head, his shoulders in the shirt of sweatfaded blue. "She says that somebody down at Samson's told her there is a fellow named Burch or something working at the planing mill in Jefferson."	Он чувствует ее взгляд на себе -- на затылке, на спине, сквозь вылинявшую от пота голубую рубашку. -- У Самсона ей говорили, будто парень по фамилии Берч, или наподобие того, работает на строгательной фабрике в Джефферсоне.
"And she expects to find him there.	-- И она надеется его там найти.

Waiting.	Ждет ее не дождется.
With the house all furnished and all."	И дом уж, поди, обставил.
He cannot tell from her voice if she is watching him or not now.	Он не может понять по ее голосу, смотрит она на него или отвернулась.
He towels himself with a split floursack.	Он вытирается распоротым мешком.
"Maybe she will.	-- Может, и найдет.
If it's running away from her he's after, I reckon he's going to find out he made a bad mistake when he stopped before he put the Mississippi River between them." And now he knows that she is watching him: the gray woman not plump and not thin, manhard, workhard, in a serviceable gray garment worn savage and brusque, her hands on her hips, her face like those of generals who have been defeated in battle.	Ежели он сбежать от нее думал -- ох, и спохватится парень, что оплошал, когда не оставил промеж себя и ее Миссисипи. -- А теперь он знает, что она глядит на него: седая, не толстая и не тощая, закаленная, как мужчина, закаленная работой, в прочном сером платье, носимом без жалости и заботы, -- руки уперты в бока, лицо -как у генералов, разбитых в бою.
"You men," she says.	-- Эх, мужики.
"What do you want to do about it?	-- Что с ней прикажешь делать?
Turn her out?	Прогнать?
Let her sleep in the barn maybe?"	Или в сарае положить?
"You men," she says. "You durn men."	-- Мужики, -- говорит она. -- Мужики проклятые.
They enter the kitchen together, though Mrs. Armstid is in front.	Они входят на кухню, миссис Армстид -- первой.
She goes straight to the stove.	Она идет прямо к плите.
Lena stands just within the door.	Лина останавливается возле двери.
Her head is uncovered now, her hair combed smooth.	Г олова ее теперь непокрыта, волосы гладко зачесаны.
Even the blue garment looks freshened and rested.	Даже синий балахон на ней как будто посвежел и отдохнул.
She looks on while Mrs. Armstid at the stove clashes the metal lids and handles the sticks of wood with the abrupt savageness of a man.	Она смотрит на хозяйку -- та гремит чугунными конфорками и ожесточенно, с маху, по-мужски набивает дровами топку.
"I would like to help," Lena says.	-- Можно, я помогу? -- говорит Лина.
Mrs. Armstid does not look around.	Миссис Армстид не оборачивается.
She clashes the stove savagely.	Она свирепо хлопает дверцей.
"You stay where you are.	-- Сиди уж.
You keep off your feet now, and you'll keep off your back a while longer maybe."	Ногам дай отдых -- глядишь, и спина отдохнет.
"It would be a beholden kindness to let me help."	-- Я буду вам очень благодарна, если вы позволите помочь.
"You stay where you are.	-- Сиди уж.
I been doing this three times a day for thirty years now.	Тридцать лет затапливаю по три раза на дню.

The time when I needed help with it is done passed." She is busy at the stove, not backlooking. "Armstid says your name is Burch."	Прошло то время, когда мне помощь требовалась. -- Она хлопочет у плиты, не оглядывается. -Армстид говорит, твоя фамилия Берч?
"Yes," the other says.	-- Да, -- отвечает Лина.
Her voice is quite grave now, quite quiet.	Тон у нее очень степенный, голос очень тихий.
She sits quite still, her hands motionless upon her lap.	Она сидит, не шевелясь, руки на коленях неподвижны.
And Mrs. Armstid does not look around either.	Миссис Армстид на нее не оглядывается.
She is still busy at the stove.	Она еще занята у плиты.
It appears to require an amount of attention out of all proportion to the savage finality with which she built the fire.	Внимание, которого требует печь, не вяжется с той ожесточенной решительностью, с которой ее разжигали.
It appears to engage as much of her attention as if it were an expensive watch.	Внимание к ней такое, словно это дорогие часы, а не печь.
"Is your name Burch yet?" Mrs. Armstid says.	-- Стало быть, твоя фамилия уже Берч? -спрашивает миссис Армстид.
The young woman does not answer at once.	Молодая отвечает не сразу.
Mrs. Armstid does not rattle the stove now, though her back is still toward the younger woman.	Миссис Армстид уже не гремит у печки, хотя по-прежнему стоит спиной к Лине.
Then she turns.	Наконец она оборачивается.
They look at one another, suddenly naked, watching one another: the young woman in the chair, with her neat hair and her inert hands upon her lap, and the older one beside the stove, turning, motionless too, with a savage screw of gray hair at the base of her skull and a face that might have been carved in sandstone.	Они глядят друг на друга без утайки, наблюдают друг друга: молодая -- на стуле, причесана гладко, руки на коленях неподвижны; старшая -- тоже замерла, отвернувшись от плиты, седые волосы безжалостно скручены на затылке, лицо словно вытесано из песчаника.
Then the younger one speaks.	Наконец молодая говорит"
"I told you false.	-- Я вам сказала неправду.
My name is not Burch yet.	Моя фамилия еще не Берч.
It's Lena Grove."	Меня зовут Лина Гроув.
They look at one another.	Они глядят друг на друга.
Mrs. Armstid's voice is neither cold nor warm.	Голос хозяйки ни холоден, ни ласков.
It is not anything at all.	Он не выражает ничего.
"And so you want to catch up with him so your name will be Burch in time.	-- Стало быть, хочешь догнать его, чтобы твоя фамилия вовремя сделалась Берч.
Is that it?"	Так, что ли?
Lena is looking down now, as though watching her hands upon her lap.	Лина смотрит вниз, словно разглядывая свои руки на коленях.
Her voice is quiet, dogged.	В ее тихом голосе -- упорство.
Yet it is serene.	Но и безмятежность.

"I don't reckon I need any promise from Lucas.	-- Мне ведь от Лукаса обещаний не нужно.
It just happened unfortunate so, that he had to go away.	Так уж вышло нескладно, что ему пришлось уехать.
His plans just never worked out right for him to come back for me like he aimed to.	А приехать за мной, как он задумал, -- видно, не получилось.
I reckon me and him didn't need to make word promises.	А слово друг Другу давать нам незачем.
When he found out that night that he would have to go, he-"	Той ночью, когда узнал он, что должен ехать, он...
"Found out what night?	-- Какой же это ночью он узнал?
The night you told him about that chap?"	Когда ты ему про ребенка сказала?
The other does not answer for a moment.	Молодая отвечает не сразу.
Her face is calm as stone, but not hard.	Лицо у нее невозмутимо, как камень, но без жесткости.
Its doggedness has a soft quality, an inwardlighted quality of tranquil and calm unreason and detachment.	В ее упорстве -- чтото мягкое, оно освещено изнутри тихим, бездумным покоем, отрешенностью.
Mrs. Armstid watches her.	Миссис Армстид наблюдает за ней.
Lena is not looking at the other woman while she speaks.	Лина начинает рассказывать, не глядя на хозяйку.
"He had done got the word about how he might have to leave a long time before that.	-- Он еще задолго до этого узнал, что ему, наверно, придется уволиться.
He just never told me sooner because he didn't want to worry me with it.	Только мне не говорил, потому что не хотел огорчать.
When he first heard about how he might have to leave, he knowed then it would be best to go, that he could get along faster somewhere where the foreman wouldn't be down on him.	А когда он в первый раз услыхал, что ему, наверно, придется уволиться, он понял, что лучше уехать, -- может, на новом месте мастер не будет к нему цепляться и ему будет легче продвинуться.
But he kept on putting it off.	Но все откладывал.
But when this here happened, we couldn't put it off no longer then.	А когда уж это самое случилось, откладывать стало нельзя.
The foreman was down on Lucas because he didn't like him because Lucas was young and full of life all the time and the foreman wanted Lucas' job to give it to a cousin of his.	А мастер к Лукасу цеплялся, невзлюбил его, потому что Лукас молодой и никогда не унывает, а мастер хотел устроить на его место своего родственника.
But he hadn't aimed to tell me because it would just worry me.	А он от меня скрывал, не хотел огорчать.
But when this here happened, we couldn't wait any longer.	А уж когда это самое случилось, нам больше нельзя было ждать.
I was the one that said for him to go.	Я ему сама велела ехать.
He said he would stay if I said so, whether the foreman treated him right or not.	Он сказал, я останусь, если скажешь, пускай его придирается.
But I said for him to go.	А я ему сказала -- ехай.

He never wanted to go, even then.	А он все равно не хотел ехать, даже" после этого.
But I said for him to.	А я сказала -- ехай.
To just send me word when he was ready for me to come.	Только весточку пришли, когда сможешь меня принять.
And then his plans just never worked out for him to send for me in time, like he aimed.	Да вот не получилось у него вызвать меня вовремя, как он хотел.
Going away among strangers like that, a young fellow needs time to get settled down.	Ведь на новом месте устроиться, среди чужих -молодому время нужно.
He never knowed that when he left, that he would need more time to get settled down in than he figured on.	Он-то этого не знал, когда уезжал, не знал, что устроиться -- больше времени нужно, чем он думал.
Especially a young fellow full of life like Lucas, that likes folks and jollifying, and liked by folks in turn.	А в особенности -парню вроде Лукаса, если он такой живой и компанию любит, и повеселиться, и ему в компании тоже рады.
He didn't know it would take longer than he planned, being young, and folks always after him because he is a hand for laughing and joking, interfering with his work unbeknownst to him because he never wanted to hurt folks' feelings.	Не знал, что у него больше времени уйдет, чем он думал, -- и сам молодой, и люди льнут к нему, потому что охотник посмеяться и побалагурить, от работы отвлекают, а ему невдомек, ему людей обижать неохота.
And I wanted him to have his last enjoyment, because marriage is different with a young fellow, a lively young fellow, and a woman. It lasts so long with a lively young fellow.	Да и я хотела, чтобы он погулял напоследок, -ведь для парня молодого, веселого женатая жизньне то, что для женщины: для парня молодого, веселого она ох как долго тянется.
Don't you think so?"	Неправильно я говорю?
Mrs. Armstid does not answer.	Миссис Армстид не отвечает.
She looks at the other sitting in the chair with her smooth hair and her still hands lying upon her lap and her soft and musing face.	Она разглядывает сидящую на стуле женщину, ее гладкую прическу, неподвижные руки на коленях, кроткое, задумчивое лицо.
"Like as not, he already sent me the word and it got lost on the way.	-- Он уж, верно, послал мне весточку, только она по дороге потерялась.
It's a right far piece from here to Alabama even, and I ain't to Jefferson yet.	Отсюда до Алабамы -- и то путь неблизкий, а ведь до Джефферсона -- еще идти.
I told him I would not expect him to write, being as he ain't any hand for letters.	Я ему сказала, что письма от него не жду, -письма-то писать он не мастер.
'You just send me your mouthword when you are ready for me,' I told him.	"Ты мне устным словом, говорю, передай, когда принять меня сможешь.
' I'll be waiting.'	Я буду ждать".
It worried me a little at first, after he left, because my name wasn't Burch yet and my brother and his folks not knowing Lucas as well as I knew him.	Сперва, конечно, -- как он уехал, -- я немного волновалась, что фамилия моя еще не Берч, а брат со своей семьей не так хорошо знают Лукаса, как я.

How could they?" Into her face there comes slowly an expression of soft and bright surprise, as if she had just thought of something which she had not even been aware that she did not know. "How could they be expected to, you see.	Откуда им знать? -- На лице ее медленно появляется кроткое и радостное удивление -- как будто в голову ей пришел ответ на вопрос, о самом существовании которого она до сих пор не подозревала. -- Ну, правда, откуда им было знать?
But he had to get settled down first; it was him would have all the trouble of being among strangers, and me with nothing to bother about except to just wait while he had all the bother and trouble.	А ему сперва надо было устроиться, вся трудность-то на него легла -- среди чужих жить, а у меня забот никакихтолько ждать, покуда он со всеми заботами и трудностями сладит.
But after a while I reckon I just got too busy getting this chap up to his time to worry about what my name was or what folks thought.	А уж после -- надо было о ребенке думать, а не о фамилии своей, да о том, что люди скажут.
But me and Lucas don't need no word promises between us.	А слово друг другу давать нам с Лукасом незачем.
It was something unexpected come up, or he even sent the word and it got lost.	Там какая-то неожиданность случилась, или, может, он послал мне весточку, а она потерялась по дороге.
So one day I just decided to up and not wait any longer."	Так что решила я двигаться и больше не ждать.
"How did you know which way to go when you started?"	-- Откуда же ты знала, в какую сторону идти, когда в путь пустилась?
Lena is watching her hands.	Лина рассматривает свои руки.
They are moving now, plaiting with rapt bemusement a fold of her skirt.	Теперь они движутся -- сосредоточенно собирая подол в складки.
It is not diffidence, shyness.	Робости, смущения в этом нет.
It is apparently some musing reflex of the hand alone.	Кажется, что это -непроизвольное движение самой задумчивой руки.
"I just kept asking.	-- А спрашивала.
With Lucas a lively young fellow that got to know folks easy and quick, I knew that wherever he had been, folks would remember him.	Лукас-парень молодой, веселый, с людьми сходится легко и скоро -- я и думаю, где он побывал, там люди его запомнят.
So I kept asking.	Ну, и спрашивала.
And folks was right kind.	Люди очень хорошо относились.
And sure enough, I heard two days back on the road that he is in Jefferson, working for the planing mill."	И правда, третьего дня мне сказали на дороге, что он в Джефферсоне работает на строгательной фабрике.
Mrs. Armstid watches the lowered face.	Миссис Армстид разглядывает склоненное лицо.
Her hands are on her hips and she watches the younger woman with an expression of cold and impersonal contempt.	Она подбоченилась и наблюдает за молодой бесстрастно, с холодным презрением.
"And you believe that he will be there when you get there.	-- Думаешь, он там будет, когда ты явишься?
Granted that he ever was there at all.	Это если он вообще там был.

That he will hear you are in the same town with him, and still be there when the sun sets.	Услышит, что ты с ним в одном городе, и до вечера там усидит?
Lena's lowered face is grave, quiet.	Потупленное лицо Лины спокойно, серьезно.
Her hand has ceased now.	Ее рука остановилась.
It lies quite still on her lap, as if it had died there.	Теперь она лежит на коленях спокойно, словно умерла там.
Her voice is quiet, tranquil, stubborn.	Голос звучит ровно, невозмутимо, упрямо.
"I reckon a family ought to all be together when a chap comes.	-- Я думаю, семья должна быть вместе, когда рождается ребенок.
Specially the first one.	В особенности -- первый.
I reckon the Lord will see to that."	Я думаю. Господь об этом позаботится.
"And I reckon He will have to," Mrs. Armstid says, savagely, harshly.	-- Да уж, вижу, без Него не обойтись, -- грубо, в сердцах произносит миссис Армстид.
Armstid is in bed, his head propped up a little, watching her across the footboard as, still dressed, she stoops into the light of the lamp upon the dresser, hunting violently in a drawer.	Армстид лежит в постели, подперев голову, и смотрит поверх изножья, как она, еще одетая, склоняется под лампой к комоду и остервенело роется в ящике.
She produces a metal box and unlocks it with a key suspended about her neck and takes out a cloth sack which she opens and produces a small china effigy of a rooster with a slot in its back.	Она достает металлическую шкатулку, отпирает висящим на груди ключом, вынимает оттуда полотняный мешочек, открывает его и вытаскивает фарфорового петуха со щелью в спине.
It jingles with coins as she moves it and upends it and shakes it violently above the top of the dresser, shaking from the slot coins in a meagre dribbling.	Когда она опрокидывает и яростно трясет его над крышкой комода, в нем брякают монеты и редко, нехотя выскакивают по одной из щели.
Armstid in the bed watches her.	Армстид наблюдает за ней с кровати.
"What are you fixing to do with your eggmoney this time of night?" he says.	-- Ты что это надумала делать с яичными деньгами на ночь глядя?
"I reckon it's mine to do with what I like." She stoops into the lamp, her face harsh, bitter. "God knows it was me sweated over them and nursed them.	-- Мои деньги -- что хочу, то и делаю. -- Она наклоняется к свету, лицо у нее сердитое, злое. -Небось я их растила, мучалась.
You never lifted no hand."	Ты и пальцем не шевельнул, видит Бог.
"Sho," he says. "I reckon it ain't any human in this country is going to dispute them hens with you, lessen it's the possums and the snakes.	-- Ну да, -- говорит он. -- Не сыщется в стране у нас человека, чтобы кур у тебя оспорил, -- вот опоссум разве да змея.
That rooster bank, neither," he says.	И банк твой петушачий, -добавляет он.
Because, stooping suddenly, she jerks off one shoe and strikes the china bank a single shattering blow.	Потому что, нагнувшись внезапно, она срывает с ноги туфлю и одним ударом разносит копилку вдребезги.
From the bed, reclining, Armstid watches her gather the remaining coins from among the china fragments and drop them with the others into the sack and knot it and reknot it three or four times with savage finality.	С кровати, рукой подпершись, наблюдает Армстид, как она выбирает из осколков последние монеты, кидает их с остальными в мешочек и с яростной решимостью завязывает его и перевязывает -- узлом, тремя, четырьмя.

"You give that to her," she says. "And come sunup you hitch up the team and take her away from here.	-- Ей отдашь, -- говорит она. -- Как солнце встанет, запрягай и вези ее отсюда.
Take her all the way to Jefferson, if you want."	Вези хоть до самого Джефферсона, если не лень.
"I reckon she can get a ride in from Varner's store," he says.	-- Пожалуй, от лавки Варнера ее и без меня подвезут, -- отвечает он.
Mrs. Armstid rose before day and cooked breakfast.	Миссис Армстид поднялась до зари и приготовила завтрак.
It was on the table when Armstid came in from milking.	Когда Армстид вернулся с дойки, стол был накрыт.
"Go tell her to come and eat," Mrs. Armstid said.	-- Поди скажи ей, чтобы есть шла, -- велела миссис Армстид.
When he and Lena returned to the kitchen, Mrs. Armstid was not there.	Когда он привел Лину, хозяйки на кухне не было.
Lena looked about the room once, pausing at the door with less than a pause, her face already fixed in an expression immanent with smiling, with speech, prepared speech, Armstid knew.	Замявшись на пороге, -да почти и не замявшись, -Лина окинула взглядом кухню; лицо ее было сложено для улыбки, для речи -- заготовленной речи, понял Армстид.
But she said nothing; the pause was less than a pause.	Но она ничего не сказала; заминка даже не была заминкой.
"Let's eat and get on," Armstid said. "You still got a right good piece to go." He watched her eat, again with the tranquil and hearty decorum of last night's supper, though there was now corrupting it a quality of polite and almost finicking restraint.	-- Есть давай, да поехали, -- сказал Армстид. -Тебе еще порядком добираться. -- Он наблюдал, как она ест, -- прилежно, с тем же чинным спокойствием, что и вчера за ужином, хотя сегодня оно подпорчено вежливой, слегка нарочитой умеренностью.
Then he gave her the knotted cloth sack.	Потом он протянул ей мешочек.
She took it, her face pleased, warm, though not very much surprised.	Она приняла его с удовольствием, но без особого удивления.
"Why, it's right kind of her," she said. "But I won't need it.	-- Ой, я ей очень благодарна, -- сказала она. -Только они мне не понадобятся.
I'm so nigh there now."	Я уж почти добралась.
"I reckon you better keep it.	-- Ты возьми все-таки.
I reckon you done noticed how Martha ain't much on being crossed in what she aims to do."	Заметила небось -- если Марта что задумала, ей лучше не перечить.
"It's right kind," Lena said.	-- Я очень благодарна, -- сказала Лина.
She tied the money up in the bandanna bundle and put on the sunbonnet.	Она спрятала деньги в свой узелок и надела чепец.
The wagon was waiting.	Повозка ждала их.
When they drove down the lane, past the house, she looked back at it. "It was right kind of you all," she said.	Когда они поехали по дорожке, она оглянулась на дом. -- Я вам всем очень благодарна.
"She done it," Armstid said. "I reckon I can't claim no credit."	-- Это она, -- сказал Армстид. -- Кажись, моих заслуг тут нету.

"It was right kind, anyway.	-- Все равно я очень благодарна.
You'll have to say goodbye to her for me.	Вы уж попрощайтесь с ней за меня.
I had hopened to see her myself, but ..."	Я надеялась сама ее увидеть, да...
"Sho," Armstid said. "I reckon she was busy or something.	-- Ага, -- сказал Армстид. -- Она где-нибудь, наверно, по хозяйству.
I'll tell her."	Я ей передам.
They drove up to the store in the early sunlight, with the squatting men already spitting across the heelgnawed porch, watching her descend slowly and carefully from the wagon seat, carrying the bundle and the fan.	К лавке они подъехали рано утром, а там уже сидели на корточках мужчины, плевали через обглоданное каблуками крыльцо и смотрели, как она медленно, осторожно слезает с сиденья повозки, держа узелок и веер.
Again Armstid did not move to assist her.	И опять Армстид не шевельнулся, чтобы ей помочь.
He said from the seat:	Он сказал сверху:
"This here is Miz Burch.	-- Это, стало быть, мисс Берч.
She wants to go to Jefferson.	Ей надо в Джефферсон.
If anybody is going in today, she will take it kind to ride with them."	Если кто туда нынче едет и захватит ее, она будет очень благодарна.
She reached the earth, in the heavy, dusty shoes.	В тяжелых пыльных башмаках она встала на землю.
She looked up at him, serene, peaceful.	Посмотрела на него снизу -- спокойно, безмятежно.
"It's been right kind," she said.	-- Я вам очень благодарна.
"Sho," Armstid said. "I reckon you can get to town now." He looked down at her.	-- Ну да, -- сказал Армстид. -- Теперь, надо думать, ты до города доберешься. -- Он смотрел на нее сверху.
Then it seemed an interminable while that he watched his tongue seek words, thinking quiet and swift, thought fleeing A man.	И, настороженно прислушиваясь к тому, как язык с бесконечной нерасторопностью подбирает слова, молча и быстро думал, едва успевая за мыслью. Мужик.
All men.	Всякий мужик.
He will pass up a hundred chances to do good for one chance to meddle where meddling is not wanted.	Сто случаев сделать добро упустит ради одного случая встрять, куда его встревать не просят.
He will overlook and fail to see chances, opportunities, for riches and fame and well-doing, and even sometimes for evil.	Прозевает какой угодно случай, проворонит любую возможность -богатства, почета, благого дела, а то и злодейства даже.
But he won't fail to see a chance to meddle. Then his tongue found words, he listening, perhaps with the same astonishment that she did:	Но случая встрять не упустит Потом язык нащупал слова, и он услышал их с не меньшим, наверное, изумлением, чем Лина:
"Only I wouldn't set too much store by ... store in ..." thinking She is not listening.	"Только я бы не очень надеялся... полагался на..." -думая Не слушает она.

If she could hear words like that she would not be getting down from this wagon, with that belly and that fan and that little bundle, alone, bound for a place she never saw before and hunting for a man she ain't going to ever see again and that she has already seen one time too many as it is."-any time you are passing back this way, tomorrow or even tonight ..."	Если бы она могла услышать такие слова, не вылезала бы она сейчас из этой повозки, с пузом своим, да с узелком, да с веером, одна не тащилась бы, в город, которого сроду не видела, не гналась бы за парнем, которого ей вовек не увидеть, которого и раз-то увидеть -- оказалось больше, чем надо "... а если возвращаться будешь этой дорогой, все равно когда -завтра ли, нынче вечером..."
"I reckon I'll be all right now," she said. "They told me he is there."	-- Теперь, я думаю, все наладится, -- ответила она. -- Мне сказали, он в Джефферсоне.
He turned the wagon and drove back home, sitting hunched, bleacheyed, on the sagging seat, thinking,	Он повернул повозку и поехал домой, -- сутулый, с выцветшими глазами; он сидел на продавленном сиденье и думал:
' It wouldn't have done any good.	"Бесполезный разговор.
She would not have believed the telling and hearing it any more than she will believe the thinking that's been going on all around her for ...	Чужим словам, своим ушам не поверит, как не верит тому, что люди думают вокруг нее вот уже...
It's four weeks now, she said.	Четыре недели, -- она сказала.
No more than she will feel it and believe it now.	Как сейчас не чует и не верит.
Setting there on that top step, with her hands in her lap and them fellows squatting there and spitting past her into the road.	Сидит там на верхней ступеньке, руки на коленях, а они вокруг на корточках, и плюют мимо нее на дорогу.
And not even waiting for them to ask her about it before she begins to tell.	И не ждет ведь, пока ее спросят, сама рассказывает.
Telling them of her own accord about that durn fellow like she never had nothing particular to either hide or tell, even when Jody Varner or some of them will tell her that that fellow in Jefferson at the planing mill is named Bunch and not Burch; and that not worrying her either.	По своей воле рассказывает про этого чертова парня, словно ей и нечего особенно скрывать или рассказывать, -- даже когда Джоди Варнер или кто из них скажет, что этого парня на деревообделочной в Джефферсоне зовут не Берч, а Банч. Это ее тоже не беспокоит.
I reckon she knows more than even Martha does, like when she told Martha last night about how the Lord will see that what is right will get done.'	А ведь она, пожалуй, еще больше Марты знает, -как она вчера Марте сказала? -- Г осподь позаботится, чтобы все было по справедливости".
It required only one or two questions.	Двух вопросов оказалось достаточно.
Then, sitting on the top step, the fan and the bundle upon her lap, Lena tells her story again, with that patient and transparent recapitulation of a lying child, the squatting overalled men listening quietly.	И, сидя на верхней ступеньке, узелок и веер держа на коленях, Лина снова рассказывает свою повесть, с дословными повторами упорной и прозрачной детской лжи, а мужчины в комбинезонах, сидя на корточках, тихо слушают ее.
"That fellow's name is Bunch," Varner says. "He's been working there at the mill about seven years.	-- Этого парня фамилия Банч, -- говорит Варнер. -- он уже лет семь работает на фабрике.
How do you know that Burch is there too?"	Почем ты знаешь, что и Берч твой там?
She is looking away up the road, in the direction of Jefferson.	Она смотрит на дорогу, туда, где Джефферсон.

Her face is calm, waiting, a little detached without being bemused.	Смотрит спокойно, выжидательно, чуть отрешенно, но раздумья во взгляде нет.
"I reckon he'll be there.	-- Наверное, там.
At that planing mill and all.	На строгальной этой фабрике.
Lucas always did like excitement.	Лукас всегда любил развлечения.
He never did like to live quiet.	Тихая жизнь не по нем.
That's why it never suited him back at Doane's Mill.	Потому-то ему и не нравилось на Доуновой лесопилке.
Why he-we decided to make a change: for money and excitement."	Потому он... мы и решили перебраться -- ради денег и развлечений.
"For money and excitement," Varner says.	-- Ради денег и развлечений, -- говорит Варнер.
"Lucas ain't the first young buck that's throwed over what he was bred to do and them that depended on him doing it, for money and excitement."	Этот молодец не первый увильнул от дела, для которого родился на свет, и от тех, кто положился на него в этом деле, -- ради денег и развлечений.
But she is not listening apparently.	Но она, очевидно, не слушает.
She sits quietly on the top step, watching the road where it curves away, empty and mounting, toward Jefferson.	Она тихо сидит на верхней ступеньке и смотрит на пустую дорогу, за поворот, откуда она изволоком убегает к Джефферсону.
The squatting men along the wall look at her still and placid face and they think as Armstid thought and as Varner thinks: that she is thinking of a scoundrel who deserted her in trouble and who they believe that she will never see again, save his coattails perhaps already boardflat with running.	Мужчины сидят на корточках у стены, смотрят на ее покойное, безмятежное лицо и думают, -- как думал Армстид и продолжает думать Варнер, -что на уме у нее мерзавец, который бросил ее в беде и которого она, наверно, больше не увидит -разве что полы его пиджака, развевающиеся от бега.
'Or maybe it's about that Sloane's or Bone's Mill she is thinking,' Varner thinks. 'I reckon that even a fool gal don't have to come as far as Mississippi to find out that whatever place she run from ain't going to be a whole lot different or worse than the place she is at.	"А может, она про эту, как ее, Слоунову, Боунову лесопилку думает, -говорит себе Варнер. -- Ведь и дурочке, поди, не обязательно забираться так далеко, в Миссисипи, чтобы понять, что новое место немногим отличается и не намного лучше будет того места, откуда она сбежала.
Even if it has got a brother in it that objects to his sister's nightprowling,' thinking I would have done the same as the brother; the father would have done the same.	Даже если тут нет брата, которому не по нутру ее ночные гулянки", -- думает А я бы так же, как брат, поступил, и отец ее поступил бы так же.
She has no mother because fatherblood hates with love and pride, but motherblood with hate loves and cohabits.	Матери у нее нет, потому что отцова кровь ненавидит с любовью и гордостью, а материнская -- с ненавистью любит и сожительствует.
She is not thinking about this at all.	А Лина об этом и не думает.
She is thinking about the coins knotted in the bundle beneath her hands.	Она думает о монетах, спрятанных в узелке у нее под руками.
She is remembering breakfast, thinking how she can enter the store this moment and buy cheese and crackers and even sardines if she likes.	Она вспоминает завтрак и думает, что хоть сейчас может войти в лавку и купить сыру и печенья, а если пожелает -- и сардин.

At Armstid's she had had but a cup of coffee and a piece of cornbread: nothing more, though Armstid pressed her.	У Армстида она выпила только чашку кофе с куском кукурузного хлеба -- больше ничего, хотя Армстид ее угощал.
'I et polite,' she thinks, her hands lying upon the bundle, knowing the hidden coins, remembering the single cup of coffee, the decorous morsel of strange bread; thinking with a sort of serene pride:	"Вежливо кушала", -- думает она, держа руки на узелке, где у нее спрятаны монеты, вспоминая эту единственную чашку кофе и деликатный ломтик диковинного хлеба; думает с горделивым спокойствием:
'Like a lady I et.	"Как дама кушала.
Like a lady travelling.	Как дама-путешественница.
But now I can buy sardines too if I should so wish.'	А теперь и сардин могу купить, если пожелаю".
So she seems to muse upon the mounting road while the slowspitting and squatting men watch her covertly, believing that she is thinking about the man and the approaching crisis, when in reality she is waging a mild battle with that providential caution of the old earth of and with and by which she lives.	И вот, хотя кажется, что она созерцает отлогий подъем дороги, а мужчины, сидя на корточках, поплевывая и поглядывая на нее украдкой, думают, что мысли ее заняты Лукасом и приближающимся событием, на самом деле она тихо противится извечным предостережениям земли, чьим промыслом, милостью и бережливым уставом она живет.
This time she conquers.	На этот раз она не подчиняется.
She rises and walking a little awkwardly, a little carefully, she traverses the ranked battery of maneyes and enters the store, the clerk following.	Она встает и, двигаясь осторожно, немного неуклюже, преодолевает артиллерийский рубеж мужских глаз и входит в лавку; приказчик -- за нею следом.
'I'm a-going to do it,' she thinks, even while ordering the cheese and crackers; 'I'm a-going to do it,' saying aloud:	"Возьму и куплю, -- думает она, уже попросив сыру и печенья, -- возьму и куплю", -- а вслух говорит: "...
"And a box of sardines." She calls them sour-deens. "A nickel box."	И коробку сардин. -- Она называет их "сырдинами". -- Коробку за десять центов".
"We ain't got no nickel sardines," the clerk says. "Sardines is fifteen cents." He also calls them sour-deens.	-- За десять центов сардин не имеем, -- отвечает приказчик. -- Сардины пятнадцать центов. -- Он тоже именует их "сырдинами".
She muses.	Она раздумывает.
"What have you got in a can for a nickel?"	-- А какие у вас есть банки за десять центов?
"Ain't got nothing except shoeblacking.	-- С ваксой, больше никаких.
I don't reckon you want that.	Думается, такого вам не надо.
Not to eat, noway."	Для питания, то есть.
"I reckon I'll take the fifteen cent ones, then." She unties the bundle and the knotted sack.	-- Ну что ж, тогда за пятнадцать возьму. -- Она развязывает узелок и мешочек.
It requires some time to solve the knots.	Распутать узлы удается не сразу.
But she unties them patiently, one by one, and pays and knots the sack and the bundle again and takes up her purchase.	Но она терпеливо развязывает их, один за другим, платит, снова завязывает мешочек и узелок и забирает покупки.
When she emerges onto the porch there is a wagon standing at the steps.	Когда она выходит на крыльцо, у ступенек стоит повозка.

A man is on the seat.	В ней сидит человек.
"Here's a wagon going to town," they tell her. "He will take you in."	-- Он едет в город, -- говорят ей. -- Он тебя подвезет.
Her face wakes, serene, slow, warm.	Лицо ее оживляется -- безмятежно, медленно, благодарно.
"Why, you're right kind," she says.	-- Ой, спасибо вам большое, -- говорит она.
The wagon moves slowly, steadily, as if here within the sunny loneliness of the enormous land it were outside of, beyond all time and all haste.	Повозка едет медленно, равномерно, словно здесь, среди безлюдных солнечных просторов, не существует ни времени, ни спешки.
From Varner's store to Jefferson it is twelve miles.	От лавки Варнера до Джефферсона -- двенадцать миль.
"Will we get there before dinner time?" she says.	-- Приедем туда к обеду? -- спрашивает она.
The driver spits.	Возница сплевывает.
"We mought," he says.	-- Может, и приедем.
Apparently he has never looked at her, not even when she got into the wagon.	Он как будто ни разу не взглянул на нее -- даже когда она влезала в повозку.
Apparently she has never looked at him, either.	И она на него как будто не взглянула ни разу.
She does not do so now.	Не смотрит и сейчас.
"I reckon you go to Jefferson a right smart."	-- Вы небось часто в Джефферсон ездите.
He says,	Он говорит:
"Some."	-- Случается.
The wagon creaks on.	Скрипит повозка.
Fields and woods seem to hang in some inescapable middle distance, at once static and fluid, quick, like mirages.	Неотступно маячат где-то на полпути леса и поля -застывшие и вместе с тем текучие, изменчивые, как мираж.
Yet the wagon passes them.	Однако повозка оставляет их позади.
"I reckon you don't know anybody in Jefferson named Lucas Burch."	-- Вы, верно, не знаете в Джефферсоне такого Лукаса Берча?
"Burch?"	-- Берча?
"I'm looking to meet him there.	-- Найти его там надеюсь.
He works at the planing mill."	Он работает на строгальной фабрике.
"No," the driver says. "I don't know that I know him.	-- Нет, -- отвечает возница. -- Не припомню, чтобы знал такого.
But likely there is a right smart of folks in Jefferson I don't know.	Да я, пожалуй, много кого не знаю в Джефферсоне.
Likely he is there."	Может, он и там.
"I'll declare, I hope so.	-- Хорошо бы.
Travelling is getting right bothersome."	А то путешествовать больно надоедает.
The driver does not look at her.	Возница на нее не глядит.

"How far have you come, looking for him?"	-- Издалека ты приехала искать его?
"From Alabama.	-- Из Алабамы.
It's a right far piece."	Путь далекий.
He does not look at her.	Он на нее не глядит.
His voice is quite casual.	Спрашивает вскользь.
"How did your folks come to let you start out, in your shape?"	-- Как же это тебя отец с матерью отпустили в таком виде?
"My folks are dead.	-- Нет у меня отца с матерью.
I live with my brother.	Я с братом живу.
I just decided to come on."	Да так вот -- решила идти, и все.
"I see.	-- Понятно.
He sent you word to come to Jefferson."	Он тебе написал, чтобы приезжала в Джефферсон.
She does not answer.	Она не отвечает.
He can see beneath the sunbonnet her calm profile.	Ему виден ее спокойный профиль под чепцом.
The wagon goes on, slow, timeless.	Повозка едет -- медленно, бесконечно.
The red and unhurried miles unroll beneath the steady feet of the mules, beneath the creaking and clanking wheels.	Под мерный шаг мулов, под скрип и стук колес тянутся рыжие мили.
The sun stands now high overhead; the shadow of the sunbonnet now falls across her lap.	Солнце высоко над головой; тень чепца лежит на ее коленях.
She looks up at the sun.	Она смотрит на солнце.
"I reckon it's time to eat," she says.	-- Пора, пожалуй, покушать, -- говорит она.
He watches from the corner of his eye as she opens the cheese and crackers and the sardines and offers them.	Краем глаза он наблюдает, как она разворачивает сыр и печенье, открывает сардины, протягивает ему.
"I wouldn't care for none," he says.	-- Мне неохота, -- говорит он.
"I'd take it kind for you to share."	-- Милости прошу, покушайте со мной.
"I wouldn't care to.	-- Мне неохота.
You go ahead and eat."	Ты давай кушай.
She begins to eat. She eats slowly, steadily, sucking the rich sardine oil from her fingers with slow and complete relish.	Она начинает есть -- не спеша, с усердием, медленно и увлеченно слизывая с пальцев вкусное масло.
Then she stops, not abruptly, yet with utter completeness, her jaw stilled in midchewing, a bitten cracker in her hand and her face lowered a little and her eyes, blank, as if she were listening to something very far away or so near as to be inside her.	Потом останавливается, не вдруг, но намертво; челюсть перестает жевать, обкусанное печенье в руке, лицо чуть опущено, глаза пусты, словно она прислушивается к чему-то очень далекому или совсем близкому -- у себя внутри.
Her face has drained of color, of its full, hearty blood, and she sits quite still, hearing and feeling the implacable and immemorial earth, but without fear or alarm.	Кровь отлила от лица, густой здоровый румянец исчез, и она сидит оцепенело, слушая и ощущая неумолимую древнюю землю -- но без тревоги и страха.

'It's twins at least,' she says to herself, without lip movement, without sound.	"Двойня, не иначе", -- говорит она себе беззвучно, не шевеля губами.
Then the spasm passes.	Потом схватка утихает.
She eats again.	Она опять ест.
The wagon has not stopped; time has not stopped.	Повозка не остановилась; время не остановилось.
The wagon crests the final hill and they see smoke.	Они въезжают на последний холм и видят дым.
"Jefferson," the driver says.	-- Джефферсон, -- говорит возница.
"Well, I'll declare," she says. "We are almost there, ain't we?"	-- Подумать только, -- говорит она. -- Мы уже почти на месте, да?
It is the man now who does not hear.	На этот раз не слышит мужчина.
He is looking ahead, across the valley toward the town on the opposite ridge.	Он смотрит вперед, через долину, на противоположную возвышенность, где стоит город.
Following his pointing whip, she sees two columns of smoke: the one the heavy density of burning coal above a tall stack, the other a tall yellow column standing apparently from among a clump of trees some distance beyond the town.	Следуя взглядом за его кнутовищем, она видит два столба дыма: один -- от горящего угля, плотный, над высокой трубой, другой -- высокий, желтый, над купой деревьев, должно быть, на отшибе.
"That's a house burning," the driver says. "See?"	-- Дом горит, -- говорит он. -- Видишь?
But she in turn again does not seem to be listening, to hear.	Теперь уже она как будто не слушает, не слышит.
"My, my," she says; "here I ain't been on the road but four weeks, and now I am in Jefferson already.	-- Ну и ну, -- говорит она, -- всего четыре недели в дороге, а уже Джефферсон.
My, my.	Ну и ну.
A body does get around." Chapter 2	Носит же человека по свету.
BYRON BUNCH knows this: It was one Friday morning three years ago.	Байрон Банч знает вот что: это было в пятницу утром, года три назад.
And the group of men at work in the planer shed looked up, and saw the stranger standing there, watching them.	Работавшие в сарае у строгального станка подняли головы и увидели незнакомца, который стоял и смотрел на них.
They did not know how long he had been there.	Они не знали, давно ли он там стоит.
He looked like a tramp, yet not like a tramp either.	Похож он был на бродягу -- и вместе с тем непохож.
His shoes were dusty and his trousers were soiled too.	Ботинки у него были пыльные, брюки тоже в грязи.
But they were of decent serge, sharply creased, and his shirt was soiled but it was a white shirt, and he wore a tie and a stiffbrim straw hat that was quite new, cocked at an angle arrogant and baleful above his still face.	Но сшиты из приличной диагонали и отутюжены, а рубашка его, хотя и грязная, была белой рубашкой; на нем был галстук и соломенная шляпа, новая, с твердыми полями, заломленная нагло и зловеще над неподвижным лицом.

He did not look like a professional hobo in his professional rags, but there was something definitely rootless about him, as though no town nor city was his, no street, no walls, no square of earth his home.	Он не был похож на босяка в босяцком рубище, но бездомностью от него так и веяло, словно не было у него ни города, ни городка родного, ни улицы, ни камня, ни клочка земли.
And that he carried his knowledge with him always as though it were a banner, with a quality ruthless, lonely, and almost proud.	И сознание этого он нес, как знамя, с выражением независимым, жестоким, чуть ли не гордым.
"As if," as the men said later, "he was just down on his luck for a time, and that he didn't intend to stay down on it and didn't give a damn much how he rose up."	"Словно", -- говорили потом люди, -- попал в полосу невезения, хоть не намерен в ней задерживаться, и плевать хотел на то, каким способом из нее выберется".
He was young.	Он был молод.
And Byron watched him standing there and looking at the men in sweatstained overalls, with a cigarette in one side of his mouth and his face darkly and contemptuously still, drawn down a little on one side because of the smoke.	И Байрон видел, как он стоял и наблюдал за рабочими в пропотевших комбинезонах -- с сигаретой в углу рта, с презрительным и мрачно-неподвижным лицом, чуть стянутым на сторону из-за сигареты.
After a while he spat the cigarette without touching his hand to it and turned and went on to the mill office while the men in faded and worksoiled overalls looked at his back with a sort of baffled outrage.	Потом он выплюнул сигарету, не дотронувшись до нее рукой, повернулся и пошел контору, а люди в выгоревшей, перепачканной рабочей одежде смотрели ему в спину с сердитым недоумением.
"We ought to run him through the planer," the foreman said. "Maybe that will take that look off his face."	-- Через станок бы его пропустить, -- сказал мастер. -- Глядишь, сняло бы с него эту мину.
They did not know who he was.	Они не знали, кто он.
None of them had ever seen him before.	Никто его раньше не видел.
"Except that's a pretty risky look for a man to wear on his face in public," one said: "He might forget and use it somewhere where somebody won't like it."	-- Между прочим, довольно опасно появляться с такой миной на людях, -сказал другой. -Ненароком сделает где-нибудь такую мину, а она кому-нибудь может не понравиться.
Then they dismissed him, from the talk, anyway.	И они забыли о нем, во всяком случае, перестали говорить.
They went back to their work among the whirring and grating belts and shafts.	Они разошлись по рабочим местам -- среди жужжащих, скрипящих шкивов и приводных ремней.
But it was not ten minutes before the mill superintendent entered, with the stranger behind him.	Но не Прошло и десяти минут, как управляющий привел незнакомца обратно.
"Put this man on," the superintendent said to the foreman. "He says he can handle a scoop, anyhow.	-- Дайте ему работу, -- сказал управляющий мастеру. -- Он говорит, что с лопатой, на худой конец, умеет обращаться.
You can put him on the sawdust pile."	На опилки, что ли, поставьте.
The others had not stopped work, yet there was not a man in the shed who was not again watching the stranger in his soiled city clothes, with his dark, insufferable face and his whole air of cold and quiet contempt.	Хотя остальные не прервали работы, в сарае не было человека, который не следил бы за чужаком в грязной городской одежде, за его мрачной невыносимой физиономией, исполненной безмолвного холодного презрения.

The foreman looked at him, briefly, his gaze as cold as the other's.	Мастер посмотрел на него мельком, с такой же холодностью во взгляде.
"Is he going to do it in them clothes?"	-- Что же он, -- так в этом наряде и будет?
"That's his business," the superintendent said. "I'm not hiring his clothes."	-- Это его дело, -- ответил управляющий. -- Я не костюм его нанимаю.
"Well, whatever he wears suits me if it suits you and him," the foreman said. "All right, mister," he said.	-- Да мне все равно, в чем он ходит, -- дело хозяйское, -- сказал мастер. -- Значит, так, любезный.
"Go down yonder and get a scoop and help them fellows move that sawdust."	Ступай туда вон, возьми лопату и помоги ребятам опилки откинуть.
The newcomer turned without a word.	Пришелец повернулся, не говоря ни слова.
The others watched him go down to the sawdust pile and vanish and reappear with a shovel and go to work.	Остальные наблюдали, как он зашел за кучу опилок, появился оттуда с совковой лопатой и принялся за работу.
The foreman and the superintendent were talking at the door.	Управляющий с мастером разговаривали в дверях.
They parted and the foreman returned.	Управляющий ушел, мастер вернулся.
"His name is Christmas," he said.	-- Его зовут Кристмас, -- сказал он.
"His name is what?" one said.	-- Как зовут? -- переспросил один.
"Christmas."	-- Кристмас.
"Is he a foreigner?"	-- Иностранец, что ли?
"Did you ever hear of a white man named Christmas?" the foreman said.	-- А ты слыхал когда, чтобы белого человека звали Кристмасом? -спросил мастер.
"I never heard of nobody a-tall named it," the other said.	-- Я вообще не слыхал, чтоб человека так называли, -- сказал другой.
And that was the first time Byron remembered that he had ever thought how a man's name, which is supposed to be just the sound for who he is, can be somehow an augur of what he will do, if other men can only read the meaning in time.	И вот тут, насколько помнит Байрон, ему впервые пришло в голову, что имя человека может быть не просто служебным звуком названия, но и каким-то предвестием того, что человек совершит, -- если, конечно, другие сумеют вовремя разгадать его смысл.
It seemed to him that none of them had looked especially at the stranger until they heard his name.	Ему казалось, что никто из них и не смотрел особенно на пришельца, покуда они не услышали его имя.
But as soon as they heard it, it was as though there was something in the sound of it that was trying to tell them what to expect; that he carried with him his own inescapable warning, like a flower its scent or a rattlesnake its rattle.	Но когда услышали, впечатление было такое, словно имя намекает, чего от него ждать, словно он сам нес роковое предупреждение о себе -- как цветок несет свой запах, как гремучая змея -гремушку.
Only none of them had sense enough to recognise it.	Только ни у кого из них не хватило ума понять намек.

They just thought that he was a foreigner, and as they watched him for the rest of that Friday, working in that tie and the straw hat and the creased trousers, they said among themselves that that was the way men in his country worked; though there were others who said,	Они просто решили, что он иностранец, и весь остаток пятницы, наблюдая за тем, как он работает в своем галстуке, в своей соломенной шляпе и глаженых брюках, рассуждали между собой, что так, должно быть, работают у него на родине; некоторые, правда, сомневались и говорили:
"He'll change clothes tonight.	"Он переоденется.
He won't have on them Sunday clothes when he comes to work in the morning."	Завтра утром он не придет на работу в этом воскресном наряде".
Saturday morning came.	Наступило субботнее утро.
As the late arrivals came up just before the whistle blew, they were already saying,	Последние, явившиеся к самому гудку, еще на ходу спрашивали:
"Did he-Where-" The others pointed.	"Ну что он?.. Где?.." Остальные показывали.
The new man was standing alone down at the sawdust pile.	Новенький стоял один у кучи опилок.
His shovel was beside him, and he stood in the same garments of yesterday, with the arrogant hat, smoking a cigarette.	Рядом валялась его лопата, а он стоял во всем вчерашнем, в той же наглой шляпе, и курил сигарету.
"He was there when we come," the first ones said. "Just standing there, like that.	"Когда мы пришли, он был тут, -объясняли первые. -- Вот так вот стоял, и все.
Like he hadn't never been to bed, even."	Словно и спать не ложился".
He did not talk to any of them at all.	Он ни с кем не заговаривал.
And none of them tried to talk to him.	И с ним никто не пытался заговорить.
But they were all conscious of him, of the steady back (he worked well enough, with a kind of baleful and restrained steadiness) and arms.	Но все помнили о его присутствии, об уверенной его спине (он работал очень неплохо, с сумрачным и сдержанным усердием) и руках.
Noon came.	Наступил полдень.
With the exception of Byron, they had brought no lunch with them today, and they began to gather up their belongings preparatory to quitting until Monday.	Все, кроме Байрона, пришли сегодня без обеда и начали собирать свои вещи, чтобы уйти уже до понедельника.
Byron went alone with his lunch pail to the pump house where they usually ate, and sat down.	Байрон один отправился в насосную, где обычно ели, и сел.
Then something caused him to look up.	Вдруг что-то заставило его поднять глаза.
A short distance away the stranger was leaning against a post, smoking.	Невдалеке, прислонясь к столбу, курил незнакомец.
Byron knew that he had been there when he entered, and would not even bother to go away.	Байрон понял, что он пришел раньше и не потрудился отойти.
Or worse: that he had come there deliberately, ignoring Byron as if he were another post.	Или еще того хуже: вошел сюда нарочно, не обращая на Байрона внимания, как на столб.
"Ain't you going to knock off?" Byron said.	"Что же, не пошабашил еще?" -- спросил Байрон.
The other expelled smoke.	Тот выпустил дым.
Then he looked at Byron.	Потом посмотрел на Байрона.

His face was gaunt, the flesh a level dead parchment color.	Лицо у него было худое, ужасающе ровного пергаментного тона.
Not the skin: the flesh itself, as though the skull had been molded in a still and deadly regularity and then baked in a fierce oven.	Не кожа -- само лицо, насквозь, словно голова была отформована с холодной, страшной правильностью и потом обожжена в раскаленной печи.
"How much do they pay for overtime?" he said.	"Сколько здесь платят сверхурочных? -- спросил он.
And then Byron knew.	И тут Байрон понял.
He knew then why the other worked in the Sunday clothes, and why he had had no lunch with him either yesterday or today, and why he had not quit with the others at noon.	Понял, почему тот работает в выходном костюме, почему вчера и сегодня приходил без обеда, почему не кончил в полдень, как все другие.
He knew as well as if the man had told him that he did not have a nickel in his pockets and that in all likelihood he had lived on cigarettes for two or three days now.	Понял так же ясно, что вот уже два или три дня он, судя по всему, живет на одних сигаретах.
Almost with the thought Byron was offering his own pail, the action as reflex as the thought.	И, не успев подумать, уже протягивал свой котелок -движением таким же непроизвольным, как сама мысль.
Because before the act was completed the man, without changing his indolent and contemptuous attitude, turned his face and looked once at the proffered pail through the drooping smoke of the cigarette.	Ибо прежде, чем оно завершилось, тот, не изменив своего ленивого презрительного выражения, повернул голову и взглянул на предложенный котелок сквозь стелющийся дым сигареты.
"I ain't hungry.	"Не хочу.
Keep your muck."	Убери свой корм".
Monday morning came and Byron proved himself right.	Наступило утро понедельника, и догадка Байрона подтвердилась.
The man came to work in new overalls, and with a paper bag of food.	Тот пришел в новом комбинезоне, с завтраком в пакете.
But he did not squat with them in the pump house to eat at noon, and the look was still on his face.	Но в полдень он не ел с остальными, сидя на корточках в насосной, и на лице его было все то же выражение.
"Let it stay there," the foreman said. "Simms ain't hiring his face anymore than his clothes."	"Пускай его, -- сказал мастер. -- Симе не костюм его нанимал -но и не морду ведь".
Simms hadn't hired the stranger's tongue, either, Byron thought.	И язык его Симе не нанимал, -- подумал Байрон.
At least, Christmas didn't seem to think so, to act so.	По крайней мере, так, видимо, полагал Кристмас -- так себя вел.
He still had nothing to say to anyone, even after six months.	Говорить ему было не с кем и не о чем, даже после полугода работы.
No one knew what he did between mill hours.	Никто не знал, чем он занимается от смены до смены.

Now and then one of his fellow workers would pass him on the square down town after supper, and it would be as though Christmas had never seen the other before.	Случалось, кто-нибудь из товарищей по работе встречал его после ужина на центральной площади, и Кристмас вел себя так, будто видел его впервые.
He would be wearing then the new hat and the ironed trousers and the cigarette in one side of his mouth and the smoke sneering across his face.	Тут он ходил в новой шляпе и глаженых брюках, с сигаретой в углу рта, и дым сигареты змеился возле его лица.
No one knew where he lived, slept at night, save that now and then someone would see him following a path that came up through the woods on the edge of town, as if he might live out that way somewhere.	Никто не знал, где он живет, где ночует, и только время от времени кто-нибудь видел его на лесной тропинке у окраины города -- как будто он жил в той стороне.
This is not what Byron knows now.	Сейчас Байрон знает не только это.
This is just what he knew then, what he heard and watched as it came to his knowledge.	Это он знал тогда -- слышал, наблюдал, узнавая постепенно.
None of them knew then where Christmas lived and what he was actually doing behind the veil, the screen, of his negro's job at the mill.	А тогда никто из них не знал, где живет Кристмас, чем он на самом деле занимается -- за ширмой, завесой своей черной работы на фабрике.
Possibly no one would ever have known if it had not been for the other stranger, Brown.	Может быть, никто бы так и не узнал, если бы не еще один новенький, Браун.
But as soon as Brown told, there were a dozen men who admitted having bought whiskey from Christmas for over two years, meeting him at night and alone in the woods behind an old colonial plantation house two miles from town, in which a middle-aged spinster named Burden lived alone.	А когда Браун все рассказал, человек десять сразу же признались, что третий год покупают у Кристмаса виски -- встречаясь с ним ночью, один на один, за старым, колониальных времен, плантаторским домом в двух милях от города, где жила в одиночестве старая дева по фамилии Берден.
But even the ones who bought the whiskey did not know that Christmas was actually living in a tumble down negro cabin on Miss Burden's place, and that he had been living in it for more than two years.	Но и покупавшие виски не знали, что Кристмас живет в негритянской развалюхе на участке мисс Берден, и живет уже больше двух лет.
Then one day about six months ago another stranger appeared at the mill as Christmas had done, seeking work.	И вот однажды, с полгода назад, на фабрике появился еще один незнакомец, искавший работы, как некогда Кристмас.
He was young too, tall, already in overalls which looked as though he had been in them constantly for some time, and he looked as though he had been travelling light also.	Он был тоже молодой, рослый, пришел уже в комбинезоне, который, судя по всему, довольно давно не снимал, и тоже имел вид путешествующего налегке.
He had an alert, weakly handsome face with a small white scar beside the mouth that looked as if it had been contemplated a great deal in the mirror, and a way of jerking his head quickly and glancing over his shoulder like a mule does in front of an automobile in the road, Byron thought.	У него было живое, миловидно-безвольное лицо с белым шрамиком у рта, выглядевшего так, словно на него подолгу любовались в зеркало и привычка вскидывать голову и косить через плечо -- как мул, когда его догоняет машина, думал Байрон.
But it was not alone backwatching, alarm; it seemed also to Byron to possess a quality of assurance, brass, as though the man were reiterating and insisting all the while that he was afraid of nothing that might or could approach him from behind.	Но это была не просто оглядка, опаска; она еще, думалось Байрону, отдавала самонадеянностью, нахальством, словно он без конца показывал и доказывал, что не боится никакой опасности, которая грозила, или могла бы грозить, ему сзади.

And when Mooney, the foreman, saw the new hand, Byron believed that he and Mooney had the same thought.	И когда мастер, Муни, увидел нового работника, Байрон подумал, что мастеру пришла в голову та же мысль.
Mooney said: "Well, Simms is safe from hiring anything at all when he put that fellow on.	-- Н-да, -- сказал Муни, -- тут уж Симе надежно ничего не нанял -когда брал этого молодца.
He never even hired a whole pair of pants."	Путевой пары штанов -- и то не нанял.
"That's so," Byron said. "He puts me in mind of one of these cars running along the street with a radio in it.	-- Вот-вот, -- подхватил Байрон. -- Он мне на ум приводит машину -- она по улице едет, а в ней радио.
You can't make out what it is saying and the car ain't going anywhere in particular and when you look at it close you see that there ain't even anybody in it."	И чего там радио в машине лопочет -- не понять, и машина-то едет абы куда, а как поближе посмотришь -- так она, оказывается, еще и пустая.
"Yes," Mooney said. "He puts me in mind of a horse.	-- Да, -- сказал Муни -- Мне он на ум приводит жеребца.
Not a mean horse.	Не норовистого.
Just a worthless horse.	А как бы сказать никчемного.
Looks fine in the pasture, but it's always do always got a sore hoof when hitchingup time comes."	На выгоне он -- лучше некуда, а только к воротам с уздечкой подходишь -- он уже еле на ногах стоит. Бегает вроде резво, а как запрягать -обязательно у него копыто больное.
"But I reckon maybe the mares like him," Byron said.	-- Однако кобылам он, видно, нравится, -- заметил Байрон.
"Sho," Mooney said. "I don't reckon he'd do even a mare any permanent harm."	-- Ну да, -- отозвался Муни. -- Он и кобыле небось не может основательно навредить.
The new hand went to work down in the sawdust pile with Christmas.	Новый работник приступил к уборке опилок с Кристмасом.
With a lot of motion to it, telling everybody who he was and where he had been, in a tone and manner that was the essence of the man himself, that carried within itself its own confounding and mendacity.	С большим шумом приступил, рассказывая всем и каждому, кто он и откуда, самим тоном и манерой изобличая свою суть -- такой от них разило лживостью и морокой.
So that a man put no more belief in what he said that he had done than in what he said his name was, Byron thought.	Такой, что его рассказам о себе веришь не больше, чем имени, которым он назвался, думал Байрон.
There was no reason why his name should not have been Brown.	Не было никаких оснований сомневаться, что его зовут Джо Браун.
It was that, looking at him, a man would know that at some time in his life he would reach some crisis in his own foolishness when he would change his name, and that he would think of Brown to change it to with a kind of gleeful exultation, as though the name had never been invented.	Но, глядя на него, человек понимал, что в какуюто минуту жизни глупость у такого достигает предела и он решает сменить имя и меняет его на Джо Браун, восторгаясь и ликуя так, словно он первый его изобрел.
The thing was, there was no reason why he should have had or have needed any name at all.	Все дело в том, что имя ему вообще было ни к чему.

Nobody cared, just as Byron believed that no one (wearing pants, anyway) cared where he came from nor where he went nor how long he stayed.	Никого оно не интересовало -- точно так же, думал Байрон, как никого (по крайней мере, из тех, кто носит брюки) не интересовало, откуда он прибыл, куда он отбудет и надолго ли здесь задержится.
Because wherever he came from and wherever he had been, a man knew that he was just living on the country, like a locust.	Ибо откуда бы он ни прибыл, где бы ни обретался раньше, всякому было ясно, что живет он на подножном корму, как пешая саранча.
It was as though he had been doing it for so long now that all of him had become scattered and diffused and now there was nothing left but the transparent and weightless shell blown oblivious and without destination upon whatever wind.	И занимается этим, казалось, так давно, что весь раструсился, высыпался, и ничего от него не осталось, кроме прозрачной легковесной оболочки, мотающейся бесцельно и бездумно по воле ветра.
He worked some, though, after a fashion.	Впрочем, он и работал -- на свой манер.
Byron believed that there was not even enough left of him to do a good, shrewd job of shirking.	Его не хватало даже на то, думал Байрон, чтобы как следует, по-хитрому отлынивать.
To desire to shirk, even, since a man must be better than common to do a good job of malingering, the same as a good job at anything else: of stealing and murdering even.	Желать этого хотя бы, -- потому что искусство увиливать от дела дается лишь человеку недюжинному -- как искусство в любом деле, даже в воровстве или убийстве.
He must be aiming at some specific and definite goal, working toward it.	Нужно стремиться к определенной цели, добиваться ее.
And he believed that Brown was not.	А он видел, что у Брауна и этого нет.
They heard how he went and lost his entire first week's pay in a crap game on the first Saturday night.	Они узнали, как в первый же субботний вечер Браун просадил в кости весь свой недельный заработок.
Byron said to Mooney:	Байрон сказал Муни:
"I am surprised at that.	-- Я удивляюсь.
I would have thought that maybe shooting dice would be the one thing he could do."	Я думал, он хоть кости умеет кидать как следует.
"Him?" Mooney said. "What makes you think that he could be good at any kind of devilment when he ain't any good at anything as easy as shovelling sawdust? that he could fool anybody with anything as hard to handle as a pair of dice, when he can't with anything as easy to handle as a scoop?"	-- Он-то? -- сказал Муни. -- С чего ты взял, будто он на какую-нибудь шкоду способен, если он не способен даже опилки кидать? Будто он может кого-нибудь обмануть в такой хитрой штуке, как кости, если с такой простой, как лопата, -- и то не может.
Then he said, "Well, I reckon there ain't any man so sorry he can't beat somebody doing something.	Потом он добавил: -- Только, думаю, нет такого жалкого человека, чтобы не мог перещеголять другого хоть в одном каком-нибудь деле.
Because he can at least beat that Christmas doing nothing at all."	А этот Кристмаса перещеголяет, по крайней мере, в безделье.
"Sho," Byron said, "I reckon that being good is about the easiest thing in the world for a lazy man."	-- Ну да, -- сказал Байрон. -- Я думаю, быть хорошим -- самое легкое для лентяя.
"I reckon he'd be bad fast enough," Mooney said, "if he just had somebody to show him how."	-- Ну, думаю, он бы живо испортился, -- возразил Муни, -- если бы кто его научил.

"Well, he'll find that fellow somewhere, sooner or later," Byron said. They both turned and looked down at the sawdust pile, where Brown and Christmas labored, the one with that brooding and savage steadiness, the other with a higharmed and erratic motion which could not have been fooling even itself.	-- Ну, учителя он себе найдет -- не нынче, так завтра, -- сказал Байрон Оба повернулись и посмотрели на кучу опилок, где трудились Браун и Кристмас, один -- с угрюмым, злым усердием, другой -- с холостой и суматошливой ретивостью, которая не могла бы обмануть даже самое себя.
"I reckon so," Mooney said. "But if I aimed to be bad, I'd sho hate to have him for my partner."	-- Да, пожалуй, что так, -- согласился Муни. -Только если бы я дурное замышлял -- упаси меня Бог от такого напарничка.
Like Christmas, Brown came to work in the same clothes which he wore on the street.	Как и Кристмас, Браун явился на работу в чем был.
But unlike Christmas, he made no change in his costume for some time.	Но, в отличие от Кристмаса, он не сразу сменил одежду.
"He'll win just enough in that crap game some Saturday night to buy a new suit and still have fifty cents in nickels to rattle in his pocket," Mooney said. "And on the next Monday morning we ain't going to see him again."	-- Как-нибудь в субботу выиграет в кости столько, сколько нужно на новый костюм, и чтобы в кармане бренчало полдоллара мелочью, -- сказал Муни. -- И в понедельник мы его не увидим.
Meanwhile Brown continued to come to work in the same overalls and shirt in which he had arrived in Jefferson, losing his week's pay in the Saturday night dice game or perhaps winning a little, greeting either the one or the other with the same shouts of imbecile laughter, joking and chaffing with the very men who in all likelihood were periodically robbing him.	Браун, однако, продолжал ходить на работу -- в том же комбинезоне и в той же рубахе, в которых явился в Джефферсон, -- так же проигрывать в кости недельный заработок по субботам, -- а может, выигрывать понемногу, приветствуя и то и другое одинаково бессмысленным Гоготом, -балагурить и зубоскалить с теми же людьми, которые, по всей видимости, регулярно его обирали.
Then one day they heard that he had won sixty dollars.	Както раз прошел слух, что он выиграл шестьдесят долларов.
"Well, that's the last we'll see of him," one said.	"Ну, можете с ним попрощаться", -- сказал кто-то.
"I don't know," Mooney said. "Sixty dollars is the wrong figure.	-- Не знаю, -- сказал Муни. -- Шестьдесят долларов -- не та цифра.
If it had been either ten dollars or five hundred, I reckon you'd be right.	Вот если бы десять долларов или наоборот, пятьсот, тогда, я думаю, ты был бы прав.
But not just sixty.	А шестьдесят -- нет.
He'll just feel now that he is settled down good here, drawing at last somewhere about what he is worth a week."	Теперь он как раз и решит, что хорошо здесь устроился -- если цапнул столько, сколько за неделю получает.
And on Monday he did return to work, in the overalls; they saw them, Brown and Christmas, down at the sawdust pile.	И в понедельник он действительно вышел на работу, в комбинезоне; их обоих, Брауна и Кристмаса, увидели возле кучи опилок.

They had been watching the two of them down there from the day when Brown went to work: Christmas jabbing his shovel into the sawdust slowly and steadily and hard, as though he were chopping up a buried snake ("or a man," Mooney said) and Brown leaning on his shovel while he apparently told Christmas a story, an anecdote.	За парой наблюдали с того дня, как появился Браун. Кристмас всаживал лопату в опилки неторопливо и размеренно, с силой, словно крошил зарытую змею ("или человека", сказал Муни), а Браун, бывало, стоит, опершись на лопату, и, наверно, рассказывает ему какую-то историю, анекдот.
Because presently he would laugh, shout with laughter, his head backflung, while beside him the other man worked with silent and unflagging savageness.	Потому что немного погодя он разражается смехом, гогочет, закинув голову, а другой продолжает работать все с тем же молчаливым, неубывающим остервенением.
Then Brown would fall to again, working for a time once again as fast as Christmas, but picking up less and less in the scoop until at last the shovel would not even touch the sawdust in its flagging arc.	Затем Браун тоже берется за дело и опять какое-то время работает не медленнее Кристмаса, но лопата его, летая по убывающей дуге, захватывает все меньше, меньше и, наконец, уже совсем не задевает опилок.
Then he would lean upon it again and apparently finish whatever it was that he was telling Christmas, telling to the man who did not even seem to hear his voice.	Тогда он снова опирается на нее и, видимо, досказывает историю -- досказывает человеку, который, кажется, и голоса его не слышит.
As if the other were a mile away, or spoke a different language from the one he knew, Byron thought.	Словно этот -- в миле от него или говорит на непонятном языке, думал Байрон.
And they would be seen together down town on Saturday evening sometimes: Christmas in his neat, soberly austere serge-and-white and the straw hat, and Brown in his new suit (it was tan, with a red criss-cross, and he had a colored shirt and a hat like Christmas' but with a colored band) talking and laughing, his voice heard clear across the square and back again in echo, somewhat as a meaningless sound in a church seems to come from everywhere at once.	Случалось, субботним вечером их видели в городе вместе: опрятного Кристмаса -- в неизменной и строгой диагонали с белой рубашкой, в соломенной шляпе, и Брауна -- в новом костюме (бежевом в красную клетку, под ним -- цветная рубашка, на голове соломенная шляпа, как у Кристмаса, но с цветной лентой), и Браун болтает, гогочет, и голос его разносится по всей площади и возвращается обратно эхом, вроде того как посторонний звук в церкви, кажется, идет отовсюду одновременно.
Like he aimed for everybody to see how he and Christmas were buddies, Byron thought.	Словно хочет всем показать, какие они с Кристмасом дружки, думал Байрон.
And then Christmas would turn and with that still, sullen face of his walk out of whatever small gathering the sheer empty sound of Brown's voice had surrounded them with, with Brown following, still laughing and talking.	А потом Кристмас поворачивался, и как бы ни было мало скопление народу, привлеченного пустым звоном Браунова голоса, бесстрастно и хмуро выходил вон, а Браун шел за ним следом, продолжая болтать и гоготать.
And each time the other workmen would say,	И каждый раз остальные рабочие говорили:
"Well, he won't be back on the job Monday morning."	"Ну в понедельник он на работу не вернется".
But each Monday he was back.	Но каждый понедельник он возвращался.
It was Christmas who quit first.	Первым бросил Кристмас.
He quit one Saturday night, without warning, after almost three years.	Он бросил работу в субботу вечером, без предупреждения, после трех без малого лет.
It was Brown who informed them that Christmas had quit.	И сообщил им об уходе Кристмаса не кто иной, как Браун.

Some of the other workers were family men and some were bachelors and they were of different ages and they led a catholic variety of lives, yet on Monday morning they all came to work with a kind of gravity, almost decorum.	Среди рабочих были люди разного возраста, были семейные, были холостяки, образ жизни они вели самый пестрый, но в понедельник утром все выходили на работу степенно, почти торжественно.
Some of them were young, and they drank and gambled on Saturday night, and even went to Memphis now and then.	Были среди них молодые, и по субботам они пили, играли на деньги, случалось даже, ездили в Мемфис.
Yet on Monday morning they came quietly and soberly to work, in clean overalls and clean shirts, waiting quietly until the whistle blew and then going quietly to work, as though there were still something of Sabbath in the overlingering air which established a tenet that, no matter what a man had done with his Sabbath, to come quiet and clean to work on Monday morning was no more than seemly and right to do.	Но в понедельник утром они выходили на работу серьезные и тихие, в чистых комбинезонах и чистых рубашках, тихо дожидались гудка и затем тихо приступали к работе, словно что-то сохранялось еще в атмосфере от воскресенья, утверждавшее как догмат, что человеку, как бы он этот праздник ни провел, надлежит и подобает являться в понедельник на работу чистым и тихим.
That is what they had always remarked about Brown.	Вот чем всегда отличался Браун.
On Monday morning as likely as not he would appear in the same soiled clothes of last week, and with a black stubble that had known no razor.	В понедельник он, как правило, выходил в той же грязной одежде, что и на прошлой неделе, и в черной щетине, не тронутой бритвой.
And he would be more noisy than ever, shouting and playing the pranks of a child of ten.	И бывал он еще более шумным, чем всегда, кричал и выкидывал штуки впору десятилетнему.
To the sober others it did not look right.	Их, серьезных, это коробило.
To them it was as though he had arrived naked, or drunk.	Для них это было все равно, как если бы он явился голым или пьяным.
Hence it was Brown who on this Monday morning notified them that Christmas had quit.	Поэтому и получилось, что именно он оповестил их в понедельник об уходе Кристмаса.
He arrived late, but that was not it.	Он опоздал, но не в этом дело.
He hadn't shaved, either; but that was not it.	Он был небрит, но дело и не в этом.
He was quiet.	Он был тихий.
For a time they did not know that he was even present, who by that time should have had half the men there cursing him, and some in good earnest.	Они не сразу и заметили, что он здесь, -- он, которого в другое время половина из них уже ругала бы последними словами, и кое-кто -- от души.
He appeared just as the whistle blew and went straight to the sawdust pile and went to work without a word to anyone, even when one man spoke to him.	Он появился с гудком, пошел прямо к куче опилок и принялся за работу, не сказав никому ни слова, хотя кто-то с ним даже заговорил.
And then they saw that he was down there alone, that Christmas, his partner, was not there.	Тут-то они и увидели, что он один, что его напарника Кристмаса нет.
When the foreman came in, one said:	Когда подошел мастер, кто-то сказал:
"Well, I see you have lost one of your apprentice firemen."	-- Ну, я вижу, одним заместителем истопника у тебя стало меньше.
Mooney looked down to where Brown was spading into the sawdust pile as though it were eggs.	Муни посмотрел на Брауна, разгребавшего опилки так, словно это были яйца.

He spat briefly.	Он плюнул.
"Yes.	-- Да
He got rich too fast.	Чересчур быстро разбогател.
This little old job couldn't hold him."	Не прельстишь его такой работенкой.
"Got rich?" another said.	-- Разбогател? -- переспросил другой.
"One of them did," Mooney said, still watching Brown.	-- Кто-то из них -- да, -- сказал Муни, все еще наблюдая за Брауном.
"I saw them yesterday riding in a new car.	Вчера я их видел в новой машине.
He"-he jerked his head toward Brown-"was driving it.	Он, -- Муни кивнул на Брауна, -- сидел за рулем.
I wasn't surprised at that.	Этому я не удивляюсь.
I am just surprised that even one of them come to work today."	Я удивляюсь, что и один-то вышел сегодня на работу.
"Well, I don't reckon Simms will have any trouble finding a man to fill his shoes in these times," the other said.	-- Ну, по нынешним временам, -- сказал тот, -Симсу нетрудно будет найти ему замену.
"He wouldn't have any trouble doing that at any time," Mooney said.	-- Это нетрудно было бы в любое время, -- сказал Муни.
"It looked to me like he was doing pretty well."	-- Да он словно бы неплохо управлялся.
"Oh," Mooney said. "I see.	-- А-а, -- сказал Муни. -- Понял.
You are talking about Christmas."	Ты про Кристмаса говоришь.
"Who were you talking about?	-- А ты про кого?
Has Brown said he is quitting too?"	Браун тоже сказал, что уходит?
"You reckon he's going to stay down there, working, with the other one riding around town all day in that new car?"	-- Ты думал, он тут копать будет, когда приятель катается по городу на новой машине?
"Oh." The other looked at Brown too. "I wonder where they got that car."	-- А-а. -- Тот тоже посмотрел на Брауна. -- Хотел бы я знать, где это они раздобыли машину.
"I don't," Mooney said. "What I wonder is, if Brown is going to quit at noon or work on until six o'clock."	-- А я -- нет, -- сказал Муни. -- Он в обед уйдет или до шести дотерпит -- вот что я хотел бы знать.
"Well," Byron said, "if I could get rich enough out here to buy a new automobile, I'd quit too."	-- А что? -- сказал Байрон. -- Если бы я тут накопил на новую машину, я бы тоже уволился.
One or two of the others looked at Byron.	Несколько человек посмотрели на Байрона.
They smiled a little.	Они слегка улыбнулись.
"They never got that rich out here," one said.	-- Накопили-то они не тут, -- сказал один.
Byron looked at him.	Байрон посмотрел на него.
"I reckon Byron stays out of meanness too much himself to keep up with other folks'," the other said.	-- Байрон чересчур уж, видно, дурного сторонится -- потому и от жизни отстает, -- сказал другой.
They looked at Byron. "Brown is what you might call a public servant.	Они посмотрели на Байрона. -- Браун, можно сказать, слуга народа.

Christmas used to make them come way out to them woods back of Miss Burden's place, at night; now Brown brings it right into town for them.	Кристмас заставлял их ночью тащиться в лес, за усадьбу мисс Берден, а Браун им сам теперь таскает, прямо в город.
I hear tell how if you just know the pass word, you can buy a pint of whiskey out of his shirt front in any alley on a Saturday night."	Говорят, если знаешь пароль, то в субботу вечером в переулке можешь получить бутылку прямо у него из-за пазухи.
"What's the pass word?" another said. "Six bits?"	-- А пароль какой? -- сказал еще кто-то. -- Доллар без четверти?
Byron looked from face to face.	Байрон смотрел то на одного, то на другого.
"Is that a fact?	-- Правда?
Is that what they are doing?"	Этим они занимаются?
"That's what Brown is doing.	-- Браун этим занимается.
I don't know about Christmas.	Кристмас -- не знаю.
I wouldn't swear to it.	За него не поручусь.
But Brown ain't going to be far away from where Christmas is at.	Только Браун от Кристмаса далеко не отстанет.
Like to like, as the old folks say."	Как говорится, свой своего ищет.
"That's a fact," another said. "Whether Christmas is in it or not, I reckon we ain't going to know.	-- Верно, -- сказал другой. -- Занимается этим Кристмас или нет, нам, я думаю, не узнать.
He ain't going to walk around in public with his pants down, like Brown does."	Он, как Браун. штаны спустивши, при народе гулять не будет.
"He ain't going to need to," Mooney said, looking at Brown.	-- А ему и незачем, -- сказал Муни, глядя на Брауна.
And Mooney was right.	И Муни был прав.
They watched Brown until noon, down there at the sawdust pile by himself.	До полудня они наблюдали за Брауном, пребывавшим в одиночестве у опилок.
Then the whistle blew and they got their lunch pails and squatted in the pump shed and began to eat.	Потом раздался гудок, они взяли свои котелки, уселись на корточки в насосном сарае и стали есть.
Brown came in, glum, his face at once sullen and injured looking, like a child's, and squatted among them, his hands dangling between his knees.	Вошел Браун с хмурым лицом, насупленный и надутый, как ребенок, и сел с ними на корточки, свесив руки между колен.
He had no lunch with him today.	Сегодня обеда у него не было.
"Ain't you going to eat any dinner?" one said.	-- А ты чего, есть не будешь? -- спросил кто-то.
"Cold muck out of a dirty lard bucket?" Brown said. "Starting in at daylight and slaving all day like a durn nigger, with a hour off at noon to eat cold muck out of a tin bucket."	-- Холодные помои из сального ведерка? -- сказал Браун. -- С утра до вечера батрачить, как паршивому негру, и перерыва час -- чтобы жрать помои из жестяного ведерка.
"Well, maybe some folks work like the niggers work where they come from," Mooney said. "But a nigger wouldn't last till the noon whistle, working on this job like some white folks work on it."	-- Ну, может, кто и работает, как негры работают у него на родине, -сказал Муни. -- Только негр бы тут полдня не продержался, если бы работал, как иные белые.

But Brown did not seem to hear, to be listening, squatting with his sullen face and his dangling hands.	Но Браун будто не слышал, не слушал, хмуро сидя на корточках и свесив руки.
It was as though he were not listening to any save himself, listening to himself:	Он, казалось, никого не слушает, кроме себя, -себя слушает:
"A fool.	-- Дурак-
A man is a fool that will do it."	Только дурак на это пойдет.
"You are not chained to that scoop," Mooney said.	-- Тебя к лопате не привязывали, -- сказал Муни.
"You durn right I ain't," Brown said.	-- Правильно, черт бы ее побрал, -- ответил Браун.
Then the whistle blew.	Раздался гудок.
They went back to work.	Рабочие разошлись по местам.
They watched Brown down at the sawdust pile.	Они наблюдали, как Браун трудится у опилок.
He would dig for a while, then he would begin to slow, moving slower and slower until at last he would be clutching the shovel as though it were a riding whip, and they could see that he was talking to himself.	Побросав немного, он начинал медлить, двигался все медленнее и медленнее, пока совсем не замирал, ухватив лопату, как хлыст, и тогда они видели, что он разговаривает сам с собой.
"Because there ain't nobody else down there for him to tell it to," one said.	-- Ну да, ему там больше не с кем потолковать, -заметил кто-то.
'It's not that," Mooney said. "He hasn't quite convinced himself yet.	-- Не в этом дело, -- откликнулся Муни. -- Он еще не совсем себя уломал.
He ain't quite sold yet."	Не совсем уговорил себя.
"Sold on what?"	-- В чем?
"On the idea that he's a bigger fool than even I think he is," Mooney said.	-- В том, что он еще дурее, чем я думал, -- пояснил Муни.
The next morning he did not appear.	На другое утро он не вышел.
"His address from now on will be the barbershop," one said.	-- Теперь его адрес будет парикмахерская, -сказал один.
"Or that alley just behind it," another said.	-- Или проулок за парикмахерской, -- сказал другой.
"I reckon we'll see him once more," Mooney said. "He'll be out here once more to draw his time for yesterday."	-- Я думаю, мы еще разок его увидим, -- сказал Муни. -- Он придет получить за вчерашний день.
Which he did.	И точно.
About eleven o'clock he came up.	Часов в одиннадцать он явился.
He wore now the new suit and the straw hat, and he stopped at the shed and stood there looking at the working men as Christmas had done on that day three years ago, as if somehow the very attitudes of the master's dead life motivated, unawares to him, the willing muscles of the disciple who had learned too quick and too well.	На нем был новый костюм и соломенная шляпа, и, остановившись у сарая, он стоял и смотрел на рабочих, как Кристмас три года назад, -- словно сами былые позы учителя нечаянно воспроизводились послушными мышцами ученика, не в меру переимчивого и памятливого.

But Brown merely contrived to look scattered and emptily swaggering where the master had looked sullen and quiet and fatal as a snake.	Но если от учителя веяло угрюмым покоем -- и гибелью, как от змеи, то у Брауна получалась только расхлябанность и пустое чванство.
"Lay into it, you slaving bastards!" Brown said, in a merry, loud voice cropped with teeth.	-- Навались, рабочая скотинка! -- сказал он веселым, громким, зубастым голосом.
Mooney looked at Brown.	Муни посмотрел на Брауна.
Then Brown's teeth didn't show.	Тут зубы Брауна попрятались.
"You ain't calling me that," Mooney said, "are you?"	-- Ты, случаем, не меня так назвал? А? -- спросил Муни.
Brown's mobile face performed one of those instantaneous changes which they knew.	С подвижным лицом Брауна произошла одна из тех мгновенных перемен, к которым все давно привыкли.
Like it was so scattered and so lightly built that it wasn't any trouble for even him to change it, Byron thought.	Словно оно было такое расхлябанное, на живую нитку сметанное, что даже Брауну ничего не стоило его изменить, думал Байрон.
"I wasn't talking to you," Brown said.	-- Я не с тобой говорю, -- сказал Браун.
"Oh, I see." Mooney's tone was quite pleasant, easy. "It was these other fellows you were calling a bastard."	-- А-а, понял. -- Голос у Муни был мирный, ласковый. -- Это ты остальных назвал скотиной.
Immediately a second one said:	Тут же вмешался еще один:
"Were you calling that at me?"	-- Так ты это про меня?
"I was just talking to myself," Brown said.	-- Я сам с собой разговаривал, -- сказал Браун.
"Well, you have told God's truth for once in your life," Mooney said. "The half of it, that is.	-- Ну вот, раз в жизни ты сказал святую правду, -согласился Муни. -То есть половину.
Do you want me to come up there and whisper the other half in your ear?"	Хочешь, подойду и шепну тебе на ушко другую половину?
And that was the last they saw of him at the mill, though Byron knows and remembers now the new car (with presently a crumpled fender or two) about the town, idle, destinationless, and constant, with Brown lolling behind the wheel and not making a very good job of being dissolute and enviable and idle.	Больше на фабрике его не видели, но Байрон знает (и вспоминает теперь), как колесил по городу -- бесцельно, праздно, непрестанно -новый автомобиль (с помятыми уже крыльями), и Браун, развалясь за баранкой, без особого успеха пытался вызвать зависть своим бесшабашным и праздным видом.
Now and then Christmas would be with him, but not often.	Иногда с ним сидел Кристмас, но нечасто.
And it is now no secret what they were doing.	И теперь уже не секрет, чем они занимаются.
It is a byword among young men and even boys that whiskey can be bought from Brown almost on sight, and the town is just waiting for him to get caught, to produce from his raincoat and offer to sell it to an undercover man.	Среди молодых людей и даже подростков стало притчей во языцех, что виски у Брауна можно купить с ходу, и город просто ждет, когда он попадется, -когда он вытащит из-под полы дождевика бутылку и станет продавать агенту в штатском.

They still do not know for certain if Christmas is connected with it, save that no one believes that Brown alone has sense enough to make a profit even from bootlegging, and some of them know that Christmas and Brown both live in a cabin on the Burden place.	До сих пор не известно наверняка, связан ли с этим Кристмас, но никто не поверит, будто у самого Брауна хватит ума нажиться даже на бутлегерстве, и вдобавок кое-кому известно, что Браун живет вместе с Кристмасом в хибарке на участке Берденов.
But even these do not know if Miss Burden knows it or not, and if they did, they would not tell her.	Но даже этим не известно, знает ли о своих жильцах мисс Берден -- а если бы и было известно, ей бы все равно не сказали.
She lives in the big house alone, a woman of middleage.	Она живет одна в большом доме -- женщина средних лет.
She has lived in the house since she was born, yet she is still a stranger, a foreigner whose people moved in from the North during Reconstruction.	Живет там с рождения, но все еще пришлая, чужая: ее родители приехали с Севера в Реконструкцию.
A Yankee, a lover of negroes, about whom in the town there is still talk of queer relations with negroes in the town and out of it, despite the fact that it is now sixty years since her grandfather and her brother were killed on the square by an exslaveowner over a question of negro votes in a state election.	Северянка, негритянская доброхотка, -- до сих пор по городу ходят слухи о ее странных отношениях с неграми, городскими и иногородними, хотя прошло уже шестьдесят лет с тех пор, как ее дед и брат убиты на площади бывшим рабовладельцем в споре об участии негров в местных выборах.
But it still lingers about her and about the place: something dark and outlandish and threatful, even though she is but a woman and but the descendant of them whom the ancestors of the town had reason (or thought that they had) to hate and dread.	Но и поныне что-то тяготеет над ней и имением --чтото темное, нездешнее, грозное, хотя она -всего только женщина, всего только отпрыск тех, кого предки города не без оснований (так они считали, по крайней мере) страшились и ненавидели.
But it is there: the descendants of both in their relationship to one another ghosts, with between them the phantom of the old spilled blood and the old horror and anger and fear.	Но тут оно: отпрыски тех и других, в их связях с вражьими тенями, и рубежом меж них -- видение давно пролитой крови, ужас, гнев, боязнь.
If there had been love once, man or woman would have said that Byron Bunch had forgotten her.	Если и была в его жизни любовь, то всякий скажет, что Байрон Банч про нее забыл.
Or she (meaning love) him, more like-that small man who will not see thirty again, who his spent six days of every week for seven years at the planing mill, feeding boards into the machinery.	А скорее она (любовь) забыла про него -- про этого малорослого человека, которому уже не вернуть своих тридцати, который в течение семи лет по шесть дней в неделю проводит на деревообделочной фабрике, подавая доски на станок.
Saturday afternoons too he spends there, alone now, with the other workmen all down town in their Sunday clothes and neckties, in that terrific and aimless and restive idleness of men who labor.	Вторую половину субботы он тоже проводит там, один, в то время как остальные, надев выходные костюмы и галстуки, предаются в центре города пустому, тяжкому, зудящему досугу рабочего люда.
On these Saturday afternoons he loads the finished boards into freight cars, since he cannot operate the planer alone, keeping his own time to the final second of an imaginary whistle.	Вторую половину субботы, поскольку одному работать на станке нельзя, он грузит доски в товарные вагоны и сам ведет счет времени, -- до последней секунды, до воображаемого гудка.
The other workmen, the town itself or that part of it which remembers or thinks about him, believe that he does it for the overtime which he receives.	Остальные рабочие, весь город, -- вернее, те, кто помнит или думает о нем, -- считают, что он делает это ради сверхурочных.

Perhaps this is the reason.	Возможно, причина -- эта.
Man knows so little about his fellows.	Человек так мало знает о своих ближних.
In his eyes all men or women act upon what he believes would motivate him if he were mad enough to do what that other man or woman is doing.	В его глазах все мужчины -- или женщины -действуют из побуждений, которые двигали бы им самим, будь он настолько безумен, чтобы поступать, как другой мужчина -- или женщина.
In fact, there is but one man in the town who could speak with any certainty about Bunch, and with this man the town does not know that Bunch has any intercourse, since they meet and talk only at night.	По сути, только один человек в городе мог бы более или менее уверенно говорить о Банче, но городу о его сношениях с Банчем неизвестно, ибо они встречаются и беседуют только по ночам.
This man's name is Hightower.	Фамилия этого человека Хайтауэр.
Twenty-five years ago he was minister of one of the principal churches, perhaps the principal church.	Двадцать пять лет назад он был священником одной из главных церквей, если не самой главной.
This man alone knows where Bunch goes each Saturday evening when the imaginary whistle blows (or when Bunch's huge silver watch says that it has blown).	Он один знает, куда отправляется Банч каждый субботний вечер, когда прогудит воображаемый гудок (или когда громадные серебряные часы Банча покажут, что он прогудел).
Mrs. Beard, at whose boarding house Bunch lives, knows only that shortly after six o'clock each Saturday Bunch enters, bathes and changes to a suit of cheap serge which is not new, eats his supper and saddles the mule which he stables in a shed behind the house which Bunch himself patched up and roofed, and departs on the mule.	Миссис Бирд, в чьем пансиончике живет Банч, знает только, что каждую субботу в начале седьмого Банч приходит с работы, моется, надевает дешевый и ношеный диагоналевый костюм, ужинает, седлает мула, которого держит за домом в сарае, собственноручно им отремонтированном и перекрытом, и верхом на муле отбывает.
She does not know where he goes.	Куда он ездит, она не знает.
It is the minister Hightower alone who knows that Bunch rides thirty miles into the country and spends Sunday leading the choir in a country church-a service which lasts all day long.	Знает один священник Хайтауэр -- что он уезжает за тридцать миль от города и проводит воскресенье, руководя хором в сельской церкви, -служба длится весь день.
Then some time around midnight he saddles the mule again and rides back to Jefferson at a steady, allnight jog.	Потом, около полуночи, он седлает мула и едет обратно, в Джефферсон, ровной, на всю ночь заведенной трусцой.
And on Monday morning, in his clean overalls and shirt he will be on hand at the mill when the whistle blows.	А в понедельник утром, когда загудит гудок, он уже на месте у станка, в чистой рубашке и комбинезоне.
Mrs. Beard knows only that from Saturday's supper to Monday's breakfast each week his room and the mule's homemade stable will be vacant.	Миссис Бирд знает только, что каждую неделю с субботнего ужина до завтрака в понедельник его комната и стойло мула пустуют.
Hightower alone knows where he goes and what he does there, because two or three nights a week Bunch visits Hightower in the small house where the ex-minister lives alone, in what the town calls his disgrace-the house unpainted, small, obscure, poorly lighted, mansmelling, manstale.	Одному Хайтауэру известно, куда он ездит и что там делает, потому что дватри раза в неделю, поздним вечером, Банч навещает Хайтауэра в его домишке, где бывший священник живет один и, как горожане говорят, в позоре, -- в домишке, некрашеном, тесном, уединенном, темном, пропахшем мужской затхлостью.

Here the two of them sit in the minister's study, talking quietly: the slight, nondescript man who is utterly unaware that he is a man of mystery among his fellow workers, and the fifty-year-old outcast who has been denied by his church.	Тут, в кабинете священника, они и сидят, беседуя тихо: щуплый, неприметный человек, который даже не подозревает, что он -- загадка для своих товарищей по работе, и пятидесятилетний изгой, отвергнутый своей церковью.
Then Byron fell in love.	И вот Байрон влюбляется.
He fell in love contrary to all the tradition of his austere and jealous country raising which demands in the object physical inviolability.	Влюбляется вопреки всем заповедям своего ревнивого и строгого деревенского воспитания, требующего, чтобы предмет любви был физически непочат.
It happens on a Saturday afternoon while he is alone at the mill.	Это происходит в субботу за полдень, когда он один на фабрике.
Two miles away the house is still burning, the yellow smoke standing straight as a monument on the horizon.	В двух милях все еще горит дом, и желтый дым стоит над горизонтом прямо, как памятник.
They saw it before noon, when the smoke first rose above the trees, before the whistle blew and the others departed.	Они увидели, как он взметнулся над деревьями, еще до полуденного гудка, до того, как разошлись.
"I reckon Byron'll quit too, today," they said. "With a free fire to watch."	-- Ну, сегодня-то Байрон уйдет, -- говорили они. --Бесплатно-то пожар посмотреть.
"It's a big fire," another said. "What can it be?	-- Пожар большой, -- сказал один. -- Что бы это могло гореть?
I don't remember anything out that way big enough to make all that smoke except that Burden house."	Вроде и не припомню там ничего такого большого, чтобы столько дыму могло давать, -кроме дома Берденов.
"Maybe that's what it is," another said. "My pappy says he can remember how fifty years ago folks said it ought to be burned, and with a little human fat meat to start it good."	-- Может, это он и есть, -- сказал другой. -- Отец мой все вспоминает, как у нас тут говорили лет пятьдесят назад: спалить его надо, да с человечьим жирком заодно, чтоб занялся побойчее.
"Maybe your pappy slipped out there and set it afire," a third said.	-- Уж не папаша ли твой пробрался туда с огоньком? -- сказал третий.
They laughed.	Все засмеялись.
Then they went back to work, waiting for the whistle, pausing now and then to look at the smoke.	Потом снова принялись за работу, дожидаясь гудка, то и дело отрываясь, чтобы посмотреть на дым.
After a while a truck loaded with logs drove in.	Немного погодя подъехал грузовик с бревнами.
They asked the truck driver, who had come through town.	Они спросили у шофера, который ехал через город.
"Burden," the driver said. "Yes.	-- Берден, -- сказал шофер. -- Ну да.
That's the name.	Она горит.
Somebody in town said that the sheriff had gone out there too."	В городе говорили, что шериф туда отправился.

"Well, I reckon Watt Kennedy likes to watch a fire, even if he does have to take that badge with him," one said.	-- Небось и Уатту Кеннеди охота поглядеть на пожар, даром что бляху нацеплять приходится.
"From the way the square looks," the driver said, "he won't have much trouble finding anybody he wants out there to arrest."	-- А если он кого-то разыскивает, чтобы арестовать, -- сказал шофер, -то вид у города такой, что он, похоже, правильно выбрал место.
The noon whistle blew.	Раздался полуденный гудок.
The others departed.	Все разошлись.
Byron ate lunch, the silver watch open beside him.	Байрон положил перед собой серебряные часы и сел обедать.
When it said one o'clock, he went back to work.	Когда они показали час, он приступил к работе.
He was alone in the loading shed, making his steady and interminable journeys between the shed and the car, with a piece of folded tow sack upon his shoulder for a pad and bearing upon the pad stacked burdens of staves which another would have said he cold not raise nor carry, when Lena Grove walked into the door behind him, her face already shaped with serene anticipatory smiling, her mouth already shaped upon a name.	Постелив для мягкости на плечо дерюжку и взвалив на нее стопу клепок, которую, казалось бы, ему ни за что не поднять и не унести, размеренно и неутомимо совершал он свои рейсы от склада к вагону; он был один на складе, когда в дверь за его спиной вошла Лина Гроув -безмятежно улыбаясь в ожидании встречи, губы уже сложив, чтобы произнести имя.
He hears her and turns and sees her face fade like the dying agitation of a dropped pebble in a spring.	Услышав ее, он оборачивается и видит, что улыбка ее гаснет, как волнение в роднике, куда уронили камешек.
"You ain't him," she says behind her fading smile, with the grave astonishment of a child.	-- Вы -- не он, -- говорит она с серьезным детским изумлением за гаснущей улыбкой.
"No, ma'am," Byron says.	-- Да, -- говорит Байрон.
He pauses, half turning with the balanced staves. "I don't reckon I am.	Он умолкает, полуобернувшись, с грузом на плече. -- Похоже, что не он.
Who is it I ain't?"	А он -- кто?
"Lucas Burch.	-- Лукас Берч.
They told me-"	Мне сказали...
"Lucas Burch?"	-- Лукас Берч?
"They told me I would find him out here." She speaks with a kind of serene suspicion, watching him without blinking, as if she believes that he is trying to trick her. "When I got close to town they kept a-calling it Bunch instead of Burch.	-- Мне сказали, что я его тут найду. -- В голосе ее какая-то безмятежная недоверчивость, и она смотрит на него, не мигая, словно думает, что он пытается ее провести. -- Когда я к городу поближе подошла, его все Банчем стали звать, а не Берчем.
But I just thought they was saying it wrong.	Я думала, они говорят неправильно.
Or maybe I just heard it wrong."	Или я расслышала неправильно.
"Yes, ma'am," he says. "That's what it is: Bunch.	-- Нет, -- отвечает он. -- Так оно и есть: Банч.
Byron Bunch." With the staves still balanced on his shoulder he looks at her, at her swollen body, her heavy loins, at the red dust upon the man's heavy shoes upon her feet. "Are you Miz Burch?"	Байрон Банч. -Продолжая держать на плече клепки, он смотрит на нее -- на тяжелое тело, на раздавшиеся бедра, на тяжелые мужские башмаки, покрытые рыжей пылью. -- А вы -миссис Берч?

She does not answer at once.	Она отвечает не сразу.
She stands there just inside the door, watching him intently but without alarm, with that untroubled, faintly baffled, faintly suspicious gaze.	Она стоит в дверном проеме и смотрит на него пристально, но без тревоги -- все тем же безмятежным, слегка растерянным, слегка недоверчивым взглядом.
Her eyes are quite blue.	Глаза у нее совсем голубые.
But in them is that shadow of the belief that he is trying to deceive her.	Но тенью в них -мысль, что он пытается ее обмануть.
"They told me away back on the road that Lucas is working at the planing mill in Jefferson.	-- Мне по дороге говорили, что Лукас работает на строгальной фабрике в Джефферсоне.
Lots of them told me.	Много людей говорило.
And I got to Jefferson and they told me where the planing mill was, and I asked in town about Lucas Burch and they said,	А как в Джефферсон приехала, мне сказали, где эта фабрика, -- и я спрашиваю про Лукаса Берча, а мне говорят:
'Maybe you mean Bunch'; and so I thought they had just got the name wrong and so it wouldn't make any difference.	"Может, тебе Банча?" -- ну я и подумала, что они просто имя перепутали, а это он и есть.
Even when they told me the man they meant wasn't dark complected.	Хотя они сказали, что этот, про кого они говорят, лицом не смуглый.
You ain't telling me you don't know Lucas Burch out here."	Неужто и вы скажете, что не знаете тут Лукаса Берча?
Byron puts down the load of staves, in a neat stack, ready to be taken up again.	Байрон опускает свою ношу аккуратной стопой, чтобы поднять потом все разом.
"No, ma'am. Not out here.	-- Не знаю.
Not no Lucas Burch out here.	Лукаса Берча у нас нету.
And I know all the folks that work here.	Я всех знаю, кто тут работает.
He may work somewhere in town.	Может быть, он в городе где работает.
Or at another mill."	Или на другой фабрике.
"Is there another planing mill?"	-- А есть тут другая строгальная фабрика?
"No, ma'am.	-- Нету.
There's some sawmills, a right smart of them, though."	Лесопилки, правда, есть -- их тут порядком.
She watches him.	Она наблюдает за ним.
"They told me back down the road that he worked for the planing mill."	-- По дороге мне говорили, что он на строгальной фабрике работает.
"I don't know of any here by that name," Byron says. "I don't recall none named Burch except me, and my name is Bunch."	-- Я тут такого не знаю, -- говорит Байрон. -- И припомнить не могу никакого другого Берча, кроме меня, а меня зовут Банчем.
She continues to watch him with that expression not so much concerned for the future as suspicious of the now.	Она продолжает смотреть на него прежним взглядом, в котором не столько беспокойства за будущее, сколько недоверия к настоящему.
Then she breathes.	Потом она вздыхает.

It is not a sigh: she just breathes deeply and quietly once.	Это даже не вздох, а глубокий спокойный вдох.
"Well," she says.	-- Так, -- говорит она.
She half turns and glances about, at the sawn boards, the stacked staves. "I reckon I'll set down a while.	Обернувшись, она окидывает взглядом распиленные доски, штабеля брусьев. -Присяду-ка я, пожалуй.
It's right tiring, walking over them hard streets from town.	А то уж больно устаешь -по твердым мостовым ходить.
It seems like walking out here from town tired me more than all that way from Alabama did." She is moving toward a low stack of planks.	Кажется, пока дошла сюда из города, больше устала, чем за всю дорогу из Алабамы. -- Она направляется к низкому штабелю реек.
"Wait," Byron says.	-- Подождите, -- говорит Байрон.
He almost springs forward, slipping the sack pad from his shoulder.	Бросившись к ней, он сдергивает с плеча дерюжку.
The woman arrests herself in the act of sitting and Byron spreads the sack on the planks. "You'll set easier."	Женщина, уже подогнув колени, замирает, и Байрон стелит дерюжку на рейки. -- Мягче будет.
"Why, you're right kind." She sits down.	-- Спасибо вам большое. -- Она садится.
"I reckon it'll set a little easier," Byron says.	-- Так-то оно помягче, -- говорит Байрон.
He takes from his pocket the silver watch and looks at it; then he too sits, at the other end of the stack of lumber. "I reckon five minutes will be about right."	Он вынимает из кармана серебряные часы, смотрит на них, потом садится на другой край штабеля. -Пять минут, пожалуй, будет в самый раз.
"Five minutes to rest?" she says.	-- Отдыхать пять минут? -- спрашивает она.
"Five minutes from when you come in.	-- Пять минут, как вы пришли.
It looks like I done already started resting.	Я с тех пор и отдыхаю.
I keep my own time on Saturday evenings," he says.	По субботним вечерам я сам себе замечаю время, -- объясняет он.
"And every time you stop for a minute, you keep a count of it?	-- И каждый раз, как присесть на минутку, -- тоже замечаете?
How will they know you stopped?	Откуда они узнают, что вы присаживались?
A few minutes wouldn't make no difference, would it?"	Минутой больше, минутой меньше -- велика ли разница?
"I reckon I ain't paid for setting down," he says. "So you come from Alabama."	-- Я так думаю, за сидение мне не платят, -говорит он. -- Значит, вы из Алабамы.
She tells him, in his turn, sitting on the towsack pad, heavybodied, her face quiet and tranquil, and he watching her as quietly; telling him more than she knows that she is telling, as she has been doing now to the strange faces among whom she has travelled for four weeks with the untroubled unhaste of a change of season.	Она рассказывает ему, -- теперь его очередь, -грузно сидя на дерюжке, со спокойным, ясным лицом, за которым он так же спокойно наблюдает, -рассказывает больше, чем ей кажется, -- как рассказывала уже многим незнакомым людям, среди которых четыре недели совершается ее путь с мирной неторопливостью смены времен года.

And Byron in his turn gets the picture of a young woman betrayed and deserted and not even aware that she has been deserted, and whose name is not yet Burch.	И Байрон -- в свою очередь -- рисует себе историю молодой женщины, обманутой и брошенной и даже не сознающей, что она брошена, так и не успевшей сменить свою фамилию на Берч.
"No, I don't reckon I know him," he says at last. "There ain't anybody but me out here this evening, anyway.	-- Нет, видно, я его не знаю, -- говорит он наконец. -- Да и нет тут сейчас никого, кроме меня.
The rest of them are all out yonder at that fire, more than like." He shows her the yellow pillar of smoke standing tall and windless above the trees.	Все остальные -- там, наверное, на пожаре. -- Он показывает на желтый столб дыма, стоящий в безветрии высоко над деревьями.
"We could see it from the wagon before we got to town," she says.	-- Мы его видели, как к городу подъезжали, -говорит она. -- Пожар-то уж очень большой.
"It's a right big fire."	-- Да и дом ведь большой.
"It's a right big old house.	Он старинный.
It's been there a long time.	Там дама одна живет, больше никого.
Don't nobody live in it but one lady, by herself. I reckon there are folks in this town will call it a judgment on her, even now.	Думаю, кое-кто в городе будет говорить, что это Бог ее наказал, -даже теперь будут.
She is a Yankee.	Она северянка.
Her folks come down here in the Reconstruction, to stir up the niggers.	Ее родня приехала сюда в Реконструкцию -негров баламутить.
Two of them got killed doing it.	Двоих за это и убили.
They say she is still mixed up with niggers.	Говорят, она и сейчас возжается с неграми.
Visits them when they are sick, like they was white.	Навещает их, когда заболеют, -- все равно как белых.
Won't have a cook because it would have to be a nigger cook.	Кухарку не держит -- не хочет, чтобы негры другим прислуживали.
Folks say she claims that niggers are the same as white folks. That's why folks don't never go out there.	Говорят, у ней такое мнение, будто негр белому ровня, Поэтому никто к ней и не ходит.
Except one." She is watching him, listening.	Кроме одного. -- Она наблюдает за ним, слушает.
Now he does not look at her, looking a little aside. "Or maybe two, from what I hear.	Сейчас он на нее не смотрит, избегает ее взгляда. -- Или, может, двоих, -- так я слышал.
I hope they was out there in time to help her move her furniture out.	Хоть бы они туда поспели, помогли ей мебель вынести.
Maybe they was."	Может, поспели.
"Maybe who was?"	-- Кто поспел?
"Two fellows named Joe that live out that way somewhere.	-- Да тут, два парня, два Джо, они где-то в той стороне живут.
Joe Christmas and Joe Brown."	Джо Кристмас и Джо Браун.
"Joe Christmas?	-- Джо Кристмас?

That's a funny name."	Чудное имя.
"He's a funny fellow." Again he looks a little aside from her interested face. "His partner's a sight, too. Brown.	-- Он и сам чудной. -- И снова он избегает ее заинтересованного взгляда. -- Товарищ его -- тоже фрукт.
He used to work here too.	Тоже тут работал.
But they done quit now, both of them.	Но уволились -оба.
Which ain't nobody's loss, I reckon."	Потеря, однако, скажу, небольшая.
The woman sits on the towsack pad, interested, tranquil.	Сидя на дерюжке, женщина слушает спокойно, с интересом.
The two of them might be sitting in their Sunday clothes, in splint chairs on the patina-smooth earth before a country cabin on a Sabbath afternoon.	Можно подумать, что это выходной день и пара, одетая в выходное, сидит на плетеных стульях перед деревенским домом, на гладкой, будто патиной подернутой земле.
"Is his partner named Joe too?"	-- И товарища его зовут Джо?
"Yes, ma'am.	-- Да
Joe Brown.	Джо Браун.
But I reckon that may be his right name.	Но, может быть, это его настоящее имя.
Because when you think of a fellow named Joe Brown, you think of a bigmouthed fellow that's always laughing and talking loud.	Потому что, как подумаешь о человеке по имени Джо Браун, сразу представляешь такого пустомелю, который вечно смеется и громко разговаривает.
And so I reckon that is his right name, even if Joe Brown does seem a little kind of too quick and too easy for a natural name, somehow.	Так что, я думаю, имя настоящее, хотя Джо Браун -- как-то чересчур уж скоро да просто для настоящего имени.
But I reckon it is his, all right.	Но, думаю, тут оно как раз настоящее.
Because if he drew time on his mouth, he would be owning this here mill right this minute.	Потому что, если бы ему выработку с болтовни считали, он давно бы был хозяином этой фабрики.
Folks seem to like him, though.	Хотя людям он как будто нравится.
Him and Christmas get along, anyway."	По крайней мере, с Кристмасом ладит.
She is watching him.	Она наблюдает за ним.
Her face is still serene, but now is quite grave, her eyes quite grave and quite intent.	Лицо ее по-прежнему ясно, но теперь очень серьезно -- взгляд очень серьезен и очень внимателен.
What do him and the other one do?"	-- А чем они с ним занимаются?
"Nothing they hadn't ought to, I reckon.	-- Да ничем таким, думаю, чего бы им не полагалось.
At least, they dint been caught at it yet.	По крайней мере, за руку их еще не поймали.
Brown used to work here, some; what time he had off from laughing and playing jokes on folks.	Браун здесь вроде как работал -- в свободное время, когда не смеялся и шутки над людьми не шутил.
But Christmas has retired.	А Кристмас уволился.

They live out yonder together, out there somewhere where that house is burning.	Они где-то там живут, там вон, где дом горит.
And I have heard what they do to make a living.	Слышал я, чем они занимаются для заработка.
But that ain't none of my business in the first place.	Но это, во-первых, не мое дело.
And in the second place, most of what folks tells on other folks ain't true to begin with.	А во-вторых, люди друг про друга все больше неправду говорят -- вот что главное.
And so I reckon I ain't no better than nobody else."	И, надо думать, я других не лучше.
She is watching him.	Она наблюдает за ним.
She is not even blinking.	Она даже не мигает.
"And he says his name is Brown." It might have been a question, but she does not wait for an answer. "What kind of tales have you heard about what they do?"	-- Так он говорит, что его зовут Брауном. -Может быть, это и вопрос, но ответа она не дожидается. -- А чем, вы слышали, они занимаются?
"I would injure no man," Byron says.	-- Возводить напраслину на людей не хотел бы.
"I reckon I ought not to talked so much.	Зря я, видно, так разговорился.
For a fact, it looks like a fellow is bound to get into mischief soon as he quits working."	Вот уж правда, смотрю, -- стоит человеку бросить работу, тут же нечистый его попутает.
"What kind of tales?" she says.	-- Что вы слышали? -- спрашивает она.
She has not moved.	Она не пошевелилась.
Her tone is quiet, but Byron is already in love, though he does not yet know it.	Голос ее спокоен, но Байрон уже влюбился, хотя еще не знает этого.
He does not look at her, feeling her grave, intent gaze upon his face, his mouth.	Он не смотрит на нее, чувствует ее серьезный, пристальный взгляд на своем лице, на губах.
"Some claim they are selling whiskey.	-- Толкуют здесь, будто они виски продают.
Keeping it hid out there where that house is burning.	Прячут его вон там, где дом горит.
And there is some tale about Brown was drunk down town one Saturday night and he pretty near told something that ought not to been told, about him and Christmas in Memphis one night, or on a dark road close to Memphis, that had a pistol in it.	Г оворят еще, как-то в субботу вечером Браун был в городе пьяный и чуть не сболтнул, про что болтать не следовало, -- как они с Кристмасом чего-то там ночью в Мемфисе или на темной дороге возле Мемфиса и чего-то там с пистолетом...
Maybe two pistols.	Не то с двумя пистолетами.
Because Christmas come in quick and shut Brown up and took him away.	Но тут же Кристмас вмешался, заткнул ему рот и увел.
Something that Christmas didn't want told, anyway, and that even Brown would have had better sense than to told if he hadn't been drunk.	Словом, что-то там было такое, про что Кристмас не хотел трезвонить, -- да и у Брауна хватило бы ума не растрезвонить, если бы не напился.
That's what I heard.	Так я слышал.
I wasn't there, myself." When he raises his face now he finds that he has looked down again before he even met her eyes.	Сам я при этом не был. -- Подняв голову, он вдруг сознает, что опустил глаза раньше, чем встретился с ней взглядом.

He seems to have already a foreknowledge of something now irrevocable, not to be recalled, who had believed that out here at the mill alone on Saturday afternoon he would be where the chance to do hurt or harm could not have found him.	Он словно предугадывает уже что-то безвозвратное, непоправимое -- он, веривший, что здесь, на фабрике, в субботу после отбоя, когда он один, случая причинить другому зло или вред у него не будет.
"What does he look like?" she says.	-- А какой он из себя? -- спрашивает она.
"Christmas?	-- Кристмас-то?
Why-"	Ну...
"I don't mean Christmas."	-- Я не про Кристмаса.
"Oh. Brown.	-- А-а, Браун.
Yes.	Ну да.
Tall, young.	Высокий, молодой.
Dark complected; womenfolks calls him handsome, a right smart do, I hear tell.	Смуглый; женщинам он кажется интересным, -по слухам, многим.
A big hand for laughing and frolicking and playing jokes on folks.	Большой охотник посмеяться, подурачиться, над людьми подшутить.
But I ..." His voice ceases.	Но мне... -- Голос его пресекся.
He cannot look at her, feeling her steady, sober gaze upon his face.	Он не в силах поднять глаза, выдержать ее упорный трезвый взгляд.
"Joe Brown," she says. "Has he got a little white scar right here by his mouth?"	-- Джо Браун, -- говорит она. -- А нет у него такого белого шрамика вот тут, возле рта?
And he cannot look at her, and he sits there on the stacked lumber when it is too late, and he could have bitten his tongue in two. Chapter 3	Он не в силах поднять глаза; он сидит на штабеле реек, но сделаного не воротишь, и он готов язык себе откусить.
FROM his study window he can see the street.	Из окна кабинета ему видна улица.
It is not far away, since the lawn is not deep.	Она близко, потому что лужайка не широкая.
It is a small lawn, containing a half dozen lowgrowing maples.	Это -- маленькая лужайка, на ней -- пяток низкорослых кленов.
The house, the brown, unpainted and unobtrusive bungalow is small too and by bushing crape myrtle and syringa and Althea almost hidden save for that gap through which from the study window he watches the street.	Дом -- некрашеный, бурый, скромный коттедж -тоже мал и закрыт разросшимися миртами, алтеем и садовым жасмином, если не считать просвета, через который окно смотрит на улицу.
So hidden it is that the light from the corner street lamp scarcely touches it.	Закрыт настолько, что свет уличного фонаря на углу едва пробивается сюда.
From the window he can also see the sign, which he calls his monument.	Из окна ему видна и вывеска, которую он называет своим памятником.
It is planted in the corner of the yard, low, facing the street.	Она стоит в углу двора, невысокая, обращенная к улице.
It is three feet long and, eighteen inches high-a neat oblong presenting its face to who passes and its back to him.	Продолговатая, полметра на метр, доска лицом повернута к прохожим, оборотной стороной к нему.

But he does not need to read it because he made the sign with hammer and saw, neatly, and he painted the legend which it bears, neatly too, tediously, when he realised that he would have to begin to have to have money for bread and fire and clothing.	Но ему и незачем ее читать, потому что он сам аккуратно сделал ее -- при помощи молотка и пилы, сам аккуратно и тщательно вывел на ней надпись, когда понял, что ему понадобятся деньги на хлеб, на дрова и одежду.
When he quitted the seminary he had a small income inherited from his father, which, as soon as he got his church, he forwarded promptly on receipt of the quarterly checks to an institution for delinquent girls in Memphis.	Когда он кончил семинарию, у него был небольшой доход с отцовского капитала, но, получив церковь, он свои квартальные чеки сразу же стал переводить на исправительную колонию для девочек в Мемфисе.
Then he lost his church, he lost the Church, and the bitterest thing which he believed that he had ever faced-more bitter even than the bereavement and the shame-was the letter which he wrote them to say that from now on he could send them but half the sum which he had previously sent.	Потом у него отняли церковь, отняли Церковь, и самым горьким в жизни -- горше утраты, горше бесчестья -- было для него письмо, в котором он сообщал колонии, что отныне сможет посылать лишь половину прежней суммы.
So he continued to send them half of a revenue which in its entirety would little more than have kept him.	Он продолжал переводить им половину доходов, которых и целиком едва хватало бы ему на жизнь.
"Luckily, there are things which I can do," he said at the time.	"К счастью, я кое-что умею", -- говаривал он в то время.
Hence the sign, carpentered neatly by himself and by himself lettered, with bits of broken glass contrived cunningly into the paint, so that at night, when the corner street lamp shone upon it, the letters glittered with an effect as of Christmas:	Отсюда -- вывеска, которую он сам аккуратно сколотил и сам написал, остроумно замешав в краску битое стекло, чтобы ночью под уличным фонарем буквы по-рождественски искрились:
REV. GAIL HIGHTOWER, D.D.	ПРЕП. ГЕИЛ ХАИТАУЭР, Д. Б.
Art Lessons	УРОКИ РИСОВАНИЯ
Hand-painted Xmas Anniversary Cards	ИЗГОТОВЛЕНИЕ РОЖДЕСТВЕНСКИХ И ПОЗДРАВИТЕЛЬНЫХ ОТКРЫТОК
Photographs Developed	ПРОЯВЛЕНИЕ ФОТОГРАФИИ
But that was years ago, and he had had no art pupils and few enough Christmas cards and photograph plates, and the paint and the shattered glass had weathered out of the fading letters.	Но минуло уже много лет, и учеников у него не было, а рождественских открыток и фотопластинок было мало, краска и дробленое стекло осыпались с полинявших букв.
They were still readable, however; though, like Hightower himself, few of the townspeople needed to read them anymore.	Их еще можно было прочесть, хотя, как и сам Хайтауэр, большинство горожан в этом не нуждалось.
But now and then a negro nursemaid with her white charges would loiter there and spell them aloud with that vacuous idiocy of her idle and illiterate kind, or a stranger happening along the quiet and remote and unpaved and little-used street would pause and read the sign and then look up at the small, brown, almost concealed house, and pass on; now and then the stranger would mention the sign to some acquaintance in the town.	Лишь изредка нянька-негритянка со своими белыми питомцами останавливалась перед вывеской и читала вслух, праздно и тупо, как водится у этой досужей малограмотной публики, да приезжий, случайно попав на тихую, глухую, немощеную улочку, задерживался, чтобы прочесть надпись, и, взглянув на маленький, бурый, почти закрытый зеленью дом, шел дальше; случалось, приезжий поминал вывеску в беседе с каким-нибудь знакомым из местных.
"Oh, yes," the friend would say. "Hightower.	"А-а, да, -- говорил тот. -- Хайтауэр.

He lives there by himself.	Он там один живет.
He come here as minister of the Presbyterian church, but his wife went bad on him.	Приехал сюда священником пресвитерианской церкви, но жена ему подгадила.
She would slip off to Memphis now and then and have a good time.	Повадилась тайком в Мемфис ездить, развлекалась там.
About twenty-five years ago, that was, right after he come here.	Это было лет двадцать пять назад, когда они только приехали.
Some folks claimed he knew about it.	Некоторые говорили, что он это знал.
That he couldn't or wouldn't satisfy her himself and that he knew what she was doing.	Якобы удовлетворить ее не мог или не хотел, и знал, чем она занимается.
Then one Saturday night she got killed, in a house or something in Memphis.	И вот, в субботу ночью, в Мемфисе, ее убили -- не то в публичном доме, не то еще где-то.
Papers full of it.	В газетах -- шум.
He had to resign from the church, but he wouldn't leave Jefferson, for some reason.	Пришлось ему уйти из церкви, а из Джефферсона уехать он почему-то не захотел.
They tried to get him to, for his own sake as well as the town's, the church's.	Пробовали его заставить -- для его же блага, ну и ради города, ради церкви.
That was pretty bad on the church, you see.	Церкви-то, понимаешь, это совсем ни к чему.
Having strangers come here and hear about it, and him refusing to leave the town.	Приезжают люди, слышат про такие дела, и вдобавок он из города выселяться не хочет.
But he wouldn't go away.	А он -- ни в какую.
He has lived out there on what used to be the main street ever since, by himself.	И живет там -- когда-то это была центральная улица -- с тех самых пор один.
At least it ain't a principal street anymore.	Теперь она хотя бы не главная.
That's something.	И то слава Богу.
But then he don't worry anybody anymore, and I reckon most folks have forgot about him.	Правда, теперь уж он никому не мешает, и, думаю, почти все про него забыли.
Does his own housework.	Сам по дому хозяйничает.
I don't reckon anybody's even been inside that house in twenty-five years.	Вряд ли кто зашел к нему в дом за двадцать пять лет.
We don't know why he stays here.	Не знаем, зачем он здесь остался.
But any day you pass along there about dusk or nightfall, you can see him sitting in the window.	В сумерки или вечером, если идешь мимо, обязательно видишь: у окна сидит.
Just sitting there.	Сидит, и все.
The rest of the time folks won't hardly see him around the place at all, except now and then working in his garden."	А так его и не видать совсем -- разве, случится, когда в саду работает".
So the sign which he carpentered and lettered is even less to him than it is to the town; he is no longer conscious of it as a sign, a message.	Так что вывеска, которую он сколотил и написал, значит для него еще меньше, чем для города; он уже не воспринимает ее как вывеску, как весть.
He does not remember it at all until he takes his place in the study window just before dusk.	Он и не вспоминает о ней, пока в сумерки не займет свое место у окна в кабинете.

Then it is just a familiar low oblong shape without any significance at all, low at the street end of the shallow lawn; it too might have grown up out of the tragic and inescapable earth along with the low spreading maples and the shrubs, without help or hindrance from him.	А тогда это -- просто привычный продолговатый предмет невысоко над уличной стороной лужайки; ничего не значащий; может быть -такое же порождение трагической неизбывной земли, как кустарник и низкие раскидистые клены, выросшие без его помощи или противодействия.
He no longer even looks at it, as he does not actually see the trees beneath and through which he watches the street, waiting for nightfall, the moment of night.	Он уже и не смотрит на нее -- так же, как не замечает, в сущности, деревьев, из-за которых наблюдает за улицей, дожидаясь ночи, мгновения, когда она наступит.
The house, the study, is dark behind him, and he is waiting for that instant when all light has failed out of the sky and it would be night save for that faint light which daygranaried leaf and grass blade reluctant suspire, making still a little light on earth though night itself has come.	В доме, в кабинете за его спиной -- тьма, и он ждет секунды, когда последний свет погасает в небе, и опускается ночь, и только слабым светом упорно дышит напоенная днем былинка и лист, задерживая на земле тихий свет, хотя ночь уже наступила.
Now, soon, he thinks; soon, now.	Теперь скоро, думает он, скоро.
He does not say even to himself:	И даже про себя не говорит:
"There remains yet something of honor and pride, of life."	"Еще осталось что-то от гордости и чести, от жизни".
When Byron Bunch first came to Jefferson seven years and saw that little sign, Gail Hightower D.D.	Семь лет назад, когда Байрон Банч приехал в Джефферсон и впервые увидел маленькую вывеску: Гейл Хайтауэр, Д. Б.
Art Lessons Christmas Cards Photographs Developed,he thought, D.D.	Уроки рисования. Рождественские открытки. Проявление фотографий, он подумал: "Д. Б.
What is D.D.,' and he asked and they told him it meant Done Damned.	Что такое Д. Б. ", и спросил об этом, и ему сказали. Дрянной Безбожник.
Gail Hightower Done Damned in Jefferson anyway, they told him.	Гейл Хайтауэр, Дрянной Безбожник, по крайней мере -- для Джефферсона, -- сказали ему.
And how Hightower had come straight to Jefferson from the seminary, refusing to accept any other call; how he had pulled every string he could in order to be sent to Jefferson.	И как Хайтауэр приехал в Джефферсон прямо из семинарии, отказавшись от других приходов; как он пустил в ход все связи, чтобы его направили в Джефферсон.
And how he arrived with his young wife, descending from the train in a state of excitement already, talking, telling the old men and women who were the pillars of the church how he had set his mind on Jefferson from the first, since he had first decided to become a minister; telling them with a kind of glee of the letters he had written and the worrying he had done and the influence he had used in order to be called here.	И как он прибыл с молодой женой и вышел из вагона уже в возбужденном состоянии, объясняя, рассказывая старикам и старухам-столпам церкви, что он выбрал Джефферсон с самого начала, когда еще только решил стать священником; рассказывая с каким-то ликованием о том, как писал письма, как надоедал людям, как использовал все связи, чтобы его послали сюда.
To the people of the town it sounded like a horsetrader's glee over an advantageous trade.	Местным слышалось в этом ликование барышника после выгодной сделки.
Perhaps that is how it sounded to the elders.	То же, наверное, слышалось и старейшинам.

Because they listened to him with something cold and astonished and dubious, since he sounded like it was the town he desired to live in and not the church and the people who composed the church, that he wanted to serve.	Потому что они внимали ему холодно, изумленно, с недоверием, -- казалось, город как место жительства был нужен ему, а не церковь, не составляющие церковь люди, перед которыми ему предстояло служить.
As if he did not care about the people, the living people, about whether they wanted him here or not.	Словно ему безразличны были люди, живые люди, и хотят они его тут или нет.
And he being young too, and the old men and the old women trying to talk down his gleeful excitement with serious matters of the church and its responsibilities and his own.	А к тому же он был еще молод, и старшие пытались охладить его радость и возбуждение разговором о серьезных церковных делах, об обязанностях их церкви и его собственных.
And they told Byron how the young minister was still excited even after six months, still talking about the Civil War and his grandfather, a cavalryman, who was killed, and about General Grant's stores burning in Jefferson until it did not make sense at all.	Байрону рассказывали, что и спустя полгода молодой священник все еще был возбужден и все толковал о Гражданской войне, и убитом деде-кавалеристе, и о горевших в Джефферсоне складах генерала Гранта -покуда не получалась полная каша.
They told Byron how he seemed to talk that way in the pulpit too, wild too in the pulpit, using religion as though it were a dream.	Байрону рассказывали, что так же он говорил и с кафедры, так же на кафедре заходился, превращая религию в непонятный сон.
Not a nightmare, but something which went faster than the words in the Book; a sort of cyclone that did not even need to touch the actual earth.	Не кошмар, но чтото развертывающееся быстрее, чем слова в Писании, -- смерч какой-то, совсем оторвавшийся от земли.
And the old men and women did not like that, either.	И старикам, старухам это тоже не нравилось.
It was as if he couldn't get religion and that galloping cavalry and his dead grandfather shot from the galloping horse untangled from each other, even in the pulpit.	Будто даже на кафедре он не мог отделить религию от скачущей конницы и покойного деда, застреленного на скаку.
And that he could not untangle them in his private life, at home either, perhaps.	И в личной жизни, у себя дома, тоже, наверное, не мог отделить.
Perhaps he did not even try to at home, Byron thought, thinking how that is the sort of thing that men do to the women who belong to them; thinking that that is why women have to be strong and should not be held blamable for what they do with or for or because of men, since God knew that being anybody's wife was a tricky enough business.	Наверное, даже не пытался, думал Байрон, размышляя о том, что мужчине свойственно вытворять такое с женщиной, которая ему принадлежит, что поэтому-то женщинам и приходится быть сильными, и нельзя их винить за то, что они творят с мужчинами, из-за них и ради них, -ибо, видит Бог, до чего это мудреное дело -быть женой.
They told him how the wife was a small, quietlooking girl who at first the town thought just had nothing to say for herself.	Ему рассказывали, что жена священника была маленькая, тихая с виду девушка, и городу сначала показалась бессловесной.
But the town said that if Hightower had just been a more dependable kind of man, the kind of man a minister should be instead of being born about thirty years after the only day he seemed to have ever lived in-that day when his grandfather was shot from the galloping horse-she would have been all right too.	Но в городе говорили, что будь Хайтауэр самостоятельным человеком -- человеком, каким следует быть священнику, а не таким, который родился на тридцать лет позже того единственного дня, которым он словно бы и жил всю жизнь, -- дня, когда его деда застрелили на скаку, -с ней бы тоже ничего не случилось.

But he was not, and the neighbors would hear her weeping in the parsonage in the afternoons or late at night, and the neighbors knowing that the husband would not know what to do about it because he did not know what was wrong.	Но он таким не был, и соседи часто слышали, как она плачет днем или поздно вечером в приходском доме, и соседи понимали, что он не знает, как помочь беде, потому что не знает, в чем беда.
And how sometimes she would not even come to the church, where her own husband was preaching, even on Sunday, and they would look at him and wonder if he even knew that she was not there, if he had not even forgot that he ever had a wife, up there in the pulpit with his hands flying around him and the dogma he was supposed to preach all full of galloping cavalry and defeat and glory just as when he tried to tell them on the street about the galloping horses, it in turn would get all mixed up with absolution and choirs of martial seraphim, until it was natural that the old men and women should believe that what he preached in God's own house on God's own day verged on actual sacrilege.	И как, бывало, она даже не являлась в церковь, где служил ее собственный муж, -- даже в воскресенье, -- и люди глядели на него и недоумевали -замечает ли он хотя бы, что ее тут нет, помнит ли хотя бы, что у него вообще есть жена, -- когда стоит на кафедре, размахивая руками, и догма, которую он должен проповедать, вся перемешана со скачущей конницей, доблестью и поражением, -- точно так же, как на улице, когда он начинал толковать им про скачущую кавалерию, она мешалась с отпущением грехов и чином боевых серафимов, -и, разумеется, старики и старухи решили в конце концов, что эти речи, произносимые в доме Божием, в Божий день, граничат с самым настоящим святотатством.
And they told Byron how after about a year in Jefferson, the wife began to wear that frozen look on her face, and when the church ladies would go to call Hightower would meet them alone, in his shirt sleeves and without any collar, in a flurry, and for a time it would seem as though he could not even think what they had come for and what he ought to do.	И Байрону рассказывали, что после года жизни в Джефферсоне лицо у жены сделалось застывшим, и, когда прихожанки посещали их дом, Хайтауэр встречал их один, суетясь, без пиджака, в рубашке без воротничка, и в первую минуту казалось, что он вообще не соображает, зачем они пришли и чего от него хотят.
Then he would invite them in and excuse himself and go out.	Затем он приглашал их войти и, извинившись, исчезал.
And they would not hear a sound anywhere in the house, sitting there in their Sunday dresses, looking at one another and about the room, listening and not hearing a sound.	Ни звука не слышалось в доме, покуда они сидели там в своих воскресных платьях, разглядывая друг друга и комнату" прислушиваясь и не слыша ни звука.
And then he would come back with his coat and collar on and sit and talk with them about the church and the sick, and they talking back, bright and quiet, still listening and maybe watching the door, maybe wondering if he knew what they believed that they already knew.	А потом он возвращался одетый в воротничке, садился и говорил с ними о церкви и о больных, и они отвечали ему спокойно и оживленно, по-прежнему прислушиваясь и, может быть, поглядывая на дверь, может быть, гадая, известно ли ему то, что они уже считали известным.
The ladies quit going there.	Дамы перестали к нему ходить.
Soon they did not even see the minister's wife on the street.	Вскоре они перестали встречать его жену на улице.
And he still acting like there was nothing wrong.	А он вел себя так, будто ничего не происходит.
And then she would be gone for a day or two; they would see her get on the early train, with her face beginning to get thin and gaunted as though she never ate enough and that frozen look on it as if she were not seeing what she was looking at.	А потом она стала отлучаться на день или на два; люди видели, как она садится на утренний поезд, и лицо ее постепенно худело и заострялось, будто она никогда не ела досыта, и делалось застывшим, будто она не видит того, на что смотрит.

And he would tell that she had gone to visit her people downstate somewhere, until one day, during one of her absences, a Jefferson woman shopping in Memphis saw her walking fast into a hotel there.	А он все говорил, что она ездит навещать родню где-то на юге штата, пока в одну из ее отлучек джефферсонская женщина, приехавшая в Мемфис за покупками, не увидела ее, когда она торопливо входила в гостиницу.
It was one Saturday that the woman returned home and told it.	Вышло так, что женщина вернулась домой и рассказала об этом как раз в субботу.
But the next day Hightower was in the pulpit, with religion and the galloping cavalry all mixed up again, and the wife returned Monday and the following Sunday she came to church again, for the first time in six or seven months, sitting by herself at the rear of the church.	А на другой день Хайтауэр стоял на кафедре и снова мешалась религия со скачущей конницей; жена вернулась в понедельник и в следующее воскресенье опять пришла в церковь-впервые за шесть или семь месяцев -- и сидела отдельно сзади.
She came every Sunday after that for a while.	После этого она стала ходить в церковь каждое воскресенье.
Then she was gone again, in the middle of the week this time (it was in July and hot) and Hightower said that she had gone to see her folks again, in the country where it would be cool; and the old men, the elders, and the old women watching him, not knowing if he believed what he was telling or not, and the young people talking behind his back.	Потом снова уехала -на этот раз среди недели (дело было в июле, в жару), и Хайтауэр сказал, что она опять поехала к родне в деревню, там прохладнее, и старики со старухами присматривались к нему, не понимая, верит ли он тому, что говорит, а молодые сплетничали за его спиной.
But they could not tell whether he himself believed or not what he told them, if he cared or not, with his religion and his grandfather being shot from the galloping horse all mixed up, as though the seed which his grandfather had transmitted to him had been on the horse too that night and had been killed too and time had stopped there and then for the seed and nothing had happened in time since, not even him.	По они не могли понять, верит ли он сам тому, что говорит, переживает ли из-за этого, если путает религию с дедом, застреленным на скаку, -словно дедово семя, из которого он произрос, тоже было в ту ночь на коне и тоже было убито, и время для семени остановилось навсегда, и ничего с тех пор не произошло -- даже он сам.
The wife returned before Sunday.	Жена вернулась до воскресенья.
It was hot; the old people said that it was the hottest spell which the town had ever known.	Стояла жара; старики говорили, что такой жары не припомнят.
She came to church that Sunday and took her seat on a bench at the back, alone.	В воскресенье она пришла в церковь и села на задней скамье, отдельно.
In the middle of the sermon she sprang from the bench and began to scream, to shriek something toward the pulpit, shaking her hands toward the pulpit where her husband had ceased talking, leaning forward with his hands raised and stopped.	Посреди проповеди она вскочила и начала визжать, кричать что-то в сторону кафедры, грозить кулаками кафедре, где ее муж умолк и, подавшись вперед, замер с поднятыми руками.
Some people nearby tried to hold her but she fought them, and they told Byron how she stood there, in the aisle now, shrieking and shaking her hands at the pulpit where her husband leaned with his hand still raised and his wild face frozen in the shape of the thundering and allegorical period which he had not completed.	Сидевшие поблизости пытались ее удержать, но она отбивалась -- и Байрону рассказывали, как она стояла, уже в проходе, визжа и грозя кулаками кафедре, где, подавшись вперед, замер ее муж с поднятой рукой и искаженным лицом, застывшим в тот миг, когда прерван был громокопытный аллегорический период.
They did not know whether she was shaking her hands at him or at God.	Неизвестно, кому она грозила -- ему или Богу.

Then he came down and approached and she stopped fighting then and he led her out, with the heads turning as they passed, until the superintendent told the organist to play.	Потом он спустился, подошел, она перестала биться, он повел ее на улицу, и все головы поворачивались вслед за ними, пока старший священник не приказал органисту играть.
That afternoon the elders held a meeting behind locked doors.	Во второй половине дня старейшины собрались при закрытых дверях.
The people did not know what went on behind them, save that Hightower returned and entered the vestry room and closed the door behind him too.	О чем там шла речь -- неизвестно, видели только, как вернулся Хайтауэр, вошел в комнату собрания и тоже закрыл за собой дверь.
But the people did not know what had happened.	Но что там происходило, люди не знали.
They only knew that the church made up a sum to send the wife to an institution, a sanatorium, and that Hightower took her there and came back and preached the next Sunday, as usual.	Знали только, что церковь собрала деньги, чтобы отправить жену в лечебницу, в санаторий, что Хайтауэр отвез ее, вернулся и в воскресенье, как всегда, произнес проповедь.
The women, the neighbors, some of whom had not entered the parsonage in months, were kind to him, taking him dishes now and then, telling one another and their husbands what a mess the parsonage was in, and how the minister seemed to eat like an animal-just when he got hungry and just whatever he could find.	Женщины, соседки -- даже те, которые не заходили в дом священника несколько месяцев, -сочувствовали ему, носили еду и рассказывали друг другу и мужьям, какой кавардак в его доме, и что священник, кажется, ест, как животное, -когда захочется и что попадется.
Every two weeks he would go and visit his wife in the sanatorium, but he always returned after a day or so; and on Sunday, in the pulpit again, it was as though the whole thing had never happened.	Раз в две недели он навещал жену в санатории, но через день уже возвращался, а в воскресенье опять стоял на кафедре как ни в чем не бывало.
The people would ask about her health, curious and kind, and he would thank them.	Люди справлялись о ее здоровье -- с любопытством и сочувствием -- и он благодарил их.
Then Sunday he would be again in the pulpit, with his wild hands and his wild rapt eager voice in which like phantoms God and salvation and the galloping horses and his dead grandfather thundered, while below him the elders sat, and the congregation, puzzled and outraged.	А в воскресенье -- опять на кафедре, неистово размахивая руками, и в неистовом восторженном голосе гремят призрачные Бог и спасение, скачущая конница и убитый дед, а внизу сидят растерянные и оскорбленные старейшины и прихожане.
In the fall the wife came home.	Осенью вернулась домой жена.
She looked better.	Она выглядела лучше.
She had put on a little flesh.	Она пополнела.
She had changed more than that, even.	Но главная перемена заключалась не в этом.
Perhaps it was that she seemed chastened now; awake, anyway.	Может быть -- в том, что она выглядела очистившейся; по крайней мере -- проснувшейся.
Anyhow she was now like the ladies had wanted her to be all the time, as they believed that the minister's wife should be.	Словом, такой, какой ее всегда хотели видеть дамы, какой, по их убеждениям, должна быть жена священника.

She attended church and prayer meeting regularly, and the ladies called upon her and she called upon them, sitting quiet and humble, even in her own house, while they told her how to run it and what to wear and what to make her husband eat.	Она регулярно посещала церковь и молитвенные собрания, дамы бывали у нее, она -- у них, и сидела тихо и смирно, даже у себя дома, пока они учили ее, как надо вести хозяйство, как одеваться, чем кормить мужа.
It might even be said that they forgave her.	Можно сказать, что они ее простили.
No crime or transgression had been actually named and no penance had been actually set.	Никакого преступления или определенного проступка не было названо, и никакой определенной епитимьи на нее не налагали.
But the town did not believe that the ladies had forgot those previous mysterious trips, with Memphis as their destination and for that purpose regarding which all had the same conviction, though none ever put it into words, spoke it aloud, since the town believed that good women don't forget things easily, good or bad, lest the taste and savor of forgiveness die from the palate of conscience.	Но город не верил, что дамы забыли ее таинственные поездки с конечным пунктом в Мемфисе и целью, относительно которой все придерживались одного мнения, хотя никто не выражал его словами, не высказывал вслух, -- ибо город считал, что добродетельные женщины нелегко забывают хорошее или дурное, дабы не улетучился аромат и вкус прощения, этого лакомства совести.
Because the town believed that the ladies knew the truth, since it believed that bad women can be fooled by badness, since they have to spend some of their time not being suspicious.	Ибо город верил, что дамы правду знают, поскольку он верил, что дурное одурачит лишь дурную женщину, так как ей временами приходится отвлекаться от своей подозрительности.
But that no good woman can be fooled by it because, by being good herself, she does not need to worry anymore about hers or anybody else's goodness; hence she has plenty of time to smell out sin.	Но что добродетельную женщину оно не проведет, ибо если она добродетельная, значит, ей уже нет нужды до своей или чужой добродетели, и потому она в избытке располагает временем, чтобы учуять грех.
That was why, they believed, that good can fool her almost any time into believing that it is evil, but that evil itself can never fool her.	Вот почему -- считали люди -- добро может в любую минуту ее одурачить, и она примет его за зло, но само зло ее никогда не одурачит.
So when after four or five months the wife went away again on a visit and the husband said again that she had gone to visit her people, the town believed that this time even he was not fooled.	Словом, через четыре или пять месяцев, когда жена опять уехала и муж опять сказал, что она уехала к родне, в городе решили, что на этот раз он и сам не обманывается.
Anyway, she came back and he went on preaching every Sunday like nothing had happened, making his calls on the people and the sick and talking about the church.	Так или иначе, она вернулась, а он, как ни в чем не бывало, продолжал проповедовать по воскресеньям, навещать прихожан и больных и разговаривать о своей церкви.
But the wife did not come to church anymore, and soon the ladies stopped calling on her; going to the parsonage at all.	Но жена совсем не ходила в церковь, дамы перестали бывать у нее и вообще появляться в доме священника.
And even the neighbors on either side would no longer see her about the house.	Даже соседи по обе стороны больше не видели ее возле дома.
And soon it was as though she were not there; as though everyone had agreed that she was not there, that the minister did not even have a wife.	И скоро стало так, как если бы ее вообще не было, как будто все условились, что ее тут нет, что священник у них не женат.
And he preaching to them every Sunday, not even telling them now that she had gone to visit her people.	А он проповедовал им каждое воскресенье и уже не говорил, что она поехала к родне.

Maybe he was glad of that, the town thought.	Может быть, он даже радовался этому, -думал город.
Maybe he was glad to not have to lie anymore.	Может быть, он радовался, что ему больше не надо лгать.
So nobody saw her when she got on the train that Friday, or maybe it was Saturday, the day itself.	Так что никто не видел, как она садилась на поезд в ту пятницу -- а может, это было в субботу, в тот самый день.
It was Sunday morning's paper which they saw, telling how she had jumped or fallen from a hotel window in Memphis Saturday night, and was dead.	Увидели они лишь воскресную утреннюю газету, где говорилось, что в субботу вечером она выбросилась или упала из окна мемфисской гостиницы и разбилась насмерть.
There had been a man in the room with her.	С ней в номере был мужчина.
He was arrested.	Его арестовали.
He was drunk.	Он был пьян.
They were registered as man and wife, under a fictitious name.	Они зарегистрировались как муж и жена, под вымышленными именами.
The police found her rightful name where she had written it herself on a piece of paper and then torn it up and thrown it into the waste basket.	Настоящее свое имя она написала на листке бумаги, который потом порвала и бросила в мусорную корзину, -- там его и нашли полицейские.
The papers printed it, with the story: wife of the Reverend Gail Hightower, of Jefferson, Mississippi.	Оно появилось в газетной статейке: жена пастора Гейла Хайтауэра из Джефферсона, Миссисипи.
And the story told how the paper telephoned to the husband at two A.M. and how the husband said that he had nothing to say.	И в статейке описывалось, как редакция в два часа ночи позвонила мужу и как муж сказал, что ему нечего сказать.
And when they reached the church that Sunday morning the yard was full of Memphis reporters taking pictures of the church and the parsonage.	А в воскресенье утром, когда люди подошли к церкви, двор был забит мемфисскими репортерами, снимавшими церковь и дом священника.
Then Hightower came.	Потом появился Хайтауэр.
The reporters tried to stop him but he walked right through them and into the church and up into the pulpit.	Репортеры пытались остановить его, но он прошел прямо сквозь них в церковь и там -- на кафедру.
The old ladies and some of the old men were already in the church, horrified and outraged, not so much about the Memphis business as about the presence of the reporters.	В церкви уже находились старые дамы и кое-кто из стариков, оскорбленные и возмущенные -- не столько мемфисской историей, сколько присутствием репортеров.
But when Hightower came in and actually went up into the pulpit, they forgot about the reporters even.	Но когда появился Хайтауэр и у них на глазах взошел на кафедру, они забыли даже о репортерах.
The ladies got up first and began to leave.	Первыми поднялись и стали уходить дамы.

Then the men got up too, and then the church was empty save for the minister in the pulpit, leaning a little forward, with the Book open and his hands propped on either side of it and his head not bowed either, and the Memphis reporters (they had followed him into the church) sitting in a line in the rear pew.	Потом поднялись старики, и в церкви остался только священник, который стоял на кафедре, чуть подавшись вперед и упершись руками в аналой с раскрытой Библией, но даже не опустив головы, и сидевшие рядком на задней скамье мемфисские репортеры (они вошли в церковь за ним).
They said he was not watching his congregation leaving; he was not looking at anything.	Говорят, он не следил за тем, как уходит его паства, он не смотрел ни на что.
They told Byron about it; about how at last the minister closed the Book, carefully, and came down into the empty church and walked up the aisle without once looking at the row of reporters, like the congregation had done, and went out the door.	Байрону рассказывали: священник наконец осторожно закрыл Библию, спустился в шустую церковь, прошел по проходу, ни разу не взглянув на репортеров, -- так же, как не глядели на них прихожане, -- и вышел в дверь.
There were some photographers waiting out in front, with the cameras all set up and their heads under the black cloths.	Там, расставив фотоаппараты и спрятав головы под черные покрывала, караулили фотографы.
The minister had evidently expected this.	Священник, наверно, предвидел это.
Because he emerged from the church with an open hymn book held before his face.	Потому что он вышел из церкви, заслонив лицо раскрытым псалтырем.
But the cameramen had evidently expected that too.	Но и фотографы, наверно, это предвидели.
Because they fooled him.	Потому что они перехитрили его.
Very likely he was not used to it and so was easily fooled, they told Byron.	Видно, он был еще неопытный, и его легко было перехитрить -- объясняли Байрону.
One of the cameramen had his machine set up to one side, and the minister did not see that one at all, or until too late.	У одного фотографа аппарат стоял сбоку, и священник вообще не заметил его -- или заметил слишком поздно.
He was keeping his face concealed from the one in front, and next day when the picture came out in the paper it had been taken from the side, with the minister in the middle of a step, holding the hymn book before his face.	Он прятал лицо от того, что стоял впереди, и появившийся на другой день снимок был сделан сбоку: священник на ходу загораживает лицо книгой.
And behind the book his lips were drawn back as though he were smiling.	А рот за книгой растянут, словно в улыбке.
But his teeth were tight together and his face looked like the face of Satan in the old prints.	Но губы плотно сжаты, и лицо напоминает лицо сатаны на старых гравюрах.
The next day he brought his wife home and buried her.	На другой день он привез жену и похоронил.
The town came to the ceremony.	Город собрался на похороны.
It was not a funeral.	Но заупокойной службы не было.
He did not take the body to the church at all.	Он даже не перенес тело в церковь.
He took it straight to the cemetery and he was preparing to read from the Book himself when another minister came forward and took it from his hand.	Он отвез его прямо на кладбище и уже собрался сам читать отходную, когда вышел другой священник и отобрал у него Библию.

A lot of the people, the younger ones, remained after he and the others had gone, looking at the grave.	Многие люди, те, что помоложе, остались и смотрели на могилу, когда он и другие ушли.
Then even the members of the other churches knew that his own had asked him to resign, and that he refused.	Затем даже в соседних приходах стало известно, что церковь просила его уйти и что он отказался.
The next Sunday a lot of them from the other churches came to his church to see what would happen.	В следующее воскресенье собралось множество любопытных из других приходов.
He came and entered the church.	Он появился и вошел в церковь.
The congregation as one rose and walked out, leaving the minister and those from the other churches who had come as though to a show.	Вся паства встала как один и вышла, оставив священника с чужими, пришедшими словно на спектакль.
So he preached to them, as he had always preached: with that rapt fury which they had considered sacrilege and which those from the other churches believed to be out and out insanity.	И он проповедовал им, как проповедовал всегда, -- с яростным увлечением, которое свои считали святотатством, а эти, пришлые, восприняли как полнейшее безумие.
He would not resign.	Он не желал уйти.
The elders asked the church board to recall him.	Старейшины попросили церковный совет отозвать его.
But after the story, the pictures in the papers and all, no other town would have him either.	Но после заметки в газете, фотографии и прочего Хайтауэра не принял бы ни один город.
There was nothing against him personally, they all insisted.	Против него лично никто ничего не имеет -твердили все.
He was just unlucky. He was just born unlucky.	Он просто родился невезучим.
So the people quit coming to the church at all, even the ones from the other churches who had come out of curiosity for a time: he was no longer even a show now; he was now only an outrage.	А в церковь совсем перестали ходить -- даже люди из других приходов, первое время забредавшие сюда из любопытства: теперь его служба не была даже спектаклем -- только надругательством.
But he would reach the church at the old hour each Sunday morning and go to the pulpit, and the congregation would rise and leave, and the loafers and such would gather along the street outside and listen to him preaching and praying in the empty church.	Однако каждое воскресное утро в урочный час он приходил в церковь, поднимался на кафедру, и паства вставала и уходила, а бездельники, зеваки выстраивались на улице и слушали, как он проповедует и молится в пустой церкви.
And the Sunday after that when he arrived the door was locked, and the loafers watched him try the door and then desist and stand there with his face still not bowed, with the street lined with men who never went to church anyway, and little boys who did not know exactly what it was but that it was something, stopping and looking with still round eyes at the man standing quite motionless before the locked door.	И однажды в воскресенье, когда он пришел, дверь оказалась запертой, и зеваки видели, как он подергал дверь, и покорился, и продолжал стоять, так и не опустив головы, под взглядами выстроившихся вдоль улицы мужчин, которые вообще не ходили в церковь, и мальчишек, которые не знали, в чем дело, но что-то чувствовали и останавливались, глазея на человека, неподвижно стоявшего перед запертой дверью.
The next day the town heard how he had gone to the elders and resigned his pulpit for the good of the church.	На другой день город услышал, что он явился к старейшинам и отказался от кафедры для блага церкви.

Then the town was sorry with being glad, as people sometimes are sorry for those whom they have at last forced to do as they wanted them to.	Г ород радовался, жалея, -- как жалеют порой того, кого заставили наконец подчиниться своей воле.
They thought of course that he would go away now, and the church made up a collection for him to go away on and settle somewhere else.	Думали, конечно, что теперь он уедет из города, и церковь собрала деньги, чтобы он мог уехать и обосноваться на новом месте.
Then he refused to leave the town.	А он не пожелал покинуть город.
They told Byron of the consternation, the more than outrage, when they learned that he had bought the little house on the back street where he now lives and has lived ever since; and the elders held another meeting because they said that they had given him the money to go away on, and when he spent it for something else he had accepted the money under false pretences.	Байрону рассказывали, как все были потрясены, -уже не просто оскорблены, -- когда стало известно, что он купил этот домик на глухой улице, где живет и по сей день; и старейшины снова собрались на совет, потому что -- говорили они -- деньги даны ему на отъезд, и раз он потратил их на другое, значит, он получил их обманным путем.
They went to him and told him so.	Явившись к нему домой, они ему так и сказали.
He asked them to excuse him; he returned to the room with the sum which had been given him, to the exact penny and in the exact denominations, and insisted that they take it back.	Священник просил извинить его; он вернулся в комнату и принес все деньги, которые были ему выданы, -- точно до последнего цента и в тех же точно купюрах, -- и настаивал, чтобы они их взяли.
But they refused, and he would not tell where he had got the money to buy the house with.	Но они отказались, а он не пожелал объяснить, где он достал деньги на покупку дома.
So by the next day, they told Byron, there were some who said that he had insured his wife's life and then paid someone to murder her.	Так что на другой день, как рассказывали Байрону, некоторые стали утверждать, будто он застраховал жизнь жены, а потом нанял убийц.
But everyone knew that this was not so, including the ones who told and repeated it and the ones who listened when it was told.	Но все понимали, что это неправда, -- и тот, кто рассказывал или повторял это, и тот, кто слушал.
But he would not leave the town.	А он не желал уезжать из города.
Then one day they saw the little sign which he had made and painted himself and set in his front yard, and they knew that he meant to stay.	И в один прекрасный день горожане увидели маленькую вывеску, которую он сам сколотил, написал и повесил на дворе, и поняли, что он действительно решил остаться.
He still kept the cook, a negro woman.	Он по-прежнему держал кухарку, негритянку.
He had had her all the time.	Она работала у него с самого начала.
But they told Byron how as soon as his wife was dead, the people seemed to realise all at once that the negro was a woman, that he had that negro woman in the house alone with him all day.	И вот -рассказывали Байрону -- когда жена умерла, все вдруг сообразили, что негритянкаженщина и что эта женщина-негритянка целый день одна с ним в доме.
And how the wife was hardly cold in the shameful grave before the whispering began.	И не успел еще, кажется, остыть труп жены в позорной могиле, как поползли слухи.
About how he had made his wife go bad and commit suicide because he was not a natural husband, a natural man, and that the negro woman was the reason.	Он, мол, нарочно развратил жену и довел до самоубийства, потому что он -противоестественный муж, противоестественный мужчина, и все -- из-за негритянки.

And that's all it took; all that was lacking.	И большего не понадобилось; только этого и не хватало.
Byron listened quietly, thinking to himself how people everywhere are about the same, but that it did seem that in a small town where evil is harder to accomplish, where opportunities for privacy are scarcer, that people can invent more of it in other people's names.	Байрон слушал молча и думал про себя, что люди, в общем, всюду одинаковы, но, видно, в маленьком городке, где зло осуществить труднее, где возможностей скрытничать меньше, люди зато могут придумать больше зла -- приписав его другому.
Because that was all it required: that idea, that single idle word blown from mind to mind.	Потому что этого хватило: одной мыслишки, одного-единственного праздного слова, передававшегося из уст в уста.
One day the cook quit.	Кухарка отказалась от места.
They heard how one night a party of carelessly masked men went to the minister's house and ordered him to fire her.	Прошел слух, будто однажды ночью к священнику явились люди в небрежно надетых масках и велели ее уволить.
Then they heard how the next day the woman told that she quit herself because her employer asked her to do something which she said was against God and nature.	Потом прошел слух, будто на другой день кухарка говорила, что уволилась сама: хозяин якобы просил ее сделать что-то противное Богу и естеству.
And it was said that some masked men had scared her into quitting because she was what is known as a high brown and it was known that there were two or three men in the town who would object to her doing whatever it was which she considered contrary to God and nature, since, as some of the younger men said, if a nigger woman considered it against God and nature, it must be pretty bad.	И говорили, будто какие-то люди в масках припугнули ее, чтобы она уволилась, поскольку она была, что называется, светло-каряя, а в городе нашлось бы три-четыре человека, которые, что называется, возражали бы, если бы она совершила какой-то поступок, казавшийся ей противным Богу и естеству, ибо, как говорили некоторые люди помоложе, если уж черной бабе он кажется противным Богу и естеству, то это, надо думать, -довольно пакостный поступок.
Anyway, the minister couldn't-or didn't-get another woman cook.	Как бы там ни было, Хайтауэр не мой найти -- или не искал -- другую кухарку.
Possibly the men scared all the other negro women in town that same night.	Может быть, той же ночью те же люди припугнули и всех остальных негритянок в городе.
So he did his own cooking for a while, until they heard one day that he had a negro man to cook for him.	Он готовил себе сам, но в один прекрасный день разнесся слух, что он нанял повара-негра.
And that finished him, sure enough.	И этим, понятно, себя доконал.
Because that evening some men, not masked either, took the negro man out and whipped him.	Потому что в тот же вечер какие-то люди, уже без масок, вытащили этого негра из дому и выпороли.
And when Hightower waked the next morning his study window was broken and on the floor lay a brick with a note tied to it, commanding him to get out of town by sunset and signed K.K.K.	А наутро, когда Хайтауэр проснулся, окно его кабинета было разбито и на полу лежал кирпич с привязанной к нему запиской, требовавшей, чтобы до заката он убрался из города, и подписанной К. К. К.
And he did not go, and on the second morning a man found him in the woods about a mile from town.	Но он не уехал, и на другое утро его нашли в лесу, в миле от города.

He had been tied to a tree and beaten unconscious.	Он был привязан к дереву и избит до потери сознания.
He refused to tell who had done it.	Он не захотел сказать, кто это сделал.
The town knew that that was wrong, and some of the men came to him and tried again to persuade him to leave Jefferson, for his own good, telling him that next time they might kill him.	Г ород понимал, что так не годится; к нему пришли несколько человек и опять пытались убедить его, для его же блага, покинуть город, говоря, что в следующий раз его могут убить.
But he refused to leave.	Но он отказался уехать.
He would not even talk about the beating, even when they offered to prosecute the men who had done it.	Об избиении он даже разговаривать не хотел -даже когда ему предложили подать на обидчиков в суд.
But he would do neither.	Он не хотел ни того, ни другого.
He would neither tell, nor depart.	Ни рассказывать не хотел, ни уезжать.
Then all of a sudden the whole thing seemed to blow away, like an evil wind.	И вдруг буря улеглась.
It was as though the town realised at last that he would be a part of its life until he died, and that they might as well become reconciled.	Как будто город понял наконец, что священник будет частью его жизни, пока не умрет, и лучше всего -- с этим примириться.
As though, Byron thought, the entire affair had been a lot of people performing a play and that now and at last they had all played out the parts which had been allotted them and now they could live quietly with one another.	Как будто, думал Байрон, вся эта история была пьесой, разыгранной множеством людей и теперь, доиграв назначенные им роли, они могли спокойно жить рядом.
They let the minister alone.	Священника оставили в покое.
They would see him working in the yard or the garden, and on the street and in the stores with a small basket on his arm, and they would speak to him.	Его видели за работой в саду или на дворе, встречали на улице или в магазине с корзинкой в руке и с ним заговаривали.
They knew that he did his own cooking and housework, and after a while the neighbors began to send him dishes again, though they were the sort of dishes which they would have sent to a poor mill family.	Знали, что он сам стряпает и ведет хозяйство, и вскоре соседи снова начали посылать ему еду, хотя еда была такая, какую они посылали бы бедной фабричной семье.
But it was food, and wellmeant.	Но все же -- еда, и от чистого сердца.
Because, as Byron thought, people forget a lot in twenty years.	Потому что, думал Байрон, люди многое забывают за двадцать лет.
'Why,' he thinks, 'I don't reckon there is anybody in Jefferson that knows that he sits in that window from sundown to full dark every day that comes, except me.	"Ведь, кроме меня, пожалуй, -- думает он, -- никто в Джефферсоне не знает, что он у окна сидит с заката до темноты.
Or what the inside of that house looks like.	И каков его дом внутри.
And they don't even know that I know, or likely they'd take us both out and whip us again, since folks don't seem to forget much longer than they remember: Because there is one other thing, which came into Byron's own knowledge and observation, in his own time since he came to Jefferson to live.	И не знают даже, что я знаю, -- не то, верно, нас обоих бы вытащили и избили, как в тот раз, -потому что забывчивость людская, видно, так же коротка, как память". Потому что еще одно довелось увидеть и узнать Байрону в нерабочее время, с тех пор как он поселился в Джефферсоне.

Hightower read a great deal.	Хайтауэр много читал.
That is, Byron had examined with a kind of musing and respectful consternation the books which lined the study walls: books of religion and history and science of whose very existence Byron had never heard.	То есть Байрон вдумчиво, с почтительной робостью рассматривал стены, заставленные книгами -- книгами по религии, истории и по естественным наукам, о самом существовании которых Байрон никогда не слыхал.
One day about four years ago a negro man came running up to the minister's house from his cabin on the edge of town immediately behind it, and said that his wife was at childbed.	Однажды, года четыре назад, к священнику прибежал негр, живший в хибарке на краю города, прямо за домом, и сказал, что его жена рожает.
Hightower had no telephone and he told the negro to run next door and call a doctor.	У Хайтауэра не было телефона, он посоветовал негру сбегать к соседу и вызвать врача.
He watched the negro go to the gate of the next house.	Он видел, как негр подошел к воротам соседнего дома.
But instead of entering, the negro stood there for a time and then went on up the street toward town, walking; Hightower knew that the man would walk all the way to town and then spend probably thirty minutes more getting in touch with a doctor, in his fumbling and timeless negro fashion, instead of asking some white woman to telephone for him.	Но не вошел, а, постояв там, двинулся по улице в город -- пешком: Хайтауэр знал, что он будет идти пешком всю дорогу до самого города и там, по негритянской своей нерасторопности и неведению времени, потратит, наверное, еще полчаса на поиски врача -- вместо того, чтобы попросить какую-нибудь белую женщину позвонить по телефону.
Then he went to his kitchen door and he could hear the woman in the not so distant cabin, wailing.	Он подошел к кухонной двери и услышал, как воет в хибарке неподалеку женщина.
He waited no longer.	Он не стал больше ждать.
He ran down to the cabin and found that the woman had got out of bed, for what reason he never learned, and she was now on her hands and knees on the floor, trying to get back into the bed, screaming and wailing.	Он побежал туда и обнаружил, что негритянка слезла с кровати -- почему, он так и не узнал -и, стоя на четвереньках, визжа и воя, пытается взобраться с пола обратно на кровать.
He got her back into the bed and told her to lie still, frightened her into obeying him, and ran back to his house and took one of the books from the study shelf and got his razor and some cord and ran back to the cabin and delivered the child.	Он поднял женщину на кровать, велел лежать тихо, припугнув ее, чтобы слушалась, побежал домой, снял с полки в кабинете книгу, взял бритву и шнурок, снова побежал к хибарке и принял младенца.
But it was already dead; the doctor when arrived said that she had doubtless injured it when she left the bed where Hightower found her.	Но младенец был уже мертвый; пришедший с опозданием врач сказал, что она, несомненно, придавила его, слезая с кровати на пол, где ее застал Хайтауэр.
He also approved of Hightower's work, and the husband was satisfied too.	Действия Хайтауэра он одобрил, и муж тоже был удовлетворен.
'But it was just too close to that other business,' Byron thought, 'even despite the fifteen years between them.'	"Но слишком свежа была еще та история, -подумал Байрон, -- хотя прошло целых пятнадцать лет".
Because within two days there were those who said that the child was Hightower's and that he had let it die deliberately.	Потому что уже на третий день поползла сплетня, будто ребенок был от Хайтауэра, и он нарочно дал ему умереть.

But Byron believed that even the ones who said this did not believe it.	Байрон думал, что сами сплетники не верят в то, что говорят.
He believed that the town had had the habit of saying things about the disgraced minister which they did not believe themselves for too long a time to break themselves of it.	Он думал, что слишком давней была привычка сочинять про опозоренного священника небылицы, которым город сам не верил, -настолько давней, что от нее уже не могли избавиться.
'Because always,' he thinks, 'when anything gets to be a habit, it also manages to get a right good distance away from truth and fact.'	"Потому что каждый раз, -- думает он, -- когда что-то входит в привычку, оно почему-то далеко уходит от правды и действительности".
And he remembers one evening when he and Hightower were talking together and Hightower said:	И он помнит тот вечер, когда в разговоре с ним Хайтауэр сказал:
"They are good people.	"Они хорошие люди.
They must believe what they must believe, especially as it was I who was at one time both master and servant of their believing.	Они должны верить тому, чему должны верить, тем более что именно я одно время был в вере их наставником и слугой.
And so it is not for me to outrage their believing nor for Byron Bunch to say that they are wrong.	И поэтому не мне оскорблять их веру, ни Байрону Банчу говорить, что они не правы.
Because all that any man can hope for is to be permitted to live quietly among his fellows."	Ибо единственное, на что может надеяться человек, -- это чтобы ему было позволено спокойно жить среди собратьев".
That was soon after Byron had heard the story, shortly after the evening visits to Hightower's study began and Byron still wondered why the other remained in Jefferson, almost within sight of, and within hearing of, the church which had disowned and expelled him.	Случилось это вскоре после того, как Байрон узнал его историю, вскоре после того, как начались его вечерние визиты к Хайтауэру, и Байрон все еще недоумевал, почему тот остается в Джефферсоне, чуть ли не на виду, чуть ли не на слуху у церкви, которая изгнала его и отвергла.
One evening Byron asked him.	Однажды вечером Байрон спросил об этом.
"Why do you spend your Saturday afternoons working at the mill while other men are taking pleasure down town?" Hightower said.	-- А почему вы субботними вечерами работаете на фабрике, когда другие развлекаются в городе? -спросил Хайтауэр.
"I don't know," Byron said. "I reckon that's just my life."	-- Не знаю, -- ответил Байрон. -- Такая уж, видно, моя жизнь.
"And I reckon this is just my life, too," the other said.	-- Ну и моя, видно, жизнь такая, -- сказал тот.
'But I know now why it is,' Byron thinks. 'It is because a fellow is more afraid of the trouble he might have than he ever is of the trouble he's already got.	"Но теперь-то я знаю почему, -- думает Байрон. -Потому что не так страшна человеку беда, которая случилась, как та, которая может случиться.
He'll cling to trouble he's used to before he'll risk a change.	За привычную беду он цепляться будет -- лишь бы ничего не менять.
Yes.	Да.
A man will talk about how he'd like to escape from living folks.	Человек будет говорить, как бы он хотел скрыться от живых людей.
But it's the dead folks that do him the damage.	Но вредят ему мертвые.

It's the dead ones that lay quiet in one place and don't try to hold him, that he can't escape from.'	От мертвых, что тихо лежат на месте и не пытаются его удержать, -- вот от кого ему не скрыться".
They have thundered past now and crashed silently on into the dusk; night has fully come.	Они уже прогремели мимо и беззвучно вломились в сумрак; ночь наступила.
Yet he still sits at the study window, the room still dark behind him.	Но он по-прежнему сидит у окна, и за спиной его в кабинете по-прежнему темно.
The street lamp at the corner flickers and glares, so that the bitten shadows of the unwinded maples seem to toss faintly upon the August darkness.	Фонарь на углу помаргивает и блещет, и обкусанные тени кленов как будто парят в безветренной августовской тьме.
From a distance, quite faint though quite clear, he can hear the sonorous waves of massed voices from the church: a sound at once austere and rich, abject and proud, swelling and falling in the quiet summer darkness like a harmonic tide.	Издалека, очень тихо, но очень внятно доносится слитное церковное пение; звук строгий и месте с тем глубокий, смиренный и гордый, накатывается и замирает в недвижной августовской тьме, как волны прибоя.
Then he sees a man approaching along the street.	Затем он видит, что по улице приближается человек.
On a week night he would have recognised the figure, the shape, the carriage and gait.	В будний вечер он узнал бы его -- по фигуре, осанке, походке.
But on Sunday evening, and with the echo of the phantom hooves still crashing soundlessly in the duskfilled study, he watches quietly the puny, unhorsed figure moving with that precarious and meretricious cleverness of animals balanced on their hinder legs; that cleverness of which the man animal is so fatuously proud and which constantly betrays him by means of natural laws like gravity and ice, and by the very extraneous objects which he has himself invented, like motor cars and furniture in the dark, and the very refuse of his own eating left upon floor or pavement; and he thinks quietly how right the ancients were in making the horse an attribute and symbol of warriors and kings, when he sees the man in the street pass the low sign and turn into his gate and approach the house.	Но в воскресный вечер, когда эхо мнимых копыт еще беззвучно ломится в затопленный тьмой кабинет, он спокойно наблюдает мелкую пешую фигуру, движущуюся с мишурной, ненадежной ловкостью прямоходящих животных -- той ловкостью, которой животное человек так глупо гордится и которая неизменно подводит его -- по вине ли природных явлений, как, например, тяжести и льда, или посторонних предметов, им же самим изобретенных, вроде автомобилей и мебели в темноте, или остатков его же пищи на полу и тротуаре; и он спокойно думает, как правы были древние, сделав лошадь атрибутом и эмблемой воинов и королей, и в это время видит, что человек миновал вывеску, свернул в его ворота и приближается к дому.
He sits forward then, watching the man come up the dark walk toward the dark door; he hears the man stumble heavily at the dark bottom step.	Подавшись вперед, он смотрит, как человек идет по темной дорожке к темной двери, он слышит, как человек шумно спотыкается о темную ступеньку.
"Byron Bunch," he says. "In town on Sunday night.	"Байрон Банч, -- говорит он. -- В воскресный вечер в городе.
Byron Bunch in town on Sunday." Chapter 4	Байрон Банч в воскресенье в городе".
THEY sit facing one another across the desk.	Они сидят и смотрят друг на друга через письменный стол.
The study is lighted now, by a greenshaded reading lamp sitting upon the desk.	Теперь кабинет освещен -- настольной лампой под зеленым абажуром.
Hightower sits behind it, in an ancient swivel chair, Byron in a straight chair opposite.	Хайтауэр сидит в старинном вращающемся кресле, Байрон -- напротив него, на стуле.

Both their faces are just without the direct downward pool of light from the shaded lamp.	Лица их заслонены от прямого света абажуром.
Through the open window the sound of singing from the distant church comes.	Через открытое окно доносится пение из далекой церкви.
Byron talks in a flat, level voice.	Байрон говорит ровным, монотонным голосом.
"It was a strange thing.	-- Странная вышла история.
I thought that if there ever was a place where a man would be where the chance to do harm could not have found him, it would have been out there at the mill on a Saturday evening.	Я думал: где-где, а уж там, на фабрике, в субботу вечером, у человека не будет случая причинить кому-нибудь вред.
And with the house burning too, right in my face, you might say.	Да еще когда этот дом горит, можно сказать, прямо у меня под носом.
It was like all the time I was eating dinner and I would look up now and then and see that smoke and I would think,	И вроде, пока обедал, нет-нет да и подыму голову, посмотрю на этот дым и думаю:
'Well, I won't see a soul out here this evening, anyway.	"Ну сегодня-то вечером я тут ни души не увижу.
I ain't going to be interrupted this evening, at least.'	Сегодня вечером мне уж никто не помешает".
And then I looked up and there she was, with her face all fixed for smiling and with her mouth all fixed to say his name, when she saw that I wasn't him.	Потом поднял голову -- глядь, она стоит, и уже улыбаться собралась, уже губы сложила, чтобы его имя назвать, и тут видит, что я не тот.
And I never knowed any better than to blab the whole thing." He grimaces faintly.	А я ничего лучше не придумал, как все ей выболтать. -- На лице его появляется легкая гримаса.
It is not a smile. His upper lip just lifts momentarily, the movement, even the surface wrinkling, travelling no further and vanishing almost at once. "I never even suspicioned then that what I didn't know was not the worst of it."	Это не улыбка: только верхняя губа приподнимается на миг, и движение это не идет дальше, а тут же прекращается. -- У меня тогда и в мыслях не было, что самого-то плохого я еще не знаю.
"It must have been a strange thing that could keep Byron Bunch in Jefferson over Sunday," Hightower says. "But she was looking for him.	-- Да, странная должна быть история, если Байрон Банч остался на воскресенье в городе, -- говорит Хайтауэр. -- Однако она его искала.
And you helped her to find him.	А вы ей помогли его найти.
Wasn't what you did what she wanted, what she had come all the way from Alabama to find?"	Разве вы сделали не то, чего она хотела, ради чего шла сюда из Алабамы?
"I reckon I told her, all right.	-- Да уж, это я ей сказал.
I reckon it ain't any question about that.	Что и говорить.
With her watching me, sitting there, swolebellied, watching me with them eyes that a man could not have lied to if he had wanted.	Смотрит на меня, сидит с большим своим животом и смотрит -- а глаза такие, что и захочешь -- не соврешь.
And me blabbing on, with that smoke right yonder in plain sight like it was put there to warn me, to make me watch my mouth only I never had the sense to see it."	Ну и болтаю -- хотя дым этот прямо перед глазами, словно нарочно там зажгли, предупредить меня, чтобы язык не распускал, -да не хватило ума догадаться.

"Oh," Hightower says. "The house that burned yesterday.	-- А-а, -- говорит Хайтауэр. -- Это дом, что вчера горел.
But I don't see any connection between-Whose house was it?	Но я не вижу связи между... Чей это дом?
I saw the smoke, myself, and I asked a passing negro, but he didn't know."	Я тоже видел дым и еще спросил прохожего негра, но он не знал.
"That old Burden house," Byron says.	-- Берденов старый дом, -- отвечает Байрон.
He looks at the other.	Он смотрит на священника.
They look at one another.	Они смотрят друг на друга.
Hightower is a tall man, and he was thin once.	Хайтауэр -- высокий мужчина и когда-то был худым.
But he is not thin now.	Но теперь он не худой.
His skin is the color of flour sacking and his upper body in shape is like a loosely filled sack falling from his gaunt shoulders of its own weight, upon his lap.	Кожа у него -- цвета мучного мешка, и торс, похожий на плохо наполненный мешок, свисает под собственной тяжестью с худых плеч на колени.
Then Byron says, "You ain't heard yet." The other watches him.	Потом Байрон говорит: -- Вы еще не слышали. -Священник смотрит на него.
He says in a musing tone: "That would be for me to do too.	Байрон задумчиво говорит: -- Значит, и это на меня ложится.
To tell on two days to two folks something they ain't going to want to hear and that they hadn't ought to have to hear at all."	За два дня двоим людям сказать то, чего им не захочется слышать, чего им, по-настоящему, и слышать бы не нужно.
"What is this that you think I will not want to hear?	-- Что же это такое, чего я, по-вашему, не захочу услышать?
What is it that I have not heard?"	Чего это такого я не слышал?
"Not the fire," Byron says. "They got out of the fire all right."	-- Не про пожар, -- отвечает Байрон. -- Они-то из огня выбрались.
"They?	-- Они?
I understood that Miss Burden lived there alone."	Я думал, мисс Берден живет одна.
Again Byron looks at the other for a moment.	Снова Байрон останавливает на нем взгляд.
But Hightower's face is merely grave and interested.	Но лицо Хайтауэра выражает лишь серьезность и интерес.
"Brown and Christmas," Byron says.	-- Браун и Кристмас, -- говорит Байрон.
Still Hightower's face does not change in expression. "You ain't heard that, even," Byron says. "They lived out there."	Лицо Хайтауэра все еще не меняется. -- Вы и об этом не слышали, -- говорит Байрон. -- Они там жили.
"Lived out there?	-- Жили там?
They boarded in the house?"	Снимали комнаты?
"No.	-- Нет.
In a old nigger cabin in the back.	В старой негритянской хибарке за домом.

Christmas fixed it up three years ago.	Кристмас отремонтировал ее три года назад.
He's been living in it ever since, with folks wondering where he slept at night.	С тех пор и жил там -- а люди голову ломали, где он ночует.
Then when him and Brown set up together, he took Brown in with him."	Потом, когда сошелся с Брауном, пустил его к себе.
"Oh," Hightower said. "But I don't see ...	-- А-а, -- сказал Хайтауэр. -- Но я не понимаю...
If they were comfortable, and Miss Burden didn't-"	Если им было удобно, и мисс Берден не...
"I reckon they got along.	-- Думаю, они ладили.
They were selling whiskey, using that old place for a headquarters, a blind.	Они продавали виски, а старая усадьба была у них вроде штаба и для отвода глаз.
I don't reckon she knew that, about the whiskey.	Не думаю, что она про это знала -- про виски.
Leastways, folks don't know if she ever knew or not.	Люди, по крайней мере, не знают, знала она или нет.
They say that Christmas started it by himself three years ago, just selling to a few regular customers that didn't even know one another.	Г оворят, Кристмас начинал один три года назад и продавал с оглядкой, только постоянным покупателям, которые даже не знали друг друга.
But when he took Brown in with him, I reckon Brown wanted to spread out.	А когда он взял в долю Брауна, Браун, видно, захотел расширить дело.
Selling it by the half a pint out of his shirt bosom in any alley and to anybody.	Продавал четвертинками из-за пазухи, прямо в переулке, кому попало.
Selling what he never drunk, that is.	То есть продавал, чего сам недопил.
And I reckon the way they got the whiskey they sold would not have stood much looking into.	А как они добывали виски на продажу -- это тоже дело темное.
Because about two weeks after Brown quit out at the mill and taken to riding around in that new car for his steady work, he was down town drunk one Saturday night and bragging to a crowd in the barbershop something about him and Christmas in Memphis one night, or on a road close to Memphis.	Потому что недели через две после того, как Браун ушел с фабрики и нашел себе другую работу -кататься на ихней новой машине, -- в субботу вечером он был в городе выпивши и хвастался перед народом в парикмахерской, как они с Кристмасом чего-то там ночью в Мемфисе не то на дороге под Мемфисом.
Something about them and that new car hid in the bushes and Christmas with a pistol, and a lot more about a truck and a hundred gallons of something, until Christmas come in quick and walked up to him and jerked him out of the chair.	И чего-то про эту машину, спрятанную в кустах, и про Кристмаса с пистолетом, а потом -- все про какой-то грузовик и четыреста литров, -- но тут Кристмас вошел и сразу к нему, выдернул его из кресла.
And Christmas saying in that quiet voice of his, that ain't pleasant and ain't mad either:	И говорит тихим голосом, не то чтобы ласково, но и без злости:
'You ought to be careful about drinking so much of this Jefferson hair tonic.	"Тебе поменьше надо пить этого джефферсонского одеколона.
It's gone to your head.	Он тебе в голову ударил.
First thing you know you'll have a hairlip.'	Смотри, как бы носом не пошел".
Holding Brown up he was with one hand and slapping his face with the other.	Одной рукой держит Брауна, а другой по лицу хлещет.

They didn't look like hard licks.	И хлещет вроде не сильно.
But the folks could see the red even through Brown's whiskers when Christmas' hand would come away between licks.	Но красное, говорят, даже сквозь баки у Брауна было видно -- когда Кристмас руку отводил.
'You come out and get some fresh air,' Christmas says. 'You're keeping these folks from working.' " He muses.	"Выйди, свежим воздухом подыши, -- Кристмас говорит. -- Людей от работы отвлекаешь". -Байрон задумывается.
He speaks again: "And there she was, sitting there on them staves, watching me and me blabbing the whole thing to her, and her watching me.	Потом говорит: -- И нате вам -она; сидит на рейках и смотрит на меня, я ей все это расписываю, а она смотрит.
And then she says,	А потом говорит:
'Did he have a little white scar right here by his mouth?' "	"А нет у него такого белого шрамика возле рта?"
"And Brown is the man," Hightower says.	-- Значит, это Браун, -- говорит Хайтауэр.
He sits motionless, watching Byron with a sort of quiet astonishment.	Он сидит неподвижно, глядя на Байрона со спокойным изумлением.
There is nothing militant in it, nothing of outraged morality.	В нем нет никакой воинственности, никакого праведного негодования.
It is as though he were listening to the doings of people of a different race. "Her husband a bootlegger.	Как будто речь идет о жителях другой планеты. -Ее муж бутлегер.
Well, well, well." Yet Byron can see in the other's face something latent, about to wake, of which Hightower himself is unaware, as if something inside the man were trying to warn or prepare him.	Так, так, так. -- И Байрон различает в лице священника что-то дремлющее, близкое к пробуждению, самим Хайтауэром еще не осознанное, как если бы что-то внутри человека пыталось предупредить его или подготовить.
But Byron thinks that this is just the reflection of what he himself already knows and is about to tell.	Но Байрону в этом видится лишь отражение того, что он сам уже знает и собирается сказать.
"And so I had already told her before I knew it.	-- Словом, я и оглянуться не успел, как все ей выложил.
And I could have bit my tongue in two, even then, even when I thought that that was all." He is not looking at the other now.	Прямо язык себе готов был откусить -- и притом ведь не знал еще, что это -- не все. -Теперь он не смотрит на собеседника.
Through the window, faint yet clear, the blended organ and voices come from the distant church, across the still evening.	За окном тихо, но внятно в вечерней тишине, слышатся из далекой церкви согласные звуки органа и пения.
I wonder if he hears it too, Byron thinks. Or maybe he has listened to it so much and so long that he don't even hear it anymore.	А он, интересно, слышит? думает Байрон Или он слушал это так долго и так часто, что и не слышит больше?
Don't even need to not listen. "And she set there all the evening while I worked, and the smoke dying away at last, and me trying to think what to tell her and what to do.	И ему уже не нужно не слушать? -- Сидела там весь вечер, пока я работал, и уж дым пропал, а я все придумываю, что ей сказать, что делать.
She wanted to go right on out there, for me to tell her the way.	Она хотела прямо туда идти, и чтобы я ей сказал дорогу.

When I told her it was two miles she just kind of smiled, like I was a child or something.	А когда я ей сказал, что дотуда две мили, она только улыбнулась, словно я ребенок или еще кто.
'I done come all the way from Alabama,' she said. 'I reckon I ain't going to worry about two miles more.'	"Я пришла из Алабамы, -- говорит. -- Подумаешь, еще две мили".
And then I told her ..." His voice ceases.	Тогда я ей говорю... -- Голос его обрывается.
He appears to contemplate the floor at his feet.	Он как будто разглядывает пол под ногами.
He looks up. "I lied, I reckon.	Он поднимает глаза. -- Я, наверно, соврал.
Only in a way it was not a lie.	Только это не совсем вранье.
It was because I knowed there would be folks out there watching the fire, and her coming up, trying to find him.	Я ведь знал, что там люди собрались, на пожар смотрят, а она придет и будет про него спрашивать.
I didn't know myself, then, the other.	А остального я и сам тогда не знал.
The rest of it.	Главного-то.
The worst of it.	Самого худшего.
So I told her that he was busy at a job he had, and that the best time to find him would be down town after six o'clock.	Ну и сказал ей, что он занят своей работой, и лучше всего искать его в центре, после шести.
And that was the truth.	Это как раз правда.
Because I reckon he does call it work, carrying all them cold little bottles nekkid against his chest, and if he ever was away from the square it was just because he was a little behind in getting back or had just stepped into a alley for a minute.	Ведь он небось работой это называет, -- таскать свои холодные бутылочки нагишом на груди, -- и если его на площади нет, значит, он идет сюда, только задержался или в переулок на минуту отошел.
So I persuaded her to wait and she set there and I went on working, trying to decide what to do.	Словом, уговорил я ее подождать, она сидит, а я работаю и голову ломаю, что делать.
When I think now how worried I was on what little I knowed, now when I know the rest of it, it don't seem like I had anything then to worry me at all.	Как подумаешь, что я тогда знал, из-за чего беспокоился, -- теперь, когда остальное знаю, кажется, и беспокоиться было не из-за чего.
All day I have been thinking how easy it would be if I could just turn back to yesterday and not have any more to worry me than I had then."	Весь день думаю, как было бы просто, если бы снова сделался вчерашний день и никаких других забот не было, кроме вчерашних.
"I still cannot see what you have to worry about," Hightower says. "It is not your fault that the man is what he is or she what she is.	-- Не понимаю все-таки, о чем беспокоиться, -говорит Хайтауэр. -Вина не ваша, что он такой, какой он есть, и что она такая.
You did what you could.	Вы сделали, что могли.
All that any stranger could be expected to do.	Все, что можно требовать от постороннего.
Unless ..." His voice ceases also.	Если, конечно... -- Его голос тоже обрывается.
Then it dies away on that inflection, as if idle thinking had become speculation and then something like concern.	Он замирает на этом переходе -- словно праздное рассуждение стало мыслью, а затем -- чем-то вроде участия.
Opposite him Byron sits without moving, his face lowered and grave.	Напротив него сидит неподвижно Байрон, потупив серьезное лицо.

And opposite Byron, Hightower does not yet think love.	А напротив Байрона Хайтауэр еще не думает любовь.
He remembers only that Byron is still young and has led a life of celibacy and hard labor, and that by Byron's telling the woman whom he has never seen possesses some disturbing quality at least, even though Byron still believes that it is only pity.	Он только помнит, что Байрон еще молод и провел жизнь в воздержании и тяжелом труде и что, судя по рассказу Байрона, женщина, которой он сам не видел, вызывает какое-то беспокойство по меньшей мере, хотя Байрон продолжает считать его просто жалостью.
So he watches Byron now with a certain narrowness neither cold nor warm, while Byron continues in that flat voice: about how at six o'clock he had still decided on nothing; that when he and Lena reached the square he was still undecided.	И теперь он смотрит на Байрона не холодно и не ласково, а испытующе; Байрон между тем монотонно продолжает рассказ: как к шести часам он все еще не мог ни на что решиться и как, подходя с Линой к площади, он по-прежнему был в нерешительности.
And now there begins to come into Hightower's puzzled expression a quality of shrinking and foreboding as Byron talks quietly, telling about how he decided after they reached the square to take Lena on to Mrs. Beard's.	И когда Байрон тихо говорит, рассказывает о том, как уже на площади он решил отвести Лину в дом миссис Бирд, на озадаченном лице Хайтауэра выражается опаска, дурное предчувствие.
And Byron talking quietly, thinking, remembering: It was like something gone through the air, the evening, making the familiar faces of men appear strange, and he, who had not yet heard, without having to know that something had happened which made of the former dilemma of his innocence a matter for children, so that he knew before he knew what had happened, that Lena must not hear about it.	А Байрон рассказывает тихо, думает, вспоминает. Словно разлилось что-то в воздухе, в вечере, сделав знакомые лица людей непривычными, и он -- еще ничего не услышав, не зная еще, что произошло событие, после которого прошлые его трудности покажутся детскими, -- понял раньше, чем узнал о происшедшем, что Лина об этом слышать не должна.
He did not even have to be told in words that he had surely found the lost Lucas Burch; it seemed to him now that only crassest fatuousness and imbecility should have kept unaware.	Без всякой подсказки было ясно, что он нашел Лине пропавшего Лукаса Берча; теперь ему казалось, что только полнейшая тупость и скудоумие помешали ему это понять.
It seemed to him that fate, circumstance, had a warning in the sky all day long in that pillar of yellow smoke, and he too stupid to read it.	Ему казалось, что сама судьба, случай предупреждали его весь день, воздвигнув этот столб желтого дыма, а он по глупости не разгадал знамения.
And so he would not let them tell-the men whom they passed, the air that blew upon them full of it-lest she hear too.	И вот он не давал им говорить -- встречным людям, самому воздуху, который был этим полон, -- только бы не услышала Лина.
Perhaps he knew at the time that she would have to know, hear, it sooner or later; that in a way it was her right to know.	Возможно, он тогда уже понимал, что рано или поздно ей придется об этом узнать, услышать, что в каком-то смысле это -- ее право.
It just seemed to him that if he could only get her across the square and into a house his responsibility would be discharged.	Просто ему казалось, что если ему удастся провести ее через площадь домой, с него будет снята ответственность.
Not responsibility for the evil to which he held himself for no other reason than that of having spent the afternoon with her while it was happening, having been chosen by circumstance to represent Jefferson to her who had come afoot and without money for thirty days in order to reach there.	Не за зло, за которое он считал себя ответственным -- по той простой причине, что провел с ней вечер, когда оно творилось, что был избран случаем представлять Джефферсон, куда она добиралась тридцать дней, пешком, без денег.

He did not hope nor intend to avoid that responsibility.	Он не имел ни намерения, ни надежды уклониться от этой ответственности.
It was just to give himself and her time to be shocked and surprised.	Он хотел только оттянуть, для себя и для нее, миг удивления и ужаса.
He tells it quietly, fumbling, his face lowered, in his flat, inflectionless voice, while across the desk Hightower watches him with that expression of shrinking and denial.	Он рассказывает об этом тихо, ровным, невыразительным голосом, запинаясь, понурив голову, и Хайтауэр смотрит на него через стол, слушает попрежнему с опаской и неохотой.
They reached the boarding house at last and entered it.	Наконец они оказались у пансиона и вошли.
It was as though she felt foreboding too, watching him as they stood in the hall, speaking for the first time:	И в ней как будто тоже проснулось дурное предчувствие: стоя с ним в передней и внимательно глядя на него, она впервые заговорила:
"What is it them men were trying to tell you?	-- Что это они все хотели вам сказать?
What is it about that burned house?"	Что там стряслось на пожаре?
"It wasn't anything," he said, his voice sounding dry and light to him. "Just something about Miss Burden got hurt in the fire."	-- Да так, ничего, -- ответил он, и собственный голос показался ему пустым и скучным. -- Мисс Берден будто бы поранилась.
"How got hurt?	-- Как поранилась?
How bad hurt?"	Сильно поранилась?
"I reckon not bad.	-- Да нет вроде.
Maybe not hurt at all.	Может, и не поранилась вовсе.
Just folks talking, like as not.	Скорей всего болтают просто.
Like they will." He could not look at her, meet her eyes at all. But he could feel her watching him, and he seemed to hear a myriad sounds: voices, the hushed tense voices about the town, about the square through which he had hurried her, where men met among the safe and familiar lights, telling it.	Что в голову взбредет. -- Он не мог посмотреть на нее, выдержать ее взгляд. -- Но чувствовал, что она наблюдает за ним, -- и будто слышал несметный гомон: голоса, приглушенные, напряженные голоса по всему городу, на площади, через которую он торопливо ее вел, -повсюду, где люди собирались среди мирных, привычных огней и разговаривали о том самом.
The house too seemed filled with familiar sounds, but mostly with inertia, a terrible procrastination as he gazed down the dim hall, thinking Why don't she come on.	В доме, казалось, тоже царили привычные звуки, но главным образом -- оторопь, чудовищное оцепенение, и, глядя в тускло освещенную переднюю, он думал Чего же она не идет.
Why don't she come on Then Mrs. Beard did come: a comfortable woman, with red arms and untidy grayish hair.	Чего же она не идет. Наконец миссис Бирд пришла: уютная, с красными руками и растрепанными седоватыми волосами.
"This here is Miz Burch," he said.	-- Это миссис Берч, -- сказал он.
His expression was almost a glare: importunate, urgent. "She just got to town from Alabama.	Взгляд его, настойчивый, упорный, почти горел. -Она из Алабамы, только что пришла в город.
She is looking to meet her husband here.	Надеется встретить тут своего мужа.
He ain't come yet.	Его еще нет.

So I brought her here, where she can rest some before she gets mixed up in the excitement of town.	Вот я ее и привел, пускай передохнет немного, пока ее не втянули в эти городские передряги.
She ain't been in town or talked to anybody yet, and so I thought maybe you could fix her up a place to get rested some before she has to hear talking and ..." His voice ceased, died, recapitulant, urgent, importunate.	Она еще в городе не была, ни с кем не разговаривала -- я и подумал, может, вы ее где-нибудь устроите отдохнуть, пока ее не начали донимать разговорами и... -- Голос его, упорный, настойчивый, повторяющий одно и то же, пресекся, замер.
Then he believed that she had got his meaning.	Ему показалось, что она поняла его.
Later he knew that it was not because of his asking that she refrained from telling what he knew that she had also heard, but because she had already noticed the pregnancy and that she would have kept the matter hidden anyway.	Позже он сообразил, что не по его просьбе она умолчала о новостях, которые -- он был уверен в этом -- до нее уже дошли, а потому, что обратила внимание на беременность, и воздержалась бы от рассказа в любом случае.
She looked at Lena, once, completely, as strange women had been doing for four weeks now.	Она измерила Лину коротким пронзительным взглядом -- как это делали в течение вот уже четырех недель другие незнакомые женщины.
"How long does she aim to stay?" Mrs. Beard said.	-- Сколько она думает пробыть? -- спросила миссис Бирд.
"Just a night or two," Byron said. "Maybe just tonight.	-- Ночи две, -- сказал Байрон. -- Может, только сегодняшнюю.
She's looking to meet her husband here.	Надеется встретить тут мужа.
She just got in, and she ain't had time to ask or inquire-" His voice was still recapitulant, meaningful.	Она только что пришла и не успела еще спросить, разузнать... -- Тон его был все так же настойчив, многозначителен.
Mrs. Beard watched him now.	Теперь миссис Бирд наблюдала за ним.
He thought that she was still trying to get his meaning.	Он думал, что она все еще пытается понять его намек.
But what she was doing was watching him grope, believing (or about to believe) that his fumbling had a different reason and meaning.	Она же, наблюдая, как он путается в словах, думала (или готова была подумать), что его замешательство имеет совсем другой смысл и причину.
Then she looked at Lena again.	Затем она снова взглянула на Лину.
Her eyes were not exactly cold.	Нельзя сказать, что -- холодно.
But they were not warm.	Но без теплоты.
"I reckon she ain't got any business trying to go anywhere right now," she said.	-- По-моему, ей не к чему сразу куда-то тащиться, -- сказала она.
"That's what I thought," Byron said, quickly, eagerly. "With all the talk and excitement she might have to listen to, after not hearing no talk and excitement ...	-- Вот и я так думаю, -- живо подхватил Байрон. -Тут эти волнения, разговоры -- ей придется слушать, а она к этим волнениям, разговорам не привыкла...
If you are crowded tonight, I thought she might have my room."	Если у вас сегодня все занято, может, ее в мою комнату поселить?
"Yes," Mrs. Beard said immediately. "You'll be taking out in a few minutes, anyway.	-- Да, -- сразу откликнулась миссис Бирд. -- Вы все равно сейчас уедете.

You want her to have your room until you get back Monday morning?"	Хотите, чтобы она в вашей комнате пожила до понедельника, пока вы не вернетесь?
"I ain't going tonight," Byron said.	-- Сегодня я не поеду, -- сказал Байрон.
He did not look away. "I won't be able to go this time." He looked straight into cold, already disbelieving eyes, watching her in turn trying to read his own, believing that she read what was there instead of what she believed was there.	Он не отвел глаза. -- В этот раз не смогу. -- Он выдержал ее холодный и уже недоверчивый взгляд, надеясь, что она прочтет в его ответном взгляде то, что там есть, а не то, что она ему припишет.
They say that it is the practiced liar who can deceive.	Говорят, будто обман удается опытному лжецу.
But so often the practiced and chronic liar deceives only himself; it is the man who all his life has been selfconvicted of veracity whose lies find quickest credence.	Но часто опытный, закоренелый лжец обманывает одного себя; легче всего верят лжи человека, который всю жизнь ходил в кандалах правдивости.
"Oh," Mrs. Beard said.	-- Ага, -- сказала миссис Бирд.
She looked at Lena again. "Ain't she got any acquaintances in Jefferson?"	Она опять посмотрела на Лину. -- У нее нет знакомых в Джефферсоне?
"She don't know nobody here," Byron said. "Not this side of Alabama.	-- Она тут никого не знает, -- сказал Байрон. -Знакомые у ней -- все в Алабаме.
Likely Mr. Burch will show up in the morning-"	Мистер Берч, наверное, утром появится.
"Oh," Mrs. Beard said. "Where are you going to sleep?" But she did not wait for an answer. "I reckon I can fix her up a cot in my room for tonight.	-- Ага, -- сказала миссис Бирд. -- А вы где ляжете? -- Но ответа она не дождалась. -- Пожалуй, я ей сегодня поставлю койку у себя в комнате.
If she won't object to that."	Если она не против.
"That'll be fine," Byron said. "It'll be fine."	-- Прекрасно, -- сказал Байрон. -- Прекрасно.
When the supper bell rang, he was all prepared.	Когда позвонили к ужину, он уже был наготове.
He had found a chance to speak to Mrs. Beard.	Он улучил время переговорить с миссис Бирд.
He had spent more time in inventing that lie than any yet.	Ложь для этого он сочинял дольше, чем все предыдущее.
And then it was not necessary; that which he was trying to shield was its own protection.	Но она оказалась ненужной; то, что он хотел скрыть, само послужило себе прикрытием.
"Them men will be talking about it at the table," Mrs. Beard said. "I reckon a woman in her shape (and having to find a husband named Burch at the same time, she thought with dry irony) ain't got no business listening to any more of man's devilment.	-- Мужчины будут говорить об этом за столом, -сказала миссис Бирд. -Я думаю, женщине в ее положении притом разыскивающей мужа по фамилии Берч -едко заметила она про себя) незачем больше слушать про мужское шалопутство.
You bring her in later, after they have all et."	Приведете ее позже, когда они поедят.
Which Byron did.	Байрон так и сделал.
Lena ate heartily again, with that grave and hearty decorum, almost going to sleep in her plate before she had finished.	Лина опять ела усердно, с тем же чинным усердием и, не успев кончить, почти уснула над тарелкой.
"It's right tiring, travelling is," she explained.	-- Устаешь больно путешествовать-то, -объяснила она.

"You go set in the parlor and I'll fix your cot," Mrs. Beard said.	-- Поди посиди в гостиной, пока я тебе койку постелю, -- сказала миссис Бирд.
"I'd like to help," Lena said.	-- Я хочу помочь, -- сказала Лина.
But even Byron could see that she would not; that she was dead for sleep.	Но даже Байрон видел, что она не хочет: сон валил ее с ног.
"You go set in the parlor," Mrs. Beard said. "I reckon Mr. Bunch won't mind keeping you company for a minute or two."	-- Поди посиди в гостиной, -- сказала миссис Бирд. -- Я думаю, мистер Банч не откажется побыть с тобой минутку-другую.
"I didn't dare leave her alone," Byron says.	-- Я боялся оставить ее одну, -- говорит Байрон.
Beyond the desk Hightower has not moved. "And there we was setting, at the very time when it was all coming out down town at the sheriffs office, at the very time when Brown was telling it all; about him and Christmas and the whiskey and all.	По ту сторону стола Хайтауэр не пошевелился. -И вот, когда мы там сидели, как раз в это время все выходило наружу, как раз в это время Браун у шерифа все рассказал -- про себя, про Кристмаса, про виски и про все остальное.
Only the whiskey wasn't much news to folks, not since he had took Brown for a partner.	Только виски было не такой уж новостью -- с тех пор, как он взял Брауна в напарники.
I reckon the only thing folks wondered about was why Christmas ever took up with Brown.	Я думаю, люди только одного не могли понять -почему он вообще связался с Брауном.
Maybe it was because like not only finds like; it can't even escape from being found by its like.	Может быть -- потому что свой своего не только ищет, ему попросту не укрыться от своего.
Even when it's just like in one thing, because even them two with the same like was different.	Даже когда у своих общего только одно; потому что даже эти двое со своим общим были разными.
Christmas dared the law to make money, and Brown dared the law because he never even had sense enough to know he was doing it.	Кристмас шел против закона, чтобы заработать, а Браун шел против закона потому, что у него ума не хватало понять, на что он идет.
Like that night in the barbershop and him drunk and talking loud until Christmas kind of run in and dragged him out.	Как в тот вечер в парикмахерской, когда он горланил спьяну, покуда Кристмас не прибежал и не уволок его.
And Mr. Maxey said,	А мистер Макси сказал:
'What do you reckon that was he pretty near told on himself and that other one?' and Captain McLendon said,	"Как вы думаете, чего это он сейчас чуть не наговорил на себя и на того?" -а капитан Мак-Лендон отвечает:
'I don't reckon about it at all,' and Mr. Maxey said,	"Я вообще про это не думаю", -- тогда мистер Макси говорит:
'Do you reckon they was actually holding up somebody else's liquor truck?' and McLendon said,	"Вы думаете, они правда ограбили грузовик со спиртным?" И Мак-Лендон говорит:
'Would it surprise you to hear that that fellow Christmas hadn't done no worse than that in his life?'	"А вас бы не удивило, если бы вам сказали, что за этим Кристмасом не водилось грехов похуже?"
"That's what Brown was telling last night.	Вот про что Браун рассказывал вчера вечером.
But everybody knew about that.	Но это все знали.
They had been saying for a good while that somebody ought to tell Miss Burden.	Давно уже говорили, что не мешало бы всетаки предупредить мисс Берден.

But I reckon there wasn't anybody that wanted to go out there and tell her, because nobody knowed what was going to happen then.	Только, думаю, охотников не было идти туда предупреждать, -- никто ведь не знал, чем это кончится.
I reckon there are folks born here that never even saw her.	Думаю, кое-кто из местных ни разу в жизни ее не видал.
I don't reckon I'd wanted to go out there to that old house where nobody ever saw her unless maybe it was folks in a passing wagon that would see her now and then standing in the yard in a dress and sunbonnet that some nigger women I know wouldn't have wore for its shape and how it made her look.	Я, пожалуй, тоже не захотел бы идти в этот старый дом -- да никто к ней и не ходил, иногда только проезжие с повозки видели, как она на дворе стоит, в таком чепце и платье, что и негритянка не каждая наденет, -- до того страшны.
Or maybe she already knew it.	А может, она и сама знала.
Being a Yankee and all, maybe she didn't mind.	И, может, была не против -- раз она северянка и всякое такое.
And then couldn't nobody have known what was going to happen.	И кто ее знает -- чем это могло кончиться.
"And so I didn't dare leave her alone until she was in bed.	Словом, боялся я оставить ее одну, пока она не ляжет.
I aimed to come out and see you last night, right away.	Я сразу хотел к вам пойти, в тот же вечер.
But I never dared to leave her.	Но оставить ее боялся.
Them other boarders was passing up and down the hall and I didn't know when one of them would take a notion to come in and start talking about it and tell the whole thing; I could already hear them talking about it on the porch, and her still watching me with her face all fixed to ask me again about that fire.	Жильцы по коридору ходят туда-сюда, -- думаю, еще взбредет кому-нибудь в голову подойти, заведут про это разговор и все ей выложат; уж, слышу, они про это на крыльце говорят, а она все смотрит на меня, и по лицу видно, что опять хочет спросить про пожар.
And so I didn't dare leave her.	Поэтому и боялся ее оставить.
And we was setting there in the parlor and she couldn't hardly keep her eyes open then, and me telling her how I would find him for her all right, only I wanted to come and talk to a preacher I knowed that could help her to get in touch with him.	Сидим мы в гостиной, глаза у нее слипаются, а я ей все толкую, что найду его непременно, только мне надо пойти поговорить со знакомым священником, который может в этом деле помочь.
And her setting there with her eyes closed while I was telling her, not knowing that I knew that her and that fellow wasn't married yet.	Я ей твержу, а она сидит, глаза закрыла и не знает, что я знаю, что они с этим парнем еще не женаты.
She thought she had fooled everybody.	Она думала, что всех обманула.
And she asked me what kind of a man it was that I aimed to tell about her to and I told her and her setting there with her eyes closed so that at last I said,	И спрашивает меня, что это за человек, которому я хочу про нее рассказать, я ей отвечаю, а она сидит с закрытыми глазами, и в конце концов я ей говорю:
'You ain't heard a word I been saying' and she kind of roused up, but without opening her eyes, and said,	"Вы ни слова не слышали, что я вам говорил", -тут она вроде как встрепенулась, правда, глаз не открыла, и спрашивает:
' Can he still marry folks?' and I said,	"А женить он еще может?" Я говорю:
'What?	"Чего?

Can he what?' and she said,	Чего может? --
'Is he still enough of a preacher to marry folks?' "	"Священник-то он, говорит, настоящий? Может еще женить?"
Hightower has not moved.	Хайтауэр не шелохнулся.
He sits erect behind the desk, his forearms parallel upon the armrests of the chair.	Он сидит за столом, выпрямившись, руки лежат параллельно на ручках кресла.
He wears neither collar nor coat.	Пиджака на нем нет; рубашка -- без воротничка.
His face is at once gaunt and flabby; it is as though there were two faces, one imposed upon the other, looking out from beneath the pale, bald skull surrounded by a fringe of gray hair, from behind the twin motionless glares of his spectacles.	Лицо у него худое и вместе с тем дряблое -словно два лица, наложенные друг на друга, смотрят из-под бледной лысой черепной коробки с венчиком седых волос, из-за пары неподвижно блестящих окуляров.
That part of his torso visible above the desk is shapeless, almost monstrous, with a soft and sedentary obesity.	Часть торса, возвышающаяся над столом, -оплыла, она обезображена рыхлым ожирением сидячей жизни.
He sits rigid; on his face now that expression of denial and flight has become definite.	Он напрягся; опаска, желание уклониться явственно написаны теперь на его лице.
"Byron," he says; "Byron. What is this you are telling me?"	-- Байрон, -- говорит он, -- Байрон, что это вы мне рассказываете?
Byron ceases.	Байрон умолкает.
He looks quietly at the other, with an expression of commiseration and pity.	Он тихо смотрит на священника с выражением соболезнования, жалости.
"I knowed you had not heard yet.	-- Я знал, что вы еще не слышали.
I knowed it would be for me to tell you." They look at one another.	Знал, что это на меня ляжет -рассказать вам.
"What is it I haven't heard yet?"	-- Чего ж я еще не слышал?
"About Christmas.	-- Про Кристмаса.
About yesterday and Christmas.	Про вчерашнее и про Кристмаса.
Christmas is part nigger.	В Кристмасе есть негритянская кровь.
About him and Brown and yesterday."	Про него и Брауна и про вчерашнее.
"Part negro," Hightower says.	-- Негритянская кровь, -- говорит Хайтауэр.
His voice sounds light, trivial, like a thistle bloom falling into silence without a sound, without any weight.	Голос его звучит легковесно, буднично -- как будто перышко беззвучно и невесомо падает в тишину.
He does not move.	Он не шевелится.
For a moment longer he does not move.	Не шевелится еще несколько мгновений.
Then there seems to come over his whole body, as if its parts were mobile like face features, that shrinking and denial, and Byron sees that the still, flaccid, big face is suddenly slick with sweat.	Затем кажется, что всем его телом овладевает -словно части его подвижны, как черты лица, -- это желание уклониться, отвести от себя опасность, и Байрон видит, что его большое, вялое, застывшее лицо вдруг залоснилось от пота.

But his voice is light and calm. "What about Christmas and Brown and yesterday?" he says.	Но тон его легковесен, спокоен. -- Что про Кристмаса, Брауна и вчерашнее? -произносит он.
The sound of music from the distant church has long since ceased.	Музыка в далекой церкви давно смолкла.
Now there is no sound in the room save the steady shrilling of insects and the monotonous sound of Byron's voice.	В комнате слышен лишь настойчивый звон насекомых да монотонный голос Байрона.
Beyond the desk Hightower sits erect.	Выпрямившись, сидит за столом Хайтауэр.
Between his parallel and downturned palms and with his lower body concealed by the desk, his attitude is that of an eastern idol.	С параллельно лежащими на подлокотниках ладонями, до пояса скрытый столом, он напоминает восточного идола.
"It was yesterday morning.	-- Это было вчера утром.
There was a countryman coming to town in a wagon with his family.	Один деревенский с семьей ехал в город на повозке.
He was the one that found the fire.	Он первый увидел пожар.
No: he was the second one to get there, because he told how there was already one fellow there when he broke down the door.	Нет: он попал туда вторым, потому что, говорит, там уже был один человек, когда он взломал дверь.
He told about how he come into sight of the house and he said to his wife how it was a right smart of smoke coming out of that kitchen, and about how the wagon come on and then his wife said,	Говорит, что, когда они увидели дом, он сказал жене: больно уж много дыму идет из кухни, -потом они проехали еще немного, и жена сказала:
' That house is afire.'	"Дом горит".
And I reckon maybe he stopped the wagon and they set there in the wagon for a while, looking at the smoke, and I reckon that after a while he said,	И, думаю, он, наверно, остановил повозку, и они посидели немного в повозке, поглядели на дым, и, думаю, погодя еще немного, он сказал:
' It looks like it is.'	"Похоже на то".
And I reckon it was his wife that made him get down and go and see.	И думаю, что это жена велела ему слезть и посмотреть.
'They don't know it's afire,' she said, I reckon. 'You go up there and tell them.'	"Они не знают, что горят, -так, я думаю, она сказала. -- Поди, скажи им".
And he got out of the wagon and went up onto the porch and stood there, hollering	Он слез с повозки, поднялся на крыльцо и немного постоял там и покричал:
'Hello. Hello' for a while.	"Эй! Эй!"
He told how he could hear the fire then, inside the house, and then he hit the door a lick with his shoulder and went in and then he found the one that had found that fire first.	Он говорит, что огонь в доме уже был слышен, и тогда он вышиб дверь плечом, вошел и увидел того, кто первым увидел пожар.
It was Brown.	Это был Браун.
But the countryman didn't know that.	Но деревенский его не знал.
He just said it was a drunk man in the hall that looked like he had just finished falling down the stairs, and the countryman said,	Он сказал только, что в передней стоял пьяный, вид у него был такой, как будто он только что свалился с лестницы, и деревенский ему сказал:

'Your house is afire, mister,' before he realised how drunk the man was.	"У вас дом горит, уважаемый", -- и тут только понял, до чего тот пьян.
And he told how the drunk man kept on saying how there wasn't nobody upstairs and that the upstairs was all afire anyway and there wasn't any use trying to save anything from up there.	И он говорит, пьяный все время твердил, что наверху никого нет, и что верх все равно горит, и бесполезно спасать оттуда вещи.
"But the countryman knew there couldn't be that much fire upstairs because the fire was all back toward the kitchen.	Но деревенский смекнул, что наверху такого огня быть не может -- весь огонь был в задней стороне, ближе к кухне.
And besides, the man was too drunk to know, anyway.	Да и слишком пьян был тот, ничего не соображал.
And he told how he suspected there was something wrong from the way the drunk man was trying to keep him from going upstairs.	И он сказал, что сразу заподозрил неладное -- по тому, как пьяный не пускал его наверх.
So he started upstairs, and the drunk fellow trying to hold him back, and he shoved the drunk man away and went on up the stairs.	Он пошел наверх, пьяный попробовал удержать его, но он пьяного оттолкнул и пошел.
He told how the drunk man tried to follow him, still telling him how it wasn't anything upstairs, and he said that when he come back down again and thought about the drunk fellow, he was gone.	Он говорит, пьяный стал было подниматься за ним и все доказывал, что наверху ничего нет, но потом, говорит, когда он спустился и вспомнил про пьяного, того уж и след простыл.
But I reckon it was some time before he remembered to think about Brown again.	Только, думаю, он не сразу про Брауна вспомнил.
Because he went on up the stairs and begun hollering again, opening the doors, and then he opened the right door and he found her."	Потому что, наверх поднявшись, он снова начал кричать и открывать двери, а потом открыл ту дверь и ее увидел.
He ceases.	Он умолкает.
Then there is no sound in the room save the insects.	В комнате не слышно ничего, кроме насекомых.
Beyond the open window the steady insects pulse and beat, drowsy and myriad.	За окном пульсирует и бьется, навевая дрему, несметный насекомый хор.
"Found her," Hightower says. "It was Miss Burden he found." He does not move.	-- Увидел, -- говорит Хайтауэр. -- Он увидел мисс Берден. -- Священник не шевелится.
Byron does not look at him, he might be contemplating his hands upon his lap while he talks.	Байрон на него не смотрит; можно подумать, что он разглядывает руки на коленях, пока говорит.
"She was lying on the floor.	-- Она лежала на полу.
Her head had been cut pretty near off; a lady with the beginning of gray hair.	Голова почти начисто отрезана; дама с проседью.
The man said how he stood there and he could hear the fire and there was smoke in the room itself now, like it had done followed him in.	Он рассказывает, как стоял там и слышал огонь, и в комнате уже был дым -словно нашел за ним следом.
And how he was afraid to try to pick her up and carry her out because her head might come clean off.	И как он боялся поднять и вынести ее, потому что голова могла оторваться.

And then he said how he run back down the stairs again and out the front without even noticing that the drunk fellow was gone, and down to the road and told his wife to whip the team on to the nearest telephone and call for the sheriff too.	И как потом сбежал обратно по лестнице, выскочил из дома, не заметив даже, что пьяного нет, выбежал на дорогу и велел жене гнать к ближайшему телефону -- и шерифа тоже вызвать.
And how he run back around the house to the cistern and he said he was already drawing up a bucket of water before he realised how foolish that was, with the whole back end of the house afire good now.	Потом побежал за дом, к баку, -- говорит, уже вытаскивал полное ведро, и только тут сообразил, что это глупо, когда вся задняя часть дома полыхает.
So he run back into the house and up the stairs again and into the room and jerked a cover off the bed and rolled her onto it and caught up the corners and swung it onto his back like a sack of meal and carried it out of the house and laid it down under a tree.	Тогда он побежал обратно в дом и снова вверх по лестнице, в ту комнату, сорвал с кровати покрывало, закатал ее в покрывало, ухватил за края и вскинул на спину, как мешок крупчатки, вынес из дома и положил под дерево.
And he said that what he was scared of happened.	И чего он боялся, говорит, как раз случилось.
Because the cover fell open and she was laying on her side, facing one way, and her head was turned clean around like she was looking behind her.	Покрывало развернулось, а она на боку лежит, передом в одну сторону, а лицом аккурат в обратную. Будто назад оглядывается.
And he said how if she could just have done that when she was alive, she might not have been doing it now."	Это, говорит, она живая могла так сделать, а тутто не должна была бы.
Byron ceases and looks, glances once, at the man beyond the desk.	Байрон умолкает и смотрит, бросает взгляд на человека за столом.
Hightower has not moved.	Хайтауэр не шевельнулся.
His face about the twin blank glares of the spectacles is sweating quietly and steadily.	Лицо его за парой отсвечивающих стекол обливается потом.
"And the sheriff come out, and the fire department come too.	-- Явился шериф, и пожарная команда явилась.
But there wasn't nothing it could do because there wasn't any water for the hose.	Но сделать ничего не могла, потому что не было воды для брандспойта.
And that old house burned all evening and I could see the smoke from the mill and I showed it to her when she come up, because I didn't know then.	И старый дом горел весь вечер, я видел дым с фабрики и еще ей показал, когда пришла, потому что не знал ничего.
And they brought Miss Burden to town, and there was a paper at the bank that she had told them would tell what to do with her when she died.	А мисс Берден отвезли в город, и в банке лежала бумага, в которой было написано, что с ней делать, когда она умрет.
It said how she had a nephew in the North where she come from, her folks come from.	Там было написано, что на Севере, откуда она приехала, -- родня ее откуда приехала, -- у ней есть племянник.
And they telegraphed the nephew and in two hours they got the answer that the nephew would pay a thousand dollars' reward for who done it.	Племяннику отбили телеграмму, а через два часа пришел ответ, что племянник заплатит тысячу долларов за поимку убийцы.
"And Christmas and Brown were both gone.	А Кристмас с Брауном скрылись.

The sheriff found out how somebody had been living in that cabin, and then right off everybody begun to tell about Christmas and Brown, that had kept it a secret long enough for one of them or maybe both of them to murder that lady.	Шериф дознался, что в хибарке жили, и тут все сразу начали рассказывать про Кристмаса и Брауна -- все, которые помалкивали, покуда один из них или оба вместе не убили эту даму.
But nobody could find either one of them until last night.	И до вчерашнего вечера ни того, ни другого найти не удавалось.
The countryman didn't know it was Brown that he found drunk in the house.	А деревенский тот не знал, что пьяный, которого он в доме встретил, был Браун.
Folks thought that him and Christmas had both run, maybe.	Люди стали думать, что они сбежали -- и он и Кристмас.
And then last night Brown showed up: He was sober then, and he come onto the square about eight o'clock, wild, yelling about how it was Christmas that killed her and making his claim on that thousand dollars.	А потом, вечером вчера, Браун объявился. Уже трезвый -- вышел часов в восемь на площадь и стал кричать, как ненормальный, что это Кристмас ее убил, и требовать тысячу долларов.
They got the officers and took him to the sheriff’s office and they told him the reward would be his all right soon as he caught Christmas and proved he done it.	Позвали полицейских, отвели его к шерифу и сказали, что деньги будут его, как только он поймает Кристмаса и докажет, что это сделал Кристмас.
And so Brown told.	И тогда Браун сказал.
File told about how Christmas had been living with Miss Burden like man and wife for three years, until Brown and him teamed up.	Сказал, что, когда они с Кристмасом познакомились, Кристмас уже три года жил с мисс Берден.
At first, when he moved out to live in the cabin with Christmas, Brown said that Christmas told him he had been sleeping in the cabin all the time.	Сперва, Браун говорит, -- когда он поселился в хибарке у Кристмаса, Кристмас ему сказал, что все время тут ночует.
Then he said how one night he hadn't gone to sleep and he told how he heard Christmas get up out of bed and come and stand over Brown's cot for a while, like he was listening, and then he tiptoed to the door and opened it quiet and went out.	А потом, говорит, он однажды ночью не мог уснуть и услышал, как Кристмас вылез из постели, подошел, постоял над его койкой, вроде как прислушиваясь, а потом на цыпочках -- к двери, отворил ее тихонько и вышел.
And Brown said how he got up and followed Christmas and saw him go up to the big house and go in the back door, like either it was left open for him or he had a key to it.	И Браун сказал, что он тоже поднялся и -- за Кристмасом, и видит, как тот подошел к большому дому и вошел с черного хода -- то ли, значит, его оставили для Кристмаса открытым, то ли ключ у него был.
Then Brown come on back to the cabin and got into bed.	Тогда Браун вернулся в хибару и лег.
But he said how he couldn't go to sleep for laughing, thinking about how smart Christmas thought he was.	Но не мог, говорит, уснуть -- такой его смех разбирал, то Кристмасу перехитрить его не удалось.
And he was laying there when Christmas come back in about a hour.	Лежал он так с час примерно, а потом Кристмас вернулся.
Then he said how he couldn't keep from laughing no longer, and he says to Christmas,	И тогда, он говорит, совсем уже не мог удержаться от смеху и сказал Кристмасу:
' You old son of a gun.'	"Ну, ты и прохвост".

Then he said how Christmas got right still in the dark, and how he laid there laughing, telling Christmas how he wasn't such a slick one after all and joking Christmas about gray hair and about how if Christmas wanted him to, he would take it week about with him paying the house rent.	И тогда, он говорит, Кристмас прямо замер в темноте, а он лежит, смеется над Кристмасом, -мол, не такой уж он, выходит дело, ловкач, и все прохаживается насчет седых волос и насчет того, что, если Кристмас хочет, он согласен чередоваться с ним -- по неделе, в уплату за жилье.
"Then he told how he found out that night that sooner or later Christmas was going to kill her or somebody.	Потом он сказал, как он понял в ту ночь, что рано или поздно Кристмас убьет ее или еще кого-нибудь.
He said he was laying there, laughing, thinking that Christmas would just maybe get back in bed again, when Christmas struck a match.	Он, значит, лежал, смеялся и думал, что Кристмас опять собирается спать, -- а Кристмас вдруг чиркнул спичкой.
Then Brown said he quit laughing and he laid there and watched Christmas light the lantern and set it on the box by Brown's cot.	Тогда он, говорит, кончил смеяться, только лежал и смотрел, а Кристмас зажег фонарь и поставил на ящик возле койки Брауна.
Then Brown said how he wasn't laughing and he laid there and Christmas standing there by the cot, looking down at him.	И Браун говорит, что он больше не смеялся, только лежал, а Кристмас встал над его койкой и смотрит на него сверху.
'Now you got a good joke,' Christmas says. 'You can get a good laugh, telling them in the barbershop tomorrow night.'	"Ну, ты нашел себе потеху, -- Кристмас ему говорит. -- Будет над чем посмеяться завтра вечером, когда расскажешь в парикмахерской".
And Brown said he didn't know that Christmas was mad and that he kind of said something back to Christmas, not meaning to make him mad, and Christmas said, in that still way of his:	И Браун говорит, он не понял, что Кристмас взбеленился, и вроде тоже огрызнулся, но не так, чтобы его разозлить, и тут Кристмас говорит ровным своим голосом:
' You don't get enough sleep.	"Недосыпаешь ты.
You stay awake too much.	Слишком долго не спишь.
Maybe you ought to sleep more,' and Brown said,	Тебе, пожалуй, надо больше спать", -- а Браун спрашивает:
'How much more?' and Christmas said,	"На сколько больше? -- и Кристмас говорит:
' Maybe from now on.	"Может -навсегда".
And Brown said how he realised then that Christmas was mad and that it wasn't no time to joke him, and he said,	И Браун говорит, он понял тогда, что Кристмас взбеленился и дразнить его не стоит, и сказал:
' Ain't we buddies?	"Разве мы не друзья?
What would I want to tell something that ain't none of my business?	С чего это я буду трепаться про чужие дела?
Can't you trust me?' and Christmas said,	Ты моему слову не веришь? -- а Кристмас сказал:
' I don't know.	"Не знаю.
I don't care, neither.	И знать не хочу.
But you can trust me.'	Но ты моему слову можешь поверить".
And he looked at Brown.	И посмотрел на Брауна.
' Can't you trust me?' and Brown said he said 'Yes.'	"Можешь?" И Браун говорит, он сказал "да".

And he told then about how he was afraid that Christmas would kill Miss Burden some night, and the sheriff asked him how come he never reported his fear and Brown said he thought how maybe by not saying nothing he could stay out there and prevent it, without having to bother the officers with it; and the sheriff kind of grunted and said that was thoughtful of Brown and that Miss Burden would sholy appreciate it if she knowed.	И стал говорить, как он боялся, что однажды ночью Кристмас убьет мисс Берден; шериф спрашивает, -- как же так он не удосужился сообщить о своих опасениях, а Браун говорит, он подумал, что если ничего не скажет, то сможет там жить и помешать этому, а полицию не беспокоить, -- и шериф вроде как хрюкнул и сказал, что это со стороны Брауна очень любезно и что мисс Берден наверняка бы поблагодарила его, если бы знала.
And then I reckon it begun to dawn on Brown that he had a kind of rat smell too.	И тут, я думаю, до Брауна дошло, что у него, значит, тоже рыльце в пуху.
Because he started in telling about how it was Miss Burden that bought Christmas that auto and how he would try to persuade Christmas to quit selling whiskey before he got them both into trouble; and the officers watching him and him talking faster and faster and more and more; about how he had been awake early Saturday morning and saw Christmas get up about dawn and go out.	Потому что он принялся рассказывать, что машину Кристмасу купила мисс Берден, и как он уговаривал Кристмаса бросить торговлю виски, пока они оба не попали в беду; полицейские смотрят на него, а он все быстрей и быстрей говорит, все больше, больше -что он, дескать, проснулся в субботу рано и видел, как Кристмас встал на рассвете и ушел.
And Brown knew where Christmas was going, and about seven o'clock Christmas come back into the cabin and stood there, looking at Brown.	И он, дескать, знал, куда идет Кристмас, а часов в семь Кристмас вернулся в хибарку, стал и смотрит на Брауна.
'I've done it,' Christmas says.	И говорит: "Я сделал это".
'Done what?' Brown says.	Браун: "Что сделал?"
' Go up to the house and see,' Christmas says.	А Кристмас говорит: "Поди в дом, посмотри".
And Brown said how he was afraid then, but that he never suspected the truth.	И Браун сказал, что он испугался, но в чем дело, даже не подозревал.
He just said that at the outside all he expected was that maybe Christmas just beat her some.	Он говорит, от силы думал, что Кристмас мог ее избить.
And he said how Christmas went out again and then he got up and dressed and he was making a fire to cook his breakfast when he happened to look out the door and he said how all the kitchen was afire up at the big house.	И говорит, что Кристмас опять вышел, а он встал, оделся и, когда разводил огонь, чтобы приготовить завтрак, случайно выглянул за дверь и увидел, что вся кухня в большом доме горит.
" 'What time was this?' the sheriff says.	"В котором часу это было?" -- шериф спрашивает.
" 'About eight o'clock, I reckon,' Brown says. 'When a man would naturally be getting up.	"Часов в восемь, наверно, -- Браун говорит. -Когда человек встает?
Unless he is rich.	Если он не богач.
And God knows I ain't that.'	А я, видит бог, не из них".
" 'And that fire wasn't reported until nigh eleven o'clock,' the sheriff says.	"А о пожаре, -- шериф говорит, -- сообщили только к одиннадцати.
'And that house was still burning at three P.M. You mean to say a old wooden house, even a big one, would need six hours to burn down in?'	И в три часа дня дом еще горел. Вы что же хотите сказать -- старый деревянный дом, пусть даже большой, будет гореть шесть часов?"

"And Brown was setting there, looking this way and that, with them fellows watching him in a circle, hemming him in.	Браун сидит, смотрит туда-сюда, а они -- вокруг наблюдают за ним, кольцом окружили.
' I'm just telling you the truth,' Brown says.	Браун им; "Я вам правду говорю.
'That's what you asked for: He was looking this way and that, jerking his head.	Вы же сами просили". А сам туда-сюда смотрит, головой вертит.
Then he kind of hollered:	А потом чуть ли не в крик:
' How do I know what time it was?	"Почем я знаю, сколько было времени?
Do you expect a man doing the work of a nigger slave at a sawmill to be rich enough to own a watch?'	Вы что думаете -- человек, который заместо негра, раба на лесопилке горбатится, такой богач, чтобы часы носить?"
" 'You ain't worked at no sawmill nor at anything else in six weeks,' the marshal says. 'And a man that can afford to ride around all day long in a new car can afford to pass the courthouse often enough to see the clock and keep up with the time.'	"Ни на какой ты лесопилке -- и вообще нигде не работаешь полтора месяца, -- полицейский говорит. -- И если человек может позволить себе целый день кататься на новой машине, то он может позволить себе раз-другой подъехать к суду и время по часам заметить".
" 'It wasn't none of my car, I tell you!' Brown says. 'It was his.	"Сказано вам, это была не моя машина! -- Браун говорит. -- Это его машина.
She bought it and give it to him; the woman he murdered give it to him.'	Она ее купила и ему отдала -- женщина отдала, которую он убил".
" 'That's neither here nor there,' the sheriff says. 'Let him tell the rest of it.'	"Это дело десятое, -- шериф говорит. -- Дайте ему досказать".
"And so Brown went on then, talking louder and louder and faster and faster, like he was trying to hide Joe Brown behind what he was telling on Christmas until Brown could get his chance to make a grab at that thousand dollars.	И Браун стал досказывать, и все громче, громче, все быстрей, быстрей -словно Джо Брауна старался спрятать за тем, что говорил про Кристмаса -покуда Браун не улучит момент цапнуть эту тысячу долларов.
It beats all how some folks think that making or getting money is a kind of game where there are not any rules at all.	Вот ведь что самое удивительное: некоторые люди думают, будто зарабатывать или добывать деньги -- это такая игра, где никаких правил нет.
He told about how even when he saw the fire, he never dreamed that she would still be in the house, let alone dead.	Он сказал, что, когда увидел пожар, у него и в мыслях не было, что она еще в доме, тем более -мертвая.
He said how he never even thought to look into the house at all; that he was just figuring on how to put out the fire.	И, говорит, ему даже в голову не пришло заглянуть в дом: он только думал, как бы пожар потушить.
" 'And that was round eight A.M.,' the sheriff says.	"И это, -- шериф говорит, -- было около восьми утра.
' Or so you claim.	Вы так утверждаете.
And Hamp Waller's wife never reported that fire until nigh eleven.	А жена Хемпа У олера сообщила о пожаре почти в одиннадцать.
It took you a right smart while to find out you couldn't put out that fire with your bare hands.'	Долго же вы соображали, что не сможете голыми руками потушить пожар".

And Brown sitting there in the middle of them (they had locked the door, but the windows was lined with folks' faces against the glass) with his eyes going this way and that and his lip lifted away from his teeth.	А Браун сидит между них (дверь они заперли, а за окнами всюду лица торчат), глаза туда-сюда бегают, зубы оскалил.
'Hamp says that after he broke in the door, there was already a man inside that house,' the sheriff says. 'And that that man tried to keep him from going up the stairs.'	"Хемп утверждает, что, когда он выломал дверь, в доме Уже находился человек, -- шериф говорит. -И что этот человек пытался не пустить его наверх".
And him setting there in the center of them, with his eyes going and going.	А он сидит посередке и глазами шныряет, шныряет.
"I reckon he was desperate by then.	К этому времени, я думаю, он отчаялся.
I reckon he could not only see that thousand dollars getting further and further away from him, but that he could begin to see somebody else getting it.	Я думаю, он не только увидел, что тысяча долларов уплывает от него все дальше и дальше, -- ему уже виделось, как кто-то другой ее получает.
I reckon it was like he could see himself with that thousand dollars right in his hand for somebody else to have the spending of it.	Я думаю, ему мерещилось, что эта тысяча вроде как у него в кармане, а тратит ее кто-то другой.
Because they said it was like he had been saving what he told them next for just such a time as this.	Потому что, говорят, похоже было, будто то, что он сказал теперь, он нарочно придерживал на этот случай.
Like he had knowed that if it come to a pinch, this would save him, even if it was almost worse for a white man to admit what he would have to admit than to be accused of the murder itself.	Как будто знал, что, если влипнет, это его спасет, хотя белому человеку признаться в том, в чем он признался, -- едва ли не хуже, чем быть обвиненным в самом убийстве.
' That's right,' he says. 'Go on.	"Ну конечно, -- он говорит. -Валяйте.
Accuse me.	Обвиняйте меня.
Accuse the white man that's trying to help you with what he knows.	Обвините белого, который хочет вам помочь, рассказать, что знает.
Accuse the white man and let the nigger go free.	Обвините белого, а Нигера -- на волю.
Accuse the white and let the nigger run.'	Белого обвините, а нигер пускай бежит".
" 'Nigger?' the sheriff said. 'Nigger?'	"Нигер? -- шериф говорит. -- Нигер?"
"It's like he knew he had them then.	И тут он вроде понял, что они у него в руках.
Like nothing they could believe he had done would be as bad as what he could tell that somebody else had done.	Вроде, в чем бы они его ни заподозрили, -- все будет ерундой рядом с тем, что он им про другого скажет.
'You're so smart,' he says. 'The folks, in this town is so smart.	"Ну, вы же умники, -- говорит. -- У вас тут все в городе умники.
Fooled for three years.	Три года вас дурачили.
Calling him a foreigner for three years, when soon as I watched him three days I knew he wasn't no more a foreigner than I am.	Иностранцем три года его называли, а я на третий день догадался, что он такой же иностранец, как я.
I knew before he even told me himself.'	Догадался до того, как он сам мне сказал".

And them watching him now, and looking now and then at one another.	Все на него смотрят, взглядом перекинутся -- и опять на него.
" 'You better be careful what you are saying, if it is a white man you are talking about,' the marshal says. 'I don't care if he is a murderer or not.'	"Ты знаешь, со словами поаккуратней, если про белого говоришь, -полицейский его предупреждает. -- Все равно, убийца он или нет".
" 'I'm talking about Christmas,' Brown says. 'The man that killed that white woman after he had done lived with her in plain sight of this whole town, and you all letting him get further and further away while you are accusing the one fellow that can find him for you, that knows what he done.	"Я про Кристмаса говорю, -- Браун отвечает. -Убил белую женщину после того, как три года жил с ней на виду у целого города, -- и ведь он все дальше, все дальше от вас уходит, пока вы тут обвиняете человека, который один может его найти, который знает, что он натворил.
He's got nigger blood in him.	В нем негритянская кровь.
I knowed it when I first saw him.	Я это с первого взгляда понял.
But you folks, you smart sheriffs and such.	А вы тут, приятели, шерифы-умники и прочие...
One time he even admitted it, told me he was part nigger.	Один раз он сам признался -- сам мне сказал, что в нем негритянская кровь.
Maybe he was drunk when he done it: I don't know.	Может, спьяну сболтнул -- не знаю.
Anyway, the next morning after he told me he come to me and he says (Brown was talking fast now, kind of glaring his eyes and his teeth both around at them, from one to another), he said to me,	Только на другое утро он подошел ко мне и сказал (а сам Браун словами сыплет, зубами, глазами сверкает по кругу, то на одного, то на другого), говорит:
"I made a mistake last night.	"Вчера вечером я сделал ошибку.
Don't you make the same one."	Смотри, не повтори ее".
And I said,	А я сказал:
"How do you mean a mistake?" and he said,	"Какую такую ошибку?" Он говорит:
"You think a minute," and I thought about something he done one night when me and him was in Memphis and I knowed my life wouldn't be worth nothing if I ever crossed him and so I said,	"Подумай немного". Я подумал, он -- про то, что однажды ночью сделал, когда мы были в Мемфисе, а я-то знаю, что за жизнь мою ломаного гроша не дадут, если я стану ему перечить, -- ну и сказал:
"I reckon I know what you mean.	"Я тебя понял.
I ain't going to meddle in what ain't none of my business.	Не собираюсь я лезть не в свое дело.
I ain't never done that yet, that I know of."	И никогда, по-моему, за мной такого не водилось".
'And you'd have said that, too,' Brown says, 'way out there, alone in that cabin with him and nobody to hear you if you was to holler.	И вы бы так сказали, -- Браун говорят, -- если бы очутились с ним один на один в хибарке: там и закричишь -- никто не услышит.
You'd have been scared too, until the folks you was trying to help turned in and accused you of the killing you never done.'	И вы бы опасались -- покуда люди, которым хочешь помочь, на тебя же не стали бы вешать чужое убийство".
And there he sat, with his eyes going and going, and them in the room watching him and the faces pressed against the window from outside.	Он сидит, глазами рыщет, рыщет, а они на него глядят, и снаружи к окнам лица прилипли.

" 'A nigger,' the marshal said. 'I always thought there was something funny about that fellow.'	"Нигер, -- полицейский говорит. -- Я все время думал: что-то в этом парне странное".
"Then the sheriff talked to Brown again.	Тут опять шериф вмешался:
'And that's why you didn't tell what was going on out there until tonight?'	"Так вы поэтому до нынешнего вечера скрывали, что там творится?"
"And Brown setting there in the midst of them, with his lips snarled back and that little scar by his mouth white as a popcorn.	А Браун сидит среди них, зубы ощерил, и шрам этот маленький возле рта -- белый, как воздушная кукуруза.
'You just show me the man that would a done different,' he says.	"Вы мне покажите, -- говорит, -- человека, который бы подругому поступил.
' That's all I ask.	Вот чего я прошу.
Just show me the man that would a lived with him enough to know him like I done, and done different.'	Только покажите -человека, который столько прожил бы с ним, узнал бы его, как я, и поступил бы по-другому".
" 'Well,' the sheriff says, 'I believe you are telling the truth at last.	"Ну, -- шериф говорит, -- наконец-то, кажется, вы сказали правду.
You go on with Buck, now, and get a good sleep.	А теперь ступайте с Баком и проспитесь хорошенько.
I'll attend to Christmas.'	Кристмасом я займусь".
" 'I reckon that means the jail,' Brown says. 'I reckon you'll lock me up in jail while you get the reward.'	"В тюрьму, значит, так я понимаю, -- Браун говорит. -- Меня, значит, -в тюрьму, за решетку, а вам -- награду получать".
" 'You shut your mouth,' the sheriff says, not mad. 'If that reward is yours, I'll see that you get it.	"Придержи язык, -- шериф ему без злобы. -- Если награда тебе положена, я позабочусь, чтоб ты ее получил.
Take him on, Buck.'	Бак, уведи его".
"The marshal come over and touched Brown's shoulder and he got up.	Полицейский подошел, тронул Брауна за плечо, и он встал.
When they went out the door the ones that had been watching through the window crowded up:	Когда они вышли за дверь, те, что в окна наблюдали, столпились вокруг них.
'Have you got him, Buck?	"Поймали его, Бак?
Is he the one that done it?'	Это он, значит?"
" 'No,' Buck says. 'You boys get on home.	"Нет, -- Бак им говорит. -- Расходитесь, ребята, по домам.
Get on to bed, now.' "	Спать пора".
Byron's voice ceases.	Голос Байрона замирает.
Its flat, inflectionless, country. bred singsong dies into silence.	Ровный, невыразительный деревенский речитатив обрывается в тишине.
He is now looking at Hightower with that look compassionate and troubled and still, watching across the desk the man who sits there with his eyes closed and the sweat running down his face like tears.	Он смотрит на Хайтауэра тихо, с состраданием и беспокойством, наблюдает сидящего напротив человека, у которого закрыты глаза и пот сбегает по лицу, как слезы.
Hightower speaks:	Хайтауэр говорит:

"Is it certain, proved, that he has negro blood?	-- Это точно? Доказано, что в нем негритянская кровь?
Think, Byron; what it will mean when the people-if they catch ...	Подумайте, Байрон; что это будет значить, когда люди... если они поймают...
Poor man.	Несчастный человек.
Poor mankind."	Несчастное человечество.
"That's what Brown says," Byron says, his tone quiet, stubborn, convinced. "And even a liar can be scared into telling the truth, same as a honest man can be tortured into telling a lie."	-- Браун так говорит, -- отвечает Байрон спокойно, упрямо, убежденно. -- Ведь и лжеца можно так запугать, что он скажет правду, -- то же самое, как из честного вымучить ложь.
"Yes," Hightower says.	-- Да, -- говорит Хайтауэр.
He sits with his eyes closed, erect. "But they have not caught him yet.	Он сидит выпрямившись, закрыв глаза. -- Но они его еще не поймали.
They have not caught him yet, Byron."	Они его еще не поймали, Байрон.
Neither is Byron looking at the other.	Байрон тоже на него не смотрит.
"Not yet.	-- Еще нет.
Not the last I heard.	Последнее, что я слышал, -- нет еще.
They took some bloodhounds out there today.	Сегодня они взяли ищеек.
But they hadn't caught him when I heard last."	Но еще не поймали -- это последнее, что я слышал.
"And Brown?"	-- А Браун?
"Brown," Byron says. "Him.	-- Браун, -- говорит Банч. -- Браун.
He went with them.	Браун с ними пошел.
He may have helped Christmas do it.	Может, он и помогал Кристмасу.
But I don't reckon so.	Но не думаю.
I reckon that setting fire to the house was about this limit.	Я думаю, дом поджечь -- это самое большее, на что он способен.
And why he done that, if he did, I reckon even he don't know.	А почему он это сделал, -- если сделал, -- думаю, он и сам не знает.
Unless maybe he thought that if the whole thing was just burned up, it would kind of not ever been at all, and then him and Christmas could go on riding around in that new car.	Вот разве только понадеялся, что если все это сжечь, то получится вроде как ничего и не было, и они с Кристмасом опять будут кататься на новой машине.
I reckon he figured that what Christmas committed was not so much a sin as a mistake." His face is musing, downlooking; again it cracks faintly, with a kind of sardonic weariness. "I reckon he's safe enough.	Я думаю, по его мнению, Кристмас не столько грех совершил, сколько ошибку. -- Лицо его потуплено, задумчиво; снова по нему пробегает усталая сардоническая гримаса. -- Теперь-то он никуда не денется.
I reckon she can find him now any time she wants, provided him and the sheriff ain't out with the dogs.	Теперь она сможет найти его, когда пожелает, -если он в это время не будет на охоте с шерифом и собаками.

He ain't trying to run-not with that thousand dollars hanging over his head, you might say.	Бежать он не собирается -- зачем, если эта тысяча долларов, можно сказать, висит у него перед носом.
I reckon he wants to catch Christmas worse than any man of them.	Я думаю, он Кристмаса хочет поймать больше любого из них.
He goes with them.	Ходит с ними.
They take him out of the jail and he goes along with them, and then they all come back to town and lock Brown up again.	Они забирают его из тюрьмы, и он идет с ними, а потом они возвращаются и обратно сажают его в тюрьму.
It's right queer.	Смешно прямо.
Kind of a murderer trying to catch himself to get his own reward.	Вроде как убийца самого себя ловит, чтобы получить за себя награду.
He don't seem to mind though, except to begrudge the time while they ain't out on the trail, the time wasted setting down.	Но он как будто не против, только жалеет, что время теряет понапрасну -- когда сидит, вместо того, чтобы бежать по следу.
Yes.	Да.
I'll tell her tomorrow.	Завтра я ей скажу.
I'll just tell her that he is in hock for the time being, him and them two dogs.	Скажу просто, что он покамест под замком, -- он и пара ищеек.
Maybe I'll take her to town where she can see them, all three of them hitched to the other men, a-straining and yapping."	Может, в город ее свожу посмотреть на них, на всех троих на сворке -- как они тянут и тявкают.
"You haven't told her yet."	-- Вы ей еще не сказали.
"I ain't told her.	-- Ей не сказал.
Nor him.	Ему тоже.
Because he might run again, reward or no reward.	Потому что награданаградой, а сбежать он может.
And maybe if he can catch Christmas and get that reward, he will marry her in time.	А так, если он поймает Кристмаса и получит эту награду, он, может, женится на ней вовремя.
But she don't know yet, no more than she knowed yesterday when she got down from that wagon on the square.	Но она пока не знает -- не больше того, что знала вчера, когда с повозки слезала на площади.
Swolebellied, getting down slow from that strange wagon, among them strange faces, telling herself with a kind of quiet astonishment, only I don't reckon it was any astonishment in it, because she had come slow and afoot and telling never bothered her:	С большим животом слезала, потихоньку, с чужой повозки, среди лиц чужих, и говорила про себя, вроде как тихо удивляясь, -- только, я думаю, она не удивлялась, потому что пришла потихоньку, пешком, а разговоры ей не в тягость:
'My, my.	"Ну и ну.
Here I have come clean from Alabama, and now I am in Jefferson at last, sure enough.' " Chapter 5	Вон откуда шла, из Алабамы, -- а ведь и правда, в Джефферсон пришла".
IT was after midnight.	Было за полночь.
Though Christmas had been in bed for two hours, he was not yet asleep.	Кристмас пролежал в кровати два часа, но еще не спал.
He heard Brown before he saw him.	Он услышал Брауна раньше, чем увидел.

He heard Brown approach the door and then blunder into it, in silhouette propping himself erect in the door.	Он услышал, как Браун подошел к хибарке, ввалился в дверь -- и силуэтом застыл в проеме, опираясь, чтоб не упасть.
Brown was breathing heavily.	Браун тяжело дышал.
Standing there between his propped arms, Brown began to sing in a saccharine and nasal tenor.	Держась за косяки, он запел сахариновым гнусавым тенором.
The very longdrawn pitch of his voice seemed to smell of whiskey.	Даже от тягучего его голоса, казалось, разило перегаром.
"Shut it," Christmas said.	"Заткнись", -- сказал Кристмас.
He did not move and his voice was not raised.	Он не пошевелился и не повысил голоса.
Yet Brown ceased at once.	Браун, однако, сразу замолк.
He stood for a moment longer in the door, propping himself upright.	Он еще постоял в дверях, держась, чтобы не упасть.
Then he let go of the door and Christmas heard him stumble into the room; a moment later he blundered into something.	Потом отпустил дверь, и Кристмас услышал, как он ввалился в комнату; через секунду он на что-то налетел.
There was an interval filled with hard, labored breathing.	Наступила пауза, заполненная трудным, шумным дыханием.
Then Brown fell to the floor with a tremendous clatter, striking the cot on which Christmas lay and filling the room with loud and idiot laughter.	Затем с ужасающим грохотом Браун свалился на пол, ударившись о койку Кристмаса, и огласил комнату громким идиотским смехом.
Christmas rose from his cot.	Кристмас поднялся с койки.
Invisible beneath him Brown lay on the floor, laughing, making no effort to rise.	Где-то у него в ногах лежал, смеясь и не пытаясь встать, невидимый Браун.
"Shut it!" Christmas said.	"Заткнись!" -- сказал Кристмас.
Brown still laughed.	Браун продолжал смеяться.
Christmas stepped across Brown and put his hand out toward where a wooden box that served for table sat, on which the lantern and matches were kept.	Кристмас перешагнул через Брауна и протянул руку к деревянному ящику, который заменял им стол, -- там они держали фонарь и спички.
But he could not find the box, and then he remembered the sound of the breaking lantern when Brown fell.	Но ящика он не нашел и вспомнил звон фонаря, разбившегося при падении Брауна.
He stooped, astride Brown, and found his collar and hauled him out from beneath the cot and raised Brown's head and began to strike him with his flat hand, short, vicious, and hard, until Brown ceased laughing.	Он нагнулся к Брауну, который лежал у него между ног, нащупал воротник, выволок Брауна из-под койки, поднял ему голову и стал бить ладонью -- резко, сильно, зло, -- пока Браун не кончил смеяться.
Brown was limp.	Браун лежал обмякший.
Christmas held his head up, cursing him in a voice level as whispering.	Кристмас держал его голову и ругал ровным, приглушенным голосом.
He dragged Brown over to the other cot and flung him onto it, face up.	Он подтащил Брауна к другой койке и бросил его туда, навзничь.
Brown began to laugh again.	Браун снова стал смеяться.

Christmas put his hand flat upon Brown's mouth and nose, shutting his jaw with his left hand while with the right he struck Brown again with those hard, slow, measured blows, as if he were meting them out by count.	Кристмас левой ладонью зажал ему нос и рот, захватив подбородок, а правой снова стал бить -сильными, нечастыми, размеренными ударами, словно отвешивал их по счету.
Brown had stopped laughing.	Браун перестал смеяться.
He struggled.	Он стал дергаться.
Beneath Christmas's hand he began to make a choked, gurgling noise, struggling.	Под рукой у Кристмаса он издавал придушенный булькающий звук и дергался.
Christmas held him until he ceased and became still.	Кристмас держал его, пока Браун не утих, не замер.
Then Christmas slacked his hand a little.	Тогда он немного расслабил руку.
"Will you be quiet now?" he said. "Will you?"	"Теперь ты замолчишь? -- сказал он. -Замолчишь?"
Brown struggled again.	Браун снова задергался.
"Take your black hand off of me, you damn niggerblooded-" The hand shut down again.	"Прими свою черную лапу, образина нег..." Рука опять сдавила.
Again Christmas struck him with the other hand upon the face.	Опять Кристмас ударил его другой рукой по лицу.
Brown ceased and lay still again.	Браун замолк и лежал тихо.
Christmas slacked his hand After a moment Brown spoke, in a tone cunning, not loud:	Кристмас расслабил руку. Через секунду Браун заговорил, лукавым голосом, негромко.
"You're a nigger, see?	"Ты же нигер, понял?
You said so yourself.	Ты сам мне сказал.
You told me.	Сам сознался.
But I'm white.	А я белый.
I'm a wh-" The hand shut down.	Я бе..." Рука сдавила.
Again Brown struggled, making a choked whimpering sound beneath the hand, drooling upon the fingers.	Снова Браун забился и захлюпал под рукой, слюнявя пальцы.
When he stopped struggling, the hand slacked.	Когда он перестал биться, рука расслабилась.
Then he lay still, breathing hard.	Он лежал тихо, дышал тяжело.
"Will you now?" Christmas said.	-- Теперь замолчишь? -- сказал Кристмас.
"Yes," Brown said.	-- Да, -- сказал Браун.
He breathed noisily. "Let me breathe.	Он шумно дышал. -- Не души.
I'll be quiet.	Я молчу.
Let me breathe."	Не души.
Christmas slacked his hand but he did not remove it.	Кристмас расслабил руку, но не убрал ее.
Beneath it Brown breathed easier, his breath came and went easier, with less noise.	Браун задышал легче, вдохи и выдохи стали легче, свободнее.

But Christmas did not remove the hand.	Но Кристмас не убирал руки.
He stood in the darkness above the prone body, with Brown's breath alternately hot and cold on his fingers, thinking quietly, Something is going to happen to me.	Дыхание Брауна обдавало его пальцы то теплом, то холодом, и, стоя в темноте над распростертым телом, он спокойно думал Что-то со мной будет.
I am going to do something.	Что-то я сделаю.
Without removing his left hand from Brown's face he could reach with his right across to his cot, to his pillow beneath which lay his razor with its five inch blade.	Не снимая левой руки с лица Брауна, он мог дотянуться правой до своей койки, до подушки, под которой лежала его бритва с двенадцатисантиметровым лезвием.
But he did not do it.	Но он этого не сделал.
Perhaps thinking had already gone far enough and dark enough to tell him This is not the right one. Anyway he did not reach for the razor.	Может быть, мысль зашла так далеко, в такую тьму, что сказала ему Не его нужно Так или иначе, он не взял бритвы.
After a time he removed his hand from Brown's face. But he did not go away.	Немного погодя он снял руку с лица Брауна, но не ушел.
He still stood above the cot, his own breathing so quiet, so calm, as to make no sound even to himself.	Он продолжал стоять над койкой, дыша так спокойно, так тихо, что сам этого не слышал.
Invisible too, Brown breathed quieter now, and after a while Christmas returned and sat upon his cot and fumbled a cigarette and a match from his trousers hanging on the wall.	Браун, тоже невидимый, дышал теперь тише, и вскоре Кристмас отошел, сел на свою койку, нашарил в висевших на стене брюках сигарету и спички.
In the flare of the match Brown was visible.	Спичка вспыхнула, осветив Брауна.
Before taking the light, Christmas lifted the match and looked at Brown.	Прежде чем прикурить, Кристмас поднял спичку и посмотрел на Брауна.
Brown lay on his back, sprawled, one arm dangling to the floor.	Браун лежал на спине, разбросавшись, рука свисала на пол.
His mouth was open.	Рот был открыт.
While Christmas watched, he began to snore.	Пока Кристмас смотрел, он начал храпеть.
Christmas lit the cigarette and snapped the match toward the open door, watching the flame vanish in midair.	Кристмас закурил, щелчком отбросил спичку к открытой двери и увидел, как пламя погасло на полпути.
Thin he was listening for the light, trivial sound which the dead match would make when it struck the floor; and then it seemed to him that he heard it.	Он прислушался, ожидая слабого пустякового удара горелой спички об пол; показалось, что услышал.
Then it seemed to him, sitting on the cot in the dark room, that he was hearing a myriad sounds of no greater volume-voices, murmurs, whispers: of trees, darkness, earth; people: his own voice; other voices evocative of names and times and places-which he had been conscious of all his life without knowing it, which were his life, thinking God perhaps and me not knowing that too He could see it like a printed sentence, fullborn and already dead, God loves me too, like the faded and weathered letters on a last year's billboard, God loves me too.	Затем ему показалось, что, сидя на койке, в темноте, он слышит несметную сутолоку звуков, таких же слабых: голоса, бормотание, шепот -деревьев, тьмы земли; людей; свой собственный голос; другие голоса, вызывающие в памяти имена, времена, места, которые жили в нем постоянно, хотя он не знал этого, которые были его жизнью, -- и он думал Может быть Бог, а я и этого не знаю Он видел это, как напечатанную фразу, полнорожденную и уже мертвую Бог и меня любит, как блеклые полусмытые буквы прошлогодней афиши Бог и меня любит.

He smoked the cigarette down without once touching it with his hand.	Он докурил сигарету, ни разу не прикоснувшись к ней рукой.
He snapped it too toward the door.	И окурок тоже щелчком отбросил к двери.
Unlike the match, it did not vanish in midnight.	В отличие от спички, он не погас на лету.
He watched it twinkle end over end through the door.	Кристмас наблюдал, как окурок мигает, кувыркаясь в воздухе за дверью.
He lay back on the cot, his hands behind his head, as a man lies who does not expect to sleep, thinking I have been in bed now since ten o'clock and I have not gone to sleep.	Он лег на койку, закинув руки за голову, как ложится человек, не надеющийся уснуть, и подумал Я лежу с десяти часов и не сплю.
I do not know what time it is but it is later than midnight and I have not yet been asleep	Не знаю, сколько сейчас времени, но уже за полночь, а я никак не усну
"It's because she started praying over me," he said.	"Потому что она стала молиться обо мне", -сказал он.
He spoke aloud, his voice sudden and loud in the dark room, above Brown's drunken snoring.	Сказал вслух, и голос в темной комнате прозвучал неожиданно громко, заглушив пьяный храп Брауна.
"That's it.	"Вот почему.
Because she started praying over me."	Потому что она стала молиться обо мне".
He rose from the cot.	Он поднялся с койки.
His bare feet made no sound.	Босые ноги коснулись пола беззвучно.
He stood in the darkness, in his underclothes.	Он стоял в темноте, в одном белье.
On the other cot Brown snored.	На другой койке храпел Браун.
For a moment Christmas stood, his head turned toward the sound.	Кристмас постоял, повернув голову в направлении звука.
Then he went on toward the door.	Потом двинулся к двери.
In his underclothes and barefoot he left the cabin.	Босиком, в одном белье он вышел из хижины.
It was a little lighter outdoors.	Снаружи было немного светлее.
Overhead the slow constellations wheeled, the stars of which he had been aware for thirty years and not one of which had any name to him or meant anything at all by shape or brightness or position.	Над головой медлительно поворачивались созвездия; тридцать лет он знал, что звезды есть, но ни одна не имела для него названия, ничего не говорила ему своим цветом, яркостью, расположением.
Ahead, rising from out a close mass of trees, he could see one chimney and one gable of the house.	Впереди, над плотной массой деревьев он различал трубу и щипец дома.
The house itself was invisible and dark.	Сам дом в темноте не был виден.
No light shown and no sound came from it when he approached and stood beneath the window of the room where she slept, thinking If she is asleep too.	Ни звуком, ни проблеском света не встретил его дом, когда он подошел и стал под окном комнаты, где спала она, и подумал Если она спит вдобавок.

If she is asleep The doors were never locked, and it used to be that at whatever hour between dark and dawn that the desire took him, he would enter the house and go to her bedroom and take his sure way through the darkness to her bed.	Если она спит Двери никогда не запирались, и, бывало, в какой бы час ночи ни подняло его желание, он входил в дом и направлялся в ее спальню, уверенно находя в темноте путь к ее постели.
Sometimes she would be awake and waiting and she would speak his name.	Иногда она не спала, дожидаясь его, и произносила его имя.
At others he would waken her with his hard brutal hand and sometimes take her as hard and as brutally before she was good awake.	Иногда он будил ее жесткой, грубой рукой, и случалось, так же грубо и жестко брал ее, еще не совсем проснувшуюся.
That was two years ago, two years behind them now, thinking Perhaps that is where outrage lies.	Тому уже два года, два года у них позади, подумал Может, в этом и есть самое оскорбительное.
Perhaps I believe that I have been tricked, fooled.	Может, я думаю, что меня провели, обманули.
That she lied to me about her age, about what happens to women at a certain age He said, aloud, solitary, in the darkness beneath the dark window:	Что она врала мне о своих летах, о том, что случается с женщиной в ее возрасте Он сказал вслух -- стоя один, в темноте под темным окном:
"She ought not to started praying over me.	"Не надо было обо мне молиться.
She would have been all right if she hadn't started praying over me.	Ничего бы ей не было, если бы не стала обо мне молиться.
It was not her fault that she got too old to be any good any more.	Она не виновата, что состарилась и больше не годна.
But she ought to have had better sense than to pray over me."	Но сообразить должна была, что нельзя обо мне молиться".
He began to curse her.	Он начал ругать ее.
He stood beneath the dark window, cursing her with slow and calculated obscenity.	Он стоял под темным окном и ругал ее -медленно, обдуманно, похабно.
He was not looking at the window.	Он не смотрел на окно.
In the less than halflight he appeared to be watching his body, seeming to watch it turning slow and lascivious in a whispering of gutter filth like a drowned corpse in a thick still black pool of more than water.	Казалось, он рассматривал в полутьме свое тело -словно наблюдая, как оно лениво и сладострастно купается в Шепоте подзаборной грязи, подобно трупу утопленника в стоячем черном пруду чего-то более густого, чем вода.
He touched himself with his flat hands, hard, drawing his hands hard up his abdomen and chest inside his undergarment.	Он тронул себя ладонями и с нажимом провел ими вверх по животу и груди, под бельем.
It was held together by a single button at the top.	Подштанники держались на одной верхней пуговице.
Once he had owned garments with intact buttons.	Когда-то у него на белье все пуговицы были на месте.
A woman had sewed them on.	Их пришивала женщина.
That was for a time, during a time.	Было такое время -- одно время.
Then the time passed.	Но это время прошло.

After that he would purloin his own garments from the family wash before she could get to them and replace the missing buttons.	Он стал вытаскивать свое белье из семейной стирки раньше, чем она успевала добраться до него и пришить недостающие пуговицы.
When she foiled him he set himself deliberately to learn and remember which buttons were missing and had been restored.	Раз она его опередила; тогда он стал специально замечать и запоминать, какие пуговицы отсутствовали, а потом появились.
With his pocket knife and with the cold and bloodless deliberation of a surgeon he would cut off the buttons which she had just replaced.	Перочинным ножом с холодной, бесчувственной обстоятельностью хирурга он срезал вновь пришитые пуговицы.
His right hand slid fast and smooth as the knife blade had ever done, up the opening in the garment.	Его правая ладонь быстро скользнула вверх по прорехе, как некогда -нож.
Edgewise it struck the remaining button a light, swift blow.	Ребром, легко и резко, она ударила по оставшейся пуговице.
The dark air breathed upon him, breathed smoothly as the garment slipped down his legs, the cool mouth of darkness, the soft cool tongue.	Темнота дохнула на него, дохнула ровно, когда одежда спала по ногам -- прохладный рот темноты, мягкий прохладный язык.
Moving again, he could feel the dark air like water; he could feel the dew under his feet as he had never felt dew before.	Шагнув, он ощутил темный воздух, как воду, он ощутил под ногами росу, как никогда не ощущал ее прежде.
He passed through the broken gate and stopped beside the road.	Он прошел через сломанные ворота и остановился у дороги.
The August weeds were thightall.	Августовский бурьян доставал до бедер.
Upon the leaves and stalks dust of a month of passing wagons lay.	На листьях и стеблях лежала месячная пыль от проезжавших мимо повозок.
The road ran before him.	Перед ним тянулась дорога.
It was a little paler than the darkness of trees and earth.	Она была чуть бледнее темной земли и деревьев.
In one direction town lay.	По одну сторону стоял город.
In the other the road rose to a hill.	С другой -- дорога взбегала на холм.
After a time a light began to grow beyond the hill, defining it.	Вскоре небо там посветлело; холм обозначился.
Then he could hear the car.	Потом он услышал машину.
He did not move.	Он не двинулся.
He stood with his hands on his hips, naked, thighdeep in the dusty weeds, while the car came over the hill and approached, the lights full upon him.	Он стоял подбоченясь, голый, по бедра в пыльном бурьяне, а машина, перевалив через холм, приближалась, светя на него фарами.
He watched his body grow white out of the darkness like a Kodak print emerging from the liquid.	Он наблюдал, как тело его, белея, выделяется из темноты, подобно фотоснимку в проявителе.
He looked straight into the headlights as it shot past.	Он смотрел прямо в фары проносящегося автомобиля.
From it a woman's shrill voice flew back, shrieking.	Оттуда назад долетел пронзительный женский визг.

"White bastards!" he shouted. "That's not the first of your bitches that ever saw ..." But the car was gone.	"Белые сволочи! -- крикнул он. -- Не первая ваша сука повидала..." Но машина умчалась.
There was no one to hear, to listen.	Некому было услышать, дослушать.
It was gone, sucking its dust and its light with it and behind it, sucking with it the white woman's fading cry.	Она умчалась, слизнув поднятую пыль и свет, слизнув замирающий женский крик.
He was cold now.	Ему стало холодно.
It was as though he had merely come there to be present at a finality, and the finality had now occurred and he was free again.	Как будто он пришел сюда, чтобы присутствовать при заключительном действии, и теперь оно совершилось, и он снова был свободен.
He returned to the house.	Он вернулся к дому.
Beneath the dark window he paused and hunted and found his undergarment and put it on.	Под темным окном он задержался и поискал подштанники, нашел их и надел.
There was no remaining button at all now and he had to hold it together as he returned to the cabin.	На них не осталось ни одной пуговицы, и ему пришлось придерживать их, пока он возвращался к хижине.
Already he could hear Brown snoring.	До него долетел храп Брауна.
He stood for a while at the door, motionless and silent, listening to the long, harsh, uneven suspirations ending each in a choked gurgle.	Он тихо постоял перед дверью, слушая протяжные, хриплые, неровные вздохи, заканчивавшиеся придушенным бульканьем.
'I must have hurt his nose more than I knew,' he thought. 'Damn son of a bitch.'	"Кажется, я попортил ему нос сильнее, чем думал, -- мелькнуло у него. -- Сучье отродье".
He entered and went to his cot, preparing to lie down.	Он вошел и шагнул к своей койке, чтобы лечь.
He was in the act of reclining when he stopped, halted, halfreclining.	Уже опускаясь на подушку, он вдруг остановился, замер в наклонном положении.
Perhaps the thought of himself lying there until daylight, with the drunken man snoring in the darkness and the intervals filled with the myriad voices, was more than he could bear.	Может быть, мысль, что ему придется лежать до утра в темноте под пьяный храп и слушать несметные голоса в промежутках, показалась ему невыносимой.
Because he sat up and fumbled quietly beneath his cot and found his shoes and slipped them on and took from the cot the single half cotton blanket which composed his bedding, and left the cabin.	Он сел, тихо пошарил под койкой, нашел свои туфли, обулся, снял с койки узкое полушерстяное одеяло -единственную свою постельную принадлежность -- и вышел из хижины.
About three hundred yards away the stable stood.	Метрах в трехстах стояла конюшня.
It was falling down and there had not been a horse in it in thirty years, yet it was toward the stable that he went.	Она разваливалась, лошадей там не держали уже тридцать лет, однако направился он к конюшне.
He was walking quite fast.	Он шел быстро.
He was thinking now, aloud now,	Он думал, думал вслух:
'Why in hell do I want to smell horses?'	"На кой мне черт лошадей нюхать?"
Then he said, fumbling:	Потом сказал неуверенно:
"It's because they are not women.	"Потому что они -- не женщины.
Even a mare horse is a kind of man."	Кобыла и та все же вроде мужчины".

He slept less than two hours.	Он проспал меньше двух часов.
When he waked dawn was just beginning.	Когда он проснулся, заря только занималась.
Lying in the single blanket upon the loosely planked floor of the sagging and gloomy cavern acrid with the thin dust of departed hay and faintly ammoniac with that breathless desertion of old stables, he could see through the shutterless window in the eastern wall the primrose sky and the high, pale morning star of full summer.	Лежа в одеяле на щелеватом полу ветхой сумрачной норы, где першило в горле от тонкой пыли былого сена и спертый воздух запустения еще отдавал конюшенным аммиаком, он видел в окне желтеющий восток и бледную высокую утреннюю звезду зрелого лета.
He felt quite rested, as if he had slept an unbroken eight hours.	Он проснулся отдохнувшим, словно проспал часов восемь.
It was the unexpected sleep, since he had not expected to sleep at all.	Сон был нежданный: он не ожидал, что уснет.
With his feet again in the unlaced shoes and the folded blanket beneath his arm he descended the perpendicular ladder, feeling for the rotting and invisible rungs with his feet, lowering himself from rung to rung in onehanded swoops.	Он снова вставил ноги в расшнурованные туфли и со сложенным одеялом под мышкой спустился по отвесной лестнице, нащупывая ногами невидимые подгнившие перекладины, сбрасывая свободную руку с одной перекладины на другую.
He emerged into the gray and yellow of dawn, the clean chill, breathing it deep.	Он вышел навстречу серому и желтому рассвету, в свежую прохладу, и вдохнул ее всей грудью.
The cabin now stood sharp against the increasing east, and the clump of trees also within which the house was hidden save for the single chimney.	Хибарка обрисовалась четко на разгоравшемся востоке -- и купа деревьев, где прятался дом, весь, кроме одной трубы.
The dew was heavy in the tall grass.	Высокая трава отяжелела от росы.
His shoes were wet at once.	Его туфли сразу намокли.
The leather was cold to his feet; against his bare legs the wet grass blades were like strokes of limber icicles.	Кожа холодила ступни, мокрая трава скользила по ногам, как гибкие сосульки.
Brown had stopped snoring.	Браун уже не храпел.
When Christmas entered he could see Brown by the light from the eastern window.	Войдя, Кристмас разглядел его при свете из восточного окна.
He breathed quietly now.	Теперь Браун дышал спокойно.
'Sober now,' Christmas thought. 'Sober and don't know it.	"Протрезвел, -- подумал Кристмас. -- Трезвый, и сам того не знает.
Poor bastard.	Несчастный балбес".
He looked at Brown.	Он посмотрел на Брауна.
'Poor bastard.	"Несчастный балбес.
He'll be mad when he wakes up and finds out that he is sober again.	Ох, и зол будет, когда проснется и поймет, что он опять трезвый.
Take him maybe a whole hour to get back drunk again.'	Целый час, наверное, убьет, пока опять напьется".
He put down the blanket and dressed, in the serge trousers, the white shirt a little soiled now, the bow tie.	Он положил одеяло, надел диагоналевые брюки, белую, но грязноватую уже рубашку и галстук-бабочку.