Источник - английский и русский параллельные тексты

AYN RAND	Айн Рэнд
THE FOUNTAINHEAD	Источник
Part One: PETER KEATING	Фрэнку О'Коннору Часть первая. Питер Китинг
1.	I
HOWARD ROARK laughed.	Говард Рорк смеялся.
He stood naked at the edge of a cliff.	Он стоял обнажённый на краю утёса.
The lake lay far below him.	У его подножья расстилалось озеро.
A frozen explosion of granite burst in flight to the sky over motionless water.	Всплеск гранита взметнулся к небу и застыл над безмятежной водой.
The water seemed immovable, the stone - flowing.	Вода казалась недвижимой, утёс - плывущим.
The stone had the stillness of one brief moment in battle when thrust meets thrust and the currents are held in a pause more dynamic than motion.	В нём чувствовалось оцепенение момента, когда один поток сливается с другим - встречным и оба застывают на мгновение, более динамичное, чем само движение.
The stone glowed, wet with sunrays.	Поверхность камня сверкала, щедро облизанная солнечными лучами.
The lake below was only a thin steel ring that cut the rocks in half.	Озеро казалось лишь тонким стальным диском, филигранно разрезавшим утёс на две части.
The rocks went on into the depth, unchanged.	Утёс уходил в глубину, ничуть не изменившись.
They began and ended in the sky.	Он начинался и заканчивался в небе.
So that the world seemed suspended in space, an island floating on nothing, anchored to the feet of the man on the cliff.	Весь мир, казалось, висел в пространстве, словно покачивающийся в пустоте остров, прикреплённый якорем к ногам человека, стоящего на скале.
His body leaned back against the sky.	Он стоял на фоне неба, расправив плечи.
It was a body of long straight lines and angles, each curve broken into planes.	Длинные прямые линии его крепкого тела соединялись углами суставов; даже рельефные изгибы мышц казались разломленными на касательные.
He stood, rigid, his hands hanging at his sides, palms out.	Руки с развёрнутыми ладонями свисали вниз.
He felt his shoulder blades drawn tight together, the curve of his neck, and the weight of the blood in his hands.	Он стоял, чувствуя свои сведённые лопатки, напряжённую шею и тяжесть крови, прилившей к ладоням.
He felt the wind behind him, in the hollow of his spine. The wind waved his hair against the sky. His hair was neither blond nor red, but the exact color of ripe orange rind.	Ветер дул сзади - он ощущал его желобком на спине - и трепал его волосы, не светлые и не каштановые, а в точности цвета корки спелого апельсина.
He laughed at the thing which had happened to him that morning and at the things which now lay ahead.	Он смеялся над тем, что произошло с ним этим утром, и над тем, что ещё предстояло.
He knew that the days ahead would be difficult.	Он знал, что предстоящие дни будут трудными.

There were questions to be faced and a plan of action to be prepared.	Остались нерешённые вопросы, нужно было выработать план действий на ближайшее время.
He knew that he should think about it. He knew also that he would not think, because everything was clear to him already, because the plan had been set long ago, and because he wanted to laugh.	Он знал, что должен позаботиться об этом, но знал также, что сейчас ни о чём думать не будет, потому что в целом ему всё уже было ясно, общий план действий давно определён и, наконец, потому что здесь ему хотелось смеяться.
He tried to consider it. But he forgot. He was looking at the granite.	Он только что попробовал обдумать все эти вопросы, но отвлёкся, глядя на гранит.
He did not laugh as his eyes stopped in awareness of the earth around him.	Он уже не смеялся; взгляд его замер, вбирая в себя окружающий пейзаж.
His face was like a law of nature - a thing one could not question, alter or implore.	Лицо его было словно закон природы -неизменный, неумолимый, не ведающий сомнений.
It had high cheekbones over gaunt, hollow cheeks; gray eyes, cold and steady; a contemptuous mouth, shut tight, the mouth of an executioner or a saint.	На лице выделялись высокие скулы над худыми впалыми щеками, серые глаза, холодные и пристальные, презрительный плотно сжатый рот -рот палача или святого.
He looked at the granite. To be cut, he thought, and made into walls. He looked at a tree. To be split and made into rafters.	Он смотрел на гранит, которому, думал он, предстоит быть расчленённым и превращённым в стены, на деревья, которые будут распилены на стропила.
He looked at a streak of rust on the stone and thought of iron ore under the ground. To be melted and to emerge as girders against the sky.	Он видел полосы окисленной породы и думал о железной руде под землёй, переплавленная, она обретёт новую жизнь, взметнувшись к небу стальными конструкциями.
These rocks, he thought, are here for me; waiting for the drill, the dynamite and my voice; waiting to be split, ripped, pounded, reborn; waiting for the shape my hands will give them.	Эти горы, думал он, стоят здесь для меня. Они ждут отбойного молотка, динамита и моего голоса, ждут, чтобы их раздробили, взорвали, расколотили и возродили. Они жаждут формы, которую им придадут мои руки.
Then he shook his head, because he remembered that morning and that there were many things to be done.	Затем он тряхнул головой, снова вспомнив о том, что произошло этим утром, и о том, что ему предстоит много дел.
He stepped to the edge, raised his arms, and dived down into the sky below.	Он подошёл к самому краю уступа, поднял руки и нырнул вниз.
He cut straight across the lake to the shore ahead. He reached the rocks where he had left his clothes.	Переплыв озеро, он выбрался на скалы у противоположного берега, где оставил свою одежду.
He looked regretfully about him.	Он с сожалением посмотрел по сторонам.
For three years, ever since he had lived in Stanton, he had come here for his only relaxation, to swim, to rest, to think, to be alone and alive, whenever he could find one hour to spare, which had not been often.	В течение трёх лет, с тех пор как поселился в Стентоне, всякий раз, когда удавалось выкроить часок, что случалось не часто, он приходил сюда, чтобы расслабиться: поплавать, отдохнуть, подумать, побыть одному, вдохнуть полной грудью.

In his new freedom the first thing he had wanted to do was to come here, because he knew that he was coming for the last time.	Обретя свободу, он первым делом захотел вновь прийти сюда. Он знал, что видит эти скалы и озеро в последний раз.
That morning he had been expelled from the Architectural School of the Stanton Institute of Technology.	Этим утром его исключили из школы архитектуры Стентонского технологического института.
He pulled his clothes on: old denim trousers, sandals, a shirt with short sleeves and most of its buttons missing. He swung down a narrow trail among the boulders, to a path running through a green slope, to the road below.	Он натянул старые джинсы, сандалии, рубашку с короткими рукавами, лишённую большинства пуговиц, и зашагал по узкой стёжке среди валунов к тропе, сбегавшей по зелёному склону к дороге внизу.
He walked swiftly, with a loose, lazy expertness of motion. He walked down the long road, in the sun.	Он шёл быстро, спускаясь по вытянувшейся далеко вперёд, освещённой солнцем дороге со свободной и небрежной грацией опытного ходока.
Far ahead Stanton lay sprawled on the coast of Massachusetts, a little town as a setting for the gem of its existence - the great institute rising on a hill beyond.	Далеко впереди лежал Стентон, растянувшийся вдоль побережья залива Массачусетс. Городок выглядел оправой для жемчужины -известнейшего института, возвышавшегося на холме.
The township of Stanton began with a dump.	Стентон начался свалкой.
A gray mound of refuse rose in the grass. It smoked faintly.	Унылая гора отбросов высилась среди травы, слабо дымя.
Tin cans glittered in the sun.	Консервные банки тускло блестели на солнце.
The road led past the first houses to a church. The church was a Gothic monument of shingles painted pigeon blue.	Дорога вела мимо первых домов к церкви -готическому храму, крытому черепицей, окрашенной в голубой цвет.
It had stout wooden buttresses supporting nothing. It had stained-glass windows with heavy traceries of imitation stone.	Вдоль стен здания громоздились прочные деревянные опоры, ничего не поддерживающие, сверкали витражи с богатым узором из искусственного камня.
It opened the way into long streets edged by tight, exhibitionist lawns.	Отсюда открывался путь в глубь длинных улиц, окаймлённых вычурными, претенциозными лужайками.
Behind the lawns stood wooden piles tortured out of all shape: twisted into gables, turrets, dormers; bulging with porches; crushed under huge, sloping roofs.	В глубине лужаек стояли деревянные домищи уродливой формы - с выпирающими фронтонами, башенками, слуховыми окнами, выпяченными портиками, придавленными тяжестью гигантских покатых крыш.
White curtains floated at the windows. A garbage can stood at a side door, flowing over.	Белые занавески колыхались на окнах, у боковых дверей стоял переполненный мусорный бак.
An old Pekinese sat upon a cushion on a door step, its mouth drooling.	Старый пекинес сидел на подушечке рядом с входной дверью, из полураскрытой пасти его текла слюна.
A line of diapers fluttered in the wind between the columns of a porch.	Пелёнки развевались на ветру между колоннами крыльца.
People turned to look at Howard Roark as he passed.	Люди оборачивались вслед Говарду Рорку.

Some remained staring after him with sudden resentment. They could give no reason for it: it was an instinct his presence awakened in most people.	Некоторые застывали, изумлённо глядя на него с неожиданным и необъяснимым негодованием, -это было инстинктивное чувство, которое пробуждалось у большинства людей в его присутствии.
Howard Roark saw no one.	Говард Рорк никого не видел.
For him, the streets were empty. He could have walked there naked without concern.	Для него улицы были пустынны, он мог бы совершенно спокойно пройти по ним голым.
He crossed the heart of Stanton, a broad green edged by shop windows.	Он пересёк центр Стентона - широкий заросший зеленью пустырь, окаймлённый окошками магазинов.
The windows displayed new placards announcing:	Окошки кичились свежими афишами, возвещавшими:
WELCOME TO THE CLASS OF '22! GOOD LUCK, CLASS OF '22!	"Приветствуем наших выпускников! Удачи вам!"
The Class of '22 of the Stanton Institute of Technology was holding its commencement exercises that afternoon.	Сегодня днём курс, начавший обучение в Стентонском технологическом институте в 1922 году, получал дипломы.
Roark swung into a side street, where at the end of a long row, on a knoll over a green ravine, stood the house of Mrs. Keating.	Рорк медленно направился по улице туда, где в конце длинного ряда строений на пригорке над зелёной лощиной стоял дом миссис Китинг.
He had boarded at that house for three years.	Он три года снимал комнату в этом доме.
Mrs. Keating was out on the porch.	Миссис Китинг была на веранде.
She was feeding a couple of canaries in a cage suspended over the railing.	Она кормила пару канареек, сидевших в подвешенной над перилами клетке.
Her pudgy little hand stopped in mid-air when she saw him.	Её пухлая ручка замерла на полпути, когда она увидела Говарда.
She watched him with curiosity. She tried to pull her mouth into a proper expression of sympathy; she succeeded only in betraying that the process was an effort.	Она с любопытством смотрела на него и пыталась состроить гримасу, долженствующую выражать сочувствие, но преуспела лишь в том, что показала, какого труда ей это стоит.
He was crossing the porch without noticing her.	Он шёл через веранду, не обращая на неё внимания.
She stopped him.	Она остановила его:
"Mr. Roark!"	- Мистер Рорк!
"Yes?"	-Да.
"Mr. Roark, I'm so sorry about - " she hesitated demurely, " - about what happened this morning."	- Мистер Рорк, я так сожалею... - Она запнулась. -О том, что случилось этим утром.
"What?" he asked.	- О чём? - спросил он.
"Your being expelled from the Institute.	- О вашем исключении из института.
I can't tell you how sorry I am. I only want you to know that I feel for you."	Не могу передать вам, как мне жаль; я только хотела, чтобы вы знали, что я вам сочувствую.
He stood looking at her.	Он стоял, глядя на неё.

She knew that he did not see her. No, she thought, it was not that exactly.	Миссис Китинг казалось, что он её не видит, но она знала, что это не так.
He always looked straight at people and his damnable eyes never missed a thing, it was only that he made people feel as if they did not exist.	Он всегда смотрит на людей в упор, и его проклятые глаза ничего не упускают. Один его взгляд внушает людям, что их как будто и не существует.
He just stood looking. He would not answer.	Говард просто стоял и смотрел, не отвечая ей.
"But what I say," she continued, "is that if one suffers in this world, it's on account of error.	- Но я считаю, - продолжала она, - что если кто-то в этом мире страдает, то только по недоразумению.
Of course, you'll have to give up the architect profession now, won't you?	Конечно, теперь вы вынуждены будете отказаться от профессии архитектора, разве нет?
But then a young man can always earn a decent living clerking or selling or something."	Но молодой человек всегда может заработать на приличную жизнь, устроившись клерком, в торговле или где-нибудь ещё.
He turned to go.	Он повернулся, собираясь уйти.
"Oh, Mr. Roark!" she called.	- О мистер Рорк! - воскликнула она.
"Yes?"	-Да?
"The Dean phoned for you while you were out."	- Декан звонил вам в ваше отсутствие.
For once, she expected some emotion from him; and an emotion would be the equivalent of seeing him broken.	- На этот раз она надеялась дождаться от него какой-нибудь реакции; это было бы всё равно что увидеть его сломленным.
She did not know what it was about him that had always made her want to see him broken.	Она не знала, что в нём было такого, из-за чего у неё всегда возникало желание увидеть его сломленным.
"Yes?" he asked.	- Да? - спросил он.
"The Dean," she repeated uncertainly, trying to recapture her effect.	- Декан, - повторила она неуверенно, пытаясь вернуть утраченные позиции.
"The Dean himself through his secretary."	- Декан собственной персоной, через секретаря.
"Well?"	- Ну и?
"She said to tell you that the Dean wanted to see you immediately the moment you got back."	- Она велела передать вам, что декан хочет видеть вас немедленно после вашего возвращения.
"Thank you."	- Спасибо.
"What do you suppose he can want now?"	- Как вы полагаете, чего он может хотеть сейчас?
"I don't know."	- Не знаю.
He had said:	Он сказал:
"I don't know." She had heard distinctly:	"Не знаю", а она отчётливо услышала:
"I don't give a damn."	"Мне плевать".
She stared at him incredulously.	И недоверчиво уставилась на него.
"By the way," she said, "Petey is graduating today."	- Кстати, - сказала она, - у моего Питти сегодня выпускной вечер.

She said it without apparent relevance.	- Она сказала это совершенно не к месту.
"Today?	- Сегодня?
Oh, yes."	Ах да.
"It's a great day for me.	- Это великий день для меня.
When I think of how I skimped and slaved to put my boy through school. Not that I'm complaining.	Когда я думаю о том, как экономила, вкалывала, как рабыня, чтобы дать мальчику образование... Не подумайте, что я жалуюсь.
I'm not one to complain.	Я не из тех, кто жалуется.
Petey's a brilliant boy." She stood drawn up. Her stout little body was corseted so tightly under the starched folds of her cotton dress that it seemed to squeeze the fat out to her wrists and ankles.	Питти - очень одарённый мальчик.
"But of course," she went on rapidly, with the eagerness of her favorite subject, "I'm not one to boast.	Но конечно, - торопливо продолжала она, оседлав любимого конька, - я не из тех, кто хвастается.
Some mothers are lucky and others just aren't.	Одним матерям повезло, другим нет.
We're all in our rightful place.	Мы все имеем то, чего заслуживаем.
You just watch Petey from now on.	Питти себя ещё покажет.
I'm not one to want my boy to kill himself with work and I'll thank the Lord for any small success that comes his way.	Я не принадлежу к тем, кто хочет, чтобы их дети убивали себя работой, и буду благодарна Господу, если к моему мальчику придёт даже малый успех.
But if that boy isn't the greatest architect of this U.S.A., his mother will want to know the reason why!"	Но даже его мать понимает, что он пока ещё не лучший архитектор Соединённых Штатов.
He moved to go.	Он сделал движение, намереваясь уйти.
"But what am I doing, gabbing with you like that!" she said brightly.	- Но что же это я делаю, болтая здесь с вами! -проворковала она весело.
"You've got to hurry and change and run along.	- Вам нужно поторапливаться - переодеться и бежать.
The Dean's waiting for you."	Декан ждёт вас.
She stood looking after him through the screen door, watching his gaunt figure move across the rigid neatness of her parlor.	Миссис Китинг стояла, глядя через дверь веранды вслед его худощавой фигуре, пересекавшей её строгую, аккуратную гостиную.
He always made her uncomfortable in the house, with a vague feeling of apprehension, as if she were waiting to see him swing out suddenly and smash her coffee tables, her Chinese vases, her framed photographs.	Он всегда заставлял её чувствовать себя неуютно, пробуждая неясное предчувствие, будто он вот-вот не спеша развернётся и вдребезги разобьёт её кофейные столики, китайские вазы, фотографии в рамках.
He had never shown any inclination to do so. She kept expecting it, without knowing why.	Он никогда не проявлял подобной склонности, но она, не зная почему, всё время ожидала этого.
Roark went up the stairs to his room.	Рорк поднялся к себе в комнату.
It was a large, bare room, made luminous by the clean glow of whitewash.	Это была большая пустая комната, светлая от чисто оштукатуренных стен.

Mrs. Keating had never had the feeling that Roark really lived there.	У миссис Китинг никогда не было чувства, что Рорк действительно здесь живёт.
He had not added a single object to the bare necessities of furniture which she had provided; no pictures, no pennants, no cheering human touch.	Он не добавил ни единой вещи к самому необходимому из обстановки, которой она великодушно снабдила комнату, ни картины, ни вымпела - ни одной тёплой человеческой мелочи.
He had brought nothing to the room but his clothes and his drawings; there were few clothes and too many drawings; they were stacked high in one comer; sometimes she thought that the drawings lived there, not the man.	Он ничего не принёс в комнату, кроме одежды и чертежей - немного одежды и очень много чертежей, загромоздивших весь угол. Иногда миссис Китинг думала, что здесь живут чертежи, а не человек.
Roark walked now to these drawings; they were the first things to be packed.	Рорк и пришёл за чертежами - их нужно было упаковать в первую очередь.
He lifted one of them, then the next, then another. He stood looking at the broad sheets.	Он поднял один из них, потом другой, затем ещё один и встал, глядя на широкие листы.
They were sketches of buildings such as had never stood on the face of the earth. They were as the first houses built by the first man born, who had never heard of others building before him.	Это были эскизы зданий, подобных которым не было на земле - словно их создал первый человек, родившийся на свет, никогда не слышавший о том, как строили до него.
There was nothing to be said of them, except that each structure was inevitably what it had to be.	О них нечего было сказать, кроме того, что каждое было именно тем, чем должно быть.
It was not as if the draftsman had sat over them, pondering laboriously, piecing together doors, windows and columns, as his whim dictated and as the books prescribed.	Они выглядели совсем не так, будто проектировщик, натужно размышляя, сидел над ними, соединяя двери, окна, колонны в соответствии с книжными предписаниями, приукрашивая всё по своей прихоти, пытаясь вычурностью форм скрыть отсутствие идеи.
It was as if the buildings had sprung from the earth and from some living force, complete, unalterably right.	Дома как будто выросли из земли с помощью некой живой силы - совершенной и беспристрастно правильной.
The hand that had made the sharp pencil lines still had much to learn. But not a line seemed superfluous, not a needed plane was missing.	Руке, прочертившей тонкие карандашные линии, ещё многому предстояло учиться, но не было штриха, казавшегося лишним, не было ни одной пропущенной плоскости.
The structures were austere and simple, until one looked at them and realized what work, what complexity of method, what tension of thought had achieved the simplicity.	Здания выглядели строгими и простыми, но лишь до тех пор, пока кто-нибудь не начинал рассматривать их ближе и не понимал, каким трудом, какой сложностью метода, каким напряжением мысли достигнута эта простота.
No laws had dictated a single detail.	И не было законов, определивших какую-либо деталь.
The buildings were not Classical, they were not Gothic, they were not Renaissance.	Эти здания не были ни готическими, ни классическими, ни ренессансными.
They were only Howard Roark.	Они были только творениями Говарда Рорка.
He stopped, looking at a sketch.	Он стоял, глядя на эскиз.
It was one that had never satisfied him.	Это был тот самый эскиз, который до сих пор его не удовлетворял.

He had designed it as an exercise he had given himself, apart from his schoolwork; he did that often when he found some particular site and stopped before it to think of what building it should bear.	Он начертил его как упражнение, которое придумал себе сверх учебных заданий; Говард часто делал так, когда находил какое-нибудь особенно интересное место и останавливался прикинуть, какой дом там должен стоять.
He had spent nights staring at this sketch, wondering what he had missed.	Он проводил целые ночи, уставившись в этот эскиз, желая понять, что упустил.
Glancing at it now, unprepared, he saw the mistake he had made.	Взглянув на него теперь, без подготовки, он увидел ошибку.
He flung the sketch down on the table, he bent over it, he slashed lines straight through his neat drawing.	Он швырнул эскиз на стол и склонился над ним, набрасывая чёткие линии прямо поверх своего аккуратного рисунка.
He stopped once in a while and stood looking at it, his fingertips pressed to the paper; as if his hands held the building. His hands had long fingers, hard veins, prominent joints and wristbones.	Время от времени он останавливался и распрямлялся, чтобы взглянуть на весь лист; кончики его пальцев сжимали бумагу, словно дом был в его длиннопалых, с выпуклыми венами и выпирающими костями руках.
An hour later he heard a knock at his door.	Часом позже он услышал стук в дверь.
"Come in!" he snapped, without stopping.	- Войдите! - крикнул он, не отрываясь от чертежа.
"Mr. Roark!" gasped Mrs. Keating, staring at him from the threshold.	- Мистер Рорк! - Миссис Китинг разинула рот, уставившись на него через порог.
"What on earth are you doing?"	- Что вы делаете?
He turned and looked at her, trying to remember who she was.	Он обернулся и взглянул на неё, пытаясь припомнить, кто она такая.
"How about the Dean?" she moaned.	- А как же декан? - простонала она.
"The Dean that's waiting for you?"	- Декан, который ждёт вас.
"Oh," said Roark.	-А, - сказал Рорк.
"Oh, yes.	- Ах да.
I forgot."	Я забыл.
"You ... forgot?"	- Вы... забыли?!.
"Yes."	-Да-
There was a note of wonder in his voice, astonished by her astonishment.	- Нотка изумления появилась в его голосе, он был удивлён её удивлением.
"Well, all I can say," she choked, "is that it serves you right!	- Хорошо. Только вот что я хотела сказать. - Она поперхнулась. - Вас исключили - и правильно сделали.
It just serves you right.	Очень правильно.
And with the commencement beginning at four-thirty, how do you expect him to have time to see you?"	Церемония начинается в четыре тридцать, а вы надеетесь, что декан найдёт время поговорить с вами?
"I'll go at once, Mrs. Keating."	- Я иду сейчас же, миссис Китинг.

It was not her curiosity alone that prompted her to action; it was a secret fear that the sentence of the Board might be revoked.	Её толкало к действию не только любопытство; это был тайный страх, что приговор совета может быть отменён.
He went to the bathroom at the end of the hall; she watched him washing his hands, throwing his loose, straight hair back into a semblance of order.	Рорк направился в ванную в конце холла. Она наблюдала за ним, пока он умывался, приводил свои размётанные прямые волосы в некое подобие порядка.
He came out again, he was on his way to the stairs before she realized that he was leaving.	Он снова вышел и уже было направился к лестнице, когда она поняла, что он уходит.
"Mr. Roark!" she gasped, pointing at his clothes.	- Мистер Рорк! - Она удивлённо указывала на его костюм.
"You're not going like this?"	- Вы же не пойдёте в этом?
"Why not?"	- А почему бы и нет?
"But it's your Dean!"	- Но ведь это ваш декан!
"Not any more, Mrs. Keating."	- Теперь уже нет, миссис Китинг.
She thought, aghast, that he said it as if he were actually happy.	Она ошеломлённо подумала, что он сказал это так, будто был совершенно счастлив.
The Stanton Institute of Technology stood on a hill, its crenelated walls raised as a crown over the city stretched below.	Стентонский технологический институт стоял на холме, его зубчатые стены подобно короне возвышались над распростёртым внизу городом.
It looked like a medieval fortress, with a Gothic cathedral grafted to its belly.	Институт выглядел средневековой крепостью с готическим собором, поднимающимся в центре.
The fortress was eminently suited to its purpose, with stout, brick walls, a few slits wide enough for sentries, ramparts behind which defending archers could hide, and corner turrets from which boiling oil could be poured upon the attacker - should such an emergency arise in an institute of learning.	Крепость полностью соответствовала своему назначению - у неё были крепкие кирпичные стены с редкими бойницами; валами, позади которых могли ходить обороняющиеся лучники; угловыми башнями, с которых на атакующих можно было лить кипящее масло - если бы таковая необходимость появилась у учебного заведения.
The cathedral rose over it in lace splendor, a fragile defense against two great enemies: light and air.	Собор высился над всем этим в своём резном великолепии - тщетная защита от двух злейших врагов: света и воздуха.
The Dean's office looked like a chapel, a pool of dreamy twilight fed by one tall window of stained glass.	Кабинет декана походил на часовню, призрачный сумрак питался через единственное высокое окно с витражом.
The twilight flowed in through the garments of stiff saints, their arms contorted at the elbows.	Мутный свет просачивался через одежды поражённых столбняком святых, неестественно выгнувших руки в локтях.
A red spot of light and a purple one rested respectively upon two genuine gargoyles squatting at the corners of a fireplace that had never been used.	Красное и багровое пятна покоились на подлинных фигурках химер, свернувшихся в углах камина, который никогда не топили.
A green spot stood in the center of a picture of the Parthenon, suspended over the fireplace.	Зелёное пятно лежало в центре изображения Парфенона, висевшего над камином.

When Roark entered the office, the outlines of the Dean's figure swam dimly behind his desk, which was carved like a confessional.	Когда Рорк вошёл в кабинет, очертания фигуры декана неясно плавали позади письменного стола, покрытого резьбой на манер столика в исповедальне.
He was a short, plumpish gentleman whose spreading flesh was held in check by an indomitable dignity.	Декан был низеньким толстым джентльменом, чья полнота несколько сглаживалась непоколебимым чувством собственного достоинства.
"Ah, yes, Roark," he smiled.	- Ах да, Рорк! - Он улыбнулся.
"Do sit down, please."	- Присаживайтесь, пожалуйста.
Roark sat down.	Рорк сел.
The Dean entwined his fingers on his stomach and waited for the plea he expected.	Декан сплёл пальцы на животе и замер в ожидании предполагаемой просьбы.
No plea came.	Её не последовало.
The Dean cleared his throat.	Декан прочистил горло.
"It will be unnecessary for me to express my regret at the unfortunate event of this morning," he began, "since I take it for granted that you have always known my sincere interest in your welfare."	- Мне нет необходимости выражать сожаление в связи с неприятным событием, происшедшим сегодня утром, - начал он, - поскольку я считаю само собой разумеющимся, что вы всегда знали о моей искренней заинтересованности в вашем благополучии.
"Quite unnecessary," said Roark.	- Абсолютно никакой необходимости, -подтвердил Рорк.
The Dean looked at him dubiously, but continued:	Декан подозрительно посмотрел на него, но продолжил:
"Needless to say, I did not vote against you.	- Нет также необходимости упоминать, что я не голосовал против вас.
I abstained entirely.	Я воздержался.
But you may be glad to know that you had quite a determined little group of defenders at the meeting.	Но вам, вероятно, будет приятно знать, что на совете у вас была очень решительная группа защитников.
Small, but determined.	Маленькая, но решительная.
Your professor of structural engineering acted quite the crusader on your behalf.	Профессор строительной техники выступал от вашего имени прямо как крестоносец.
So did your professor of mathematics.	И ваш профессор математики тоже.
Unfortunately, those who felt it their duty to vote for your expulsion quite outnumbered the others.	Но, к сожалению, те, кто посчитал своим долгом проголосовать за ваше исключение, абсолютно превзошли остальных числом.
Professor Peterkin, your critic of design, made an issue of the matter.	Профессор Питеркин, ваш преподаватель композиции, решил дело.
He went so far as to threaten us with his resignation unless you were expelled.	Он даже пригрозил подать в отставку, если вы не будете исключены.
You must realize that you have given Professor Peterkin great provocation."	Вы должны понять, как сильно вы его спровоцировали.

"I do," said Roark.	- Я понимаю, - сказал Рорк.
"That, you see, was the trouble.	- Понимаете, в этом-то всё и дело.
I am speaking of your attitude towards the subject of architectural design.	Я говорю о вашем отношении к занятиям по архитектурной композиции.
You have never given it the attention it deserves.	Вы никогда не уделяли им должного внимания.
And yet, you have been excellent in all the engineering sciences.	Однако вы блистали во всех инженерных науках.
Of course, no one denies the importance of structural engineering to a future architect, but why go to extremes?	Конечно, никто не станет отрицать важности технических аспектов строительства для будущего архитектора, но к чему впадать в крайности?
Why neglect what may be termed the artistic and inspirational side of your profession and concentrate on all those dry, technical, mathematical subjects?	Зачем пренебрегать артистической, творческой, так сказать, стороной вашей профессии и ограничиваться сухими техническими и математическими предметами?
You intended to become an architect, not a civil engineer."	Ведь вы намеревались стать архитектором, а не инженером-строителем.
"Isn't this superfluous?" Roark asked.	- Теперь всё это, пожалуй, ни к чему, - согласился Рорк.
"It's past.	- Всё уже позади.
There's no point in discussing my choice of subjects now."	Теперь нет смысла обсуждать, какие предметы я предпочитал.
"I am endeavoring to be helpful, Roark.	- Я очень хочу вам помочь, Рорк.
You must be fair about this.	По справедливости, вы должны признать это.
You cannot say that you were not given many warnings before this happened."	Вы не можете сказать, что вас не предупреждали до того, как это случилось.
"I was."	- Предупреждали.
The Dean moved in his chair. Roark made him uncomfortable.	Декан задвигался в своём кресле, он почувствовал себя неуютно.
Roark's eyes were fixed on him politely.	Глаза Рорка вежливо смотрели прямо на него.
The Dean thought, there's nothing wrong with the way he's looking at me, in fact it's quite correct, most properly attentive; only, it's as if I were not here.	Декан думал: "Нет ничего плохого в том, как он смотрит на меня, действительно, он абсолютно корректен, вежлив как подобает; только впечатление такое, будто меня здесь нет".
"Every problem you were given," the Dean went on, "every project you had to design - what did you do with it?	- Любая задача, которую перед вами ставили, -продолжал декан, - любой проект, который вы должны были разработать, - что вы делали с ними?
Every one of them done in that - well, I cannot call it a style - in that incredible manner of yours. It is contrary to every principle we have tried to teach you, contrary to all established precedents and traditions of Art.	Каждый из них сделан в том - ну не могу назвать это стилем, - в той вашей неподражаемой манере, которая противоречит всем основам, которым мы пытались вас научить, всем укоренившимся образцам и традициям искусства.

You may think you are what is called a modernist, but it isn't even that.	Возможно, вы думаете, что вы, что называется, модернист, но это даже не модернизм.
It is ... it is sheer insanity, if you don't mind."	Это... это полное безумие, если вы не возражаете.
"I don't mind."	- Не возражаю.
"When you were given projects that left the choice of style up to you and you turned in one of your wild stunts - well, frankly, your teachers passed you because they did not know what to make of it.	- Когда вам задавали проекты, оставлявшие выбор стиля за вами, и вы сдавали одну из ваших диких штучек, ладно, будем откровенны, ваши учителя засчитывали вам это, потому что не знали, как это понимать.
But, when you were given an exercise in the historical styles, a Tudor chapel or a French opera house to design - and you turned in something that looked like a lot of boxes piled together without rhyme or reason - would you say it was an answer to an assignment or plain insubordination?"	Но когда вам задавали упражнение в историческом стиле: спроектировать часовню в тюдоровском духе или здание французской оперы, вы сдавали нечто напоминающее коробки, сваленные друг на друга без всякого смысла. Можете ли вы сказать - это было неправильное понимание задания или откровенное неповиновение?
"It was insubordination," said Roark.	- Неповиновение, - сказал Рорк.
"We wanted to give you a chance - in view of your brilliant record in all other subjects.	- Мы хотели дать вам шанс - ввиду ваших блестящих достижений по всем другим предметам.
But when you turn in this - " the Dean slammed his fist down on a sheet spread before him - "this as a Renaissance villa for your final project of the year -really, my boy, it was too much!"	Но когда вы сдали это, - декан со стуком уронил кулак на лист, развёрнутый перед ним, - такую ренессансную виллу в курсовом проекте - право, мой мальчик, это было уже слишком.
The sheet bore a drawing - a house of glass and concrete.	- На листе был изображён дом из стекла и бетона.
In the comer there was a sharp, angular signature: Howard Roark.	В углу стояла острая угловатая подпись: Говард Рорк.
"How do you expect us to pass you after this?"	- Вы рассчитывали, что мы сможем зачесть вам это?
"I don't."	- Нет.
"You left us no choice in the matter.	- Вы просто лишили нас выбора.
Naturally, you would feel bitterness toward us at this moment, but ... "	Естественно, теперь вы ожесточены против нас, но...
"I feel nothing of the kind," said Roark quietly.	- Ничего подобного я не чувствую, - спокойно сказал Рорк.
"I owe you an apology.	- Я должен объясниться.
I don't usually let things happen to me.	Обычно я не позволяю себе подчиняться обстоятельствам.
I made a mistake this time.	На этот раз я допустил ошибку.
I shouldn't have waited for you to throw me out.	Я не должен был ждать, пока вы меня вышибете.
I should have left long ago."	Я должен был давным-давно уйти сам.
"Now, now, don't get discouraged.	- Ну-ну, не раздражайтесь.

This is not the right attitude to take. Particularly in view of what I am going to tell you."	Вы заняли неправильную позицию, особенно ввиду того, что я собираюсь вам сказать.
The Dean smiled and leaned forward confidentially, enjoying the overture to a good deed.	- Декан улыбнулся и доверительно наклонился вперёд, наслаждаясь увертюрой к доброму делу.
"Here is the real purpose of our interview.	- Вот истинная цель нашего разговора.
I was anxious to let you know as soon as possible. I did not wish to leave you disheartened.	Мне очень хотелось сообщить её вам как можно быстрее, чтобы вы не чувствовали себя брошенным.
Oh, I did, personally, take a chance with the President's temper when I mentioned this to him, but ... Mind you, he did not commit himself, but ... Here is how things stand: now that you realize how serious it is, if you take a year off, to rest, to think it over -shall we say to grow up? - there might be a chance of our taking you back.	О, я лично подвергал себя риску, сообщая об этом президенту, с его-то нравом, но... Имейте в виду, он не принял на себя никаких обязательств, но... Вот каково положение дел: теперь, когда вы понимаете, насколько это всё серьёзно, если вы подождёте год, успокоитесь, всё обдумаете, скажем, повзрослеете, у нас, возможно, появится шанс взять вас обратно.
Mind you, I cannot promise anything - this is strictly unofficial - it would be most unusual, but in view of the circumstances and of your brilliant record, there might be a very good chance." Roark smiled. It was not a happy smile, it was not a grateful one. It was a simple, easy smile and it was amused.	Имейте в виду, я ничего не обещаю - это исключительно неофициально, это против наших правил, но, принимая во внимание особые обстоятельства и ваши блестящие достижения, такая возможность не исключается.
"I don't think you understood me," said Roark.	- Думаю, что вы меня не поняли, - сказал Рорк.
"What made you suppose that I want to come back?"	- Почему вы решили, что я хочу вернуться?
"Eh?"	- Что такое?
"I won't be back.	-Я не вернусь.
I have nothing further to learn here."	Кроме того, мне здесь больше нечему учиться.
"I don't understand you," said the Dean stiffly.	- Я вас не понимаю, - надменно отчеканил декан.
"Is there any point in explaining?	- Что тут объяснять?
It's of no interest to you any longer."	Теперь это не имеет к вам никакого отношения.
"You will kindly explain yourself."	- Будьте так любезны объясниться.
"If you wish.	- Если желаете.
I want to be an architect, not an archeologist.	Я хочу быть архитектором, а не археологом.
I see no purpose in doing Renaissance villas.	Я не вижу смысла в реанимации ренессансных вилл.
Why learn to design them, when I'll never build them?"	Зачем мне учиться проектировать их, если я никогда не буду их строить?
"My dear boy, the great style of the Renaissance is far from dead.	- Мой дорогой мальчик, великий стиль Возрождения отнюдь не мёртв.
Houses of that style are being erected every day."	Дома в этом стиле возводятся каждый день.
"They are. And they will be. But not by me."	- Возводятся и будут возводиться, но только не мной.
"Come, come, now, this is childish."	- Бросьте, Рорк. Это же ребячество.

"I came here to learn about building.	- Я пришёл сюда учиться строительству.
When I was given a project, its only value to me was to learn to solve it as I would solve I a real one in the future. I did them the way I'll build them.	Когда передо мной ставили задачу, главным для меня было научиться решать её так, как в будущем я буду решать её на деле, так, как буду строить.
I've learned all I could learn here - in the structural sciences of which you don't approve.	Я научился здесь всему, чему мог, занимаясь теми самыми строительными науками, которые вы не одобряете.
One more year of drawing Italian post cards would give me nothing." '	Тратить же ещё год на срисовывание итальянских открыток я не намерен.
An hour ago the Dean had wished that this interview would proceed as calmly as possible.	Час назад декан желал, чтобы этот разговор проходил как можно спокойнее.
Now he wished that Roark would display some emotion; it seemed unnatural for him to be so quietly natural in the circumstances.	Теперь ему хотелось, чтобы Рорк проявил хоть какие-нибудь чувства; ему казалось неестественным, что человек ведёт себя совершенно непринуждённо в подобных обстоятельствах.
"Do you mean to tell me that you're thinking seriously of building that way, when and if you are an architect?"	- Вы хотите сказать, что всерьёз думаете строить таким образом, когда станете архитектором - если, конечно, станете?
"Yes."	-Да.
"My dear fellow, who will let you?"	- Мой дорогой друг, кто вам позволит?
"That's not the point.	- Это не главное.
The point is, who will stop me?"	Главное - кто меня остановит?
"Look here, this is serious.	- Послушайте, это серьёзно.
I am sorry that I haven't had a long, earnest talk with you much earlier ... I know, I know, I know, don't interrupt me, you've seen a modernistic building or two, and it gave you ideas. But do you realize what a passing fancy that whole so-called modern movement is?	Мне жаль, что я не поговорил с вами подробно и основательно намного раньше... Знаю, знаю, знаю, не перебивайте меня, вы увидели одно-два модернистских здания и вообразили... Но понимаете ли вы, что весь так называемый модерн - преходящий каприз?
You must learn to understand - and it has been proved by all authorities - that everything beautiful in architecture has been done already.	Вы должны осознать и принять - и это подтверждено всеми авторитетами, - что всё прекрасное в архитектуре уже сделано.
There is a treasure mine in every style of the past.	Каждый стиль прошлого - неисчерпаемый кладезь.
We can only choose from the great masters.	Мы можем только брать из великих стилей прошлого.
Who are we to improve upon them?	Кто мы такие, чтобы поправлять или дополнять их?
We can only attempt, respectfully, to repeat."	Мы можем лишь, преисполняясь почтения, пытаться их повторить.
"Why?" asked Howard Roark.	- А зачем? - спросил Говард Рорк.

No, thought the Dean, no, he hasn't said anything else; it's a perfectly innocent word; he's not threatening me.	"Нет, - подумал декан, - нет, мне просто послышалось, он больше ничего не сказал; это совершенно невинное слово, и в нём нет никакой угрозы".
"But it's self-evident!" said the Dean.	- Но это очевидно! - сказал декан.
"Look," said Roark evenly, and pointed at the window.	- Смотрите, - спокойно сказал Рорк и указал на окно.
"Can you see the campus and the town?	- Вы видите кампус и город?
Do you see how many men are walking and living down there?	Видите, сколько людей ходит, живёт там внизу?
Well, I don't give a damn what any or all of them think about architecture - or about anything else, for that matter.	Так вот, мне наплевать, что кто-нибудь из них или все они думают об архитектуре и обо всём остальном тоже.
Why should I consider what their grandfathers thought of it?"	Почему же я должен считаться с тем, что думали их дедушки?
"That is our sacred tradition."	- Это наши священные традиции.
"Why?"	- Почему?
"For heaven's sake, can't you stop being so naive about it?"	- Ради всего святого, не будьте таким наивным!
"But I don't understand.	- Но я не понимаю.
Why do you want me to think that this is great architecture?"	Почему вы хотите, чтобы я считал это великим произведением архитектуры?
He pointed to the picture of the Parthenon.	- Он указал на изображение Парфенона.
"That," said the Dean, "is the Parthenon."	- Это, - отрезал декан, - Парфенон.
"So it is."	- И что?
"I haven't the time to waste on silly questions."	- Я не могу тратить время на столь глупые вопросы.
"All right, then."	- Хорошо. Далее.
Roark got up, he took a long ruler from the desk, he walked to the picture.	- Рорк встал, взял со стола длинную линейку и подошёл к картине.
"Shall I tell you what's rotten about it?"	- Могу я сказать, что здесь ни к чёрту не годится?
"It's the Parthenon!" said the Dean.	- Это Парфенон! - повторил декан.
"Yes, God damn it, the Parthenon!"	- Да, чёрт возьми, Парфенон!
The ruler struck the glass over the picture.	- Линейка ткнулась в стекло поверх картины.
"Look," said Roark.	- Смотрите, - сказал Рорк.
"The famous flutings on the famous columns - what are they there for?	- Знаменитые капители на не менее знаменитых колоннах - для чего они здесь?
To hide the joints in wood - when columns were made of wood, only these aren't, they're marble.	Для того чтобы скрыть места стыков в дереве -когда колонны делались из дерева, но здесь они не деревянные, а мраморные.
The triglyphs, what are they?	Триглифы - что это такое?

Wood.	Дерево.
Wooden beams, the way they had to be laid when people began to build wooden shacks.	Деревянные балки, уложенные тем же способом, что и тогда, когда люди начинали строить деревянные хижины.
Your Greeks took marble and they made copies of their wooden structures out of it, because others had done it that way.	Ваши греки взяли мрамор и сделали из него копии своих деревянных строений, потому что все так делали.
Then your masters of the Renaissance came along and made copies in plaster of copies in marble of copies in wood.	Потом ваши мастера Возрождения пошли дальше и сделали гипсовые копии с мраморных копий колонн из дерева.
Now here we are, making copies in steel and concrete of copies in plaster of copies in marble of copies in wood.	Теперь пришли мы, делая копии из стекла и бетона с гипсовых копий мраморных копий колонн из дерева.
Why?"	Зачем?
The Dean sat watching him curiously.	Декан сидел, глядя на него с любопытством.
Something puzzled him, not in the words, but in Roark's manner of saying them.	Что-то приводило его в недоумение - не слова, но что-то в манере Рорка произносить их.
"Rules?" said Roark.	- Традиции, правила? - говорил Рорк.
"Here are my rules: what can be done with one substance must never be done with another.	- Вот мои правила: то, что можно делать с одним веществом, нельзя делать с другим.
No two materials are alike.	Нет двух одинаковых материалов.
No two sites on earth are alike. No two buildings have the same purpose.	Нет на земле двух одинаковых мест, нет двух зданий, имеющих одно назначение.
The purpose, the site, the material determine the shape.	Назначение, место и материал определяют форму.
Nothing can be reasonable or beautiful unless it's made by one central idea, and the idea sets every detail.	Если в здании отсутствует главная идея, из которой рождаются все его детали, его ничем нельзя оправдать и тем более объявить творением.
A building is alive, like a man.	Здание живое, оно как человек.
Its integrity is to follow its own truth, its one single theme, and to serve its own single purpose.	Его целостность в том, чтобы следовать собственной правде, собственной теме и служить собственной и единственной цели.
A man doesn't borrow pieces of his body. A building doesn't borrow hunks of its soul.	Человек не берёт взаймы свои члены, здание не заимствует части своей сущности.
Its maker gives it the soul and every wall, window and stairway to express it."	Его творец вкладывает в него душу, выражает её каждой стеной, окном, лестницей.
"But all the proper forms of expression have been discovered long ago."	- Но все подходящие формы выражения давно открыты.
"Expression - of what?	- Выражения чего?
The Parthenon did not serve the same purpose as its wooden ancestor.	Парфенон не служил тем же целям, что его деревянный предшественник.
An airline terminal does not serve the same purpose as the Parthenon.	Аэропорт не служит той же цели, что Парфенон.

Every form has its own meaning. Every man creates his meaning and form and goal.	Каждая форма имеет собственный смысл, а каждый человек сам находит для себя смысл, форму и назначение.
Why is it so important - what others have done?	Почему так важно, что сделали остальные?
Why does it become sacred by the mere fact of not being your own?	Почему освящается простой факт подражательства?
Why is anyone and everyone right - so long as it's not yourself?	Почему прав кто угодно, только не ты сам?
Why does the number of those others take the place of truth?	Почему истину заменяют мнением большинства?
Why is truth made a mere matter of arithmetic - and only of addition at that?	Почему истина стала фактом арифметики, точнее, только сложения?
Why is everything twisted out of all sense to fit everything else?	Почему всё выворачивается и уродуется, лишь бы только соответствовать чему-то другому?
There must be some reason.	Должна быть какая-то причина.
I don't know. I've never known it.	Я не знаю и никогда не знал.
I'd like to understand."	Я бы хотел понять.
"For heaven's sake," said the Dean. "Sit down ... That's better ... Would you mind very much putting that ruler down? ...	-Ради всего святого, - сказал декан, - сядьте... Так-то лучше... Не будете ли вы так любезны положить эту линейку?..
Thank you ... Now listen to me.	Спасибо... Теперь послушайте.
No one has ever denied the importance of modern technique to an architect.	Никто никогда не отрицал важности современной технологии в архитектуре.
We must learn to adapt the beauty of the past to the needs of the present.	Но мы должны научиться прилагать красоту прошлого к нуждам настоящего.
The voice of the past is the voice of the people.	Голос прошлого - голос народа.
Nothing has ever been invented by one man in architecture.	Ничто и никогда в архитектуре не изобреталось одиночкой.
The proper creative process is a slow, gradual, anonymous, collective one, in which each man collaborates with all the others and subordinates himself to the standards of the majority."	Настоящее творчество - медленный, постепенный, анонимный и в высшей степени коллективный процесс, в котором каждый человек сотрудничает с остальными и подчиняется законам большинства.
"But you see," said Roark quietly, "I have, let's say, sixty years to live.	- Понимаете, - спокойно сказал Рорк, - у меня впереди есть, скажем, шестьдесят лет жизни.
Most of that time will be spent working.	Бо?льшая её часть пройдёт в работе.
I've chosen the work I want to do. If I find no joy in it, then I'm only condemning myself to sixty years of torture.	Я выбрал дело, которое хочу делать, и если не найду в нём радости для себя, то только приговорю себя к шестидесяти годам пытки.
And I can find the joy only if I do my work in the best way possible to me.	Работа принесёт мне радость, только если я буду выполнять её наилучшим из возможных для меня способов.

But the best is a matter of standards - and I set my own standards.	Лучшее - это вопрос правил, и я выдвигаю собственные правила.
I inherit nothing.	Я ничего не унаследовал.
I stand at the end of no tradition.	За мной нет традиции.
I may, perhaps, stand at the beginning of one."	Возможно, я стою в её начале.
"How old are you?" asked the Dean.	- Сколько вам лет? - спросил декан.
"Twenty-two," said Roark.	- Двадцать два, - ответил Рорк.
"Quite excusable," said the Dean; he seemed relieved.	- Вполне простительно, - сказал декан с заметным облегчением.
"You'll outgrow all that."	- Вы это всё перерастёте.
He smiled. "The old standards have lived for thousands of years and nobody has been able to improve upon them.	- Он улыбнулся: - Старые нормы пережили тысячелетия, и никто не смог их улучшить.
What are your modernists?	Кто такие ваши модернисты?
A transient mode, exhibitionists trying to attract attention.	Скоротечная мода, эксгибиционисты, пытающиеся привлечь к себе внимание.
Have you observed the course of their careers?	Вам не случалось наблюдать за их судьбами?
Can you name one who has achieved any permanent distinction?	Можете назвать хоть одного, кто достиг сколько-нибудь устойчивой известности?
Look at Henry Cameron.	Посмотрите на Генри Камерона.
A great man, a leading architect twenty years ago.	Великий человек, двадцать лет назад он был ведущим архитектором.
What is he today?	А что он сегодня?
Lucky if he gets - once a year - a garage to remodel.	Счастлив, если получает - раз в год - заказ на перестройку гаража.
A bum and a drunkard, who ... "	Бездельник и пьяница, чьё...
"We won't discuss Henry Cameron."	- Не будем обсуждать Генри Камерона.
"Oh?	-О?
Is he a friend of yours?"	Он ваш друг?
"No. But I've seen his buildings."	- Нет, но я видел его здания.
"And you found them ... "	- И вы находите их...
"I said we won't discuss Henry Cameron."	- Я повторяю, мы не будем обсуждать Генри Камерона.
"Very well.	- Очень хорошо.
You must realize that I am allowing you a great deal of ... shall we say, latitude?	Вы должны понимать, что я проявляю большую... так сказать, терпимость.
I am not accustomed to hold a discussion with a student who behaves in your manner.	Я не привык беседовать со студентами в таком тоне.

However, I am anxious to forestall, if possible, what appears to be a tragedy, the spectacle of a young man of your obvious mental gifts setting out deliberately to make a mess of his life."	Как бы то ни было, я очень желаю предупредить, если возможно, назревающую трагедию - видеть, как молодой, явно способный человек сознательно калечит свою жизнь.
The Dean wondered why he had promised the professor of mathematics to do all he could for this boy.	Декан задумался, почему, собственно, он обещал профессору математики сделать всё возможное для этого парня.
Merely because the professor had said:	Просто потому, что профессор сказал:
"This," and pointed to Roark's project, "is a great man."	"Это великий человек" - и указал на проект Рорка.
A great man, thought the Dean, or a criminal.	"Великий, - подумал декан, - или опасный".
The Dean winced. He did not approve of either.	Он поморщился - он не одобрял ни тех ни других.
He thought of what he had heard about Roark's past.	Он припомнил всё, что знал о прошлом Рорка.
Roark's father had been a steel puddler somewhere in Ohio and had died long ago.	Отец Рорка был сталелитейщиком где-то в Огайо и умер очень давно.
The boy's entrance papers showed no record of nearest relatives.	В документах парня не имелось ни единой записи о ближайших родственниках.
When asked about it, Roark had said indifferently:	Когда его об этом спрашивали, Рорк безразлично отвечал:
"I don't think I have any relatives.	"Вряд ли у меня есть какие-нибудь родственники.
I may have.	Может быть, и есть.
I don't know."	Я не знаю".
He had seemed astonished that he should be expected to have any interest in the matter.	Он казался очень удивлённым предположением, что у него должен быть к этому какой-то интерес.
He had not made or sought a single friend on the campus. He had refused to join a fraternity.	Он не нашёл, да и не искал в кампусе ни одного друга и отказался вступить в землячество.
He had worked his way through high school and through the three years here at the Institute.	Он сам заработал деньги на учёбу в школе и на три года института.
He had worked as a common laborer in the building trades since childhood.	С самого детства он работал на стройках простым рабочим.
He had done plastering, plumbing, steel work, anything he could get, going from one small town to another, working his way east, to the great cities.	Штукатурил, слесарил, был водопроводчиком, брался за любую работу, которую мог получить, перебираясь с места на место, на восток, в большие города.
The Dean had seen him, last summer, on his vacation, catching rivets on a skyscraper in construction in Boston; his long body relaxed under greasy overalls, only his eyes intent, and his right arm swinging forward, once in a while, expertly, without effort, to catch the flying ball of fire at the last moment, when it seemed that the hot rivet would miss the bucket and strike him in the face.	Декан видел его прошлым летом в Бостоне во время каникул; Рорк ловил заклёпки на строящемся небоскрёбе, его долговязое тело в замасленном комбинезоне не напрягалось, только глаза были внимательны, в правой руке - ведро, которым он время от времени, искусно, без напряжения выставляя руку вверх и вперёд, ловил горячую заклёпку как раз в тот момент, когда казалось, что она ударит его в лицо.

"Look here, Roark," said the Dean gently. "You have worked hard for your education.	- Обратите внимание, Рорк, - мягко промолвил декан, - вы много работали, чтобы оплатить своё образование.
You had only one year left to go.	Вам остался всего один год.
There is something important to consider, particularly for a boy in your position.	Есть о чём поразмыслить, особенно парню в вашем положении.
There's the practical side of an architect's career to think about.	Вспомните о практической стороне профессии архитектора.
An architect is not an end in himself. He is only a small part of a great social whole.	Архитектор не существует сам по себе, он только маленькая часть большого социального целого.
Co-operation is the key word to our modern world and to the profession of architecture in particular.	Сотрудничество, кооперация - вот ключевые слова современности и профессии архитектора в особенности.
Have you thought of your potential clients?"	Вы думали о потенциальных клиентах?
"Yes," said Roark.	- Да, - сказал Рорк.
"The Client," said the Dean.	- Клиент, - продолжал декан.
"The Client.	- Заказчик.
Think of that above all.	Думайте о нём в первую очередь.
He's the one to live in the house you build.	Это тот, кто будет жить в построенном вами доме.
Your only purpose is to serve him.	Ваша единственная задача - служить ему.
You must aspire to give the proper artistic expression to his wishes.	Вы лишь должны стремиться придать подходящее художественное выражение желаниям заказчика.
Isn't that all one can say on the subject?"	И это самое главное в нашем деле.
"Well, I could say that I must aspire to build for my client the most comfortable, the most logical, the most beautiful house that can be built.	- Гм, я мог бы сказать, что должен стремиться построить для моего клиента самый роскошный, самый удобный, самый прекрасный дом, который только можно представить.
I could say that I must try to sell him the best I have and also teach him to know the best.	Я мог бы сказать, что должен стараться продать ему лучшее, что имею, и, кроме того, научить его узнавать это лучшее.
I could say it, but I won't.	Я мог бы сказать это, но не скажу.
Because I don't intend to build in order to serve or help anyone.	Потому что я не намерен строить для того, чтобы кому-то служить или помогать.
I don't intend to build in order to have clients.	Я не намерен строить для того, чтобы иметь клиентов.
I intend to have clients in order to build."	Я намерен иметь клиентов для того, чтобы строить.
"How do you propose to force your ideas on them?"	- Как вы предполагаете принудить их внять вашим идеям?
"I don't propose to force or be forced.	- Я не предполагаю никакого принуждения - ни для заказчиков, ни для самого себя.
Those who want me will come to me."	Те, кому я нужен, придут сами.

Then the Dean understood what had puzzled him in Roark's manner.	Декан понял, что поставило его в тупик в поведении Рорка.
"You know," he said, "you would sound much more convincing if you spoke as if you cared whether I agreed with you or not."	- Знаете, - сказал он, - ваши слова звучали бы гораздо убедительнее, если бы вы не говорили так, будто вам безразлично, согласен я с вами или нет.
"That's true," said Roark.	- Это верно, - сказал Рорк.
"I don't care whether you agree with me or not."	- Мне безразлично, согласны вы или нет.
He said it so simply that it did not sound offensive, it sounded like the statement of a fact which he noticed, puzzled, for the first time.	- Он сказал это так просто, что слова его не прозвучали оскорбительно - лишь как констатация факта, на который он сам впервые и с недоумением обратил внимание.
"You don't care what others think - which might be understandable.	- Вам всё равно, что думают остальные, это можно понять.
But you don't care even to make them think as you do?"	Но, судя по всему, вы даже не стремитесь убедить их.
"No."	- Не стремлюсь.
"But that's ... that's monstrous."	- Но это... это чудовищно.
"Is it?	-Да?
Probably.	Возможно.
I couldn't say."	Не знаю.
"I'm glad of this interview," said the Dean, suddenly, too loudly.	- Я доволен разговором, - медленно и нарочито громко проговорил декан.
"It has relieved my conscience.	- Моя совесть спокойна.
I believe, as others stated at the meeting, that the profession of architecture is not for you.	Я полагаю и согласен в этом с постановлением собрания, что профессия архитектора не для вас.
I have tried to help you.	Я старался помочь вам.
Now I agree with the Board. You are a man not to be encouraged.	Теперь я согласен с советом: вы не тот человек, которому нужно помогать.
You are dangerous."	Вы опасны.
"To whom?" asked Roark.	- Для кого? - спросил Рорк.
But the Dean rose, indicating that the interview was over.	Но декан поднялся, показывая, что разговор окончен.
Roark left the room.	Рорк покинул кабинет.
He walked slowly through the long halls, down the stairs, out to the lawn below.	Он медленно прошёл через длинные коридоры, спустился по лестнице и оказался на лужайке внизу.
He had met many men such as the Dean; he had never understood them.	Он знал много людей, похожих на декана; он никогда не мог понять их.
He knew only that there was some important difference between his actions and theirs.	Рорк смутно осознавал, что в чём-то они ведут себя принципиально иначе, чем он сам.

It had ceased to disturb him long ago.	Впрочем, сам вопрос отличия давным-давно перестал его волновать.
But he always looked for a central theme in buildings and he looked for a central impulse in men. He knew the source of his actions; he could not discover theirs.	Но как при взгляде на здания он всегда стремился найти главную их тему, так и в общении с людьми он не мог избавиться от желания увидеть их главную побудительную силу - причину их поступков.
He did not care.	Но его это не тревожило.
He had never learned the process of thinking about other people. But he wondered, at times, what made them such as they were.	Он никогда не умел думать о других людях; лишь иногда удивлялся, почему они такие, какие есть.
He wondered again, thinking of the Dean.	Думая о декане, он тоже удивлялся.
There was an important secret involved somewhere in that question, he thought.	Тут, несомненно, была какая-то тайна.
There was a principle which he must discover.	Некий принцип, который ещё предстояло раскрыть.
But he stopped.	Рорк остановился.
He saw the sunlight of late afternoon, held still in the moment before it was to fade, on the gray limestone of a stringcourse running along the brick wall of the Institute building.	Его взгляд захватили лучи солнца, замершего перед самым закатом, которые разукрасили фризы из серого известняка, бегущие вдоль кирпичной стены здания института.
He forgot men, the Dean and the principle behind the Dean, which he wanted to discover.	Он забыл о людях, о декане и принципах, которыми тот руководствовался и которые ему, Рорку, ещё предстояло постичь.
He thought only of how lovely the stone looked in the fragile light and of what he could have done with that stone.	Он думал только о том, как чудесно смотрится камень в нестойком свете заката и что бы он сделал с этим камнем.
He thought of a broad sheet of paper, and he saw, rising on the paper, bare walls of gray limestone with long bands of glass, admitting the glow of the sky into the classrooms.	Он думал о большом листе бумаги и видел поднимающиеся на нём строгие стены из серого песчаника с длинными непрерывными рядами окон, раскрывающих аудитории сиянию неба.
In the comer of the sheet stood a sharp, angular signature - HOWARD ROARK.	В углу листа стояла острая, угловатая подпись -Говард Рорк.
2.	II
" ... ARCHITECTURE, my friends, is a great Art based on two cosmic principles: Beauty and Utility.	- Архитектура, друзья мои, - великое искусство, покоящееся на двух вселенских принципах: Красоты и Пользы.
In a broader sense, these are but part of the three eternal entities: Truth, Love and Beauty.	В более широком смысле эти принципы - часть трёх вечных ценностей: Истины, Любви и Красоты.

Truth - to the traditions of our Art, Love - for our fellow men whom we are to serve, Beauty - ah, Beauty is a compelling goddess to all artists, be it in the shape of a lovely woman or a building ... Hm ... Yes ... In conclusion, I should like to say to you, who are about to embark upon your careers in architecture, that you are now the custodians of a sacred heritage ... Hm ... Yes ... So, go forth into the world, armed with the three eternal entities - armed with courage and vision, loyal to the standards this great school has represented for many years.	Истина - в отношении к традициям нашего искусства, Любовь - к нашим собратьям, которым мы призваны служить, Красота - ах, Красота, неотразимая богиня всех художников, - является ли она в виде очаровательной женщины или здания... Хм... Да... В заключение я хотел бы сказать вам, начинающим свой путь в архитектуре, что теперь вы - хранители священного наследия... Хм... Да... Итак, отправляйтесь в мир, вооружённые вечными цен... вооружённые мечтой и отвагой, верные высочайшим стандартам, которыми всегда славилась ваша великая школа.
May you all serve faithfully, neither as slaves to the past nor as those parvenus who preach originality for its own sake, which attitude is only ignorant vanity.	Желаю вам всем честно служить, но не как рабы, прикованные к прошлому, и не как парвеню, проповедующие оригинальность ради неё самой; их поза - только невежественное тщеславие.
May you all have many rich, active years before you and leave, as you depart from this world, your mark on the sands of time!"	Желаю вам многих лет, деятельных и богатых, и, прежде чем уйти из этого мира, оставить свой след на песке времени!
Guy Francon ended with a flourish, raising his right arm in a sweeping salute; informal, but with an air, that gay, swaggering air which Guy Francon could always permit himself.	- Гай Франкон вычурно завершил свою речь, выбросив вверх в стремительном салюте правую руку, - неофициально, в том броском хвастливом духе, который Гай Франкон мог себе позволить.
The huge hall before him came to life in applause and approval.	Огромный зал перед ним ожил и разразился аплодисментами и криками одобрения.
A sea of faces, young, perspiring and eager, had been raised solemnly - for forty-five minutes - to the platform where Guy Francon had held forth as the speaker at the commencement exercises of the Stanton Institute of Technology, Guy Francon who had brought his own person from New York for the occasion; Guy Francon, of the illustrious firm of Francon & Heyer, vice-president of the Architects' Guild of America, member of the American Academy of Arts and Letters, member of the National Fine Arts Commission, Secretary of the Arts and Crafts League of New York, chairman of the Society for Architectural Enlightenment of the U.S.A.; Guy Francon, knight of the Legion of Honor of France, decorated by the governments of Great Britain, Belgium, Monaco and Siam; Guy Francon, Stanton's greatest alumnus, who had designed the famous Frink National Bank Building of New York City, on the top of which, twenty-five floors above the pavements, there burned in a miniature replica of the Hadrian Mausoleum a wind-blown torch made of glass and the best General Electric bulbs.	Море лиц, молодых, энергичных и потных, торжественно прикованных - на сорок пять минут - к сцене, на которой распинался Гай Франкон, председательствовавший на выпускной церемонии в Стентонском технологическом институте. Гай Франкон, который по этому случаю собственной персоной прибыл из Нью-Йорка; Гай Франкон - глава знаменитой фирмы "Франкон и Хейер", вице-президент Американской гильдии архитекторов, член Американской академии искусств и литературы, член Национальной комиссии по изящным искусствам, секретарь Нью-Йоркской лиги поощрения художеств, председатель Общества архитектурного просвещения США. Г ай Франкон, кавалер ордена Почётного легиона, награждённый правительствами Великобритании, Бельгии, Монако и Сиама; Г ай Франкон - лучший выпускник Стентона, спроектировавший известнейшее здание Национального банка Фринка в Нью-Йорке, на крыше которого на высоте двадцати пяти этажей светился раздуваемый ветром факел из стекла и огромных электрических ламп "Дженерал электрик", встроенный в слегка уменьшенную копию мавзолея Адриана.

Guy Francon descended from the platform, fully conscious of his timing and movements.	Гай Франкон спустился со сцены неторопливо, с полным осознанием важности своих движений.
He was of medium height and not too heavy, with just an unfortunate tendency to stoutness.	Он был среднего роста и не слишком грузен, но с досадной склонностью к полноте.
Nobody, he knew, would give him his real age, which was fifty-one. His face bore not a wrinkle nor a single straight line; it was an artful composition in globes, circles, arcs and ellipses, with bright little eyes twinkling wittily.	Он знал, что никто не дал бы ему его пятидесяти одного года, на лице его не было ни морщин, ни складок; оно представляло собой приятное сочетание шаров, окружностей, арок и эллипсов, посреди которых хитрыми искорками сверкали глазки.
His clothes displayed an artist's infinite attention to details.	Его одежда демонстрировала безграничное внимание к мелочам, свойственное художникам.
He wished, as he descended the steps, that this were a co-educational school.	Спускаясь по ступеням, он жалел лишь о том, что это не школа совместного обучения.
The hall before him, he thought, was a splendid specimen of architecture, made a bit stuffy today by the crowd and by the neglected problem of ventilation.	Г ай Франкон считал этот зал великолепным образцом архитектуры, только сегодня здесь было душновато из-за тесноты и пренебрежения вентиляцией.
But it boasted green marble dadoes, Corinthian columns of cast iron painted gold, and garlands of gilded fruit on the walls; the pineapples particularly, thought Guy Francon, had stood the test of years very well.	Зато он мог похвастаться зелёными мраморными панелями, коринфскими колоннами литого железа, расписанными золотом и украшенными гирляндами позолоченных плодов; Гай Франкон подумал, что особенно хорошо выдержали проверку временем ананасы.
It is, thought Guy Francon, touching; it was I who built this annex and this very hall, twenty years ago; and here I am.	"Как трогательно, - подумал он, - ведь это я двадцать лет назад пристроил это крыло и продумал этот большой холл, и вот я здесь".
The hall was packed with bodies and faces, so tightly that one could not distinguish at a glance which faces belonged to which bodies.	Зал был так набит, что с первого взгляда невозможно было различить, какое лицо какому телу принадлежит.
It was like a soft, shivering aspic made of mixed arms, shoulders, chests and stomachs.	Всё вместе напоминало подрагивающее заливное из рук, плеч, грудных клеток и животов.
One of the heads, pale, dark haired and beautiful, belonged to Peter Keating.	Одна из голов, бледнолицая, темноволосая и прекрасная, принадлежала Питеру Китингу.
He sat, well in front, trying to keep his eyes on the platform, because he knew that many people were looking at him and would look at him later.	Он сидел в первом ряду, стараясь смотреть на сцену, потому что знал - сотни человек смотрят на него сейчас и будут смотреть позже.
He did not glance back, but the consciousness of those centered glances never left him.	Он не оборачивался, но сознание того, что он в центре внимания, не покидало его.
His eyes were dark, alert, intelligent.	У него были карие, живые и умные глаза.
His mouth, a small upturned crescent faultlessly traced, was gentle and generous, and warm with the faint promise of a smile.	Его рот - маленький, безупречной формы полумесяц - был мягко-благородным, тёплым, словно всегда готовым расплыться в улыбке.
His head had a certain classical perfection in the shape of the skull, in the natural wave of black ringlets about finely hollowed temples.	Г олова его отличалась классическим совершенством - и формы черепа, и чёрных волнистых локонов, обрамляющих впалые виски.

He held his head in the manner of one who takes his beauty for granted, but knows that others do not.	Он держал голову как человек, привыкший не обращать внимания на свою красоту, но знающий, что у других подобной привычки нет.
He was Peter Keating, star student of Stanton, president of the student body, captain of the track team, member of the most important fraternity, voted the most popular man on the campus.	Он был Питером Китингом - звездой Стентона, президентом студенческой корпорации, капитаном лыжной команды, членом самого престижного землячества; большинством голосов он был назван самым популярным человеком в кампусе.
The crowd was there, thought Peter Keating, to see him graduate, and he tried to estimate the capacity of the hall.	А ведь все собрались здесь, думал Питер Китинг, чтобы видеть, как мне будут вручать диплом; он попытался прикинуть, сколько человек вмещает зал.
They knew of his scholastic record and no one would beat his record today.	Все знали его блестящие оценки, и никому сегодня его рекорда не побить.
Oh, well, there was Shlinker.	Ах да, тут Шлинкер.
Shlinker had given him stiff competition, but he had beaten Shlinker this last year.	Шлинкер был очень тяжёлым соперником, но он всё-таки побил Шлинкера в этом году.
He had worked like a dog, because he had wanted to beat Shlinker.	Он трудился как собака, потому что очень хотел побить Шлинкера.
He had no rivals today ... Then he felt suddenly as if something had fallen down, inside his throat, to his stomach, something cold and empty, a blank hole rolling down and leaving that feeling on its way: not a thought, just the hint of a question asking him whether he was really as great as this day would proclaim him to be.	Сегодня у него нет соперников... Он вдруг почувствовал, как у него внутри что-то упало, из горла в живот, что-то холодное и пустое, зияющая пустота, свалившаяся вниз и оставившая ощущение падения - не конкретную мысль, а неуловимый намёк на вопрос, действительно ли он так великолепен, как сегодня провозглашают.
He looked for Shlinker in the crowd; he saw his yellow face and gold-rimmed glasses. He stared at Shlinker warmly, in relief, in reassurance, in gratitude.	Он увидел в толпе Шлинкера. Он смотрел на его жёлтое лицо и очки в золотой оправе, смотрел пристально, с теплотой и облегчением, с благодарностью.
It was obvious that Shlinker could never hope to equal his own appearance or ability; he had nothing to doubt; he would always beat Shlinker and all the Shlinkers of the world; he would let no one achieve what he could not achieve.	Было ясно, что Шлинкер не мог даже надеяться сравняться с его собственной внешностью и способностями, у него не было никаких сомнений: он всегда будет бить Шлинкера и всех Шлинкеров мира, он никому не позволит достичь того, чего сам достичь не сможет.
Let them all watch him.	Все смотрят на него - и пусть смотрят.
He would give them good reason to stare.	Он ещё даст им хороший повод смотреть на него не отрываясь.
He felt the hot breaths about him and the expectation, like a tonic.	Он чувствовал, как все взгляды вгрызаются в него с ожиданием и нетерпением, и это действовало на него тонизирующе.
It was wonderful, thought Peter Keating, to be alive.	"Жизнь прекрасна", - думал Питер Китинг.
His head was beginning to reel a little.	У него немного закружилась голова.

It was a pleasant feeling. The feeling carried him, unresisting and unremembering, to the platform in front of all those faces.	Это было приятное чувство, оно понесло его, безвольного и беспамятного, на сцену, на всеобщее обозрение.
He stood - slender, trim, athletic - and let the deluge break upon his head.	Вот оно выплеснуло его поверх голов - стройного, подтянутого, атлетически сложённого, полностью отдавшегося поглотившему его потоку.
He gathered from its roar that he had graduated with honors, that the Architects' Guild of America had presented him with a gold medal and that he had been awarded the Prix de Paris by the Society for Architectural Enlightenment of the U.S.A. - a four-year scholarship at the École des Beaux Arts in Paris.	Он уловил в этом шуме, что выпущен с отличием, что Американская гильдия архитекторов вручает ему золотую медаль и что он награждён призом Общества архитектурного просвещения США -стипендией на четыре года обучения в парижской Школе изящных искусств.
Then he was shaking hands, scratching the perspiration off his face with the end of a rolled parchment, nodding, smiling, suffocating in his black gown and hoping that people would not notice his mother sobbing with her arms about him.	Потом он пожимал руки, кивал, улыбался, соскребал с лица пот концом пергаментного свитка, задыхаясь в своей чёрной мантии и надеясь, что другие не заметят, как его мать рыдает, закрыв лицо руками.
The President of the Institute shook his hand, booming:	Ректор пожал ему руку, прогудев:
"Stanton will be proud of you, my boy."	- Стентон будет гордиться вами, мой мальчик.
The Dean shook his hand, repeating: " ... a glorious future ... a glorious future ... a glorious future ... " Professor Peterkin shook his hand, and patted his shoulder, saying: " ... and you'll find it absolutely essential; for example, I had the experience when I built the Peabody Post Office ... " Keating did not listen to the rest, because he had heard the story of the Peabody Post Office many times.	Декан тряс его руку, повторяя: - Славное будущее... Славное будущее... Славное будущее... Профессор Питеркин пожал ему руку и потрепал по плечу, говоря: - ...и вы признаёте это совершенно необходимым; например, когда я строил почтамт в Пибоди... Дальше Китинг не слушал - он слышал историю почтамта в Пибоди много раз.
It was the only structure anyone had ever known Professor Peterkin to have erected, before he sacrificed his practice to the responsibilities of teaching.	Это было единственное из кому-либо известных сооружений, возведённое профессором Питеркином до того, как он принёс свою практическую деятельность в жертву обязанностям преподавателя.
A great deal was said about Keating's final project - a Palace of Fine Arts.	Блестящая работа - так было сказано о дипломном проекте Китинга - дворце изящных искусств.
For the life of him, Keating could not remember at the moment what that project was.	В этот момент Китинг ни за что бы не вспомнил, что это за дворец такой.
Through all this, his eyes held the vision of Guy Francon shaking his hand, and his ears held the sounds of Francon's mellow voice: " ... as I have told you, it is still open, my boy.	Сквозь всё это в его глазах отпечатался облик Г ая Франкона, пожимавшего ему руку, а в ушах переливался густой голос: "...как я сказал вам, она ещё открыта, мой мальчик.
Of course, now that you have this scholarship ... you will have to decide ... a Beaux-Arts diploma is very important to a young man ... but I should be delighted to have you in our office ... "	Конечно, теперь у вас есть возможность продолжить обучение... Вы должны будете принять решение... Диплом Школы изящных искусств очень важен для молодого человека... Но я был бы доволен, увидев вас в нашем бюро".
The banquet of the Class of '22 was long and solemn.	Банкет выпуска двадцать второго года был долгим и торжественным.

Keating listened to the speeches with interest; when he heard the endless sentences about "young men as the hope of American Architecture" and "the future opening its golden gates," he knew that he was the hope and his was the future, and it was pleasant to hear this confirmation from so many eminent lips.	Китинг слушал речи с интересом; вокруг на все лады звучали бесконечные сентенции о "молодых людях - надежде американской архитектуры" и о "будущем, открывающем свои золотые ворота", и Питер знал, что "надежда" - это он и что "будущее" принадлежит ему; приятно было слышать подтверждение этому из стольких уважаемых уст.
He looked at the gray-haired orators and thought of how much younger he would be when he reached their positions, theirs and beyond them.	Он скользил взглядом по седовласым ораторам и думал о том, насколько моложе он будет, когда достигнет их положения, да и места повыше.
Then he thought suddenly of Howard Roark. He was surprised to find that the flash of that name in his memory gave him a sharp little twinge of pleasure, before he could know why.	Потом он вдруг вспомнил о Говарде Рорке и удивился, обнаружив, что это имя, вспыхнув в его памяти, вызвало беспричинное удовольствие.
Then he remembered: Howard Roark had been expelled this morning.	Потом вспомнил: Говарда Рорка сегодня утром исключили из института.
He reproached himself silently; he made a determined effort to feel sorry.	Питер молча упрекнул себя и принялся целеустремлённо вызывать в себе чувство сожаления.
But the secret glow came back, whenever he thought of that expulsion.	Но скрытая радость возвращалась всякий раз, когда он думал об исключении Рорка.
The event proved conclusively that he had been a fool to imagine Roark a dangerous rival; at one time, he had worried about Roark more than about Shlinker, even though Roark was two years younger and one class below him.	Это событие безоговорочно доказало, каким он был глупцом, воображая Рорка опасным соперником; одно время Рорк беспокоил его даже больше, чем Шлинкер, хотя и был двумя годами и одним курсом младше.
If he had ever entertained any doubts on their respective gifts, hadn't this day settled it all?	Если он и питал какие-либо сомнения по поводу своей и их одарённости, разве сегодняшний день не расставил всё по местам?
And, he remembered, Roark had been very nice to him, helping him whenever he was stuck on a problem ... not stuck, really, just did not have the time to think it out, a plan or something.	Хотя, вспомнил Питер, Рорк был очень мил с ним, помогая ему всякий раз, когда он увязал в какой-нибудь проблеме... не увязал на самом деле, просто у него не хватало времени сидеть над всякой скукотищей - чертежами или чем-нибудь ещё.
Christ! how Roark could untangle a plan, like pulling a string and it was open ... well, what if he could?	Господи! Как Рорк умел распутывать чертежи, будто просто дёргал за ниточку - и всё понятно... И что с того, что умел?
What did it get him?	Что это ему дало?
He was done for now.	Теперь с ним кончено.
And knowing this, Peter Keating experienced at last a satisfying pang of sympathy for Howard Roark.	И, убедив себя в этом, Питер Китинг с удовлетворением испытал наконец нечто вроде сострадания к Говарду Рорку.
When Keating was called upon to speak, he rose confidently.	Когда Китинга пригласили произнести речь, он уверенно поднялся с места.
He could not show that he was terrified.	Он не имел права показать, что сильно испуган.

He had nothing to say about architecture. But he spoke, his head high, as an equal among equals, just subtly diffident, so that no great name present could take offense.	Ему нечего было сказать об архитектуре, но он произносил слова, высоко подняв голову, как равный среди равных, но с некоей толикой почтительности, так, чтобы никто из присутствовавших знаменитостей не почёл себя оскорблённым.
He remembered saying:	Насколько он мог позднее вспомнить, он говорил:
"Architecture is a great art ... with our eyes to the future and the reverence of the past in our hearts ... of all the crafts, the most important one sociologically ... and, as the man who is an inspiration to us all has said today, the three eternal entities are: Truth, Love and Beauty ... "	"Архитектура - великое искусство... С глазами, устремлёнными в будущее, и почтением к прошлому в сердцах... Из всех искусств - самое важное для народа... И, как сказал сегодня тот, кто стал для всех нас вдохновителем к творчеству, Истина, Любовь и Красота - три вечные ценности..."
Then, in the corridors outside, in the noisy confusion of leave-taking, a boy had thrown an arm about Keating's shoulders and whispered:	Потом, в коридоре, в шумной неразберихе прощаний, какой-то парень шептал Китингу, обняв его за плечи:
"Run on home and get out of the soup-and-fish, Pete, and it's Boston for us tonight, just our own gang; I'll pick you up in an hour."	- Давай домой, быстренько там разберись, Пит, а потом махнём в Бостон своей компанией; я заеду за тобой через часок.
Ted Shlinker had urged:	Тед Шлинкер подбивал его:
"Of course you're coming, Pete. No fun without you.	- Конечно, пойдём, Пит, без тебя какое веселье.
And, by the way, congratulations and all that sort of thing.	И кстати, прими поздравления и всё прочее.
No hard feelings.	Никаких обид.
May the best man win."	Пусть побеждает сильнейший.
Keating had thrown his arm about Shlinker's shoulders; Keating's eyes had glowed with an insistent kind of warmth, as if Shlinker were his most precious friend; Keating's eyes glowed like that on everybody.	Китинг обнял Шлинкера за плечи. В его глазах светилась такая сердечность, будто Шлинкер был его самым дорогим другом. В этот вечер он смотрел так на всех.
He had said:	Китинг сказал:
"Thanks, Ted, old man.	- Спасибо, Тед, старина.
I really do feel awful about the A.G.A. medal - I think you were the one for it, but you never can tell what possesses those old fogies."	На самом деле я чувствую себя ужасно из-за этой медали гильдии архитекторов - я думаю, её достоин только ты, но никогда нельзя сказать, что найдёт на этих маразматиков.
And now Keating was on his way home through the soft darkness, wondering how to get away from his mother for the night.	И теперь Китинг шёл домой в тёплом полумраке, думая лишь о том, как удрать от матери на ночь.
His mother, he thought, had done a great deal for him.	Мать, думал он, сделала для него очень много.
As she pointed out frequently, she was a lady and had graduated from high school; yet she had worked hard, had taken boarders into their home, a concession unprecedented in her family.	Как сама часто повторяла, она была леди с полным средним образованием; тем не менее она была вынуждена много работать и, более того, держать в доме пансион - случай беспрецедентный в её семье.

His father had owned a stationery store in Stanton.	Его отец владел писчебумажным магазином в Стентоне.
Changing times had ended the business and a hernia had ended Peter Keating, Sr., twelve years ago.	Времена изменились и прикончили бизнес, а прободная язва прикончила Питера Китинга-старшего двадцать лет назад.
Louisa Keating had been left with the home that stood at the end of a respectable street, an annuity from an insurance kept up accurately - she had seen to that -and her son.	Луиза Китинг осталась с домом, стоящим в конце респектабельной улицы, рентой от страховки за мужа - она не забывала аккуратно обновлять её каждый год - и с сыном.
The annuity was a modest one, but with the help of the boarders and of a tenacious purpose Mrs. Keating had managed.	Рента была более чем скромной, но с помощью пансиона и упорного стремления к цели миссис Китинг сводила концы с концами.
In the summers her son helped, clerking in hotels or posing for hat advertisements.	Летом ей помогал сын, работая клерком в отеле или позируя для рекламы шляп.
Her son, Mrs. Keating had decided, would assume his rightful place in the world, and she had clung to this as softly, as inexorably as a leech ... It's funny, Keating remembered, at one time he had wanted to be an artist.	Её сын, решила однажды миссис Китинг, займёт достойное место в мире, и она вцепилась в эту мысль мягко и неумолимо, словно пиявка... Странно, вспомнил Китинг, одно время я хотел стать художником.
It was his mother who had chosen a better field in which to exercise his talent for drawing.	Но мать выбрала иное поле деятельности для проявления его таланта.
"Architecture," she had said, "is such a respectable profession.	"Архитектура, - сказала она, - вот по-настоящему респектабельная профессия.
Besides, you meet the best people in it."	Кроме того, ты встретишь самых известных людей".
She had pushed him into his career, he had never known when or how.	Он так и не понял, как и когда она подтолкнула его к этой профессии.
It's funny, thought Keating, he had not remembered that youthful ambition of his for years.	Странно, думал Китинг, что он годами не вспоминал о своём юношеском стремлении.
It's funny that it should hurt him now - to remember.	Странно, что теперь воспоминание причиняет ему боль.
Well, this was the night to remember it - and to forget it forever.	Ладно, этот вечер и предназначен для того, чтобы всё вспомнить - и забыть навсегда.
Architects, he thought, always made brilliant careers.	Архитекторы, думал он, всегда делают блестящую карьеру.
And once on top, did they ever fail?	А терпели ли они когда-нибудь неудачи, взойдя на вершину?
Suddenly, he recalled Henry Cameron; builder of skyscrapers twenty years ago; old drunkard with offices on some waterfront today.	Он вдруг вспомнил Генри Камерона, который двадцать лет назад строил небоскрёбы, а сегодня превратился в старого пьяницу с конторой в какой-то трущобе.
Keating shuddered and walked faster.	Китинг содрогнулся и пошёл быстрее.
He wondered, as he walked, whether people were looking at him.	Он на ходу задумался, смотрят ли на него люди.

He watched the rectangles of lighted windows; when a curtain fluttered and a head leaned out, he tried to guess whether it had leaned to watch his passing; if it hadn't, some day it would; some day, they all would.	Он начал следить за прямоугольниками освещённых окон; когда занавеска колыхалась и голова прислонялась к стеклу, он пытался угадать, не для того ли это, чтобы взглянуть, как он проходит; если и нет, то когда-нибудь так будет, когда-нибудь они все будут смотреть.
Howard Roark was sitting on the porch steps when Keating approached the house.	Говард Рорк сидел на ступенях крыльца, когда Китинг подошёл к дому.
He was leaning back against the steps, propped up on his elbows, his long legs stretched out.	Он сидел, отклонившись назад, опираясь локтями о ступени, вытянув длинные ноги.
A morning-glory climbed over the porch pillars, as a curtain between the house and the light of a lamppost on the corner.	Вьюнок оплёл колонны крыльца, словно отгораживая дом от света фонаря, стоящего на углу.
It was strange to see an electric globe in the air of a spring night.	Тусклый шар электрического фонаря в ночном весеннем воздухе казался волшебным.
It made the street darker and softer; it hung alone, like a gap, and left nothing to be seen but a few branches heavy with leaves, standing still at the gap's edges. The small hint became immense, as if the darkness held nothing but a flood of leaves.	От его тихого света улица становилась глуше и мягче. Фонарь висел одиноко, словно прореха во тьме, окутав темнотой всё, кроме нескольких веток с густой листвой, застывших на самом её краю - лёгкий намёк, переходящий в уверенность, что в темноте нет ничего, кроме моря листьев.
The mechanical ball of glass made the leaves seem more living; it took away their color and gave the promise that in daylight they would be a brighter green than had ever existed; it took away one's sight and left a new sense instead, neither smell nor touch, yet both, a sense of spring and space.	На фоне безучастного стеклянного шара фонаря листья казались более живыми; его свечение поглотило цвет листьев, пообещав вернуть при дневном свете краски в несколько раз ярче. Волшебный свет фонаря словно ладошками закрывал глаза, оставляя взамен необъяснимое ощущение - не запах, не прохладу, а всё вместе: ощущение весны и безграничного пространства.
Keating stopped when he recognized the preposterous orange hair in the darkness of the porch.	Китинг остановился, различив в темноте нелепо рыжие волосы.
It was the one person whom he had wanted to see tonight.	Это был единственный человек, которого он хотел увидеть сегодня вечером.
He was glad to find Roark alone, and a little afraid of it.	Он обрадовался и немного испугался, застав Рорка в одиночестве.
"Congratulations, Peter," said Roark.	- Поздравляю, Питер, - сказал Рорк.
"Oh ... Oh, thanks ... " Keating was surprised to find that he felt more pleasure than from any other compliment he had received today.	-А... А, спасибо... - Китинг был удивлён, обнаружив, что испытывает большее удовольствие, чем от других поздравлений, полученных в этот день.
He was timidly glad that Roark approved, and he called himself inwardly a fool for it. " ...	Он несмело обрадовался поздравлению Рорка и назвал себя за это глупцом.
I mean ... do you know or ... " He added sharply: "Has mother been telling you?"	- Кстати... Ты знаешь или... - Он добавил осторожно: - Мама сказала тебе?
"She has."	- Сказала.
"She shouldn't have!"	- Она не должна была!
"Why not?"	- Почему?

"Look, Howard, you know that I'm terribly sorry about your being ... "	- Слушай, Говард, ты знаешь, что я ужасно сожалею о твоём...
Roark threw his head back and looked up at him.	Рорк откинул голову назад и посмотрел на него.
"Forget it," said Roark.	- Брось, - сказал Рорк.
"I ... there's something I want to speak to you about, Howard, to ask your advice.	- Я... Есть кое-что, о чём я хочу с тобой поговорить, Говард, попросить твоего совета.
Mind if I sit down?"	Не возражаешь, если я сяду?
"What is it?"	- О чём?
Keating sat down on the steps beside him.	Китинг сел на ступени.
There was no part that he could ever play in Roark's presence. Besides, he did not feel like playing a part now.	В присутствии Рорка он никогда не мог играть какую-либо роль, а сегодня просто не хотел.
He heard a leaf rustling in its fall to the earth; it was a thin, glassy, spring sound.	Он услышал шелест листа, падающего на землю; это был тонкий, прозрачный весенний звук.
He knew, for the moment, that he felt affection for Roark; an affection that held pain, astonishment and helplessness.	Он осознал в этот момент, что привязался к Рорку, и в этой привязанности засели боль, изумление и беспомощность.
"You won't think," said Keating gently, in complete sincerity, "that it's awful of me to be asking about my business, when you've just been ... ?"	- Ты не будешь думать, - сказал Китинг мягко, с полной искренностью, - что это ужасно с моей стороны - спрашивать тебя о своих делах, в то время как тебя только что?..
"I said forget about that.	- Я сказал, брось.
What is it?"	Так в чём дело?
"You know," said Keating honestly and unexpectedly even to himself, "I've often thought that you're crazy.	- Знаешь, - сказал Китинг с неожиданной для самого себя искренностью, - я часто думал, что ты сумасшедший.
But I know that you know many things about it -architecture, I mean - which those fools never knew.	Но я знаю, что ты много знаешь о ней... об архитектуре, я имею в виду, знаешь то, чего эти глупцы никогда не знали.
And I know that you love it as they never will."	И я знаю, что ты любишь своё дело, как они никогда не полюбят.
"Well?"	-Ну?
"Well, I don't know why I should come to you, but -Howard, I've never said it before, but you see, I'd rather have your opinion on things than the Dean's -I'd probably follow the Dean's, but it's just that yours means more to me myself, I don't know why.	- Ну, я не знаю, почему должен был прийти к тебе, но... Говард, я никогда раньше этого не говорил... Видишь ли, для меня твоё мнение важнее мнения декана - я, возможно, последую деканскому, но просто твоё мне ближе.
I don't know why I'm saying this, either."	Я не знаю почему. И я не знаю, зачем говорю это.
Roark turned over on his side, looked at him, and laughed.	Рорк повернулся к нему, посмотрел и рассмеялся.

It was a young, kind, friendly laughter, a thing so rare to hear from Roark that Keating felt as if someone had taken his hand in reassurance; and he forgot that he had a party in Boston waiting for him.	Это был молодой и дружеский смех, который так редко можно было слышать от Рорка, и Китингу показалось, будто кто-то доверительно взял его за руку; он забыл, что его ждут развлечения в Бостоне.
"Come on," said Roark, "you're not being afraid of me, are you?	- Валяй, - сказал Рорк, - ты же не боишься меня, так ведь?
What do you want to ask about?"	О чём ты хотел спросить?
"It's about my scholarship.	- О моей стипендии на учёбу в Париже.
The Paris prize I got."	Я получил приз Общества архитектурного просвещения.
"Yes?"	-Да?
"It's for four years.	- На четыре года.
But, on the other hand, Guy Francon offered me a job with him some time ago. Today he said it's still open.	Но, с другой стороны, Гай Франкон недавно предложил мне работать у него... Сегодня он сказал, что предложение всё ещё в силе.
And I don't know which to take."	И я не знаю, что выбрать.
Roark looked at him; Roark's fingers moved in slow rotation, beating against the steps.	Рорк смотрел на него, его пальцы выбивали на ступеньке медленный ритм.
"If you want my advice, Peter," he said at last, "you've made a mistake already.	- Если хочешь моего совета, Питер, - сказал он наконец, - то ты уже сделал ошибку.
By asking me.	Спрашивая меня.
By asking anyone.	Спрашивая любого.
Never ask people.	Никогда никого не спрашивай.
Not about your work.	Тем более о своей работе.
Don't you know what you want?	Разве ты сам не знаешь, чего хочешь?
How can you stand it, not to know?"	Как можно жить, не зная этого?
"You see, that's what I admire about you, Howard. You always know."	- Видишь ли, поэтому я и восхищаюсь тобой, Говард; ты всегда знаешь.
"Drop the compliments."	- Давай без комплиментов.
"But I mean it.	- Но я именно это имел в виду.
How do you always manage to decide?"	Как получается, что ты всегда можешь принять решение сам?
"How can you let others decide for you?"	- Как получается, что ты позволяешь другим решать за тебя?
"But you see, I'm not sure, Howard. I'm never sure of myself.	- Но видишь ли, я не уверен, Г овард, я никогда в себе не уверен.
I don't know whether I'm as good as they all tell me I am.	Я не знаю, действительно ли я так хорош, как обо мне говорят.
I wouldn't admit that to anyone but you.	Я бы не признался в этом никому, кроме тебя.

I think it's because you're always so sure that I ... "	Думаю, это потому, что ты всегда так уверен в себе, я...
"Petey!" Mrs. Keating's voice exploded behind them.	- Питти! - раздался сзади громкий голос миссис Китинг.
"Petey, sweetheart!	- Питти, милый!
What are you doing there?"	Что вы там делаете?
She stood in the doorway, in her best dress of burgundy taffeta, happy and angry.	- Она стояла в дверях в своём лучшем платье из бордовой тафты, счастливая и злая.
"And here I've been sitting all alone, waiting for you!	- Я сижу здесь одна-одинёшенька, жду тебя!
What on earth are you doing on those filthy steps in your dress suit?	Что же ты сидишь на этих грязных ступенях во фраке?
Get up this minute!	Вставай немедленно!
Come on in the house, boys.	Давайте в дом, мальчики.
I've got hot chocolate and cookies ready for you."	Горячий шоколад и печенье готовы.
"But, Mother. I wanted to speak to Howard about something important," said Keating. But he rose to his feet.	- Но, мама, я хотел поговорить с Говардом о важном деле, - сказал Китинг, но встал.
She seemed not to have heard.	Казалось, она не услышала его слов.
She walked into the house.	Она вошла в дом.
Keating followed.	Китинг последовал за ней.
Roark looked after them, shrugged, rose and went in also.	Рорк посмотрел ему вслед, пожал плечами, встал и вошёл тоже.
Mrs. Keating settled down in an armchair, her stiff skirt crackling.	Миссис Китинг устроилась в кресле, деликатно хрустнув накрахмаленной юбкой.
"Well?" she asked.	- Ну? - спросила она.
"What were you two discussing out there?"	- О чём вы там секретничали?
Keating fingered an ash tray, picked up a matchbox and dropped it, then, ignoring her, turned to Roark.	Китинг потрогал пепельницу, подобрал спичечный коробок и бросил его, затем, не обращая на мать внимания, повернулся к Рорку.
"Look, Howard, drop the pose," he said, his voice high.	- Слушай, Г овард, оставь свою позу, - сказал он, повысив голос.
"Shall I junk the scholarship and go to work, or let Francon wait and grab the Beaux-Arts to impress the yokels?	- Плюнуть мне на стипендию и идти работать или ухватиться за Школу изящных искусств, чтобы поразить наших провинциалов, а Франкон пусть ждёт?
What do you think?"	Как ты думаешь?
Something was gone.	Но что-то ушло. Неуловимо изменилось.
The one moment was lost.	Момент был упущен.
"Now, Petey, let me get this straight ... " began Mrs. Keating.	-Теперь, Питти, позволь мне... - начала миссис Китинг.
"Oh, wait a minute, Mother! ...	- Ах, мама, подожди минуту!..

Howard, I've got to weigh it carefully.	Говард, я должен всё тщательно взвесить.
It isn't everyone who can get a scholarship like that.	Не каждый может получить такую стипендию.
You're pretty good when you rate that.	Если тебя так оценивают, значит, ты того заслуживаешь.
A course at the Beaux-Arts - you know how important that is."	Курс в парижской Школе - ты ведь знаешь, как это важно?
"I don't," said Roark.	- Не знаю, - сказал Рорк.
"Oh, hell, I know your crazy ideas, but I'm speaking practically, for a man in my position.	- О чёрт, я знаю твои безумные идеи, но я говорю практически, с точки зрения человека в моем положении.
Ideals aside for a moment, it certainly is ... "	Забудем на время об идеалах, речь идёт о...
"You don't want my advice," said Roark.	-Ты не хочешь моего совета, - сказал Рорк.
"Of course I do!	- Ещё как хочу!
I'm asking you!"	Я же спрашиваю тебя!
But Keating could never be the same when he had an audience, any audience.	Но Китинг никогда не мог быть самим собой при свидетелях, любых свидетелях.
Something was gone.	Что-то ушло.
He did not know it, but he felt that Roark knew; Roark's eyes made him uncomfortable and that made him angry.	Он не знал, что именно, но ему показалось, что Рорк знает. Глаза Говарда заставляли его чувствовать себя неуютно, и это его злило.
"I want to practice architecture," snapped Keating, "not talk about it!	- Я хочу заниматься архитектурой, - набросился на Рорка Китинг, - а не говорить о ней.
Gives you a great prestige - the old École.	Старая Школа даёт престиж.
Puts you above the rank and file of the ex-plumbers who think they can build.	Ставит выше рядовых экс-водопроводчиков, которые думают, что могут строить.
On the other hand, an opening with Francon - Guy Francon himself offering it!"	А с другой стороны - место у Франкона, причём предложенное лично Гаем Франконом!
Roark turned away.	Рорк отвернулся.
"How many boys will match that?" Keating went on blindly.	- Многие ли сравняются со мной? - без оглядки продолжал Китинг.
"A year from now they'll be boasting they're working for Smith or Jones if they find work at all.	- Через год они будут хвастать, что работают на Смита или Джонса, если вообще найдут работу.
While I'll be with Francon & Heyer!"	В то время как я буду у Франкона и Хейера!
"You're quite right, Peter," said Mrs. Keating, rising. "On a question like that you don't want to consult your mother.	- Ты совершенно прав, Питер, - сказала миссис Китинг, поднимаясь, - что в подобном вопросе не хочешь советоваться со своей матерью.
It's too important.	Это слишком важно.
I'll leave you to settle it with Mr. Roark."	Я оставлю вас с мистером Рорком - решайте вдвоём.
He looked at his mother.	Он посмотрел на мать.

He did not want to hear what she thought of this; he knew that his only chance to decide was to make the decision before he heard her; she had stopped, looking at him, ready to turn and leave the room; he knew it was not a pose - she would leave if he wished it; he wanted her to go; he wanted it desperately. He said:	Он не хотел слышать её мнение по этому поводу; он знал, что единственная возможность решить самому - это принять решение до того, как она выскажется. Она остановилась, глядя на него, готовая повернуться и покинуть комнату; он знал, что это не поза, - она уйдёт, если он пожелает. Он хотел, чтобы она ушла, хотел отчаянно и сказал:
"Why, Mother, how can you say that?	- Это несправедливо, мама, как ты можешь так говорить?
Of course I want your opinion.	Конечно, я хочу знать твоё мнение.
What ... what do you think?"	Как... Что ты думаешь?
She ignored the raw irritation in his voice. She smiled.	Она проигнорировала явное раздражение в его голосе и улыбнулась:
"Petey, I never think anything.	- Питти, я никогда ничего не думаю.
It's up to you. It's always been up to you."	Только тебе решать, и всегда было так.
"Well ... " he began hesitantly, watching her, "if I go to the Beaux-Arts ... "	-Ладно... - нерешительно начал он, искоса наблюдая за ней. - Если я отправлюсь в Париж...
"Fine," said Mrs. Keating, "go to the Beaux-Arts.	- Прекрасно, - сказала миссис Китинг. - Поезжай в Париж.
It's a grand place.	Это отличное место.
A whole ocean away from your home.	За целый океан от твоего дома.
Of course, if you go, Mr. Francon will take somebody else.	Конечно, если ты уедешь, мистер Франкон возьмёт кого-то другого.
People will talk about that.	Люди будут говорить об этом.
Everybody knows that Mr. Francon picks out the best boy from Stanton every year for his office.	Все знают, что мистер Франкон каждый год выбирает лучшего парня из Стентона для своей фирмы.
I wonder how it'll look if some other boy gets the job?	Хотела бы я знать, что скажут люди, если кто-то другой получит это место?
But I guess that doesn't matter."	Но я полагаю, что это не важно.
"What ... what will people say?"	- Что... Что скажут люди?
"Nothing much, I guess. Only that the other boy was the best man of his class.	- Ничего особенного, я полагаю, только то, что другой был лучшим в вашем выпуске.
I guess he'll take Shlinker."	Я полагаю, он возьмёт Шлинкера.
"No!" he gulped furiously.	- Нет! - Он задохнулся в ярости.
"Not Shlinker!"	- Только не Шлинкера!
"Yes," she said sweetly.	- Да, - ласково сказала она.
"Shlinker."	- Шлинкера.
"But ... "	-Но...
"But why should you care what people will say?	- Но почему тебя должно беспокоить, что скажут люди?

All you have to do is please yourself."	Ведь главное - угодить самому себе.
"And you think that Francon ... "	- И ты думаешь, что Франкон...
"Why should I think of Mr. Francon?	- Почему я должна думать о мистере Франконе?
It's nothing to me."	Это имя для меня ничего не значит.
"Mother, you want me to take the job with Francon?"	- Мама, ты хочешь, чтобы я работал у Франкона?
"I don't want anything, Petey.	- Я ничего не хочу, Питти.
You're the boss."	Ты - хозяин. Тебе решать.
He wondered whether he really liked his mother.	У Китинга мелькнула мысль, действительно ли он любит свою мать.
But she was his mother and this fact was recognized by everybody as meaning automatically that he loved her, and so he took for granted mat whatever he felt for her was love.	Но она была его матерью, а по всеобщему убеждению, этот факт автоматически означал, что он её любит; и все чувства, которые он к ней испытывал, он привык считать любовью.
He did not know whether there was any reason why he should respect her judgment.	Он не знал, почему обязан считаться с её мнением.
She was his mother; this was supposed to take the place of reasons.	Она была его матерью, и предполагалось, что это заменяет все "почему".
"Yes, of course, Mother ... But ... Yes, I know, but.. Howard?"	-Да, конечно, мама... Но... Да, я знаю, но... Говард?
It was a plea for help.	- Это была мольба о помощи.
Roark was there, on a davenport in the corner, half lying, sprawled limply like a kitten.	Рорк полулежал в углу на софе, развалившись, как котёнок.
It had often astonished Keating; he had seen Roark moving with the soundless tension, the control, the precision of a cat; he had seen him relaxed, like a cat, in shapeless ease, as if his body held no single solid bone.	Это часто изумляло Китинга - он видел Рорка то движущимся с беззвучной собранностью и точностью кота, то по-кошачьи расслабленным, обмякшим, как будто в его теле не было ни единой кости.
Roark glanced up at him. He said:	Рорк взглянул на него и сказал:
"Peter, you know how I feel about either one of your opportunities.	- Питер, ты знаешь моё отношение к каждому из этих вариантов.
Take your choice of the lesser evil.	Выбирай меньшее из зол.
What will you learn at the Beaux-Arts?	Чему ты научишься в Школе изящных искусств?
Only more Renaissance palaces and operetta settings.	Только строить ренессансные палаццо и опереточные декорации.
They'll kill everything you might have in you.	Они убьют всё, на что ты способен сам.
You do good work, once in a while, when somebody lets you.	Иногда, когда тебе разрешают, у тебя получается очень неплохо.
If you really want to learn, go to work.	Если ты действительно хочешь учиться - иди работать.
Francon is a bastard and a fool, but you will be building.	Франкон - ублюдок и дурак, но ты будешь строить.

It will prepare you for going on your own that much sooner."	Это подготовит тебя к самостоятельной работе намного быстрее.
"Even Mr. Roark can talk sense sometimes," said Mrs. Keating, "even if he does talk like a truck driver."	- Даже мистер Рорк иногда говорит разумные вещи, - сказала миссис Китинг, - хоть и выражается как водитель грузовика.
"Do you really think that I do good work?"	- Ты действительно думаешь, что у меня получается неплохо?
Keating looked at him, as if his eyes still held the reflection of that one sentence - and nothing else mattered.	- Китинг смотрел на него так, будто в его глазах застыло отражение этой фразы, а всё прочее значения не имело.
"Occasionally," said Roark. "Not often."	- Время от времени, - сказал Рорк, - не часто.
"Now that it's all settled ... " began Mrs. Keating.	-Теперь, когда всё решено... - начала миссис Китинг.
"I ... I'll have to think it over, Mother."	-Я... Мне нужно это обдумать, мама.
"Now that it's all settled, how about the hot chocolate?	- Теперь, когда всё решено, как насчёт горячего шоколада?
I'll have it out to you in a jiffy!"	Я подам его сию минуту.
She smiled at her son, an innocent smile that declared her obedience and gratitude, and she rustled out of the room.	- Она улыбнулась сыну невинной улыбкой, говорящей о её благодарности и послушании, и прошелестела прочь из комнаты.
Keating paced nervously, stopped, lighted a cigarette, stood spitting the smoke out in short jerks, then looked at Roark.	Китинг нервно зашагал по комнате, закурил, отрывисто выплёвывая клубы дыма, а потом посмотрел на Рорка:
"What are you going to do now, Howard?"	- Что ты теперь собираешься делать, Говард?
"I?"	-Я?
"Very thoughtless of me, I know, going on like that about myself.	- Я понимаю, очень некрасиво, что я всё о себе да о себе.
Mother means well, but she drives me crazy ... Well, to hell with that. What are you going to do?"	Мама хочет как лучше, но она сводит меня с ума... Ладно, к чёрту... Так что ты намерен делать?
"I'm going to New York."	- Поеду в Нью-Йорк.
"Oh, swell.	- О, замечательно.
To get a job?"	Искать работу?
"To get a job."	- Искать работу.
"In ... in architecture?"	-В... в архитектуре?
"In architecture, Peter."	- В архитектуре, Питер.
"That's grand.	- Это прекрасно.
I'm glad.	Я рад.
Got any definite prospects?	Есть какие-нибудь определённые планы?
"I'm going to work for Henry Cameron."	- Я собираюсь работать у Генри Камерона.
"Oh, no, Howard!"	- О нет, Говард!

Roark smiled slowly, the corners of his mouth sharp, and said nothing. "Oh, no, Howard!"	Рорк молча и не спеша улыбнулся. Уголки его рта заострились:
"Yes "	-Да.
"But he's nothing, nobody any more!	- Но он ничтожество, он больше никто!
Oh, I know he has a name but he's done for!	О, я знаю, у него всё ещё есть имя, но он вышел в тираж!
He never gets any important buildings, hasn't had any for years!	Он никогда не получает крупных заказов, несколько лет не имел вообще никаких!
They say he's got a dump for an office.	Говорят, его контора просто дыра.
What kind of future will you get out of him?	Какое будущее ждёт тебя у него?
What will you learn?"	Чему ты научишься?
"Not much.	- Не многому.
Only how to build."	Только строить.
"For God's sake, you can't go on like that, deliberately ruining yourself!	- Ради Бога, нельзя же так жить, умышленно губить себя!
I thought ... well, yes, I thought you'd learned something today!"	Мне казалось... Ну да, мне казалось, что ты сегодня кое-что понял!
"I have."	- Понял.
"Look, Howard, if it's because you think that no one else will have you now, no one better, why, I'll help you.	- Слушай, Г овард, если это потому, что тебе представляется, что теперь больше никто тебя не возьмёт, никто лучше Камерона, то я помогу тебе, за чем же дело стало?
I'll work old Francon and I'll get connections and ... "	Я буду работать у старика Франкона, завяжу знакомства и...
"Thank you, Peter. But it won't be necessary.	- Спасибо, Питер, но в этом нет необходимости.
It's settled.	Это решено.
"What did he say?"	- Что он сказал?
"Who?"	- Кто?
"Cameron."	- Камерон.
"I've never met him."	-Я с ним ещё не встречался.
Then a horn screamed outside.	Снаружи раздался гудок автомобиля.
Keating remembered, started off to change his clothes, collided with his mother at the door and knocked a cup off her loaded tray.	Китинг опомнился, побежал переодеваться, столкнулся в дверях с матерью, сбив чашку с нагруженного подноса.
"Petey!"	- Питти!
"Never mind, Mother!"	- Ничего, мама!
He seized her elbows.	- Он схватил её за локти.
"I'm in a hurry, sweetheart.	- Я спешу, милая.

A little party with the boys - now, now, don't say anything - I won't be late and - look! We'll celebrate my going with Francon & Heyer!"	Маленькая вечеринка с ребятами. Нет-нет, не говори ничего, я не задержусь, и - слушай! - мы отпразднуем моё поступление к Франкону и Хейеру!
He kissed her impulsively, with the gay exuberance that made him irresistible at times, and flew out of the room, up the stairs.	Он порывисто, с избытком веселья, время от времени делавшим его совершенно неотразимым, поцеловал её и, вылетев из комнаты, побежал наверх.
Mrs. Keating shook her head, flustered, reproving and happy.	Миссис Китинг с упрёком и удовольствием взволнованно покачала головой.
In his room, while flinging his clothes in all directions, Keating thought suddenly of a wire he would send to New York.	В своей комнате, разбрасывая одежду во всех направлениях, Китинг вдруг подумал о телеграмме, которую он отправит в Нью-Йорк.
That particular subject had not been in his mind all day, but it came to him with a sense of desperate urgency; he wanted to send that wire now, at once.	Он весь день не вспоминал об этой трепетной теме, но мысль о телеграмме пришла к нему с ощущением того, что это надо сделать срочно; он хотел отправить эту телеграмму сейчас, немедленно.
He scribbled it down on a piece of paper:	Он неразборчиво нацарапал на клочке бумаги:
"Katie dearest coming New York job Francon love ever	"Кэти любимая еду Нью-Йорк работа Франкона люблю всегда Питер".
"Peter"
That night Keating raced toward Boston, wedged in between two boys, the wind and the road whistling past him.	Этой ночью Китинг мчался по направлению к Бостону, зажатый между двумя парнями, ветер и дорога со свистом проносились мимо.
And he thought that the world was opening to him now, like the darkness fleeing before the bobbing headlights.	И он думал, что мир сейчас открывается для него подобно темноте, разбегающейся перед качающимися вверх-вниз лучами фар.
He was free.	Он свободен.
He was ready.	Он готов.
In a few years - so very soon, for time did not exist in the speed of that car - his name would ring like a horn, ripping people out of sleep.	В ближайшие годы - очень скоро, ведь в быстром беге автомобиля времени не существовало - его имя прозвучит, как сигнал горна, вырывая людей из сна.
He was ready to do great things, magnificent things, things unsurpassed in ... in ... oh, hell ... in architecture.	Он готов творить великие вещи, изумительные вещи, вещи, непревзойдённые в... в... о чёрт... в архитектуре.
3.	III
PETER KEATING looked at the streets of New York.	Питер Китинг рассматривал улицы Нью-Йорка.
The people, he observed, were extremely well dressed.	Прохожие, как он заметил, были чрезвычайно хорошо одеты.
He had stopped for a moment before the building on Fifth Avenue, where the office of Francon & Heyer and his first day of work awaited him.	На секунду он остановился перед домом на Пятой авеню, где его ожидал первый день службы в фирме "Франкон и Хейер".

He looked at the men who hurried past.	Он посмотрел на спешащих мимо прохожих.
Smart, he thought, smart as hell. He glanced regretfully at his own clothes.	"Чертовски шикарны", - подумал он и с сожалением скользнул взглядом по собственному наряду.
He had a great deal to learn in New York.	Ещё многому предстояло выучиться в Нью-Йорке.
When he could delay it no longer, he turned to the door. It was a miniature Doric portico, every inch of it scaled down to the exact proportions decreed by the artists who had worn flowing Grecian tunics; between the marble perfection of the columns a revolving door sparkled with nickel plate, reflecting the streaks of automobiles flying past.	Когда тянуть время стало более невозможно, он повернулся к входу, являвшему собой миниатюрный дорический портик, каждый дюйм которого в уменьшенном размере точно воспроизводил пропорции, канонизированные творцами, носившими развевающиеся греческие туники. Меж мраморного совершенства колонн сверкала армированным стеклом, отражая блеск проносившихся мимо автомобилей, вращающаяся дверь.
Keating walked through the revolving door, through the lustrous marble lobby, to an elevator of gilt and red lacquer that brought him, thirty floors later, to a mahogany door. He saw a slender brass plate with delicate letters:	Китинг вошёл в эту дверь и через глянцево-мраморный вестибюль прошёл к лифту, сиявшему позолотой и красным лаком. Миновав тридцать этажей, лифт доставил его к дверям красного дерева, на которых он увидел изящную бронзовую табличку с не менее изящными буквами:
FRANCON & HEYER, ARCHITECTS.	"Франкон и Хейер, архитекторы".
The reception room of the office of Francon & Heyer, Architects, looked like a cool, intimate ballroom in a Colonial mansion.	Приёмная бюро Франкона и Хейера, архитекторов, походила на уютную и прохладную бальную залу в особняке колониального стиля.
The silver white walls were paneled with flat pilasters; the pilasters were fluted and curved into Ionic snails; they supported little pediments broken in the middle to make room for half a Grecian urn plastered against the wall.	Серебристо-белые стены опоясывали плоские пилястры с каннелюрами. Пилястры увенчивались ионическими завитками и поддерживали небольшие фронтоны. В центре каждого фронтона имелась вертикальная ниша, в которой прямо из стены вырастал горельеф греческой амфоры.
Etchings of Greek temples adorned the panels, too small to be distinguished, but presenting the unmistakable columns, pediments and crumbling stone.	Стенные панели были украшены офортами с изображениями греческих храмов, небольших, а потому малоизвестных, но при этом демонстрировавших безошибочный набор колонн, портиков, трещин в камне.
Quite incongruously, Keating felt as if a conveyor belt was under his feet, from the moment he crossed the threshold.	Стоило Китингу переступить порог, как у него возникло совершенно неуместное ощущение, будто он стоит на ленте конвейера.
It carried him to the reception clerk who sat at a telephone switchboard behind the white balustrade of a Florentine balcony.	Сначала лента принесла его к секретарше, сидевшей возле коммутатора за белой балюстрадой флорентийского балкона.

It transferred him to the threshold of a huge drafting room. He saw long, flat tables, a forest of twisted rods descending from the ceiling to end in green-shaded lamps, enormous blueprint files, towers of yellow drawers, papers, tin boxes, sample bricks, pots of glue and calendars from construction companies, most of them bearing pictures of naked women.	Далее он был перемещён к порогу громадной чертёжной, где увидел череду длинных плоских столов, целый лес толстых гнутых проводов, свисавших с потолка и оканчивавшихся лампами в зелёных абажурах, гигантские папки с синьками, высоченные жёлтые стеллажи, груды бумаг, образцы кирпичей, баночки с клеем и календари, выпущенные разными строительными компаниями и изображающие преимущественно полуобнажённых женщин.
The chief draftsman snapped at Keating, without quite seeing him.	Старший чертёжник тут же набросился на Китинга, даже толком не взглянув на него.
He was bored and crackling with purpose simultaneously.	Чувствовалось, что ему здесь всё осточертело, но при этом работа настолько захватывала его, что он был прямо-таки переполнен энергией.
He jerked his thumb in the direction of a locker room, thrust his chin out toward the door of a locker, and stood, rocking from heels to toes, while Keating pulled a pearl-gray smock over his stiff, uncertain body.	Ткнув пальцем в направлении раздевалки, он повёл подбородком, указуя на дверцу одного из шкафчиков. Потом, пока Китинг неуверенными движениями облачался в жемчужно-серый халат, старший чертёжник стоял, покачиваясь с пятки на носок.
Francon had insisted on that smock.	Такие халаты здесь, по требованию Франкона, носили все.
The conveyor belt stopped at a table in a corner of the drafting room, where Keating found himself with a set of plans to expand, the scaggy back of the chief draftsman retreating from him in the unmistakable manner of having forgotten his existence.	Далее лента конвейера остановилась у стола в углу чертёжной, где перед Китингом оказалась стопка эскизов, которые требовалось перечертить в развёрнутом виде. Тощая спина старшего чертёжника уплыла вдаль, причём по одному её виду можно было безошибочно определить, что её обладатель начисто забыл о существовании Китинга.
Keating bent over his task at once, his eyes fixed, his throat rigid.	Китинг немедленно склонился над своим заданием, сосредоточив взор и напрягши мышцы шеи.
He saw nothing but the pearly shimmer of the paper before him. The steady lines he drew surprised him, for he felt certain that his hand was jerking an inch back and forth across the sheet.	Кроме перламутрового отлива лежащей перед ним бумаги, он ничего не видел и только удивлялся чётким линиям, выводимым его рукой, ведь он нисколько не сомневался, что она, эта рука, водя по бумаге, дрожит самым предательским образом.
He followed the lines, not knowing where they led or why.	Он срисовывал линии, не ведая, куда они ведут и с какой целью.
He knew only that the plan was someone's tremendous achievement which he could neither question nor equal.	Он знал лишь одно: перед ним чьё-то гениальное творение, и он, Китинг, не вправе ни судить о нём, ни тешить себя надеждой когда-либо сравняться с его автором.
He wondered why he had ever thought of himself as a potential architect.	Сейчас ему было непонятно, с какой стати он вообще возомнил себя потенциальным архитектором.

Much later, he noticed the wrinkles of a gray smock sticking to a pair of shoulder blades over the next table.	Лишь много позже он заметил за соседним столом морщины на сером халате, из-под которого торчали чьи-то лопатки.
He glanced about him, cautiously at first, then with curiosity, then with pleasure, then with contempt.	Он беглым взглядом окинул чертёжную -поначалу с осторожностью, затем с любопытством, с удовольствием и, наконец, с презрением.
When he reached this last, Peter Keating became himself again and felt love for mankind.	Достигнув этой последней стадии, Питер Китинг вновь стал самим собой и вновь возлюбил человечество.
He noticed sallow cheeks, a funny nose, a wart on a receding chin, a stomach squashed against the edge of a table.	Он подмечал то щёки землистого цвета, то смешной нос. То бородавку на срезанном подбородке, то брюхо, сплющенное о край стола.
He loved these sights.	Эти картины нравились ему чрезвычайно.
What these could do, he could do better.	Да ему ли не справиться с тем, с чем справляются вот эти?
He smiled.	Он улыбнулся.
Peter Keating needed his fellow men.	Нет, без собратьев-человеков Питеру Китингу не прожить.
When he glanced at his plans again, he noticed the flaws glaring at him from the masterpiece.	Вновь взглянув на лежащие перед ним эскизы, он моментально заметил вопиющие огрехи в этом шедевре.
It was the floor of a private residence, and he noted the twisted hallways that sliced great hunks of space for no apparent reason, the long, rectangular sausages of rooms doomed to darkness.	Эскиз изображал один этаж частной резиденции, и Питер обратил внимание на кривые коридоры, бессмысленно съедающие громадные объёмы, вытянутые прямоугольные колбасы комнат, обречённых на вечный полумрак.
Jesus, he thought, they'd have flunked me for this in the first term.	"Господи, - подумал он, - да меня за такое вышибли бы ещё в первом семестре!"
After which, he proceeded with his work swiftly, easily, expertly - and happily.	После чего работа пошла быстро, споро, уверенно. Он был счастлив.
Before lunchtime. Keating had made friends in the room, not any definite friends, but a vague soil spread and ready from which friendship would spring.	До обеденного перерыва Китинг уже завёл дружбу в чертёжной - нет, не с конкретными людьми; он, так сказать, подготовил почву для произрастания грядущих побегов дружбы.
He had smiled at his neighbors and winked in understanding over nothing at all.	Он постоянно улыбался соседям и понимающе подмигивал без особых на то причин.
He had used each trip to the water cooler to caress those he passed with the soft, cheering glow of his eyes, the brilliant eyes that seemed to pick each man in turn out of the room, out of the universe, as the most important specimen of humanity and as Keating's dearest friend.	Отходя к фонтанчику с питьевой водой, он всякий раз не забывал окинуть тех, мимо кого проходил, ласковым и весёлым взором сияющих глаз, которые, казалось, выхватывают каждого по очереди из чертёжной, из вселенной, и непременно в качестве наиболее значительного представителя человечества - и ближайшего друга Питера Китинга.
There goes - there seemed to be left in his wake - a smart boy and a hell of a good fellow.	"Вот идёт он, - словно шелестело ему вслед, -умница и чертовски хороший парень".

Keating noticed that a tall blond youth at the next table was doing the elevation of an office building.	Китинг заметил, что высокий юноша за соседним столом работает над фасадом административного здания.
Keating leaned with chummy respect against the boy's shoulder and looked at the laurel garlands entwined about fluted columns three floors high.	С видом дружеского уважения Питер склонился над плечом соседа и посмотрел на переплетение лавровых гирлянд над колоннами с каннелюрами на высоте третьего этажа.
"Pretty good for the old man," said Keating with admiration.	- А что, неплохо старик придумал, - с восторгом произнёс Китинг.
"Who?" asked the boy.	- Кто-кто? - спросил юноша.
"Why, Francon," said Keating.	- Да Франкон же, - сказал Китинг.
"Francon hell," said the boy placidly.	- Чёрта с два Франкон, - безмятежно процедил юноша.
"He hasn't designed a doghouse in eight years."	- Он за восемь лет и собачьей конуры не спроектировал.
He jerked his thumb over his shoulder, at a glass door behind them.	- Он махнул большим пальцем через плечо, на стеклянную дверь за их спинами.
"Him."	- Это он придумал.
"What?" asked Keating, turning.	- Кто? - оборачиваясь, спросил Китинг.
"Him," said the boy.	- Он, - повторил юноша.
"Stengel.	- Штенгель.
He does all these things."	Он всё это делает.
Behind the glass door Keating saw a pair of bony shoulders above the edge of a desk, a small, triangular head bent intently, and two blank pools of light in the round frames of glasses.	За стеклянной дверью Китинг увидел возвышающиеся над кульманом тощие плечи, напряжённо склонившуюся треугольную головку и два круглых пятна света в оправе очков.
It was late in the afternoon when a presence seemed to have passed beyond the closed door, and Keating learned from the rustle of whispers around him that Guy Francon had arrived and had risen to his office on the floor above.	Ближе к вечеру словно призрак просочился через закрытую дверь, и по шуршанию шепотков вокруг Китинг узнал, что Г ай Франкон явился и проследовал в свой кабинет на верхнем этаже.
Half an hour later the glass door opened and Stengel came out, a huge piece of cardboard dangling between his fingers.	Спустя полчаса открылась стеклянная дверь и вышел Штенгель, держа двумя пальцами большой лист ватмана.
"Hey, you," he said, his glasses stopping on Keating's face.	- Эй, вы, - сказал он, наведя очки на лицо Китинга.
"You doing the plans for this?"	- Вы готовите эскизы для вот этого?
He swung the cardboard forward.	- Он махнул ватманом.
"Take this up to the boss for the okay.	- Снесите-ка это боссу на одобрение.
Try to listen to what he'll say and try to look intelligent.	Выслушайте, что он скажет, и постарайтесь при этом сделать умный вид.
Neither of which matters anyway."	Впрочем, ни то ни другое ни малейшего значения не имеет.

He was short and his arms seemed to hang down to his ankles; arms swinging like ropes in the long sleeves, with big, efficient hands.	Штенгель был невысок, и руки его, казалось, доставали до щиколоток. Они болтались в широких рукавах, как толстые верёвки, заканчиваясь крупными, сноровистыми ладонями.
Keating's eyes froze, darkening, for one-tenth of a second, gathered in a tight stare at the blank lenses.	Взгляд Китинга застыл, потемнел. Десятую долю секунды он пристально смотрел в бесстрастные кругляшки очков.
Then Keating smiled and said pleasantly:	Затем улыбнулся и приятным голосом произнёс:
"Yes, sir."	- Да, сэр.
He carried the cardboard on the tips of his ten fingers, up the crimson-plushed stairway to Guy Francon's office.	Он понёс ватман, держа его кончиками всех десяти пальцев, вверх по лестнице, устланной пушистым малиновым ковром, в кабинет Гая Франкона.
The cardboard displayed a water-color perspective of a gray granite mansion with three tiers of dormers, five balconies, four bays, twelve columns, one flagpole and two lions at the entrance.	На листе был акварелью изображён в перспективе вид серого гранитного особняка с тремя рядами слуховых окон, пятью балконами, четырьмя эркерами, двенадцатью колоннами, одним флагштоком и двумя львами у входа.
In the corner, neatly printed by hand, stood:	В углу аккуратнейшими печатными буквами было написано:
"Residence of Mr. and Mrs. James S. Whattles.	"Резиденция мистера и миссис Джеймс С. Уоттлз.
Francon & Heyer, Architects."	Франкон и Хейер, архитекторы".
Keating whistled softly: James S.	Китинг тихо присвистнул. Джеймс С.
Whattles was the multimillionaire manufacturer of shaving lotions.	Уоттлз - мультимиллионер, фабрикант лосьонов для бритья.
Guy Francon's office was polished.	Кабинет Гая Франкона блистал полировкой.
No, thought Keating, not polished, but shellacked; no, not shellacked, but liquid with mirrors melted and poured over every object.	"Нет, - поправил себя Китинг. - Не полировкой, а лаком. А ещё точнее, здесь каждый предмет полит толстым слоем расплавленных золочёных зеркал".
He saw splinters of his own reflection let loose like a swarm of butterflies, following him across the room, on the Chippendale cabinets, on the Jacobean chairs, on the Louis XV mantelpiece.	Он увидел, как порхают, подобно рою бабочек, осколки его собственного отражения, следуя за ним, присаживаясь на чиппендейлские бюро, на кресла в стиле эпохи Стюартов, на каминную полку под Людовика Пятнадцатого.
He had time to note a genuine Roman statue in a corner, sepia photographs of the Parthenon, of Rheims Cathedral, of Versailles and of the Frink National Bank Building with the eternal torch.	Питер успел заметить в углу подлинную древнеримскую статую, подкрашенные сепией фотографии Парфенона, Реймсского собора, Версаля и Национального банка Фринка с его негаснущим факелом.
He saw his own legs approaching him in the side of the massive mahogany desk.	Он увидел, как от боковой поверхности тумбы массивного стола красного дерева к нему приближаются его собственные ноги.
Guy Francon sat behind the desk.	За столом восседал Гай Франкон.
Guy Francon's face was yellow and his cheeks sagged.	Лицо у Франкона было жёлтое, щёки отвисли.

He looked at Keating for an instant as if he had never seen him before, then remembered and smiled expansively.	Он посмотрел на Китинга так, словно впервые его видел, но тут же вспомнил и широко улыбнулся:
"Well, well, well, Kittredge, my boy, here we are, all set and at home!	- Так-так-так, Киттридж, мальчик мой, ты уже здесь - устроился, освоился!
So glad to see you.	Очень рад тебя видеть.
Sit down, boy, sit down, what have you got there?	Присаживайся, юноша, присаживайся.
Well, there's no hurry, no hurry at all.	Что там у тебя? Спешить нам некуда, решительно некуда.
Sit down.	Садись.
How do you like it here?"	Как тебе здесь нравится?
"I'm afraid, sir, that I'm a little too happy," said Keating, with an expression of frank, boyish helplessness.	- Боюсь, сэр, что я слишком счастлив, - сказал Китинг с выражением откровенной мальчишеской беспомощности.
"I thought I could be businesslike on my first job, but starting in a place like this ... I guess it knocked me out a little ... I'll get over it, sir," he promised.	- Мне казалось, что я сразу возьму быка за рога на своём первом рабочем месте, но начинать здесь... наверное, это немного выбило меня из колеи... Но я с этим справлюсь, сэр, - пообещал он.
"Of course," said Guy Francon.	- Конечно, - сказал Гай Франкон.
"It might be a bit overwhelming for a boy, just a bit.	- На молодого человека наше бюро вполне может произвести очень сильное впечатление.
But don't you worry.	Но не слишком. Не переживай.
I'm sure you'll make good."	Я уверен, у тебя дела пойдут хорошо.
"I'll do my best, sir."	- Я приложу все усилия, сэр.
"Of course you will.	- Разумеется, приложишь.
What's this they sent me?"	Что это они мне прислали?
Francon extended his hand to the drawing, but his fingers came to rest limply on his forehead instead.	- Он протянул руку к рисунку, но его обессилевшие пальцы закончили движение на лбу.
"It's so annoying, this headache ... No, no, nothing serious - " he smiled at Keating's prompt concern -"just a little mal de tête.	- Какая обуза эта головная боль... Нет-нет, ничего серьёзного... - Он улыбнулся, увидев, как Китинг мгновенно придал лицу выражение озабоченности. - Просто немного mal de t?te.
One works so hard."	Так много работы!
"Is there anything I can get for you, sir?"	- Могу ли я что-нибудь принести вам, сэр?
"No, no, thank you.	- Нет-нет, благодарю.
It's not anything you can get for me, it's if only you could take something away from me." He winked.	Принести ничего не надо. А вот если бы ты мог кое-что забрать у меня... - Он подмигнул.
"The champagne.	- Шампанское.
Entre nous, that champagne of theirs wasn't worth a damn last night.	Entre nous, вчера нас потчевали очень дрянным шампанским.
I've never cared for champagne anyway.	Я вообще не слишком люблю шампанское.

Let me tell you, Kittredge, it's very important to know about wines, for instance when you'll take a client out to dinner and will want to be sure of the proper thing to order.	Да будет тебе известно, Киттридж, разбираться в винах чрезвычайно важно. Например, угощаешь клиента ужином - и непременно надо знать, что именно заказывать.
Now I'll tell you a professional secret.	А теперь я выдам тебе одну профессиональную тайну.
Take quail, for instance.	Возьмём, к примеру, перепелов.
Now most people would order Burgundy with it.	Так вот, большинство людей закажут к ним бургундское.
What do you do?	А что надо заказывать?
You call for Clos Vougeot 1904.	Прикажи подать "Кло Вуажо" урожая девятьсот четвёртого года.
See?	Понял?
Adds that certain touch.	Это придаст особый оттенок.
Correct, but original.	Вполне корректно и к тому же оригинально.
One must always be original ... Who sent you up, by the way?"	А нужно всегда быть оригинальным... Кстати, кто тебя послал?
"Mr. Stengel, sir."	- Мистер Штенгель, сэр.
"Oh, Stengel."	- А-а, Штенгель.
The tone in which he pronounced the name clicked like a shutter in Keating's mind: it was a permission to be stored away for future use.	- Интонация, с которой Франкон произнёс эту фамилию, отчётливо впечаталась в сознание Китинга; это надо запомнить, чтобы использовать при удобном случае.
"Too grand to bring his own stuff up, eh? Mind you, he's a great designer, the best designer in New York City, but he's just getting to be a bit too grand lately.	- Слишком мы, понимаете ли, горды, чтобы самим принести свои поделки... Имей в виду, он великий проектировщик, лучший в Нью-Йорке. Просто в последнее время слишком много о себе возомнил.
He thinks he's the only one doing any work around here, just because he smudges at a board all day long.	Думает, что он единственный во всём бюро по-настоящему работает, и всё только потому, что я даю ему идеи и позволяю их за меня разрабатывать. И ещё потому, что он весь день корпит за доской.
You'll learn, my boy, when you've been in the business longer, that the real work of an office is done beyond its walls.	Мальчик мой, когда ты поработаешь подольше, то поймёшь, что настоящая работа в бюро делается вне его стен.
Take last night, for instance.	Возьмём, к примеру, вчерашний вечер.
Banquet of the Clarion Real Estate Association.	Банкет, устроенный "Клэрион", ассоциацией по торговле недвижимостью.
Two hundred guests - dinner and champagne - oh, yes, champagne!"	Две сотни гостей, ужин с шампанским - ох уж это шампанское!
He wrinkled his nose fastidiously, in self-mockery.	- Он брезгливо сморщил нос, иронизируя над самим собой.

"A few words to say informally in a little after-dinner speech - you know, nothing blatant, no vulgar sales talk - only a few well-chosen thoughts on the responsibility of realtors to society, on the importance of selecting architects who are competent, respected and well established. You know, a few bright little slogans that will stick in the mind."	- Несколько слов, сказанных в неформальной обстановке в небольшом спиче после ужина. Понимаешь, никакой лобовой атаки, никаких вульгарных "налетайте-покупайте". Всего лишь несколько хорошо подобранных соображений об ответственности специалистов по недвижимости перед обществом, о важности подбора таких архитекторов, которые были бы компетентны, уважаемы, имели прочную репутацию... Несколько, понимаешь, броских формулировочек, чтобы хорошенько в мозгах отпечатались.
"Yes, sir, like	- Да, сэр, что-то вроде:
'Choose the builder of your home as carefully as you choose the bride to inhabit it.'"	"Выбирай строителя для своего дома так же внимательно, как выбираешь жену, которая будет в нём жить".
"Not bad. Not bad at all, Kittredge.	- Неплохо, Киттридж, совсем неплохо.
Mind if I jot it down?"	Не против, если я это запишу?
"My name is Keating, sir," said Keating firmly.	- Моя фамилия Китинг, сэр, - твёрдо сказал Китинг.
"You are very welcome to the idea.	- Я буду только рад, если вы воспользуетесь этой идеей.
I'm happy if it appeals to you."	И счастлив, что она вам понравилась.
"Keating, of course!	- Ну конечно же, Китинг!
Why, of course, Keating," said Francon with a disarming smile.	Разумеется, Китинг, - сказал Франкон с обезоруживающей улыбкой.
"Dear me, one meets so many people. How did you say it?	- Видит Бог, со столькими людьми имеешь дело... Так как ты сказал?
Choose the builder ... it was very well put."	"Выбирай строителя"... Очень хорошо сказано.
He made Keating repeat it and wrote it down on a pad, picking a pencil from an array before him, new, many-colored pencils, sharpened to a professional needle point, ready, unused.	Он попросил Китинга повторить всю фразу и записал её в блокнот, достав один из разложенных перед ним шеренгой новых разноцветных карандашей, профессионально отточенных, готовых к употреблению и почти никогда не касавшихся ватмана.
Then he pushed he pad aside, sighed, patted the smooth waves of his hair and said wearily:	Затем он отложил блокнот, вздохнул, пригладил волнистую шевелюру и устало сказал:
"Well, all right, I suppose I'll have to look at the thing."	- Ну ладно. Мне, пожалуй, придётся взглянуть на эту штуку.
Keating extended the drawing respectfully.	Китинг уважительно протянул рисунок.
Francon leaned back, held the cardboard out at arm's length and looked at it.	Франкон отклонился назад, держа ватман на расстоянии вытянутой руки, и стал внимательно его рассматривать.
He closed his left eye, then his right eye, then moved the cardboard an inch farther.	Он прикрыл левый глаз, потом правый, потом отвёл лист ещё на дюйм.

Keating expected wildly to see him turn the drawing upside down.	Китингу почему-то показалось, что Франкон сейчас перевернёт рисунок вверх ногами.
But Francon just held it and Keating knew suddenly that he had long since stopped seeing it.	Но тот просто держал его, и тут Китинг понял, что Франкон давно уже толком не смотрит на рисунок, а лишь делает вид, ради него, Китинга.
Francon was studying it for his, Keating's, benefit; and then Keating felt light, light as air, and he saw the road to his future, clear and open.	И в этот момент Китингу сделалось легко-легко, и он чётко и ясно увидел дорогу к своему счастливому будущему.
"Hm ... yes," Francon was saying, rubbing his chin with the tips of two soft fingers.	- М-да... - говорил между тем Франкон, потирая подбородок кончиками мягких пальцев.
"Hm ... yes ... " He turned to Keating. "Not bad," said Francon.	- М-да... - Он посмотрел на Китинга: - Неплохо.
"Not bad at all ... Well ... perhaps ... it would have been more distinguished, you know, but ... well, the drawing is done so neatly ... What do you think, Keating?"	Совсем неплохо... Да... может, чуточку, понимаешь, изысканности не хватает, а вообще... нарисовано аккуратно... Ты как считаешь, Китинг?
Keating thought that four of the windows faced four mammoth granite columns.	Китинг подумал, что четыре окна упираются прямо в массивные гранитные колонны.
But he looked at Francon's fingers playing with a petunia-mauve necktie, and decided not to mention it.	Но, взглянув на пальцы Франкона, поигрывающие тёмно-лиловым галстуком, решил от комментариев воздержаться.
He said instead:	Вместо этого он сказал:
"If I may make a suggestion, sir, it seems to me that the cartouches between the fourth and fifth floors are somewhat too modest for so imposing a building.	- Если позволите высказать предложение, сэр, мне кажется, что картуши между четвёртым и пятым этажами скромноваты для столь импозантного здания.
It would appear that an ornamented stringcourse would be so much more appropriate."	По-моему, здесь был бы хорош фриз с орнаментом.
"That's it.	- Вот, точно.
I was just going to say it.	Я как раз собирался сказать то же самое.
An ornamented stringcourse ... But ... but look, it would mean diminishing the fenestration, wouldn't it?"	Фриз с орнаментом... Только... слушай, тогда ведь придётся сменить расположение окон и уменьшить их, так?
"Yes," said Keating, a faint coating of diffidence over the tone he had used in discussions with his classmates, "but windows are less important than the dignity of a building's facade."	- Да, - сказал Китинг, придавая тону некоторую почтительность, которую он часто использовал в спорах с сокурсниками. - Но окна не так важны по сравнению с благородством фасада.
"That's right.	-Вот именно.
Dignity.	С благородством.
We must give our clients dignity above all.	Прежде всего мы должны давать нашим клиентам благородство.
Yes, definitely, an ornamented stringcourse ... Only ... look, I've approved the preliminary drawings, and Stengel has had this done up so neatly."	Да, конечно же, фриз с орнаментом... Только... Слушай, я ведь уже одобрил предварительные эскизы, а Штенгель всё тут так красиво разрисовал...

"Mr. Stengel will be delighted to change it if you advise him to."	- Мистер Штенгель будет только рад внести те изменения, которые порекомендуете вы.
Francon's eyes held Keating's for a moment.	Франкон секунду смотрел Китингу прямо в глаза.
Then Francon's lashes dropped and he picked a piece of lint off his sleeve.	Затем ресницы его опустились, и он смахнул с рукава пылинку.
"Of course, of course ... " he said vaguely.	- Разумеется, разумеется, - как-то неопределённо сказал он.
"But ... do you think the stringcourse is really important?"	- Но... ты считаешь, что фриз действительно так важен?
"I think," said Keating slowly, "it is more important to make changes you find necessary than to okay every drawing just as Mr. Stengel designed it."	- Я считаю, - медленно проговорил Китинг, - что куда важнее внести те изменения, которые вы считаете нужными, чем безоговорочно одобрять каждый эскиз лишь потому, что его аккуратно выполнил мистер Штенгель.
Because Francon said nothing, but only looked straight at him, because Francon's eyes were focused and his hands limp, Keating knew that he had taken a terrible chance and won; he became frightened by the chance after he knew he had won.	Поскольку Франкон ничего не сказал, а лишь посмотрел на него и поскольку взгляд его был пристальным, а пальцы замерли, Китинг понял, что пошёл на невероятный риск и... победил. Он испугался своего смелого шага, но уже тогда, когда убедился в победе.
They looked silently across the desk, and both saw that they were two men who could understand each other.	Они молча посмотрели друг на друга через стол, и оба увидели, что способны прекрасно понимать друг друга.
"We'll have an ornamented stringcourse," said Francon with calm, genuine authority.	- У нас будет фриз с орнаментом, - спокойно и весомо сказал Франкон.
"Leave this here.	- Оставь ватман здесь.
Tell Stengel that I want to see him."	Передай Штенгелю, что я хочу его видеть.
He had turned to go.	Китинг повернулся, собираясь выйти.
Francon stopped him.	Франкон остановил его.
Francon's voice was gay and warm:	Голос его был весел и дружелюбен.
"Oh, Keating, by the way, may I make a suggestion?	- Да, кстати, Китинг, позволь один совет.
Just between us, no offense intended, but a burgundy necktie would be so much better than blue with your gray smock, don't you think so?"	Строго между нами, ты только не обижайся, но к серому халату лучше подойдёт бордовый галстук, а не синий. Как по-твоему?
"Yes, sir," said Keating easily.	- Да, сэр, - непринуждённо ответил Китинг.
"Thank you.	- Благодарю вас.
You'll see it tomorrow."	Завтра же увидите на мне бордовый галстук.
He walked out and closed the door softly.	Он вышел и тихо прикрыл дверь.
On his way back through the reception room, Keating saw a distinguished, gray-haired gentleman escorting a lady to the door.	На обратном пути, проходя через вестибюль, Китинг увидел респектабельного седовласого джентльмена. Тот придерживал дверь, пропуская впереди себя даму.

The gentleman wore no hat and obviously belonged to the office; the lady wore a mink cape, and was obviously a client.	Джентльмен был без шляпы и явно работал здесь. На даме было норковое манто, и она явно относилась к числу клиентов.
The gentleman was not bowing to the ground, he was not unrolling a carpet, he was not waving a fan over her head; he was only holding the door for her.	Джентльмен не кланялся до земли, не расстилал ковёр под её ногами, не махал над её головой опахалом.
It merely seemed to Keating that the gentleman was doing all of that.	Китингу просто показалось, что джентльмен всё это проделывает.
The Frink National Bank Building rose over Lower Manhattan, and its long shadow moved, as the sun traveled over the sky, like a huge clock hand across grimy tenements, from the Aquarium to Manhattan Bridge.	Здание Национального банка Фринка заметно возвышалось над Нижним Манхэттеном, и его длинная тень двигалась по мере перемещения солнца, подобно громадной часовой стрелке, поверх закопчённых доходных домов, от "Аквариума" до Манхэттенского моста.
When the sun was gone, the torch of Hadrian's Mausoleum flared up in its stead, and made glowing red smears on the glass of windows for miles around, on the top stories of buildings high enough to reflect it.	Когда солнце скрывалось, ему на смену вспыхивал факел в мавзолее Адриана, яркими красными пятнами отражаясь в окнах домов на многие мили вокруг.
The Frink National Bank Building displayed the entire history of Roman art in well-chosen specimens; for a long time it had been considered the best building of the city, because no other structure could boast a single Classical item which it did not possess.	По банку Фринка можно было изучать всю историю римского искусства, представленную со вкусом подобранными образцами. Долгое время дом этот считался лучшим зданием Нью-Йорка, поскольку никакое другое строение не могло похвастать таким элементом классической архитектуры, которое не было бы представлено в облике Национального банка.
It offered so many columns, pediments, friezes, tripods, gladiators, urns and volutes that it looked as if it had not been built of white marble, but squeezed out of a pastry tube.	На всеобщее обозрение было выставлено столько колонн, фронтонов, фризов, треножников, атлантов, ваз и волют, что казалось, будто дом не сложён из белого мрамора, а испечён из бисквитного теста и облеплен кремом руками искусных кондитеров.
It was, however, built of white marble.	Однако дом был выстроен из настоящего белого мрамора.
No one knew that but the owners who had paid for it.	Никто не знал этого, кроме владельцев, которые за мрамор заплатили.
It was now of a streaked, blotched, leprous color, neither brown nor green but the worst tones of both, the color of slow rot, the color of smoke, gas fumes and acids eating into a delicate stone intended for clean air and open country.	Сейчас дом стоял весь в пятнах и потёках и приобрёл мерзкий цвет - не коричневый, не зелёный, а как бы вобравший в себя самые неприятные оттенки того и другого. Это был цвет гнили и плесени, цвет дыма, выхлопных газов, кислот, разъевших нежный камень, более уместный в чистом воздухе пригородов.
The Frink National Bank Building, however, was a great success.	При всём том здание Национального банка Фринка пользовалось большим успехом.
It had been so great a success that it was the last structure Guy Francon ever designed; its prestige spared him the bother from then on.	Этот успех был настолько велик, что Г ай Франкон после этого не спроектировал ни одного строения, ибо слава создателя здания Фринка избавила его от обременительных занятий подобного рода.

Three blocks east of the Frink National Bank stood the Dana Building.	В трёх кварталах к востоку стояло здание Дэйна.
It was some stories lower and without any prestige whatever.	Оно было на несколько этажей ниже и совершенно непрестижно.
Its lines were hard and simple, revealing, emphasizing the harmony of the steel skeleton within, as a body reveals the perfection of its bones.	Линии его были скупы и просты. Они не скрывали, а даже подчёркивали гармонию стального каркаса - так в красивом теле видна соразмерность костяка.
It had no other ornament to offer.	Никаких других украшений не предлагалось.
It displayed nothing but the precision of its sharp angles, the modeling of its planes, the long streaks of its windows like streams of ice running down from the roof to the pavements.	Ничего, кроме идеально выверенных углов, плоскостей, длинных гирлянд окон, сбегавших с крыши на мостовую подобно потокам льда.
New Yorkers seldom looked at the Dana Building.	Жители Нью-Йорка нечасто обращали взоры на здание Дэйна.
Sometimes, a rare country visitor would come upon it unexpectedly in the moonlight and stop and wonder from what dream that vision had come.	Лишь изредка случайный гость из других мест неожиданно набредал на него в лунном сиянии, останавливался и удивлялся, из какого сна явилось это дивное творение.
But such visitors were rare.	Но такие гости были крайне редки.
The tenants of the Dana Building said that they would not exchange it for any structure on earth; they appreciated the light, the air, the beautiful logic of the plan in their halls and offices.	Обитатели здания Дэйна говорили, что не променяют его ни на какое другое. Им нравилось обилие света и воздуха, чёткая логичность планировки холлов и кабинетов.
But the tenants of the Dana Building were not numerous; no prominent man wished his business to be located in a building that looked "like a warehouse."	Но и обитателей было немного - ни один уважающий себя бизнесмен не желал размещать свою фирму в доме, "похожем на какой-то склад".
The Dana Building had been designed by Henry Cameron.	Архитектором здания Дэйна был Генри Камерон.
In the eighteen-eighties, the architects of New York fought one another for second place in their profession.	В восьмидесятые годы прошлого века нью-йоркские архитекторы ожесточённо бились за право занять второе место в своей профессии.
No one aspired to the first. The first was held by Henry Cameron.	На первое никто даже не претендовал: на первом месте был Генри Камерон.
Henry Cameron was hard to get in those days.	В те годы заполучить Г енри Камерона было очень нелегко.
He had a waiting list two years in advance; he designed personally every structure that left his office.	В очередь к нему записывались на два года вперёд. Он лично проектировал каждое здание, выходившее из его мастерской.
He chose what he wished to build.	Он сам выбирал, что строить.
When he built, a client kept his mouth shut.	Когда он строил, клиент помалкивал.
He demanded of all people the one thing he had never granted anybody: obedience.	От всех он требовал только одного -неукоснительного послушания, хотя сам в жизни никого не слушался.

He went through the years of his fame like a projectile flying to a goal no one could guess.	Сквозь годы своей славы он промчался как снаряд, выпущенный в неведомую цель.
People called him crazy.	Его называли ненормальным.
But they took what he gave them, whether they understood it or not, because it was a building "by Henry Cameron."	Но при этом брали всё, что он давал, независимо от того, понимали что-нибудь или нет. Ведь дома созидал "сам Генри Камерон".
At first, his buildings were merely a little different, not enough to frighten anyone.	Поначалу его здания лишь незначительно отличались от прочих, не настолько, чтобы кого-то отпугнуть.
He made startling experiments, once in a while, but people expected it and one did not argue with Henry Cameron.	Изредка он проводил эксперименты, удивлявшие всех, но от него этого ждали, и с Г енри Камероном никто не спорил.
Something was growing in him with each new building, struggling, taking shape, rising dangerously to an explosion.	С каждым новым зданием в архитекторе что-то вызревало, наливалось, оформлялось, накапливая критическую массу для взрыва.
The explosion came with the birth of the skyscraper.	Взрыв произошёл с появлением небоскрёба.
When structures began to rise not in tier on ponderous tier of masonry, but as arrows of steel shooting upward without weight or limit, Henry Cameron was among the first to understand this new miracle and to give it form.	Когда дома устремились ввысь не громоздкими каменными этажами, а невесомыми стальными стрелами, Г енри Камерон одним из первых понял это новое чудо и начал придавать ему форму.
He was among the first and the few who accepted the truth that a tall building must look tall.	Одним из первых и немногих он осознал истину, что высокий дом должен и выглядеть высоким.
While architects cursed, wondering how to make a twenty-story building look like an old brick mansion, while they used every horizontal device available in order to cheat it of its height, shrink it down to tradition, hide the shame of its steel, make it small, safe and ancient - Henry Cameron designed skyscrapers in straight, vertical lines, flaunting their steel and height.	Когда архитекторы, проклиная всё на свете, изо всех сил старались, чтобы двадцатиэтажный дом выглядел как старинный кирпичный особняк, когда использовали любую из имеющихся горизонтальных конструкций, лишь бы дом казался пониже, поближе к традиции, лишь бы замаскировать позорный стальной каркас, выставить своё творение маленьким, привычным, старинным, Генри Камерон возводил небоскрёбы прямыми вертикальными линиями, щеголявшими сталью и высотой.
While architects drew friezes and pediments, Henry Cameron decided that the skyscraper must not copy the Greeks.	Пока архитекторы вырисовывали фризы и фронтоны, Г енри Камерон решил, что небоскрёбу не пристало копировать Древнюю Грецию.
Henry Cameron decided that no building must copy any other.	Генри Камерон решил, что ни одно здание не должно быть похоже на другое.

He was thirty-nine years old then, short, stocky, unkempt; he worked like a dog, missed his sleep and meals, drank seldom but then brutally, called his clients unprintable names, laughed at hatred and fanned it deliberately, behaved like a feudal lord and a longshoreman, and lived in a passionate tension that stung men in any room he entered, a fire neither they nor he could endure much longer.	Тогда ему, крепкому неопрятному коротышке, было тридцать девять лет. Он работал как проклятый, недосыпал, недоедал, пил редко, но до озверения, называл своих клиентов непечатными словами, смеялся над ненавидевшими его и сознательно раздувал эту ненависть, вёл себя как помещик-феодал, как портовый грузчик и жил в страшном напряжении, которое передавалось всем оказавшимся с ним в одной комнате. Этот огонь ни он, ни другие не могли переносить слишком долго.
It was the year 1892.	Так было в 1892 году.
The Columbian Exposition of Chicago opened in the year 1893.	А в 1893 году в Чикаго прошла Всеамериканская выставка.
The Rome of two thousand years ago rose on the shores of Lake Michigan, a Rome improved by pieces of France, Spain, Athens and every style that followed it.	На берегах озера Мичиган вырос Рим двухтысячелетней давности, Рим, дополненный кусками Франции, Испании, Афин и всех последующих архитектурных стилей.
It was a "Dream City" of columns, triumphal arches, blue lagoons, crystal fountains and popcorn.	Это был город мечты, состоявший из колонн, триумфальных арок, голубых лагун, хрустальных фонтанов и хрустящей кукурузы.
Its architects competed on who could steal best, from the oldest source and from the most sources at once.	Архитекторы состязались, кто искуснее украдёт, кто воспользуется самым древним источником или наибольшим числом источников одновременно.
It spread before the eyes of a new country every structural crime ever committed in all the old ones.	Здесь перед глазами молодой страны развернулась картина всех преступлений из области архитектуры, когда-либо совершённых в более древних странах.
It was white as a plague, and it spread as such.	Это был белый город, белый, как чумной балахон, и появившаяся здесь зараза распространялась со скоростью чумы.
People came, looked, were astounded, and carried away with them, to the cities of America, the seeds of what they had seen.	Люди приходили, смотрели, дивились - и увозили с собой во все города Америки впечатления от увиденного.
The seeds sprouted into weeds; into shingled post offices with Doric porticos, brick mansions with iron pediments, lofts made of twelve Parthenons piled on top of one another.	Из этих семян вырос буйный сорняк - почты с черепичными крышами и дорическими портиками, кирпичные особняки с чугунными фронтонами, высотки из двадцати Парфенонов, поставленных друг на дружку.
The weeds grew and choked everything else.	Сорняки разрастались и душили всё остальное.
Henry Cameron had refused to work for the Columbian Exposition, and had called it names that were unprintable, but repeatable, though not in mixed company.	Г енри Камерон отказался работать на Всеамериканскую выставку, он ругал её всеми непечатными словами, допустимыми, однако, к воспроизведению, - но только не в обществе дам.

They were repeated. It was repeated also that he had thrown an inkstand at the face of a distinguished banker who had asked him to design a railroad station in the shape of the temple of Diana at Ephesus.	Его слова незамедлительно воспроизводились наряду с рассказами о том, как он бросил чернильницу в лицо известнейшему банкиру, когда тот попросил его спроектировать железнодорожный вокзал в форме храма Артемиды Эфесской.
The banker never came back.	Банкир больше к Камерону не обращался.
There were others who never came back.	И не он один.
Just as he reached the goal of long, struggling years, just as he gave shape to the truth he had sought - the last barrier fell closed before him.	Едва лишь замаячила вдали цель, к которой Камерон шёл долгие и трудные годы, едва лишь истина, которую он искал, стала приобретать осязаемые формы, как перед ним опустился последний шлагбаум.
A young country had watched him on his way, had wondered, had begun to accept the new grandeur of his work.	В молодой стране, наблюдавшей за его безумной карьерой, удивлявшейся и восхищавшейся, начал было прививаться вкус к величию его творений.
A country flung two thousand years back in an orgy of Classicism could find no place for him and no use.	Но в стране, отброшенной на два тысячелетия назад в безудержном приступе классицизма, ему не было места, такой стране не было до него дела.
It was not necessary to design buildings any longer, only to photograph them; the architect with the best library was the best architect Imitators copied imitations.	Теперь стало вовсе не обязательно проектировать дома, достаточно было их сфотографировать. Архитектор с наилучшей библиотекой признавался наилучшим архитектором. Подражатели подражали подражаниям.
To sanction it there was Culture; there were twenty centuries unrolling in moldering ruins; there was the great Exposition; there was every European post card in every family album.	И всё это благословлялось от имени Культуры с большой буквы; из руин поднялись двадцать веков; торжествовала великая Выставка; а в каждом семейном альбоме появились европейские цветные открытки на любой вкус.
Henry Cameron had nothing to offer against this; nothing but a faith he held merely because it was his own.	Этому Генри Камерон ничего противопоставить не мог. Ничего, кроме веры, которой он держался только потому, что сам её основал.
He had nobody to quote and nothing of importance to say.	Ему некого было цитировать и нечего сказать.
He said only that the form of a building must follow its function; that the structure of a building is the key to its beauty; that new methods of construction demand new forms; that he wished to build as he wished and for that reason only.	Он всего лишь говорил, что форма здания должна отвечать его назначению; что конструкция здания - это ключ к его красоте; что новые методы строительства требуют новых форм; что он хочет строить так, как ему вздумается, и только по этой причине.
But people could not listen to him when they were discussing Vitruvius, Michelangelo and Sir Christopher Wren.	Но как могли люди прислушаться к нему, когда они обсуждали Витрувия, Микеланджело и сэра Кристофера Рена?
Men hate passion, any great passion.	Люди ненавидят страсть, особенно страсть великую.
Henry Cameron made a mistake: he loved his work.	Генри Камерон совершил ошибку - он страстно полюбил свою работу.
That was why he fought.	Поэтому и сопротивлялся.

That was why he lost.	Поэтому и проиграл.
People said he never knew that he had lost.	Все говорили, что он так и не понял, что проиграл.
If he did, he never let them see it.	А если и понял, то никому не дал это почувствовать.
As his clients became rarer, his manner to them grew more overbearing.	Чем реже появлялись заказчики, тем высокомернее он с ними держался.
The less the prestige of his name, the more arrogant the sound of his voice pronouncing it.	Чем меньшим становился престиж его имени, тем заносчивее звучал его голос, это имя произносивший.
He had had an astute business manager, a mild, self-effacing little man of iron who, in the days of his glory, faced quietly the storms of Cameron's temper and brought him clients; Cameron insulted the clients, but the little man made them accept it and come back.	У него был очень толковый менеджер, маленький, тихий и скромный человечек с железным характером, который в дни славы Камерона спокойно выдерживал бурные истерики архитектора и приводил ему клиентов. Камерон оскорблял их и выставлял вон, но маленький человечек добивался того, что заказчики, забыв об оскорблениях, возвращались.
The little man died.	Этот человечек умер.
Cameron had never known how to face people.	Камерон никогда не умел обращаться с людьми.
They did not matter to him, as his own life did not matter, as nothing mattered but buildings.	Они для него не имели ни малейшего значения, как не имела значения и сама жизнь, и вообще всё, не считая зданий.
He had never learned to give explanations, only orders.	Он так и не научился объяснять, а только приказывал.
He had never been liked.	Его никто не любил.
He had been feared.	Его боялись.
No one feared him any longer.	А теперь и бояться перестали.
He was allowed to live.	Его оставили в живых.
He lived to loathe the streets of the city he had dreamed of rebuilding.	Он жил и проклинал улицы города, который когда-то так мечтал перестроить.
He lived to sit at the desk in his empty office, motionless, idle, waiting.	Он жил, сидя за столом в своей пустой конторе, неподвижно, в праздном ожидании.
He lived to read in a well-meaning newspaper account a reference to "the late Henry Cameron."	Он жил и однажды прочёл в газетной статье, написанной с самыми благими намерениями, упоминание о "покойном Генри Камероне".
He lived to begin drinking, quietly, steadily, terribly, for days and nights at a time; and to hear those who had driven him to it say, when his name was mentioned for a commission:	Он жил и начал пить - пить одиноко, тихо, страшно, дни и ночи напролёт. Он жил и слышал, как те, кто довёл его до такой жизни, говорили, когда его имя упоминалось в связи с возможным заказом:
"Cameron?	"Камерон?
I should say not.	Я бы не советовал.
He drinks like a fish.	Он пьёт как сапожник.

That's why he never gets any work."	Поэтому и сидит без заказов".
He lived to move from the offices that occupied three floors of a famous building to one floor on a less expensive street, then to a suite farther downtown, then to three rooms facing an air shaft, near the Battery.	Он жил, перебираясь из бюро, занимавшего три этажа в очень престижном офисном центре, в другое, занимающее один этаж в здании куда менее известном; оттуда - в гостиничный номер ближе к окраине; потом в три комнаты с видом на вентиляционную шахту.
He chose these rooms because, by pressing his face to the window of his office, he could see, over a brick wall, the top of the Dana Building.	Он остановил свой выбор на этих комнатах в самом трущобном районе лишь потому, что, прижавшись щекой к оконному стеклу, мог видеть поверх кирпичной стены кусочек здания Дэйна.
Howard Roark looked at the Dana Building beyond the windows, stopping at each landing, as he mounted the six flights of stairs to Henry Cameron's office; the elevator was out of order.	Говард Рорк тоже смотрел на здание Дэйна, пока стоял под окнами, пока поднимался, останавливаясь на каждой площадке, на шестой этаж, в кабинет Генри Камерона, - лифт не работал.
The stairs had been painted a dirty file-green a long time ago; a little of the paint remained to grate under shoe soles in crumbling patches.	Давным-давно лестницу покрасили грязновато-зелёной краской. Её осталось совсем немного. Она скрипела под подошвами и разъезжалась неровными кусками.
Roark went up swiftly, as if he had an appointment, a folder of his drawings under his arm, his eyes on the Dana Building.	Рорк преодолевал лестничные пролёты быстро, будто ему было назначено время, держа под мышкой папку с эскизами и не сводя глаз со здания Дэйна.
He collided once with a man descending the stairs; this had happened to him often in the last two days; he had walked through the streets of the city, his head thrown back, noticing nothing but the buildings of New York.	Один раз он столкнулся с человеком, который спускался вниз. За последние два дня такое с ним случалось нередко. Он ходил по улицам города, высоко подняв голову и не замечая ничего, кроме домов Нью-Йорка.
In the dark cubbyhole of Cameron's anteroom stood a desk with a telephone and a typewriter.	В тёмной клетушке - приёмной Камерона - стоял стол с телефоном и пишущей машинкой.
A gray-haired skeleton of a man sat at the desk, in his shirt sleeves, with a pair of limp suspenders over his shoulders.	За столом сидел тощий как скелет седой мужчина без пиджака, демонстрируя дряблые подтяжки.
He was typing specifications intently, with two fingers and incredible speed.	Он сосредоточенно печатал какие-то технические данные двумя пальцами, но с невероятной скоростью.
The light from a feeble bulb made a pool of yellow on his back, where the damp shirt stuck to his shoulder blades.	Свет от тусклой лампочки жёлтым пятном расплылся у него по спине, там, где мокрая рубашка прилипла к лопаткам.
The man raised his head slowly, when Roark entered.	Когда Рорк вошёл, мужчина медленно поднял голову.
He looked at Roark, said nothing and waited, his old eyes weary, unquestioning, incurious.	Он посмотрел на Рорка, ничего не сказал, лишь выжидательно впился в него усталыми, старыми, нелюбопытными глазами.
"I should like to see Mr. Cameron," said Roark.	- Я хотел бы повидать мистера Камерона, - сказал Рорк.

"Yeah?" said the man, without challenge, offense or meaning.	- Да ну? - ответил мужчина. В голосе его не было ни вызова, ни угрозы, вообще какого-либо выражения.
"About what?"	- И зачем?
"About a job."	- По поводу работы.
"What job?"	- Какой работы?
"Drafting."	- Чертёжником.
The man sat looking at him blankly.	Мужчина тупо посмотрел на него.
It was a request that had not confronted him for a long time.	Давненько не доводилось принимать посетителей, пришедших с подобной просьбой.
He rose at last, without a word, shuffled to a door behind him and went in.	Наконец он поднялся, не говоря ни слова, прошаркал к двери, находившейся у него за спиной, и вошёл в неё.
He left the door half open. Roark heard him drawling:	Он оставил дверь приоткрытой, и Рорку был слышен его протяжный говорок:
"Mr. Cameron, there's a fellow outside says he's looking for a job here."	- Мистер Камерон, там какой-то парень. Говорит, на работу к вам пришёл устраиваться.
Then a voice answered, a strong, clear voice that held no tones of age:	Сильный и внятный голос, в котором не было и намёка на старость, отозвался:
"Why, the damn fool!	- Что ещё за идиот?
Throw him out ... Wait!	Вышвырни его вон... Погоди!
Send him in!"	Давай его сюда!
The old man returned, held the door open and jerked his head at it silently.	Пожилой мужчина вернулся и, придерживая дверь, молча тряхнул головой в её направлении.
Roark went in.	Рорк вошёл.
The door closed behind him.	Дверь за ним закрылась.
Henry Cameron sat at his desk at the end of a long, bare room. He sat bent forward, his forearms on the desk, his two hands closed before him.	В дальнем конце длинной и пустой комнаты за столом сидел Г енри Камерон, наклонившись, упираясь локтями в стол, сложив ладони замком.
His hair and his beard were coal black, with coarse threads of white.	Борода и волосы его были черны, как уголь, и кое-где перемежались с жёсткими седыми прядями.
The muscles of his short, thick neck bulged like ropes.	На короткой толстой шее, как канаты, проступали мышцы.
He wore a white shirt with the sleeves rolled above the elbows; the bare arms were hard, heavy and brown.	На нём была белая рубашка, рукава которой были закатаны выше локтя, открывая мощные, тяжёлые загорелые руки.
The flesh of his broad face was rigid, as if it had aged by compression.	Кожа на широком лице загрубела, как дублёная.
The eyes were dark, young, living.	Тёмные глаза смотрели живо и молодо.
Roark stood on the threshold and they looked at each other across the long room.	Рорк застыл на пороге. Они посмотрели друг на друга через длинную комнату.

The light from the air shaft was gray, and the dust on the drafting table, on the few green files, looked like fuzzy crystals deposited by the light.	Кабинет, выходящий на вентиляционную шахту, был погружён в серый полумрак. Пыль на чертёжной доске, на немногочисленных зелёных папках походила на некие мохнатые сталагмиты, порождённые этим скудным освещением.
But on the wall, between the windows, Roark saw a picture.	Но на стене, между окнами, Рорк увидел рисунок.
It was the only picture in the room. It was the drawing of a skyscraper that had never been erected.	Это был единственный рисунок в комнате, и изображал он небоскрёб, который так и не был построен.
Roark's eyes moved first and they moved to the drawing.	Быстро окинув взглядом комнату, Рорк остановил внимание на рисунке.
He walked across the office, stopped before it and stood looking at it.	Пройдя через кабинет, он остановился перед ним и стал его внимательно рассматривать.
Cameron's eyes followed him, a heavy glance, like a long, thin needle held fast at one end, describing a slow circle, its point piercing Roark's body, keeping it pinned firmly.	Камерон следил за ним тяжёлым взглядом, напоминавшим длинную иглу, один конец которой, крепко удерживаемый Камероном, медленно описывал в воздухе полукруг, а другой, острый, пронзил тело Рорка и намертво засел в нём.
Cameron looked at the orange hair, at the hand hanging by his side, its palm to the drawing, the fingers bent slightly, forgotten not in a gesture but in the overture to a gesture of asking or seizing something.	Камерон смотрел на рыжие волосы, на руку, висящую вдоль тела. Ладонью рука была обращена к рисунку, пальцы чуть согнуты, замерев даже не в жесте, а в некоей прелюдии жеста, выражающего намерение что-то попросить или забрать.
"Well?" said Cameron at last.	- Ну и? - наконец спросил Камерон.
"Did you come to see me or did you come to look at pictures?"	- Ко мне пришёл или картинки разглядывать?
Roark turned to him.	Рорк повернулся к нему:
"Both," said Roark.	-И то и другое.
He walked to the desk.	Он подошёл к столу.
People had always lost their sense of existence in Roark's presence; but Cameron felt suddenly that he had never been as real as in the awareness of the eyes now looking at him.	В присутствии Рорка люди всегда вдруг начинали сомневаться в реальности собственного существования; но Камерон внезапно почувствовал, что никогда ещё он не был так реален, как сейчас, отражаясь в смотрящих на него глазах.
"What do you want?" snapped Cameron.	- Чего тебе надо? - грубо спросил он.
"I should like to work for you," said Roark quietly. The voice said: "I should like to work for you."	- Я хотел бы работать у вас, - спокойно отвечал Рорк.
The tone of the voice said:	В интонации отчётливо слышалось:
"I'm going to work for you."	"Я буду работать у вас".
"Are you?" said Cameron, not realizing that he answered the unpronounced sentence.	- Так прямо и будешь? - сказал Камерон, не сознавая, что отвечает на непроизнесенную фразу.

"What's the matter?	- А что случилось?
None of the bigger and better fellows will have you?"	Публика почище и получше не желает тебя взять?
"I have not applied to anyone else."	-Я ни к кому другому не обращался.
"Why not?	- Почему же?
Do you think this is the easiest place to begin?	Уж не думаешь ли ты, что здесь новичку устроиться проще всего?
Think anybody can walk in here without trouble?	Думаешь, сюда запросто принимают первых встречных?
Do you know who I am?"	Да знаешь ли ты, кто я такой?
"Yes.	- Знаю.
That's why I'm here."	Поэтому и пришёл.
"Who sent you?"	- Кто тебя прислал?
"No one."	- Никто.
"Why the hell should you pick me?"	- Тогда какого чёрта ты выбрал именно меня?
"I think you know that."	- Я думаю, что это вам известно.
"What infernal impudence made you presume that I'd want you?	- И у тебя хватило наглости вообразить, что я захочу взять тебя?
Have you decided that I'm so hard up that I'd throw the gates open for any punk who'd do me the honor?	Видно, решил, что я на такой мели, что готов распахнуть ворота перед первым попавшимся щенком, который соблаговолит оказать мне такую честь?
'Old Cameron,' you've said to yourself, 'is a has-been, a drunken ... " come on, you've said it! ... 'a drunken failure who can't be particular!'	Небось подумал: "Старик Камерон совсем опустился, пьёт..." Подумал же, признавайся!.. "Старый пьяница и неудачник, который не будет слишком разборчив!"
Is that it? ...	Так?
Come on, answer me!	Отвечай же!
Answer me, damn you!	Отвечай, чёрт тебя дери!
What are you staring at?	Чего вылупился?
Is that it?	Так?
Go on! Deny it!"	Давай-давай, ври, что не так!
"It's not necessary."	- В этом нет никакой надобности.
"Where have you worked before?"	- Раньше где работал?
"I'm just beginning."	- Только начинаю.
"What have you done?"	- Чем занимался?
"I've had three years at Stanton."	- Три года учился в Стентоне.
"Oh?	-О-о!
The gentleman was too lazy to finish?"	Значит, лень закончить помешала?

"I have been expelled."	- Меня исключили.
"Great!"	- Замечательно!
Cameron slapped the desk with his fist and laughed.	- Камерон хлопнул по столу кулаком и расхохотался.
"Splendid!	- Великолепно!
You're not good enough for the lice nest at Stanton, but you'll work for Henry Cameron!	Значит, для этого питомника вшей в Стентоне ты не годишься, а для работы у Генри Камерона - в самый раз?!
You've decided this is the place for refuse!	Решил, что здесь у меня самое место для отбросов?
What did they kick you out for?	За что тебя вышибли?
Drink?	Пьянка?
Women?	Бабы?
What?"	Что?
"These," said Roark, and extended his drawings.	- Это, - сказал Рорк и протянул свои чертежи.
Cameron looked at the first one, then at the next, then at every one of them to the bottom.	Камерон посмотрел на верхний, потом на следующий, потом просмотрел всю папку до самого дна.
Roark heard the paper rustling as Cameron slipped one sheet behind another.	Рорк слышал лишь шуршание бумаги, а Камерон молча переворачивал лист за листом.
Then Cameron raised his head.	Потом архитектор поднял голову:
"Sit down."	- Садись.
Roark obeyed.	Рорк подчинился.
Cameron stared at him, his thick fingers drumming against the pile of drawings.	Камерон пристально смотрел на него, барабаня толстыми пальцами по кипе эскизов.
"So you think they're good?' said Cameron.	- Значит, по-твоему, они хороши? - спросил Камерон.
"Well, they're awful.	- Так вот, они ужасны.
It's unspeakable. It's a crime.	Неописуемо, преступно ужасны.
Look," he shoved a drawing at Roark's face, "look at that.	Смотри. - Он ткнул чертёж прямо в лицо Рорку. -Посмотри сюда.
What in Christ's name was your idea?	Какая тут у тебя основная мысль?
What possessed you to indent that plan here?	Какого чёрта ты этот план сюда вставил?
Did you just want to make it pretty, because you had to patch something together?	Просто хотел, чтобы вышло красивенько, раз уж надо было как-то свести в одно?
Who do you think you are?	Кем ты себя возомнил?
Guy Francon, God help you? ...	Гаем Франконом, не приведи Господь?..
Look at this building, you fool!	А на этот проект посмотри, недоучка!
You get an idea like this and you don't know what to do with it!	Такая идея, а ты даже не знаешь, что с ней делать!

You stumble on a magnificent thing and you have to ruin it!	Обязательно надо было загубить такую прекрасную идею?!
Do you know how much you've got to learn?"	Да знаешь ли, сколько тебе ещё надо учиться?
"Yes.	- Знаю.
That's why I'm here."	Потому и пришёл.
"And look at that one!	-А на это взгляни!
I wish I'd done that at your age!	Мне б такое придумать в твоём возрасте!
But why did you have to botch it?	И непременно надо было испохабить?
Do you know what I'd do with that?	Знаешь, что бы я с этим сделал?
Look, to hell with your stairways and to hell with your furnace room!	Вот, смотри, к чёрту твои лестницы, к чёрту котельную!
When you lay the foundations ... "	Когда закладываешь фундамент...
He spoke furiously for a long time. He cursed. He did not find one sketch to satisfy him.	Говорил он страстно и долго, непрерывно ругался, не мог найти ни одного эскиза, которым остался бы доволен.
But Roark noticed that he spoke as of buildings that were in construction.	Но Рорк заметил, что говорит он так, будто по этим проектам уже идёт строительство.
He broke off abruptly, pushed the drawings aside, and put his fist over them.	Камерон резко остановился, оттолкнул от себя папку с эскизами и положил на неё кулак.
He asked:	Он спросил:
"When did you decide to become an architect?"	- Когда ты решил стать архитектором?
"When I was ten years old."	- В десять лет.
"Men don't know what they want so early in life, if ever. You're lying."	- Врёшь. В таком возрасте никто толком не знает, чего хочет.
"Am I?"	- Не вру.
"Don't stare at me like that!	- Не смотри на меня так!
Can't you look at something else?	Не можешь, что ли, в другую сторону смотреть?
Why did you decide to be an architect?"	Почему решил стать архитектором?
"I didn't know it then.	- Тогда я не знал.
But it's because I've never believed in God."	Но теперь знаю: потому что не верю в Бога.
"Come on, talk sense."	- Брось! Говори по делу!
"Because I love this earth.	- Потому что люблю эту землю.
That's all I love.	И больше ничего так не люблю.
I don't like the shape of things on this earth.	Мне не нравится форма предметов на этой земле.
I want to change them."	Я хочу эту форму изменить.
"For whom?"	- Для кого?
"For myself."	- Для себя.
"How old are you?"	- Сколько тебе лет?

"Twenty-two."	- Двадцать два.
"When did you hear all that?"	- Когда и от кого ты всё это услышал?
"I didn't."	- Никогда. Ни от кого.
"Men don't talk like that at twenty-two.	- В двадцать два года так не говорят.
You're abnormal."	Ты ненормальный.
"Probably."	- Скорее всего.
"I didn't mean it as a compliment."	- Это не комплимент.
"I didn't either."	- Я понял.
"Got any family?"	- Семья есть?
"No."	- Нет.
"Worked through school?"	- Работал, когда учился?
"Yes."	-Да.
"At what?"	-Где?
"In the building trades."	- На стройке.
"How much money have you got left?"	- Денег сколько осталось?
"Seventeen dollars and thirty cents."	- Семнадцать долларов тридцать центов.
"When did you come to New York?"	- Когда в Нью-Йорк приехал?
"Yesterday."	- Вчера.
Cameron looked at the white pile under his fist.	Камерон посмотрел на белую стопку листов, прижатую его кулаком.
"God damn you," said Cameron softly. "God damn you!" roared Cameron suddenly, leaning forward.	- Чёрт тебя возьми! - тихо сказал Камерон и вдруг взревел, подавшись вперёд: - Чёрт тебя возьми!
"I didn't ask you to come here!	Я тебя приходить сюда не просил!
I don't need any draftsmen!	Не нужен мне чертёжник!
There's nothing here to draft!	Здесь нечего чертить!
I don't have enough work to keep myself and my men out of the Bowery Mission!	Нет у меня работы! Мне с моими служащими приходится ходить на Бауэри благотворительным супчиком кормиться!
I don't want any fool visionaries starving around here!	Не нужны мне дураки-идеалисты, которые будут тут с голоду помирать!
I don't want the responsibility.	Не желаю брать на себя ответственность.
I didn't ask for it.	И без того тошно.
I never thought I'd see it again.	Никогда не думал, что ещё увижу такое.
I'm through with it.	Для меня всё это в прошлом.
I was through with that many years ago.	В далёком прошлом.

I'm perfectly happy with the drooling dolts I've got here, who never had anything and never will have and it makes no difference what becomes of them.	Меня вполне устраивают кретины и бездари, которые у меня сейчас служат, у которых никогда ничего не было и никогда не будет и которым всё равно, что из них выйдет.
That's all I want Why did you have to come here?	Больше мне ничего не надо. Зачем ты сюда явился?
You're setting out to ruin yourself, you know that, don't you?	Решил сам себя угробить, так?
And I'll help you to do it.	И чтоб я тебе в этом помог?
I don't want to see you.	Видеть тебя не хочу!
I don't like you.	Ты мне не нравишься.
I don't like your face.	Лицо твоё мне не нравится.
You look like an insufferable egotist.	У тебя вид законченного эгоиста.
You're impertinent.	Ты наглый.
You're too sure of yourself.	Ты слишком самоуверенный.
Twenty years ago I'd have punched your face with the greatest of pleasure.	Лет двадцать назад я бы тебе с превеликим удовольствием морду начистил.
You're coming to work here tomorrow at nine o'clock sharp."	Завтра явишься в девять ноль-ноль.
"Yes," said Roark, rising.	- Да, - сказал Рорк, поднимаясь.
"Fifteen dollars a week.	- Пятнадцать долларов в неделю.
That's all I can pay you."	Больше платить не могу.
"Yes."	-Да.
"You're a damn fool.	-Ты идиот.
You should have gone to someone else.	Пошёл бы к кому-нибудь другому.
I'll kill you if you go to anyone else.	Если передумаешь и пойдёшь к другому, я тебя придушу.
What's your name?"	Как тебя зовут?
"Howard Roark."	- Говард Рорк.
"If you're late, I'll fire you."	- Опоздаешь - уволю.
"Yes."	-Да.
Roark extended his hand for the drawings.	Рорк протянул руку за рисунками.
"Leave these here!" bellowed Cameron.	- Здесь оставь! - рявкнул Камерон.
"Now get out!"	- Мотай отсюда!
4.	IV
"TOOHEY," said Guy Francon,	- Тухи, - сказал Гай Франкон.
"Ellsworth Toohey.	- Эллсворт Тухи.

Pretty decent of him, don't you think?	Очень мило с его стороны, как ты считаешь, Питер?
Read it, Peter."	Прочти-ка вслух.
Francon leaned jovially across his desk and handed to Keating the August issue of New Frontiers.	Франкон весело перегнулся через стол и вручил Китингу августовский номер "Новых рубежей".
New Frontiers had a white cover with a black emblem that combined a palette, a lyre, a hammer, a screw driver and a rising sun; it had a circulation of thirty thousand and a following that described itself as the intellectual vanguard of the country; no one had ever risen to challenge the description.	На белой обложке журнала стояла чёрная эмблема, на которой соединились палитра, лира, молот, отвёртка и восходящее солнце. Журнал выходил тиражом в тридцать тысяч, и его сторонники именовали себя интеллектуальным авангардом страны. Никому и в голову не пришло бы подвергнуть сомнению это утверждение.
Keating read from an article entitled	Китинг вслух зачитал отрывок из статьи под названием
"Marble and Mortar," by Ellsworth M. Toohey:	"Мрамор и цемент", вышедшей из-под пера Эллсворта Тухи:
" ... And now we come to another notable achievement of the metropolitan skyline.	"...а теперь мы перейдём к другому выдающемуся достижению из области местного градостроительства.
We call the attention of the discriminating to the new Melton Building by Francon & Heyer.	Мы призываем всех, кто обладает изысканным вкусом, обратить внимание на новый дом Мелтона, созданный в бюро Франкона и Хейера.
It stands in white serenity as an eloquent witness to the triumph of Classical purity and common sense.	Он возвышается в своём белом величии, словно красноречивый свидетель триумфа классической чистоты и здравого смысла.
The discipline of an immortal tradition has served here as a cohesive factor in evolving a structure whose beauty can reach, simply and lucidly, the heart of every man in the street.	Уроки бессмертной традиции послужили связующим фактором при возведении здания, красота которого способна просто и ясно дойти до сердца самого что ни на есть человека с улицы.
There is no freak exhibitionism here, no perverted striving for novelty, no orgy of unbridled egotism.	В нём нет ни уродливого стремления выставить себя напоказ, ни извращённой жажды оригинальности, ни упоения безудержным эгоизмом.
Guy Francon, its designer, has known how to subordinate himself to the mandatory canons which generations of craftsmen behind him have proved inviolate, and at the same time how to display his own creative originality, not in spite of, but precisely because of the Classical dogma he has accepted with the humility of a true artist.	Гай Франкон, его создатель, знает, как подчинить себя непререкаемым канонам, нерушимость которых доказали многие поколения мастеров. В то же время он умеет проявить собственную творческую оригинальность, но не вопреки, а как раз благодаря классическим догматам, которые он принял со смирением, подобающим истинному художнику.
It may be worth mentioning, in passing, that dogmatic discipline is the only thing which makes true originality possible ...	Возможно, здесь следует вкратце упомянуть, что следование канонам есть непреложное условие для проявления истинного новаторства...
"More important, however, is the symbolic significance of a building such as this rising in our imperial city.	Однако куда более важным является символическое значение появления подобного здания в нашем великом городе.

As one stands before its southern facade, one is stricken with the realization that the stringcourses, repeated with deliberate and gracious monotony from the third to the eighteenth story, these long, straight, horizontal lines are the moderating, leveling principle, the lines of equality.	Стоя перед его южным фасадом, невозможно не испытать потрясения, осознав, что орнаментальные фризы, повторяющиеся с намеренным и изящным постоянством с третьего этажа по восемнадцатый, эти длинные, прямые горизонтальные линии, воплощают в себе принцип сдерживания и выравнивания. Это линии всеобщего равенства.
They seem to bring the towering structure down to the humble level of the observer.	Кажется, будто они низводят величественное строение до скромного роста зрителя.
They are the lines of the earth, of the people, of the great masses.	Это линии самой земли, линии народа, линии великих человеческих масс.
They seem to tell us that none may rise too high above the restraint of the common human level, that all is held and shall be checked, even as this proud edifice, by the stringcourses of men's brotherhood ... "	Они словно говорят нам, что никто не вправе слишком высоко подниматься над уровнем среднего человека, что всё, даже это величественное строение, удерживается и смиряется узами человеческого братства..."
There was more.	И это было не всё.
Keating read it all, then raised his head.	Китинг дочитал статью до конца и поднял голову.
"Gee!" he said, awed.	- Вот это да, - восторженно произнёс он.
Francon smiled happily.	Франкон счастливо улыбнулся:
"Pretty good, eh?	- Неплохо, да?
And from Toohey, no less.	И не от кого-нибудь, а от самого Тухи!
Not many people might have heard the name, but they will, mark my word, they will.	Пока ещё немногие знают эту фамилию, но узнают, помяни моё слово, узнают.
I know the signs ... So he doesn't think I'm so bad?	Все признаки налицо... Значит, он не считает, что я так уж плох?
And he's got a tongue like an icepick, when he feels like using it.	А ведь язык у него как жало, когда он того пожелает.
You should see what he says about others, more often than not.	Слышал бы ты, что он обычно говорит про других.
You know Durkin's latest mousetrap?	Ты видел этот хлев - последнее творение Даркина?
Well, I was at a party where Toohey said - " Francon chuckled - "he said:	Так вот, я был на приёме, где Тухи сказал... -Франкон не смог сдержать смеха. - Он сказал:
'If Mr. Durkin suffers under the delusion that he is an architect, someone should mention to him the broad opportunities offered by the shortage of skilled plumbers.'	"Если мистер Даркин имеет несчастье считать себя архитектором, кто-то обязан поведать ему, сколь великолепные возможности открывает нынешняя нехватка квалифицированных сантехников".
That's what he said, imagine, in public!"	Он именно так и сказал, представь себе, публично!
"I wonder," said Keating wistfully, "what he'll say about me, when the times comes."	- Интересно, - сказал Китинг, - что он скажет обо мне, когда наступит время?

"What on earth does he mean by the symbolic significance stuff and the stringcourses of men's brotherhood? ... Oh, well, if that's what he praises us for, we should worry!"	- Только не пойму, что он имел в виду, говоря о каком-то символическом значении и об узах человеческого братства... Ну, в общем, если он нас за такое хвалит, надо бы призадуматься.
"It's the critic's job to interpret the artist, Mr. Francon, even to the artist himself.	- Дело критика, мистер Франкон, - разъяснять художника, в том числе и самому художнику.
Mr. Toohey has merely stated the hidden significance that was subconsciously in your own mind."	Мистер Тухи просто выразил словами то скрытое значение, которое вы подсознательно вложили в своё творение.
"Oh," said Francon vaguely. "Oh, do you think so?" he added brightly.	- Ах вот как, - с неопределённой интонацией произнёс Франкон и тут же бодро добавил: - Ты так думаешь?
"Quite possible ... Yes, quite possible ... You're a smart boy, Peter."	Возможно... Да, вполне возможно... Ты умный мальчик, Питер.
"Thank you, Mr. Francon."	- Благодарю вас, мистер Франкон.
Keating made a movement to rise.	- Китинг приготовился встать.
"Wait.	- Постой.
Don't go.	Посиди ещё.
One more cigarette and then we'll both return to the drudgery."	Выкурим ещё по одной, а уж потом погрузимся в тягомотину будней.
Francon was smiling over the article, reading it again.	Перечитывая статью, Франкон улыбался.
Keating had never seen him so pleased; no drawing in the office, no work accomplished had ever made him as happy as these words from another man on a printed page to be read by other eyes.	Китинг никогда не видел его таким довольным. Ни один проект, выполненный в бюро, ни одна завершённая стройка не радовали его так, как эти слова другого человека, напечатанные в журнале, где каждый мог их прочесть.
Keating sat easily in a comfortable chair.	Китинг непринуждённо сидел в удобном кресле.
His month with the firm had been well spent.	Месяц, отработанный им в фирме, был проведён с большой пользой.
He had said nothing and done nothing, but the impression had spread through the office that Guy Francon liked to see this particular boy sent to him whenever anyone had to be sent.	Он ничего не говорил и ничего не предпринимал, но по бюро распространилось мнение, что Гаю Франкону нравится общество этого юноши.
Hardly a day passed without the pleasant interlude of sitting across the desk from Guy Francon, in a respectful, growing intimacy, listening to Francon's sighs about the necessity of being surrounded by men who understood him.	Ни дня не проходило без приятной паузы в работе, когда Китинг сидел по другую сторону стола Франкона, уважительно, но с ощущением растущей дружеской близости, выслушивая жалобы босса на нехватку в его окружении людей, способных его понимать.
Keating had learned all he could team about Guy Francon, from his fellow draftsmen.	От своих коллег-чертёжников Китинг узнал о Франконе всё, что только мог узнать.

He had teamed that Guy Francon ate moderately and exquisitely, and prided himself on the title of gourmet; that he had graduated with distinction from the École des Beaux-Arts; that he had married a great deal of money and that the marriage had not been a happy one; that he matched meticulously his socks with his handkerchiefs, but never with his neckties; that he had a great preference for designing buildings of gray granite; that he owned a quarry of gray granite in Connecticut, which did a thriving business; that he maintained a magnificent bachelor apartment done in plum-colored Louis XV; that his wife, of a distinguished old name, had died, leaving her fortune to their only daughter, that the daughter, now nineteen, was away at college.	Что Гай Франкон умерен в еде, но предпочитает изысканные блюда и с гордостью называет себя гурманом; что он с отличием закончил парижскую Школу изящных искусств; что он женился на больших деньгах, но брак оказался неудачным; что носки он надевает строго под цвет носовых платков и никогда - под цвет галстуков; что он предпочитает создавать дома в сером граните; что в Коннектикуте у него есть собственная каменоломня серого гранита, дела которой находятся в самом блестящем состоянии; что он содержит роскошную холостяцкую квартиру в стиле Людовика Пятнадцатого; что жена его, из благородной старой фамилии, умерла, оставив всё состояние единственной дочери; и что дочь, которой сейчас девятнадцать, учится в колледже за пределами штата Нью-Йорк.
These last facts interested Keating a great deal.	Два последних факта особенно заинтересовали Китинга.
He mentioned to Francon, tentatively in passing, the subject of his daughter.	В разговоре с Франконом он исподволь, как бы между прочим, затронул тему дочери.
"Oh, yes ... " Francon said thinly.	"Да... - с заметным напряжением выговорил Франкон.
"Yes, indeed ... " Keating abandoned all further research into the matter, for the time being; Francon's face had declared mat the thought of his daughter was painfully annoying to him, for some reason which Keating could not discover.	- Да, конечно". Китинг прекратил все дальнейшие исследования этого вопроса - временно. По лицу Франкона было ясно видно, что мысли о дочери ему крайне неприятны. Отчего - Китинг узнать не смог.
Keating had met Lucius N. Heyer, Francon's partner, and had seen him come to the office twice in three weeks, but had been unable to learn what service Heyer rendered to the firm.	Познакомился Китинг и с Лусиусом Н. Хейером, партнёром Франкона. От его внимания не ускользнуло, что Хейер появился в бюро всего два раза за три недели, но он так и не узнал, чем же всё-таки занимается Хейер в фирме.
Heyer did not have haemophilia, but looked as though he should have it He was a withered aristocrat, with a long, thin neck, pate, bulging eyes and a manner of frightened sweetness toward everyone.	Гемофилии у Хейера не было, но выглядел он по-настоящему анемичным - увядший аристократ с длинной тощей шеей, бесцветными глазами навыкате, крайне вежливый и как будто чем-то постоянно напуганный.
He was the relic of an ancient family, and it was suspected mat Francon had taken him into partnership for the sake of his social connections.	Он был последним представителем древнего рода, и высказывалось подозрение, что Франкон заманил Хейера в партнёры ради его связей в высшем обществе.
People felt sorry for poor dear Lucius, admired him for the effort of undertaking a professional career, and thought it would be nice to let him build their homes.	Все очень жалели беднягу Лусиуса, восторгались его смелой попыткой заняться делом, да ещё каким, и считали, что будет очень мило заказать постройку дома именно ему.
Francon built them and required no further service from Lucius.	Эти дома строил Франкон, и от Лусиуса никаких дальнейших услуг не требовалось.
This satisfied everybody.	Такое положение дел устраивало всех.
The men in the drafting rooms loved Peter Keating.	Все чертёжники были без ума от Питера Китинга.

He made them feel as if he had been there for a long time; he had always known how to become part of any place he entered; he came soft and bright as a sponge to be filled, unresisting, with the air and the mood of the place.	Он сумел внушить всем такое ощущение, будто он давным-давно работает здесь. Ему всегда удавалось везде становиться как бы незаменимым, куда бы он ни попадал. Он появлялся негромко и весело и, как губка, легко впитывал дух и настроение любого нового коллектива.
His warm smile, his gay voice, the easy shrug of his shoulders seemed to say that nothing weighed too much within his soul and so he was not one to blame, to demand, to accuse anything.	Дружеская улыбка, весёлый голос, лёгкое пожатие плеч - всё, казалось, свидетельствовало, что душу его ничто не тяготит, что он не из тех, кто будет кого-то обвинять, чего-то требовать, чем-то возмущаться.
As he sat now, watching Francon read the article, Francon raised his head to glance at him. Francon saw two eyes looking at him with immense approval -and two bright little points of contempt in the corners of Keating's mouth, like two musical notes of laughter visible the second before they were to be heard.	Сейчас он сидел и смотрел, как Франкон читает статью. Тот оторвался от чтения, посмотрел на молодого человека и увидел глаза, смотрящие на него с невероятным почтением, и две презрительные точечки в углах рта, словно две ещё неозвученные смешинки.
Francon felt a great wave of comfort.	Франкон почувствовал себя несказанно уютно.
The comfort came from the contempt.	Ощущение уюта проистекало именно из подмеченного им презрения.
The approval, together with that wise half-smile, granted him a grandeur he did not have to earn; a blind admiration would have been precarious; a deserved admiration would have been a responsibility; an undeserved admiration was precious.	Как раз сочетание почтения и этой едва заметной иронической улыбки на губах подчинённого и создавало между ними идеальные отношения, вознося Франкона на должную высоту и не требуя с его стороны никаких усилий. Слепое восхищение было опасно; заслуженное восхищение налагало определённую ответственность. А вот восхищение заведомо незаслуженное было драгоценным даром.
"When you go, Peter, give this to Miss Jeffers to put in my scrapbook."	- Питер, когда будешь выходить, передай это мисс Джефферс, пусть вклеит в мой альбомчик.
On his way down the stairs, Keating flung the magazine high in the air and caught it smartly, his lips pursed to whistle without sound.	Спускаясь по лестнице, Китинг подбросил журнал высоко в воздух и ловко поймал его, беззвучно насвистывая.
In the drafting room he found Tim Davis, his best friend, slouched despondently over a drawing.	В чертёжной он застал Тима Дейвиса, лучшего своего друга, который понуро стоял над эскизом с видом полного отчаяния.
Tim Davis was the tall, blond boy at the next table, whom Keating had noticed long ago, because he had known, with no tangible evidence, but with certainty, as Keating always knew such things, that this was the favored draftsman of the office.	Тим Дейвис - тот самый высокий юный блондин, который работал за соседним столом и которого Китинг давно уже приметил, поскольку совершенно определённо знал, хоть и не имел ощутимых доказательств, что из всех чертёжников Тим пользуется самым большим расположением начальства, а в таких делах Китинг не ошибался никогда.
Keating managed to be assigned, as frequently as possible, to do parts of the projects on which Davis worked.	Как только выдавалась такая возможность, Китинг старался получить задание поработать над деталями того проекта, которым занимался Дейвис.

Soon they were going out to lunch together, and to a quiet little speak-easy after the day's work, and Keating was listening with breathless attention to Davis' talk about his love for one Elaine Duffy, not a word of which Keating ever remembered afterward.	Вскоре они уже вместе ходили обедать, а после работы вместе забегали в тихий кабачок, где Китинг, затаив дыхание, слушал рассказы Дейвиса о его любви к некоей Элен Даффи. Через пару часов Китинг не мог вспомнить ни слова из этих рассказов.
He found Davis now in black gloom, his mouth chewing furiously a cigarette and a pencil at once.	Сейчас он увидел Дейвиса в состоянии мрачной подавленности. Тот остервенело жевал сигарету и кончик карандаша одновременно.
Keating did not have to question him.	Китингу не было надобности задавать вопросы.
He merely bent his friendly face over Davis' shoulder.	Он просто наклонился и дружески заглянул Дейвису через плечо.
Davis spit out the cigarette and exploded. He had just been told that he would have to work overtime tonight, for the third time this week.	Тот выплюнул сигарету и взорвался - оказалось, что сегодня его оставили работать сверхурочно, третий раз за неделю!
"Got to stay late, God knows how late!	- Опять сидеть здесь чёрт знает сколько!
Gotta finish this damn tripe tonight!"	Надо позарез, видишь ли, закончить эту хреновину, и обязательно сегодня!
He slammed the sheets spread before him.	- Он с силой ударил по листам, разложенным перед ним.
"Look at it!	- Да ты только посмотри!
Hours and hours and hours to finish it!	Тут и до утра не закончить!
What am I going to do?"	Что же мне делать?
"Well, it's because you're the best man here, Tim, and they need you."	- Тим, это всё потому, что ты здесь лучше всех и без тебя не обойтись.
"To hell with that!	- Да пошло оно всё к чёрту!
I've got a date with Elaine tonight!	У меня же сегодня свидание с Элен!
How'm I going to break it?	Что же, прикажете не являться?!
Third time!	Третий раз!
She won't believe me!	Она мне просто не поверит!
She told me so last time!	В последний раз она мне так и сказала.
That's the end!	Всё!
I'm going up to Guy the Mighty and tell him where he can put his plans and his job!	Иду к великому Гаю и расскажу ему, куда он может засунуть свои проекты и своё чёртово бюро!
I'm through!"	С меня довольно!
"Wait," said Keating, and leaned closer to him.	- Подожди, - сказал Китинг и придвинулся поближе к Тиму.
"Wait! There's another way.	- Есть и другой способ.
I'll finish them for you."	Я их закончу вместо тебя.
"Huh?"	-Что?

"I'll stay. I'll do them.	- Я останусь и всё сделаю.
Don't be afraid.	Не беспокойся.
No one'll tell the difference."	Никто ничего не заметит.
"Pete!	- Пит!
Would you?"	Честное слово?
"Sure.	- А как же?
I've nothing to do tonight.	Всё равно мне сегодня делать нечего.
You just stay till they all go home, then skip."	А ты потусуйся здесь, пока все не разойдутся, а потом смывайся.
"Oh, gee, Pete!"	- Да ты что, Пит!
Davis sighed, tempted.	- Дейвис вздохнул.
"But look, if they find out, they'll can me.	Предложение было соблазнительно. - Только, понимаешь, если кто узнает, меня выгонят.
You're too new for this kind of job."	Ты же ещё новичок для такой работы.
"They won't find out."	- Никто же не узнает.
"I can't lose my job, Pete.	- Мне нельзя потерять работу, Пит.
You know I can't.	Ты же знаешь.
Elaine and I are going to be married soon.	Мы с Элен должны скоро пожениться.
If anything happens ... "	И если что случится...
"Nothing will happen."	- Ничего не случится.
Shortly after six, Davis departed furtively from the empty drafting room, leaving Keating at his table.	В начале седьмого Дейвис потихоньку вышел из чертёжной, оставив на своём месте Китинга.
Bending under a solitary green lamp. Keating glanced at the desolate expanse of three long rooms, oddly silent after the day's rush, and he felt that he owned them, that he would own them, as surely as the pencil moved in his hand.	Склонившись под одинокой зелёной лампой, Питер окинул взглядом безлюдные просторы чертёжной. После дневного шума было непривычно тихо, и у Китинга возникло чувство, что всё здесь, все три длинные смежные комнаты принадлежат ему одному. Это ощущение не пропадало. Карандаш в его руках двигался быстро и уверенно.
It was half past nine when he finished the plans, stacked them neatly on Davis' table, and left the office.	В половине десятого он закончил работу, аккуратно сложил чертежи на стол Дейвиса и вышел из бюро.
He walked down the street, glowing with a comfortable, undignified feeling, as though after a good meal.	Он шёл по улице, испытывая приятное чувство, как после хорошего обеда.
Then the realization of his loneliness struck him suddenly.	Но, сделав несколько шагов, он внезапно и остро ощутил собственное одиночество.
He had to share this with someone tonight.	Сегодня ему было просто необходимо с кем-нибудь это одиночество разделить.
He had no one.	Но у него никого не было.

For the first time he wished his mother were in New York.	Впервые ему захотелось, чтобы мать оказалась в Нью-Йорке, рядом с ним.
But she had remained in Stanton, awaiting the day when he would be able to send for her.	Она осталась в Стентоне, дожидаясь того дня, когда он сможет послать за ней.
He had nowhere to go tonight, save to the respectable little boardinghouse on West Twenty-Eighth Street, where he could climb three flights of stairs to his clean, airless little room.	Сегодня ему было некуда идти, кроме как в благопристойный пансиончик на Двадцать восьмой западной, где, поднявшись на третий этаж, он оказался бы в своей чистой и душной комнатке.
He had met people in New York, many people, many girls, with one of whom he remembered spending a pleasant night, though he could not remember her last name; but he wished to see none of them.	Да, в Нью-Йорке он знал многих, в том числе и девушек. С одной из них он очень мило скоротал ночку, да только никак не мог припомнить её фамилию. Но с ними ему сейчас не хотелось встречаться.
And then he thought of Catherine Halsey.	И тут он вспомнил о Кэтрин Хейлси.
He had sent her a wire on the night of his graduation and forgotten her ever since.	В день окончания института он послал ей телеграмму и с тех пор совершенно забыл о ней.
Now he wanted to see her; the desire was intense and immediate with the first sound of her name in his memory.	Как только в его памяти возникло имя Кэтрин, ему захотелось увидеться с ней; это желание вспыхнуло мгновенно и с огромной силой.
He leaped into a bus for the long ride to Greenwich Village, climbed to the deserted top and, sitting alone on the front bench, cursed the traffic lights whenever they turned to red.	Он вскочил в автобус, идущий до Гринвич-Виллидж, забрался на безлюдный империал и, сидя в одиночестве на переднем сиденье, ругал светофоры, стоило на них появиться красному свету.
It had always been like this where Catherine was concerned; and he wondered dimly what was the matter with him.	И так бывало всякий раз, когда дело касалось Кэтрин, и всякий раз он недоумевал: что же с ним происходит?
He had met her a year ago in Boston, where she had lived with her widowed mother.	Познакомился он с ней год назад, в Бостоне, где она жила со своей матерью-вдовой.
He had found Catherine homely and dull, on that first meeting, with nothing to her credit but her lovely smile, not a sufficient reason ever to see her again.	При первой встрече он нашёл Кэтрин скучной и некрасивой и не заметил в ней ничего хорошего, кроме приятной улыбки, которая ещё не была достаточным основанием, чтобы ему захотелось вновь увидеть Кэтрин.
He had telephoned her the next evening.	На другой вечер он ей позвонил.
Of the countless girls he had known in his student years she was the only one with whom he had never progressed beyond a few kisses.	Из множества девушек, с которыми он водился в студенческие годы, с ней единственной он не позволил себе ничего, кроме нескольких лёгких поцелуев.
He could have any girl he met and he knew it; he knew that he could have Catherine; he wanted her; she loved him and had admitted it simply, openly, without fear or shyness, asking nothing of him, expecting nothing; somehow, he had never taken advantage of it.	Он легко мог бы обладать любой из знакомых девушек и знал об этом. Знал он также, что мог бы обладать и Кэтрин; он желал её; она была в него влюблена и спокойно, открыто признавалась в этом, без страха, без робости, ни о чём его не прося и ничего не ожидая, и всё же он не спешил этим воспользоваться.

He had felt proud of the girls whom he escorted in those days, the most beautiful girls, the most popular, the best dressed, and he had delighted in the envy of his schoolmates.	Питер гордился девушками, с которыми водился в те годы, - самыми красивыми, самыми популярными, самыми модными. Зависть сокурсников радовала его чрезвычайно.
He had been ashamed of Catherine's thoughtless sloppiness and of the fact that no other boy would look at her twice.	Он стыдился беззаботного и небрежного отношения Кэтрин к собственной внешности, нарядам и манерам; стыдно ему было и за то, что ни один молодой человек, кроме него, не обратил бы на неё ни малейшего внимания.
But he had never been as happy as when he took her to fraternity dances.	Но когда он появлялся с ней на танцах, устроенных студенческим союзом, не было человека счастливее его.
He had had many violent loves, when he swore he could not live without this girl or that; he forgot Catherine for weeks at a time and she never reminded him.	Питер влюблялся множество раз, бурно, страстно, и всякий раз клялся, что не может жить без этой девушки... или другой. Месяцами он начисто забывал о Кэтрин, а она никогда не напоминала ему о себе.
He had always come back to her, suddenly, inexplicably, as he did tonight.	Он всегда возвращался к ней, неожиданно, необъяснимо для самого себя. Так случилось и в этот вечер.
Her mother, a gentle little schoolteacher, had died last winter.	Её мать, тихая и неприметная школьная учительница, умерла прошлой зимой.
Catherine had gone to live with an uncle in New York.	Кэтрин переехала в Нью-Йорк, к дяде.
Keating had answered some of her letters immediately, others - months later.	На некоторые из её писем Китинг отвечал немедленно, на другие же - спустя несколько месяцев.
She had always replied at once, and never written during his long silences, waiting patiently.	Она всегда отвечала незамедлительно, но никогда не писала ему в те долгие промежутки, когда он молчал. Она ждала, ждала терпеливо.
He had felt, when he thought of her, that nothing would ever replace her.	Когда ему случалось подумать о ней, он чувствовал, что заменить её не может ничто в жизни.
Then, in New York, within reach of a bus or a telephone, he had forgotten her again for a month.	Но, оказавшись в Нью-Йорке, где так легко было добраться до неё, сев в автобус или набрав телефонный номер, он начисто забыл о ней и не вспоминал в течение месяца.
He never thought, as he hurried to her now, that he should have announced his visit. He never wondered whether he would find her at home.	Теперь, спеша к ней, он и не подумал, что надо было бы оповестить её о своём визите, что её может не оказаться дома.
He had always come back like this and she had always been there. She was there again tonight.	Ведь он всегда появлялся у неё неожиданно, и Кэтрин всегда оказывалась на месте, и этот вечер не был исключением.
She opened the door for him, on the top floor of a shabby, pretentious brownstone house.	Она открыла ему дверь. Её квартира находилась на верхнем этаже построенного с большой претензией, но сильно запущенного большого особняка.

"Hello, Peter," she said, as if she had seen him yesterday.	- Здравствуй, Питер, - сказала она так, словно они виделись только вчера.
She stood before him, too small, too thin for her clothes.	Она стояла перед ним в наряде, который был ей велик и в длину, и в ширину.
The short black skirt flared out from the slim band of her waist; the boyish shirt collar hung loosely, pulled to one side, revealing the knob of a thin collarbone; the sleeves were too long over the fragile hands.	Короткая чёрная юбка мешком свисала со стройной талии; воротничок блузки, явно широкий для её тонкой шеи, перекосился, обнажив холмик тонкой ключицы; хрупкие руки терялись в широченных рукавах.
She looked at him, her head bent to one side; her chestnut hair was gathered carelessly at the back of her neck, but it looked as though it were bobbed, standing, light and fuzzy, as a shapeless halo about her face.	Она смотрела на него, склонив голову набок. Её каштановые волосы были небрежно собраны в хвостик на затылке. Но ему показалось, что у неё модная короткая стрижка, а волосы образуют лёгкий волнистый нимб вокруг её лица.
Her eyes were gray, wide and nearsighted; her mouth smiled slowly, delicately, enchantingly, her lips glistening.	Глаза у неё были серые, большие, близорукие. Блестящие губы растянулись в неспешной, чарующей улыбке.
"Hello, Katie," he said.	- Привет, Кэти, - сказал он.
He felt at peace.	Он ощутил полный покой.
He felt he had nothing to fear, in this house or anywhere outside.	Ему нечего было бояться в этом доме, да и за его пределами.
He had prepared himself to explain how busy he'd been in New York; but explanations seemed irrelevant now.	Он был готов объясниться с ней, рассказать, что здесь, в Нью-Йорке, у него не выдалось ни одной свободной минутки, только все объяснения казались сейчас ненужными.
"Give me your hat," she said, "be careful of that chair, it's not very steady, we have better ones in the living room, come in."	- Давай мне шляпу, - сказала она, - и осторожнее с этим стулом, он не очень прочный. У нас в гостиной стулья получше, пойдём туда.
The living room, he noticed, was modest but somehow distinguished, and in surprisingly good taste.	Гостиная, как он заметил, была обставлена просто, но с необъяснимым изяществом и большим вкусом, чего он никак не ожидал.
He noticed the books; cheap shelves rising to the ceiling, loaded with precious volumes; the volumes stacked carelessly, actually being used.	Он обратил внимание на книги - недорогие стеллажи, поднимающиеся до самого потолка, были забиты ценнейшими изданиями. Книги стояли вразнобой, кое-как. Было видно, что здесь ими действительно пользуются.
He noticed, over a neat, shabby desk, a Rembrandt etching, stained and yellow, found, perhaps, in some junk shop by the eyes of a connoisseur who had never parted with it, though its price would have obviously been of help to him.	И ещё он заметил над убогим, но аккуратно прибранным письменным столом офорт Рембрандта, пожелтевший и покрытый пятнами, высмотренный, по всей вероятности, в лавке старьёвщика зорким знатоком, который ни за что не расстанется с этим сокровищем, хотя деньги, которые он мог за него выручить, явно бы ему не помешали.
He wondered what business her uncle could be in; he had never asked.	Питер задумался, чем же занимается дядя Кэтрин. Но этого вопроса так и не задал.

He stood looking vaguely at the room, feeling her presence behind him, enjoying that sense of certainty which he found so rarely.	Он стоял, оглядывая гостиную, ощущая за своей спиной присутствие Кэтрин, наслаждаясь чувством полной уверенности, которое ему так редко доводилось испытывать.
Then he turned and took her in his arms and kissed her; her lips met his softly, eagerly; but she was neither frightened nor excited, too happy to accept this in any way save by taking it for granted.	Потом он обернулся, обнял её и поцеловал. Её губы нежно и радостно слились с его губами. В ней не чувствовалось ни страха, ни особого волнения. Она была так счастлива, что не могла воспринять этот поцелуй иначе, чем нечто само собой разумеющееся.
"God, I've missed you!" he said, and knew that he had, every day since he'd seen her last and most of all, perhaps, on the days when he had not thought of her.	- Боже мой, как я по тебе соскучился! - сказал он и почувствовал, что говорит чистую правду. Он скучал по ней каждый день, и больше всего, видимо, в те дни, когда вовсе не вспоминал о ней.
"You haven't changed much," she said.	-Ты не очень изменился, - сказала она.
"You look a little thinner.	- Может быть, чуточку похудел.
It's becoming.	Тебе идёт.
You'll be very attractive when you're fifty, Peter."	Питер, в пятьдесят лет ты будешь очень красив.
"That's not very complimentary - by implication."	- Это не слишком лестно, если подумать.
"Why?	- Почему?
Oh, you mean I think you're not attractive now?	А, ты хочешь сказать, что я не считаю тебя красивым сейчас?
Oh, but you are."	Да нет же, ты такой красивый!
"You shouldn't say that right out to me like that."	- Знаешь, тебе не следовало бы говорить мне это прямо в лицо.
"Why not?	- А что?
You know you are.	Ты же знаешь, что это так.
But I've been thinking of what you'll look like at fifty.	Я просто подумала, каким ты будешь в пятьдесят.
You'll have gray temples and you'll wear a gray suit -I saw one in a window last week and I thought that would be the one - and you'll be a very great architect."	У тебя будет седина на висках, а носить ты будешь серые костюмы - я на той неделе видела такой костюм в витрине и ещё подумала, что это тот самый и есть. И ты будешь великим архитектором.
"You really think so?"	-Ты на самом деле так думаешь?
"Why, yes."	- А как же иначе?
She was not flattering him.	- Она не льстила ему.
She did not seem to realize that it could be flattery.	Скорее всего, она вообще не представляла себе, что это может восприниматься как лесть.
She was merely stating a fact, too certain to need emphasis.	Она просто констатировала факт, причём факт настолько очевидный, что его даже не требовалось подчёркивать.
He waited for the inevitable questions.	Он ждал неизбежных расспросов.

But instead, they were talking suddenly of their old Stanton days together, and he was laughing, holding her across his knees, her thin shoulders leaning against the circle of his arm, her eyes soft, contented.	Но вместо этого они вдруг заговорили о Стентоне, принялись делиться общими воспоминаниями, и Питер уже смеялся, посадив Кэтрин себе на колени. Она опиралась худыми плечами на его согнутую в локте руку, глаза её смотрели нежно и удовлетворённо.
He was speaking of their old bathing suits, of the runs in her stockings, of their favorite ice-cream parlor in Stanton, where they had spent so many summer evenings together - and he was thinking dimly that it made no sense at all; he had more pertinent things to tell and to ask her; people did not talk like that when they hadn't seen each other for months.	Он говорил об их старых купальных костюмах, о спущенных петлях на её чулках, о любимом кафе-мороженом в Стентоне, где они вместе провели так много летних вечеров. При этом он как-то неотчётливо думал, что так не годится, что ему надо сказать ей куда более важные вещи, задать ей более важные вопросы. Ведь никто не беседует о пустяках после многомесячной разлуки.
But it seemed quite normal to her; she did not appear to know that they had been parted.	Но ей такая беседа казалась совершенно естественной. Казалось, она вообще не сознаёт, что они давно не виделись.
He was first to ask finally:	Наконец он первым спросил:
"Did you get my wire?"	-Ты получила мою телеграмму?
"Oh, yes.	-Да.
Thanks."	Спасибо.
"Don't you want to know how I'm getting along in the city?"	- Разве тебе не интересно знать, как у меня идут дела здесь, в Нью-Йорке?
"Sure.	- Очень интересно.
How are you getting along in the city?"	Как у тебя идут дела здесь, в Нью-Йорке?
"Look here, you're not terribly interested."	- Слушай, да тебе совсем неинтересно!
"Oh, but I am!	- Интересно!
I want to know everything about you."	Я хочу знать о тебе всё.
"Why don't you ask?"	- Тогда почему не спрашиваешь?
"You'll tell me when you want to."	-Ты сам расскажешь, когда захочешь.
"It doesn't matter much to you, does it?"	- А тебе всё равно, не так ли?
"What?"	- Что всё равно?
"What I've been doing."	- Чем я занимаюсь.
"Oh ... Yes, it does, Peter.	-А... Нет, совсем не всё равно.
No, not too much."	Хотя да, всё равно.
"That's sweet of you!"	- Очень мило с твоей стороны!
"But, you see, it's not what you do that matters really.	- Понимаешь, мне не важно, что ты делаешь.
It's only you."	Важен только ты сам.
"Me what?"	- Как это - я сам?
"Just you here.	- Ну, какой ты сейчас.

Or you in the city.	Или какой в городе.
Or you somewhere in the world.	Или ещё где-нибудь.
I don't know.	Я не знаю.
Just that."	Вот так.
"You know, you're a fool, Katie.	- А знаешь, Кэти, ты такая дурочка.
Your technique is something awful."	Твой метод никуда не годится.
"My what?"	- Моё что?
"Your technique.	- Твой метод.
You can't tell a man so shamelessly, like that, that you're practically crazy about him."	Нельзя же так прямо, не стесняясь, показывать мужчине, что ты от него практически без ума.
"But I am."	- А если так и есть?
"But you can't say so.	- Да, но об этом нельзя говорить.
Men won't care for you."	Тогда ты не будешь нравиться мужчинам.
"But I don't want men to care for me."	- Но я не хочу нравиться мужчинам.
"You want me to, don't you?"	- Но ты ведь хочешь нравиться мне, да?
"But you do, don't you?"	- Но я тебе и так нравлюсь - или нет?
"I do," he said, his arms tightening about her.	- Нравишься, - сказал он, покрепче обнимая её.
"Damnably.	- Чертовски нравишься.
I'm a bigger fool than you are."	Я ещё больший идиот, чем ты.
"Well, then it's perfectly all right," she said, her fingers in his hair, "isn't it?"	- Ну тогда всё в полном порядке, - сказала она, запустив пальцы в его шевелюру. - Или нет?
"It's always been perfectly all right, that's the strangest part about it ... But look, I want to tell you about what's happened to me, because it's important."	- Странно, что у нас всё всегда в полном порядке... Кстати, я хочу рассказать тебе о своих делах, потому что это важно.
"I'm really very interested, Peter."	- Честное слово, Питер, мне очень интересно.
"Well, you know I'm working for Francon & Heyer and ... Oh, hell, you don't even know what that means!"	- Словом, ты знаешь, что я работаю у Франкона и Хейера и... А, чёрт, ты даже не понимаешь, что это значит!
"Yes, I do.	- Понимаю.
I've looked them up in Who's Who in Architecture.	Я посмотрела в справочнике "Кто есть кто в архитектуре".
It said some very nice things about them.	Там о них пишут очень приятные вещи.
And I asked Uncle.	И ещё я спрашивала у дяди.
He said they were tops in the business."	Он сказал, что они в архитектурном деле стоят выше всех.
"You bet they are.	- Ещё бы.
Francon - he's the greatest designer in New York, in the whole country, in the world maybe.	Франкон... он величайший архитектор в Нью-Йорке, во всей стране, возможно, и в мире.

He's put up seventeen skyscrapers, eight cathedrals, six railroad terminals and God knows what else ... Of course, you know, he's an old fool and a pompous fraud who oils his way into everything and ... " He stopped, his mouth open, staring at her.	Он спроектировал семнадцать небоскрёбов, восемь соборов, шесть вокзалов и ещё бог знает что... При этом, разумеется, он старый надутый осёл и мошенник, который проложил себе дорогу лестью и взятками... - Он резко замолчал, открыв рот и вытаращив глаза.
He had not intended to say that. He had never allowed himself to think that before.	Он совсем не хотел такое сказать, никогда не позволял себе даже думать так.
She was looking at him serenely.	Кэтрин спокойно смотрела на него.
"Yes?" she asked.	- Да? - спросила она.
"And ... ?"	- И что?..
"Well ... and ... " he stammered, and he knew that he could not speak differently, not to her, "and that's what I really think of him.	-В общем... э-э-э... - Он запнулся, поняв, что по-другому говорить не может. А если может, то только не с ней. - В общем, так я его воспринимаю.
And I have no respect for him at all.	И ни капельки его не уважаю.
And I'm delighted to be working for him.	И счастлив работать у него.
See?"	Понимаешь?
"Sure," she said quietly.	- Конечно, - тихо ответила она.
"You're ambitious, Peter."	- Ты честолюбив, Питер.
"Don't you despise me for it?"	-Ты не презираешь меня за это?
"No.	- Нет.
That's what you wanted."	Ты же сам этого хотел.
"Sure, that's what I wanted.	-Вот именно, сам этого хотел.
Well, actually, it's not as bad as that.	На самом деле всё вовсе не так плохо.
It's a tremendous firm, the best in the city.	Это мощная фирма, лучшая во всём городе.
I'm really doing good work, and Francon is very pleased with me.	Я действительно работаю неплохо, и Франкон мною очень доволен.
I'm getting ahead.	Я хорошо продвигаюсь.
I think I can have any job I want in the place eventually ... Why, only tonight I took over a man's work and he doesn't know that he'll be useless soon, because ... Katie!	Думаю, что в конце концов смогу занять у них любой пост, какой только пожелаю... Да, как раз сегодня я сделал работу за другого, который даже не понимает, что скоро окажется никому не нужным, и тогда... Кэти!
What am I saying?"	Что это я такое плету?
"It's all right, dear.	- Всё нормально, милый.
I understand."	Я всё понимаю.
"If you did, you'd call me the names I deserve and make me stop it."	- Если бы понимала, то назвала бы меня тем словом, которого я заслуживаю, и велела мне заткнуться.
"No, Peter. I don't want to change you.	- Нет, Питер, я не хочу, чтобы ты изменился.

I love you, Peter."	Я же люблю тебя.
"God help you!"	- Боже тебя сохрани!
"I know that."	- Я знаю.
"You know that? And you say it like this?	- И ты это знаешь и так говоришь?
Like you'd say,	Таким тоном, каким обычно говорят:
'Hello, it's a beautiful evening'?"	"Привет, славный нынче вечерок"?
"Well, why not?	- А почему нельзя?
Why worry about it?	Что тебе не нравится?
I love you."	Ведь я люблю тебя.
"No, don't worry about it!	- Нет, нравится!
Don't ever worry about it! ...	Мне нравится!..
Katie ... I'll never love anyone else ... "	Кэти... я никогда не смогу полюбить кого-то, кроме тебя...
"I know that too."	- И это я знаю.
He held her close, anxiously, afraid that her weightless little body would vanish.	Он обнял её, бережно, словно опасаясь, что её хрупкое тело вот-вот растает.
He did not know why her presence made him confess things unconfessed in his own mind.	Он не понимал, почему в её присутствии признаётся в том, в чём не может признаться и самому себе.
He did not know why the victory he came here to share had faded.	Он не понимал, почему торжество, которым он пришёл поделиться, вдруг потускнело.
But it did not matter.	Но всё это не имело никакого значения.
He had a peculiar sense of freedom - her presence always lifted from him a pressure he could not define - he was alone - he was himself.	Его охватило странное чувство свободы - рядом с Кэтрин он всегда освобождался от какой-то тяжести, определить которую точнее не мог. Он становился самим собой.
All that mattered to him now was the feeling of her coarse cotton blouse against his wrist.	Теперь для него имело значение лишь одно -ощущать рукой грубую ткань её блузки.
Then he was asking her about her own life in New York and she was speaking happily about her uncle.	Потом он спросил, как она живёт в Нью-Йорке, и она принялась оживлённо рассказывать о дяде.
"He's wonderful, Peter.	- Он такой замечательный, Питер.
He's really wonderful.	Ну совершенно замечательный!
He's quite poor, but he took me in and he was so gracious about it he gave up his study to make a room for me and now he has to work here, in the living room.	Бедный совсем и всё же принял меня в свой дом. Даже освободил свой кабинет, чтобы мне было где устроиться, и теперь ему приходится работать здесь, в гостиной.
You must meet him, Peter.	Тебе непременно надо с ним познакомиться, Питер.
He's away now, on a lecture tour, but you must meet him when he comes back."	Сейчас он в отъезде, выступает с лекциями, но тебе надо с ним познакомиться, когда он приедет.
"Sure, I'd love to."	- Да, мне бы очень хотелось.

"You know, I wanted to go to work, and be on my own, but he wouldn't let me.	- Знаешь, я думала устроиться на работу и зарабатывать себе на жизнь, но он мне не позволил.
'My dear child,' he said, 'not at seventeen.	"Деточка моя, - сказал он, - только не в семнадцать лет.
You don't want me to be ashamed of myself, do you?	Не хочешь же ты, чтобы мне было стыдно перед самим собой?
I don't believe in child labor.'	Я не сторонник детского труда".
That was kind of a funny idea, don't you think?	Занятная мысль, правда?
He has so many funny ideas - I don't understand them all, but they say he's a brilliant man.	У него масса занятных мыслей, я не всё понимаю, но говорят, что он человек выдающегося ума.
So he made it look as if I were doing him a favor by letting him keep me, and I think that was really very decent of him."	И он всё так представил, будто я делаю ему одолжение, позволив содержать меня, и, по-моему, он очень славно поступил.
"What do you do with yourself all day long?"	- Чем же ты занимаешься целыми днями?
"Nothing much of anything now.	- Пока особенно ничем.
I read books.	Книги читаю.
On architecture.	По архитектуре.
Uncle has tons of books on architecture.	У дяди тонны книг по архитектуре.
But when he's here I type his lectures for him.	Но когда он здесь, я печатаю ему лекции.
I really don't think he likes me to do it, he prefers the typist he had, but I love it and he lets me.	Мне кажется, ему не очень нравится, что я это делаю, у него есть настоящая машинистка, но мне это очень нравится, и он мне разрешает.
And he pays me her salary.	И даже платит мне жалованье.
I didn't want to take it, but he made me."	Я не хотела брать, но он настоял.
"What does he do for a living?"	- Чем же он зарабатывает на жизнь?
"Oh, so many things, I don't know, I can't keep track of them.	- Ой, многим, я даже не знаю, за всем не уследишь.
He teaches art history, for one, he's a kind of professor."	Например, преподаёт историю искусств. Он что-то вроде профессора.
"And when are you going to college, by the way?"	- Кстати, ты-то когда собираешься в колледж?
"Oh ... Well ... well, you see, I don't think Uncle approves of the idea.	-А... Ну... в общем, понимаешь, мне кажется, дядя эту мысль не одобряет.
I told him how I'd always planned to go and that I'd work my own way through, but he seems to think it's not for me.	Я ему сказала, что давно уже собиралась продолжить учёбу и готова работать и учиться одновременно, но он, похоже, считает, что это не для меня.
He doesn't say much, only:	Он, правда, много на этот счёт не говорит, сказал только:

'God made the elephant for toil and the mosquito for flitting about, and it's not advisable, as a rule, to experiment with the laws of nature, however, if you want to try it, my dear child ... ' But he's not objecting really, it's up to me, only ... "	"Бог создал слона для тяжкого труда, а комара -чтобы жужжал, а с законами природы экспериментировать, как правило, не рекомендуется. Однако, дитя моё, если тебе так хочется..." Он на самом деле не возражает, я всё решаю сама, но только...
"Well, don't let him stop you."	- Не позволяй ему мешать тебе.
"Oh, he wouldn't want to stop me.	- Пойми, он и не хочет мешать мне.
Only, I was thinking, I was never any great shakes in high school, and, darling, I'm really quite utterly lousy at mathematics, and so I wonder ... but then, there's no hurry, I've got plenty of time to decide."	Только, понимаешь, я и в школе была не бог весть что. И ещё, любимый мой, с математикой у меня вообще не ладилось, и поэтому не знаю... Но с другой стороны, спешить мне некуда. У меня есть время подумать.
"Listen, Katie, I don't like that.	- Слушай, Кэти, мне это совсем не нравится.
You've always planned on college.	Ты же всегда мечтала поступить в колледж.
If that uncle of yours ... "	И если этот твой дядя...
"You shouldn't say it like this.	- Не говори о нём так.
You don't know him.	Ты же его совсем не знаешь.
He's the most amazing man. I've never met anyone quite like him. He's so kind, so understanding.	Это совершенно поразительный человек. Он такой добрый, всё понимает.
And he's such fun, always joking, he's so clever at it, nothing that you thought was serious ever seems to be when he's around, and yet he's a very serious man.	И очень интересный, весёлый, всегда шутит, да так умело - всё, что казалось очень серьёзным, в его присутствии оказывается совсем не таким. И при этом он чрезвычайно серьёзный человек.
You know, he spends hours talking to me, he's never too tired and he's not bored with my stupidity, he tells me all about strikes, and conditions in the slums, and the poor people in the sweatshops, always about others, never about himself.	Знаешь, он целыми часами говорит со мной, и ему не надоедает, его не раздражает моя глупость. Он мне всё рассказывает о забастовках, о жутких условиях жизни в трущобах, о бедняках, которых заставляют трудиться из последних сил, - только о других, и никогда о себе.
A friend of his told me that Uncle could be a very rich man if he tried, he's so clever, but he won't, he just isn't interested in money."	Один его друг сказал мне, что дядя мог бы стать очень богатым, если бы только захотел, он ведь такой умный. Только он не хочет, деньги его совсем не интересуют.
"That's not human."	- Это же ненормально.
"Wait till you see him.	-Ты сначала с ним познакомься, а потом говори.
Oh, he wants to meet you, too.	Да, и он хочет с тобой познакомиться.
I've told him about you.	Я ему про тебя рассказывала.
He calls you 'the T-square Romeo.'"	Он называет тебя Ромео с рейсшиной.
"Oh, he does, does he?"	- Ах вот как?
"But you don't understand.	- Да ты пойми!
He means it kindly.	Он же по-доброму.
It's the way he says things.	Просто он так выражается.

You'll have a lot in common.	У вас много общего.
Maybe he could help you.	Возможно, он окажется тебе полезен.
He knows something about architecture, too.	Он тоже кое-что понимает в архитектуре.
You'll love Uncle Ellsworth."	Ты непременно полюбишь дядю Эллсворта.
"Who?" said Keating.	- Кого-кого?
"My uncle."	- Да дядю моего!
"Say," Keating asked, his voice a little husky, "what's your uncle's name?"	- Скажи-ка, - попросил Китинг чуть охрипшим голосом, - как зовут твоего дядю?
"Ellsworth Toohey.	- Эллсворт Тухи.
Why?"	А что?
His hands fell limply. He sat staring at her.	Китинг бессильно уронил руки и ошалело посмотрел на неё.
"What's the matter, Peter?"	- Что с тобой, Питер?
He swallowed.	Он сглотнул.
She saw the jerking motion of his throat.	Кэтрин увидела, как у него судорожно дёрнулся кадык.
Then he said, his voice hard:	Потом он очень решительно сказал:
"Listen, Katie, I don't want to meet your uncle."	- Кэти, я не стану знакомиться с твоим дядей.
"But why?"	- Но почему?
"I don't want to meet him.	- Не хочу.
Not through you ... You see, Katie, you don't know me.	Через тебя - не хочу... Пойми, Кэти, ты же совсем меня не знаешь.
I'm the kind that uses people.	Я из тех, кто использует людей в корыстных целях.
I don't want to use you.	А тебя я использовать не желаю.
Ever.	Никогда.
Don't let me.	И ты мне не позволяй.
Not you."	Кого угодно, только не тебя.
"Use me how?	- Как это - использовать меня?
What's the matter?	Что это значит?
Why?"	Почему?
"It's just this: I'd give my eyeteeth to meet Ellsworth Toohey, that's all."	- Да всё просто. За знакомство с Эллсвортом Тухи я отдал бы всё. Вот так.
He laughed harshly.	- Он хрипло рассмеялся.
"So he knows something about architecture, does he?	- Значит, по-твоему, он кое-что понимает в архитектуре?
You little fool!	Дурочка ты!
He's the most important man in architecture.	Да он - самая важная персона в архитектуре.

Not yet, maybe, but that's what he'll be in a couple of years - ask Francon, that old weasel knows.	Возможно, пока это ещё не так, но через пару лет будет так. Спроси у Франкона - эта старая лиса в таких делах не ошибается.
He's on his way to becoming the Napoleon of all architectural critics, your Uncle Ellsworth is, just watch him.	Твой дядя скоро станет Наполеоном среди архитектурных критиков, вот увидишь.
In the first place, there aren't many to bother writing about our profession, so he's the smart boy who's going to comer the market.	Во-первых, не так уж много охотников писать о нашей профессии, так что он быстренько сумеет монополизировать этот рынок.
You should see the big shots in our office lapping up every comma he puts out in print!	Видела бы ты, как все крупные шишки в нашем бюро облизывают каждую запятую в его публикациях!
So you think maybe he could help me?	Ты говоришь, что он, может быть, окажется мне полезен?
Well, he could make me, and he will, and I'm going to meet him some day, when I'm ready for him, as I met Francon, but not here, not through you.	Да он может сделать мне имя, и сделает, и я непременно с ним познакомлюсь, когда буду к этому знакомству готов, так же как познакомился с Франконом. Но только не здесь, только не через тебя.
Understand?	Понимаешь?
Not from you!"	Не через тебя!
"But, Peter, why not?"	- Но, Питер, почему ты отказываешься?
"Because I don't want it that way!	- Потому что я не хочу так!
Because it's filthy and I hate it, all of it, ray work and my profession, and what I'm doing and what I'm going to do!	Потому что это мерзко, потому что я всё это ненавижу - свою работу, профессию, ненавижу всё, что я делаю, и всё, что буду делать!
It's something I want to keep you out of.	И я не намерен впутывать во всё это тебя!
You're all I really have.	Ведь, кроме тебя, у меня ничего настоящего в жизни нет!
Just keep out of it, Katie!"	Умоляю тебя, Кэти, не вмешивайся в мои дела!
"Out of what?"	- В какие дела?
"I don't know!"	- Не знаю!
She rose and stood in the circle of his arms, his face hidden against her hip; she stroked his hair, looking down at him.	Не разжимая его объятий, она встала. Он припал лицом к её бедру. Она гладила его по голове и смотрела на него сверху вниз.
"All right, Peter. I think I know.	- Ладно, Питер, мне кажется, я всё поняла.
You don't have to meet him until you want to.	Тебе не обязательно встречаться с ним, пока ты не захочешь.
Just tell me when you want it.	Только, когда захочешь, скажи мне.
You can use me if you have to.	Если надо, можешь меня "использовать".
It's all right.	Я не против.
It won't change anything."	От этого ничего не изменится.

When he raised his head, she was laughing softly.	Когда он поднял голову, она тихо смеялась.
"You've worked too hard, Peter.	- Питер, ты перетрудился.
You're a little unstrung.	У тебя нервы немножко не в порядке.
Suppose I make you some tea?"	Я заварю чаю, хочешь?
"Oh, I'd forgotten all about it, but I've had no dinner today.	- Ой, я совсем забыл. Я же сегодня не ужинал.
Had no time."	Времени не было.
"Well, of all things!	- Надо же!
Well, how perfectly disgusting!	Кошмар какой!
Come on to the kitchen, this minute, I'll see what I can fix up for you!"	Сию же минуту отправляйся на кухню! Сейчас что-нибудь придумаю.
He left her two hours later, and he walked away feeling light, clean, happy, his fears forgotten, Toohey and Francon forgotten.	Он вышел от неё через два часа. Он шёл, ощущая в себе лёгкость, чистоту, светясь от счастья, позабыв о своих страхах, позабыв о Тухи и Франконе.
He thought only that he had promised to come again tomorrow and that it was an unbearably long time to wait.	Он думал лишь о том, что пообещал ей снова прийти завтра и что до завтра осталось ждать нестерпимо долго.
She stood at the door, after he had gone, her hand on the knob he had touched, and she thought that he might come tomorrow - or three months later.	Когда он ушёл, она ещё долго стояла у дверей, положив руки на дверную ручку, хранившую след его ладони, и думала о том, что он может прийти завтра - а может и через три месяца.
"When you finish tonight," said Henry Cameron, "I want to see you in my office."	- Когда закончишь, - сказал Г енри Камерон, -загляни ко мне в кабинет.
"Yes," said Roark.	- Хорошо, - сказал Рорк.
Cameron veered sharply on his heels and walked out of the drafting room.	Камерон резко развернулся на каблуках и вышел из чертёжной.
It had been the longest sentence he had addressed to Roark in a month.	За весь месяц он впервые обратился к Рорку с такой длинной фразой.
Roark had come to this room every morning, had done his task, and had heard no word of comment.	Каждое утро Рорк приходил в чертёжную, выполнял задания и не слышал ни единого слова, никаких замечаний.
Cameron would enter the drafting room and stand behind Roark for a long time, looking over his shoulder.	Камерон обычно заходил в чертёжную и подолгу стоял за спиной Рорка, заглядывая ему через плечо.
It was as if his eyes concentrated deliberately on trying to throw the steady hand off its course on the paper.	Создавалось впечатление, что он намеренно старается смутить Рорка, сделать так, чтобы дрогнула его рука, чётко выводящая линии на бумаге.
The two other draftsmen botched their work from the mere thought of such an apparition standing behind them.	Два других чертёжника запарывали работу при одной мысли, что такое жуткое видение может появиться у них за спиной.
Roark did not seem to notice it.	Рорк же, похоже, не замечал этого.

He went on, his hand unhurried, he took his time about discarding a blunted pencil and picking out another.	Он продолжал работать, неспешно и уверенно водя рукой, столь же неспешно откладывал притупившийся карандаш и брал другой.
"Uh-huh," Cameron would grunt suddenly.	"Та-ак", - внезапно бурчал Камерон.
Roark would turn his head then, politely attentive.	Рорк поворачивал голову с вежливым и внимательным видом.
"What is it?" he would ask.	"Да?" - спрашивал он.
Cameron would turn away without a word, his narrowed eyes underscoring contemptuously the fact that he considered an answer unnecessary, and would leave the drafting room.	Камерон отворачивался, не сказав ни слова и презрительно прищурившись, словно желая показать, что не считает нужным отвечать, выходил из комнаты.
Roark would go on with his drawing.	Рорк продолжал работу.
"Looks bad," Loomis, the young draftsman, confided to Simpson, his ancient colleague.	- Плохо дело, - поведал Лумис, молодой чертёжник, своему престарелому коллеге Симпсону.
"The old man doesn't like this guy.	- Невзлюбил старик этого парня.
Can't say that I blame him, either.	И я его хорошо понимаю.
Here's one that won't last long."	Этот здесь долго не протянет.
Simpson was old and helpless; he had survived from Cameron's three-floor office, had stuck and had never understood it Loomis was young, with the face of a drugstore-corner lout; he was here because he had been fired from too many other places.	Симпсон был стар и немощен. Он служил у Камерона ещё во времена, когда бюро занимало три этажа, застрял здесь и не мог понять, по какой причине. Лумис же был молод и выглядел совсем как те хулиганы, что собирались обычно на углах возле закусочной. Здесь он оказался потому, что со всех прочих мест его выгнали.
Both men disliked Roark.	Они оба недолюбливали Рорка.
He was usually disliked, from the first sight of his face, anywhere he went His face was closed like the door of a safety vault; things locked in safety vaults are valuable; men did not care to feel that.	Да и всюду, куда бы Рорк ни пошёл, при первом же взгляде на его лицо окружающие обычно начинали испытывать к нему неприязнь. Лицо его было непроницаемо, как дверь банковского сейфа. В сейфе хранят только ценные вещи, но люди не желали задумываться над этим.
He was a cold, disquieting presence in the room; his presence had a strange quality: it made itself felt and yet it made them feel that he was not there; or perhaps that he was and they weren't.	От его присутствия в комнате тянуло холодком, и это раздражало многих. Было в нём и ещё одно странное свойство - он внушал окружающим такое чувство, будто он здесь и в то же время не здесь. Или, возможно, он здесь, а вот их самих нет.
After work he walked the long distance to his home, a tenement near the East River.	После работы он отмеривал пешком весь неблизкий путь домой - в доходный дом на Ист-Ривер.
He had chosen that tenement because he had been able to get, for two-fifty a week, its entire top floor, a huge room that had been used for storage: it had no ceiling and the roof leaked between its naked beams.	Он выбрал это жильё потому, что всего за два пятьдесят в неделю в его распоряжение предоставлялся весь верхний этаж - колоссальных размеров помещение, которое раньше использовалось под склад. В нём не было потолка, а крыша протекала.

But it had a long row of windows, along two of its walls, some panes filled with glass, others with cardboard, and the windows opened high over the river on one side and the city on the other.	Но зато здесь по обе стороны тянулись два ряда окон, где в некоторых рамах даже сохранились стёкла, а другие были заделаны картонными листами. С одной стороны из этих окон открывался вид на реку, а с другой - на город.
A week ago Cameron had come into the drafting room and had thrown down on Roark's table a violent sketch of a country residence.	Неделю назад Камерон заглянул в чертёжную и швырнул на стол Рорка размашистый набросок с изображением загородного дома.
"See if you can make a house out of this!" he had snapped and gone without further explanation.	- Посмотрим, сумеешь ли ты из этого сделать настоящий дом! - рявкнул он и ушёл, не вдаваясь в дальнейшие объяснения.
He had not approached Roark's table during the days that followed.	В последующие дни он не приближался к столу Рорка.
Roark had finished the drawings last night and left them on Cameron's desk.	Вчера вечером Рорк закончил чертежи и оставил их на столе Камерона.
This morning, Cameron had come in, thrown some sketches of steel joints to Roark, ordered him to appear in his office later and had not entered the drafting room again for the rest of the day.	Утром Камерон зашёл, кинул Рорку эскиз каких-то стальных перекрытий, приказал ему потом зайти в кабинет и больше в течение всего дня в чертёжной не появлялся.
The others were gone.	Остальные ушли домой.
Roark pulled an old piece of oilcloth over his table and went to Cameron's office.	Прикрыв стол старой клеёнкой, Рорк вошёл в кабинет Камерона.
His drawings of the country house were spread on the desk.	На столе у того были разложены Рорковы чертежи загородного дома.
The light of the lamp fell on Cameron's cheek, on his beard, the white threads glistening, on his fist, on a corner of the drawing, its black lines bright and hard as if embossed on the paper.	Свет лампы падал на щеку Камерона, на бороду, в которой белели седые волоски, на его кулак, на угол чертежа, чёткие линии которого словно впечатались в бумагу.
"You're fired," said Cameron.	-Ты уволен, - сказал Камерон.
Roark stood, halfway across the long room, his weight on one leg, his arms hanging by his sides, one shoulder raised.	Рорк стоял посреди вытянутой комнаты, перенеся всю тяжесть тела на одну ногу, свесив руки по бокам, приподняв одно плечо.
"Am I?" he asked quietly, without moving.	- Да? - тихо спросил он, не шелохнувшись.
"Come here," said Cameron.	- Иди сюда, - сказал Камерон.
"Sit down."	- Садись.
Roark obeyed.	Рорк подчинился.
"You're too good," said Cameron.	-Ты слишком хорош, - сказал Камерон.
"You're too good for what you want to do with yourself.	- Слишком хорош для той судьбы, которую сам себе готовишь.
It's no use, Roark.	Бессмысленно, Рорк.
Better now than later."	Лучше понять это сейчас, чем потом, когда будет поздно.
"What do you mean?'	- Что вы хотите сказать?

"It's no use wasting what you've got on an ideal that you'll never reach, that they'll never let you reach.	- Бессмысленно тратить отпущенные тебе годы на идеал, которого ты никогда не достигнешь, которого тебе просто не дадут достичь.
It's no use, taking that marvelous thing you have and making a torture rack for yourself out of it.	Бессмысленно превращать свой талант в дыбу, на которой сам же и будешь распят.
Sell it, Roark.	Продай его, Рорк.
Sell it now.	Продай сейчас.
It won't be the same, but you've got enough in you.	Конечно, это будет уже не то, но всё же тебя на это хватит.
You've got what they'll pay you for, and pay plenty, if you use it their way.	У тебя есть то, за что будут платить, и много платить, если ты будешь использовать свой талант так, как они пожелают.
Accept them, Roark.	Не отвергай их, Рорк.
Compromise.	Иди на компромисс.
Compromise now, because you'll have to later, anyway, only then you'll have gone through things you'll wish you hadn't.	Иди немедленно - потом всё равно придётся согласиться на компромисс, только тогда тебе придётся пройти через такое, о чём потом придётся горько сожалеть.
You don't know.	Ты этого не знаешь.
I do.	А я знаю.
Save yourself from that.	Избавь себя от этого.
Leave me.	Уходи от меня.
Go to someone else."	Уходи к кому-нибудь другому.
"Did you do that?"	- А вы разве так поступили?
"You presumptuous bastard!	-Ты нахальный выродок!
How good do you think I said you were?	Я сказал, что ты хорош, но не более того!
Did I tell you to compare yourself to ... " He stopped because he saw that Roark was smiling.	С кем ты себя равнять вздумал? С самим... - Он резко замолчал, так как увидел, что Рорк улыбается.
He looked at Roark, and suddenly smiled in answer, and it was the most painful thing that Roark had ever seen.	Он посмотрел на Рорка и вдруг улыбнулся в ответ. Ничего более мучительного Рорку ещё не доводилось видеть.
"No," said Cameron softly, "that won't work, huh?	- Нет, - сказал Камерон, - что-то я не то говорю, да?
No, it won't ... Well, you're right.	Совсем не то... В общем, ты прав.
You're as good as you think you are.	Ты верно себя оцениваешь.
But I want to speak to you.	Но я хочу сказать тебе кое-что.
I don't know exactly how to go about it.	Даже не знаю, с чего начать.
I've lost the habit of speaking to men like you.	Я утратил навык общаться с такими людьми, как ты.
Lost it?	Утратил?

Maybe I've never had it.	Скорее всего, никогда не имел.
Maybe that's what frightens me now.	Возможно, именно это меня сейчас и пугает.
Will you try to understand?"	Постарайся понять, пожалуйста.
"I understand.	- Я всё понимаю.
I think you're wasting your time."	Не тратьте времени впустую.
"Don't be rude.	- А ты не груби.
Because I can't be rude to you now.	Потому что сейчас я не могу позволить себе грубить тебе.
I want you to listen.	Я хочу, чтобы ты выслушал меня.
Will you listen and not answer me?"	Ты можешь выслушать и не перебивать?
"Yes.	-Да.
I'm sorry.	Простите.
I didn't intend it as rudeness."	Я не хотел быть невежливым.
"You see, of all men, I'm the last one to whom you should have come.	- Понимаешь, я последний человек из всех, к кому тебе стоило обратиться.
I'll be committing a crime if I keep you here.	Если я оставлю тебя здесь, я совершу преступление.
Somebody should have warned you against me.	Жаль, что никто не предостерёг тебя от меня.
I won't help you at all.	Я совсем не смогу тебе помочь.
I won't discourage you.	Я не сумею сбить с тебя кураж.
I won't teach you any common sense.	Не сумею привить тебе здравый смысл.
Instead, I'll push you on. I'll drive you the way you're going now.	Вместо этого я буду подталкивать тебя, тащить тем же путём, каким ты идёшь сейчас.
I'll beat you into remaining what you are, and I'll make you worse ... Don't you see?	Я силой заставлю тебя оставаться таким, какой ты есть, и сделаю тебя ещё хуже... Пойми же.
In another month I won't be able to let you go.	Через месяц я уже не смогу расстаться с тобой.
I'm not sure I can now.	Даже не уверен, что смогу сейчас.
So don't argue with me and go.	Так что не спорь со мной и уходи.
Get out while you can."	Спасайся, пока не поздно.
"But can I?	- Но как?
Don't you think it's too late for both of us?	Вам не кажется, что нам обоим уже поздно спасаться?
It was too late for me twelve years ago."	Мне и двенадцать лет назад было поздно.
"Try it, Roark.	- Попытайся, Рорк.
Try to be reasonable for once.	Попытайся хоть раз проявить благоразумие.
There's plenty of big fellows who'll take you, expulsion or no expulsion, if I say so.	Есть много крупных фирм, которые возьмут тебя и не посмотрят на то, что тебя исключили из института, если я их попрошу.

They may laugh at me in their luncheon speeches, but they steal from me when it suits them, and they know that I know a good draftsman when I see one.	Они могут потешаться надо мной в своих речах на званых обедах, но, когда им надо, беззастенчиво крадут у меня и прекрасно знают, что я сумею разобраться, хорош чертёжник или плох.
I'll give you a letter to Guy Francon.	Я дам тебе письмо к Гаю Франкону.
He worked for me once, long ago.	Когда-то давным-давно он у меня работал.
I think I fired him, but that wouldn't matter.	Кажется, я его уволил, но это не имеет значения.
Go to him.	Иди к нему.
You won't like it at first, but you'll get used to it.	Поначалу тебе там не понравится, но ты привыкнешь.
And you'll thank me for it many years from now."	А через много лет будешь меня благодарить.
"Why are you saying all this to me?	- Зачем вы мне всё это говорите?
That's not what you want to say.	Вы же хотите сказать совсем другое.
That's not what you did."	И сами вы шли совсем другим путём.
"That's why I'm saying it!	- Потому я это и говорю!
Because that's not what I did! ...	Именно потому, что сам шёл другим путём!..
Look, Roark, there's one thing about you, the thing I'm afraid of.	Понимаешь, Рорк, есть у тебя одна черта, которая меня очень пугает.
It's not just the kind of work you do; I wouldn't care, if you were an exhibitionist who's being different as a stunt, as a lark, just to attract attention to himself.	Тут дело не в том, что выходит из-под твоего карандаша. Меня бы не тревожило, если бы ты был просто одарённым пижоном, который всё делает не так, как другие, просто для смеха, для забавы, для того, наконец, чтобы на него обратили внимание.
It's a smart racket, to oppose the crowd and amuse it and collect admission to the side show.	Это ловкий ход - одновременно и противостоять толпе, и забавлять её, потихоньку собирая денежки за вход на персональную выставку.
If you did that, I wouldn't worry.	Если бы дело обстояло так, я бы не беспокоился.
But it's not that.	Но всё не так.
You love your work.	Ты влюблён в своё ремесло.
God help you, you love it!	Господь тебя спаси, ты влюблён!
And that's the curse.	А это проклятье.
That's the brand on your forehead for all of them to see.	Это клеймо на лбу, выставленное на всеобщее обозрение.
You love it, and they know it, and they know they have you.	Ты не можешь жить без своей работы, и они об этом знают, и ещё знают, что тут-то ты и попался!
Do you ever look at the people in the street? Aren't you afraid of them?	Ты когда-нибудь приглядывался к людям на улице?
I am.	Я приглядывался.
They move past you and they wear hats and they carry bundles. But that's not the substance of them.	Они проходят мимо тебя, все в шляпах, со свёртками... Но не в этом их суть.

The substance of them is hatred for any man who loves his work.	А суть их в том, что они ненавидят каждого, кто влюблён в своё ремесло.
That's the only kind they fear. I don't know why.	Более того, они их боятся, уж не знаю почему.
You're opening yourself up, Roark, for each and every one of them."	Ты им подставляешься, Рорк, всем и каждому!
"But I never notice the people in the streets."	- Но я никогда не вижу людей на улице.
"Do you notice what they've done to me?"	- А что они со мной сделали, ты видишь?
"I notice only that you weren't afraid of them.	- Я вижу только, что вы их не боитесь.
Why do you ask me to be?"	Почему же вы хотите, чтобы я их боялся?
"That's just why I'm asking it!"	- Почему?
He leaned forward, his fists closing on the desk before him. "Roark, do you want me to say it?	- Камерон подался вперёд, сжав кулаки: - Рорк, хочешь, чтобы я произнёс это вслух?
You're cruel, aren't you?	Ты ведь жесток, да, Рорк?
All right, I'll say it: do you want to end up like this?	Ладно же, я произнесу: ты хочешь закончить так, как заканчиваю я?
Do you want to be what I am?"	Ты хочешь быть тем, чем стал я?
Roark got up and stood against the edge of light on the desk.	Рорк поднялся и шагнул вперёд, к самому столу.
"If," said Roark, "at the end of my life, I'll be what you are today here, in this office, I shall consider it an honor that I could not have deserved."	- Если, - сказал Рорк, - в конце жизни я стану тем, кем вы являетесь здесь и сейчас, я буду считать это честью, которой я не заслужил и не мог бы заслужить ни при каких обстоятельствах.
"Sit down!" roared Cameron.	- Да сядь ты! - рявкнул Камерон.
"I don't like demonstrations!"	- Терпеть не могу, когда выставляют напоказ свои чувства!
Roark looked down at himself, at the desk, astonished to find himself standing.	Рорк посмотрел на себя, на стол, крайне удивлённый тем, что оказался на ногах.
He said:	Он сказал:
"I'm sorry.	- Простите.
I didn't know I got up."	Я даже не заметил, что встал.
"Well, sit down. Listen.	- Ну так садись и слушай.
I understand.	Я всё понимаю.
And it's very nice of you.	И это очень мило с твоей стороны.
But you don't know.	Но ты так ничего и не понял.
I thought a few days here would be enough to take the hero worship out of you.	Мне казалось, что нескольких дней работы в этой дыре хватит, чтобы выбить из твоей башки поклонение героям.
I see it wasn't.	Но теперь вижу, что этого оказалось недостаточно.

Here you are, saying to yourself how grand old Cameron is, a noble fighter, a martyr to a lost cause, and you'd just love to die on the barricades with me and to eat in dime lunch-wagons with me for the rest of your life.	Вот ты теперь сам себе внушаешь, какой великий человек старик Камерон, благородный боец, мученик за безнадёжно проигранное дело, и ты уже готов умереть со мной на баррикадах и питаться со мной в грошовых забегаловках до конца дней своих.
I know, it looks pure and beautiful to you now, at your great old age of twenty-two.	Я знаю, сейчас всё это кажется тебе таким чистым и прекрасным с высоты твоей умудрённости жизнью в двадцать два года.
But do you know what it means?	Но знаешь ли ты, что это такое на самом деле?
Thirty years of a lost cause, that sounds beautiful, doesn't it?	Тридцать лет сплошных поражений. Звучит великолепно, не так ли?
But do you know how many days there are in thirty years?	Но известно ли тебе, сколько дней в тридцати годах?
Do you know what happens in those days?	Известно, как проходят эти дни?
Roark! Do you know what happens?"	Известно?
"You don't want to speak of that."	- Вам же больно об этом говорить.
"No!	-Да!
I don't want to speak of that!	Больно!
But I'm going to.	Но я буду говорить.
I want you to hear. I want you to know what's in store for you.	Я хочу, чтобы ты выслушал, Чтобы ты понял, что тебя ожидает.
There will be days when you'll look at your hands and you'll want to take something and smash every bone in them, because they'll be taunting you with what they could do, if you found a chance for them to do it, and you can't find that chance, and you can't bear your living body because it has failed those hands somewhere.	Придут дни, когда ты посмотришь на свои руки, и тебе захочется взять что-нибудь тяжёлое и переломать в них каждую косточку, потому что ты будешь терзаться мыслью о том, что могли бы сотворить эти руки, если бы ты изыскал для них такую возможность. Но тебе не удастся найти ни малейшей возможности, и ты возненавидишь собственное тело, потому что оно осталось безруким.
There will be days when a bus driver will snap at you as you enter a bus, and he'll be only asking for a dime, but that won't be what you'll hear; you'll hear that you're nothing, that he's laughing at you, that it's written on your forehead, that thing they hate you for.	Придут дни, когда водитель начнёт орать на тебя, едва ты войдёшь в автобус. Он всего лишь потребует десять центов за проезд, но ты услышишь совсем другое. Ты услышишь, что ты ничтожество, что ты смешон, что это у тебя на лбу написано и все ненавидят тебя за эту никчёмность.

There will be days when you'll stand in the corner of a hall and listen to a creature on a platform talking about buildings, about that work which you love, and the things he'll say will make you wait for somebody to rise and crack him open between two thumbnails; and then you'll hear the people applauding him, and you'll want to scream, because you won't know whether they're real or you are, whether you're in a room full of gored skulls, or whether someone has just emptied your own head, and you'll say nothing, because the sounds you could make - they're not a language in that room any longer; but if you'd want to speak, you won't anyway, because you'll be brushed aside, you who have nothing to tell them about buildings!	Придут дни, когда ты будешь стоять в уголке зала и слушать рассуждения какого-то кретина об архитектуре, о деле, которое ты до безумия любишь, и сказанное им заставит тебя надеяться, что кто-нибудь сейчас встанет и раздавит его, как вонючего клопа. А потом ты услышишь, как все бешено рукоплещут ему, и тебе захочется взвыть, потому что непонятно, кто же настоящий - ты или они. То ли тебя засунули в каморку, полную разбитых черепов, то ли, наоборот, кто-то только что вышиб мозги из твоей головы. И ты ничего не скажешь, ибо те звуки, которые ты будешь в состоянии издать, в этом зале уже не считаются человеческим языком. Но если ты и захочешь говорить, то всё равно не сможешь, тебя небрежно оттолкнут - ведь тебе совершенно нечего сказать им об архитектуре.
Is that what you want?"	Этого тебе хочется?
Roark sat still, the shadows sharp on his face, a black wedge on a sunken cheek, a long triangle of black cutting across his chin, his eyes on Cameron.	Рорк сидел неподвижно, на лице его резко пролегли тени, на впалой щеке отпечатался тёмный клин, длинный чёрный треугольник перерезал подбородок. Он не сводил глаз с Камерона.
"Not enough?" asked Cameron.	- Тебе мало? - спросил Камерон.
"All right.	- Ладно, поехали дальше!
Then, one day, you'll see on a piece of paper before you a building that will make you want to kneel; you won't believe that you've done it, but you will have done it; then you'll think that the earth is beautiful and the air smells of spring and you love your fellow men, because there is no evil in the world.	Однажды ты увидишь перед собой на листе ватмана дом, перед которым тебе захочется упасть на колени. Ты не поверишь, что его создал ты сам. Потом ты решишь, что мир прекрасен, и в воздухе пахнет весной, и ты любишь всех людей, потому что в мире больше нет зла.
And you'll set out from your house with this drawing, to have it erected, because you won't have any doubt that it will be erected by the first man to see it.	И ты выйдешь из квартиры с этим чертежом, чтобы построить этот дом, поскольку тебе совершенно ясно, что такой дом захочется возвести каждому, кто взглянет на твой чертёж.
But you won't get very far from your house.	Но далеко от квартиры ты не уйдёшь.
Because you'll be stopped at the door by the man who's come to turn off the gas.	Ведь у дверей тебя остановит газовщик, который пришёл отключить газ.
You hadn't had much food, because you saved money to finish your drawing, but still you had to cook something and you hadn't paid for it ... All right, that's nothing, you can laugh at that.	Ты ел немного, так как экономил деньги, чтобы закончить проект, но всё же иногда надо было что-то сготовить, а за газ ты не заплатил... Ну ладно, это мелочи, над этим можешь посмеяться.

But finally you'll get into a man's office with your drawing, and you'll curse yourself for taking so much space of his air with your body, and you'll try to squeeze yourself out of his sight, so that he won't see you, but only hear your voice begging him, pleading, your voice licking his knees; you'll loathe yourself for it, but you won't care, if only he'd let you put up that building, you won't care, you'll want to rip your insides open to show him, because if he saw what's there he'd have to let you put it up.	Но вот ты со своим чертежом попадаешь в чей-нибудь кабинет, ругая себя за то, что вытесняешь своим телом воздух, принадлежащий другому, и ты постараешься ужаться до невидимости, чтобы другой тебя не видел, а только слышал твой голос, умоляющий его, просительный голос, лижущий ему пятки. Ты будешь проклинать себя за это, но это будет неважно, только бы он дал тебе построить этот дом. Ты готов будешь распороть себе брюхо -ведь когда он увидит, что там, в этом брюхе, то уже не сможет отказать тебе.
But he'll say that he's very sorry, only the commission has just been given to Guy Francon.	Но он лишь скажет, что ему очень жаль, но подряд только что отдан Гаю Франкону.
And you'll go home, and do you know what you'll do there?	И ты пойдёшь домой, и знаешь, что ты будешь делать дома?
You'll cry.	Ты будешь плакать.
You'll cry like a woman, like a drunkard, like an animal.	Плакать, как женщина, как алкоголик, как животное.
That's your future, Howard Roark.	Вот какое тебя ждёт будущее, Говард Рорк.
Now, do you want it?"	Хочешь его?
"Yes," said Roark.	- Да, - сказал Рорк.
Cameron's eyes dropped; then his head moved down a little, then a little farther; his head went on dropping slowly, in long, single jerks, then stopped; he sat still, his shoulders hunched, his arms huddled together in his lap.	Камерон опустил глаза. Немного опустил голову, потом ещё немного. Голова его опускалась медленно, рывками, и наконец остановилась. Он сидел неподвижно, сгорбив плечи, упираясь локтями в колени.
"Howard," whispered Cameron,	- Говард, - прошептал Камерон.
"I've never told it to anyone ... "	- Такого я никому ещё не говорил...
"Thank you ... " said Roark.	- Спасибо вам... - сказал Рорк.
After a long time, Cameron raised his head.	После долгой паузы Камерон поднял голову.
"Go home now," said Cameron, his voice flat.	- Теперь иди домой, - сказал он решительно.
"You've worked too much lately.	- Ты слишком много работал в последнее время.
And you have a hard day ahead."	А впереди у тебя тяжёлый день.
He pointed to the drawings of the country house. "This is all very well, and I wanted to see what you'd do, but it's not good enough to build.	- Он показал на чертежи загородного дома: - Всё это замечательно. Мне просто хотелось взглянуть, на что ты способен. Только строить ещё нельзя, плоховато будет.
You'll have to do it over.	Так что придётся всё переделать.
I'll show you what I want tomorrow."	Завтра я тебе покажу, что мне нужно.
5.	V
A YEAR with the firm of Francon & Heyer had given Keating the whispered title of crown prince without portfolio.	За год работы в фирме Франкона и Хейера Китинг приобрёл статус кронпринца. Громко об этом не говорили, но перешёптывались.

Still only a draftsman, he was Francon's reigning favorite. Francon took him out to lunch - an unprecedented honor for an employee.	Оставаясь всего лишь чертёжником, он стал всевластным фаворитом Франкона, и тот постоянно брал его с собой обедать. Подобной привилегии ещё не удостаивался ни один из служащих.
Francon called him to be present at interviews with clients. The clients seemed to like seeing so decorative a young man in an architect's office.	Франкон вызывал его на все беседы с заказчиками, которым, видимо, приятно было увидеть столь декоративного молодого человека в архитектурном бюро.
Lucius N. Heyer had the annoying habit of asking Francon suddenly:	У Лусиуса Н. Хейера была неприятная привычка ни с того ни с сего спрашивать Франкона:
"When did you get the new man?" and pointing to an employee who had been there for three years.	"Как давно у вас этот новичок?", показывая при этом на служащего, проработавшего здесь уже три года.
But Heyer surprised everybody by remembering Keating's name and by greeting him, whenever they met, with a smile of positive recognition.	Но, к всеобщему удивлению, Хейер запомнил Китинга по имени и при каждой встрече улыбался ему, всем своим видом показывая, что узнал его.
Keating had had a long conversation with him, one dreary November afternoon, on the subject of old porcelain.	В один ненастный ноябрьский день Китинг долго и обстоятельно беседовал с ним о старом фарфоре.
It was Heyer's hobby; he owned a famous collection, passionately gathered.	Это было хобби Хейера; он владел прославленной коллекцией, которую собирал с истинной страстью.
Keating displayed an earnest knowledge of the subject, though he had never heard of old porcelain till the night before, which he had spent at the public library.	Китинг проявил неплохое знание предмета, хотя впервые услышал о старом фарфоре лишь накануне вечером, после чего тут же отправился в публичную библиотеку.
Heyer was delighted; nobody in the office cared about his hobby, few ever noticed his presence.	Хейер был в восторге; никто во всём бюро не проявлял к его увлечению ни малейшего интереса; мало кто вообще замечал его присутствие.
Heyer remarked to his partner:	В беседе с партнёром Хейер не преминул заметить:
"You're certainly good at picking your men, Guy.	-Ты очень неплохо подбираешь людей, Гай.
There's one boy I wish we wouldn't lose, what's his name?	Этот паренёк... как бишь его?..
- Keating."	Китинг - просто клад.
"Yes, indeed," Francon answered, smiling, "yes, indeed."	-О да, - улыбаясь, ответил Франкон. - О да.
In the drafting room, Keating concentrated on Tim Davis.	В чертёжной Китинг сосредоточил все усилия на Тиме Дейвисе.
Work and drawings were only unavoidable details on the surface of his days; Tim Davis was the substance and the shape of the first step in his career.	Сама по себе работа, готовые чертежи, были неизбежными, но несущественными деталями в трудовой жизни Китинга. Сутью же её на этом начальном этапе профессиональной карьеры стал Тим Дейвис.

Davis let him do most of his own work; only night work, at first, then parts of his daily assignments as well; secretly, at first, then openly.	Бо?льшую часть собственной работы Дейвис теперь перепоручал ему. Поначалу это касалось лишь сверхурочной работы, потом и некоторой части дневных заданий. Вначале это делалось тайком, потом открыто.
Davis had not wanted it to be known. Keating made it known, with an air of naive confidence which implied that he was only a tool, no more than Tim's pencil or T-square, that his help enhanced Tim's importance rather than diminished it and, therefore, he did not wish to conceal it.	Дейвис не хотел, чтобы об этом знали; Китинг устроил так, что об этом узнали все, приняв при этом наивно-доверительный тон, как бы подразумевая, что сам он, Китинг, не более чем инструмент, наподобие карандаша или рейсшины в руках Тима, а его помощь никак не умаляет, но лишь подчёркивает высочайшее мастерство Тима. Именно поэтому он, Китинг, и не считает нужным скрывать этот факт.
At first, Davis relayed instructions to Keating; then the chief draftsman took the arrangement for granted and began coming to Keating with orders intended for Davis.	Сначала Дейвис передавал свои задания Китингу; затем старший чертёжник стал принимать такое положение вещей как само собой разумеющееся и начал приходить к Китингу напрямую с поручениями, предназначенными для Дейвиса.
Keating was always there, smiling, saying:	Китинг был всегда готов, всегда с улыбкой говорил:
"I'll do it; don't bother Tim with those little things, I'll take care of it."	"Я всё сделаю. Не приставайте к Тиму с такими мелочами. Я справлюсь сам".
Davis relaxed and let himself be carried along; he smoked a great deal, he lolled about, his legs twisted loosely over the rungs of a stool, his eyes closed, dreaming of Elaine; he uttered once in a while:	Дейвис успокоился и пустил дело на самотёк. Он беспрестанно выходил покурить, слонялся без дела по чертёжной или сидел на табуретке, праздно закинув ногу за ногу, прикрыв глаза и грезя об Элен. Лишь изредка он лениво осведомлялся:
"Is the stuff ready, Pete?"	"Ну что, Пит, готово?"
Davis had married Elaine that spring.	Весной Дейвис женился на Элен.
He was frequently late for work. He had whispered to Keating:	Он стал часто опаздывать на работу и завёл обыкновение шептать на ухо Китингу:
"You're in with the old man, Pete, slip a good word for me, once in a while, will you? - so they'll overlook a few things.	- Слушай, Пит, ты ведь со стариком в дружбе. Замолви за меня словечко, ладно, чтобы не особо ко мне придирался?
God, do I hate to have to be working right now!"	Господи, ну что за наказание - работать в такое время!
Keating would say to Francon:	А Китинг говорил Франкону:
"I'm sorry, Mr. Francon, that the Murray job sub-basement plans were so late, but Tim Davis had a quarrel with his wife last night, and you know how newlyweds are, you don't want to be too hard on them," or "It's Tim Davis again, Mr. Francon, do forgive him, he can't help it, he hasn't got his mind on his work at all!"	- Простите, мистер Франкон, что мы запоздали с чертежами подвального этажа для дома Мюрреев, но, понимаете, вчера Тим Дейвис повздорил с женой, а вы ведь представляете себе, что такое новобрачные, так что, пожалуйста, не судите их строго. - Или: - Это опять из-за Тима, мистер Франкон, простите его, пожалуйста, он ничего поделать не может. Ему сейчас не до работы!

When Francon glanced at the list of his employees' salaries, he noticed that his most expensive draftsman was the man least needed in the office.	Когда Франкон заглянул в платёжную ведомость своего бюро, он обратил внимание, что самый высокооплачиваемый чертёжник одновременно и самый бесполезный.
When Tim Davis lost his job, no one in the drafting room was surprised but Tim Davis.	Когда Тима Дейвиса уволили, никто в бюро не удивился, кроме самого Тима Дейвиса.
He could not understand it. He set his lips defiantly in bitterness against a world he would hate forever.	Он ничего не мог понять и ожесточился на весь мир до конца дней своих.
He felt he had no friend on earth save Peter Keating.	Ещё он почувствовал, что в целом свете у него есть только один друг - Питер Китинг.
Keating consoled him, cursed Francon, cursed the injustice of humanity, spent six dollars in a speak-easy, entertaining the secretary of an obscure architect of his acquaintance and arranged a new job for Tim Davis.	Китинг утешал его, проклинал Франкона, проклинал людскую несправедливость, потратил шесть долларов, угощая в ресторанчике знакомую секретаршу плохонького архитектора, и нашёл новое место для Тима Дейвиса.
Whenever he thought of Davis afterward, Keating felt a warm pleasure; he had influenced the course of a human being, had thrown him off one path and pushed him into another; a human being - it was not Tim Davis to him any longer, it was a living frame and a mind, a conscious mind - why had he always feared that mysterious entity of consciousness within others? - and he had twisted that frame and that mind to his own will.	После этого он всякий раз вспоминал о Дейвисе с тёплым и приятным чувством. Он изменил судьбу человека, вышвырнул его с одной тропы и запихнул на другую; человека, который для Китинга был уже не Тимом Дейвисом, а лишь абстрактным телом, наделённым сознанием. Почему он всегда так боялся этого непостижимого явления - сознания, которым наделены другие? Ведь ему, Китингу, удалось направить чужое тело и чужое сознание по иному пути, согласно его, Китинга, воле.
By a unanimous decision of Francon, Heyer and the chief draftsman, Tim's table, position and salary were given to Peter Keating.	По единодушному решению Франкона, Хейера и старшего чертёжника место Дейвиса, вместе с рабочим столом и жалованьем, было передано Питеру Китингу.
But this was only part of his satisfaction; there was another sense of it, warmer and less real - and more dangerous.	Но не только это радовало Китинга, более сильное - и более опасное - удовлетворение доставляло ему другое ощущение.
He said brightly and often:	Он часто и весело повторял:
' Tim Davis?	"Тим Дейвис?
Oh yes, I got him his present job."	Ах да, это тот, которому я нашёл новое место".
He wrote to his mother about it.	Он написал об этом матери.
She said to her friends:	Она заявила подругам:
"Petey is such an unselfish boy."	"Мой Пит такой бескорыстный мальчик".
He wrote to her dutifully each week; his letters were short and respectful; hers, long, detailed and full of advice which he seldom finished reading.	Он послушно писал ей каждую неделю. Письма его были короткими и почтительными. От неё же он получал письма длинные, подробные, полные разных советов. Он редко дочитывал их до конца.
He saw Catherine Halsey occasionally.	Иногда он заглядывал к Кэтрин Хейлси.
He had not gone to her on that following evening, as he had promised.	После того памятного вечера он не сдержал обещания прийти на другой день.

He had awakened in the morning and remembered the things he had said to her, and hated her for his having said them.	Утром он проснулся, вспомнил всё, что говорил ей, и возненавидел её за то, что сказал ей такое.
But he had gone to her again, a week later; she had not reproached him and they had not mentioned her uncle.	Но через неделю он вновь пришёл к ней. Она не стала упрекать его, и они ни словом не обмолвились о её дяде.
He saw her after that every month or two; he was happy when he saw her, but he never spoke to her of his career.	После этого он встречался с ней раз в месяц или в два. Он был счастлив видеть её, но никогда не заговаривал с ней о работе.
He tried to speak of it to Howard Roark; the attempt failed.	Он попробовал поговорить об этом с Говардом Рорком, но попытка не увенчалась успехом.
He called on Roark twice; he climbed, indignantly, the five flights of stairs to Roark's room.	Он дважды заходил к Рорку, с остервенением преодолевая пять лестничных маршей до его комнаты.
He greeted Roark eagerly; he waited for reassurance, not knowing what sort of reassurance he needed nor why it could come only from Roark.	Он радовался встрече с Г овардом, ожидая получить у него поддержку. Питер и сам не понимал, какого рода поддержку он хочет получить и почему её надо искать именно у Рорка.
He spoke of his job and he questioned Roark, with sincere concern, about Cameron's office.	Он рассказывал о своей работе и с искренней заинтересованностью расспрашивал Рорка о бюро Генри Камерона.
Roark listened to him, answered all his questions willingly, but Keating felt that he was knocking against a sheet of iron in Roark's unmoving eyes, and that they were not speaking about the same things at all.	Говард выслушивал его, охотно отвечал на все вопросы, но при этом у Китинга возникало ощущение, будто все его слова разбиваются о стальной щит в сосредоточенном взгляде Рорка и будто они говорят о совершенно разных вещах.
Before the visit was over, Keating was taking notice of Roark's frayed cuffs, of his shoes, of the patch on the knee of his trousers, and he felt satisfied.	Во время бесед Китинг замечал обтрёпанные манжеты Рорка, его стоптанные ботинки, заплатку на колене - и испытывал большое удовлетворение.
He went away chuckling, but he went away miserably uneasy, and wondered why, and swore never to see Roark again, and wondered why he knew that he would have to see him.	Уходил он посмеиваясь, но одновременно ощущал себя как-то очень неуютно. Он не понимал, откуда бралось это неприятное ощущение, и клялся сам себе, что ноги его больше у Рорка не будет, и недоумевал - отчего же он ничуть не сомневается, что придёт сюда ещё не раз?
"Well," said Keating, "I couldn't quite work it to ask her to lunch, but she's coming to Mawson's exhibition with me day after tomorrow.	- Ну знаешь, - сказал Китинг, - у меня пороху не хватит так сразу пригласить её на обед, но послезавтра она идёт со мной на выставку Моусона.
Now what?"	А дальше-то что?
He sat on the floor, his head resting against the edge of a couch, his bare feet stretched out, a pair of Guy Francon's chartreuse pyjamas floating loosely about his limbs.	Он сидел на полу, опираясь головой на край дивана и вытянув перед собой босые ноги. На нём свободно болталась пижама цвета ликёра "Шартрез", принадлежавшая Гаю Франкону.

Through the open door of the bathroom he saw Francon standing at the washstand, his stomach pressed to its shining edge, brushing his teeth.	Через распахнутую дверь ванной он видел Франкона, который стоял возле раковины, упираясь животом в её сверкающий край. Франкон чистил зубы.
"That's splendid," said Francon, munching through a thick foam of toothpaste.	- Прекрасно, - сказал Франкон. Рот его был полон пасты.
"That'll do just as well.	- Так будет ничуть не хуже.
Don't you see?"	Ты, конечно, понимаешь, что я имею в виду?
"No."	- Нет.
"Lord, Pete, I explained it to you yesterday before we started.	- Господи, Пит, я же тебе вчера объяснил, ещё до того, как всё началось.
Mrs. Dunlop's husband's planning to build a home for her."	Муж миссис Данлоп хочет построить для неё дом.
"Oh, yeah," said Keating weakly, brushing the matted black curls off his face.	- Ах да, - слабым голосом ответил Китинг, убирая с лица слипшиеся чёрные кудри.
"Oh, yeah ... I remember now ... Jesus, Guy, I got a head on me! ... "	- Теперь вспомнил... Боже мой, Гай, как трещит голова!..
He remembered vaguely the party to which Francon had taken him the night before, he remembered the caviar in a hollow iceberg, the black net evening gown and the pretty face of Mrs. Dunlop, but he could not remember how he had come to end up in Francon's apartment.	Он смутно припомнил званый ужин, на который Франкон привёл его вчера вечером. Припомнил замороженную чёрную икру, которую подавали в глыбе льда, припомнил симпатичное лицо миссис Данлоп и её чёрное вечернее платье из тюля, но так и не мог вспомнить, каким же образом он очутился здесь, в квартире Франкона.
He shrugged; he had attended many parties with Francon in the past year and had often been brought here like this.	Он пожал плечами - в последний год он нередко бывал на разных приёмах вместе с Франконом, и частенько его приносили сюда в беспамятстве.
"It's not a very large house," Francon was saying, holding the toothbrush in his mouth; it made a lump on his cheek and its green handle stuck out.	- Это не очень большой дом, - говорил Франкон, засунув в рот зубную щётку. От этого на одной его щеке образовалась выпуклость, а изо рта торчала зелёная ручка щётки.
"Fifty thousand or so, I understand.	- Тысяч примерно на пятьдесят.
They're small fry anyway.	Мелочовка, да и сами Данлопы тоже.
But Mrs. Dunlop's brother-in-law is Quimby - you know, the big real estate fellow.	Но у миссис Данлоп есть сестра, которая замужем за самим Квимби... тем самым крупнейшим торговцем недвижимостью.
Won't hurt to get a little wedge into that family, won't hurt at all.	Так что вовсе не повредит заполучить подходец к этому семейству.
You're to see where that commission ends up, Pete.	И тебе, Пит, я поручаю разузнать, что ещё можно выжать из этого заказа.
Can I count on you, Pete?"	Могу я на тебя рассчитывать?
"Sure," said Keating, his head drooping.	- Конечно, - сказал Китинг, опустив голову.
"You can always count on me, Guy ... "	- Ты можешь на меня рассчитывать во всём, Гай...

He sat still, watching his bare toes and thinking of Stengel, Francon's designer.	Он сидел неподвижно, разглядывая пальцы босых ног, и думал о Штенгеле, проектировщике Франкона.
He did not want to think, but his mind leaped to Stengel automatically, as it always did, because Stengel represented his next step.	Он не хотел о нём думать, но мысли его автоматически возвращались к Штенгелю. И так было уже несколько месяцев - ведь Штенгель воплощал собой вторую ступеньку его карьеры.
Stengel was impregnable to friendship.	Для дружеских отношений Штенгель был недосягаем.
For two years, Keating's attempts had broken against the ice of Stengel's glasses.	Два года все попытки Китинга ломались об лёд его очков.
What Stengel thought of him was whispered in the drafting rooms, but few dared to repeat it save in quotes; Stengel said it aloud, even though he knew that the corrections his sketches bore, when they returned to him from Francon's office, were made by Keating's hand.	Мнение Штенгеля о нём шёпотом пересказывалось в бюро, но немногие решались произнести его вслух, разве что предварительно расставив кавычки. Штенгель же высказывался открыто, хотя прекрасно знал, что все исправления, с которыми его эскизы возвращались от Франкона, сделаны рукой Китинга.
But Stengel had a vulnerable point: he had been planning for some time to leave Francon and open an office of his own.	Но у Штенгеля было одно уязвимое место: он давно уже подумывал уйти от Франкона и открыть собственное бюро.
He had selected a partner, a young architect of no talent but of great inherited wealth.	Он уже подыскал себе партнёра, молодого архитектора, совершенно бездарного, но унаследовавшего крупное состояние.
Stengel was waiting only for a chance.	Штенгель лишь дожидался благоприятной возможности.
Keating had thought about this a great deal He could think of nothing else.	Китинг очень много размышлял над этим. Он просто не мог думать ни о чём другом.
He thought of it again, sitting there on the floor of Francon's bedroom.	И теперь, сидя на полу в спальне Франкона, он тоже думал об этом.
Two days later, when he escorted Mrs. Dunlop through the gallery exhibiting the paintings of one Frederic Mawson, his course of action was set.	Через два дня, сопровождая миссис Данлоп по галерее, где экспонировались картины некоего Фредерика Моусона, он окончательно определился с планом действий.
He piloted her through the sparse crowd, his fingers closing over her elbow once in a while, letting her catch his eyes directed at her young face more often than at the paintings.	Китинг вёл миссис Данлоп через жиденькую толпу, иногда брал её под локоток, позволяя ей уловить его взгляд, чаще направленный на её молодое лицо, чем на картины.
"Yes," he said as she stared obediently at a landscape featuring an auto dump and tried to compose her face into the look of admiration expected of her; "magnificent work.	- Да, - сказал он, когда она послушно разглядывала пейзаж, изображающий автомобильную свалку, и старалась придать лицу выражение надлежащего восторга. -Замечательное произведение.
Note the colors, Mrs. Dunlop ... They say this fellow Mawson had a terribly hard time.	Обратите внимание на цвета, миссис Данлоп... Говорят, этому Моусону крепко досталось в жизни.

It's an old story - trying to get recognition.	Обычная история - борьба за признание и всё такое.
Old and heartbreaking.	Старо как мир, но очень трогательно.
It's the same in all the arts.	Так происходит в любом искусстве.
My own profession included."	Включая и мою профессию.
"Oh, indeed?" said Mrs. Dunlop, who quite seemed to prefer architecture at the moment.	- Ах, неужели? - сказала миссис Данлоп. Судя по выражению её лица, в этот момент она явно предпочитала архитектуру всем прочим искусствам.
"Now this," said Keating, stopping before the depiction of an old hag picking at her bare toes on a street curb, "this is art as a social document.	- А вот здесь, - сказал Китинг, остановившись перед изображением старой карги, которая сидела на обочине дороги и, разувшись, ковыряла пальцы ног, - здесь искусство выступает в роли социально-критического документа.
It takes a person of courage to appreciate this."	Восприятие такого искусства требует смелости.
"It's simply wonderful," said Mrs. Dunlop.	- Какая великолепная картина! - вставила миссис Данлоп.
"Ah, yes, courage.	- Да-да, именно смелости.
It's a rare quality ... They say Mawson was starving in a garret when Mrs. Stuyvesant discovered him.	Это редкое качество... Говорят, что Моусон умирал от голода на своём чердаке, когда миссис Стювесант открыла его.
It's glorious to be able to help young talent on its way."	Помочь становлению молодого таланта - это так благородно!
"It must be wonderful," agreed Mrs. Dunlop.	- Да, это возвышает, - согласилась миссис Данлоп.
"If I were rich," said Keating wistfully, "I'd make it my hobby: to arrange an exhibition for a new artist, to finance the concert of a new pianist, to have a house built by a new architect ... "	- Если бы я был богат, - мечтательно проговорил Китинг, - то у меня было бы такое хобби. Я устраивал бы выставки молодых художников, финансировал концерты молодых пианистов, заказал бы постройку дома начинающему архитектору...
"Do you know, Mr. Keating? - my husband and I are planning to build a little home on Long Island."	- А знаете, мистер Китинг, ведь мы с мужем собираемся построить небольшой домик на Лонг-Айленде.
"Oh, are you?	- Да что вы говорите?
How very charming of you, Mrs. Dunlop, to confess such a thing to me.	Миссис Данлоп, вы так мило доверили мне эту новость.
You're so young, if you'll forgive my saying this.	Вы ещё так молоды, извините за такие слова.
Don't you know that you run the danger of my becoming a nuisance and trying to interest you in my firm?	Вы не боитесь, что я начну докучать вам, стараясь заинтересовать вас моей фирмой?
Or are you safe and have chosen an architect already?"	Или избавили себя от такой напасти, уже подыскав архитектора?
"No, I'm not safe at all," said Mrs. Dunlop prettily, "and I wouldn't mind the danger really.	- Отнюдь не избавила, - любезно отвечала миссис Данлоп. - И, честно говоря, вовсе не боюсь такой напасти.

I've thought a great deal about the firm of Francon & Heyer in these last few days.	За последние дни я много думала о фирме "Франкон и Хейер".
And I've heard they are so terribly good."	Я слышала о них столько хорошего!
"Why, thank you, Mrs. Dunlop."	- О, вы так любезны, миссис Данлоп.
"Mr. Francon is a great architect."	- Мистер Франкон - великий архитектор.
"Oh, yes."	- О да!
"What's the matter?"	- А что такое?
"Nothing.	- Нет, ничего.
Nothing really."	Решительно ничего.
"No, what's the matter?"	- Вы всё же скажите.
"Do you really want me to tell you?"	- Вы действительно хотите это услышать?
"Why, certainly."	- Да, разумеется.
"Well, you see, Guy Francon - it's only a name.	- Видите ли, Г ай Франкон - это просто громкое имя.
He would have nothing to do with your house.	Он сам вообще не будет заниматься вашим домом.
It's one of those professional secrets that I shouldn't divulge, but I don't know what it is about you that makes me want to be honest.	Это один из профессиональных секретов, который мне не следовало бы разглашать, но в вас есть нечто такое, что заставляет меня быть с вами откровенным.
All the best buildings in our office are designed by Mr. Stengel."	Все лучшие дома, созданные в нашей фирме, спроектировал мистер Штенгель.
"Who?"	- Кто?
"Claude Stengel.	- Клод Штенгель.
You've never heard the name, but you will, when someone has the courage to discover him.	Вы не слышали этого имени, но непременно услышите, если у кого-нибудь хватит смелости открыть его.
You see, he does all the work, he's the real genius behind the scenes, but Francon puts his signature on it and gets all the credit.	Понимаете, всю работу делает он, он и есть настоящий, хоть и незаметный, талант, но Франкон ставит свою подпись и стяжает все лавры.
That's the way it's done everywhere."	Так делается повсюду.
"But why does Mr. Stengel stand for it?"	- Но почему мистер Штенгель терпит такое?
"What can he do?	- А что ему остаётся делать?
No one will give him a start.	Никто не хочет предоставить ему возможность работать самостоятельно.
You know how most people are, they stick to the beaten path, they pay three times the price for the same thing, just to have the trademark.	Вы же знаете, как устроены большинство людей -все хотят идти проторёнными путями и готовы заплатить втридорога за тот же товар, лишь бы на нём стояло клеймо известной фирмы.
Courage, Mrs. Dunlop, they lack courage.	Смелости им не хватает, миссис Данлоп, смелости.