Айвенго - английский и русский параллельные тексты

Вальтер Скотт. Айвенго

IVANHOE A ROMANCE By Sir Walter Scott	Вальтер Скотт. Айвенго
INTRODUCTION TO IVANHOE.	ПРЕДИСЛОВИЕ
The Author of the Waverley Novels had hitherto proceeded in an unabated course of popularity, and might, in his peculiar district of literature, have been termed "L'Enfant Gate" of success.	До сих пор автор "Уэверли" неизменно пользовался успехом у читателей и в избранной им области литературы мог по праву считаться баловнем судьбы.
It was plain, however, that frequent publication must finally wear out the public favour, unless some mode could be devised to give an appearance of novelty to subsequent productions.	Однако было ясно, что, слишком часто появляясь в печати, он в конце концов должен был исчерпать благосклонность публики, если бы не изобрел способа придать видимость новизны своим последующим произведениям.
Scottish manners, Scottish dialect, and Scottish characters of note, being those with which the author was most intimately, and familiarly acquainted, were the groundwork upon which he had hitherto relied for giving effect to his narrative.	Прежде для оживления повествования автор обращался к шотландским нравам, шотландскому говору и шотландским характерам, которые были ему ближе всего знакомы.
It was, however, obvious, that this kind of interest must in the end occasion a degree of sameness and repetition, if exclusively resorted to, and that the reader was likely at length to adopt the language of Edwin, in Parnell's Tale:	Но такая односторонность, несомненно, должна была привести его к некоторому однообразию и повторениям и заставила бы наконец читателя заговорить языком Эдвина из "Повести" Парнелла:
"'Reverse the spell,' he cries,	Кричит он: "Прекрати рассказ!
' And let it fairly now suffice.	Уже довольно! Хватит с нас!
The gambol has been shown.'"	Брось фокусы свои!" [1]
Nothing can be more dangerous for the fame of a professor of the fine arts, than to permit (if he can possibly prevent it) the character of a mannerist to be attached to him, or that he should be supposed capable of success only in a particular and limited style.	Нет ничего опаснее для репутации профессора изящных искусств (если только в его возможностях избежать этого), чем приклеенный к нему ярлык художникаманьериста или предположение, что он способен успешно творить лишь в одном и весьма узком плане.
The public are, in general, very ready to adopt the opinion, that he who has pleased them in one peculiar mode of composition, is, by means of that very talent, rendered incapable of venturing upon other subjects.	Публика вообще склонна считать, что художник, заслуживший ее симпатии за какую-нибудь одну своеобразную композицию, именно благодаря своему дарованию не способен взяться за другие темы.
The effect of this disinclination, on the part of the public, towards the artificers of their pleasures, when they attempt to enlarge their means of amusing, may be seen in the censures usually passed by vulgar criticism upon actors or artists who venture to change the character of their efforts, that, in so doing, they may enlarge the scale of their art.	Публика недоброжелательно относится к тем, кто ее развлекает, когда они пробуют разнообразить используемые ими средства; это проявляется в отрицательных суждениях, высказываемых обычно по поводу актеров или художников, которые осмелились испробовать свои силы в новой области, для того чтобы расширить возможности своего искусства.
There is some justice in this opinion, as there always is in such as attain general currency.	В этом мнении есть доля правды, как и во всех общепринятых суждениях.

It may often happen on the stage, that an actor, by possessing in a preeminent degree the external qualities necessary to give effect to comedy, may be deprived of the right to aspire to tragic excellence; and in painting or literary composition, an artist or poet may be master exclusively of modes of thought, and powers of expression, which confine him to a single course of subjects.	В театре часто бывает, что актер, обладающий всеми внешними данными, необходимыми для совершенного исполнения комедийных ролей, лишен из-за этого возможности надеяться на успех в трагедии. Равным образом и в живописи и в литературе художник или поэт часто владеет лишь определенными изобразительными средствами и способами передачи некоторых настроений, что ограничивает их в выборе предметов для изображения.
But much more frequently the same capacity which carries a man to popularity in one department will obtain for him success in another, and that must be more particularly the case in literary composition, than either in acting or painting, because the adventurer in that department is not impeded in his exertions by any peculiarity of features, or conformation of person, proper for particular parts, or, by any peculiar mechanical habits of using the pencil, limited to a particular class of subjects.	Но гораздо чаще способности, доставившие человеку популярность в одной области, обеспечивают ему успех и в других. Это в значительно большей степени относится к литературе, чем к театру или живописи, потому что здесь автор в своих исканиях не ограничен ни особенностями своих черт лица, ни телосложением, ни навыками в использовании кисти, соответствующими лишь известному роду сюжетов.
Whether this reasoning be correct or otherwise, the present author felt, that, in confining himself to subjects purely Scottish, he was not only likely to weary out the indulgence of his readers, but also greatly to limit his own power of affording them pleasure.	Быть может, эти рассуждения и неправильны, но, во всяком случае, автор чувствовал, что если бы он ограничился исключительно шотландскими темами, он не только должен был бы надоесть читателям, но и чрезвычайно сузил бы возможности, которыми располагал для доставления им удовольствия.
In a highly polished country, where so much genius is monthly employed in catering for public amusement, a fresh topic, such as he had himself had the happiness to light upon, is the untasted spring of the desert;-	В высокопросвещенной стране, где столько талантов ежемесячно занято развлечением публики, свежая тема, на которую автору посчастливилось натолкнуться, подобна источнику в пустыне:
"Men bless their stars and call it luxury." But when men and horses, cattle, camels, and dromedaries, have poached the spring into mud, it becomes loathsome to those who at first drank of it with rapture; and he who had the merit of discovering it, if he would preserve his reputation with the tribe, must display his talent by a fresh discovery of untasted fountains.	Хваля судьбу, в нем люди видят счастье. Но когда люди, лошади, верблюды и рогатый скот замутят этот источник, его вода становится противной тем, кто только что пил ее с наслаждением, а тот, кому принадлежит заслуга открытия этого источника, должен найти новые родники и тем самым обнаружить свой талант, если он хочет сохранить уважение своих соотечественников.
If the author, who finds himself limited to a particular class of subjects, endeavours to sustain his reputation by striving to add a novelty of attraction to themes of the same character which have been formerly successful under his management, there are manifest reasons why, after a certain point, he is likely to fail.	Если писатель, творчество которого ограничено кругом определенных тем, пытается поддержать свою репутацию, подновляя сюжеты, которые уже доставили ему успех, его, без сомнения, ожидает неудача.
If the mine be not wrought out, the strength and capacity of the miner become necessarily exhausted.	Если руда еще не вся добыта, то, во всяком случае, силы рудокопа неизбежно истощились.

If he closely imitates the narratives which he has before rendered successful, he is doomed to "wonder that they please no more." If he struggles to take a different view of the same class of subjects, he speedily discovers that what is obvious, graceful, and natural, has been exhausted; and, in order to obtain the indispensable charm of novelty, he is forced upon caricature, and, to avoid being trite, must become extravagant.	Если он в точности подражает прозаическим произведениям, которые прежде ему удавались, он обречен "удивляться тому, что они больше не имеют успеха". Если он пробует по-новому подойти к прежним темам, он скоро понимает, что уже не может писать ясно, естественно и изящно, и вынужден прибегнуть к карикатурам, для того чтобы добиться необходимого очарования новизны.
It is not, perhaps, necessary to enumerate so many reasons why the author of the Scottish Novels, as they were then exclusively termed, should be desirous to make an experiment on a subject purely English. It was his purpose, at the same time, to have rendered the experiment as complete as possible, by bringing the intended work before the public as the effort of a new candidate for their favour, in order that no degree of prejudice, whether favourable or the reverse, might attach to it, as a new production of the Author of Waverley; but this intention was afterwards departed from, for reasons to be hereafter mentioned.	Таким образом, желая избежать повторений, он лишается естественности. Быть может, нет необходимости перечислять все причины, по которым автор шотландских романов, как их тогда называли, попытался написать роман на английскую тему В то же время он намеревался сделать свой опыт возможно более полным, представив публике задуманное им произведение как создание нового претендента на ее симпатии, чтобы ни малейшая степень предубеждения, будь то в пользу автора или против него, не воспрепятствовала беспристрастной оценке нового романа автора "Уэверли", но впоследствии он оставил это намерение по причинам, которые изложит позднее.
The period of the narrative adopted was the reign of Richard I., not only as abounding with characters whose very names were sure to attract general attention, but as affording a striking contrast betwixt the Saxons, by whom the soil was cultivated, and the Normans, who still reigned in it as conquerors, reluctant to mix with the vanquished, or acknowledge themselves of the same stock.	Автор избрал для описания эпоху царствования Ричарда I: это время богато героями, имена которых способны привлечь общее внимание, и вместе с тем отмечено резкими противоречиями между саксами, возделывавшими землю, и норманнами, которые владели этой землей в качестве завоеваетелей и не желали ни смешиваться с побежденными, ни признавать их людьми своей породы.
The idea of this contrast was taken from the ingenious and unfortunate Logan's tragedy of Runnamede, in which, about the same period of history, the author had seen the Saxon and Norman barons opposed to each other on different sides of the stage.	Мысль об этом противопоставлении была взята из трагедии талантливого и несчастного Логана "Руннемед", посвященной тому же периоду истории; в этой пьесе автор увидел изображение вражды саксонских и норманских баронов.
He does not recollect that there was any attempt to contrast the two races in their habits and sentiments; and indeed it was obvious, that history was violated by introducing the Saxons still existing as a high-minded and martial race of nobles.	Однако, сколько помнится, в этой трагедии не было сделано попытки противопоставить чувства и обычаи обоих этих племен; к тому же было очевидно, что изображение саксов как еще не истребленной воинственной и высокомерной знати было грубым насилием над исторической правдой.
They did, however, survive as a people, and some of the ancient Saxon families possessed wealth and power, although they were exceptions to the humble condition of the race in general.	Ведь саксы уцелели именно как простой народ; правда, некоторые старые саксонские роды обладали богатством и властью, но их положение было исключительным по сравнению с униженным состоянием племени в целом.

It seemed to the author, that the existence of the two races in the same country, the vanquished distinguished by their plain, homely, blunt manners, and the free spirit infused by their ancient institutions and laws; the victors, by the high spirit of military fame, personal adventure, and whatever could distinguish them as the Flower of Chivalry, might, intermixed with other characters belonging to the same time and country, interest the reader by the contrast, if the author should not fail on his part.	Автору казалось, что если бы он выполнил свою задачу, читатель мог бы заинтересоваться изображением одновременного существования в одной стране двух племен: побежденных, отличавшихся простыми, грубыми и прямыми нравами и духом вольности, и победителей, замечательных стремлением к воинской славе, к личным подвигам - ко всему, что могло сделать их цветом рыцарства, и эта картина, дополненная изображением иных характеров, свойственных тому времени и той же стране, могла бы заинтересовать читателя своей пестротой, если бы автор, со своей стороны оказался на высоте положения.
Scotland, however, had been of late used so exclusively as the scene of what is called Historical Romance, that the preliminary letter of Mr Laurence Templeton became in some measure necessary.	Однако последнее время именно Шотландия служила по преимуществу местом действия так называемого исторического романа, и вступительное послание мистера Лоренса Темплтона тем самым становится здесь уместным.
To this, as to an Introduction, the reader is referred, as expressing author's purpose and opinions in undertaking this species of composition, under the necessary reservation, that he is far from thinking he has attained the point at which he aimed.	Что касается этого предисловия, то читатель должен рассматривать его как выражение мнений и намерений автора, предпринявшего этот литературный труд с той оговоркой, что он далек от мысли, что ему удалось достичь конечной цели.
It is scarcely necessary to add, that there was no idea or wish to pass off the supposed Mr Templeton as a real person.	Едва ли необходимо добавить, что здесь не было намерения выдавать предполагаемого мистера Темплтона за действительное лицо.
But a kind of continuation of the Tales of my Landlord had been recently attempted by a stranger, and it was supposed this Dedicatory Epistle might pass for some imitation of the same kind, and thus putting enquirers upon a false scent, induce them to believe they had before them the work of some new candidate for their favour.	Однако недавно каким-то анонимным автором были сделаны попытки написать продолжение "Рассказов трактирщика". В связи с этим можно предположить, что это посвящение будет принято за такую же мистификацию и поведет любопытных по ложному следу, заставляя их думать, что перед ними произведение нового претендента на успех.
After a considerable part of the work had been finished and printed, the Publishers, who pretended to discern in it a germ of popularity, remonstrated strenuously against its appearing as an absolutely anonymous production, and contended that it should have the advantage of being announced as by the Author of Waverley.	После того как значительная часть этой книги была закончена и напечатана, издатели, которым казалось, что она должна иметь успех, выступили против того, чтобы произведение появилось в качестве анонимного.
The author did not make any obstinate opposition, for he began to be of opinion with Dr Wheeler, in Miss Edgeworth's excellent tale of "Maneuvering," that "Trick upon Trick" might be too much for the patience of an indulgent public, and might be reasonably considered as trifling with their favour.	Они утверждали, что книгу нельзя лишать преимущества, заключающегося в ее принадлежности перу автора "Уэверли". Автор не очень стойко сопротивлялся им, так как он начал думать вместе с доктором Уилером (из прекрасной повести мисс Эджуорт "Ловкость"), что "хитрость, прибавленная к хитрости", может вывести из терпения снисходительную публику, которая может подумать, что автор пренебрегает ее милостями.

The book, therefore, appeared as an avowed continuation of the Waverley Novels; and it would be ungrateful not to acknowledge, that it met with the same favourable reception as its predecessors.	Поэтому книга появилась просто как один из романов Уэверли, и было бы неблагодарностью со стороны автора не отметить, что она была принята так же благосклонно, как и предыдущие его произведения.
Such annotations as may be useful to assist the reader in comprehending the characters of the Jew, the Templar, the Captain of the mercenaries, or Free Companions, as they were called, and others proper to the period, are added, but with a sparing hand, since sufficient information on these subjects is to be found in general history.	Примечания, которые могут помочь читателю разобраться в характере еврея, тамплиера, капитана наемников, или, как они назывались, вольных товарищей, и проч., даны в сжатой форме, так как все сведения по этому предмету могут быть найдены в книгах по всеобщей истории.
An incident in the tale, which had the good fortune to find favour in the eyes of many readers, is more directly borrowed from the stores of old romance.	Тот эпизод романа, который имел успех у многих читателей, заимствован из сокровищницы старинных баллад.
I mean the meeting of the King with Friar Tuck at the cell of that buxom hermit.	Я имею в виду встречу короля с монахом Туком в келье этого веселого отшельника.
The general tone of the story belongs to all ranks and all countries, which emulate each other in describing the rambles of a disguised sovereign, who, going in search of information or amusement, into the lower ranks of life, meets with adventures diverting to the reader or hearer, from the contrast betwixt the monarch's outward appearance, and his real character.	Общая канва этой истории встречается во все времена и у всех народов, соревнующихся друг с другом в описании странствий переодетого монарха, который, спускаясь из любопытства или ради развлечений в низшие слои общества, встречается с приключениями, занятными для читателя или слушателя благодаря противоположности между подлинным положением короля и его наружностью.
The Eastern tale-teller has for his theme the disguised expeditions of Haroun Alraschid with his faithful attendants, Mesrour and Giafar, through the midnight streets of Bagdad; and Scottish tradition dwells upon the similar exploits of James V., distinguished during such excursions by the travelling name of the Goodman of Ballengeigh, as the Commander of the Faithful, when he desired to be incognito, was known by that of Il Bondocani.	Восточный сказочник повествует о путешествиях переодетого Харуна ар-Рашида и его верными слугами, Месруром и Джафаром, по полуночным улицам Багдада; шотландское предание говорит о сходных подвигах Иакова V, принимавшего во время таких похождений дорожное имя хозяина Балленгейха, подобно тому как повелитель верующих, когда он желал оставаться инкогнито, был известен под именем Иль Бондокани.
The French minstrels are not silent on so popular a theme.	Французские менестрели не уклонились от столь распространенной темы.
There must have been a Norman original of the Scottish metrical romance of Rauf Colziar, in which Charlemagne is introduced as the unknown guest of a charcoal-man. 2 It seems to have been the original of other poems of the kind.	Должен существовать норманский источник шотландской стихотворной повести "Rauf Colziar", в которой Карл предстает в качестве безвестного гостя угольщика, - как будто и другие произведения этого рода были подражаниями указанной повести.
In merry England there is no end of popular ballads on this theme.	В веселой Англии народным балладам на эту тему нет числа.

The poem of John the Reeve, or Steward, mentioned by Bishop Percy, in the Reliques of English Poetry, 3 is said to have turned on such an incident; and we have besides, the King and the Tanner of Tamworth, the King and the Miller of Mansfield, and others on the same topic.	Стихотворение "Староста Джон", упомянутое епископом Перси в книге "Памятники старой английской поэзии", кажется, посвящено подобному случаю; кроме того, имеются "Король и Бамвортский дубильщик", "Король и Мэнсфилдский мельник" и другие произведения на ту же тему.
But the peculiar tale of this nature to which the author of Ivanhoe has to acknowledge an obligation, is more ancient by two centuries than any of these last mentioned.	Но произведение этого рода, которому автор "Айвенго" особенно обязан, на два века старше тех, что были упомянуты выше.
It was first communicated to the public in that curious record of ancient literature, which has been accumulated by the combined exertions of Sir Egerton Brydges. and Mr Hazlewood, in the periodical work entitled the British Bibliographer. From thence it has been transferred by the Reverend Charles Henry Hartsborne, M.A., editor of a very curious volume, entitled "Ancient Metrical Tales, printed chiefly from original sources, 1829."	Впервые оно было опубликовано в любопытном собрании произведений древней литературы, составленном соединенными усилиями сэра Эгертона Бриджа и мистера Хейзлвуда, выходившем в виде периодического издания под названием "Британский библиограф". Отсюда он был перепечатан достопочтенным Чарлзом Г енри Хартшорном, издателем весьма интересной книги, озаглавленной "Старинные повести в стихах, напечатанных главным образом по первоисточникам, 1829 г. ".
Mr Hartshorne gives no other authority for the present fragment, except the article in the Bibliographer, where it is entitled the Kyng and the Hermite. A short abstract of its contents will show its similarity to the meeting of King Richard and Friar Tuck.	Мистер Хартшорн не указывает для интересующего" нас отрывка никакого другого источника, кроме публикации "Библиографа", озаглавленной "Король и отшельник".
King Edward (we are not told which among the monarchs of that name, but, from his temper and habits, we may suppose Edward IV.) sets forth with his court to a gallant hunting-match in Sherwood Forest, in which, as is not unusual for princes in romance, he falls in with a deer of extraordinary size and swiftness, and pursues it closely, till he has outstripped his whole retinue, tired out hounds and horse, and finds himself alone under the gloom of an extensive forest, upon which night is descending.	Краткий пересказ содержания этого отрывка покажет его сходство с эпизодом встречи короля Ричарда с монахом Туком. Король Эдуард (не указывается, какой именно из монархов, носивших это имя, но, судя по характеру и привычкам, мы можем предположить, что это Эдуард IV) отправился со всем своим двором на славную охоту в Шервудские леса, где, как это часто случается с королями в балладах, он напал на след необычайно большого и быстрого оленя; король преследовал его до тех пор, пока не потерял из виду свою свиту и не замучил собак и коня.
Under the apprehensions natural to a situation so uncomfortable, the king recollects that he has heard how poor men, when apprehensive of a bad nights lodging, pray to Saint Julian, who, in the Romish calendar, stands Quarter-Master-General to all forlorn travellers that render him due homage.	С приближением ночи король очутился один в сумраке огромного леса. Охваченный беспокойством, естественным в таком положении, король вспомнил рассказы о том, что бедняки, которые боятся остаться ночью без крова, молятся святому Юлиану, считающемуся, согласно католическому календарю, главным квартирмейстером, доставляющим убежище всем сбившимся с дороги путникам, которые почитают его должным образом.

Edward puts up his orisons accordingly, and by the guidance, doubtless, of the good Saint, reaches a small path, conducting him to a chapel in the forest, having a hermit's cell in its close vicinity.	Эдуард помолился и, очевидно благодаря заступничеству этого святого, набрел на узкую тропу, которая привела его к келье отшельника, стоящей у лесной часовни.
The King hears the reverend man, with a companion of his solitude, telling his beads within, and meekly requests of him quarters for the night.	Король услышал, как благочестивый муж вместе с товарищем, разделявшим его одиночество, перебирал в келье четки, и смиренно попросил у них приюта на ночь.
"I have no accommodation for such a lord as ye be," said the Hermit.	- Мое жилище не подходит для такого господина, как вы, - сказал отшельник.
"I live here in the wilderness upon roots and rinds, and may not receive into my dwelling even the poorest wretch that lives, unless it were to save his life."	- Я живу здесь в глуши, питаюсь корнями и корой и не могу принять у себя даже самого жалкого бродягу, разве что речь шла бы о спасении его жизни".
The King enquires the way to the next town, and, understanding it is by a road which he cannot find without difficulty, even if he had daylight to befriend him, he declares, that with or without the Hermit's consent, he is determined to be his guest that night.	Король осведомился о том, как ему попасть в ближайший город. Когда он понял, что дорогу туда он мог бы найти только с большим трудом, даже если бы ему помогал дневной свет, он заявил: как отшельнику угодно, а он, король, решил стать его гостем на эту ночь.
He is admitted accordingly, not without a hint from the Recluse, that were he himself out of his priestly weeds, he would care little for his threats of using violence, and that he gives way to him not out of intimidation, but simply to avoid scandal.	Отшельник согласился, намекнув, однако, что если бы он не был в монашеском одеянии, то не обратил бы внимания на угрозы, и что уступил бы не из страха, а просто чтобы не допустить бесчинства.
The King is admitted into the cell-two bundles of straw are shaken down for his accommodation, and he comforts himself that he is now under shelter, and that	Короля впустили в келью. Ему дали две охапки соломы, чтобы он мог устроиться поудобнее. Он утешался тем, что теперь у него есть кров и что
"A night will soon be gone."	Наступит скоро день.
Other wants, however, arise.	Но в госте пробуждаются новые желания.
The guest becomes clamorous for supper, observing,	Он требует ужина, говоря:
"For certainly, as I you say, I ne had never so sorry a day, That I ne had a merry night."	Прошу вас помнить об одном: Что б ни было со мною днем, Всегда я веселился ночью.
But this indication of his taste for good cheer, joined to the annunciation of his being a follower of the Court, who had lost himself at the great hunting-match, cannot induce the niggard Hermit to produce better fare than bread and cheese, for which his guest showed little appetite; and "thin drink," which was even less acceptable.	Но хотя он и сказал, что знает толк в хорошей еде, а также объяснил, что он придворный, заблудившийся во время большой королевской охоты, ему не удалось вытянуть у скупого отшельника ничего, кроме хлеба и сыра, которые не были для него особенно привлекательны; еще менее приемлемым показался ему "трезвый напиток".
At length the King presses his host on a point to which he had more than once alluded, without obtaining a satisfactory reply:	Наконец король стал требовать от хозяина, чтобы тот ответил на вопрос, который гость несколько раз безуспешно задавал ему:

"Then said the King, 'by God's grace, Thou wert in a merry place, To shoot should thou here When the foresters go to rest, Sometyme thou might have of the best, All of the wild deer; I wold hold it for no scathe, Though thou hadst bow and arrows baith, Althoff thou best a Frere.'"	Дичь ты не умеешь бить? Этого не может быть! В славных ты живешь местах; Как уйдет лесничий спать, Можешь вволю дичь стрелять. Здесь олени есть в лесах. Я б с тобой поспорить мог, Что отличный ты стрелок, Хоть, конечно, ты монах.
The Hermit, in return, expresses his apprehension that his guest means to drag him into some confession of offence against the forest laws, which, being betrayed to the King, might cost him his life.	В ответ на это отшельник выражает опасение, не хочет ли гость вырвать у него признание в том, что он нарушал лесные законы; а если бы такое признание дошло до короля, оно могло бы стоить монаху жизни.
Edward answers by fresh assurances of secrecy, and again urges on him the necessity of procuring some venison.	Эдуард уверяет отшельника, что он сохранит тайну, и снова требует, чтобы тот достал оленину.
The Hermit replies, by once more insisting on the duties incumbent upon him as a churchman, and continues to affirm himself free from all such breaches of order:	Отшельник возражает ему, ссылаясь на свои монашеские обеты, и продолжает отвергать подобные подозрения:
"Many day I have here been, And flesh-meat I eat never, But milk of the kye; Warm thee well, and go to sleep, And I will lap thee with my cope, Softly to lye."	Я питаюсь молоком, А с охотой незнаком, Хоть живу здесь много дней. Грейся перед очагом, Тихо спи себе потом, Рясою укрыт моей.
It would seem that the manuscript is here imperfect, for we do not find the reasons which finally induce the curtal Friar to amend the King's cheer.	По-видимому, рукопись здесь неисправна, потому что нельзя понять, что же, в конце концов, побуждает несговорчивого монаха удовлетворить желание короля.
But acknowledging his guest to be such a "good fellow" as has seldom graced his board, the holy man at length produces the best his cell affords.	Но, признав, что его гость - на редкость "славный малый", святой отец вытаскивает все лучшее, что припрятано в его келье.
Two candles are placed on a table, white bread and baked pasties are displayed by the light, besides choice of venison, both salt and fresh, from which they select collops.	На столе появляются две свечи, освещающие белый хлеб и пироги; кроме того, подается соленая и свежая оленина, от которой они отрезают лакомые куски.
"I might have eaten my bread dry," said the King, "had I not pressed thee on the score of archery, but now have I dined like a prince-if we had but drink enow."	"Мне пришлось бы есть хлеб всухомятку, - сказал король, - если бы я не выпросил у тебя твоей охотничьей добычи. А теперь я бы поужинал по-царски, если бы только у нас нашлось что выпить".
This too is afforded by the hospitable anchorite, who dispatches an assistant to fetch a pot of four gallons from a secret corner near his bed, and the whole three set in to serious drinking.	Гостеприимный отшельник соглашается и на это и приказывает служке извлечь из тайника подле его постели бочонок в четыре галлона, после чего все трое приступают к основательной выпивке.
This amusement is superintended by the Friar, according to the recurrence of certain fustian words, to be repeated by every compotator in turn before he drank-a species of High Jinks, as it were, by which they regulated their potations, as toasts were given in latter times.	Этой попойкой руководит отшельник, который следит за тем, чтобы особо торжественные слова повторялись всеми участниками пирушки по очереди перед каждым стаканом; с помощью этих веселых восклицаний они упорядочивали свои возлияния, подобно тому как в новое время это стали делать с помощью тостов.

The one toper says "fusty bandias", to which the other is obliged to reply, "strike pantnere", and the Friar passes many jests on the King's want of memory, who sometimes forgets the words of action.	Один пьяница говорит "Fusty bondias"[2], другой должен ответить "Ударь пантеру"; монах отпустил немало шуток насчет забывчивости короля, который иногда забывал слова этого святого обряда.
The night is spent in this jolly pastime.	В таких забавах проходит ночь.
Before his departure in the morning, the King invites his reverend host to Court, promises, at least, to requite his hospitality, and expresses himself much pleased with his entertainment.	Наутро, расставаясь со своим почтенным хозяином, король приглашает его ко двору, обещая отблагодарить за гостеприимство и выражая полное удовлетворение оказанным ему приемом.
The jolly Hermit at length agrees to venture thither, and to enquire for Jack Fletcher, which is the name assumed by the King.	Веселый монах соглашается явиться ко двору и спросить Джека Флетчера (этим именем назвался король).
After the Hermit has shown Edward some feats of archery, the joyous pair separate.	После того как отшельник показал королю свое искусство в стрельбе из лука, веселые приятели расстаются.
The King rides home, and rejoins his retinue.	Король отправляется домой и по дороге находит свою свиту.
As the romance is imperfect, we are not acquainted how the discovery takes place; but it is probably much in the same manner as in other narratives turning on the same subject, where the host, apprehensive of death for having trespassed on the respect due to his Sovereign, while incognito, is agreeably surprised by receiving honours and reward.	Баллада дошла до нас без окончания, и поэтому мы не знаем, как раскрывается истинное положение вещей; по всей вероятности, это происходит так же, как и в других произведениях сходного содержания: хозяин ждет казни за вольное обращение с монархом, скрывшим свое имя, и приятно поражен, когда вместо этого получает почести и награды.
In Mr Hartshorne's collection, there is a romance on the same foundation, called King Edward and the Shepherd, 4 which, considered as illustrating manners, is still more curious than the King and the Hermit; but it is foreign to the present purpose.	В собрании мистера Хартшорна имеется баллада на тот же сюжет под названием: "Король Эдуард и пастух"; с точки зрения описания нравов она гораздо интереснее "Короля и отшельника"; но приводить ее не входит в наши задачи.
The reader has here the original legend from which the incident in the romance is derived; and the identifying the irregular Eremite with the Friar Tuck of Robin Hood's story, was an obvious expedient.	Читатель уже познакомился с первоначальной легендой, из которой мы заимствовали этот эпизод романа, и отождествление грешного монаха с братом Туком из истории Робина Г уда должно показаться ему вполне естественным.
The name of Ivanhoe was suggested by an old rhyme.	Имя Айвенго было подсказано автору старинным стихотворением.
All novelists have had occasion at some time or other to wish with Falstaff, that they knew where a commodity of good names was to be had.	Всем романистам случалось высказывать пожелание, подобное восклицанию Фальстафа, который хотел бы узнать, где продаются хорошие имена.

On such an occasion the author chanced to call to memory a rhyme recording three names of the manors forfeited by the ancestor of the celebrated Hampden, for striking the Black Prince a blow with his racket, when they quarrelled at tennis: "Tring, Wing, and Ivanhoe, For striking of a blow, Hampden did forego, And glad he could escape so."	В подобную минуту автор случайно вспомнил стихотворение, где упоминались названия трех поместий, отнятых у предка знаменитого Хемпдена в наказание за то, что он ударил Черного принца ракеткой, поссорившись с ним во время игры в мяч: Тогда был в наказанье взят У Хемпдена поместий рядом Тринг, Винт, Айвенго. Был он рад Спастись ценой таких утрат.
The word suited the author's purpose in two material respects,-for, first, it had an ancient English sound; and secondly, it conveyed no indication whatever of the nature of the story.	Это имя соответствовало замыслу автора в двух отношениях: во-первых, оно звучит на староанглийский лад; во-вторых, в нем нет никаких указаний относительно характера произведения.
He presumes to hold this last quality to be of no small importance.	Последнему обстоятельству автор придавал большое значение.
What is called a taking title, serves the direct interest of the bookseller or publisher, who by this means sometimes sells an edition while it is yet passing the press.	Так называемые "захватывающие" заглавия прежде всего служат интересам книгопродавцев или издателей, которые с помощью этих заглавий продают книгу прежде, чем она вышла из печати.
But if the author permits an over degree of attention to be drawn to his work ere it has appeared, he places himself in the embarrassing condition of having excited a degree of expectation which, if he proves unable to satisfy, is an error fatal to his literary reputation.	Но автор, допустивший, чтобы к его еще не изданному произведению было искусственно привлечено внимание публики, ставит себя в затруднительное положение: если, возбудив всеобщие ожидания, он не сможет их удовлетворить, это может стать роковым для его литературной славы.
Besides, when we meet such a title as the Gunpowder Plot, or any other connected with general history, each reader, before he has seen the book, has formed to himself some particular idea of the sort of manner in which the story is to be conducted, and the nature of the amusement which he is to derive from it.	Кроме того, встречая такое заглавие, как "Пороховой заговор" или какое-нибудь другое, связанное со всемирной историей, всякий читатель еще до того, как он увидит книгу, составляет себе определенное представление о том, как должно развиваться повествование и какое удовольствие оно ему доставит.
In this he is probably disappointed, and in that case may be naturally disposed to visit upon the author or the work, the unpleasant feelings thus excited.	По всей вероятности, читатель будет обманут в своих ожиданиях, и в таком случае он осудит автора или его произведение, причинившее ему разочарование.
In such a case the literary adventurer is censured, not for having missed the mark at which he himself aimed, but for not having shot off his shaft in a direction he never thought of.	В этом случае писателя осуждают не за то, что он не попал в намеченную им самим цель, а за то, что он не пустил стрелу в том направлении, о котором и не помышлял.
On the footing of unreserved communication which the Author has established with the reader, he may here add the trifling circumstance, that a roll of Norman warriors, occurring in the Auchinleck Manuscript, gave him the formidable name of Front-de-Boeuf.	Опираясь на непринужденность отношений, которые автор завязал с читателями, он может, между прочим, упомянуть о том, что Окинлекская рукопись, приводящая имена целой орды норманских баронов, подсказала ему чудовищное имя Фрон де Беф.

Ivanhoe was highly successful upon its appearance, and may be said to have procured for its author the freedom of the Rules, since he has ever since been permitted to exercise his powers of fictitious composition in England, as well as Scotland.	"Айвенго" имел большой успех при появлении и, можно сказать, дал автору право самому предписывать себе законы, так как с этих пор ему позволяется изображать в создаваемых им сочинениях как Англию, так и Шотландию.
The character of the fair Jewess found so much favour in the eyes of some fair readers, that the writer was censured, because, when arranging the fates of the characters of the drama, he had not assigned the hand of Wilfred to Rebecca, rather than the less interesting Rowena.	Образ прекрасной еврейки возбудил сочувствие некоторых читательниц, которые обвинили автора в том, что, определяя судьбу своих героев, он предназначил руку Уилфреда не Ревекке, а менее привлекательной Ровене.
But, not to mention that the prejudices of the age rendered such an union almost impossible, the author may, in passing, observe, that he thinks a character of a highly virtuous and lofty stamp, is degraded rather than exalted by an attempt to reward virtue with temporal prosperity.	Но, не говоря уже о том, что предрассудки той эпохи делали подобный брак почти невозможным, автор позволяет себе попутно заметить, что временное благополучие не возвышает, а унижает людей, исполненных истинной добродетели и высокого благородства.
Such is not the recompense which Providence has deemed worthy of suffering merit, and it is a dangerous and fatal doctrine to teach young persons, the most common readers of romance, that rectitude of conduct and of principle are either naturally allied with, or adequately rewarded by, the gratification of our passions, or attainment of our wishes.	Читателем романов является молодое поколение, и было бы слишком опасно преподносить им роковую доктрину, согласно которой чистота поведения и принципов естественно согласуется или неизменно вознаграждается удовлетворением наших страстей или исполнением наших желаний.
In a word, if a virtuous and self-denied character is dismissed with temporal wealth, greatness, rank, or the indulgence of such a rashly formed or ill assorted passion as that of Rebecca for Ivanhoe, the reader will be apt to say, verily Virtue has had its reward.	Словом, если добродетельная и самоотверженная натура обделена земными благами, властью, положением в свете, если на ее долю не достается удовлетворение внезапной и несчастной страсти, подобной страсти Ревекки к Айвенго, то нужно, чтобы читатель был способен сказать - поистине добродетель имеет особую награду.
But a glance on the great picture of life will show, that the duties of self-denial, and the sacrifice of passion to principle, are seldom thus remunerated; and that the internal consciousness of their high-minded discharge of duty, produces on their own reflections a more adequate recompense, in the form of that peace which the world cannot give or take away.	Ведь созерцание великой картины жизни показывает, что самоотречение и пожертвование своими страстями во имя долга редко бывают вознаграждены и что внутреннее сознание исполненных обязанностей дает человеку подлинную награду - душевный покой, который никто не может ни отнять, ни дать.
Abbotsford, 1st September, 1830.	Эбботсфорд, 1 сентября 1830 года.
DEDICATORY EPISTLE TO THE REV. DR DRYASDUST, F.A.S. Residing in the Castle-Gate, York.	ПОСВЯЩЕНИЕ ДОСТОПОЧТЕННОМУ Д-РУ ДРАЙЕЗДАСТУ Ф. А. С. В КАСЛ-ГЕЙТ, ЙОРК
Much esteemed and dear Sir, It is scarcely necessary to mention the various and concurring reasons which induce me to place your name at the head of the following work.	Многоуважаемый и дорогой сэр, Едва ли необходимо перечислять здесь разнообразные, но чрезвычайно веские соображения, побуждающие меня поместить ваше имя перед нижеследующим произведением.
Yet the chief of these reasons may perhaps be refuted by the imperfections of the performance.	Однако, если мой замысел не увенчается успехом, основная из этих причин может отпасть.

Could I have hoped to render it worthy of your patronage, the public would at once have seen the propriety of inscribing a work designed to illustrate the domestic antiquities of England, and particularly of our Saxon forefathers, to the learned author of the Essays upon the Horn of King Ulphus, and on the Lands bestowed by him upon the patrimony of St Peter.	Если бы я мог надеяться, что эта книга достойна Вашего покровительства, читатели сразу поняли бы полную уместность посвящения труда, в котором я пытаюсь изобразить быт старой Англии и в особенности быт наших саксонских предков, ученому автору очерков о Роге короля Ульфу са и о землях, пожертвованных им престолу св. Петра.
I am conscious, however, that the slight, unsatisfactory, and trivial manner, in which the result of my antiquarian researches has been recorded in the following pages, takes the work from under that class which bears the proud motto, "Detur digniori".	Однако я сознаю, что поверхностное, далеко не удовлетворительное и упрощенное изложение результатов моих исторических разысканий на страницах этого романа ставит мое сочинение гораздо ниже тех, которые носят гордый девиз: Detur digniori [3].
On the contrary, I fear I shall incur the censure of presumption in placing the venerable name of Dr Jonas Dryasdust at the head of a publication, which the more grave antiquary will perhaps class with the idle novels and romances of the day.	Напротив, я боюсь подвергнуться осуждению за самонадеянность, помещая достойное, уважаемое всеми имя д-ра Джонаса Драйездаста на первых страницах книги, которую более серьезные знатоки старины поставят на одну доску с современными пустыми романами и повестями.
I am anxious to vindicate myself from such a charge; for although I might trust to your friendship for an apology in your eyes, yet I would not willingly stand conviction in those of the public of so grave a crime, as my fears lead me to anticipate my being charged with.	Мне было бы очень желательно снять с себя это обвинение, потому что, хотя я и надеюсь заслужить снисхождение в Ваших глазах, рассчитывая на Вашу дружбу, мне бы отнюдь не хотелось быть обвиненным читателями в столь серьезном проступке, который предвидит мое боязливое воображение.
I must therefore remind you, that when we first talked over together that class of productions, in one of which the private and family affairs of your learned northern friend, Mr Oldbuck of Monkbarns, were so unjustifiably exposed to the public, some discussion occurred between us concerning the cause of the popularity these works have attained in this idle age, which, whatever other merit they possess, must be admitted to be hastily written, and in violation of every rule assigned to the epopeia.	Поэтому я хочу напомнить Вам, что, когда мы впервые совместно обсуждали этого рода произведения, в одном из которых так неделикатно затронуты частные и семейные дела Вашего ученого северного друга мистера Олдбока из Монкбарнса, у нас возникли разногласия относительно причин популярности этих произведений в наш пустой век.
It seemed then to be your opinion, that the charm lay entirely in the art with which the unknown author had availed himself, like a second M'Pherson, of the antiquarian stores which lay scattered around him, supplying his own indolence or poverty of invention, by the incidents which had actually taken place in his country at no distant period, by introducing real characters, and scarcely suppressing real names.	Каковы бы ни были их многочисленные достоинства, нужно согласиться, что все они написаны чрезвычайно небрежно и нарушают все законы эпических произведений. Тогда Вы, казалось, придерживались мнения, что весь секрет очарования заключается в искусстве, с которым автор, подобно второму Макферсону, использует сокровища старины, разбросанные повсюду, обогащая свое вялое и скудное воображение готовыми мотивами из недавнего прошлого родной страны и вводя в рассказ действительно существующих людей, порою даже не изменяя имен.

It was not above sixty or seventy years, you observed, since the whole north of Scotland was under a state of government nearly as simple and as patriarchal as those of our good allies the Mohawks and Iroquois.	Вы отмечали, что не прошло еще шестидесяти -семидесяти лет с тех пор, как весь север Шотландии находился под управлением, почти таким же простым и патриархальным, как управление наших добрых союзников мохоков и ирокезов.
Admitting that the author cannot himself be supposed to have witnessed those times, he must have lived, you observed, among persons who had acted and suffered in them; and even within these thirty years, such an infinite change has taken place in the manners of Scotland, that men look back upon the habits of society proper to their immediate ancestors, as we do on those of the reign of Queen Anne, or even the period of the Revolution.	Признавая, что сам автор мог и не быть уже свидетелем событий того времени, Вы указывали, что он все же должен был общаться с людьми, которые жили и страдали в ту эпоху. Но уже за последние тридцать лет нравы Шотландии претерпели такие глубокие изменения, что сами шотландцы смотрят на нравы и обычаи своих прямых предков как мы на нравы времен царствования королевы Анны или даже времен Революции.
Having thus materials of every kind lying strewed around him, there was little, you observed, to embarrass the author, but the difficulty of choice.	При таких условиях единственное, что могло бы, по Вашему мнению, смутить автора, при наличии огромного количества отдельных фактов и материалов, - это трудность выбора.
It was no wonder, therefore, that, having begun to work a mine so plentiful, he should have derived from his works fully more credit and profit than the facility of his labours merited.	Поэтому не было ничего удивительного, что, начав разрабатывать столь богатую жилу, он получил от своих работ выгоду и славу, не оправдываемые сравнительной легкостью его труда.
Admitting (as I could not deny) the general truth of these conclusions, I cannot but think it strange that no attempt has been made to excite an interest for the traditions and manners of Old England, similiar to that which has been obtained in behalf of those of our poorer and less celebrated neighbours.	Соглашаясь в общем с правильностью Вашей точки зрения, я не могу не удивляться тому, что до сих пор никто не попытался возбудить интерес к преданиям и нравам старой Англии, тогда как по отношению к нашим бедным и менее знаменитым соседям мы имеем целый ряд таких попыток.
The Kendal green, though its date is more ancient, ought surely to be as dear to our feelings, as the variegated tartans of the north.	Зеленое сукно, несмотря на то, что оно древнее, должно, конечно, быть не менее дорого нашему сердцу, чем пестрый тартан северянину.
The name of Robin Hood, if duly conjured with, should raise a spirit as soon as that of Rob Roy; and the patriots of England deserve no less their renown in our modern circles, than the Bruces and Wallaces of Caledonia.	Имя Робина Гуда, если с умом им воспользоваться, может так же воодушевлять, как и имя Роб Роя, а английские патриоты заслуживают не меньших похвал в нашей среде, чем Брюс и Уоллес в Каледонии.
If the scenery of the south be less romantic and sublime than that of the northern mountains, it must be allowed to possess in the same proportion superior softness and beauty; and upon the whole, we feel ourselves entitled to exclaim with the patriotic Syrian-"Are not Pharphar and Abana, rivers of Damascus, better than all the rivers of Israel?"	Если южные пейзажи не так романтичны и величественны, как северные горные ландшафты, то зато они превосходят их своей мягкой и спокойной красотой. Все это дает им право воскликнуть вместе с патриотом Сирии: "Не прекрасней ли всех рек Израиля - Фарфар и Авана, реки Дамаска?"
Your objections to such an attempt, my dear Doctor, were, you may remember, two-fold.	Ваши возражения против такого рода попыток, дорогой доктор, если Вы разрешите напомнить, были двоякими.

You insisted upon the advantages which the Scotsman possessed, from the very recent existence of that state of society in which his scene was to be laid.	С одной стороны. Вы настаивали на преимуществах шотландцев, в чьей стране еще совсем недавно существовал тот самый быт, который должен был служить фоном для развивающегося действия.
Many now alive, you remarked, well remembered persons who had not only seen the celebrated Roy M'Gregor, but had feasted, and even fought with him.	Еще и теперь многие хорошо помнят людей, которые не только видели знаменитого Роя Мак-Грегора, но и пировали и даже сражались вместе с ним.
All those minute circumstances belonging to private life and domestic character, all that gives verisimilitude to a narrative, and individuality to the persons introduced, is still known and remembered in Scotland; whereas in England, civilisation has been so long complete, that our ideas of our ancestors are only to be gleaned from musty records and chronicles, the authors of which seem perversely to have conspired to suppress in their narratives all interesting details, in order to find room for flowers of monkish eloquence, or trite reflections upon morals.	Все мельчайшие подробности, относящиеся к частной жизни и быту того времени, все, что придает правдоподобие рассказу и своеобразие выведенным характерам, - все это хорошо знают и помнят в Шотландии. Напротив, в Англии цивилизация уже давно достигла такого высокого уровня, что единственным источником сведений о наших предках стали старые летописи, авторы которых как бы сговорились замалчивать все интересные подробности для того, чтобы дать место цветам монашеского красноречия и избитым рассуждениям о морали.
To match an English and a Scottish author in the rival task of embodying and reviving the traditions of their respective countries, would be, you alleged, in the highest degree unequal and unjust.	Вы утверждали, что было бы несправедливо равнять английских и шотландских писателей, соперничающих в воплощении и оживлении преданий своих стран.
The Scottish magician, you said, was, like Lucan's witch, at liberty to walk over the recent field of battle, and to select for the subject of resuscitation by his sorceries, a body whose limbs had recently quivered with existence, and whose throat had but just uttered the last note of agony.	Вы говорили, что шотландский волшебник, подобно лукановской колдунье, может свободно бродить по еще свежему полю битвы, выбирая, чтобы воскресить своим колдовством, те тела, где только что трепетала жизнь и на чьих устах только что замерли последние стоны.
Such a subject even the powerful Erictho was compelled to select, as alone capable of being reanimated even by "her" potent magic---gelidas leto scrutata medullas, Pulmonis rigidi stantes sine vulnere fibras Invenit, et vocem defuncto in corpore quaerit.	А ведь сама могущественная Эрихто должна была выбирать именно таких мертвецов, ибо только их могло воскресить ее искусное волшебство: ...gelidas leto scrutata medullas, Pulmonis rigidi stantes sine vulnere fibras Invenit, et vocem defuncto in corpore quaerit". [4]
The English author, on the other hand, without supposing him less of a conjuror than the Northern Warlock, can, you observed, only have the liberty of selecting his subject amidst the dust of antiquity, where nothing was to be found but dry, sapless, mouldering, and disjointed bones, such as those which filled the valley of Jehoshaphat.	А в то же время английскому писателю, - будь он столь же могущественен, как Северный Волшебник, - предоставлено, в поисках своих сюжетов, рыться в пыли веков, где ничего нельзя найти, кроме сухих, безжизненных, истлевших и разметанных костей, подобных тем, какими была усеяна Иосафатова долина.
You expressed, besides, your apprehension, that the unpatriotic prejudices of my countrymen would not allow fair play to such a work as that of which I endeavoured to demonstrate the probable success.	С другой стороны, Вы выражали опасения, что лишенные патриотизма предрассудки моих земляков не позволяет им справедливо оценить то произведение, возможность успеха которого мне хотелось доказать.

And this, you said, was not entirely owing to the more general prejudice in favour of that which is foreign, but that it rested partly upon improbabilities, arising out of the circumstances in which the English reader is placed.	Это обстоятельство, говорили Вы, лишь отчасти обусловлено всеобщим предпочтением иностранного своему; оно зависит еще также от той особой обстановки, в которой находится английский читатель.
If you describe to him a set of wild manners, and a state of primitive society existing in the Highlands of Scotland, he is much disposed to acquiesce in the truth of what is asserted.	Если Вы будете рассказывать ему о первобытном состоянии общества и диких нравах, существующих в горной Шотландии, он охотно согласится со всеми Вашими рассказами.
And reason good.	И это вполне понятно.
If he be of the ordinary class of readers, he has either never seen those remote districts at all, or he has wandered through those desolate regions in the course of a summer tour, eating bad dinners, sleeping on truckle beds, stalking from desolation to desolation, and fully prepared to believe the strangest things that could be told him of a people, wild and extravagant enough to be attached to scenery so extraordinary.	Рядовой читатель либо вообще никогда не бывал в этих отдаленных районах, либо проезжал эти пустынные области во время своих летних поездок. Плохие обеды, убогие ночлеги, нищета и разорение, встречаемые на каждом шагу, достаточно подготовили его к самым необыкновенным рассказам о необузданном, своеобразном народе, так хорошо гармонирующем с диким пейзажем.
But the same worthy person, when placed in his own snug parlour, and surrounded by all the comforts of an Englishman's fireside, is not half so much disposed to believe that his own ancestors led a very different life from himself; that the shattered tower, which now forms a vista from his window, once held a baron who would have hung him up at his own door without any form of trial; that the hinds, by whom his little pet-farm is managed, a few centuries ago would have been his slaves; and that the complete influence of feudal tyranny once extended over the neighbouring village, where the attorney is now a man of more importance than the lord of the manor.	Но тот же самый уважаемый читатель, очутившись в своей уютной гостиной, окруженный комфортом английского семейного очага, будет не особенно склонен выслушивать рассказы о том, что его предки вели совершенно иной образ жизни, что покачнувшаяся башня, виднеющаяся из его окна, некогда принадлежала барону, который не задумываясь вздернул бы его на воротах его собственного дома без всякого суда, что батраки, работающие в его маленьком поместье, два или три века тому назад были бы его рабами и что неограниченная власть феодальной тирании простиралась на соседнюю деревушку, где сейчас адвокат играет более видную роль, чем землевладелец.
While I own the force of these objections, I must confess, at the same time, that they do not appear to me to be altogether insurmountable.	Хоть я и понимаю всю серьезность этих возражений, однако должен сознаться, что они не кажутся мне решающими.

The scantiness of materials is indeed a formidable difficulty; but no one knows better than Dr Dryasdust, that to those deeply read in antiquity, hints concerning the private life of our ancestors lie scattered through the pages of our various historians, bearing, indeed, a slender proportion to the other matters of which they treat, but still, when collected together, sufficient to throw considerable light upon the "vie prive" of our forefathers; indeed, I am convinced, that however I myself may fail in the ensuing attempt, yet, with more labour in collecting, or more skill in using, the materials within his reach, illustrated as they have been by the labours of Dr Henry, of the late Mr Strutt, and, above all, of Mr Sharon Turner, an abler hand would have been successful; and therefore I protest, beforehand, against any argument which may be founded on the failure of the present experiment.	Конечно, недостаток материала - трудно преодолимое препятствие, но кому же, как не д-ру Драйездасту, знать, что для тех, кто умеет хорошо читать и любить нашу старину, мелкие указания на нравы и обычаи наших предков разбросаны повсюду, в различных исторических трудах; конечно, они представляют совсем ничтожный процент по отношению ко всему содержанию этих сочинений, но все же, собранные вместе, они могут пролить свет на vie privee [5] наших предков. Конечно, сам я могу потерпеть неудачу в предпринятом труде. Однако я убежден, что более упорные поиски подходящего материала и более удачное использование найденного всегда обеспечат успех способному художнику, как это показывают труды доктора Генри, покойного мистера Стратта, а более всего мистера Шерона Тернера. И потому я заранее протестую против каких бы то ни было общих выводов в случае неудачи настоящего опыта.
On the other hand, I have already said, that if any thing like a true picture of old English manners could be drawn, I would trust to the good-nature and good sense of my countrymen for insuring its favourable reception.	Но повторяю: если мне удастся нарисовать правдивую картину старых английских нравов, я хочу надеяться, что добродушие и здравый смысл моих соотечественников обеспечат мне благоприятный прием.
Having thus replied, to the best of my power, to the first class of your objections, or at least having shown my resolution to overleap the barriers which your prudence has raised, I will be brief in noticing that which is more peculiar to myself.	Ответив, насколько было возможно, на Ваши первые возражения или по крайней мере высказав твердое намерение преодолеть все трудности, о которых Вы меня предупреждали, я хочу сказать несколько слов о том, что более непосредственно относится к моему произведению.
It seems to be your opinion, that the very office of an antiquary, employed in grave, and, as the vulgar will sometimes allege, in toilsome and minute research, must be considered as incapacitating him from successfully compounding a tale of this sort.	Вы, по-видимому, придерживаетесь мнения, что сама профессия исследователя старины, занимающегося трудными и, как принято утверждать, кропотливыми и мелочными изысканиями, делает его неспособным создать занимательный рассказ из этого материала.
But permit me to say, my dear Doctor, that this objection is rather formal than substantial.	Разрешите мне сказать, дорогой доктор, что это возражение имеет скорее формальный характер, нежели касается существа дела.
It is true, that such slight compositions might not suit the severer genius of our friend Mr Oldbuck.	Конечно, подобные легкомысленные произведения не гармонируют со строгим умонастроением нашего друга мистера Олдбока.
Yet Horace Walpole wrote a goblin tale which has thrilled through many a bosom; and George Ellis could transfer all the playful fascination of a humour, as delightful as it was uncommon, into his Abridgement of the Ancient Metrical Romances.	Однако Гораций Уолпол сумел написать леденящий кровь рассказ о нечистой силе, а Джорджу Эллису удалось вложить живое очарование юмора, столь же восхитительного, как и своеобразного, в свои переложения древних стихотворений.

So that, however I may have occasion to rue my present audacity, I have at least the most respectable precedents in my favour.	Так что если мне придется пожалеть о своей смелости, я могу сослаться в свое оправдание на уважаемых предшественников.
Still the severer antiquary may think, that, by thus intermingling fiction with truth, I am polluting the well of history with modern inventions, and impressing upon the rising generation false ideas of the age which I describe.	Все же строгий историк может подумать, что, перемешивая таким образом правду с вымыслом, я засоряю чистые источники истории современными измышлениями и внушаю подрастающему поколению ложное представление о веке, который описываю.
I cannot but in some sense admit the force of this reasoning, which I yet hope to traverse by the following considerations.	Соглашаясь лишь в незначительной степени с справедливостью этих суждений, я попытаюсь противопоставить им следующие соображения.
It is true, that I neither can, nor do pretend, to the observation of complete accuracy, even in matters of outward costume, much less in the more important points of language and manners.	Правда, я не могу, да и не пытаюсь, сохранить абсолютную точность даже в вопросе о костюмах, не говоря уже о таких более существенных моментах, как язык и нравы.
But the same motive which prevents my writing the dialogue of the piece in Anglo-Saxon or in Norman-French, and which prohibits my sending forth to the public this essay printed with the types of Caxton or Wynken de Worde, prevents my attempting to confine myself within the limits of the period in which my story is laid.	Но те же причины, которые не позволяют мне передавать диалоги моего романа на англосакском или франко-норманском языке или предложить его публике напечатанным шрифтом Кэкстона или Винкен де Ворда, мешают мне строго придерживаться рамок того времени, в котором происходит действие.
It is necessary, for exciting interest of any kind, that the subject assumed should be, as it were, translated into the manners, as well as the language, of the age we live in.	Для того чтобы пробудить в читателе хоть некоторый интерес, необходимо изложить избранную Вами тему языком и в манере той эпохи, в какую Вы живете.
No fascination has ever been attached to Oriental literature, equal to that produced by Mr Galland's first translation of the Arabian Tales; in which, retaining on the one hand the splendour of Eastern costume, and on the other the wildness of Eastern fiction, he mixed these with just so much ordinary feeling and expression, as rendered them interesting and intelligible, while he abridged the long-winded narratives, curtailed the monotonous reflections, and rejected the endless repetitions of the Arabian original.	Ни одно произведение восточной литературы не пользовалось таким успехом, как первый перевод арабских сказок мистером Гэлландом: сохранив дикость восточного вымысла вместе с пышными восточными костюмами, он ввел в них простые чувства и естественные поступки героев, что сделало их интересными и понятными для всех; а в то же время он сократил растянутые эпизоды и однообразные рассуждения и отбросил бесконечные повторения арабского оригинала.
The tales, therefore, though less purely Oriental than in their first concoction, were eminently better fitted for the European market, and obtained an unrivalled degree of public favour, which they certainly would never have gained had not the manners and style been in some degree familiarized to the feelings and habits of the western reader.	Конечно, в таком виде рассказы меньше отзываются Востоком, но зато значительно больше соответствуют потребностям европейского рынка; благодаря этому они вызвали такое одобрение, какого никогда бы не заслужили, если бы по своей форме и стилю не были до известной степени приспособлены к чувствам и привычкам западных читателей.

In point of justice, therefore, to the multitudes who will, I trust, devour this book with avidity, I have so far explained our ancient manners in modern language, and so far detailed the characters and sentiments of my persons, that the modern reader will not find himself, I should hope, much trammelled by the repulsive dryness of mere antiquity.	Учитывая вкусы толпы, которая, я надеюсь, с жадностью набросится на эту книгу, я постарался в такой мере переложить старые нравы на язык современности и так подробно развить характеры и чувства моих героев, чтобы современный читатель не испытывал никакого утомления от сухого изображения неприкрашенной старины.
In this, I respectfully contend, I have in no respect exceeded the fair license due to the author of a fictitious composition.	Но я считаю, что, приспособляясь к этим вкусам, я не превысил здесь прав и полномочий автора художественного произведения.
The late ingenious Mr Strutt, in his romance of Queen-Hoo-Hall, 5 acted upon another principle; and in distinguishing between what was ancient and modern, forgot, as it appears to me, that extensive neutral ground, the large proportion, that is, of manners and sentiments which are common to us and to our ancestors, having been handed down unaltered from them to us, or which, arising out of the principles of our common nature, must have existed alike in either state of society.	Талантливый писатель - покойный мистер Стратт в своем романе "Куинху-холл" действовал по другому принципу: противопоставляя старину современности, он, казалось, совершенно забыл о нравах и чувствах, общих как для наших предков, так и для нас самих - частью полученных нами по наследству, частью же в такой мере общечеловеческих по своей природе, что их существование во все эпохи не подлежит никакому сомнению.
In this manner, a man of talent, and of great antiquarian erudition, limited the popularity of his work, by excluding from it every thing which was not sufficiently obsolete to be altogether forgotten and unintelligible.	Исключив из своей работы все, что недостаточно старо, чтобы быть чуждым и забытым, этот человек, обладавший огромной эрудицией и талантом, тем самым лишил свое произведение значительной доли общедоступности.
The license which I would here vindicate, is so necessary to the execution of my plan, that I will crave your patience while I illustrate my argument a little farther.	Права художника на некоторую вольность в обращении с материалом, которые я отстаиваю, настолько важны для успешного осуществления моего замысла, что я буду умолять Вас терпеливо выслушать мои дальнейшие доказательства.
He who first opens Chaucer, or any other ancient poet, is so much struck with the obsolete spelling, multiplied consonants, and antiquated appearance of the language, that he is apt to lay the work down in despair, as encrusted too deep with the rust of antiquity, to permit his judging of its merits or tasting its beauties.	Тот, кто впервые открывает сочинения Чосера или какого-нибудь другого старого поэта, до такой степени пугается при виде устарелого правописания бесчисленных согласных и старого языка вообще, что в отчаянии откладывает эту книгу, как слишком загроможденную обломками древних развалин и потому чересчур трудную для понимания ее достоинства и восприятия ее красот.

But if some intelligent and accomplished friend points out to him, that the difficulties by which he is startled are more in appearance than reality, if, by reading aloud to him, or by reducing the ordinary words to the modern orthography, he satisfies his proselyte that only about one-tenth part of the words employed are in fact obsolete, the novice may be easily persuaded to approach the "well of English undefiled," with the certainty that a slender degree of patience will enable him to to enjoy both the humour and the pathos with which old Geoffrey delighted the age of Cressy and of Poictiers.	Но если умный и образованный друг укажет ему, что пугающие его трудности только кажущиеся, если он прочтет это произведение вслух, если он заменит старинное правописание знакомых слов современным, - он докажет своему ученику, что, быть может, только одна десятая слов в этой книге действительно вышла из употребления. Таким образом, начинающего легко будет уговорить подойти к "источнику чисто английского" с полной уверенностью, что при небольшом терпении он вскоре сможет наслаждаться тем юмором и пафосом, которыми старый Джефри восхищал век Кресси и Пуатье.
To pursue this a little farther.	Пойдем дальше.
If our neophyte, strong in the new-born love of antiquity, were to undertake to imitate what he had learnt to admire, it must be allowed he would act very injudiciously, if he were to select from the Glossary the obsolete words which it contains, and employ those exclusively of all phrases and vocables retained in modern days.	Предположим, что наш неофит в своем новоявленном увлечении древностью попытается подражать тому, что вызывает его восхищение; он поступит крайне неразумно, если извлечет из словаря устарелые слова и будет пользоваться ими вместо слов и выражений, употребительных в наши дни.
This was the error of the unfortunate Chatterton.	Именно такие ошибки нередко совершал Чаттертон.
In order to give his language the appearance of antiquity, he rejected every word that was modern, and produced a dialect entirely different from any that had ever been spoken in Great Britain.	Стараясь придать своему языку старинный характер, он отбросил все современные слова и создал наречие, не имевшее ничего общего ни с одним из тех, на которых когда-либо говорили в Великобритании.
He who would imitate an ancient language with success, must attend rather to its grammatical character, turn of expression, and mode of arrangement, than labour to collect extraordinary and antiquated terms, which, as I have already averred, do not in ancient authors approach the number of words still in use, though perhaps somewhat altered in sense and spelling, in the proportion of one to ten.	Тот, кто хочет подражать старинному языку, должен уловить общий характер его грамматических форм, выражений, оборотов, принципов сочетания слов, а отнюдь не изощряться в выискивании редкостных и устарелых слов. Как я уже говорил, в произведениях старых авторов устаревшие слова встречаются гораздо реже, чем слова, до сих пор употребительные, но взятые с измененным значением и с иной орфографией. Отношение между ними равно приблизительно одному к десяти.
What I have applied to language, is still more justly applicable to sentiments and manners.	Все, что я говорил о языке, тем более применимо для изображения чувств и нравов.
The passions, the sources from which these must spring in all their modifications, are generally the same in all ranks and conditions, all countries and ages; and it follows, as a matter of course, that the opinions, habits of thinking, and actions, however influenced by the peculiar state of society, must still, upon the whole, bear a strong resemblance to each other.	Важнейшие человеческие страсти во всех своих проявлениях, а также и источники, которые их питают, общи для всех сословий, состояний, стран и эпох; отсюда с несомненностью следует, что хотя данное состояние общества влияет на мнения, образ мыслей и поступки людей, эти последние по самому своему существу чрезвычайно сходны между собой.

Our ancestors were not more distinct from us, surely, than Jews are from Christians; they had "eyes, hands, organs, dimensions, senses, affections, passions;" were "fed with the same food, hurt with the same weapons, subject to the same diseases, warmed and cooled by the same winter and summer," as ourselves.	Наши предки отличались от нас, конечно, не более, чем еврей отличается от христианина. "Разве у них нет рук, органов, членов тела, чувств, привязанностей, страстей? Разве не та же самая пища насыщает его, разве не то же оружие ранит его, разве он не подвержен тем же недугам, разве не те же лекарства исцеляют его, разве не согревают и не студят его те же лето и зима, как и христианина?"
The tenor, therefore, of their affections and feelings, must have borne the same general proportion to our own.	Поэтому их чувства и страсти по своему характеру и по своей напряженности приближаются к нашим.
It follows, therefore, that of the materials which an author has to use in a romance, or fictitious composition, such as I have ventured to attempt, he will find that a great proportion, both of language and manners, is as proper to the present time as to those in which he has laid his time of action.	И когда автор приступает к роману или другому художественному произведению, вроде того, какое я решился написать, то оказывается, что материал, которым он располагает, как языковой, так и исторически-бытовой, в такой же мере принадлежит современности, как и эпохе, избранной им для изображения.
The freedom of choice which this allows him, is therefore much greater, and the difficulty of his task much more diminished, than at first appears.	Это обстоятельство предоставляет автору свободу выбора и облегчает его задачу в большей мере, чем кажется на первый взгляд.
To take an illustration from a sister art, the antiquarian details may be said to represent the peculiar features of a landscape under delineation of the pencil.	Возьмем пример из области смежного искусства. Можно сказать, что в картинах антикварные детали придают ландшафту специфические черты.
His feudal tower must arise in due majesty; the figures which he introduces must have the costume and character of their age; the piece must represent the peculiar features of the scene which he has chosen for his subject, with all its appropriate elevation of rock, or precipitate descent of cataract.	Феодальный замок должен возвышаться во всем своем величии, художник должен изображать людей в костюмах и позах, свойственных эпохе; местность, которую художник избрал для изображения, должна быть передана со всеми своими особенностями, с возвышающимися утесами или стремительным падением водопада.
His general colouring, too, must be copied from Nature: The sky must be clouded or serene, according to the climate, and the general tints must be those which prevail in a natural landscape.	Колорит также должен отличаться естественностью. Небо должно быть ясным или облачным, соответственно климату, а краски именно теми, которые преобладают в самой натуре. В этих пределах законы искусства вынуждают художника строго следовать природе.
So far the painter is bound down by the rules of his art, to a precise imitation of the features of Nature; but it is not required that he should descend to copy all her more minute features, or represent with absolute exactness the very herbs, flowers, and trees, with which the spot is decorated.	Но вовсе не обязательно, чтобы он погружался в воспроизведение мельчайших черт оригинала, чтобы он с совершенной точностью изображал траву, цветы и деревья, украшающие местность.
These, as well as all the more minute points of light and shadow, are attributes proper to scenery in general, natural to each situation, and subject to the artist's disposal, as his taste or pleasure may dictate.	Все это, так же как и детали распределения света и тени, принадлежит любому месту действия, естественно для любой страны и потому может быть подсказано личными вкусами и пристрастиями художника.

It is true, that this license is confined in either case within legitimate bounds.	Правда, этот произвол всегда строго ограничен.
The painter must introduce no ornament inconsistent with the climate or country of his landscape; he must not plant cypress trees upon Inch-Merrin, or Scottish firs among the ruins of Persepolis; and the author lies under a corresponding restraint.	Художник должен избегать всех тех красивых подробностей, которые не соответствуют климатическим или географическим особенностям изображаемого пейзажа: не следует сажать кипарисы на Меррейских островах или шотландские ели среди развалин Персеполиса; такого же рода ограничениям подлежит и писатель.
However far he may venture in a more full detail of passions and feelings, than is to be found in the ancient compositions which he imitates, he must introduce nothing inconsistent with the manners of the age; his knights, squires, grooms, and yeomen, may be more fully drawn than in the hard, dry delineations of an ancient illuminated manuscript, but the character and costume of the age must remain inviolate; they must be the same figures, drawn by a better pencil, or, to speak more modestly, executed in an age when the principles of art were better understood.	Писатель может себе позволить обрисовать чувства и страсти своих героев гораздо подробнее, чем это имеет место в старинных хрониках, которым он подражает, но, как бы далеко он тут ни зашел, он не должен вводить ничего не соответствующего нравам эпохи; его рыцари, лорды, оруженосцы и иомены могут быть изображены более подробно и живо, нежели в сухом и жестком рассказе старинной иллюстрированной рукописи, но характер и внешнее обличье эпохи должны оставаться неприкосновенными; все эти фигуры должны остаться теми же, но только нарисованными более искусным карандашом или, чтобы быть скромнее, должны соответствовать требованиям эпохи с более развитым пониманием задач искусства.
His language must not be exclusively obsolete and unintelligible; but he should admit, if possible, no word or turn of phraseology betraying an origin directly modern.	Язык не должен быть сплошь устарелым и неудобным, но он, по возможности, должен избегать оборотов явно новейшего происхождения.
It is one thing to make use of the language and sentiments which are common to ourselves and our forefathers, and it is another to invest them with the sentiments and dialect exclusively proper to their descendants.	Одно дело - вводить в произведение слова и чувства, общие у нас с нашими предками, другое дело - наделять предков речью и чувствами, свойственными исключительно их потомкам.
This, my dear friend, I have found the most difficult part of my task; and, to speak frankly, I hardly expect to satisfy your less partial judgment, and more extensive knowledge of such subjects, since I have hardly been able to please my own.	Именно это, дорогой друг, оказалось самой трудной частью моей задачи; и, откровенно говоря, я почти не имею надежды Вас удовлетворить; ведь я едва кажусь приемлемым для самого себя, тогда как Ваши суждения гораздо менее пристрастны, а Ваши познания в области истории гораздо обширнее моих.

I am conscious that I shall be found still more faulty in the tone of keeping and costume, by those who may be disposed rigidly to examine my Tale, with reference to the manners of the exact period in which my actors flourished: It may be, that I have introduced little which can positively be termed modern; but, on the other hand, it is extremely probable that I may have confused the manners of two or three centuries, and introduced, during the reign of Richard the First, circumstances appropriated to a period either considerably earlier, or a good deal later than that era.	Полагаю, что поведение и внешний облик моих героев заслужат немало упреков со стороны лиц, расположенных строго разбирать мою повесть, учитывая нравы того времени, когда жили ее герои. Возможно, что я ввел мало таких бытовых черт и поступков, которые можно было бы назвать явно современными; но, с другой стороны, весьма возможно, что я смешал нравы двух или трех столетий и приписал царствованию Ричарда I явления, имевшие место либо гораздо раньше, либо значительно позже изображенного мною времени.
It is my comfort, that errors of this kind will escape the general class of readers, and that I may share in the ill-deserved applause of those architects, who, in their modern Gothic, do not hesitate to introduce, without rule or method, ornaments proper to different styles and to different periods of the art.	Я утешаюсь тем, что ошибки такого рода ускользнут от внимания среднего читателя, и что я смогу разделить незаслуженный успех с теми архитекторами, которые, без всякой системы и правил, не задумываясь вводили в модную готику орнаменты, свойственные различным стилям и различным периодам искусства.
Those whose extensive researches have given them the means of judging my backslidings with more severity, will probably be lenient in proportion to their knowledge of the difficulty of my task.	Те же читатели, которым их обширные научные изыскания позволят строго судить мои промахи, проявят известную снисходительность именно в силу своего понимания всей трудности моей задачи.
My honest and neglected friend, Ingulphus, has furnished me with many a valuable hint; but the light afforded by the Monk of Croydon, and Geoffrey de Vinsauff, is dimmed by such a conglomeration of uninteresting and unintelligible matter, that we gladly fly for relief to the delightful pages of the gallant Froissart, although he flourished at a period so much more remote from the date of my history.	Мой почтенный, но находящийся в пренебрежении друг Ингульфус доставил мне много ценных указаний; но свет, излучаемый Кройдонским монахом и Джефри де Винсау, затемнен таким нагромождением неинтересного и неудобопонятного материала, что я с радостью обратился за помощью к страницам любезного Фруассара, хотя он и процветал в эпоху, весьма отдаленную от описываемых мною событий.
If, therefore, my dear friend, you have generosity enough to pardon the presumptuous attempt, to frame for myself a minstrel coronet, partly out of the pearls of pure antiquity, and partly from the Bristol stones and paste, with which I have endeavoured to imitate them, I am convinced your opinion of the difficulty of the task will reconcile you to the imperfect manner of its execution.	Но если, дорогой друг. Вы все же будете достаточно великодушны, чтобы простить мне самонадеянную попытку сплести себе венок менестреля частью из чистейших жемчужин древности, частью из бристольских подделок, которыми я пытался подменить настоящие, я убежден, что Ваше понимание трудностей моей задачи примирит Вас с несовершенством ее выполнения.
Of my materials I have but little to say. They may be chiefly found in the singular Anglo-Norman MS., which Sir Arthur Wardour preserves with such jealous care in the third drawer of his oaken cabinet, scarcely allowing any one to touch it, and being himself not able to read one syllable of its contents.	О материалах мне остается сказать немного: они все содержатся в одной англо-норманской рукописи; сэр Артур Уордор ревностно хранит ее в третьем ящике своего дубового стола; он никому не позволяет к ней прикоснуться, сам же не в силах прочесть из нее ни одного слова.

I should never have got his consent, on my visit to Scotland, to read in those precious pages for so many hours, had I not promised to designate it by some emphatic mode of printing, as {The Wardour Manuscript}; giving it, thereby, an individuality as important as the Bannatyne MS., the Auchinleck MS., and any other monument of the patience of a Gothic scrivener.	Во время моего пребывания в Шотландии я никогда не получил бы разрешения надолго углубиться в эти драгоценные страницы, если бы не обещал отметить ее каким-нибудь необыкновенным шрифтом под именем "рукопись Уордора", выделив ее тем самым из всех других и придав ей такую же значительность, какой обладают рукописи Бэннетайн, Окинлек и другие памятники терпения средневековых переписчиков.
I have sent, for your private consideration, a list of the contents of this curious piece, which I shall perhaps subjoin, with your approbation, to the third volume of my Tale, in case the printer's devil should continue impatient for copy, when the whole of my narrative has been imposed.	Я послал Вам для ознакомления оглавление этой любопытной вещи, которое я с Вашего разрешения приложу к третьему тому моего романа, если только дьявол книгопечатания все еще не будет удовлетворен после набора всего моего произведения.
Adieu, my dear friend; I have said enough to explain, if not to vindicate, the attempt which I have made, and which, in spite of your doubts, and my own incapacity, I am still willing to believe has not been altogether made in vain.	Прощайте, дорогой друг, я сказал достаточно для того, чтобы объяснить, если не оправдать, мою попытку. Несмотря на Ваши сомнения и мою собственную неспособность, я все еще хочу надеяться, что эта попытка сделана мною не напрасно.
I hope you are now well recovered from your spring fit of the gout, and shall be happy if the advice of your learned physician should recommend a tour to these parts.	Я надеюсь, что Вы уже оправились после весеннего припадка подагры, и буду счастлив, если Ваши ученые врачи посоветуют Вам поездку в здешние края.
Several curiosities have been lately dug up near the wall, as well as at the ancient station of Habitancum.	Недавно при раскопках возле стен древнего Г абитанкума были найдены интересные древности.
Talking of the latter, I suppose you have long since heard the news, that a sulky churlish boor has destroyed the ancient statue, or rather bas-relief, popularly called Robin of Redesdale.	Кстати, Вы, вероятно, уже знаете, что грубый, неотесанный невежда уничтожил старинную статую или, вернее, барельеф, известный под названием Робина из Ридесдаля.
It seems Robin's fame attracted more visitants than was consistent with the growth of the heather, upon a moor worth a shilling an acre.	По-видимому, слава Робина привлекала слишком много посетителей и помешала росту вереска на болоте, стоящем по шилингу за акр.
Reverend as you write yourself, be revengeful for once, and pray with me that he may be visited with such a fit of the stone, as if he had all the fragments of poor Robin in that region of his viscera where the disease holds its seat.	- Достопочтенный сэр, - как Вы себя сами именуете, - будьте раз в жизни мстительны и молитесь вместе со мной, чтобы у этого человека появились камни в печени такой величины, как если бы все обломки бедного Робина скопились у него в этом органе.
Tell this not in Gath, lest the Scots rejoice that they have at length found a parallel instance among their neighbours, to that barbarous deed which demolished Arthur's Oven.	Не рассказывайте об этом в Гэте, не подавайте шотландцам повода радоваться тому, что наконец их соседи совершили поступок столь же варварский, как уничтожение Артуровой печи.
But there is no end to lamentation, when we betake ourselves to such subjects.	Но нет конца сетованиям, когда речь заходит о таких вещах.

My respectful compliments attend Miss Dryasdust; I endeavoured to match the spectacles agreeable to her commission, during my late journey to London, and hope she has received them safe, and found them satisfactory.	Передайте мой почтительный привет мисс Драйездаст. Во время моего последнего пребывания в Лондоне я пытался подобрать по ее поручению очки; надеюсь, что она получила их в сохранности и что они оказались подходящими.
I send this by the blind carrier, so that probably it may be some time upon its journey.	Я посылаю это письмо с нарочным, и оно, вероятно, задержится в пути.
6 The last news which I hear from Edinburgh is, that the gentleman who fills the situation of Secretary to the Society of Antiquaries of Scotland, 7 is the best amateur draftsman in that kingdom, and that much is expected from his skill and zeal in delineating those specimens of national antiquity, which are either mouldering under the slow touch of time, or swept away by modern taste, with the same besom of destruction which John Knox used at the Reformation.	По последним известим из Эдинбурга джентльмен, занимающий место секретаря Общества любителей шотландской старины, -лучший в королевстве любитель рисовальщик, и можно многого ожидать от его усердия и искусства в области реставрации образцов национальных памятников, либо разрушаемых медленным действием времени, либо сметенных духом современности при помощи той же разрушительной метлы, какой пользовался Джон Нокс во время реставрации.
Once more adieu; "vale tandem, non immemor mei". Believe me to be, Reverend, and very dear Sir, Your most faithful humble Servant. Laurence Templeton. Toppingwold, near Egremont, Cumberland, Nov. 17, 1817.	Еще раз прощайте: vale tandem, non immemor mei [6]. Остаюсь, достопочтенный сэр, Вашим покорным слугой. Лоренс Темплтон Топингвод, близ Эгремонта, Камберленд, 17 ноября 1817 года.
IVANHOE. CHAPTER I	Глава I
Thus communed these; while to their lowly dome, The full-fed swine return'd with evening home; Compell'd, reluctant, to the several sties, With din obstreperous, and ungrateful cries. Pope's Odyssey	Они беседовали той порой, Когда стада с полей брели домой, Когда, наевшись, но не присмирев, Шли свиньи с визгом нехотя в свой хлев. Поп, "Одиссея"
In that pleasant district of merry England which is watered by the river Don, there extended in ancient times a large forest, covering the greater part of the beautiful hills and valleys which lie between Sheffield and the pleasant town of Doncaster.	В той живописной местности веселой Англии, которая орошается рекою Дон, в давние времена простирались обширные леса, покрывавшие большую часть красивейших холмов и долин, лежащих между Шеффилдом и Донкастером.
The remains of this extensive wood are still to be seen at the noble seats of Wentworth, of Warncliffe Park, and around Rotherham.	Остатки этих огромных лесов и поныне видны вокруг дворянских замков Уэнтворт, Уорнклиф-парк и близ Ротерхема.
Here haunted of yore the fabulous Dragon of Wantley; here were fought many of the most desperate battles during the Civil Wars of the Roses; and here also flourished in ancient times those bands of gallant outlaws, whose deeds have been rendered so popular in English song.	По преданию, здесь некогда обитал сказочный уонтлейский дракон; здесь происходили ожесточенные битвы во время междоусобных войн Белой и Алой Розы; и здесь же в старину собирались ватаги тех отважных разбойников, подвиги и деяния которых прославлены в народных песнях.

Such being our chief scene, the date of our story refers to a period towards the end of the reign of Richard I., when his return from his long captivity had become an event rather wished than hoped for by his despairing subjects, who were in the meantime subjected to every species of subordinate oppression.	Таково главное место действия нашей повести, по времени же - описываемые в ней события относятся к концу царствования Ричарда I, когда возвращение короля из долгого плена казалось желанным, но уже невозможным событием отчаявшимся подданным, которые подвергались бесконечным притеснениям знати.
The nobles, whose power had become exorbitant during the reign of Stephen, and whom the prudence of Henry the Second had scarce reduced to some degree of subjection to the crown, had now resumed their ancient license in its utmost extent; despising the feeble interference of the English Council of State, fortifying their castles, increasing the number of their dependants, reducing all around them to a state of vassalage, and striving by every means in their power, to place themselves each at the head of such forces as might enable him to make a figure in the national convulsions which appeared to be impending.	Феодалы, получившие непомерную власть в царствование Стефана, но вынужденные подчиняться королевской власти благоразумного Г енриха II, теперь снова бесчинствовали, как в прежние времена; пренебрегая слабыми попытками английского государственного совета ограничить их произвол, они укрепляли свои замки, увеличивали число вассалов, принуждали к повиновению и вассальной зависимости всю округу; каждый феодал стремился собрать и возглавить такое войско, которое дало бы ему возможность стать влиятельным лицом в приближающихся государственных потрясениях.
The situation of the inferior gentry, or Franklins, as they were called, who, by the law and spirit of the English constitution, were entitled to hold themselves independent of feudal tyranny, became now unusually precarious.	Чрезвычайно непрочным стало в ту пору положение мелкопоместных дворян, или, как их тогда называли, Франклинов, которые, согласно букве и духу английских законов, должны были бы сохранять свою независимость от тирании крупных феодалов.
If, as was most generally the case, they placed themselves under the protection of any of the petty kings in their vicinity, accepted of feudal offices in his household, or bound themselves by mutual treaties of alliance and protection, to support him in his enterprises, they might indeed purchase temporary repose; but it must be with the sacrifice of that independence which was so dear to every English bosom, and at the certain hazard of being involved as a party in whatever rash expedition the ambition of their protector might lead him to undertake.	Франклины могли обеспечить себе на некоторое время спокойное существование, если они, как это большей частью и случалось, прибегали к покровительству одного из влиятельных вельмож их округи, или входили в его свиту, или же обязывались по соглашениям о взаимной помощи и защите поддерживать феодала в его военных предприятиях; но в этом случае они должны были жертвовать своей свободой, которая так дорога сердцу каждого истого англичанина, и подвергались опасности оказаться вовлеченными в любую опрометчивую затею их честолюбивого покровителя.
On the other hand, such and so multiplied were the means of vexation and oppression possessed by the great Barons, that they never wanted the pretext, and seldom the will, to harass and pursue, even to the very edge of destruction, any of their less powerful neighbours, who attempted to separate themselves from their authority, and to trust for their protection, during the dangers of the times, to their own inoffensive conduct, and to the laws of the land.	С другой стороны, знатные бароны, располагавшие могущественными и разнообразными средствами притеснения и угнетения, всегда находили предлог для того, чтобы травить, преследовать и довести до полного разорения любого из своих менее сильных соседей, который попытался бы не признать их власти и жить самостоятельно, думая, что его безопасность обеспечена лояльностью и строгим подчинением законам страны.

A circumstance which greatly tended to enhance the tyranny of the nobility, and the sufferings of the inferior classes, arose from the consequences of the Conquest by Duke William of Normandy.	Завоевание Англии норманским герцогом Вильгельмом значительно усилило тиранию феодалов и углубило страдания низших сословий.
Four generations had not sufficed to blend the hostile blood of the Normans and Anglo-Saxons, or to unite, by common language and mutual interests, two hostile races, one of which still felt the elation of triumph, while the other groaned under all the consequences of defeat.	Четыре поколения не смогли смешать воедино враждебную кровь норманнов и англосаксов или примирить общностью языка и взаимными интересами ненавистные друг другу народности, из которых одна все еще упивалась победой, а другая страдала от последствий своего поражения.
The power had been completely placed in the hands of the Norman nobility, by the event of the battle of Hastings, and it had been used, as our histories assure us, with no moderate hand.	После битвы при Гастингсе власть полностью перешла в руки норманских дворян, которые отнюдь не отличались умеренностью.
The whole race of Saxon princes and nobles had been extirpated or disinherited, with few or no exceptions; nor were the numbers great who possessed land in the country of their fathers, even as proprietors of the second, or of yet inferior classes.	Почти все без исключения саксонские принцы и саксонская знать были либо истреблены, либо лишены своих владений; невелико было и число мелких саксонских собственников, за которыми сохранились земли их отцов.
The royal policy had long been to weaken, by every means, legal or illegal, the strength of a part of the population which was justly considered as nourishing the most inveterate antipathy to their victor.	Короли непрестанно стремились законными и противозаконными мерами ослабить ту часть населения, которая испытывала врожденную ненависть к завоевателям.
All the monarchs of the Norman race had shown the most marked predilection for their Norman subjects; the laws of the chase, and many others equally unknown to the milder and more free spirit of the Saxon constitution, had been fixed upon the necks of the subjugated inhabitants, to add weight, as it were, to the feudal chains with which they were loaded.	Все монархи норманского происхождения оказывали явное предпочтение своим соплеменникам; охотничьи законы и другие предписания, отсутствовавшие в более мягком и более либеральном саксонском уложении, легли на плечи побежденных, еще увеличивая тяжесть и без того непосильного феодального гнета.
At court, and in the castles of the great nobles, where the pomp and state of a court was emulated, Norman-French was the only language employed; in courts of law, the pleadings and judgments were delivered in the same tongue.	При дворе и в замках знатнейших вельмож, старавшихся ввести у себя великолепие придворного обихода, говорили исключительно по-нормано-французски; на том же языке велось судопроизводство во всех местах, где отправлялось правосудие.
In short, French was the language of honour, of chivalry, and even of justice, while the far more manly and expressive Anglo-Saxon was abandoned to the use of rustics and hinds, who knew no other.	Словом, французский язык был языком знати, рыцарства и даже правосудия, тогда как несравненно более мужественная и выразительная англосаксонская речь была предоставлена крестьянам и дворовым людям, не знавшим иного языка.

Still, however, the necessary intercourse between the lords of the soil, and those oppressed inferior beings by whom that soil was cultivated, occasioned the gradual formation of a dialect, compounded betwixt the French and the Anglo-Saxon, in which they could render themselves mutually intelligible to each other; and from this necessity arose by degrees the structure of our present English language, in which the speech of the victors and the vanquished have been so happily blended together; and which has since been so richly improved by importations from the classical languages, and from those spoken by the southern nations of Europe.	Однако необходимость общения между землевладельцами и порабощенным народом, который обрабатывал их землю, послужила основанием для постепенного образования наречия из смеси французского языка с англосаксонским, говоря на котором, они могли понимать друг друга. Так мало-помалу возник английский язык настоящего времени, заключающий в себе счастливое смешение языка победителей с наречием побежденных и с тех пор столь обогатившийся заимствованиями из классических и так называемых южноевропейских языков.
This state of things I have thought it necessary to premise for the information of the general reader, who might be apt to forget, that, although no great historical events, such as war or insurrection, mark the existence of the Anglo-Saxons as a separate people subsequent to the reign of William the Second; yet the great national distinctions betwixt them and their conquerors, the recollection of what they had formerly been, and to what they were now reduced, continued down to the reign of Edward the Third, to keep open the wounds which the Conquest had inflicted, and to maintain a line of separation betwixt the descendants of the victor Normans and the vanquished Saxons.	Я счел необходимым сообщить читателю эти сведения, чтобы напомнить ему, что хотя история англосаксонского народ после царствования Вильгельма II не отмечена никакими значительными событиями вроде войн или мятежей, все же раны, нанесенные завоеванием, не заживали вплоть до царствования Эдуарда III. Велики национальные различия между англосаксами и их победителями; воспоминания о прошлом и мысли о настоящем бередили эти раны и способствовали сохранению границы, разделяющей потомков победоносных норманнов и побежденных саксов.
The sun was setting upon one of the rich grassy glades of that forest, which we have mentioned in the beginning of the chapter.	Солнце садилось за одной из покрытых густой травою просек леса, о котором уже говорилось в начале этой главы.
Hundreds of broad-headed, short-stemmed, wide-branched oaks, which had witnessed perhaps the stately march of the Roman soldiery, flung their gnarled arms over a thick carpet of the most delicious green sward; in some places they were intermingled with beeches, hollies, and copsewood of various descriptions, so closely as totally to intercept the level beams of the sinking sun; in others they receded from each other, forming those long sweeping vistas, in the intricacy of which the eye delights to lose itself, while imagination considers them as the paths to yet wilder scenes of silvan solitude.	Сотни развесистых, с невысокими стволами и широко раскинутыми ветвями дубов, которые, быть может, были свидетелями величественного похода древнеримского войска, простирали свои узловатые руки над мягким ковром великолепного зеленого дерна. Местами к дубам примешивались бук, остролист и подлесок из разнообразных кустарников, разросшихся так густо, что они не пропускали низких лучей заходящего солнца; местами же деревья расступались, образуя длинные, убегающие вдаль аллеи, в глубине которых теряется восхищенный взгляд, а воображение создает еще более дикие картины векового леса.
Here the red rays of the sun shot a broken and discoloured light, that partially hung upon the shattered boughs and mossy trunks of the trees, and there they illuminated in brilliant patches the portions of turf to which they made their way.	Пурпурные лучи заходящего солнца, пробиваясь сквозь листву, отбрасывали то рассеянный и дрожащий свет на поломанные сучья и мшистые стволы, то яркими и сверкающими пятнами ложились на дерн.

A considerable open space, in the midst of this glade, seemed formerly to have been dedicated to the rites of Druidical superstition; for, on the summit of a hillock, so regular as to seem artificial, there still remained part of a circle of rough unhewn stones, of large dimensions.	Большая поляна посреди этой просеки, вероятно, была местом, где друиды совершали свои обряды. Здесь возвышался холм такой правильной формы, что казался насыпанным человеческими руками; на вершине сохранился неполный круг из огромных необделанных камней.
Seven stood upright; the rest had been dislodged from their places, probably by the zeal of some convert to Christianity, and lay, some prostrate near their former site, and others on the side of the hill.	Семь из них стояли стоймя, остальные были свалены руками какого-нибудь усердного приверженца христианства и лежали частью поблизости от прежнего места, частью - по склону холма.
One large stone only had found its way to the bottom, and in stopping the course of a small brook, which glided smoothly round the foot of the eminence, gave, by its opposition, a feeble voice of murmur to the placid and elsewhere silent streamlet.	Только один огромный камень скатился до самого низа холма, преградив течение небольшого ручья, пробивавшегося у подножия холма, - он заставлял чуть слышно рокотать его мирные и тихие струи.
The human figures which completed this landscape, were in number two, partaking, in their dress and appearance, of that wild and rustic character, which belonged to the woodlands of the West-Riding of Yorkshire at that early period.	Два человека оживляли эту картину; они принадлежали, судя по их одежде и внешности, к числу простолюдинов, населявших в те далекие времена лесной район западного Йоркшира.
The eldest of these men had a stern, savage, and wild aspect.	Старший из них был человек угрюмый и на вид свирепый.
His garment was of the simplest form imaginable, being a close jacket with sleeves, composed of the tanned skin of some animal, on which the hair had been originally left, but which had been worn off in so many places, that it would have been difficult to distinguish from the patches that remained, to what creature the fur had belonged.	Одежда его состояла из одной кожаной куртки, сшитой из дубленой шкуры какого-то зверя, мехом вверх; от времени мех так вытерся, что по немногим оставшимся клочкам невозможно было определить, какому животному он принадлежал.
This primeval vestment reached from the throat to the knees, and served at once all the usual purposes of body-clothing; there was no wider opening at the collar, than was necessary to admit the passage of the head, from which it may be inferred, that it was put on by slipping it over the head and shoulders, in the manner of a modern shirt, or ancient hauberk. Sandals, bound with thongs made of boars' hide, protected the feet, and a roll of thin leather was twined artificially round the legs, and, ascending above the calf, left the knees bare, like those of a Scottish Highlander. To make the jacket sit yet more close to the body, it was gathered at the middle by a broad leathern belt, secured by a brass buckle; to one side of which was attached a sort of scrip, and to the other a ram's horn, accoutred with a mouthpiece, for the purpose of blowing. In the same belt was stuck one of those long, broad, sharp-pointed, and two-edged knives, with a buck's-horn handle, which were fabricated in the neighbourhood, and bore even at this early period the name of a Sheffield whittle.	Это первобытное одеяние покрывало своего хозяина от шеи до колен и заменяло ему все части обычной одежды. Ворот был так широк, что куртка надевалась через голову, как наши рубашки или старинная кольчуга. Чтобы куртка плотнее прилегала к телу, ее перетягивал широкий кожаный пояс с медной застежкой. К поясу была привешена с одной стороны сумка, с другой - бараний рог с дудочкой. За поясом торчал длинный широкий нож с роговой рукояткой; такие ножи выделывались тут же, по соседству, и были известны уже тогда под названием шеффилдских. На ногах у этого человека были башмаки, похожие на сандалии, с ремнями из медвежьей кожи, а более тонкие и узкие ремни обвивали икры, оставляя колени обнаженными, как принято у шотландцев.

The man had no covering upon his head, which was only defended by his own thick hair, matted and twisted together, and scorched by the influence of the sun into a rusty dark-red colour, forming a contrast with the overgrown beard upon his cheeks, which was rather of a yellow or amber hue.	Г олова его была ничем не защищена, кроме густых спутанных волос, выцветших от солнца и принявших темно-рыжий, ржавый оттенок и резко отличавшихся от светло-русой, скорей даже янтарного цвета, большой бороды.
One part of his dress only remains, but it is too remarkable to be suppressed; it was a brass ring, resembling a dog's collar, but without any opening, and soldered fast round his neck, so loose as to form no impediment to his breathing, yet so tight as to be incapable of being removed, excepting by the use of the file.	Нам остается только отметить одну очень любопытную особенность в его внешности, но она так примечательна, что нельзя пропустить ее без внимания: это было медное кольцо вроде собачьего ошейника, наглухо запаянное на его шее. Оно было достаточно широко для того, чтобы не мешать дыханию, но в то же время настолько узко, что снять его было невозможно, только распилив пополам.
On this singular gorget was engraved, in Saxon characters, an inscription of the following purport:-"Gurth, the son of Beowulph, is the born thrall of Cedric of Rotherwood."	На этом своеобразном воротнике было начертано саксонскими буквами: "Гурт, сын Беовульфа, прирожденный раб Седрика Ротервудского".
Beside the swine-herd, for such was Gurth's occupation, was seated, upon one of the fallen Druidical monuments, a person about ten years younger in appearance, and whose dress, though resembling his companion's in form, was of better materials, and of a more fantastic appearance.	Возле свинопаса (ибо таково было занятие Гурта) на одном из поваленных камней друидов сидел человек, который выглядел лет на десять моложе первого.
His jacket had been stained of a bright purple hue, upon which there had been some attempt to paint grotesque ornaments in different colours.	Наряд его напоминал одежду свинопаса, но отличался некоторой причудливостью и был сшит из лучшего материала.
To the jacket he added a short cloak, which scarcely reached half way down his thigh; it was of crimson cloth, though a good deal soiled, lined with bright yellow; and as he could transfer it from one shoulder to the other, or at his pleasure draw it all around him, its width, contrasted with its want of longitude, formed a fantastic piece of drapery.	Его куртка была выкрашена в ярко-пурпурный цвет, а на ней намалеваны какие-то пестрые и безобразные узоры. Поверх куртки был накинут непомерно широкий и очень короткий плащ из малинового сукна, изрядно перепачканного, отороченный ярко-желтой каймой. Его можно было свободно перекинуть с одного плеча на другое или совсем завернуться в него, и тогда он падал причудливыми складками, драпируя его фигуру.
He had thin silver bracelets upon his arms, and on his neck a collar of the same metal bearing the inscription, "Wamba, the son of Witless, is the thrall of Cedric of Rotherwood."	На руках у этого человека были серебряные браслеты, а на шее - серебряный ошейник с надписью: "Вамба, сын Безмозглого, раб Седрика Ротервудского".
This personage had the same sort of sandals with his companion, but instead of the roll of leather thong, his legs were cased in a sort of gaiters, of which one was red and the other yellow.	Он носил такие же башмаки, что и его товарищ, но ременную плетенку заменяло нечто вроде гетр, из которых одна была красная, а другая желтая.
He was provided also with a cap, having around it more than one bell, about the size of those attached to hawks, which jingled as he turned his head to one side or other; and as he seldom remained a minute in the same posture, the sound might be considered as incessant.	К его шапке были прикреплены колокольчики величиной не более тех, которые подвязывают охотничьим соколам; каждый раз, когда он поворачивал голову, они звенели, а так как он почти ни одной минуты не оставался в покое, то звенели они почти непрерывно.

Around the edge of this cap was a stiff bandeau of leather, cut at the top into open work, resembling a coronet, while a prolonged bag arose from within it, and fell down on one shoulder like an old-fashioned nightcap, or a jelly-bag, or the head-gear of a modern hussar.	Твердый кожаный околыш этой шапки был вырезан по верхнему краю зубцами и сквозным узором, что придавало ему сходство с короной пэра; изнутри к околышу был пришит длинный мешок, кончик которого свешивался на одно плечо, подобно старомодному ночному колпаку, треугольному ситу или головному убору современного гусара.
It was to this part of the cap that the bells were attached; which circumstance, as well as the shape of his head-dress, and his own half-crazed, half-cunning expression of countenance, sufficiently pointed him out as belonging to the race of domestic clowns or jesters, maintained in the houses of the wealthy, to help away the tedium of those lingering hours which they were obliged to spend within doors.	По шапке с колокольчиками, да и самой форме ее, а также по придурковатому и в то же время хитрому выражению лица Вамбы можно было догадаться, что он один их тех домашних клоунов или шутов, которых богатые люди держали для потехи в своих домах, чтобы как-нибудь скоротать время" по необходимости проводимое в четырех стенах.
He bore, like his companion, a scrip, attached to his belt, but had neither horn nor knife, being probably considered as belonging to a class whom it is esteemed dangerous to intrust with edge-tools.	Подобно своему товарищу, он носил на поясе сумку, но ни рога, ни ножа у него не было, так как предполагалось, вероятно, что он принадлежит к тому разряду человеческих существ, которым опасно давать в руки колющее или режущее оружие.
In place of these, he was equipped with a sword of lath, resembling that with which Harlequin operates his wonders upon the modern stage.	Взамен всего этого у него была деревянная шпага наподобие той, которой арлекин на современной сцене производит свои фокусы.
The outward appearance of these two men formed scarce a stronger contrast than their look and demeanour.	Выражение лица и поведение этих людей было не менее различно, чем их одежда.
That of the serf, or bondsman, was sad and sullen; his aspect was bent on the ground with an appearance of deep dejection, which might be almost construed into apathy, had not the fire which occasionally sparkled in his red eye manifested that there slumbered, under the appearance of sullen despondency, a sense of oppression, and a disposition to resistance.	Лицо раба или крепостного было угрюмо и печально; судя по его унылому виду, можно было подумать, что его мрачность делает его ко всему равнодушным, но огонь, иногда загоравшийся в его глазах, говорил о таившемся в нем сознании своей угнетенности и о стремлении к сопротивлению.
The looks of Wamba, on the other hand, indicated, as usual with his class, a sort of vacant curiosity, and fidgetty impatience of any posture of repose, together with the utmost self-satisfaction respecting his own situation, and the appearance which he made.	Наружность Вамбы, напротив того, обличала присущее людям этого рода рассеянное любопытство, крайнюю непоседливость и подвижность, а также полное довольство своим положением и своей внешностью.
The dialogue which they maintained between them, was carried on in Anglo-Saxon, which, as we said before, was universally spoken by the inferior classes, excepting the Norman soldiers, and the immediate personal dependants of the great feudal nobles.	Они вели беседу на англосаксонском наречии, на котором, как уже говорилось раньше, в ту пору изъяснялись в Англии все низшие сословия, за исключением норманских воинов и ближайшей свиты феодальных владык.
But to give their conversation in the original would convey but little information to the modern reader, for whose benefit we beg to offer the following translation:	Однако приводить их разговор в оригинале было бы бесполезно для читателя, незнакомого с этим диалектом, а потому мы позволим себе привести его в дословном переводе.

"The curse of St Withold upon these infernal porkers!" said the swine-herd, after blowing his horn obstreperously, to collect together the scattered herd of swine, which, answering his call with notes equally melodious, made, however, no haste to remove themselves from the luxurious banquet of beech-mast and acorns on which they had fattened, or to forsake the marshy banks of the rivulet, where several of them, half plunged in mud, lay stretched at their ease, altogether regardless of the voice of their keeper.	- Святой Витольд, прокляни ты этих чертовых свиней! - проворчал свинопас после тщетных попыток собрать разбежавшееся стадо пронзительными звуками рога. Свиньи отвечали на его призыв не менее мелодичным хрюканьем, однако нисколько не спешили расстаться с роскошным угощением из буковых орехов и желудей или покинуть топкие берега ручья, где часть стада, зарывшись в грязь, лежала врастяжку" не обращая внимания на окрики своего пастуха.
"The curse of St Withold upon them and upon me!" said Gurth; "if the two-legged wolf snap not up some of them ere nightfall, I am no true man. Here, Fangs!	- Разрази их, святой Витольд! Будь я проклят, если к ночи двуногий волк не задерет двух-трех свиней".
Fangs!" he ejaculated at the top of his voice to a ragged wolfish-looking dog, a sort of lurcher, half mastiff, half greyhound, which ran limping about as if with the purpose of seconding his master in collecting the refractory grunters; but which, in fact, from misapprehension of the swine-herd's signals, ignorance of his own duty, or malice prepense, only drove them hither and thither, and increased the evil which he seemed to design to remedy.	Сюда, Фанге! Эй, Фанге! - закричал он во весь голос мохнатой собаке, не то догу, не то борзой, не то помеси борзой с шотландской овчаркой. Собака, прихрамывая, бегала кругом и, казалось, хотела помочь своему хозяину собрать непокорное стадо. Но то ли не понимая знаков, подаваемых свинопасом, то ли забыв о своих обязанностях, то ли по злому умыслу, пес разгонял свиней в разные стороны, тем самым увеличивая беду, которую он как будто намеревался исправить.
"A devil draw the teeth of him," said Gurth, "and the mother of mischief confound the Ranger of the forest, that cuts the foreclaws off our dogs, and makes them unfit for their trade!	- А, чтоб тебе черт вышиб зубы! - ворчал Гурт. -Провалиться бы этому лесничему. Стрижет когти нашим собакам, а после они никуда не годятся.
8 Wamba, up and help me an thou be'st a man; take a turn round the back o' the hill to gain the wind on them; and when thous't got the weather-gage, thou mayst drive them before thee as gently as so many innocent lambs."	Будь другом, Вамба, помоги. Зайди с той стороны холма и пугни их оттуда. За ветром они сами пойдут домой, как ягнята.
"Truly," said Wamba, without stirring from the spot,	- Послушай, - сказал Вамба, не трогаясь с места.
"I have consulted my legs upon this matter, and they are altogether of opinion, that to carry my gay garments through these sloughs, would be an act of unfriendship to my sovereign person and royal wardrobe; wherefore, Gurth, I advise thee to call off Fangs, and leave the herd to their destiny, which, whether they meet with bands of travelling soldiers, or of outlaws, or of wandering pilgrims, can be little else than to be converted into Normans before morning, to thy no small ease and comfort."	- Я уже успел посоветоваться по этому поводу со своими ногами: они решили, что таскать мой красивый наряд по трясине было бы с их стороны враждебным актом против моей царственной особы и королевского одеяния. А потому, Гурт, вот что я скажу тебе: покличь-ка Фангса, а стадо предоставь его судьбе. Не все ли равно, повстречаются ли твои свиньи с отрядом солдат, или с шайкой разбойников, или со странствующими богомольцами! Ведь к утру свиньи все равно превратятся в норманнов, и притом к твоему же собственному удовольствию и облегчению.

"The swine turned Normans to my comfort!" quoth Gurth; "expound that to me, Wamba, for my brain is too dull, and my mind too vexed, to read riddles."	- Как же так - свиньи, к моему удовольствию и облегчению, превратятся в норманнов? - спросил Гурт. - Ну-ка, объясни. Голова у меня тупая, а на уме одна досада и злость. Мне не до загадок.
"Why, how call you those grunting brutes running about on their four legs?" demanded Wamba.	- Ну, как называются эти хрюкающие твари на четырех ногах? - спросил Вамба.
"Swine, fool, swine," said the herd, "every fool knows that."	- Свиньи, дурак, свиньи, - отвечал пастух. -Это всякому дураку известно.
"And swine is good Saxon," said the Jester; "but how call you the sow when she is flayed, and drawn, and quartered, and hung up by the heels, like a traitor?"	- Правильно, "суайн" - саксонское слово. А вот как ты назовешь свинью, когда она зарезана, ободрана, и рассечена на части, и повешена за ноги, как изменник?
"Pork," answered the swine-herd.	- Порк, - отвечал свинопас.
"I am very glad every fool knows that too," said Wamba, "and pork, I think, is good Norman-French; and so when the brute lives, and is in the charge of a Saxon slave, she goes by her Saxon name; but becomes a Norman, and is called pork, when she is carried to the Castle-hall to feast among the nobles; what dost thou think of this, friend Gurth, ha?"	- Очень рад, что и это известно всякому дураку, -заметил Вамба. - А "порк", кажется, нормано-французское слово. Значит, пока свинья жива и за ней смотрит саксонский раб, то зовут ее по-саксонски; но она становится норманном и ее называют "порк", как только она попадает в господкий замок и является на пир знатных особ. Что ты об этом думаешь, друг мой Гурт?
"It is but too true doctrine, friend Wamba, however it got into thy fool's pate."	- Что правда, то правда, друг Вамба. Не знаю только, как эта правда попала в твою дурацкую башку.
"Nay, I can tell you more," said Wamba, in the same tone; "there is old Alderman Ox continues to hold his Saxon epithet, while he is under the charge of serfs and bondsmen such as thou, but becomes Beef, a fiery French gallant, when he arrives before the worshipful jaws that are destined to consume him.	- А ты послушай, что я тебе скажу еще, -продолжал Вамба в том же духе. - Вот, например, старый наш олдермен бык: покуда его пасут такие рабы, как ты, он носит свою саксонскую кличку "оке", когда же он оказывается перед знатным господином, чтобы тот его отведал, бык становится пылким и любезным французским рыцарем Биф.
Mynheer Calf, too, becomes Monsieur de Veau in the like manner; he is Saxon when he requires tendance, and takes a Norman name when he becomes matter of enjoyment."	Таким же образом и теленок - "каф" - делается мосье де Во: пока за ним нужно присматривать -он сакс, но когда он нужен для наслаждения -ему дают норманское имя.
"By St Dunstan," answered Gurth, "thou speakest but sad truths; little is left to us but the air we breathe, and that appears to have been reserved with much hesitation, solely for the purpose of enabling us to endure the tasks they lay upon our shoulders.	- Клянусь святым Дунстаном, - отвечал Гурт, - ты говоришь правду, хоть она и горькая. Нам остался только воздух, чтобы дышать, да и его не отняли только потому, что иначе мы не выполнили бы работу, наваленную на наши плечи.
The finest and the fattest is for their board; the loveliest is for their couch; the best and bravest supply their foreign masters with soldiers, and whiten distant lands with their bones, leaving few here who have either will or the power to protect the unfortunate Saxon.	Что повкусней да пожирнее, то к их столу; женщин покрасивее - на их ложе; лучшие и храбрейшие из нас должны служить в войсках под началом чужеземцев и устилать своими костями дальние страны, а здесь мало кто остается, да и у тех нет ни сил, ни желания защищать несчастных саксов.

God's blessing on our master Cedric, he hath done the work of a man in standing in the gap; but Reginald Front-de-Boeuf is coming down to this country in person, and we shall soon see how little Cedric's trouble will avail him.-Here, here," he exclaimed again, raising his voice,	Дай бог здоровья нашему хозяину Седрику за то, что он постоял за нас, как подобает мужественному воину; только вот на днях прибудет в нашу сторону Реджинальд Фрон де Беф, тогда и увидим, чего стоят все хлопоты Седрика... Сюда, сюда! - крикнул он вдруг, снова возвышая голос.
"So ho! so ho! well done, Fangs! thou hast them all before thee now, and bring'st them on bravely, lad."	- Вот так, хорошенько их. Фанге! Молодец, всех собрал в кучу.
"Gurth," said the Jester, "I know thou thinkest me a fool, or thou wouldst not be so rash in putting thy head into my mouth.	- Гурт, - сказал шут, - по всему видно, что ты считаешь меня дураком, иначе ты не стал бы совать голову в мою глотку.
One word to Reginald Front-de-Boeuf, or Philip de Malvoisin, that thou hast spoken treason against the Norman,-and thou art but a cast-away swineherd,-thou wouldst waver on one of these trees as a terror to all evil speakers against dignities."	Ведь стоит мне намекнуть Реджинальду Фрон де Бефу или Филиппу де Мальвуазену, что ты ругаешь норманнов, вмиг тебя вздернут на одно из этих деревьев. Вот и будешь качаться для острастки всем, кто вздумает поносить знатных господ.
"Dog, thou wouldst not betray me," said Gurth, "after having led me on to speak so much at disadvantage?"	- Пес! Неужели ты способен меня выдать? Сам же ты вызвал меня на такие слова! - воскликнул Гурт.
"Betray thee!" answered the Jester; "no, that were the trick of a wise man; a fool cannot half so well help himself-but soft, whom have we here?" he said, listening to the trampling of several horses which became then audible.	- Выдать тебя? Нет, - сказал шут, - так поступают умные люди, где уж мне, дураку... Но тише... Кто это к нам едет? - прервал он сам себя, прислушиваясь к конскому топоту, который раздавался уже довольно явственно.
"Never mind whom," answered Gurth, who had now got his herd before him, and, with the aid of Fangs, was driving them down one of the long dim vistas which we have endeavoured to describe.	- А тебе не все равно, кто там едет? - спросил Гурт, успевший тем временем собрать все свое стадо и гнавший его вдоль одной из сумрачных просек.
"Nay, but I must see the riders," answered Wamba; "perhaps they are come from Fairy-land with a message from King Oberon."	- Нет, я должен увидеть этих всадников, - отвечал Вамба. - Может быть, они едут из волшебного царства с поручением от короля Обсрона...
"A murrain take thee," rejoined the swine-herd; "wilt thou talk of such things, while a terrible storm of thunder and lightning is raging within a few miles of us?	- Замолчи! - перебил его свинопас. - Охота тебе говорить об этом, когда тут под боком страшная гроза с громом и молнией.
Hark, how the thunder rumbles! and for summer rain, I never saw such broad downright flat drops fall out of the clouds; the oaks, too, notwithstanding the calm weather, sob and creak with their great boughs as if announcing a tempest.	Послушай, какие раскаты. А дождь-то! Я в жизни не видывал летом таких крупных и отвесных капель. Посмотри, ветра нет, а дубы трещат и стонут, как в бурю.
Thou canst play the rational if thou wilt; credit me for once, and let us home ere the storm begins to rage, for the night will be fearful."	Помолчи-ка лучше, да поспешим домой, прежде чем налетит гроза! Ночь будет страшной.
Wamba seemed to feel the force of this appeal, and accompanied his companion, who began his journey after catching up a long quarter-staff which lay upon the grass beside him.	Вамба, по-видимому, постиг всю силу этих доводов и последовал за своим товарищем, который взял длинный посох, лежавший возле него на траве, и пустился в путь.

This second Eumaeus strode hastily down the forest glade, driving before him, with the assistance of Fangs, the whole herd of his inharmonious charge.	Этот новейший Эвмей торопливо шел к опушке леса, подгоняя с помощью Фангса пронзительно хрюкающее стадо.
CHAPTER II	Глава II
A Monk there was, a fayre for the maistrie, An outrider that loved venerie; A manly man, to be an Abbot able, Full many a daintie horse had he in stable: And whan he rode, men might his bridle hear Gingeling in a whistling wind as clear, And eke as loud, as doth the chapell bell, There as this lord was keeper of the cell. -Chaucer.	Монах был монастырский ревизор, Наездник страстный, он любил охоту И богомолье - только не работу, И хоть таких аббатов и корят, Но превосходный был бы он аббат: Его конюшню вся округа знала, Его уздечка пряжками бренчала, Как колокольчики часовни той, Доход с которой тратил он, как свой. [7] Чосер
Notwithstanding the occasional exhortation and chiding of his companion, the noise of the horsemen's feet continuing to approach, Wamba could not be prevented from lingering occasionally on the road, upon every pretence which occurred; now catching from the hazel a cluster of half-ripe nuts, and now turning his head to leer after a cottage maiden who crossed their path.	Конский топот все приближался, и, несмотря на увещевания и брань своего спутника, Вамба, которому не терпелось поскорее увидеть всадников, то и дело останавливался под разными предлогами: то рвал с высокого куста незрелые орехи, то заглядывался под проходившую мимо деревенскую девицу, и поэтому всадники довольно скоро настигли их.
The horsemen, therefore, soon overtook them on the road. Their numbers amounted to ten men, of whom the two who rode foremost seemed to be persons of considerable importance, and the others their attendants.	Кавалькада состояла из десяти человек; двое, ехавшие впереди, были, по-видимому, важные особы, а остальные - их слуги.
It was not difficult to ascertain the condition and character of one of these personages.	Сословие и звание одной из этих особ нетрудно было установить: это было, несомненно, духовное лицо высокого ранга.
He was obviously an ecclesiastic of high rank; his dress was that of a Cistercian Monk, but composed of materials much finer than those which the rule of that order admitted. His mantle and hood were of the best Flanders cloth, and fell in ample, and not ungraceful folds, around a handsome, though somewhat corpulent person.	На нем была одежда монахафранцисканца, сшитая из прекрасной материи, что противоречило уставу этого ордена; плащ с капюшоном из самого лучшего фламандского сукна, ниспадая красивыми широкими складками, облекал его статную, хотя и немного полную фигуру.
His countenance bore as little the marks of self-denial, as his habit indicated contempt of worldly splendour.	Его лицо так же мало говорило о смирении, как и одежда - о презрении к мирской роскоши.
His features might have been called good, had there not lurked under the pent-house of his eye, that sly epicurean twinkle which indicates the cautious voluptuary.	Черты его лица были бы приятны, если бы глаза не блестели из-под нависших век тем лукавым эпикурейским огоньком, который изобличает осторожного сластолюбца.
In other respects, his profession and situation had taught him a ready command over his countenance, which he could contract at pleasure into solemnity, although its natural expression was that of good-humoured social indulgence.	Впрочем, его профессия и положение приучили его так владеть собой, что при желании он мог придать своему лицу торжественность, хотя от природы оно выражало благодушие и снисходительность.

In defiance of conventual rules, and the edicts of popes and councils, the sleeves of this dignitary were lined and turned up with rich furs, his mantle secured at the throat with a golden clasp, and the whole dress proper to his order as much refined upon and ornamented, as that of a quaker beauty of the present day, who, while she retains the garb and costume of her sect continues to give to its simplicity, by the choice of materials and the mode of disposing them, a certain air of coquettish attraction, savouring but too much of the vanities of the world.	Вопреки монастырскому уставу, равно как и эдиктам пап и церковных соборов, одежда его была роскошна: рукава плаща у этого церковного сановника были подбиты и оторочены дорогим мехом, а мантия застегивалась золотой пряжкой, и вся орденская одежда была столь изысканна и нарядна, как в наши дни платья красавиц квакерской секты: они сохраняют положенные им фасоны и цвета, но выбором материалов и их сочетанием умеют придать своему туалету кокетливость, свойственную светскому тщеславию.
This worthy churchman rode upon a well-fed ambling mule, whose furniture was highly decorated, and whose bridle, according to the fashion of the day, was ornamented with silver bells.	Почтенный прелат ехал верхом на сытом, шедшем иноходью муле, сбруя которого была богато украшена, а уздечка, по тогдашней моде, увешана серебряными колокольчиками.
In his seat he had nothing of the awkwardness of the convent, but displayed the easy and habitual grace of a well-trained horseman.	В посадке прелата не было заметно монашеской неуклюжести - напротив, она отличалась грацией и уверенностью хорошего наездника.
Indeed, it seemed that so humble a conveyance as a mule, in however good case, and however well broken to a pleasant and accommodating amble, was only used by the gallant monk for travelling on the road.	Казалось, что как ни приятна была спокойная иноходь мула, как ни роскошно его убранство, все же щеголеватый монах пользовался таким скромным средством передвижения только для переездов по большой дороге.
A lay brother, one of those who followed in the train, had, for his use on other occasions, one of the most handsome Spanish jennets ever bred at Andalusia, which merchants used at that time to import, with great trouble and risk, for the use of persons of wealth and distinction.	Один из служителей-мирян, составлявших его свиту, вел в поводу превосходного испанского жеребца, на котором монах выезжал в торжественных случаях. В те времена купцы с величайшим для себя риском и бесконечными затруднениями вывозили из Андалузии таких лошадей, бывших в моде у богатых и знатных вельмож.
The saddle and housings of this superb palfrey were covered by a long foot-cloth, which reached nearly to the ground, and on which were richly embroidered, mitres, crosses, and other ecclesiastical emblems.	Седло и сбруя на этом великолепном коне были покрыты длинной попоной, спускавшейся почти до самой земли и расшитой изображениями крестов и иных церковных эмблем.
Another lay brother led a sumpter mule, loaded probably with his superior's baggage; and two monks of his own order, of inferior station, rode together in the rear, laughing and conversing with each other, without taking much notice of the other members of the cavalcade.	Другой служитель вел в поводу вьючного мула, нагруженного, вероятно, поклажей настоятеля; двое монахов того же ордена, но низших степеней, ехали позади всех, пересмеиваясь, оживленно разговаривая и не обращая никакого внимания на остальных всадников.
The companion of the church dignitary was a man past forty, thin, strong, tall, and muscular; an athletic figure, which long fatigue and constant exercise seemed to have left none of the softer part of the human form, having reduced the whole to brawn, bones, and sinews, which had sustained a thousand toils, and were ready to dare a thousand more.	Спутником духовной особы был человек высокого роста, старше сорока лет, худощавый, сильный и мускулистый. Его атлетическая фигура вследствие постоянных упражнений, казалось, состояла из одних костей, мускуле" и сухожилий; видно было, что он перенес множество тяжелых испытаний и готов перенести еще столько же.

His head was covered with a scarlet cap, faced with fur-of that kind which the French call "mortier", from its resemblance to the shape of an inverted mortar.	На нем была красная шапка с меховой опушкой из тех, что французы зовут mortier за сходство ее формы со ступкой, перевернутой вверх дном.
His countenance was therefore fully displayed, and its expression was calculated to impress a degree of awe, if not of fear, upon strangers.	На лице его ясно выражалось желание вызвать в каждом встречном чувство боязливого почтения и страха.
High features, naturally strong and powerfully expressive, had been burnt almost into Negro blackness by constant exposure to the tropical sun, and might, in their ordinary state, be said to slumber after the storm of passion had passed away; but the projection of the veins of the forehead, the readiness with which the upper lip and its thick black moustaches quivered upon the slightest emotion, plainly intimated that the tempest might be again and easily awakened.	Очень выразительное, нервное лицо его с крупными и резкими чертами, загоревшее под лучами тропического солнца до негритянской черноты, в спокойные минуты казалось как бы задремавшим после взрыва бурных страстей, но надувшиеся жилы на лбу и подергивание верхней губы показывали, что буря каждую минуту может снова разразиться.
His keen, piercing, dark eyes, told in every glance a history of difficulties subdued, and dangers dared, and seemed to challenge opposition to his wishes, for the pleasure of sweeping it from his road by a determined exertion of courage and of will; a deep scar on his brow gave additional sternness to his countenance, and a sinister expression to one of his eyes, which had been slightly injured on the same occasion, and of which the vision, though perfect, was in a slight and partial degree distorted.	Во взгляде его смелых, темных, проницательных глаз можно было прочесть целую историю об испытанных и преодоленных опасностях. У него был такой вид, точно ему хотелось вызвать сопротивление своим желаниям - только для того, чтобы смести противника с дороги, проявив свою волю и мужество. Глубокий шрам над бровями придавал еще большую суровость его лицу и зловещее выражение одному глазу, который был слегка задет тем же ударом и немного косил.
The upper dress of this personage resembled that of his companion in shape, being a long monastic mantle; but the colour, being scarlet, showed that he did not belong to any of the four regular orders of monks.	Этот всадник, так же как и его спутник, был одет в длинный монашеский плащ, но красный цвет этого плаща показывал, что всадник не принадлежит ни к одному из четырех главных монашеских орденов.
On the right shoulder of the mantle there was cut, in white cloth, a cross of a peculiar form.	На правом плече был нашит белый суконный крест особой формы.
This upper robe concealed what at first view seemed rather inconsistent with its form, a shirt, namely, of linked mail, with sleeves and gloves of the same, curiously plaited and interwoven, as flexible to the body as those which are now wrought in the stocking-loom, out of less obdurate materials.	Под плащом виднелась несовместимая с монашеским саном кольчуга с рукавами и перчатками из мелких металлических колец; она была сделана чрезвычайно искусно и так же плотно и упруго прилегала к телу, как наши фуфайки, связанные из мягкой шерсти.
The fore-part of his thighs, where the folds of his mantle permitted them to be seen, were also covered with linked mail; the knees and feet were defended by splints, or thin plates of steel, ingeniously jointed upon each other; and mail hose, reaching from the ankle to the knee, effectually protected the legs, and completed the rider's defensive armour.	Насколько позволяли видеть складки плаща, его бедра защищала такая же кольчуга; колени были покрыты тонкими стальными пластинками, а икры - металлическими кольчужными чулками.
In his girdle he wore a long and double-edged dagger, which was the only offensive weapon about his person.	За поясом был заткнут большой обоюдоострый кинжал - единственное бывшее при нем оружие.

He rode, not a mule, like his companion, but a strong hackney for the road, to save his gallant war-horse, which a squire led behind, fully accoutred for battle, with a chamfron or plaited head-piece upon his head, having a short spike projecting from the front.	Ехал он верхом на крепкой дорожной лошади, очевидно для того, чтобы поберечь силы своего благородного боевого коня, которого один из оруженосцев вел позади.
On one side of the saddle hung a short battle-axe, richly inlaid with Damascene carving; on the other the rider's plumed head-piece and hood of mail, with a long two-handed sword, used by the chivalry of the period.	На коне было полное боевое вооружение; с одной стороны седла висел короткий бердыш с богатой дамасской насечкой, с другой -украшенный перьями шлем хозяина, его колпак из кольчуги и длинный обоюдоострый меч.
A second squire held aloft his master's lance, from the extremity of which fluttered a small banderole, or streamer, bearing a cross of the same form with that embroidered upon his cloak.	Другой оруженосец вез, подняв вверх, копье своего хозяина; на острие копья развевался небольшой флаг с изображением такого же креста, какой был нашит на плаще.
He also carried his small triangular shield, broad enough at the top to protect the breast, and from thence diminishing to a point.	Тот же оруженосец держал небольшой треугольный щит, широкий вверху, чтобы прикрывать всю грудь, а книзу заостренный.
It was covered with a scarlet cloth, which prevented the device from being seen.	Щит был в чехле из красного сукна, а поэтому нельзя было увидеть начертанный на нем девиз.
These two squires were followed by two attendants, whose dark visages, white turbans, and the Oriental form of their garments, showed them to be natives of some distant Eastern country.	Вслед за этими двумя оруженосцами ехали еще двое слуг; темные лица, белые тюрбаны и особый покрой одежды изобличали в них уроженцев Востока.
9 The whole appearance of this warrior and his retinue was wild and outlandish; the dress of his squires was gorgeous, and his Eastern attendants wore silver collars round their throats, and bracelets of the same metal upon their swarthy arms and legs, of which the former were naked from the elbow, and the latter from mid-leg to ankle.	Вообще в наружности этого воина и его свиты было что-то дикое и чужеземное. Одежда его оруженосцев блистала роскошью, восточные слуги носили серебряные обручи на шеях и браслеты на полуобнаженных смуглых руках и ногах.
Silk and embroidery distinguished their dresses, and marked the wealth and importance of their master; forming, at the same time, a striking contrast with the martial simplicity of his own attire.	Их одежда из шелка, расшитая узорами, указывала на знатность и богатство их господина и составляла в то же время резкий контраст с простотой его собственной военной одежды.
They were armed with crooked sabres, having the hilt and baldric inlaid with gold, and matched with Turkish daggers of yet more costly workmanship.	Они были вооружены кривыми саблями с золотой насечкой на рукоятках и ножнах и турецкими кинжалами еще более тонкой работы.
Each of them bore at his saddle-bow a bundle of darts or javelins, about four feet in length, having sharp steel heads, a weapon much in use among the Saracens, and of which the memory is yet preserved in the martial exercise called "El Jerrid", still practised in the Eastern countries.	У каждого торчал при седле пучок дротиков фута в четыре длиною, с острыми стальными наконечниками. Этот род оружия был в большом употреблении у сарацин и поныне еще находит себе применение в военной игре, любимой восточными народами и называемой "эль-джерид".

The steeds of these attendants were in appearance as foreign as their riders. They were of Saracen origin, and consequently of Arabian descent; and their fine slender limbs, small fetlocks, thin manes, and easy springy motion, formed a marked contrast with the large-jointed, heavy horses, of which the race was cultivated in Flanders and in Normandy, for mounting the men-at-arms of the period in all the panoply of plate and mail; and which, placed by the side of those Eastern coursers, might have passed for a personification of substance and of shadow.	Лошади, на которых ехали слуги, были арабской породы; сухощавые, легкие, с упругим шагом, тонкогривые, они ничем не напоминали тех тяжелых и крупных жеребцов, которых разводили в Нормандии и Фландрии для воинов в полном боевом вооружении. Рядом с этим громадными животными арабские лошади казались изящной, легкой тенью.
The singular appearance of this cavalcade not only attracted the curiosity of Wamba, but excited even that of his less volatile companion.	- Необычный вид этой кавалькады возбудил любопытство не только Вамбы, но и его менее легкомысленного товарища.
The monk he instantly knew to be the Prior of Jorvaulx Abbey, well known for many miles around as a lover of the chase, of the banquet, and, if fame did him not wrong, of other worldly pleasures still more inconsistent with his monastic vows.	В монахе он тотчас узнал приора аббатства Жорво, известного по всей округе за большого любителя охоты, веселых пирушек, а также, если верить молве, и других мирских утех, еще менее совместимых с монашескими обетами.
Yet so loose were the ideas of the times respecting the conduct of the clergy, whether secular or regular, that the Prior Aymer maintained a fair character in the neighbourhood of his abbey.	Но в те времена не слишком строго относились к поведению монахов и священников, так что приор Эймер пользовался доброй славой среди соседей своего аббатства.
His free and jovial temper, and the readiness with which he granted absolution from all ordinary delinquencies, rendered him a favourite among the nobility and principal gentry, to several of whom he was allied by birth, being of a distinguished Norman family.	Его веселый и вольный нрав и постоянная готовность даровать отпущение мелких прегрешений делали его любимцем всех местных дворян, титулованных и нетитулованных, со многими из которых он был в родстве, так как принадлежал к именитой норманской фамилии.
The ladies, in particular, were not disposed to scan too nicely the morals of a man who was a professed admirer of their sex, and who possessed many means of dispelling the ennui which was too apt to intrude upon the halls and bowers of an ancient feudal castle.	Дамы в особенности были расположены относиться без излишней суровости к поведению человека, который не только являлся неизменным поклонником прекрасного пола, но и отличался умением прогонять смертельную скуку, слишком часто одолевавшую их в старинных покоях феодальных замков.
The Prior mingled in the sports of the field with more than due eagerness, and was allowed to possess the best-trained hawks, and the fleetest greyhounds in the North Riding; circumstances which strongly recommended him to the youthful gentry. With the old, he had another part to play, which, when needful, he could sustain with great decorum.	Настоятель с азартом увлекался охотой, у него были лучшие соколы и борзые во всей северной округе, этим видом спорта он завоевал симпатии дворянской молодежи; с людьми почтенного возраста он разыгрывал другую роль, что отлично ему удавалось, когда это было нужно.
His knowledge of books, however superficial, was sufficient to impress upon their ignorance respect for his supposed learning; and the gravity of his deportment and language, with the high tone which he exerted in setting forth the authority of the church and of the priesthood, impressed them no less with an opinion of his sanctity.	Его поверхностная начитанность была достаточно велика, чтобы внушать окружающим невеждам почтение к его учености, а важная осанка и возвышенные рассуждения об авторитете церкви и духовенства поддерживали мнение о его святости.

Even the common people, the severest critics of the conduct of their betters, had commiseration with the follies of Prior Aymer.	Даже простой народ, который всех строже судит поведение высших сословий, относился снисходительно к легкомыслию приора Эймера.
He was generous; and charity, as it is well known, covereth a multitude of sins, in another sense than that in which it is said to do so in Scripture.	Дело в том, что Эймер был очень щедр, а за милосердие, как известно, отпускается множество грехов.
The revenues of the monastery, of which a large part was at his disposal, while they gave him the means of supplying his own very considerable expenses, afforded also those largesses which he bestowed among the peasantry, and with which he frequently relieved the distresses of the oppressed.	Большая часть монастырских доходов находилась в его полном распоряжении. Это давало ему возможность не только много тратить на свои прихоти, но и оказывать щедрую помощь соседним крестьянам.
If Prior Aymer rode hard in the chase, or remained long at the banquet,-if Prior Aymer was seen, at the early peep of dawn, to enter the postern of the abbey, as he glided home from some rendezvous which had occupied the hours of darkness, men only shrugged up their shoulders, and reconciled themselves to his irregularities, by recollecting that the same were practised by many of his brethren who had no redeeming qualities whatsoever to atone for them.	Если и случалось приору Эймеру с излишней пылкостью скакать на охоте или чересчур засиживаться на пиру, если кому-нибудь приходилось видеть, как на рассвете он пробирается через боковую калитку в стене своего аббатства, возвращаясь домой после свидания, продолжавшегося целую ночь, люди только пожимали плечами и примирялись с такими проступками настоятеля, вспоминая, что точно так же грешили и многие из его собратий, не искупая своих грехов теми качествами, какими отличался этот монах.
Prior Aymer, therefore, and his character, were well known to our Saxon serfs, who made their rude obeisance, and received his "benedicite, mes filz," in return.	Словом, приор Эймер был очень хорошо известен и нашим саксам. Они неуклюже поклонились ему и получили его благословение: "Benedicite, mes filz". [8]
But the singular appearance of his companion and his attendants, arrested their attention and excited their wonder, and they could scarcely attend to the Prior of Jorvaulx' question, when he demanded if they knew of any place of harbourage in the vicinity; so much were they surprised at the half monastic, half military appearance of the swarthy stranger, and at the uncouth dress and arms of his Eastern attendants.	Но диковинная внешность спутника Эймера и его свиты поразила воображение свинопаса и Вамбы так, что они не слыхали вопроса настоятеля, когда он осведомился, не знают ли они, где можно было бы остановиться на ночлег. Особенно удивила их полумонашеская-полувоенная одежда загорелого иностранца и странный наряд и невиданное вооружение его восточных слуг.
It is probable, too, that the language in which the benediction was conferred, and the information asked, sounded ungracious, though not probably unintelligible, in the ears of the Saxon peasants.	Очень вероятно также, что для слуха саксонских крестьян неприятен был язык, на котором было им преподано благословение и задан вопрос, хотя они и понимали, что это значит.
"I asked you, my children," said the Prior, raising his voice, and using the lingua Franca, or mixed language, in which the Norman and Saxon races conversed with each other, "if there be in this neighbourhood any good man, who, for the love of God, and devotion to Mother Church, will give two of her humblest servants, with their train, a night's hospitality and refreshment?"	- Я вас спрашиваю, дети мои, - повторил настоятель, возвысив голос и перейдя на тот диалект, на котором объяснялись между собой норманны и саксы, - нет ли по соседству доброго человека, который из любви к богу и по усердию к святой нашей матери-церкви оказал бы на нынешнюю ночь гостеприимство и подкрепил бы силы двух смиреннейших ее служителей и их спутников?

This he spoke with a tone of conscious importance, which formed a strong contrast to the modest terms which he thought it proper to employ.	- Несмотря на внешнюю скромность этих слов, он произнес их с большой важностью.
"Two of the humblest servants of Mother Church!" repeated Wamba to himself,-but, fool as he was, taking care not to make his observation audible;	"Двое смиреннейших служителей матери-церкви!
"I should like to see her seneschals, her chief butlers, and other principal domestics!" After this internal commentary on the Prior's speech, he raised his eyes, and replied to the question which had been put.	Хотел бы я поглядеть, какие же у нее бывают дворецкие, кравчие и иные старшие слуги", -подумал про себя Вамба, однако же, хотя и слыл дураком, остерегся произнести свою мысль вслух. Сделав мысленно такое примечание к речи приора, он поднял глаза и ответил:
"If the reverend fathers," he said, "loved good cheer and soft lodging, few miles of riding would carry them to the Priory of Brinxworth, where their quality could not but secure them the most honourable reception; or if they preferred spending a penitential evening, they might turn down yonder wild glade, which would bring them to the hermitage of Copmanhurst, where a pious anchoret would make them sharers for the night of the shelter of his roof and the benefit of his prayers."	- Если преподобным отцам угодны сытные трапезы и мягкие постели, то в нескольких милях отсюда находится Бринксвортское аббатство, где им, по их сану, окажут самый почетный прием; если же они предпочтут провести вечер в покаянии, то вон та лесная тропинка доведет их прямехонько до пустынной хижины в урочище Копменхерст, где благочестивый отшельник приютит их под своей крышей и разделит с ними вечерние молитвы.
The Prior shook his head at both proposals.	Но приор отрицательно покачал головой, выслушав оба предложения.
"Mine honest friend," said he, "if the jangling of thy bells had not dizzied thine understanding, thou mightst know "Clericus clericum non decimat"; that is to say, we churchmen do not exhaust each other's hospitality, but rather require that of the laity, giving them thus an opportunity to serve God in honouring and relieving his appointed servants."	- Мой добрый друг, - сказал он, - если бы звон твоих бубенчиков не помутил твоего разума, ты бы знал, что Clericus clericum non decimal [9], то есть у нас, духовных лиц, не принято просить гостеприимства друг у друга, и мы обращаемся за этим к мирянам, чтобы дать им лишний случай послужить богу, оказывая, помощь его служителям.
"It is true," replied Wamba, "that I, being but an ass, am, nevertheless, honoured to hear the bells as well as your reverence's mule; notwithstanding, I did conceive that the charity of Mother Church and her servants might be said, with other charity, to begin at home."	- Я всего лишь осел, - отвечал Вамба, - и даже имею честь носить такие же колокольчики, как и мул вашего преподобия. Однако мне казалось, что доброта матери-церкви и ее служителей проявляется, как и у всех прочих людей, прежде всего к своей семье.
"A truce to thine insolence, fellow," said the armed rider, breaking in on his prattle with a high and stern voice, "and tell us, if thou canst, the road to-How call'd you your Franklin, Prior Aymer?"	- Перестань грубить, нахал! - крикнул вооруженный всадник, сурово перебивая болтовню шута. - И укажи нам, если знаешь, дорогу к замку... Как вы назвали этого франклина, приор Эймер?
"Cedric," answered the Prior;	- Седрик, - отвечал приор, - Седрик Сакс...
"Cedric the Saxon.-Tell me, good fellow, are we near his dwelling, and can you show us the road?"	Скажи мне, приятель, далеко ли мы от его жилья и можешь ли ты показать нам дорогу?
"The road will be uneasy to find," answered Gurth, who broke silence for the first time, "and the family of Cedric retire early to rest."	- Найти дорогу будет трудновато, - отвечал Гурт, в первый раз вступая в беседу. - Притом у Седрика в доме рано ложатся спать.

"Tush, tell not me, fellow," said the military rider; "'tis easy for them to arise and supply the wants of travellers such as we are, who will not stoop to beg the hospitality which we have a right to command."	- Ну, не мели пустяков! - сказал воин. - Могут и встать, чтобы принять таких путников, как мы. Нам не пристало унижаться и просить гостеприимства там, где мы вправе его требовать.
"I know not," said Gurth, sullenly, "if I should show the way to my master's house, to those who demand as a right, the shelter which most are fain to ask as a favour."	- Уж не знаю, - угрюмо сказал Гурт, - хорошо ли я сделаю, если укажу дорогу к дому моего господина таким людям, которые хотят требовать то, что другие рады получить из милости.
"Do you dispute with me, slave!" said the soldier; and, setting spurs to his horse, he caused him make a demivolte across the path, raising at the same time the riding rod which he held in his hand, with a purpose of chastising what he considered as the insolence of the peasant.	- Ты вздумал еще спорить со мной, раб! -воскликнул воин. С этими словами он пришпорил свою лошадь, заставил ее круто повернуть и поднял хлыст, собираясь наказать дерзкого простолюдина.
Gurth darted at him a savage and revengeful scowl, and with a fierce, yet hesitating motion, laid his hand on the haft of his knife; but the interference of Prior Aymer, who pushed his mule betwixt his companion and the swineherd, prevented the meditated violence.	Гурт метнул на него злобный и мстительный взгляд и с угрозой, хотя и нерешительно, схватился за нож; но в ту же минуту приор Эймер двинул своего мула вперед и, встав между воином и свинопасом, предупредил опасное столкновение.
"Nay, by St Mary, brother Brian, you must not think you are now in Palestine, predominating over heathen Turks and infidel Saracens; we islanders love not blows, save those of holy Church, who chasteneth whom she loveth.-Tell me, good fellow," said he to Wamba, and seconded his speech by a small piece of silver coin, "the way to Cedric the Saxon's; you cannot be ignorant of it, and it is your duty to direct the wanderer even when his character is less sanctified than ours."	- Нет, именем святой Марии прошу вас, брат Бриан, помнить, что вы теперь не в Палестине, где владычествовали над турецкими язычниками и неверными сарацинами; здесь, на нашем острове, мы не любим ударов и принимаем их только от святой церкви, которая карает любя... Скажи мне, доб- рый человек, -продолжал он, обращаясь к Вамбе и подкрепляя свою речь небольшой серебряной монетой, - как проехать к Седрику Саксу. Ты должен знать туда дорогу и обязан указать ее любому путнику, а тем более духовным лицам вроде нас.
"In truth, venerable father," answered the Jester, "the Saracen head of your right reverend companion has frightened out of mine the way home-I am not sure I shall get there to-night myself."	- Право же, честной отец, - отвечал шут, -сарацинская голова вашего преподобного брата до того перепугала мою, что я позабыл дорогу домой... Не знаю даже, попаду ли и сам туда сегодня...
"Tush," said the Abbot, "thou canst tell us if thou wilt.	- Вздор! - сказал настоятель. - Коли захочешь, так вспомнишь.
This reverend brother has been all his life engaged in fighting among the Saracens for the recovery of the Holy Sepulchre; he is of the order of Knights Templars, whom you may have heard of; he is half a monk, half a soldier."	Этот преподобный собрат мой всю жизнь сражался с сарацинами за обладание гробом господним. Он принадлежит к ордену рыцарей Храма, о которых ты, может быть, слышал: он наполовину монах, наполовину воин.
"If he is but half a monk," said the Jester, "he should not be wholly unreasonable with those whom he meets upon the road, even if they should be in no hurry to answer questions that no way concern them."	- Если он хоть наполовину монах, - сказал шут, -то ему не пристало так неразумно обращаться с прохожими, если они замедлят с ответом на вопросы, до которых им нет дела.

"I forgive thy wit," replied the Abbot, "on condition thou wilt show me the way to Cedric's mansion."	- Ну, я прощаю тебя с тем условием, что ты покажешь мне дорогу к дому Седрика, - сказал аббат.
"Well, then," answered Wamba, "your reverences must hold on this path till you come to a sunken cross, of which scarce a cubit's length remains above ground; then take the path to the left, for there are four which meet at Sunken Cross, and I trust your reverences will obtain shelter before the storm comes on."	- Ладно, - отвечал Вамба. - Извольте, ваше преподобие, ехать по этой тропинке до того места, где увидите вросший в землю крест; от него едва одна верхушка виднеется, да и то не больше как на локоть вышиной. От этого креста в разные стороны идут четыре дороги. Но вы поверните влево, и надеюсь, что ваше преподобие достигнет ночлега прежде, чем разразится гроза.
0010m Original The Abbot thanked his sage adviser; and the cavalcade, setting spurs to their horses, rode on as men do who wish to reach their inn before the bursting of a night-storm.	Аббат поблагодарил мудрого советчика, и вся кавалькада, прмшпорив коней, поскакала с той быстротой, с какой люди спешат достигнуть ночлега, спасаясь от ночной бури.
As their horses' hoofs died away, Gurth said to his companion,	Когда топот копыт замер в отдалении, Г урт сказал своему товарищу:
"If they follow thy wise direction, the reverend fathers will hardly reach Rotherwood this night."	- Если преподобные отцы последуют твоему умному совету, вряд ли они доедут сегодня до Ротервуда.
"No," said the Jester, grinning, "but they may reach Sheffield if they have good luck, and that is as fit a place for them.	- Да, - сказал шут ухмыляясь, - но зато они могут доехать до Шеффилда, коли им посчастливится, а для них и то хорошо.
I am not so bad a woodsman as to show the dog where the deer lies, if I have no mind he should chase him."	Не такой уж я плохой лесничий, чтоб указывать собакам, где залегла дичь, если не хочу, чтобы они ее задрали.
"Thou art right," said Gurth; "it were ill that Aymer saw the Lady Rowena; and it were worse, it may be, for Cedric to quarrel, as is most likely he would, with this military monk.	- Это ты хорошо сделал, - сказал Гурт. - Плохо будет, если Эймер увидит леди Ровену, а еще хуже, пожалуй, если Седрик поссорится с этим монахом, что легко может случиться.
But, like good servants let us hear and see, and say nothing."	А мы с тобой - добрые слуги: будем только смотреть да слушать и помалкивать.
We return to the riders, who had soon left the bondsmen far behind them, and who maintained the following conversation in the Norman-French language, usually employed by the superior classes, with the exception of the few who were still inclined to boast their Saxon descent.	Возвратимся к обоим всадникам, которые вскоре оставили рабов Седрика далеко позади и вели беседу на нормано-французском языке, как и все тогдашние особы высшего сословия, за исключением тех немногих, которые еще гордились своим саксонским происхождением.
"What mean these fellows by their capricious insolence?" said the Templar to the Benedictine, "and why did you prevent me from chastising it?"	- Чего хотели эти наглецы, - спросил рыцарь Храма у аббата, - и почему вы не позволили мне наказать их?

"Marry, brother Brian," replied the Prior, "touching the one of them, it were hard for me to render a reason for a fool speaking according to his folly; and the other churl is of that savage, fierce, intractable race, some of whom, as I have often told you, are still to be found among the descendants of the conquered Saxons, and whose supreme pleasure it is to testify, by all means in their power, their aversion to their conquerors."	- Но, брат Бриан, - отвечал приор, - один из них совсем дурак, и странно было бы требовать у него ответа за его глупости; что же касается другого грубияна, то он из породы тех неукротимых, свирепых дикарей, которые, как я вам не раз говорил, все еще встречаются среди потомков покоренных саксов: для них нет большего удовольствия, чем показывать при каждом удобном случае свою ненависть к победителям.
"I would soon have beat him into courtesy," observed Brian;	- Ну, вежливость я бы живо в них вколотил! -ответил храмовник.
"I am accustomed to deal with such spirits: Our Turkish captives are as fierce and intractable as Odin himself could have been; yet two months in my household, under the management of my master of the slaves, has made them humble, submissive, serviceable, and observant of your will.	- С подобными людьми я умею обращаться. Наши турецкие пленные в своей неукротимой ярости кажутся страшнее самого Одина; однако, пробыв два месяца у меня в доме под руководством моего смотрителя за невольниками, они становились смирными, послушными, услужливыми и даже раболепными.
Marry, sir, you must be aware of the poison and the dagger; for they use either with free will when you give them the slightest opportunity."	Правда, сэр, с ними приходится постоянно остерегаться яда и кинжала, потому что они при каждом удобном случае охотно пускают в ход и то и другое.
"Ay, but," answered Prior Aymer, "every land has its own manners and fashions; and, besides that beating this fellow could procure us no information respecting the road to Cedric's house, it would have been sure to have established a quarrel betwixt you and him had we found our way thither.	- Но ведь у всякого народа свои обычаи и нравы, -возразил приор Эймер. - Прибей вы этого малого, мы так и не узнали бы дороги к дому Седрика; кроме того, если бы нам самим и удалось добраться туда, то Седрик непременно затеял бы с вами ссору из-за побоев, нанесенных его рабам.
Remember what I told you: this wealthy franklin is proud, fierce, jealous, and irritable, a withstander of the nobility, and even of his neighbors, Reginald Front-de-Boeuf and Philip Malvoisin, who are no babies to strive with.	Помните, что я вам говорил: этот богатый франклин горд, вспыльчив, ревнив и раздражителен, он настроен против нашего дворянства и в ссоре даже со своими соседями -Реджинальдом Фрон де Бефом и Филиппом Мальвуазеном, которые шутить не любят.
He stands up sternly for the privileges of his race, and is so proud of his uninterrupted descend from Hereward, a renowned champion of the Heptarchy, that he is universally called Cedric the Saxon; and makes a boast of his belonging to a people from whom many others endeaver to hide their descent, lest they should encounter a share of the 'vae victis,' or severities imposed upon the vanquished."	Он так крепко держится за права своего рода и так гордится тем, что происходит по прямой линии от Херварда, одного из знаменитых поборников семицарствия, что его не называют иначе, как Седрик Сакс. Он похваляется своим кровным родством с тем самым народом, от которого многие из его соплеменников охотно отрекаются, чтобы избегнуть - - vae victis [10] -бедствий, выпадающих на долю побежденного.

"Prior Aymer," said the Templar, "you are a man of gallantry, learned in the study of beauty, and as expert as a troubadour in all matters concerning the 'arrets' of love; but I shall expect much beauty in this celebrated Rowena to counterbalance the self-denial and forbearance which I must exert if I am to court the favor of such a seditious churl as you have described her father Cedric."	- Приор Эймер, - сказал храмовник, - вы большой любезник, знаток женской красоты и не хуже трубадуров знакомы со всем, что касается уставов любви; но эта хваленая Ровена должна быть поистине чудом красоты, чтобы вознаградить меня за снисходительность и терпение, которые мне придется проявить, чтобы снискать расположение такого мужлана и мятежника, каков, по вашим словам, ее отец Седрик.
"Cedric is not her father," replied the Prior, "and is but of remote relation: she is descended from higher blood than even he pretends to, and is but distantly connected with him by birth.	- Седрик ей не отец, а только дальний родственник, - сказал аббат. - Она происходит из более знатного рода, чем он.
Her guardian, however, he is, self-constituted as I believe; but his ward is as dear to him as if she were his own child.	Он сам напросился ей в опекуны и привязан к ней так, что и собственная дочь не была бы ему дороже.
Of her beauty you shall soon be judge; and if the purity of her complexion, and the majestic, yet soft expression of a mild blue eye, do not chase from your memory the black-tressed girls of Palestine, ay, or the houris of old Mahound's paradise, I am an infidel, and no true son of the church."	О красоте ее вы в скором времени сможете судить сами. И путь я буду еретиком, а не истинным сыном церкви, если белизна ее лица и величественное и вместе кроткое выражение голубых глаз не изгонят из вашей памяти черноволосых дев Палестины или гурий мусульманского рая.
"Should your boasted beauty," said the Templar, "be weighed in the balance and found wanting, you know our wager?"	- Ну, а если ваша прославленная красавица, -сказал храмовник, - окажется не так хороша, вы помните ваш заклад?
"My gold collar," answered the Prior, "against ten butts of Chian wine;-they are mine as securely as if they were already in the convent vaults, under the key of old Dennis the cellarer."	- Моя золотая цепь, - отвечал аббат, - а ваш заклад - десять бочек хиосского вина. Я могу считать их своими, словно они уже стоят в монастырском подвале под ключом у старого Дениса, моего келаря.
"And I am myself to be judge," said the Templar, "and am only to be convicted on my own admission, that I have seen no maiden so beautiful since Pentecost was a twelvemonth.	- Но вы предоставляете мне самому решение спора, - сказал рыцарь Храма, - и я проиграю только в том случае, если сознаюсь, что с троицына дня прошедшего года не видывал такой красивой девицы.
Ran it not so?-Prior, your collar is in danger; I will wear it over my gorget in the lists of Ashby-de-la-Zouche."	Так ведь мы с вами уговорились? Ну, приор, прощайтесь со своей золотой цепью. Я надену ее поверх своего нагрудника на ристалище в Ашби де ля Зуш.
"Win it fairly," said the Prior, "and wear it as ye will; I will trust your giving true response, on your word as a knight and as a churchman.	- Если выиграете честно, то и носите когда вам заблагорассудится, - сказал приор. - Я поверю вам на слово, как рыцарю и церковнику.
Yet, brother, take my advice, and file your tongue to a little more courtesy than your habits of predominating over infidel captives and Eastern bondsmen have accustomed you.	А все-таки, брат, примите мой совет и будьте повежливей: ведь вам придется иметь дело не с пленными язычниками или восточными рабами.

Cedric the Saxon, if offended,-and he is noway slack in taking offence,-is a man who, without respect to your knighthood, my high office, or the sanctity of either, would clear his house of us, and send us to lodge with the larks, though the hour were midnight.	Седрик Сакс такой человек, что если сочтет себя оскорбленным - а он очень чувствителен к оскорблениям, - то не обратит внимания на ваше рыцарство, и мое высокое положение, и на наш священный сан и выгонит нас ночевать под открытое небо, хотя бы на дворе стояла полночь.
And be careful how you look on Rowena, whom he cherishes with the most jealous care; an he take the least alarm in that quarter we are but lost men.	И, кроме того, остерегайтесь слишком пристально смотреть на Ровену: он охраняет ее чрезвычайно ревниво. Если мы дадим ему малейший повод к опасениям с этой стороны, мы с вами пропали.
It is said he banished his only son from his family for lifting his eyes in the way of affection towards this beauty, who may be worshipped, it seems, at a distance, but is not to be approached with other thoughts than such as we bring to the shrine of the Blessed Virgin."	Говорят, что он изгнал из дому единственного сына только за то, что тот дерзнул поднять влюбленные глаза на эту красавицу. По-видимому ей можно поклоняться только издали; приближаться же к ней разрешается лишь с такими мыслями, с какими мы подходим к алтарю пресвятой девы.
"Well, you have said enough," answered the Templar;	- Ну, так и быть, - отвечал храмовник, -постараюсь сдержаться и вести себя как скромная девица.
"I will for a night put on the needful restraint, and deport me as meekly as a maiden; but as for the fear of his expelling us by violence, myself and squires, with Hamet and Abdalla, will warrant you against that disgrace.	Во всяком случае, не опасайтесь, что кто-нибудь посмеет выгнать нас из дому. Мы с моими оруженосцами и слугами, Аметом и Абдаллой, достаточно сильны, чтобы добиться хорошего приема.
Doubt not that we shall be strong enough to make good our quarters." "We must not let it come so far," answered the Prior; "but here is the clown's sunken cross, and the night is so dark that we can hardly see which of the roads we are to follow.	- Ну, так далеко нам нельзя заходить... - отвечал приор. - Но вот и вросший в землю крест, о котором говорил нам шут. Однако ночь такая темная, что трудно различить дорогу.
He bid us turn, I think to the left."	Он, кажется, сказал, что нужно повернуть влево.
"To the right," said Brian, "to the best of my remembrance."	- Нет, вправо, - сказал Бриан, - мне помнится, что вправо.
"To the left, certainly, the left; I remember his pointing with his wooden sword."	- Налево, конечно, налево. Я помню, что он именно налево указывал концом своей деревянной шпаги.
"Ay, but he held his sword in his left hand, and so pointed across his body with it," said the Templar.	- Да, но шпагу-то он держал в левой руке и указывал поперек своего тела в противоположную сторону, - сказал храмовник.
Each maintained his opinion with sufficient obstinacy, as is usual in all such cases; the attendants were appealed to, but they had not been near enough to hear Wamba's directions.	Как это всегда бывает, каждый упрямо защищал свое мнение; спросили слуг, но свита все время держалась поодаль и потому не слыхала того, что говорил Вамба.
At length Brian remarked, what had at first escaped him in the twilight;	Наконец Бриан, вглядывавшийся в темноту, заметил у подножия креста какую-то фигуру и сказал:

"Here is some one either asleep, or lying dead at the foot of this cross-Hugo, stir him with the butt-end of thy lance."	- Тут кто-то лежит: либо спящий, либо мертвый. Гуго, потрогай-ка его концом твоего копья.
This was no sooner done than the figure arose, exclaiming in good French, "Whosoever thou art, it is discourteous in you to disturb my thoughts."	Оруженосец не успел дотронуться до лежавшего, как тот вскочил, воскликнув на чистом французском языке: - Кто бы ты ни был, но невежливо так прерывать мои размышления!
"We did but wish to ask you," said the Prior, "the road to Rotherwood, the abode of Cedric the Saxon."	- Мы только хотели спросить тебя, - сказал приор, - как проехать в Ротсрвуд, к жилищу Седрика Сакса.
"I myself am bound thither," replied the stranger; "and if I had a horse, I would be your guide, for the way is somewhat intricate, though perfectly well known to me."	- Я сам иду в Ротервуд, - сказал незнакомец. -Будь у меня верховая лошадь, я бы проводил вас туда. Дорогу, хотя она и очень запутана, я знаю отлично.
"Thou shalt have both thanks and reward, my friend," said the Prior, "if thou wilt bring us to Cedric's in safety."	- Мой друг, мы тебя поблагодарим и вознаградим,- сказал приор, - если ты проведешь нас к Седрику.
And he caused one of his attendants to mount his own led horse, and give that upon which he had hitherto ridden to the stranger, who was to serve for a guide.	Аббат приказал одному из служителей уступить свою лошадь незнакомцу, а самому пересесть на своего испанского жеребца.
Their conductor pursued an opposite road from that which Wamba had recommended, for the purpose of misleading them.	Проводник направился в сторону, как раз противоположную той, которую указал Вамба.
The path soon led deeper into the woodland, and crossed more than one brook, the approach to which was rendered perilous by the marshes through which it flowed; but the stranger seemed to know, as if by instinct, the soundest ground and the safest points of passage; and by dint of caution and attention, brought the party safely into a wilder avenue than any they had yet seen; and, pointing to a large low irregular building at the upper extremity, he said to the Prior,	Тропинка скоро углубилась в самую чащу леса, пересекая несколько ручьев с топкими берегами; переправляться через них было довольно рискованно, но незнакомец, казалось, чутьем выбирал самые сухие и безопасные места для переправы. Осторожно продвигаясь вперед, он вывел наконец отряд на широкую просеку, в конце которой виднелось огромное, неуклюжее строение. Указав на него рукою, проводник сказал аббату:
"Yonder is Rotherwood, the dwelling of Cedric the Saxon."	- Вот Ротервуд, жилище Седрика Сакса.
This was a joyful intimation to Aymer, whose nerves were none of the strongest, and who had suffered such agitation and alarm in the course of passing through the dangerous bogs, that he had not yet had the curiosity to ask his guide a single question.	Это известие особенно обрадовало Эймера, который обладал не очень крепкими нервами и во время переезда по топким низинам испытывал такой страх, что не имел ни малейшего желания разговаривать со своим проводником.
Finding himself now at his ease and near shelter, his curiosity began to awake, and he demanded of the guide who and what he was.	Зато теперь, чувствуя себя в безопасности и недалеко от пристанища, он мигом оправился; любопытство его тотчас пробудилось, и приор спросил проводника, кто он такой и откуда.
"A Palmer, just returned from the Holy Land," was the answer.	- Я пилигрим и только что вернулся из Святой Земли, - отвечал тот.

"You had better have tarried there to fight for the recovery of the Holy Sepulchre," said the Templar.	- Лучше бы вы там и оставались воевать за обладание святым гробом, - сказал рыцарь Храма.
"True, Reverend Sir Knight," answered the Palmer, to whom the appearance of the Templar seemed perfectly familiar; "but when those who are under oath to recover the holy city, are found travelling at such a distance from the scene of their duties, can you wonder that a peaceful peasant like me should decline the task which they have abandoned?"	- Вы правы, достопочтенный господин рыцарь,- ответил пилигрим, которому наружность храмовника была, по-видимому, хорошо знакома.- Но что же удивляться, если простой поселянин вроде меня вернулся домой; ведь даже те, кто клялся посвятить всю жизнь освобождению святого города, теперь путешествуют вдали от тех мест, где они должны были бы сражаться согласно своему обету?
The Templar would have made an angry reply, but was interrupted by the Prior, who again expressed his astonishment, that their guide, after such long absence, should be so perfectly acquainted with the passes of the forest.	Храмовник уже собрался дать гневный ответ на эти слова, но аббат вмешался в разговор, выразив удивление, как это проводник, давно покинувший эти места, до сих пор еще так хорошо помнит все лесные тропинки.
"I was born a native of these parts," answered their guide, and as he made the reply they stood before the mansion of Cedric;-a low irregular building, containing several court-yards or enclosures, extending over a considerable space of ground, and which, though its size argued the inhabitant to be a person of wealth, differed entirely from the tall, turretted, and castellated buildings in which the Norman nobility resided, and which had become the universal style of architecture throughout England.	- Я здешний уроженец, - отвечал проводник. И в ту же минуту они очутились перед жилищем Седрика. Это было огромное, неуклюжее здание с несколькими внутренними дворами и оградами. Его размеры указывали на богатство хозяина, однако оно резко отличалось от высоких, обнесенных каменными стенами и защищенных зубчатыми башнями замков, где жили норманские дворяне; впоследствии эти дворянские жилища стали типичным архитектурным стилем во всей Англии.
Rotherwood was not, however, without defences; no habitation, in that disturbed period, could have been so, without the risk of being plundered and burnt before the next morning.	Впрочем, и в Ротервуде имелась защита. В те смутные времена ни одно поместье не могло обойтись без укреплений, иначе оно немедленно было бы разграблено и сожжено.
A deep fosse, or ditch, was drawn round the whole building, and filled with water from a neighbouring stream.	Вокруг всей усадьбы шел глубокий ров, наполненный водой из соседней речки.
A double stockade, or palisade, composed of pointed beams, which the adjacent forest supplied, defended the outer and inner bank of the trench.	По обеим сторонам этого рва проходил двойной частокол из заостренных бревен, которые доставлялись из соседних лесов.
There was an entrance from the west through the outer stockade, which communicated by a drawbridge, with a similar opening in the interior defences.	С западной стороны в наружной ограде были сделаны ворота; подъемный мост вел от них к воротам внутренней ограды.
Some precautions had been taken to place those entrances under the protection of projecting angles, by which they might be flanked in case of need by archers or slingers.	Особые выступы по бокам ворот давали возможность обстреливать противника перекрестным огнем из луков и пращей.
Before this entrance the Templar wound his horn loudly; for the rain, which had long threatened, began now to descend with great violence.	Остановившись перед воротами, храмовник громко и нетерпеливо затрубил в рог. Нужно было торопиться, так как дождь, который так долго собирался, полил в эту минуту как из ведра.

CHAPTER III	Глава III
Then (sad relief!) from the bleak coast that hears The German Ocean roar, deep-blooming, strong, And yellow hair'd, the blue-eyed Saxon came. Thomson's Liberty	Тогда - о горе! - доблестный Саксонец, Золотокудрый и голубоглазый, Пришел из края, где пустынный берег Внимает реву Северного моря. Томсон, "Свобода"
In a hall, the height of which was greatly disproportioned to its extreme length and width, a long oaken table, formed of planks rough-hewn from the forest, and which had scarcely received any polish, stood ready prepared for the evening meal of Cedric the Saxon.	В просторном, но низком зале, на большом дубовом столе, сколоченном из грубых, плохо оструганных досок, приготовлена была вечерняя трапеза Седрика Сакса.
The roof, composed of beams and rafters, had nothing to divide the apartment from the sky excepting the planking and thatch; there was a huge fireplace at either end of the hall, but as the chimneys were constructed in a very clumsy manner, at least as much of the smoke found its way into the apartment as escaped by the proper vent.	Комнату ничто не отделяло от неба, кроме крыши, крытой тесом и тростником и поддерживаемой крепкими стропилами и перекладинами. В противоположных концах зала находились огромные очаги, их трубы были устроены так плохо, что большая часть дыма оставалась в помещении.
The constant vapour which this occasioned, had polished the rafters and beams of the low-browed hall, by encrusting them with a black varnish of soot.	От постоянной копоти бревенчатые стропила и перекладины под крышей были густо покрыты глянцевитой коркой сажи, как черным лаком.
On the sides of the apartment hung implements of war and of the chase, and there were at each corner folding doors, which gave access to other parts of the extensive building.	По стенам висели различные принадлежности охоты и боевого вооружения, а в углах зала были створчатые двери, которые вели в другие комнаты обширного дома.
The other appointments of the mansion partook of the rude simplicity of the Saxon period, which Cedric piqued himself upon maintaining.	Вся обстановка отличалась суровой саксонской простотой, которой гордился Седрик.
The floor was composed of earth mixed with lime, trodden into a hard substance, such as is often employed in flooring our modern barns.	Пол был сделан из глины с известью, сбитой в плотную массу, какую и поныне нередко можно встретить в наших амбарах.
For about one quarter of the length of the apartment, the floor was raised by a step, and this space, which was called the dais, was occupied only by the principal members of the family, and visitors of distinction.	В одном конце зала пол был немного приподнят; на этом месте, называвшемся почетным помостом, могли сидеть только старшие члены семейства и наиболее уважаемые гости.
For this purpose, a table richly covered with scarlet cloth was placed transversely across the platform, from the middle of which ran the longer and lower board, at which the domestics and inferior persons fed, down towards the bottom of the hall.	Поперек помоста стоял стол, покрытый дорогой красной скатертью; от середины его вдоль нижней части зала тянулся другой, предназначенный для трапез домашней челяди и простолюдинов.
The whole resembled the form of the letter T, or some of those ancient dinner-tables, which, arranged on the same principles, may be still seen in the antique Colleges of Oxford or Cambridge.	Все столы вместе имели сходство с формой буквы "Т" или с теми старинными обеденными столами, сделанными по тому же принципу, какие и теперь встречаются в старомодных колледжах Оксфорда и Кембриджа.

Massive chairs and settles of carved oak were placed upon the dais, and over these seats and the more elevated table was fastened a canopy of cloth, which served in some degree to protect the dignitaries who occupied that distinguished station from the weather, and especially from the rain, which in some places found its way through the ill-constructed roof.	Вокруг главного стола на помосте стояли крепкие стулья и кресла из резного дуба. Над помостом был устроен суконный балдахин, который до некоторой степени за- щищал сидевших там важных лиц от дождя, пробивавшегося сквозь плохую крышу.
The walls of this upper end of the hall, as far as the dais extended, were covered with hangings or curtains, and upon the floor there was a carpet, both of which were adorned with some attempts at tapestry, or embroidery, executed with brilliant or rather gaudy colouring.	Возле помоста на стенах висели пестрые, с грубым рисунком, драпировки, а пол был устлан таким же ярким ковром.
Over the lower range of table, the roof, as we have noticed, had no covering; the rough plastered walls were left bare, and the rude earthen floor was uncarpeted; the board was uncovered by a cloth, and rude massive benches supplied the place of chairs.	Над длинным нижним столом, как мы уже говорили, совсем не было никакого потолка, не было ни балдахина, ни драпировок на грубо выбеленных стенах, ни ковра на глиняном полу; вместо стульев тянулись массивные скамьи.
In the centre of the upper table, were placed two chairs more elevated than the rest, for the master and mistress of the family, who presided over the scene of hospitality, and from doing so derived their Saxon title of honour, which signifies "the Dividers of Bread."	У середины верхнего стола стояли два кресла повыше остальных, предназначавшиеся для хозяйки и хозяина, которые присутствовали и возглавля- ли все трапезы и потому носили почетное звание "Раздаватели хлеба".
To each of these chairs was added a footstool, curiously carved and inlaid with ivory, which mark of distinction was peculiar to them.	К каждому из этих кресел была подставлена скамеечка для ног, украшенная резьбой и узором из слоновой кости, что указывало на особое отличие тех, кому они принадлежали.
One of these seats was at present occupied by Cedric the Saxon, who, though but in rank a thane, or, as the Normans called him, a Franklin, felt, at the delay of his evening meal, an irritable impatience, which might have become an alderman, whether of ancient or of modern times.	На одном из этих кресел сидел сейчас Седрик Сакс, нетерпеливо ожидая ужина. Хотя он был по своему званию не более как тан или, как называли его норманны, Франклин, однако всякое опоздание обеда или ужина приводило его в не меньшее раздражение, чем любого олдермена старого или нового времени.
It appeared, indeed, from the countenance of this proprietor, that he was of a frank, but hasty and choleric temper.	По лицу Седрика было видно, что он человек прямодушный, нетерпеливый и вспыльчивый.
He was not above the middle stature, but broad-shouldered, long-armed, and powerfully made, like one accustomed to endure the fatigue of war or of the chase; his face was broad, with large blue eyes, open and frank features, fine teeth, and a well formed head, altogether expressive of that sort of good-humour which often lodges with a sudden and hasty temper.	Среднего роста, широкоплечий, с длинными руками, он отличался крепким телосложением человека, привыкшего переносить суровые лишения на войне или усталость на охоте. Голова его была правильной формы, зубы белые, широкое лицо с большими голубыми глазами дышало смелостью и прямотой и выражало такое благодушие, которое легко сменяется вспышками внезапного гнева.

Pride and jealousy there was in his eye, for his life had been spent in asserting rights which were constantly liable to invasion; and the prompt, fiery, and resolute disposition of the man, had been kept constantly upon the alert by the circumstances of his situation.	В его глазах блистали гордость и постоянная настороженность, потому что этот человек всю жизнь защищал свои права, посягательства на которые непрестанно повторялись, а его скорый, пылкий и решительный нрав всегда держал его в тревоге за свое исключительное положение.
His long yellow hair was equally divided on the top of his head and upon his brow, and combed down on each side to the length of his shoulders; it had but little tendency to grey, although Cedric was approaching to his sixtieth year.	Длинные русые волосы Седрика, разделенные ровным пробором, шедшим от темени до лба, падали на плечи; седина едва пробивалась в них, хотя ему шел шестидесятый год.
His dress was a tunic of forest green, furred at the throat and cuffs with what was called minever; a kind of fur inferior in quality to ermine, and formed, it is believed, of the skin of the grey squirrel.	На нем был кафтан зеленого цвета, отделанный у ворота и обшлагов серым мехом, который ценится ниже горностая и выделывается, как полагают, из шкурок серой белки.
This doublet hung unbuttoned over a close dress of scarlet which sat tight to his body; he had breeches of the same, but they did not reach below the lower part of the thigh, leaving the knee exposed.	Кафтан не был застегнут, и под ним виднелась узкая, плотно прилегающая к телу куртка из красного сукна. Штаны из такого же материала доходили лишь до колен, оставляя голени обнаженными.
His feet had sandals of the same fashion with the peasants, but of finer materials, and secured in the front with golden clasps.	Его обувь была той же формы, что и у его крестьян, но из лучшей кожи и застегивалась спереди золотыми пряжками.
He had bracelets of gold upon his arms, and a broad collar of the same precious metal around his neck. About his waist he wore a richly-studded belt, in which was stuck a short straight two-edged sword, with a sharp point, so disposed as to hang almost perpendicularly by his side.	На руках он носил золотые браслеты, на шее -широкое ожерелье из того же драгоценного металла, вокруг талии - пояс, богато выложенный драгоценными камнями; к поясу был прикреплен короткий прямой двусторонний меч с сильно заостренным концом.
Behind his seat was hung a scarlet cloth cloak lined with fur, and a cap of the same materials richly embroidered, which completed the dress of the opulent landholder when he chose to go forth.	За его креслом висели длинный плащ из красного сукна, отороченный мехом, и шапка с нарядной вышивкой, составлявшие обычный выходной костюм богатого землевладельца.
A short boar-spear, with a broad and bright steel head, also reclined against the back of his chair, which served him, when he walked abroad, for the purposes of a staff or of a weapon, as chance might require.	К спинке его кресла была прислонена короткая рогатина с широкой блестящей стальной головкой, служившая ему во время прогулок вместо трости или в качестве оружия.
Several domestics, whose dress held various proportions betwixt the richness of their master's, and the coarse and simple attire of Gurth the swine-herd, watched the looks and waited the commands of the Saxon dignitary.	Несколько слуг, одежды которых были как бы переходными ступенями между роскошным костюмом хозяина и грубой простотой одежды свинопаса Гурта, смотрели в глаза своему властелину и ожидали его приказаний.
Two or three servants of a superior order stood behind their master upon the dais; the rest occupied the lower part of the hall.	Из них двое или трое старших стояли на помосте, за креслом Седрика, остальные держались в нижней части зала.

Other attendants there were of a different description; two or three large and shaggy greyhounds, such as were then employed in hunting the stag and wolf; as many slow-hounds of a large bony breed, with thick necks, large heads, and long ears; and one or two of the smaller dogs, now called terriers, which waited with impatience the arrival of the supper; but, with the sagacious knowledge of physiognomy peculiar to their race, forbore to intrude upon the moody silence of their master, apprehensive probably of a small white truncheon which lay by Cedric's trencher, for the purpose of repelling the advances of his four-legged dependants.	Были тут слуги и другой породы: три мохнатые борзые собаки из тех, с которыми охотились в ту пору за волками и оленями; несколько огромных поджарых гончих и две маленькие собачки, которых теперь называют терьерами. Они с нетерпением ожидали ужина, но, угадывая своим особым собачьим чутьем, что хозяин не в духе, не решались нарушить его угрюмое молчание; быть может, они побаивались и белой дубинки, лежавшей возле его прибора и предназначенной для того, чтобы предупреждать назойливость четвероногих слуг.
One grisly old wolf-dog alone, with the liberty of an indulged favourite, had planted himself close by the chair of state, and occasionally ventured to solicit notice by putting his large hairy head upon his master's knee, or pushing his nose into his hand.	Один только страшный старый волкодав с развязностью избалованного любимца подсел поближе к почетному креслу и время от времени отваживался обратить на себя внимание хозяина, то кладя ему на колени свою большую лохматую голову, то тычась носом в его ладонь.
Even he was repelled by the stern command,	Но даже и его отстраняли суровым окриком:
"Down, Balder, down!	"Прочь, Болдер, прочь!
I am not in the humour for foolery."	Не до тебя теперь!"
In fact, Cedric, as we have observed, was in no very placid state of mind.	Дело в том, что Седрик, как мы уже заметили, был в дурном настроении.
The Lady Rowena, who had been absent to attend an evening mass at a distant church, had but just returned, and was changing her garments, which had been wetted by the storm.	Леди Ровена, ездившая к вечерне в какую-то отдаленную церковь, только что вернулась домой и замешкалась у себя, меняя платье, промокшее под дождем.
There were as yet no tidings of Gurth and his charge, which should long since have been driven home from the forest and such was the insecurity of the period, as to render it probable that the delay might be explained by some depreciation of the outlaws, with whom the adjacent forest abounded, or by the violence of some neighbouring baron, whose consciousness of strength made him equally negligent of the laws of property.	О Гурте не было ни слуху ни духу, хотя давно уже следовало пригнать стадо домой. Между тем времена стояли тревожные, и можно было опасаться, что стадо задержалось из-за встречи с разбойниками, которых в окрестных лесах было множество, или нападения какого-нибудь соседнего барона, настолько уверенного в своей силе, чтобы пренебречь чужой собственностью.
The matter was of consequence, for great part of the domestic wealth of the Saxon proprietors consisted in numerous herds of swine, especially in forest-land, where those animals easily found their food.	А так как большая часть богатств саксонских помещиков заключалась именно в многочисленных стадах свиней, особенно в лесистых местностях, где эти животные легко находили корм, то у Седрика были основательные причины для беспокойства.
Besides these subjects of anxiety, the Saxon thane was impatient for the presence of his favourite clown Wamba, whose jests, such as they were, served for a sort of seasoning to his evening meal, and to the deep draughts of ale and wine with which he was in the habit of accompanying it.	Вдобавок ко всему этому наш саксонский тан соскучился по любимому шуту Вамбе, который своими шутками приправлял вечернюю трапезу и придавал особый вкус вину и элю.

Add to all this, Cedric had fasted since noon, and his usual supper hour was long past, a cause of irritation common to country squires, both in ancient and modern times.	Обычный час ужина Седрика давно миновал, а он ничего не ел с самого полудня, что всегда способно испортить настроение почтенному землевладельцу, как это нередко случается даже и в наше время.
His displeasure was expressed in broken sentences, partly muttered to himself, partly addressed to the domestics who stood around; and particularly to his cupbearer, who offered him from time to time, as a sedative, a silver goblet filled with wine-"Why tarries the Lady Rowena?"	Он выражал свое неудовольствие отрывистыми замечаниями, то бормоча их про себя, то обращаясь к слугам, чаще всего к своему кравчему, подносившему ему для успокоения время от времени серебряный стаканчик с вином. - Почему леди Ровена так замешкалась?
"She is but changing her head-gear," replied a female attendant, with as much confidence as the favourite lady's-maid usually answers the master of a modern family; "you would not wish her to sit down to the banquet in her hood and kirtle? and no lady within the shire can be quicker in arraying herself than my mistress."	- Она сейчас придет, только переменит головной убор, - отвечала одна из женщин с той развязностью, " с какой любимая служанка госпожи обыкновенно разговаривает в наше время с главою семейства. - Вы же сами не захотите, чтобы она явилась к столу в одном чепце и в юбке, а уж ни одна дама в нашей округе не одевается скорее леди Ровены.
This undeniable argument produced a sort of acquiescent umph! on the part of the Saxon, with the addition,	Такой неопровержимый довод как будто удовлетворил Сакса, который в ответ промычал что-то нечленораздельное, потом заметил:
"I wish her devotion may choose fair weather for the next visit to St John's Kirk;-but what, in the name of ten devils," continued he, turning to the cupbearer, and raising his voice as if happy to have found a channel into which he might divert his indignation without fear or control-"what, in the name of ten devils, keeps Gurth so long afield?	- Дай бог, чтобы в следующий раз была бы ясная погода, когда она поедет в церковь святого Иоанна. Однако, - продолжал он, обращаясь к кравчему и внезапно повышая голос, словно обрадовавшись случаю сорвать свою досаду, не опасаясь возражений, - какого черта Гурт до сих пор торчит в поле?
I suppose we shall have an evil account of the herd; he was wont to be a faithful and cautious drudge, and I had destined him for something better; perchance I might even have made him one of my warders."	Того и гляди дождемся плохих вестей о нашем стаде. А ведь он всегда был старательным и осмотрительным слугой! Я уже подумывал дать ему лучшую должность - хотел даже назначить его одним из своих телохранителей.
11 Oswald the cupbearer modestly suggested, "that it was scarce an hour since the tolling of the curfew;" an ill-chosen apology, since it turned upon a topic so harsh to Saxon ears.	Тут кравчий Освальд скромно осмелился заметить, что сигнал к тушению огней был подан не более часа тому назад. Это заступничество было малоудачным, потому что кравчий коснулся предмета, упоминание о котором было невыносимо для слуха Сакса.
"The foul fiend," exclaimed Cedric, "take the curfew-bell, and the tyrannical bastard by whom it was devised, and the heartless slave who names it with a Saxon tongue to a Saxon ear!	- Дьявол бы побрал этот сигнальный колокол, -воскликнул Седрик, - и того мучителя, который его выдумал, да и безголового раба, который смеет говорить о нем по-саксонски саксонским же ушам!..

The curfew!" he added, pausing, "ay, the curfew; which compels true men to extinguish their lights, that thieves and robbers may work their deeds in darkness!-Ay, the curfew;-Reginald Front-de-Boeuf and Philip de Malvoisin know the use of the curfew as well as William the Bastard himself, or e'er a Norman adventurer that fought at Hastings.	Сигнальный колокол, - продолжал он, помолчав. - Как же... Сигнальный колокол заставляет порядочных людей гасить у себя огонь, чтобы в темноте воры и разбойники могли легче грабить. Да, сигнальный колокол! Реджинальд Фрон де Беф и Филипп де Мальвуазен знают пользу сигнального колокола не хуже самого Вильгельма Ублюдка и всех прочих норманских проходимцев, сражавшихся под Гастингсом.
I shall hear, I guess, that my property has been swept off to save from starving the hungry banditti, whom they cannot support but by theft and robbery.	Того и гляди услышу, что мое имущество отобрано, чтобы спасти от голодной смерти их разбойничью шайку, которую они могут содержать только грабежами.
My faithful slave is murdered, and my goods are taken for a prey-and Wamba-where is Wamba?	Мой верный раб убит, мое добро украдено, а Вамба... Где Вамба?
Said not some one he had gone forth with Gurth?"	Кажется, кто-то говорил, что и он ушел с Гуртом?
Oswald replied in the affirmative.	Освальд ответил утвердительно.
"Ay? why this is better and better! he is carried off too, the Saxon fool, to serve the Norman lord.	- Ну вот, час от часу не легче! Стало быть, и саксонского дурака тоже забрали служить норманскому лорду.
Fools are we all indeed that serve them, and fitter subjects for their scorn and laughter, than if we were born with but half our wits.	Да и правда: все мы дураки, коли соглашаемся им служить и терпеть их насмешки; будь мы от рождения полоумными, и то у них было бы меньше оснований издеваться над нами.
But I will be avenged," he added, starting from his chair in impatience at the supposed injury, and catching hold of his boar-spear;	Но я отомщу! - воскликнул он, вскакивая с кресла и хватаясь за рогатину при одной мысли о воображаемой обиде.
"I will go with my complaint to the great council; I have friends, I have followers-man to man will I appeal the Norman to the lists; let him come in his plate and his mail, and all that can render cowardice bold; I have sent such a javelin as this through a stronger fence than three of their war shields!-Haply they think me old; but they shall find, alone and childless as I am, the blood of Hereward is in the veins of Cedric.-Ah, Wilfred, Wilfred!" he exclaimed in a lower tone, "couldst thou have ruled thine unreasonable passion, thy father had not been left in his age like the solitary oak that throws out its shattered and unprotected branches against the full sweep of the tempest!"	- Я подам жалобу в Г лавный совет - у меня есть друзья, есть и сторонники. Я вызову норманна на честный бой, как подобает мужчине. Пускай выступит в панцире, в кольчуге, во всех доспехах, придающих трусу отвагу. Мне случалось вот таким же дротиком пробивать ограды втрое толще их боевых щитов. Может, они считают меня стариком, но я им покажу, что, хотя я и одинок и бездетен, все-таки в жилах Седрика течет кровь Херварда! О Уилфред, Уилфред, -произнес он горестно, - если бы ты мог победить свою безрассудную страсть, твой отец не оставался бы на старости лет как одинокий дуб, простирающий свои поломанные и оголенные ветви навстречу налетающей буре!
The reflection seemed to conjure into sadness his irritated feelings.	Эти мысли, по-видимому, превратили его гнев в тихую печаль.
Replacing his javelin, he resumed his seat, bent his looks downward, and appeared to be absorbed in melancholy reflection.	Он отложил в сторону дротик, сел на прежнее место, понурил голову и глубоко задумался.

From his musing, Cedric was suddenly awakened by the blast of a horn, which was replied to by the clamorous yells and barking of all the dogs in the hall, and some twenty or thirty which were quartered in other parts of the building.	Вдруг его размышления прервал громкий звук рога; в ответ на него все собаки в зале, да еще штук тридцать псов со всей усадьбы, подняли оглушительный лай и визг.
It cost some exercise of the white truncheon, well seconded by the exertions of the domestics, to silence this canine clamour.	Белой дубинке и слугам пришлось немало потрудиться, пока удалось утихомирить псов.
"To the gate, knaves!" said the Saxon, hastily, as soon as the tumult was so much appeased that the dependants could hear his voice.	- Эй, слуги, ступайте же к воротам! - сказал Седрик, как только в зале поутихло и можно было расслышать его слова.
"See what tidings that horn tells us of-to announce, I ween, some hership 12 and robbery which has been done upon my lands."	- Узнайте, какие вести принес нам этот рог. Посмотрим, какие бесчинства и хищения учинены в моих владениях.
Returning in less than three minutes, a warder announced "that the Prior Aymer of Jorvaulx, and the good knight Brian de Bois-Guilbert, commander of the valiant and venerable order of Knights Templars, with a small retinue, requested hospitality and lodging for the night, being on their way to a tournament which was to be held not far from Ashby-de-la-Zouche, on the second day from the present."	Минуты через три возвратившийся слуга доложил, что приор Эймер из аббатства Жорво и добрый рыцарь Бриан де Буагильбер, командор доблестного и досточтимого ордена храмовников, с небольшою свитой просят оказать им гостеприимство и дать ночлег на пути к месту турнира, назначенного неподалеку от Ашби де ла Зуш на послезавтра.
"Aymer, the Prior Aymer? Brian de Bois-Guilbert?"-muttered Cedric;	- Эймер? Приор Эймер? И Бриан де Буагильбер?- бормотал Седрик.
"Normans both;-but Norman or Saxon, the hospitality of Rotherwood must not be impeached; they are welcome, since they have chosen to halt-more welcome would they have been to have ridden further on their way-But it were unworthy to murmur for a night's lodging and a night's food; in the quality of guests, at least, even Normans must suppress their insolence.-Go, Hundebert," he added, to a sort of major-domo who stood behind him with a white wand; "take six of the attendants, and introduce the strangers to the guests' lodging.	- Оба норманны... Но это все равно, норманны они или саксы, - Ротервуд не должен отказать им в гостеприимстве. Добро пожаловать, раз пожелали здесь ночевать. Приятнее было бы, если б они проехали дальше. Но неприлично отказать путникам в ужине и ночлеге; впрочем, я надеюсь, что в качестве гостей и норманны будут держать себя поскромнее. Ступай, Гундиберт, - прибавил он, обращаясь к дворецкому, стоявшему за его креслом с белым жезлом в руке. - Возьми с собой полдюжины слуг и проводи приезжих в помещение для гостей.
Look after their horses and mules, and see their train lack nothing.	Позаботься об их лошадях и мулах и смотри, чтобы никто из их свиты ни в чем не терпел недостатка.
Let them have change of vestments if they require it, and fire, and water to wash, and wine and ale; and bid the cooks add what they hastily can to our evening meal; and let it be put on the board when those strangers are ready to share it.	Дай им переодеться, если пожелают, разведи огонь, подай воды для омовения, поднеси вина и эля. Поварам скажи, чтобы поскорее прибавили что-нибудь к нашему ужину, и вели подавать на стол, как только гости будут готовы.
Say to them, Hundebert, that Cedric would himself bid them welcome, but he is under a vow never to step more than three steps from the dais of his own hall to meet any who shares not the blood of Saxon royalty.	Скажи им, Гундиберт, что Седрик и сам бы вышел приветствовать их, но не может, потому что дал обет не отходить дальше трех шагов от своего помоста навстречу гостям, если они не принадлежат к саксонскому королевскому дому.

Begone! see them carefully tended; let them not say in their pride, the Saxon churl has shown at once his poverty and his avarice."	Иди. Смотри, чтобы все было как следует: пусть эти гордецы не говорят потом, что грубиян Сакс показал себя жалким скупцом.
The major-domo departed with several attendants, to execute his master's commands.	Дворецкий и несколько слуг ушли исполнять приказания хозяина, а Седрик обратился к кравчему Освальду и сказал:
"The Prior Aymer!" repeated Cedric, looking to Oswald, "the brother, if I mistake not, of Giles de Mauleverer, now lord of Middleham?"	- Приор Эймер... Ведь это, если не ошибаюсь, родной брат того самого Жиля де Мольверера, который ныне стал лордом Миддлгемом.
Oswald made a respectful sign of assent.	Освальд почтительно наклонил голову в знак согласия.
"His brother sits in the seat, and usurps the patrimony, of a better race, the race of Ulfgar of Middleham; but what Norman lord doth not the same?	- Его брат занял замок и отнял земли и владения, принадлежавшие гораздо более высокому роду -роду Уилфгора Миддлгемского. А разве все норманские лорды поступают иначе?
This Prior is, they say, a free and jovial priest, who loves the wine-cup and the bugle-horn better than bell and book: Good; let him come, he shall be welcome.	Этот приор, говорят, довольно веселый поп и предпочитает кубок с вином и охотничий рог колокольному звону и требнику. Ну, да что говорить. Пускай войдет, я приму его с честью.
How named ye the Templar?"	А как ты назвал того, храмовника?
"Brian de Bois-Guilbert."	- Бриан де Буагильбер.
"Bois-Guilbert," said Cedric, still in the musing, half-arguing tone, which the habit of living among dependants had accustomed him to employ, and which resembled a man who talks to himself rather than to those around him-"Bois-Guilbert? that name has been spread wide both for good and evil.	- Буагильбер? - повторил в раздумье Седрик, как бы рассуждая сам с собой, как человек, который живет среди подчиненных и привык скорее обращаться к себе самому, чем к другим, -Буагильбер?..
They say he is valiant as the bravest of his order; but stained with their usual vices, pride, arrogance, cruelty, and voluptuousness; a hard-hearted man, who knows neither fear of earth, nor awe of heaven.	Это имя известное. Много говорят о нем и доброго и худого. По слухам, это один из храбрейших рыцарей ордена Храма, но он погряз в обычных для них пороках: горд, дерзок, злобен и сластолюбив. Говорят, что это человек жестокосердый, что он не боится никого ни на земле, ни на небе.
So say the few warriors who have returned from Palestine.-Well; it is but for one night; he shall be welcome too.-Oswald, broach the oldest wine-cask; place the best mead, the mightiest ale, the richest morat, the most sparkling cider, the most odoriferous pigments, upon the board; fill the largest horns 13 -Templars and Abbots love good wines and good measure.-Elgitha, let thy Lady Rowena, know we shall not this night expect her in the hall, unless such be her especial pleasure."	Так отзываются о нем те немногие воины, что воротились из Палестины. А впрочем, он переночует у меня только одну ночь; ничего, милости просим и его. Освальд, начни бочку самого старого вина; подай к столу лучшего меду, самого крепкого эля, самого душистого мората, шипучего сидра, пряного пигмента и налей самые большие кубки! Храмовники и аббаты любят добрые вина и большие кубки. Эльгита, доложи леди Ровене, что мы не станем сегодня ожидать ее выхода к столу, если только на то не будет ее особого желания.
"But it will be her especial pleasure," answered Elgitha, with great readiness, "for she is ever desirous to hear the latest news from Palestine."	- Сегодня у нее будет особое желание, - отвечала Эльгита без запинки, - последние новости из Палестины ей всегда интересно послушать.

Cedric darted at the forward damsel a glance of hasty resentment; but Rowena, and whatever belonged to her, were privileged and secure from his anger.	Седрик метнул на бойкую служанку гневный взор. Однако леди Ровена и все, кто ей прислуживал, пользовались особыми привилегиями и были защищены от его гнева.
He only replied, "Silence, maiden; thy tongue outruns thy discretion. Say my message to thy mistress, and let her do her pleasure.	Он сказал только: - Придержи язык! Иди передай твоей госпоже мое поручение, и пусть она поступает как ей угодно.
Here, at least, the descendant of Alfred still reigns a princess."	По крайней мере здесь внучка Альфреда может повелевать как королева.
Elgitha left the apartment.	Эльгита ушла из зала.
"Palestine!" repeated the Saxon;	- Палестина! - проговорил Сакс.
"Palestine! how many ears are turned to the tales which dissolute crusaders, or hypocritical pilgrims, bring from that fatal land!	- Палестина... Сколько ушей жадно прислушивается к басням, которые приносят из этой роковой страны распутные крестоносцы и лицемерные пилигримы.
I too might ask-I too might enquire-I too might listen with a beating heart to fables which the wily strollers devise to cheat us into hospitality-but no-The son who has disobeyed me is no longer mine; nor will I concern myself more for his fate than for that of the most worthless among the millions that ever shaped the cross on their shoulder, rushed into excess and blood-guiltiness, and called it an accomplishment of the will of God."	И я бы мог спросить, и я бы мог осведомиться и с замирающим сердцем слушать сказки, которые рассказывают эти хитрые бродяги, втираясь в наши дома и пользуясь нашим гостеприимством... Но нет, сын, который меня ослушался, - не сын мне, и я забочусь о его судьбе не более, чем об участи самого недостойного из тех людишек, которые, пришивая себе на плечо крест, предаются распутству и убийствам да еще уверяют, будто так угодно богу.
He knit his brows, and fixed his eyes for an instant on the ground; as he raised them, the folding doors at the bottom of the hall were cast wide, and, preceded by the major-domo with his wand, and four domestics bearing blazing torches, the guests of the evening entered the apartment.	Нахмурив брови, он опустил глаза и минуту сидел в таком положении. Когда же он снова поднял взгляд, створчатые двери в противоположном конце зала распахнулись настежь, и, предшествуемые дворецким с жезлом и четырьмя слугами с пылающими факелами, поздние гости вошли в зал.
CHAPTER IV	Глава IV
With sheep and shaggy goats the porkers bled, And the proud steer was on the marble spread; With fire prepared, they deal the morsels round, Wine rosy bright the brimming goblets crown'd.	Свиней, козлов, баранов кровь текла; На мрамор туша брошена вола; Вот мясо делят, жарят на огне, И свет играет в розовом вине.
Disposed apart, Ulysses shares the treat; A trivet table and ignobler seat, The Prince assigns--Odyssey, Book XXI	Без почестей Улисс на пир пришел: Его в сторонке за треногий стол Царевич усадил... "Одиссея", книга 21
The Prior Aymer had taken the opportunity afforded him, of changing his riding robe for one of yet more costly materials, over which he wore a cope curiously embroidered.	Аббат Эймер воспользовался удобным случаем, чтобы сменить костюм для верховой езды на еще более великолепный, поверх которого надел затейливо вышитую мантию.

Besides the massive golden signet ring, which marked his ecclesiastical dignity, his fingers, though contrary to the canon, were loaded with precious gems; his sandals were of the finest leather which was imported from Spain; his beard trimmed to as small dimensions as his order would possibly permit, and his shaven crown concealed by a scarlet cap richly embroidered.	Кроме массивного золотого перстня, являвшегося знаком его духовного сана, он носил еще множество колец с драгоценными камнями, хотя это и запрещалось монастырским уставом, обувь его была из тончайшего испанского сафьяна, борода подстрижена так коротко, как только это допускалось его саном, темя прикрыто алой шапочкой с нарядной вышивкой.
The appearance of the Knight Templar was also changed; and, though less studiously bedecked with ornament, his dress was as rich, and his appearance far more commanding, than that of his companion.	Храмовник тоже переоделся - его костюм был тоже богат, хотя и не так старательно и замысловато украшен, но сам он производил более величественное впечатление, чем его спутник.
He had exchanged his shirt of mail for an under tunic of dark purple silk, garnished with furs, over which flowed his long robe of spotless white, in ample folds.	Он снял кольчугу и вместо нее надел тунику из темно-красной шелковой материи, опушенную мехом, а поверх нее - длинный белоснежный плащ, ниспадавший крупными складками.
The eight-pointed cross of his order was cut on the shoulder of his mantle in black velvet.	Восьмиконечный крест его ордена, вырезанный из черного бархата, был нашит на белой мантии.
The high cap no longer invested his brows, which were only shaded by short and thick curled hair of a raven blackness, corresponding to his unusually swart complexion.	Он снял свою высокую дорогую шапку: густые черные как смоль кудри, под стать смуглой коже, красиво обрамляли его лоб.
Nothing could be more gracefully majestic than his step and manner, had they not been marked by a predominant air of haughtiness, easily acquired by the exercise of unresisted authority.	Осанка и поступь, полные величавой грации, были бы очень привлекательны, если бы не надменное выражение лица, говорившее о привычке к неограниченной власти.
These two dignified persons were followed by their respective attendants, and at a more humble distance by their guide, whose figure had nothing more remarkable than it derived from the usual weeds of a pilgrim.	Вслед за почетными гостями вошли их слуги, а за ними смиренно вступил в зал и проводник, в наружности которого не было ничего примечательного, кроме одежды пилигрима.
A cloak or mantle of coarse black serge, enveloped his whole body. It was in shape something like the cloak of a modern hussar, having similar flaps for covering the arms, and was called a "Sclaveyn", or "Sclavonian".	С ног до головы он был закутан в просторный плащ из черной саржи, который напоминал нынешние гусарские плащи с такими же висячими клапанами вместо рукавов и назывался склавэн, или славянский.
Coarse sandals, bound with thongs, on his bare feet; a broad and shadowy hat, with cockle-shells stitched on its brim, and a long staff shod with iron, to the upper end of which was attached a branch of palm, completed the palmer's attire.	Грубые сандалии, прикрепленные ремнями к обнаженным ногам, широкополая шляпа, обшитая по краям раковинами, окованный железом длинный посох с привязанной к верхнему концу пальмовой ветвью дополняли костюм паломника.

He followed modestly the last of the train which entered the hall, and, observing that the lower table scarce afforded room sufficient for the domestics of Cedric and the retinue of his guests, he withdrew to a settle placed beside and almost under one of the large chimneys, and seemed to employ himself in drying his garments, until the retreat of some one should make room at the board, or the hospitality of the steward should supply him with refreshments in the place he had chosen apart.	Он скромно вошел позади всех и, видя, что у нижнего стола едва найдется место для прислуги Седрика и свиты его гостей, отошел к очагу и сел на скамейку под его навесом. Там он стал сушить свое платье, терпеливо дожидаясь, когда у стола случайно очистится для него место или дворецкий даст ему чего-нибудь поесть тут же у очага.
Cedric rose to receive his guests with an air of dignified hospitality, and, descending from the dais, or elevated part of his hall, made three steps towards them, and then awaited their approach.	Седрик с величавой приветливостью встал навстречу гостям, сошел с почетного помоста и, ступив три шага им навстречу, остановился.
"I grieve," he said, "reverend Prior, that my vow binds me to advance no farther upon this floor of my fathers, even to receive such guests as you, and this valiant Knight of the Holy Temple.	- Сожалею, - сказал он, - достопочтенный приор, что данный мною обет воспрещает мне двинуться далее навстречу даже таким гостям, как ваше преподобие и этот доблестный рыцарь-храмовник.
But my steward has expounded to you the cause of my seeming discourtesy.	Но мой дворецкий должен был объяснить вам причину моей кажущейся невежливости.
Let me also pray, that you will excuse my speaking to you in my native language, and that you will reply in the same if your knowledge of it permits; if not, I sufficiently understand Norman to follow your meaning."	Прошу вас также извинить, что буду говорить с вами на моем родном языке, и вас попрошу сделать то же, если вы настолько знакомы с ним, что это вас не затруднит; в противном случае я сам настолько разумею по-нормански, что разберу то, что вы пожелаете мне сказать.
"Vows," said the Abbot, "must be unloosed, worthy Franklin, or permit me rather to say, worthy Thane, though the title is antiquated.	- Обеты, - сказал аббат, - следует соблюдать, почтенный франклин, или, если позволите так выразиться, почтенный тан, хотя этот титул уже несколько устарел.
Vows are the knots which tie us to Heaven-they are the cords which bind the sacrifice to the horns of the altar,-and are therefore,-as I said before,-to be unloosened and discharged, unless our holy Mother Church shall pronounce the contrary.	Обеты суть те узы, которые связуют нас с небесами, или те вервии, коими жертва прикрепляется к алтарю; а потому, как я уже сказал, их следует держать и сохранять нерушимо, если только не отменит их святая наша матьцерковь.
And respecting language, I willingly hold communication in that spoken by my respected grandmother, Hilda of Middleham, who died in odour of sanctity, little short, if we may presume to say so, of her glorious namesake, the blessed Saint Hilda of Whitby, God be gracious to her soul!"	Что же касается языка, я очень охотно объяснюсь на том наречии, на котором говорила моя покойная бабушка Хильда Миддлгемская, блаженная кончина которой была весьма сходна с кончиною ее достославной тезки, если позволительно так выразиться, блаженной памяти святой и преподобной Хильды в аббатстве Витби - упокой боже ее душу!
When the Prior had ceased what he meant as a conciliatory harangue, his companion said briefly and emphatically,	Когда приор кончил эту речь, произнесенную с самыми миролюбивыми намерениями, храмовник сказал отрывисто и внушительно:

"I speak ever French, the language of King Richard and his nobles; but I understand English sufficiently to communicate with the natives of the country."	- Я всегда говорил по-французски, на языке короля Ричарда и его дворян; но понимаю английский язык настолько, что могу объясниться с уроженцами здешней страны.
Cedric darted at the speaker one of those hasty and impatient glances, which comparisons between the two rival nations seldom failed to call forth; but, recollecting the duties of hospitality, he suppressed further show of resentment, and, motioning with his hand, caused his guests to assume two seats a little lower than his own, but placed close beside him, and gave a signal that the evening meal should be placed upon the board.	Седрик метнул на говорившего один из тех нетерпеливых взоров, которыми почти всегда встречал всякое сравнение между нациями-соперницами; но, вспомнив, к чему его обязывали законы гостеприимства, подавил свой гнев и движением руки пригласил гостей сесть на кресла пониже его собственного, но рядом с собою, после чего велел подавать кушанья.
While the attendants hastened to obey Cedric's commands, his eye distinguished Gurth the swineherd, who, with his companion Wamba, had just entered the hall.	Прислуга бросилась исполнять приказание, и в это время Седрик увидел свинопаса Гурта и его спутника Вамбу, которые только что вошли в зал.
"Send these loitering knaves up hither," said the Saxon, impatiently.	- Позвать сюда этих бездельников! - нетерпеливо крикнул Седрик.
And when the culprits came before the dais,-"How comes it, villains! that you have loitered abroad so late as this?	Когда провинившиеся рабы подошли к помосту, он спросил: - Это что значит, негодяи?
Hast thou brought home thy charge, sirrah Gurth, or hast thou left them to robbers and marauders?"	Почему ты, Гурт, сегодня так замешкался? Что ж, пригнал ты свое стадо домой, мошенник, или бросил его на поживу бродягам и разбойникам?
"The herd is safe, so please ye," said Gurth.	- Стадо все цело, как угодно вашей милости, -ответил Гурт.
"But it does not please me, thou knave," said Cedric, "that I should be made to suppose otherwise for two hours, and sit here devising vengeance against my neighbours for wrongs they have not done me.	- Но мне вовсе не угодно, мошенник, - сказал Седрик, - целых два часа проводить в тревоге, представлять себе разные несчастия и придумывать месть соседям за те обиды, которых они мне не причиняли!
I tell thee, shackles and the prison-house shall punish the next offence of this kind."	Помни, что в другой раз колодки и тюрьма будут тебе наказанием за подобный проступок.
Gurth, knowing his master's irritable temper, attempted no exculpation; but the Jester, who could presume upon Cedric's tolerance, by virtue of his privileges as a fool, replied for them both;	Зная вспыльчивый нрав хозяина, Гурт и не пытался оправдываться; но шут, которому многое прощалось, мог рассчитывать на большую терпимость со стороны Седрика и поэтому решился ответить за себя и за товарища:
"In troth, uncle Cedric, you are neither wise nor reasonable to-night."	- Поистине, дядюшка Седрик, ты сегодня совсем не дело говоришь.
"'How, sir?" said his master; "you shall to the porter's lodge, and taste of the discipline there, if you give your foolery such license."	- Что такое? - отозвался хозяин. - Я тебя пошлю в сторожку и прикажу выдрать, если ты будешь давать волю своему дурацкому языку!
"First let your wisdom tell me," said Wamba, "is it just and reasonable to punish one person for the fault of another?"	- А ты сперва ответь мне, мудрый человек, -сказал Вамба, - справедливо и разумно ли наказывать одного за провинности другого?
"Certainly not, fool," answered Cedric.	- Конечно, нет, дурак.

"Then why should you shackle poor Gurth, uncle, for the fault of his dog Fangs? for I dare be sworn we lost not a minute by the way, when we had got our herd together, which Fangs did not manage until we heard the vesper-bell."	- Так что же ты грозишься заковать в кандалы бедного Гурта, дядюшка, за грехи его собаки Фангса? Я готов хоть сейчас присягнуть, что мы ни единой минуты не замешкались в дороге, как только собрали стадо, а Фанге еле-еле успел загнать их к тому времени, когда мы услышали звон к вечерне.
"Then hang up Fangs," said Cedric, turning hastily towards the swineherd, "if the fault is his, and get thee another dog."	- Стало быть, Фангса и повесить, - поспешно объявил Седрик, обращаясь к Гурту, - он виноват.
"Under favour, uncle," said the Jester, "that were still somewhat on the bow-hand of fair justice; for it was no fault of Fangs that he was lame and could not gather the herd, but the fault of those that struck off two of his fore-claws, an operation for which, if the poor fellow had been consulted, he would scarce have given his voice."	А себе возьми другую собаку. - Постой, постой, дядюшка, - сказал шут, - ведь и такое решение, выходит, не совсем справедливо: чем же виноват Фанге, коли он хромает и не мог быстро собрать стадо? Это вина того, кто обстриг ему когти на передних лапах; если б Фангса спросили, так, верно, бедняга не согласился бы на эту операцию.
"And who dared to lame an animal which belonged to my bondsman?" said the Saxon, kindling in wrath.	- Кто же осмелился так изувечить собаку, принадлежащую моему рабу? - спросил Сакс, мигом приходя в ярость.
"Marry, that did old Hubert," said Wamba, "Sir Philip de Malvoisin's keeper of the chase.	- Да вот старый Губерт ее изувечил, - отвечал Вамба, - начальник охоты у сэра Филиппа Мальвуазена.
He caught Fangs strolling in the forest, and said he chased the deer contrary to his master's right, as warden of the walk."	Он поймал Фангса в лесу и заявил, будто тот гонялся за оленем. А это, видишь ли, запрещено хозяином. А сам он лесной сторож, так вот...
"The foul fiend take Malvoisin," answered the Saxon, "and his keeper both!	- Черт бы побрал этого Мальвуазена, да и его сторожа! - воскликнул Седрик.
I will teach them that the wood was disforested in terms of the great Forest Charter.	- Я им докажу, что этот лес не входит в число охотничьих заповедников, установленных великой лесной хартией...
But enough of this.	Но довольно об этом.
Go to, knave, go to thy place-and thou, Gurth, get thee another dog, and should the keeper dare to touch it, I will mar his archery; the curse of a coward on my head, if I strike not off the forefinger of his right hand!-he shall draw bowstring no more.-I crave your pardon, my worthy guests.	Ступай, плут, садись на свое место. А ты. Гурт, достань себе другую собаку, и если этот сторож осмелится тронуть ее, я его отучу стрелять из лука. Будь я проклят, как трус, если не отрублю ему большого пальца на правой руке! Тогда он перестанет стрелять... Прошу извинить, почтенные гости.
I am beset here with neighbours that match your infidels, Sir Knight, in Holy Land.	Мои соседи - не лучше ваших язычников в Святой Земле, сэр рыцарь.
But your homely fare is before you; feed, and let welcome make amends for hard fare."	Однако ваша скромная трапеза уже перед вами. Прошу откушать, и пусть добрые пожелания, с какими предлагаются вам эти яства, вознаградят вас за их скромность.
The feast, however, which was spread upon the board, needed no apologies from the lord of the mansion.	Угощение, расставленное на столах, не нуждалось, однако, в извинениях хозяина дома.

Swine's flesh, dressed in several modes, appeared on the lower part of the board, as also that of fowls, deer, goats, and hares, and various kinds of fish, together with huge loaves and cakes of bread, and sundry confections made of fruits and honey.	На нижний стол было подано свиное мясо, приготовленное различными способами, а также множество кушаний из домашней птицы, оленины, козлятины, зайцев и рыбы, не говоря уже о больших караваях хлеба, печенье и всевозможных сластях, варенных из ягод и меда.
The smaller sorts of wild-fowl, of which there was abundance, were not served up in platters, but brought in upon small wooden spits or broaches, and offered by the pages and domestics who bore them, to each guest in succession, who cut from them such a portion as he pleased.	Мелкие сорта дичи, которой было также большое количество, подавались не на блюдах, а на деревянных спицах или вертелах. Пажи и прислуга предлагали их каждому из гостей по порядку; гости уже сами брали себе столько, сколько им хотелось.
Beside each person of rank was placed a goblet of silver; the lower board was accommodated with large drinking horns.	Возле каждого почетного гостя стоял серебряный кубок; на нижнем столе пили из больших рогов.
When the repast was about to commence, the major-domo, or steward, suddenly raising his wand, said aloud,-"Forbear!-Place for the Lady Rowena."	Только что собрались приняться за еду, как дворецкий поднял жезл и громко произнес: -Прошу прощения - место леди Ровене!
A side-door at the upper end of the hall now opened behind the banquet table, and Rowena, followed by four female attendants, entered the apartment.	Позади почетного стола, в верхнем конце зала, отворилась боковая дверь, и на помост взошла леди Ровена в сопровождении четырех прислужниц.
Cedric, though surprised, and perhaps not altogether agreeably so, at his ward appearing in public on this occasion, hastened to meet her, and to conduct her, with respectful ceremony, to the elevated seat at his own right hand, appropriated to the lady of the mansion.	Седрик был удивлен и недоволен тем, что его воспитанница по такому случаю появилась на людях, тем не менее он поспешил ей навстречу и, взяв за руку, с почтительной торжественностью подвел к предназначенному для хозяйки дома креслу на возвышении, по правую руку от своего места.
All stood up to receive her; and, replying to their courtesy by a mute gesture of salutation, she moved gracefully forward to assume her place at the board.	Все встали при ее появлении. Ответив безмолвным поклоном на эту любезность, она грациозно проследовала к своему месту за столом.
Ere she had time to do so, the Templar whispered to the Prior,	Но не успела она сесть, как храмовник шепнул аббату:
"I shall wear no collar of gold of yours at the tournament.	- Не носить мне вашей золотой цепи на турнире, а хиосское вино принадлежит вам!
The Chian wine is your own."	- А что я вам говорил? - ответил аббат.
"Said I not so?" answered the Prior; "but check your raptures, the Franklin observes you."	- Но умерьте свои восторги - франклин наблюдает за вами.
Unheeding this remonstrance, and accustomed only to act upon the immediate impulse of his own wishes, Brian de Bois-Guilbert kept his eyes riveted on the Saxon beauty, more striking perhaps to his imagination, because differing widely from those of the Eastern sultanas.	Бриан де Буагильбер, привыкший считаться только со своими желаниями, не обратил внимания на это предостережение и впился глазами в саксонскую красавицу, которая, вероятно, тем более поразила его, что ничем не была похожа на восточных султанш.
Formed in the best proportions of her sex, Rowena was tall in stature, yet not so much so as to attract observation on account of superior height.	Ровена была прекрасно сложена и высока ростом, но не настолько высока, однако ж, чтобы это бросалось в глаза.

Her complexion was exquisitely fair, but the noble cast of her head and features prevented the insipidity which sometimes attaches to fair beauties.	Цвет ее кожи отличался ослепительной белизной, а благородные очертания головы и лица были таковы, что исключали мысль о бесцветности, часто сопровождающей красоту слишком белокожих блондинок.
Her clear blue eye, which sat enshrined beneath a graceful eyebrow of brown sufficiently marked to give expression to the forehead, seemed capable to kindle as well as melt, to command as well as to beseech.	Ясные голубые глаза, опушенные длинными ресницами, смотрели из-под тонких бровей каштанового цвета, придававших выразительность ее лбу.
If mildness were the more natural expression of such a combination of features, it was plain, that in the present instance, the exercise of habitual superiority, and the reception of general homage, had given to the Saxon lady a loftier character, which mingled with and qualified that bestowed by nature.	Казалось, глаза эти были способны как воспламенять, так и умиротворять, как повелевать, так и умолять. Кроткое выражение больше всего шло к ее лицу. Однако привычка ко всеобщему поклонению и к власти над окружающими придала этой саксонской девушке особую величавость, дополняя то, что дала ей сама природа.
Her profuse hair, of a colour betwixt brown and flaxen, was arranged in a fanciful and graceful manner in numerous ringlets, to form which art had probably aided nature. These locks were braided with gems, and, being worn at full length, intimated the noble birth and free-born condition of the maiden.	Густые волосы светлорусого оттенка, завитые изящными локонами, были украшены драгоценными камнями и свободно падали на плечи, что в то время было признаком благородного происхождения.
A golden chain, to which was attached a small reliquary of the same metal, hung round her neck.	На шее у нее висела золотая цепочка с подвешенным к ней маленьким золотым ковчегом.
She wore bracelets on her arms, which were bare.	На обнаженных руках сверкали браслеты.
Her dress was an under-gown and kirtle of pale sea-green silk, over which hung a long loose robe, which reached to the ground, having very wide sleeves, which came down, however, very little below the elbow.	Поверх ее шелкового платья цвета морской воды было накинуто другое, длинное и просторное, ниспадавшее до самой земли, с очень широкими рукавами, доходившими только до локтей.
This robe was crimson, and manufactured out of the very finest wool.	К этому платью пунцового цвета, сотканному из самой тонкой шерсти, была прикреплена легкая шелковая вуаль с золотым узором.
A veil of silk, interwoven with gold, was attached to the upper part of it, which could be, at the wearer's pleasure, either drawn over the face and bosom after the Spanish fashion, or disposed as a sort of drapery round the shoulders.	Эту вуаль при желании можно было накинуть на лицо и грудь, на испанский лад, или набросить на плечи.
When Rowena perceived the Knight Templar's eyes bent on her with an ardour, that, compared with the dark caverns under which they moved, gave them the effect of lighted charcoal, she drew with dignity the veil around her face, as an intimation that the determined freedom of his glance was disagreeable.	Когда Ровена заметила устремленные на нее глаза храмовника с загоревшимися в них, словно искры на углях, огоньками, она с чувством собственного достоинства опустила покрывало на лицо в знак того, что столь пристальный взгляд ей неприятен.
Cedric saw the motion and its cause.	Седрик увидел ее движение и угадал его причину.

"Sir Templar," said he, "the cheeks of our Saxon maidens have seen too little of the sun to enable them to bear the fixed glance of a crusader."	- Сэр рыцарь, - сказал он, - лица наших саксонских девушек видят так мало солнечных лучей, что не могут выдержать столь долгий и пристальный взгляд крестоносца.
"If I have offended," replied Sir Brian, "I crave your pardon,-that is, I crave the Lady Rowena's pardon,-for my humility will carry me no lower."	- Если я провинился, - отвечал сэр Бриан, - прошу у вас прощения, то есть прошу леди Ровену простить меня; далее этого не может идти мое смирение.
"The Lady Rowena," said the Prior, "has punished us all, in chastising the boldness of my friend.	- Леди Ровена, - сказал аббат, - желая покарать смелость моего друга, наказала всех нас.
Let me hope she will be less cruel to the splendid train which are to meet at the tournament."	Надеюсь, что она не будет столь жестока к тому блестящему обществу, которое мы встретим на турнире.
"Our going thither," said Cedric, "is uncertain.	- Я еще не знаю, отправимся ли мы на турнир, -сказал Седрик.
I love not these vanities, which were unknown to my fathers when England was free."	- Я не охотник до этих суетных забав, которые были неизвестны моим предкам в ту пору, когда Англия была свободна.
"Let us hope, nevertheless," said the Prior, "our company may determine you to travel thitherward; when the roads are so unsafe, the escort of Sir Brian de Bois-Guilbert is not to be despised."	- Тем не менее, - сказал приор, - позвольте нам надеяться, что в сопровождении нашего отряда вы решитесь туда отправиться. Когда дороги так небезопасны, не следует пренебрегать присутствием сэра Бриана де Буагильбера.
"Sir Prior," answered the Saxon, "wheresoever I have travelled in this land, I have hitherto found myself, with the assistance of my good sword and faithful followers, in no respect needful of other aid.	- Сэр приор, - отвечал Сакс, - где бы я ни путешествовал в этой стране, до сих пор я не нуждался ни в чьей защите, помимо собственного доброго меча и верных слуг.
At present, if we indeed journey to Ashby-de-la-Zouche, we do so with my noble neighbour and countryman Athelstane of Coningsburgh, and with such a train as would set outlaws and feudal enemies at defiance.-I drink to you, Sir Prior, in this cup of wine, which I trust your taste will approve, and I thank you for your courtesy.	К тому же, если мы надумаем поехать в Ашби де ла Зуш, нас будет сопровождать мой благородный сосед Ательстан Конингсбургский с такой свитой, что нам не придется бояться ни разбойников, ни феодалов. Поднимаю этот бокал за ваше здоровье, сэр приор, - надеюсь, что вино мое вам по вкусу, - и благодарю вас за любезность.
Should you be so rigid in adhering to monastic rule," he added, "as to prefer your acid preparation of milk, I hope you will not strain courtesy to do me reason."	Если же вы так строго придерживаетесь монастырского устава, - прибавил он, - что предпочитаете пить кислое молоко, надеюсь, что вы не будете стесняться и не станете пить вино из одной только вежливости.
"Nay," said the Priest, laughing, "it is only in our abbey that we confine ourselves to the 'lac dulce' or the 'lac acidum' either. Conversing with, the world, we use the world's fashions, and therefore I answer your pledge in this honest wine, and leave the weaker liquor to my lay-brother."	- Нет, - возразил приор, рассмеявшись, - мы ведь только в стенах монастыря довольствуемся свежим или кислым молоком, в миру же мы поступаем как миряне; поэтому я отвечу на ваш любезный тост, подняв кубок этого честного вина, а менее крепкие напитки предоставляю моему послушнику.

"And I," said the Templar, filling his goblet, "drink wassail to the fair Rowena; for since her namesake introduced the word into England, has never been one more worthy of such a tribute.	- А я, - сказал храмовник, наполняя свой бокал, -пью за здоровье прекрасной Ровены. С того дня как ваша тезка вступила в пределы Англии, эта страна не знала женщины, более достойной поклонения.
By my faith, I could pardon the unhappy Vortigern, had he half the cause that we now witness, for making shipwreck of his honour and his kingdom."	Клянусь небом, я понимаю теперь несчастного Вортигерна! Будь перед ним хотя бы бледное подобие той красоты, которую мы видим, и то этого было бы достаточно, чтобы забыть о своей чести и царстве.
"I will spare your courtesy, Sir Knight," said Rowena with dignity, and without unveiling herself; "or rather I will tax it so far as to require of you the latest news from Palestine, a theme more agreeable to our English ears than the compliments which your French breeding teaches."	- Я не хотела бы, чтобы вы расточали столько любезностей, сэр рыцарь, - сказала Ровена с достоинством и не поднимая покрывала, -лучше я воспользуюсь вашей учтивостью, чтобы попросить вас сообщить нам последние новости о Палестине, так как это предмет, более приятный для нашего английского слуха, нежели все комплименты, внушаемые вам вашим французским воспитанием.
"I have little of importance to say, lady," answered Sir Brian de Bois-Guilbert, "excepting the confirmed tidings of a truce with Saladin."	- Не много могу сообщить вам интересного, леди,- отвечал Бриан де Буагильбер. - Могу лишь подтвердить слухи о том, что с Саладином заключено перемирие.
He was interrupted by Wamba, who had taken his appropriated seat upon a chair, the back of which was decorated with two ass's ears, and which was placed about two steps behind that of his master, who, from time to time, supplied him with victuals from his own trencher; a favour, however, which the Jester shared with the favourite dogs, of whom, as we have already noticed, there were several in attendance.	Его речь была прервана Вамбой. Шут пристроился шагах в двух позади кресла хозяина, который время от времени бросал ему подачки со своей тарелки. Впрочем, такой же милостью пользовались и любимые собаки, которых, как мы уже видели, в зале было довольно много.
Here sat Wamba, with a small table before him, his heels tucked up against the bar of the chair, his cheeks sucked up so as to make his jaws resemble a pair of nut-crackers, and his eyes half-shut, yet watching with alertness every opportunity to exercise his licensed foolery.	Вамба сидел перед маленьким столиком на стуле с вырезанными на спинке ослиными ушами. Подсунув пятки под перекладину своего стула, он так втянул щеки, что его челюсти стали похожи на щипцы для орехов, и наполовину зажмурил глаза, что не мешало ему ко всему прислушиваться, чтобы не упустить случая совершить одну из тех проделок, которые ему разрешались.
"These truces with the infidels," he exclaimed, without caring how suddenly he interrupted the stately Templar, "make an old man of me!"	- Уж эти мне перемирия! - воскликнул он, не обращая внимания на то, что внезапно перебил речь величавого храмовника. - Они меня совсем состарили!
"Go to, knave, how so?" said Cedric, his features prepared to receive favourably the expected jest. "Because," answered Wamba,	- Как, плут? Что это значит? - сказал Седрик, с явным удовольствием ожидая, какую шутку выкинет шут. - А то как же, - отвечал Вамба.
"I remember three of them in my day, each of which was to endure for the course of fifty years; so that, by computation, I must be at least a hundred and fifty years old."	- На моем веку было уже три таких перемирия, и каждое - на пятьдесят лет. Стало быть, выходит, что мне полтораста лет.

"I will warrant you against dying of old age, however," said the Templar, who now recognised his friend of the forest;	- Ну, я ручаюсь, что ты умрешь не от старости, -сказал храмовник, узнавший в нем своего лесного знакомца.
"I will assure you from all deaths but a violent one, if you give such directions to wayfarers, as you did this night to the Prior and me."	- Тебе на роду написано умереть насильственной смертью, если ты будешь так показывать дорогу проезжим, как сегодня приору и мне.
"How, sirrah!" said Cedric, "misdirect travellers?	- Как так, мошенник? - воскликнул Седрик.
We must have you whipt; you are at least as much rogue as fool."	- Сбивать с дороги проезжих! Надо будет тебя постегать: ты, значит, такой же плут, как и дурак.
"I pray thee, uncle," answered the Jester, "let my folly, for once, protect my roguery.	- Сделай милость, дядюшка, - сказал шут, - на этот раз позволь моей глупости заступиться за мое плутовство.
I did but make a mistake between my right hand and my left; and he might have pardoned a greater, who took a fool for his counsellor and guide."	Я только тем и провинился, что перепутал, которая у меня правая рука, а которая левая. А тому, кто спрашивает у дурака совета и указания, надо быть поснисходительнее.
Conversation was here interrupted by the entrance of the porter's page, who announced that there was a stranger at the gate, imploring admittance and hospitality.	Тут разговор был прерван появлением слуги, которого привратник прислал доложить, что у ворот стоит странник и умоляет впустить его на ночлег.
"Admit him," said Cedric, "be he who or what he may;-a night like that which roars without, compels even wild animals to herd with tame, and to seek the protection of man, their mortal foe, rather than perish by the elements.	- Впустить его, - сказал Седрик, - кто бы он ни был, все равно. В такую ночь, когда гроза бушует на дворе, даже дикие звери жмутся к стадам и ищут покровительства у своего смертельного врага - человека, лишь бы не погибнуть от расходившихся стихий.
Let his wants be ministered to with all care-look to it, Oswald."	Дайте ему все, в чем он нуждается. Освальд, присмотри за этим хорошенько.
And the steward left the banqueting hall to see the commands of his patron obeyed.	Кравчий тотчас вышел из зала и отправился исполнять приказания хозяина.
CHAPTER V	Глава V
Hath not a Jew eyes?	Разве у евреев нет глаз?
Hath not a Jew hands, organs, dimensions, senses, affections, passions?	Разве у них нет рук, органов, членов тела, чувств, привязанностей, страстей?
Fed with the same food, hurt with the same weapons, subject to the same diseases, healed by the same means, warmed and cooled by the same winter and summer, as a Christian is? -Merchant of Venice	Разве не та же самая пища насыщает его, разве не то же оружие ранит его, разве он не подвержен тем же недугам, разве не те же лекарства исцеляют его, разве не согревают и не студят его те же лето и зима, как и христианина? "Венецианский купец"
Oswald, returning, whispered into the ear of his master,	Освальд воротился и, наклонившись к уху своего хозяина, прошептал:
"It is a Jew, who calls himself Isaac of York; is it fit I should marshall him into the hall?"	- Это еврей, он назвал себя Исааком из Йорка. Хорошо ли будет, если я приведу его сюда?

"Let Gurth do thine office, Oswald," said Wamba with his usual effrontery; "the swineherd will be a fit usher to the Jew."	- Пускай Гурт исполняет твои обязанности, Освальд, - сказал Вамба с обычной наглостью.- Свинопас как раз подходящий церемониймейстер для еврея.
"St Mary," said the Abbot, crossing himself, "an unbelieving Jew, and admitted into this presence!"	- Пресвятая Мария, - молвил аббат, осеняя себя крестным знамением, - допускать еврея в такое общество!
"A dog Jew," echoed the Templar, "to approach a defender of the Holy Sepulchre?"	- Как! - отозвался храмовник. - Чтобы собака еврей приблизился к защитнику святого гроба!
"By my faith," said Wamba, "it would seem the Templars love the Jews' inheritance better than they do their company."	- Вишь ты, - сказал Вамба, - значит, храмовники любят только еврейские денежки, а компании их не любят!
"Peace, my worthy guests," said Cedric; "my hospitality must not be bounded by your dislikes.	- Что делать, почтенные гости, - сказал Седрик, - я не могу нарушить законы гостеприимства, чтобы угодить вам.
If Heaven bore with the whole nation of stiff-necked unbelievers for more years than a layman can number, we may endure the presence of one Jew for a few hours.	Если господь бог терпит долгие века целый народ упорных еретиков, можно и нам потерпеть одного еврея в течение нескольких часов.
But I constrain no man to converse or to feed with him.-Let him have a board and a morsel apart,-unless," he said smiling, "these turban'd strangers will admit his society."	Но я никого не стану принуждать общаться с ним или есть вместе с ним. Дайте ему отдельный столик и покормите особо. А впрочем, -прибавил он, улыбаясь, - быть может, вон те чужеземцы в чалмах примут его в свою компанию?
"Sir Franklin," answered the Templar, "my Saracen slaves are true Moslems, and scorn as much as any Christian to hold intercourse with a Jew."	- Сэр франклин, - отвечал храмовник, - мои сарацинские невольники - добрые мусульмане и презирают евреев ничуть не меньше, чем христиане.
"Now, in faith," said Wamba, "I cannot see that the worshippers of Mahound and Termagaunt have so greatly the advantage over the people once chosen of Heaven."	- Клянусь, уж я не знаю, - вмешался Вамба, - чем поклонники Махмуда и Термаганта лучше этого народа, когда-то избранного самим богом!
"He shall sit with thee, Wamba," said Cedric; "the fool and the knave will be well met."	- Ну, пусть он сядет рядом с тобой, Вамба, -сказал Седрик. - Дурак и плут - хорошая пара.
"The fool," answered Wamba, raising the relics of a gammon of bacon, "will take care to erect a bulwark against the knave."	- А дурак сумеет по-своему отделаться от плута, - сказал Вамба, потрясая в воздухе костью от свиного окорока.
"Hush," said Cedric, "for here he comes."	- Тес!.. Вот он идет, - сказал Седрик.
Introduced with little ceremony, and advancing with fear and hesitation, and many a bow of deep humility, a tall thin old man, who, however, had lost by the habit of stooping much of his actual height, approached the lower end of the board.	Впущенный без всяких церемоний, в зал боязливой и нерешительной поступью вошел худощавый старик высокого роста; он на каждом шагу отвешивал смиренные поклоны и казался ниже, чем был на самом деле, от привычки держаться в согбенном положении.

His features, keen and regular, with an aquiline nose, and piercing black eyes; his high and wrinkled forehead, and long grey hair and beard, would have been considered as handsome, had they not been the marks of a physiognomy peculiar to a race, which, during those dark ages, was alike detested by the credulous and prejudiced vulgar, and persecuted by the greedy and rapacious nobility, and who, perhaps, owing to that very hatred and persecution, had adopted a national character, in which there was much, to say the least, mean and unamiable.	Черты его лица были тонкие и правильные; орлиный нос, проницательные черные глаза, высокий лоб, изборожденный морщинами, длинные седые волосы и большая борода могли бы производить благоприятное впечатление, если бы не так резко изобличали его принадлежность к племени, которое в те темные века было предметом отвращения для суеверных и невежественных простолюдинов, а со стороны корыстного и жадного дворянства подвергалось самому лютому преследованию.
The Jew's dress, which appeared to have suffered considerably from the storm, was a plain russet cloak of many folds, covering a dark purple tunic.	Одежда еврея, значительно пострадавшая от непогоды, состояла из простого бурого плаща и темно-красного хитона.
He had large boots lined with fur, and a belt around his waist, which sustained a small knife, together with a case for writing materials, but no weapon.	На нем были большие сапоги, отороченные мехом, и широкий пояс, за который были заткнуты небольшой ножик и коробка с письменными принадлежностями.
He wore a high square yellow cap of a peculiar fashion, assigned to his nation to distinguish them from Christians, and which he doffed with great humility at the door of the hall.	На голове у него была высокая четырехугольная желтая шапка особого фасона: закон повелевал евреям носить их, в знак отличия от христиан.
The reception of this person in the hall of Cedric the Saxon, was such as might have satisfied the most prejudiced enemy of the tribes of Israel.	При входе в зал он смиренно снял шапку. Прием, оказанный этому человеку под кровом Седрика Сакса, удовлетворил бы требованиям самого ярого противника израильского племени.
Cedric himself coldly nodded in answer to the Jew's repeated salutations, and signed to him to take place at the lower end of the table, where, however, no one offered to make room for him.	Сам Седрик в ответ на многократные поклоны еврея только кивнул головой и указал ему на нижний конец стола.
On the contrary, as he passed along the file, casting a timid supplicating glance, and turning towards each of those who occupied the lower end of the board, the Saxon domestics squared their shoulders, and continued to devour their supper with great perseverance, paying not the least attention to the wants of the new guest.	Однако там никто не потеснился, чтобы дать ему место. Когда он проходил вдоль ряда ужинавших, бросая робкие и умоляющие взгляды на каждого из сидевших за нижним концом стола, слуги-саксы нарочно расставляли локти и, приподняв плечи, продолжали поглощать свой ужин, не обращая ни малейшего внимания на нового гостя.
The attendants of the Abbot crossed themselves, with looks of pious horror, and the very heathen Saracens, as Isaac drew near them, curled up their whiskers with indignation, and laid their hands on their poniards, as if ready to rid themselves by the most desperate means from the apprehended contamination of his nearer approach.	Монастырская прислуга крестилась, оглядываясь на него с благочестивым ужасом; даже сарацины, когда Исаак проходил мимо них, начали гневно крутить усы и хвататься за кинжалы, готовые самыми отчаянными мерами предотвратить его приближение.

Probably the same motives which induced Cedric to open his hall to this son of a rejected people, would have made him insist on his attendants receiving Isaac with more courtesy. But the Abbot had, at this moment, engaged him in a most interesting discussion on the breed and character of his favourite hounds, which he would not have interrupted for matters of much greater importance than that of a Jew going to bed supperless.	Очень вероятно, что по тем же причинам, которые побудили Седрика принять под свой кров потомка отверженного народа, он настоял бы и на том, чтобы его люди обошлись с Исааком учтивее, но как раз в ту пору аббат завел с ним такой интересный разговор о породах и повадках его любимых собак, что Седрик никогда не прервал бы его и для более важного дела, чем вопрос о том, пойдет ли еврей спать без ужина.
While Isaac thus stood an outcast in the present society, like his people among the nations, looking in vain for welcome or resting place, the pilgrim who sat by the chimney took compassion upon him, and resigned his seat, saying briefly,	Исаак стоял в стороне от всех, тщетно ожидая, не найдется ли для него местечка, где бы он мог присесть и отдохнуть. Наконец пилигрим, сидевший на скамье у камина, сжалился над ним, встал с места и сказал:
"Old man, my garments are dried, my hunger is appeased, thou art both wet and fasting."	- Старик, моя одежда просохла, я уже сыт, а ты промок и голоден.
So saying, he gathered together, and brought to a flame, the decaying brands which lay scattered on the ample hearth; took from the larger board a mess of pottage and seethed kid, placed it upon the small table at which he had himself supped, and, without waiting the Jew's thanks, went to the other side of the hall;-whether from unwillingness to hold more close communication with the object of his benevolence, or from a wish to draw near to the upper end of the table, seemed uncertain.	Сказав это, он сгреб на середину широкого очага разбросанные и потухавшие поленья и раздул яркое пламя; потом пошел к столу, взял чашку го- рячей похлебки с козленком, отнес ее на столик, у которого сам ужинал, и, не дожидаясь изъявлений благодарности со стороны еврея, направился в противоположный конец зала: быть может, он не желал дальнейшего общения с тем, кому услужил, а может быть, ему просто захотелось стать поближе к почетному помосту.
Had there been painters in those days capable to execute such a subject, the Jew, as he bent his withered form, and expanded his chilled and trembling hands over the fire, would have formed no bad emblematical personification of the Winter season.	Если бы в те времена существовали живописцы, способные передать подобный сюжет, фигура этого еврея, склонившегося перед огнем и согревающего над ним свои окоченевшие и дрожащие руки, могла бы послужить им хорошей натурой для изображения зимнего времени года.
Having dispelled the cold, he turned eagerly to the smoking mess which was placed before him, and ate with a haste and an apparent relish, that seemed to betoken long abstinence from food.	Несколько отогревшись, он с жадностью принялся за дымящуюся похлебку и ел так поспешно и с таким явным наслаждением, словно давно не отведывал пищи.
Meanwhile the Abbot and Cedric continued their discourse upon hunting; the Lady Rowena seemed engaged in conversation with one of her attendant females; and the haughty Templar, whose eye wandered from the Jew to the Saxon beauty, revolved in his mind thoughts which appeared deeply to interest him.	Тем временем аббат продолжал разговаривать с Седриком об охоте; леди Ровена углубилась в беседу с одной из своих прислужниц, а надменный рыцарь Храма, поглядывая то на еврея, то на саксонскую красавицу, задумался о чем-то, по-видимому, очень для него интересном.
"I marvel, worthy Cedric," said the Abbot, as their discourse proceeded, "that, great as your predilection is for your own manly language, you do not receive the Norman-French into your favour, so far at least as the mystery of wood-craft and hunting is concerned.	- Дивлюсь я вам, достопочтенный Седрик, -говорил аббат. - Неужели же вы при всей вашей большой любви к мужественной речи вашей родины не хотите признать превосходство нормано-французского языка во всем, что касается охотничьего искусства?

Surely no tongue is so rich in the various phrases which the field-sports demand, or furnishes means to the experienced woodman so well to express his jovial art."	Ведь ни в одном языке не найти такого обилия специальных выражений для охоты в поле и в лесу.
"Good Father Aymer," said the Saxon, "be it known to you, I care not for those over-sea refinements, without which I can well enough take my pleasure in the woods.	- Добрейший отец Эймер, - возразил Седрик, - да будет вам известно, что я вовсе не гонюсь за всеми этими заморскими тонкостями; я и без них очень приятно провожу время в лесах.
I can wind my horn, though I call not the blast either a 'recheate' or a 'morte'-I can cheer my dogs on the prey, and I can flay and quarter the animal when it is brought down, without using the newfangled jargon of 'curee, arbor, nombles', and all the babble of the fabulous Sir Tristrem."	Трубить в рог я умею, хоть не называю звук рога receat или mort [11], умею натравить собак на зверя, знаю, как лучше содрать с него шкуру и как его распластать, и отлично обхожусь без этих новомодных словечек: curee, arbor, nombles [12] и прочей болтовни в духе сказочного сэра Тристрама.
14 "The French," said the Templar, raising his voice with the presumptuous and authoritative tone which he used upon all occasions, "is not only the natural language of the chase, but that of love and of war, in which ladies should be won and enemies defied."	- Французский язык, - сказал храмовник со свойственной ему при всех случаях жизни надменной заносчивостью, - единственный приличный не только на охоте, но и в любви и на войне. На этом языке следует завоевывать сердца дам и побеждать врагов.
"Pledge me in a cup of wine, Sir Templar," said Cedric, "and fill another to the Abbot, while I look back some thirty years to tell you another tale.	- Выпьем-ка с вами по стакану вина, сэр рыцарь, -сказал Седрик, - да кстати и аббату налейте! А я тем временем расскажу вам о том, что было лет тридцать тому назад.
As Cedric the Saxon then was, his plain English tale needed no garnish from French troubadours, when it was told in the ear of beauty; and the field of Northallerton, upon the day of the Holy Standard, could tell whether the Saxon war-cry was not heard as far within the ranks of the Scottish host as the 'cri de guerre' of the boldest Norman baron.	Тогда простая английская речь Седрика Сакса была приятна для слуха красавиц, хотя в ней и не было выкрутасов французских трубадуров. Когда мы сражались на полях Норталлертона, боевой клич сакса был слышен в рядах шотландского войска не хуже cri de guerre [13] храбрейшего из норманских баронов.
To the memory of the brave who fought there!-Pledge me, my guests."	Помянем бокалом вина доблестных бойцов, бившихся там. Выпейте вместе со мною, мои гости.
He drank deep, and went on with increasing warmth.	Он выпил свой стакан разом и продолжал с возрастающим увлечением:
"Ay, that was a day of cleaving of shields, when a hundred banners were bent forwards over the heads of the valiant, and blood flowed round like water, and death was held better than flight.	- Сколько щитов было порублено в тот день! Сотни знамен развевались над головами храбрецов. Кровь лилась рекой, а смерть казалась всем краше бегства.
A Saxon bard had called it a feast of the swords-a gathering of the eagles to the prey-the clashing of bills upon shield and helmet, the shouting of battle more joyful than the clamour of a bridal.	Саксонский бард прозвал этот день праздником мечей, слетом орлов на добычу; удары секир и мечей по шлемам и щитам врагов, шум битвы и боевые клики казались певцу веселее свадебных песен.

But our bards are no more," he said; "our deeds are lost in those of another race-our language-our very name-is hastening to decay, and none mourns for it save one solitary old man-Cupbearer! knave, fill the goblets-To the strong in arms, Sir Templar, be their race or language what it will, who now bear them best in Palestine among the champions of the Cross!"	Но нет у нас бардов. Наши подвиги стерты деяниями другого народа, наш язык, самые наши имена скоро предадут забвению. И никто не пожалеет об этом, кроме меня, одинокого старика... Кравчий, бездельник, наполняй кубки! За здоровье храбрых в бою, сэр рыцарь, к какому бы племени они ни принадлежали, на каком бы языке ни говорили! За тех, кто доблестнее всех воюет в Палестине в рядах защитников креста!
"It becomes not one wearing this badge to answer," said Sir Brian de Bois-Guilbert; "yet to whom, besides the sworn Champions of the Holy Sepulchre, can the palm be assigned among the champions of the Cross?"	- Я сам ношу знамение креста, и мне не пристало говорить об этом, - сказал Бриан де Буагильбер,- но кому же другому отдать пальму первенства среди крестоносцев, как не рыцарям Храма -верным стражам гроба господня!
"To the Knights Hospitallers," said the Abbot;	- Иоаннитам, - сказал аббат.
"I have a brother of their order."	- Мой брат вступил в этот орден.
"I impeach not their fame," said the Templar; "nevertheless--"	- Я и не думаю оспаривать их славу, - сказал храмовник, - но...
"I think, friend Cedric," said Wamba, interfering, "that had Richard of the Lion's Heart been wise enough to have taken a fool's advice, he might have staid at home with his merry Englishmen, and left the recovery of Jerusalem to those same Knights who had most to do with the loss of it."	- А знаешь, дядюшка Седрик, - вмешался Вамба, -если бы Ричард Львиное Сердце был поумнее да послушался меня, дурака, сидел бы он лучше дома со своими веселыми англичанами, а Иерусалим предоставил бы освобождать тем самым рыцарям, которые его сдали.
"Were there, then, none in the English army," said the Lady Rowena, "whose names are worthy to be mentioned with the Knights of the Temple, and of St John?"	- Разве в английском войске никого не было, -сказала вдруг леди Ровена, - чье имя было бы достойно стать наряду с именами рыцарей Храма и иоаннитов?
"Forgive me, lady," replied De Bois-Guilbert; "the English monarch did, indeed, bring to Palestine a host of gallant warriors, second only to those whose breasts have been the unceasing bulwark of that blessed land."	- Простите меня, леди, - отвечал де Буагильбер, -английский король привел с собой в Палестину толпу храбрых воинов, которые уступали в доблести только тем, кто своею грудью непрерывно защищал Святую Землю.
"Second to NONE," said the Pilgrim, who had stood near enough to hear, and had listened to this conversation with marked impatience.	- Никому они не уступали, - сказал пилигрим, который стоял поблизости и все время с заметным нетерпением прислушивался к разговору.
All turned toward the spot from whence this unexpected asseveration was heard.	Все взоры обратились в ту сторону, откуда раздалось это неожиданное утверждение.
0087m Original "I say," repeated the Pilgrim in a firm and strong voice, "that the English chivalry were second to NONE who ever drew sword in defence of the Holy Land.	- Я заявляю, - продолжал пилигрим твердым и сильным голосом, - что английские рыцари не уступали никому из обнаживших меч на защиту Святой Земли.
I say besides, for I saw it, that King Richard himself, and five of his knights, held a tournament after the taking of St John-de-Acre, as challengers against all comers.	Кроме того, скажу, что сам король Ричард и пятеро из его рыцарей после взятия крепости Сен-Жан д'Акр дали турнир и вызвали на бой всех желающих.

I say that, on that day, each knight ran three courses, and cast to the ground three antagonists.	Я сам видел это, потому и говорю. В тот день каждый из рыцарей трижды выезжал на арену и всякий раз одерживал победу.
I add, that seven of these assailants were Knights of the Temple-and Sir Brian de Bois-Guilbert well knows the truth of what I tell you."	Прибавлю, что из числа их противников семеро принадлежали к ордену рыцарей Храма. Сэру Бриану де Буагильберу это очень хорошо известно, и он может подтвердить мои слова.
It is impossible for language to describe the bitter scowl of rage which rendered yet darker the swarthy countenance of the Templar.	Невозможно описать тот неистовый гнев, который мгновенно вспыхнул на еще более потемневшем лице смуглого храмовника.
In the extremity of his resentment and confusion, his quivering fingers griped towards the handle of his sword, and perhaps only withdrew, from the consciousness that no act of violence could be safely executed in that place and presence.	Разгневанный и смущенный, схватился он дрожащими пальцами за рукоять меча, но не обнажил его, вероятно сознавая, что расправа не пройдет безнаказанно в таком месте и при таких свидетелях.
Cedric, whose feelings were all of a right onward and simple kind, and were seldom occupied by more than one object at once, omitted, in the joyous glee with which he heard of the glory of his countrymen, to remark the angry confusion of his guest;	Но простой и прямодушный Седрик, который не привык одновременно заниматься различными делами, так обрадовался известиям о доблести соплеменников, что не заметил злобы и растерянности своего гостя.
"I would give thee this golden bracelet, Pilgrim," he said, "couldst thou tell me the names of those knights who upheld so gallantly the renown of merry England."	- Я бы охотно отдал тебе этот золотой браслет, пилигрим, - сказал он, - если бы ты перечислил имена тех рыцарей, которые так благородно поддержали славу нашей веселой Англии.
"That will I do blithely," replied the Pilgrim, "and without guerdon; my oath, for a time, prohibits me from touching gold."	- С радостью назову их по именам, - отвечал пилигрим, - и никакого подарка мне не надо: я дал обет некоторое время не прикасаться к золоту.
"I will wear the bracelet for you, if you will, friend Palmer," said Wamba.	- Хочешь, друг пилигрим, я за тебя буду носить этот браслет? - сказал Вамба.
"The first in honour as in arms, in renown as in place," said the Pilgrim, "was the brave Richard, King of England."	- Первым по доблести и воинскому искусству, по славе и по положению, им занимаемому, - начал пилигрим, - был храбрый Ричард, король Англии.
"I forgive him," said Cedric;	- Я его прощаю! - воскликнул Седрик.
"I forgive him his descent from the tyrant Duke William."	- Прощаю то, что он потомок тирана, герцога Вильгельма.
"The Earl of Leicester was the second," continued the Pilgrim; "Sir Thomas Multon of Gilsland was the third."	- Вторым был граф Лестер, - продолжал пилигрим, - а третьим - сэр Томас Малтон из Гилсленда.
"Of Saxon descent, he at least," said Cedric, with exultation.	- О, это сакс! - с восхищением сказал Седрик.
"Sir Foulk Doilly the fourth," proceeded the Pilgrim.	- Четвертый - сэр Фолк Дойли, - молвил пилигрим.

"Saxon also, at least by the mother's side," continued Cedric, who listened with the utmost eagerness, and forgot, in part at least, his hatred to the Normans, in the common triumph of the King of England and his islanders.	- Тоже саксонец, по крайней мере с материнской стороны, - сказал Седрик, с величайшей жадностью ловивший каждое его слово. Охваченный восторгом по случаю победы английского короля и сородичей-островитян, он почти забыл свою ненависть к норманнам.
"And who was the fifth?" he demanded.	- Ну, а кто же был пятый? - спросил он.
"The fifth was Sir Edwin Turneham."	- Пятый был сэр Эдвин Торнхем.
"Genuine Saxon, by the soul of Hengist!" shouted Cedric-"And the sixth?" he continued with eagerness-"how name you the sixth?"	- Чистокровный сакс, клянусь душой Хенгиста! -крикнул Седрик. - А шестой? Как звали шестого?
"The sixth," said the Palmer, after a pause, in which he seemed to recollect himself, "was a young knight of lesser renown and lower rank, assumed into that honourable company, less to aid their enterprise than to make up their number-his name dwells not in my memory."	- Шестой, - отвечал пилигрим, немного помолчав и как бы собираясь с мыслями, - был совсем юный рыцарь, малоизвестный и менее знатный; его приняли в это почетное товарищество не столько ради его доблести, сколько для круглого счета. Имя его стерлось из моей памяти.
"Sir Palmer," said Sir Brian de Bois-Guilbert scornfully, "this assumed forgetfulness, after so much has been remembered, comes too late to serve your purpose.	- Сэр пилигрим, - сказал Бриан де Буагильбер с пренебрежением, - такая притворная забывчивость после того, как вы успели припомнить так много, не достигнет цели.
I will myself tell the name of the knight before whose lance fortune and my horse's fault occasioned my falling-it was the Knight of Ivanhoe; nor was there one of the six that, for his years, had more renown in arms.-Yet this will I say, and loudly-that were he in England, and durst repeat, in this week's tournament, the challenge of St John-de-Acre, I, mounted and armed as I now am, would give him every advantage of weapons, and abide the result."	Я сам назову имя рыцаря, которому из-за несчастной случайности - по вине моей лошади -удалось выбить меня из седла. Его звали рыцарь Айвенго; несмотря на его молодость, ни один из его соратников не превзошел Айвенго в искусстве владеть оружием. И я громко, при всех, заявляю, что, будь он в Англии и пожелай он на предстоящем турнире повторить тот вызов, который послал мне в Сен-Жан д'Акре, я готов сразиться с ним, предоставив ему выбор оружия. При том коне и вооружении, которыми я теперь располагаю, я отвечаю за исход поединка.
"Your challenge would soon be answered," replied the Palmer, "were your antagonist near you.	- Ваш вызов был бы немедленно принят, - отвечал пилигрим, - если бы ваш противник здесь присутствовал.
As the matter is, disturb not the peaceful hall with vaunts of the issue of the conflict, which you well know cannot take place.	А при настоящих обстоятельствах не подобает нарушать покой этого мирного дома, похваляясь победою в поединке, который едва ли может состояться.
If Ivanhoe ever returns from Palestine, I will be his surety that he meets you."	Но если Айвенго когда-либо вернется из Палестины, я вам ручаюсь, что он будет драться с вами.
"A goodly security!" said the Knight Templar; "and what do you proffer as a pledge?"	- Хороша порука! - возразил храмовник. - А какой залог вы мне можете предложить?

"This reliquary," said the Palmer, taking a small ivory box from his bosom, and crossing himself, "containing a portion of the true cross, brought from the Monastery of Mount Carmel."	- Этот ковчег, - сказал пилигрим, вынув из-под плаща маленький ящик из слоновой кости и творя крестное знамение. - В нем хранится частица настоящего креста господня, привезенная из Монт-Кармельского монастыря.
The Prior of Jorvaulx crossed himself and repeated a pater noster, in which all devoutly joined, excepting the Jew, the Mahomedans, and the Templar; the latter of whom, without vailing his bonnet, or testifying any reverence for the alleged sanctity of the relic, took from his neck a gold chain, which he flung on the board, saying-"Let Prior Aymer hold my pledge and that of this nameless vagrant, in token that when the Knight of Ivanhoe comes within the four seas of Britain, he underlies the challenge of Brian de Bois-Guilbert, which, if he answer not, I will proclaim him as a coward on the walls of every Temple Court in Europe."	Приор аббатства Жорво тоже перекрестился и набожно стал читать вслух "Отче наш". Все последовали его примеру, за исключением еврея, мусульман и храмовника. Не обнаруживая никакого почтения к святыне, храмовник снял с шеи золотую цепь, швырнул ее на стол и сказал: - Прошу аббата Эймера принять на хранение мой залог и залог этого безыменного странника в знак того, что, когда рыцарь Айвенго вступит на землю, омываемую четырьмя морями Британии, он будет вызван на бой с Брианом де Буагильбером. Если же означенный рыцарь не ответит на этот вызов, он будет провозглашен мною трусом с высоты стен каждого из существующих в Европе командорств ордена храмовников.
"It will not need," said the Lady Rowena, breaking silence;	- Этого не случится, - вмешалась леди Ровена, прерывая свое продолжительное молчание.
"My voice shall be heard, if no other in this hall is raised in behalf of the absent Ivanhoe.	- За отсутствующего Айвенго скажу я, если никто в этом доме не желает за него вступиться.
I affirm he will meet fairly every honourable challenge.	Я заявляю, что он примет любой вызов на честный бой.
Could my weak warrant add security to the inestimable pledge of this holy pilgrim, I would pledge name and fame that Ivanhoe gives this proud knight the meeting he desires."	Если бы моя слабая порука могла повысить значение бесценного залога, представленного этим праведным странником, я бы поручилась своим именем и доброй славой, что Айвенго даст этому гордому рыцарю желаемое удовлетворение.
A crowd of conflicting emotions seemed to have occupied Cedric, and kept him silent during this discussion.	В душе Седрика поднялся такой вихрь противоречивых чувств, что он не в состоянии был проронить ни слова во время этого спора.
Gratified pride, resentment, embarrassment, chased each other over his broad and open brow, like the shadow of clouds drifting over a harvest-field; while his attendants, on whom the name of the sixth knight seemed to produce an effect almost electrical, hung in suspense upon their master's looks.	Радостная гордость, гнев, смущение сменялись на его открытом и честном лице, точно тени от облаков, пробегающих над сжатым полем. Домашние слуги, на которых имя Айвенго произвело впечатление электрической искры, затаив дыхание ждали, что будет дальше, не спуская глаз с хозяина.
But when Rowena spoke, the sound of her voice seemed to startle him from his silence.	Но когда заговорила Ровена, ее голос как будто заставил Седрика очнуться и прервать молчание.
"Lady," said Cedric, "this beseems not; were further pledge necessary, I myself, offended, and justly offended, as I am, would yet gage my honour for the honour of Ivanhoe.	- Леди Ровена, - сказал он, - это излишне. Если бы понадобился еще залог, я сам, несмотря на то, что Айвенго жестоко оскорбил меня, готов своей собственной честью поручиться за его честь.

But the wager of battle is complete, even according to the fantastic fashions of Norman chivalry-Is it not, Father Aymer?"	Но, кажется, предложенных залогов и так достаточно - даже по модному уставу норманского рыцарства. Так ли я говорю, отец Эймер?
"It is," replied the Prior; "and the blessed relic and rich chain will I bestow safely in the treasury of our convent, until the decision of this warlike challenge."	- Совершенно верно, - подтвердил приор, - ковчег со святыней и эту богатую цепь я отвезу в наш монастырь и буду хранить в ризнице до тех пор, пока это дело не получит должного исхода.
Having thus spoken, he crossed himself again and again, and after many genuflections and muttered prayers, he delivered the reliquary to Brother Ambrose, his attendant monk, while he himself swept up with less ceremony, but perhaps with no less internal satisfaction, the golden chain, and bestowed it in a pouch lined with perfumed leather, which opened under his arm.	Он еще несколько раз перекрестился, бормоча молитвы и совершая многократные коленопреклонения, и передал ковчег в руки сопровождавшего его монаха - брата Амвросия; потом уже без всякой церемонии, но, может быть, с неменьшим удовольствием сгреб со стола золотую цепь и опустил ее в надушенную сафьяновую сумку, висевшую у него на поясе.
"And now, Sir Cedric," he said, "my ears are chiming vespers with the strength of your good wine-permit us another pledge to the welfare of the Lady Rowena, and indulge us with liberty to pass to our repose."	- Ну, сэр Седрик, - сказал аббат, - ваше доброе вино так крепко, что у меня в ушах уже звонят к вечерне. Позвольте нам еще раз выпить за здоровье леди Ровены, да и отпустите нас на отдых.
"By the rood of Bromholme," said the Saxon, "you do but small credit to your fame, Sir Prior!	- Клянусь бромхольским крестом, - сказал Сакс, -вы плохо поддерживаете свою добрую славу, сэр приор.
Report speaks you a bonny monk, that would hear the matin chime ere he quitted his bowl; and, old as I am, I feared to have shame in encountering you.	Молва отзывается о вас как об исправном монахе: говорят, будто вы только тогда отрываетесь от доброго вина, когда зазвонят к заутрене, и я на старости лет боялся осрамиться, состязаясь с вами.
But, by my faith, a Saxon boy of twelve, in my time, would not so soon have relinquished his goblet."	Клянусь честью, в мое время двенадцатилетний мальчишка-сакс дольше вашего просидел бы за столом.
The Prior had his own reasons, however, for persevering in the course of temperance which he had adopted.	Однако у приора были причины настойчиво придерживаться на этот раз правил умеренности.
He was not only a professional peacemaker, but from practice a hater of all feuds and brawls.	Он не только по своему званию был присяжным миротворцем, но и на деле терпеть не мог всяких ссор и столкновений.
It was not altogether from a love to his neighbour, or to himself, or from a mixture of both. On the present occasion, he had an instinctive apprehension of the fiery temper of the Saxon, and saw the danger that the reckless and presumptuous spirit, of which his companion had already given so many proofs, might at length produce some disagreeable explosion.	Это происходило, впрочем, не от любви к ближнему или к самому себе; он опасался вспыльчивости старого сакса и предвидел, что запальчивое высокомерие храмовника, уже не раз прорывавшееся наружу, в конце концов вызовет весьма неприятную ссору.

He therefore gently insinuated the incapacity of the native of any other country to engage in the genial conflict of the bowl with the hardy and strong-headed Saxons; something he mentioned, but slightly, about his own holy character, and ended by pressing his proposal to depart to repose.	Поэтому он стал распространяться о том, что по части выпивки ни один народ не может сравниться с крепкоголовыми и выносливыми саксами, намекнув даже, как бы мимоходом, на святость своего сана, и закончил настойчивой просьбой позволить удалиться на покой.
The grace-cup was accordingly served round, and the guests, after making deep obeisance to their landlord and to the Lady Rowena, arose and mingled in the hall, while the heads of the family, by separate doors, retired with their attendants.	Вслед за тем прощальный кубок обошел круг. Г ости, низко поклонившись хозяину и леди Ровене, встали и разбрелись по залу, а хозяева в сопровождении ближайших слуг удалились в свои покои.
"Unbelieving dog," said the Templar to Isaac the Jew, as he passed him in the throng, "dost thou bend thy course to the tournament?"	- Нечестивый пес, - сказал храмовник еврею Исааку, проходя мимо него, - так ты тоже пробираешься на турнир?
"I do so propose," replied Isaac, bowing in all humility, "if it please your reverend valour."	- Да, собираюсь, - отвечал Исаак, смиренно кланяясь, - если угодно будет вашей досточтимой доблести.
"Ay," said the Knight, "to gnaw the bowels of our nobles with usury, and to gull women and boys with gauds and toys-I warrant thee store of shekels in thy Jewish scrip."	- Как же, - сказал рыцарь, - затем и идешь, чтобы своим лихоимством вытянуть все жилы из дворян, а женщин и мальчишек разорять красивыми безделушками. Готов поручиться, что твой кошелек битком набит шекелями.
"Not a shekel, not a silver penny, not a halfling-so help me the God of Abraham!" said the Jew, clasping his hands;	- Ни одного шекеля, ни единого серебряного пенни, ни полушки нет, клянусь богом Авраама! - сказал еврей, всплеснув руками.
"I go but to seek the assistance of some brethren of my tribe to aid me to pay the fine which the Exchequer of the Jews have imposed upon me-Father Jacob be my speed!	- Я иду просить помощи у собратий для уплаты налога, который взыскивает с меня палата еврейского казначейства. Да ниспошлет мне удачу праотец Иаков.
I am an impoverished wretch-the very gaberdine I wear is borrowed from Reuben of Tadcaster."	Я совсем разорился. Даже плащ, что я ношу, ссудил мне Рейбен из Тадкастера.
15 The Templar smiled sourly as he replied,	Храмовник желчно усмехнулся и проговорил:
"Beshrew thee for a false-hearted liar!" and passing onward, as if disdaining farther conference, he communed with his Moslem slaves in a language unknown to the bystanders.	- Проклятый лгун! С этими словами он отошел от еврея и, обратившись к своим мусульманским невольникам, сказал им что-то на языке, не известном никому из присутствующих.
The poor Israelite seemed so staggered by the address of the military monk, that the Templar had passed on to the extremity of the hall ere he raised his head from the humble posture which he had assumed, so far as to be sensible of his departure.	Бедный старик был так ошеломлен обращением к нему воинственного монаха, что тот успел уже отойти на другой конец зала, прежде чем бедняга решился поднять голову и изменить свою униженную позу.
And when he did look around, it was with the astonished air of one at whose feet a thunderbolt has just burst, and who hears still the astounding report ringing in his ears.	Когда же он наконец выпрямился и оглянулся, лицо его выражало изумление человека, только что ослепленного молнией и оглушенного громом.

The Templar and Prior were shortly after marshalled to their sleeping apartments by the steward and the cupbearer, each attended by two torchbearers and two servants carrying refreshments, while servants of inferior condition indicated to their retinue and to the other guests their respective places of repose.	Вскоре храмовник и аббат отправились в отведенные им спальни. Провожали их дворецкий и кравчий. При каждом из них шло по два прислужника с факелами, а еще двое несли на подносах прохладительные напитки; в то же время другие слуги указывали свите храмовника и приора и остальным гостям места, где для них был приготовлен ночлег.
CHAPTER VI	Глава VI
To buy his favour I extend this friendship: If he will take it, so; if not, adieu; And, for my love, I pray you wrong me not. -Merchant of Venice	С ним подружусь, чтобы войти в доверье: Получится - прекрасно, нет - прощай. Но я прошу, меня не обессудь! "Венецианский купец"
As the Palmer, lighted by a domestic with a torch, passed through the intricate combination of apartments of this large and irregular mansion, the cupbearer coming behind him whispered in his ear, that if he had no objection to a cup of good mead in his apartment, there were many domestics in that family who would gladly hear the news he had brought from the Holy Land, and particularly that which concerned the Knight of Ivanhoe.	Когда пилигрим, сопровождаемый слугою с факелом, проходил по запутанным переходам этого огромного дома, построенного без определенного плана, его нагнал кравчий и сказал ему на ухо, что если он ничего не имеет против кружки доброго меда, то в его комнате уже собралось много слуг, которым хотелось бы послушать рассказы о Святой Земле, а в особенности о рыцаре Айвенго.
Wamba presently appeared to urge the same request, observing that a cup after midnight was worth three after curfew.	Вслед за кравчим с той же просьбой явился Вамба, уверяя, будто один стакан вина после полуночи стоит трех после сигнала к тушению огней.
Without disputing a maxim urged by such grave authority, the Palmer thanked them for their courtesy, but observed that he had included in his religious vow, an obligation never to speak in the kitchen on matters which were prohibited in the hall.	Не оспаривая этого утверждения, исходившего от такого сведущего лица, пилигрим поблагодарил обоих за любезное приглашение, но сказал, что данный им обет воспрещает ему беседовать на кухне о том, о чем нельзя говорить за господским столом.
"That vow," said Wamba to the cupbearer, "would scarce suit a serving-man."	- Ну, такой обет, - сказал Вамба, обращаясь к кравчему, - едва ли подходит слуге.
The cupbearer shrugged up his shoulders in displeasure. "I thought to have lodged him in the solere chamber," said he; "but since he is so unsocial to Christians, e'en let him take the next stall to Isaac the Jew's.-Anwold," said he to the torchbearer, "carry the Pilgrim to the southern cell.-I give you good-night," he added,	- Я было собирался дать ему комнату на чердаке,- сказал кравчий, с досадой пожимая плечами, -но раз он не хочет водить компанию с добрыми христианами, пускай ночует рядом с Исааком. Энвольд, - продолжал он, обращаясь к факельщику, - проводи пилигрима в южную келью.
"Sir Palmer, with small thanks for short courtesy."	Какова любезность, такова и благодарность.
"Good-night, and Our Lady's benison," said the Palmer, with composure; and his guide moved forward.	Спокойной ночи, сэр пилигрим. - Спокойной ночи, и награди вас пресвятая дева, -невозмутимо отвечал пилигрим и последовал за своим провожатым.

In a small antechamber, into which several doors opened, and which was lighted by a small iron lamp, they met a second interruption from the waiting-maid of Rowena, who, saying in a tone of authority, that her mistress desired to speak with the Palmer, took the torch from the hand of Anwold, and, bidding him await her return, made a sign to the Palmer to follow.	В небольшой, освещенной простым железным фонарем прихожей, откуда несколько дверей вели в разные стороны, их остановила горничная леди Ровены, которая повелительным тоном объявила, что ее госпожа желает поговорить с пилигримом, и, взяв факел из рук Энвольда и велев ему подождать своего возвращения, она подала знак пилигриму следовать за ней.
Apparently he did not think it proper to decline this invitation as he had done the former; for, though his gesture indicated some surprise at the summons, he obeyed it without answer or remonstrance.	По-видимому, пилигрим считал неприличным отклонить это приглашение, как отклонил предыдущее; по крайней мере он повиновался без всяких возражений, хотя и казалось, что он был удивлен таким приказанием.
A short passage, and an ascent of seven steps, each of which was composed of a solid beam of oak, led him to the apartment of the Lady Rowena, the rude magnificence of which corresponded to the respect which was paid to her by the lord of the mansion.	Небольшой коридор и лестница, сложенная из толстых дубовых бревен, привели его в комнату Ровены, грубое великолепие которой соответствовало почтительному отношению к ней хозяина дома.
The walls were covered with embroidered hangings, on which different-coloured silks, interwoven with gold and silver threads, had been employed with all the art of which the age was capable, to represent the sports of hunting and hawking.	Все стены были завешены вышивками, на которых разноцветными шелками с примесью золотых и серебряных нитей были изображены различные эпизоды псовой и соколиной охоты.
The bed was adorned with the same rich tapestry, and surrounded with curtains dyed with purple.	Постель под пурпурным пологом была накрыта богато вышитым покрывалом.
The seats had also their stained coverings, and one, which was higher than the rest, was accommodated with a footstool of ivory, curiously carved.	На стульях лежали цветные подушки; перед одним стулом, более высоким, чем все остальные, стояла скамеечка из слоновой кости с затейливой резьбой.
No fewer than four silver candelabras, holding great waxen torches, served to illuminate this apartment.	Комната освещалась четырьмя восковыми факелами в серебряных подсвечниках.
Yet let not modern beauty envy the magnificence of a Saxon princess.	Однако напрасно современная красавица стала бы завидовать роскошной обстановке саксонской принцессы.
The walls of the apartment were so ill finished and so full of crevices, that the rich hangings shook in the night blast, and, in despite of a sort of screen intended to protect them from the wind, the flame of the torches streamed sideways into the air, like the unfurled pennon of a chieftain.	Стены комнаты были так плохо проконопачены и в них были такие щели, что нарядные драпировки вздувались от ночного ветра. Жалкое подобие ширм защищало факелы от сквозняка, но, несмотря на это, их пламя постоянно колебалось от ветра, как развернутое знамя военачальника.
Magnificence there was, with some rude attempt at taste; but of comfort there was little, and, being unknown, it was unmissed.	Конечно, в убранстве комнаты чувствовалось богатство и даже некоторое изящество; но комфорта не было, а так как в те времена о нем не имели представления, то и отсутствие его не ощущалось.

The Lady Rowena, with three of her attendants standing at her back, and arranging her hair ere she lay down to rest, was seated in the sort of throne already mentioned, and looked as if born to exact general homage.	Три горничные, стоя за спиной леди Ровены, убирали на ночь ее волосы. Сама она сидела на высоком, похожем на трон стуле. Весь ее вид и манеры были таковы, что, казалось, она родилась на свет для преклонения.
The Pilgrim acknowledged her claim to it by a low genuflection.	Пилигрим сразу признал ее право на это, склонив перед ней колени.
"Rise, Palmer," said she graciously. "The defender of the absent has a right to favourable reception from all who value truth, and honour manhood."	- Встань, странник, - сказала она приветливо, -заступник отсутствующих достоин ласкового приема со стороны каждого, кто дорожит истиной и чтит мужество.
She then said to her train,	Потом, обратясь к своей свите, она сказала:
"Retire, excepting only Elgitha; I would speak with this holy Pilgrim."	- Отойдите все, кроме Эльгиты. Я желаю побеседовать со святым пилигримом.
The maidens, without leaving the apartment, retired to its further extremity, and sat down on a small bench against the wall, where they remained mute as statues, though at such a distance that their whispers could not have interrupted the conversation of their mistress.	Девушки отошли в другой конец комнаты и сели на узкую скамью у самой стены, где оставались неподвижны и безмолвны, как статуи, хотя свободно могли бы шептаться, не мешая разговору их госпожи со странником.
"Pilgrim," said the lady, after a moment's pause, during which she seemed uncertain how to address him, "you this night mentioned a name-I mean," she said, with a degree of effort, "the name of Ivanhoe, in the halls where by nature and kindred it should have sounded most acceptably; and yet, such is the perverse course of fate, that of many whose hearts must have throbbed at the sound, I, only, dare ask you where, and in what condition, you left him of whom you spoke?-We heard, that, having remained in Palestine, on account of his impaired health, after the departure of the English army, he had experienced the persecution of the French faction, to whom the Templars are known to be attached."	Леди Ровена помолчала с минуту, как бы не зная, с чего начать, потом сказала: - Пилигрим, сегодня вечером вы произнесли одно имя. Я хочу сказать, - продолжала она с усилием, - имя Айвенго; по законам природы и родства это имя должно было бы встретить более теплый и благосклонный отклик в здешнем доме; но таковы странные превратности судьбы, что хотя у многих сердце дрогнуло при этом имени, но только я решаюсь вас спросить, где и в каких условиях оставили вы того, о ком упомянули. Мы слышали, что он задержался в Палестине из-за болезни и что после ухода оттуда английского войска он подвергся преследованиям со стороны французской партии, а нам известно, что к этой же партии принадлежат и храмовники.
"I know little of the Knight of Ivanhoe," answered the Palmer, with a troubled voice. "I would I knew him better, since you, lady, are interested in his fate.	- Я мало знаю о рыцаре Айвенго, - смущенно ответил пилигрим, - но я хотел бы знать больше, раз вы интересуетесь его судьбой.
He hath, I believe, surmounted the persecution of his enemies in Palestine, and is on the eve of returning to England, where you, lady, must know better than I, what is his chance of happiness."	Кажется, он избавился от преследований своих врагов в Палестине и собирался возвратиться в Англию. Вам, леди, должно быть известно лучше, чем мне, есть ли у него здесь надежда на счастье.
The Lady Rowena sighed deeply, and asked more particularly when the Knight of Ivanhoe might be expected in his native country, and whether he would not be exposed to great dangers by the road.	Леди Ровена глубоко вздохнула и спросила, не может ли пилигрим сказать, когда именно следует ожидать возвращения рыцаря Айвенго на родину, а также не встретит ли он больших опасностей в пути.

On the first point, the Palmer professed ignorance; on the second, he said that the voyage might be safely made by the way of Venice and Genoa, and from thence through France to England.	Пилигрим ничего не мог сказать относительно времени возвращения Айвенго; что же касается второго вопроса леди Ровены, пилигрим уверил ее, что путешествие может быть безопасным, если ехать через Венецию и Геную, а оттуда -через Францию и Англию.
"Ivanhoe," he said, "was so well acquainted with the language and manners of the French, that there was no fear of his incurring any hazard during that part of his travels."	- Айвенго, - сказал он, - так хорошо знает язык и обычаи французов, что ему ничто не угрожает в этой части его пути.
"Would to God," said the Lady Rowena, "he were here safely arrived, and able to bear arms in the approaching tourney, in which the chivalry of this land are expected to display their address and valour.	- Дай бог, - сказала леди Ровена, - чтобы он доехал благополучно и был в состоянии принять участие в предстоящем турнире, где все рыцарство здешней страны собирается показать свое искусство и отвагу.
Should Athelstane of Coningsburgh obtain the prize, Ivanhoe is like to hear evil tidings when he reaches England.-How looked he, stranger, when you last saw him?	Если приз достанется Ательстану Конингсбургскому, Айвенго может услышать недобрые вести по возвращении в Англию.
Had disease laid her hand heavy upon his strength and comeliness?"	Скажите мне, странник, как он выглядел, когда вы его видели в последний раз?
"He was darker," said the Palmer, "and thinner, than when he came from Cyprus in the train of Coeur-de-Lion, and care seemed to sit heavy on his brow; but I approached not his presence, because he is unknown to me."	Не уменьшил ли недуг его телесные силы и красоту? - Он похудел и стал смуглее с тех пор, как прибыл в Палестину с острова Кипра в свите Ричарда Львиное Сердце. Мне казалось, что лицо его омрачено глубокой печалью. Но я не подходил к нему, потому что незнаком с ним.
"He will," said the lady, "I fear, find little in his native land to clear those clouds from his countenance.	- Боюсь, - молвила Ровена, - то, что он увидит на родине, не сгонит с его чела мрачной тени...
Thanks, good Pilgrim, for your information concerning the companion of my childhood.-Maidens," she said, "draw near-offer the sleeping cup to this holy man, whom I will no longer detain from repose."	Благодарю, добрый пилигрим, за вести о друге моего детства. Девушки, - обратилась она к служанкам, - подайте этому святому человеку вечерний кубок. Пора дать ему покой, я не хочу его задерживать долее.
One of the maidens presented a silver cup, containing a rich mixture of wine and spice, which Rowena barely put to her lips.	Одна из девушек принесла серебряный кубок горячего вина с пряностями, к которому Ровена едва прикоснулась губами, после чего его подали пилигриму.
It was then offered to the Palmer, who, after a low obeisance, tasted a few drops.	Он низко поклонился и отпил немного.
"Accept this alms, friend," continued the lady, offering a piece of gold, "in acknowledgment of thy painful travail, and of the shrines thou hast visited."	- Прими милостыню, друг, - продолжала леди Ровена, подавая ему золотую монету. - Это -знак моего уважения к твоим тяжким трудам и к святыням, которые ты посетил.
The Palmer received the boon with another low reverence, and followed Edwina out of the apartment.	Пилигрим принял дар, еще раз низко поклонился и вслед за Эльгитой покинул комнату.

In the anteroom he found his attendant Anwold, who, taking the torch from the hand of the waiting-maid, conducted him with more haste than ceremony to an exterior and ignoble part of the building, where a number of small apartments, or rather cells, served for sleeping places to the lower order of domestics, and to strangers of mean degree.	В коридоре его ждал слуга Энвольд. Взяв факел из рук служанки, Энвольд поспешно и без всяких церемоний повел гостя в пристройку, где целый ряд чуланов служил для ночлега низшему разряду слуг и пришельцев простого звания.
"In which of these sleeps the Jew?" said the Pilgrim.	- Где тут ночует еврей? - спросил пилигрим.
"The unbelieving dog," answered Anwold, "kennels in the cell next your holiness.-St Dunstan, how it must be scraped and cleansed ere it be again fit for a Christian!"	- Нечестивый пес проведет ночь рядом с вашим преподобием, - отвечал Энвольд. - Святой Дунстан, ну и придется же после него скоблить и чистить этот чулан, чтобы он стал пригодным для христианина!
"And where sleeps Gurth the swineherd?" said the stranger.	- А где спит Гурт, свинопас? - осведомился странник.
"Gurth," replied the bondsman, "sleeps in the cell on your right, as the Jew on that to your left; you serve to keep the child of circumcision separate from the abomination of his tribe.	- Гурт, - отвечал слуга, - спит в том чулане, что по правую руку от вас, а еврей - по левую, держитесь подальше от сына этого неверного племени.
You might have occupied a more honourable place had you accepted of Oswald's invitation."	Вам бы дали более почетное помещение, если бы вы приняли приглашение Освальда.
"It is as well as it is," said the Palmer; "the company, even of a Jew, can hardly spread contamination through an oaken partition."	- Ничего, мне и здесь будет хорошо, - сказал пилигрим.
So saying, he entered the cabin allotted to him, and taking the torch from the domestic's hand, thanked him, and wished him good-night.	С этими словами он вошел в отведенный ему чулан и, приняв факел из рук слуги, поблагодарил его и пожелал спокойной ночи.
Having shut the door of his cell, he placed the torch in a candlestick made of wood, and looked around his sleeping apartment, the furniture of which was of the most simple kind. It consisted of a rude wooden stool, and still ruder hutch or bed-frame, stuffed with clean straw, and accommodated with two or three sheepskins by way of bed-clothes.	Притворив дверь своей кельи, он воткнул факел в деревянный подсвечник и окинул взглядом свою спальню, всю обстановку которой составляли грубо сколоченный деревянный стул и заменявший кровать плоский деревянный ящик, наполненный чистой соломой, поверх которой были разостланы две или три овечьи шкуры.
The Palmer, having extinguished his torch, threw himself, without taking off any part of his clothes, on this rude couch, and slept, or at least retained his recumbent posture, till the earliest sunbeams found their way through the little grated window, which served at once to admit both air and light to his uncomfortable cell.	Пилигрим потушил факел, не раздеваясь растянулся на этом грубом ложе и уснул или по крайней мере лежал неподвижно до тех пор, пока первые лучи восходящего солнца не заглянули в маленькое решетчатое окошко, сквозь которое и свет и свежий воздух проникали в его келью.
He then started up, and after repeating his matins, and adjusting his dress, he left it, and entered that of Isaac the Jew, lifting the latch as gently as he could.	Тогда он встал, прочитал утренние молитвы, поправил на себе одежду и, осторожно отворив дверь, вошел к еврею.
The inmate was lying in troubled slumber upon a couch similar to that on which the Palmer himself had passed the night.	Исаак тревожно спал на такой же точно постели, на какой провел ночь пилигрим.

Such parts of his dress as the Jew had laid aside on the preceding evening, were disposed carefully around his person, as if to prevent the hazard of their being carried off during his slumbers.	Все части одежды, которые снял накануне вечером, он навалил на себя или под себя, чтобы их не стащили во время сна.
There was a trouble on his brow amounting almost to agony. His hands and arms moved convulsively, as if struggling with the nightmare; and besides several ejaculations in Hebrew, the following were distinctly heard in the Norman-English, or mixed language of the country:	Лицо его выражало мучительное беспокойство; руки судорожно подергивались, как бы отбиваясь от страшного призрака; он бормотал и издавал какие-то восклицания на еврейском языке, перемешивая их с целыми фразами на местном наречии; среди них можно было разобрать следующие слова:
"For the sake of the God of Abraham, spare an unhappy old man!	"Ради бога Авраамова, пощадите несчастного старика!
I am poor, I am penniless-should your irons wrench my limbs asunder, I could not gratify you!"	Я беден, у меня нет денег, можете заковать меня в цепи, разодрать на части, но я не могу исполнить ваше желание".
The Palmer awaited not the end of the Jew's vision, but stirred him with his pilgrim's staff.	Пилигрим не стал дожидаться пробуждения Исаака и слегка дотронулся до него концом своего посоха.
The touch probably associated, as is usual, with some of the apprehensions excited by his dream; for the old man started up, his grey hair standing almost erect upon his head, and huddling some part of his garments about him, while he held the detached pieces with the tenacious grasp of a falcon, he fixed upon the Palmer his keen black eyes, expressive of wild surprise and of bodily apprehension.	Это прикосновение, вероятно, связалось в сознании спящего с его сном: старик вскочил, волосы его поднялись дыбом, острый взгляд черных глаз впился в стоявшего перед ним странника, выражая дикий испуг и изумление, пальцы судорожно вцепились в одежду, словно когти коршуна.
"Fear nothing from me, Isaac," said the Palmer, "I come as your friend."	- Не бойся меня, Исаак, - сказал пилигрим, - я пришел к тебе как друг.
"The God of Israel requite you," said the Jew, greatly relieved;	- Награди вас бог Израиля, - сказал еврей, немного успокоившись.
"I dreamed-But Father Abraham be praised, it was but a dream."	- Мне приснилось... Но будь благословен праотец Авраам - то был сон.
Then, collecting himself, he added in his usual tone,	Потом, очнувшись, он спросил обычным своим голосом:
"And what may it be your pleasure to want at so early an hour with the poor Jew?"	- А что же угодно вашей милости от бедного еврея в такой ранний час?
"It is to tell you," said the Palmer, "that if you leave not this mansion instantly, and travel not with some haste, your journey may prove a dangerous one."	- Я хотел тебе сказать, - отвечал пилигрим, что, если ты сию же минуту не уйдешь из этого дома и не постараешься отъехать как можно дальше и как можно скорее, с тобой может приключиться в пути большая беда.
"Holy father!" said the Jew, "whom could it interest to endanger so poor a wretch as I am?"	- Святой отец, - воскликнул Исаак, - да кто захочет напасть на такого ничтожного бедняка, как я?

"The purpose you can best guess," said the Pilgrim; "but rely on this, that when the Templar crossed the hall yesternight, he spoke to his Mussulman slaves in the Saracen language, which I well understand, and charged them this morning to watch the journey of the Jew, to seize upon him when at a convenient distance from the mansion, and to conduct him to the castle of Philip de Malvoisin, or to that of Reginald Front-de-Boeuf."	- Это тебе виднее, - сказал пилигрим, - но знай, что, когда рыцарь Храма вчера вечером проходил через зал, он обратился к своим мусульманским невольникам на сарацинском языке, который я хорошо знаю, и приказал им сегодня поутру следить за тем, куда поедет еврей, схватить его, когда он подальше отъедет от здешней усадьбы, и отвести в замок Филиппа де Мальвуазена или Реджинальда Фрон де Бефа.
It is impossible to describe the extremity of terror which seized upon the Jew at this information, and seemed at once to overpower his whole faculties.	Невозможно описать ужас, овладевший евреем при этом известии; казалось, он сразу потерял всякое самообладание.
His arms fell down to his sides, and his head drooped on his breast, his knees bent under his weight, every nerve and muscle of his frame seemed to collapse and lose its energy, and he sunk at the foot of the Palmer, not in the fashion of one who intentionally stoops, kneels, or prostrates himself to excite compassion, but like a man borne down on all sides by the pressure of some invisible force, which crushes him to the earth without the power of resistance.	Каждый мускул, каждый нерв ослабли, руки повисли, голова поникла на грудь, ноги подкосились, и он рухнул к ногам пилигрима, как бы раздавленный неведомыми силами; это был не человек, поникший в мольбе о сострадании, а скорее безжизненное тело.
"Holy God of Abraham!" was his first exclamation, folding and elevating his wrinkled hands, but without raising his grey head from the pavement;	- Бог Авраама! - воскликнул он. Не подымая седой головы с полу, он сложил свои морщинистые руки и воздел их вверх.
"Oh, holy Moses!	- О Моисей!
O, blessed Aaron! the dream is not dreamed for nought, and the vision cometh not in vain!	О блаженный Аарон! Этот сон приснился мне недаром, и видение посетило меня не напрасно!
I feel their irons already tear my sinews!	Я уже чувствую, как они клещами тянут из меня жилы.
I feel the rack pass over my body like the saws, and harrows, and axes of iron over the men of Rabbah, and of the cities of the children of Ammon!"	Чувствую зубчатые колеса по всему телу, как те острые пилы, бороны и секиры железные, что полосовали жителей Раббы и чад Аммоновых.
"Stand up, Isaac, and hearken to me," said the Palmer, who viewed the extremity of his distress with a compassion in which contempt was largely mingled; "you have cause for your terror, considering how your brethren have been used, in order to extort from them their hoards, both by princes and nobles; but stand up, I say, and I will point out to you the means of escape.	- Встань, Исаак, и выслушай, что я тебе скажу, - с состраданием, но не без презрения сказал пилигрим, глядя на его муки. - Мне понятен твой страх: принцы и дворяне безжалостно расправляются с твоими собратьями, когда хотят выжать из них деньги. Но встань, я тебя научу, как избавиться от беды.
Leave this mansion instantly, while its inmates sleep sound after the last night's revel.	Уходи из этого дома сию же минуту, пока не проснулись слуги, - они крепко спят после вчерашней попойки.
I will guide you by the secret paths of the forest, known as well to me as to any forester that ranges it, and I will not leave you till you are under safe conduct of some chief or baron going to the tournament, whose good-will you have probably the means of securing."	Я провожу тебя тайными тропинками через лес, который мне так же хорошо известен, как и любому из лесных сторожей. Я тебя не покину, пока не сдам с рук на руки какому-нибудь барону или помещику, едущему на турнир; по всей вероятности, у тебя найдутся способы обеспечить себе его благоволение.

As the ears of Isaac received the hopes of escape which this speech intimated, he began gradually, and inch by inch, as it were, to raise himself up from the ground, until he fairly rested upon his knees, throwing back his long grey hair and beard, and fixing his keen black eyes upon the Palmer's face, with a look expressive at once of hope and fear, not unmingled with suspicion.	Как только у Исаака появилась надежда на спасение, он стал приподниматься, все еще оставаясь на коленях; откинув назад свои длинные седые волосы и расправив бороду, он устремил пытливые черные глаза на пилигрима.
But when he heard the concluding part of the sentence, his original terror appeared to revive in full force, and he dropt once more on his face, exclaiming, "'I' possess the means of securing good-will! alas! there is but one road to the favour of a Christian, and how can the poor Jew find it, whom extortions have already reduced to the misery of Lazarus?"	В его взгляде отразились страх, и надежда, и подозрение. Но при последних словах пилигрима ужас вновь овладел им, он упал ничком и воскликнул: - У меня найдутся средства, чтобы обеспечить себе благоволение! Увы! Есть только один способ заслужить благоволение христианина, но как получить его бедному еврею, если вымогательства довели его до нищеты Лазаря?
Then, as if suspicion had overpowered his other feelings, he suddenly exclaimed, "For the love of God, young man, betray me not-for the sake of the Great Father who made us all, Jew as well as Gentile, Israelite and Ishmaelite-do me no treason!	Ради бога, молодой человек, не выдавай меня! Ради общего небесного отца, всех нас создавшего, евреев и язычников, сынов Израиля и сынов Измаила, не предавай меня.
I have not means to secure the good-will of a Christian beggar, were he rating it at a single penny." As he spoke these last words, he raised himself, and grasped the Palmer's mantle with a look of the most earnest entreaty.	- Снова подозрительность взяла верх над остальными его чувствами, и он воскликнул: - У меня нет таких средств, чтобы обеспечить доброе желание христианского странника, даже если он потребует все, до последнего пенни.
The pilgrim extricated himself, as if there were contamination in the touch.	При этих словах он с пламенной мольбой ухватился за плащ пилигрима.
"Wert thou loaded with all the wealth of thy tribe," he said, "what interest have I to injure thee?-In this dress I am vowed to poverty, nor do I change it for aught save a horse and a coat of mail.	- Успокойся, - сказал странник. - Если бы ты имел все сокровища своего племени, зачем мне обижать тебя. В этой одежде я обязан соблюдать обет бедности, и если променяю ее, то единственно на кольчугу и боевого коня.
Yet think not that I care for thy company, or propose myself advantage by it; remain here if thou wilt-Cedric the Saxon may protect thee."	Впрочем, не думай, что я навязываю тебе свое общество, оставайся здесь, если хочешь. Седрик Сакс может оказать тебе покровительство.
"Alas!" said the Jew, "he will not let me travel in his train-Saxon or Norman will be equally ashamed of the poor Israelite; and to travel by myself through the domains of Philip de Malvoisin and Reginald Front-de-Boeuf-Good youth, I will go with you!-Let us haste-let us gird up our loins-let us flee!-Here is thy staff, why wilt thou tarry?"	- Увы, нет! - воскликнул еврей. - Не позволит он мне ехать в своей свите. Саксонец и норманн одинаково презирают бедного еврея. А одному проехать по владениям Филиппа де Мальвуазена или Реджинальда Фрон де Бефа... Нет! Добрый юноша, я поеду с тобой! Поспешим! Препояшем чресла, бежим! Вот твой посох... Скорее, не медли!
"I tarry not," said the Pilgrim, giving way to the urgency of his companion; "but I must secure the means of leaving this place-follow me."	- Я не медлю, - сказал пилигрим, уступая настойчивости своего компаньона, - но мне надо прежде всего найти средство отсюда выбраться. Следуй за мной!

He led the way to the adjoining cell, which, as the reader is apprised, was occupied by Gurth the swineherd.-"Arise, Gurth," said the Pilgrim, "arise quickly.	Он вошел в соседнюю каморку, где, как уже известно читателю, спал Гурт. - Вставай, Гурт, -сказал пилигрим, - вставай скорее.
Undo the postern gate, and let out the Jew and me."	Отопри калитку у задних ворот и выпусти нас отсюда.
Gurth, whose occupation, though now held so mean, gave him as much consequence in Saxon England as that of Eumaeus in Ithaca, was offended at the familiar and commanding tone assumed by the Palmer.	Обязанности Гурта, которые в наше время находятся в пренебрежении, в ту пору в саксонской Англии пользовались таким же почетом, каким Эвмей пользовался в Итаке. Гурту показалось обидным, что пилигрим заговорил с ним в таком повелительном тоне.
"The Jew leaving Rotherwood," said he, raising himself on his elbow, and looking superciliously at him without quitting his pallet, "and travelling in company with the Palmer to boot-"	- Еврей уезжает из Ротервуда, - надменно молвил он, приподнявшись на одном локте и не двигаясь с места, - а с ним за компанию и пилигрим собрался.
"I should as soon have dreamt," said Wamba, who entered the apartment at the instant, "of his stealing away with a gammon of bacon."	- Я бы скорее подумал, - сказал Вамба, заглянувший в эту минуту в чулан, - что еврей с окороком ветчины улизнет из усадьбы.
"Nevertheless," said Gurth, again laying down his head on the wooden log which served him for a pillow, "both Jew and Gentile must be content to abide the opening of the great gate-we suffer no visitors to depart by stealth at these unseasonable hours."	- Как бы то ни было, - сказал Гурт, снова опуская голову на деревянный обрубок, служивший ему вместо подушки, - и еврей и странник могут подождать, пока растворят главные ворота. У нас не полагается, чтобы гости уезжали тайком, да еще в такой ранний час.
"Nevertheless," said the Pilgrim, in a commanding tone, "you will not, I think, refuse me that favour."	- Как бы то ни было, - сказал пилигрим повелительно, - я думаю, что ты не откажешь мне в этом.
So saying, he stooped over the bed of the recumbent swineherd, and whispered something in his ear in Saxon.	С этими словами он нагнулся к лежавшему свинопасу и прошептал ему что-то на ухо по-саксонски.
Gurth started up as if electrified. The Pilgrim, raising his finger in an attitude as if to express caution, added,	Гурт мгновенно вскочил на ноги, а пилигрим, подняв палец в знак того, что надо соблюдать осторожность, прибавил:
"Gurth, beware-thou are wont to be prudent.	- Гурт, берегись! Ты всегда был осмотрителен.
I say, undo the postern-thou shalt know more anon."	Слышишь, отопри калитку. Остальное скажу после.
With hasty alacrity Gurth obeyed him, while Wamba and the Jew followed, both wondering at the sudden change in the swineherd's demeanour.	Гурт повиновался с необычайным проворством, а Вамба и еврей пошли вслед за ним, удивляясь внезапной перемене в поведении свинопаса.
"My mule, my mule!" said the Jew, as soon as they stood without the postern.	- Мой мул! Где же мой мул? - воскликнул еврей, как только они вышли из калитки.
"Fetch him his mule," said the Pilgrim; "and, hearest thou,-let me have another, that I may bear him company till he is beyond these parts-I will return it safely to some of Cedric's train at Ashby.	- Приведи сюда его мула, - сказал пилигрим, - да и мне достань тоже мула, я поеду с ним рядом, пока не выберемся из здешних мест. После я доставлю мула в целости кому-нибудь из свиты Седрика в Ашби.

And do thou"-he whispered the rest in Gurth's ear.	А ты сам... - Остальное пилигрим сказал Гурту на ухо.
"Willingly, most willingly shall it be done," said Gurth, and instantly departed to execute the commission.	- С величайшей радостью все исполню, - отвечал Гурт и убежал исполнять поручение.
"I wish I knew," said Wamba, when his comrade's back was turned, "what you Palmers learn in the Holy Land."	- Желал бы я знать, - сказал Вамба, когда ушел его товарищ, - чему вас, пилигримов, учат в Святой Земле.
"To say our orisons, fool," answered the Pilgrim, "to repent our sins, and to mortify ourselves with fastings, vigils, and long prayers."	- Читать молитвы, дурак, - отвечал пилигрим, - а еще каяться в грехах и умерщвлять свою плоть постом и долгой молитвой.
"Something more potent than that," answered the Jester; "for when would repentance or prayer make Gurth do a courtesy, or fasting or vigil persuade him to lend you a mule?-I trow you might as well have told his favourite black boar of thy vigils and penance, and wouldst have gotten as civil an answer."	- Нет, должно быть чему-нибудь покрепче этого, -сказал шут. - Виданное ли дело, чтобы покаяние и молитвы заставили Гурта сделать одолжение, а за пост и воздержание он дал бы кому-нибудь мула! Думаю, что ты мог бы с таким же успехом толковать о воздержании и молитвах его любимому черному борову.
"Go to," said the Pilgrim, "thou art but a Saxon fool."	- Эх, ты! - молвил пилигрим. - Сейчас видно, что ты саксонский дурак, и больше ничего.
"Thou sayst well," said the Jester; "had I been born a Norman, as I think thou art, I would have had luck on my side, and been next door to a wise man."	- Это ты правильно говоришь, - сказал шут, - будь я норманн, как и ты, вероятно на моей улице был бы праздник, а я сам слыл бы мудрецом.
At this moment Gurth appeared on the opposite side of the moat with the mules.	В эту минуту на противоположном берегу рва показался Гурт с двумя мулами.
The travellers crossed the ditch upon a drawbridge of only two planks breadth, the narrowness of which was matched with the straitness of the postern, and with a little wicket in the exterior palisade, which gave access to the forest.	Путешественники перешли через ров по узкому подъемному мосту, шириной в две доски, размер которого соответствовал ширине калитки и того узкого прохода, который был устроен во внешней ограде и выходил прямо в лес.
No sooner had they reached the mules, than the Jew, with hasty and trembling hands, secured behind the saddle a small bag of blue buckram, which he took from under his cloak, containing, as he muttered, "a change of raiment-only a change of raiment."	Как только они достигли того берега, еврей поспешил подсунуть под седло своего мула мешочек из просмоленного синего холста, который он бережно вытащил из-под хитона, бормоча все время, что это "перемена белья, только одна перемена белья, больше ничего".
Then getting upon the animal with more alacrity and haste than could have been anticipated from his years, he lost no time in so disposing of the skirts of his gabardine as to conceal completely from observation the burden which he had thus deposited "en croupe".	Потом взобрался в седло с таким проворством и ловкостью, каких нельзя было ожидать в его преклонные годы, и, не теряя времени, стал расправлять складки своего плаща.
The Pilgrim mounted with more deliberation, reaching, as he departed, his hand to Gurth, who kissed it with the utmost possible veneration.	Пилигрим сел на мула менее поспешно и, уезжая, протянул Гурту руку, которую тот поцеловал с величайшим почтением.
The swineherd stood gazing after the travellers until they were lost under the boughs of the forest path, when he was disturbed from his reverie by the voice of Wamba.	Свинопас стоял, глядя вслед путешественникам, пока они не скрылись в глубине леса. Наконец голос Вамбы вывел его из задумчивости.

"Knowest thou," said the Jester, "my good friend Gurth, that thou art strangely courteous and most unwontedly pious on this summer morning?	- Знаешь ли, друг мой Гурт, - сказал шут, -сегодня ты удивительно вежлив и сверх меры благочестив.
I would I were a black Prior or a barefoot Palmer, to avail myself of thy unwonted zeal and courtesy-certes, I would make more out of it than a kiss of the hand."	Вот бы мне стать аббатом или босоногим пилигримом, тогда и я попользовался бы твоим рвением и усердием.
"Thou art no fool thus far, Wamba," answered Gurth, "though thou arguest from appearances, and the wisest of us can do no more-But it is time to look after my charge."	Но, конечно, я бы захотел большего, чем поцелуй руки. - Ты неглупо рассудил, Вамба, - отвечал Гурт, - только ты судишь по наружности; впрочем, и умнейшие люди делают то же самое... Ну, мне пора приглядеть за стадом.
So saying, he turned back to the mansion, attended by the Jester.	С этими словами он воротился в усадьбу, а за ним поплелся и шут.
Meanwhile the travellers continued to press on their journey with a dispatch which argued the extremity of the Jew's fears, since persons at his age are seldom fond of rapid motion.	Тем временем путешественники торопились и ехали с такой скоростью, которая выдавала крайний испуг еврея: в его годы люди обычно не любят быстрой езды.
The Palmer, to whom every path and outlet in the wood appeared to be familiar, led the way through the most devious paths, and more than once excited anew the suspicion of the Israelite, that he intended to betray him into some ambuscade of his enemies.	Пилигрим, ехавший впереди, по-видимому отлично знал все лесные тропинки и нарочно держался окольных путей, так что подозрительный Исаак не раз подумывал - уж не собирается ли паломник завлечь его в какую-нибудь ловушку.
His doubts might have been indeed pardoned; for, except perhaps the flying fish, there was no race existing on the earth, in the air, or the waters, who were the object of such an unintermitting, general, and relentless persecution as the Jews of this period.	Впрочем, его опасения были простительны, если принять во внимание, что в те времена не было на земле, в воде и воздухе ни одного живого существа, только, пожалуй, за исключением летающих рыб, которое подвергалось бы такому всеобщему, непрерывному и безжалостному преследованию, как еврейское племя.
Upon the slightest and most unreasonable pretences, as well as upon accusations the most absurd and groundless, their persons and property were exposed to every turn of popular fury; for Norman, Saxon, Dane, and Briton, however adverse these races were to each other, contended which should look with greatest detestation upon a people, whom it was accounted a point of religion to hate, to revile, to despise, to plunder, and to persecute.	По малейшему и абсолютно безрассудному требованию, так же как и по нелепейшему и совершенно неосновательному обвинению, их личность и имущество подвергались ярости и гневу. Норманны, саксонцы, датчане, британцы, как бы враждебно ни относились они друг к другу, сходились на общем чувстве ненависти к евреям и считали прямой религиозной обязанностью всячески унижать их, притеснять и грабить.
The kings of the Norman race, and the independent nobles, who followed their example in all acts of tyranny, maintained against this devoted people a persecution of a more regular, calculated, and self-interested kind.	Короли норманской династии и подражавшая им знать, движимые самыми корыстными побуждениями, неустанно теснили и преследовали этот народ.

It is a well-known story of King John, that he confined a wealthy Jew in one of the royal castles, and daily caused one of his teeth to be torn out, until, when the jaw of the unhappy Israelite was half disfurnished, he consented to pay a large sum, which it was the tyrant's object to extort from him.	Всем известен рассказ о том, что принц Джон, заключив какогото богатого еврея в одном из своих замков, приказал каждый день вырывать у него по зубу. Это продолжалось до тех пор, пока несчастный израильтянин не лишился половины своих зубов, и только тогда он согласился уплатить громадную сумму, которую принц стремился у него вытянуть.
The little ready money which was in the country was chiefly in possession of this persecuted people, and the nobility hesitated not to follow the example of their sovereign, in wringing it from them by every species of oppression, and even personal torture.	Наличные деньги, которые были в обращении, находились главным образом в руках этого гонимого племени, а дворянство не стеснялось следовать примеру своего монарха, вымогая их всеми мерами принуждения, не исключая даже пыток.
Yet the passive courage inspired by the love of gain, induced the Jews to dare the various evils to which they were subjected, in consideration of the immense profits which they were enabled to realize in a country naturally so wealthy as England.	Пассивная смелость, вселяемая любовью к приобретению, побуждала евреев пренебрегать угрозой различных несчастий, тем более что они могли извлечь огромные прибыли в столь богатой стране, как Англия.
In spite of every kind of discouragement, and even of the special court of taxations already mentioned, called the Jews' Exchequer, erected for the very purpose of despoiling and distressing them, the Jews increased, multiplied, and accumulated huge sums, which they transferred from one hand to another by means of bills of exchange-an invention for which commerce is said to be indebted to them, and which enabled them to transfer their wealth from land to land, that when threatened with oppression in one country, their treasure might be secured in another.	Несмотря на всевозможные затруднения и особую налоговую палату (о которой уже упоминалось), называемую еврейским казначейством, созданную именно для того, чтобы обирать и причинять им страдания, евреи увеличивали, умножали и накапливали огромные средства, которые они передавали из одних рук в другие посредством векселей; этим изобретением коммерция обязана евреям. Векселя давали им также возможность перемещать богатства из одной страны в другую, так что, когда в одной стране евреям угрожали притеснения и разорения, их сокровища оставались сохранными в другой стране.
The obstinacy and avarice of the Jews being thus in a measure placed in opposition to the fanaticism that tyranny of those under whom they lived, seemed to increase in proportion to the persecution with which they were visited; and the immense wealth they usually acquired in commerce, while it frequently placed them in danger, was at other times used to extend their influence, and to secure to them a certain degree of protection.	Упорством и жадностью евреи до некоторой степени сопротивлялись фанатизму и тирании тех, под властью которых они жили; эти качества как бы увеличивались соразмерно с преследованиями и гонениями, которым они подвергались; огромные богатства, обычно приобретаемые ими в торговле, часто ставили их в опасное положение, но и служили им на пользу, распространяя их влияние и обеспечивая им некоторое покровительство и защиту.
On these terms they lived; and their character, influenced accordingly, was watchful, suspicious, and timid-yet obstinate, uncomplying, and skilful in evading the dangers to which they were exposed.	Таковы были условия их существования, под влиянием которых складывался их характер: наблюдательный, подозрительный и боязливый, но в то же время упорный, непримиримый и изобретательный в избежании опасностей, которым их подвергали.
When the travellers had pushed on at a rapid rate through many devious paths, the Palmer at length broke silence.	Путники долго ехали молча окольными тропинками леса, наконец пилигрим прервал молчание.

"That large decayed oak," he said, "marks the boundaries over which Front-de-Boeuf claims authority-we are long since far from those of Malvoisin.	- Видишь старый, засохший дуб? - сказал он. -Это - граница владений Фрон де Бефа. Мы давно уже миновали земли Мальвуазена.
There is now no fear of pursuit."	Теперь тебе нечего опасаться погони.
"May the wheels of their chariots be taken off," said the Jew, "like those of the host of Pharaoh, that they may drive heavily!-But leave me not, good Pilgrim-Think but of that fierce and savage Templar, with his Saracen slaves-they will regard neither territory, nor manor, nor lordship."	- Да сокрушатся колеса их колесниц, - сказал еврей, - подобно тому как сокрушились они у колесниц фараоновых! Но не покидай меня, добрый пилигрим. Вспомни о свирепом храмовнике и его сарацинских рабах. Они не посмотрят ни на границы, ни на усадьбы, ни на звание владельца.
"Our road," said the Palmer, "should here separate; for it beseems not men of my character and thine to travel together longer than needs must be.	- С этого места наши дороги должны разойтись. Не подобает человеку моего звания ехать рядом с тобой дольше, чем этого требует прямая необходимость.
Besides, what succour couldst thou have from me, a peaceful Pilgrim, against two armed heathens?"	К тому же какой помощи ты ждешь от меня, мирного богомольца, против двух вооруженных язычников?
"O good youth," answered the Jew, "thou canst defend me, and I know thou wouldst. Poor as I am, I will requite it-not with money, for money, so help me my Father Abraham, I have none-but--"	- О добрый юноша! - воскликнул еврей. - Ты можешь заступиться за меня, я сумею наградить тебя - не деньгами, у меня их нет, помоги мне отец Авраам.
"Money and recompense," said the Palmer, interrupting him, "I have already said I require not of thee.	- Я уже сказал тебе, - прервал его пилигрим, - что ни денег, ни наград твоих мне не нужно.
Guide thee I can; and, it may be, even in some sort defend thee; since to protect a Jew against a Saracen, can scarce be accounted unworthy of a Christian.	Проводить тебя я могу. Даже сумею защитить тебя, так как оказать покровительство еврею против сарацин едва ли запрещается христианину.
Therefore, Jew, I will see thee safe under some fitting escort.	А потому я провожу тебя до места, где ты можешь добыть себе подходящих защитников.
We are now not far from the town of Sheffield, where thou mayest easily find many of thy tribe with whom to take refuge."	Мы теперь недалеко от города Шеффилда. Там ты без труда отыщешь многих соплеменников и найдешь у них приют.
"The blessing of Jacob be upon thee, good youth!" said the Jew; "in Sheffield I can harbour with my kinsman Zareth, and find some means of travelling forth with safety."	- Да будет над тобой благословение Иакова, добрый юноша! - сказал еврей. - В Шеффилде я найду пристанище у моего родственника Зарета, а там поищу способов безопасно проехать дальше.
"Be it so," said the Palmer; "at Sheffield then we part, and half-an-hour's riding will bring us in sight of that town."	- Хорошо, - молвил пилигрим. - Значит, в Шеффилде мы расстанемся. Через полчаса мы подъедем к этому городу.

The half hour was spent in perfect silence on both parts; the Pilgrim perhaps disdaining to address the Jew, except in case of absolute necessity, and the Jew not presuming to force a conversation with a person whose journey to the Holy Sepulchre gave a sort of sanctity to his character.	В течение этого получаса оба не произнесли ни одного слова; пилигрим, быть может, считал для себя унизительным разговаривать с евреем, когда в этом не было необходимости, а тот не смел навязываться с беседой человеку, который совершил странствие к гробу господню и, следовательно, был отмечен некоторой святостью.
They paused on the top of a gently rising bank, and the Pilgrim, pointing to the town of Sheffield, which lay beneath them, repeated the words,	Остановившись на вершине отлогого холма, пилигрим указал на город Шеффилд, раскинувшийся у его подножия, и сказал:
"Here, then, we part."	- Вот где мы расстанемся.
"Not till you have had the poor Jew's thanks," said Isaac; "for I presume not to ask you to go with me to my kinsman Zareth's, who might aid me with some means of repaying your good offices."	- Но не прежде, чем бедный еврей выразит вам свою признательность, хоть я и не осмеливаюсь просить вас заехать к моему родственнику Зарету, который помог бы мне отплатить вам за доброе дело, - сказал Исаак.
"I have already said," answered the Pilgrim, "that I desire no recompense.	- Я уже говорил тебе, - сказал пилигрим, - что никакой награды не нужно.
If among the huge list of thy debtors, thou wilt, for my sake, spare the gyves and the dungeon to some unhappy Christian who stands in thy danger, I shall hold this morning's service to thee well bestowed."	Если в длинном списке твоих должников найдется какой-нибудь бедняк христианин и ты ради меня избавишь его от оков и долговой тюрьмы, я сочту свою услугу вознагражденной.
"Stay, stay," said the Jew, laying hold of his garment; "something would I do more than this, something for thyself.-God knows the Jew is poor-yes, Isaac is the beggar of his tribe-but forgive me should I guess what thou most lackest at this moment."	- Постой! - воскликнул Исаак, хватая его за полу.- Мне хотелось бы сделать больше, чем это, для тебя самого. Богу известно, как я беден... Да, Исаак - нищий среди своих соплеменников. Но прости, если я возьмусь угадать то, что в настоящую минуту для тебя всего нужнее...
"If thou wert to guess truly," said the Palmer, "it is what thou canst not supply, wert thou as wealthy as thou sayst thou art poor."	- Если бы ты и угадал, что мне всего нужнее, -сказал пилигрим, - ты все равно не мог бы доставить мне это, хотя бы ты был настолько же богат, насколько представляешься бедным.
"As I say?" echoed the Jew;	- Представляюсь бедным? - повторил еврей.
"O! believe it, I say but the truth; I am a plundered, indebted, distressed man.	- О, поверь, я сказал правду: меня разорили, ограбили, я кругом в долгу.
Hard hands have wrung from me my goods, my money, my ships, and all that I possessed-Yet I can tell thee what thou lackest, and, it may be, supply it too.	Жестокие руки лишили меня всех моих товаров, отняли деньги, корабли и все, что я имел... Но я все же знаю, в чем ты нуждаешься, и, быть может, сумею доставить тебе это.
Thy wish even now is for a horse and armour."	Сейчас ты больше всего хочешь иметь коня и вооружение.
The Palmer started, and turned suddenly towards the Jew:-"What fiend prompted that guess?" said he, hastily.	Пилигрим невольно вздрогнул и, внезапно обернувшись к нему, торопливо спросил: - Как ты это угадал?
"No matter," said the Jew, smiling, "so that it be a true one-and, as I can guess thy want, so I can supply it."	- Все равно, как бы я ни угадал, лишь бы догадка моя была верна. Но раз я знаю, что тебе нужно, я все достану.

"But consider," said the Palmer, "my character, my dress, my vow."	- Прими же во внимание мое звание, мою одежду, мои обеты...
"I know you Christians," replied the Jew, "and that the noblest of you will take the staff and sandal in superstitious penance, and walk afoot to visit the graves of dead men."	- Знаю я вас, христиан, - ответил еврей. - Знаю и то, что даже самые знатные среди вас в суеверном покаянии берут иногда страннический посох и пешком идут в дальние страны поклониться могилам умерших.
"Blaspheme not, Jew," said the Pilgrim, sternly.	- Не кощунствуй! - сурово остановил его странник.
"Forgive me," said the Jew;	- Прости, - сказал Исаак.
"I spoke rashly.	- Я выразился необдуманно.
But there dropt words from you last night and this morning, that, like sparks from flint, showed the metal within; and in the bosom of that Palmer's gown, is hidden a knight's chain and spurs of gold.	Но вчера вечером, да и сегодня поутру ты проронил несколько слов, которые, подобно искрам, высекаемым кремнем, озарили для меня твое сердце. Кроме того, под твоим странническим одеянием спрятаны рыцарская цепь и золотые шпоры.
They glanced as you stooped over my bed in the morning."	Они блеснули, когда ты наклонился к моей постели сегодня утром.
The Pilgrim could not forbear smiling.	Пилигрим не мог удержаться от улыбки и сказал:
"Were thy garments searched by as curious an eye, Isaac," said he, "what discoveries might not be made?"	- А что, если бы и в твои одежды заглянуть такими же зоркими глазами, Исаак? Думаю, что и у тебя нашлось бы немало интересного.
"No more of that," said the Jew, changing colour; and drawing forth his writing materials in haste, as if to stop the conversation, he began to write upon a piece of paper which he supported on the top of his yellow cap, without dismounting from his mule.	- Что об этом толковать! - сказал еврей, меняясь в лице, и, поспешно вынув из сумки письменные принадлежности, он поставил на седло свою желтую шапку и, расправив на ней листок бумаги, начал писать, как бы желая этим прекратить щекотливый разговор.
When he had finished, he delivered the scroll, which was in the Hebrew character, to the Pilgrim, saying,	Дописав письмо, он, лукаво сощурив глаза, вручил его пилигриму со словами:
"In the town of Leicester all men know the rich Jew, Kirjath Jairam of Lombardy; give him this scroll-he hath on sale six Milan harnesses, the worst would suit a crowned head-ten goodly steeds, the worst might mount a king, were he to do battle for his throne.	- В городе Лестере всем известен богатый еврей Кирджат Джайрам из Ломбардии. Передай ему это письмо. У него есть теперь на продажу шесть рыцарских доспехов миланской работы -худший из них годится и для царской особы; есть у него и десять жеребцов - на худшем из них не стыдно выехать и самому королю, если б он отправился на битву за свой трон.
Of these he will give thee thy choice, with every thing else that can furnish thee forth for the tournament: when it is over, thou wilt return them safely-unless thou shouldst have wherewith to pay their value to the owner."	По этой записке он даст тебе на выбор любые доспехи и боевого коня. Кроме того, он снабдит тебя всем нужным для предстоящего турнира. Когда минует надобность, возврати ему в целости товар или же, если сможешь, уплати сполна его стоимость.

"But, Isaac," said the Pilgrim, smiling, "dost thou know that in these sports, the arms and steed of the knight who is unhorsed are forfeit to his victor?	- Но, Исаак, - сказал пилигрим улыбаясь, - разве ты не знаешь, что если рыцаря вышибут из седла во время турнира, то его конь и вооружение делаются собственностью победителя?
Now I may be unfortunate, and so lose what I cannot replace or repay."	Такое несчастье и со мной может случиться, а уплатить за коня и доспехи я не могу.
The Jew looked somewhat astounded at this possibility; but collecting his courage, he replied hastily.	Еврей, казалось, был поражен мыслью о такой возможности, но, собрав все свое мужество, он поспешно ответил:
"No-no-no-It is impossible-I will not think so.	- Нет, нет, нет. Это невозможно, я и слышать не хочу об этом.
The blessing of Our Father will be upon thee.	Благословение отца нашего будет с тобою...
Thy lance will be powerful as the rod of Moses."	И копье твое будет одарено такою же мощной силой, как жезл Моисеев.
So saying, he was turning his mule's head away, when the Palmer, in his turn, took hold of his gaberdine.	Сказав это, он поворотил мула в сторону, но тут пилигрим сам поймал его за плащ и придержал:
"Nay, but Isaac, thou knowest not all the risk.	- Нет, постой, Исаак, ты еще не знаешь, чем рискуешь.
The steed may be slain, the armour injured-for I will spare neither horse nor man.	Может случиться, что коня убьют, а панцирь изрубят, потому что я не буду щадить ни лошади, ни человека.
Besides, those of thy tribe give nothing for nothing; something there must be paid for their use."	К тому же сыны твоего племени ничего не делают даром. Чем-нибудь же придется заплатить за утрату имущества.
The Jew twisted himself in the saddle, like a man in a fit of the colic; but his better feelings predominated over those which were most familiar to him.	Исаак согнулся в седле, точно от боли, но великодушие, однако, взяло верх над чувствами более для него привычными.
"I care not," he said,	- Нужды нет, - сказал он, - все равно.
"I care not-let me go.	Пусти меня.
If there is damage, it will cost you nothing-if there is usage money, Kirjath Jairam will forgive it for the sake of his kinsman Isaac.	Если случатся убытки, ты за них не будешь отвечать. Кирджат Джайрам простит тебе этот долг ради Исаака, своего родственника, которого ты спас.
Fare thee well!-Yet hark thee, good youth," said he, turning about, "thrust thyself not too forward into this vain hurly-burly-I speak not for endangering the steed, and coat of armour, but for the sake of thine own life and limbs."	Прощай и будь здоров. Однако послушай, добрый юноша, - продолжал он, еще раз обернувшись, - не суйся ты слишком вперед, когда начнется эта сумятица. Я это не с тем говорю, чтобы ты берег лошадь и панцирь, но единственно ради сохранения твоей жизни и тела.
"Gramercy for thy caution," said the Palmer, again smiling; "I will use thy courtesy frankly, and it will go hard with me but I will requite it."	- Спасибо за попечение обо мне, - отвечал пилигрим улыбаясь, - я воспользуюсь твоей любезностью и во что бы то ни стало постараюсь вознаградить тебя.
They parted, and took different roads for the town of Sheffield.	Они расстались и разными дорогами направились в город Шеффилд.

CHAPTER VII	Глава VII
Knights, with a long retinue of their squires, In gaudy liveries march and quaint attires; One laced the helm, another held the lance, A third the shining buckler did advance.	Идет со свитой рыцарей отряд, На каждом -пестрый щегольской наряд. Несет один оруженосец щит, Со шлемом - этот, тот с копьем спешит;
The courser paw'd the ground with restless feet, And snorting foam'd and champ'd the golden bit.	Нетерпеливый конь копытом бьет И золотые удила грызет;
The smiths and armourers on palfreys ride, Files in their hands, and hammers at their side; And nails for loosen'd spears, and thongs for shields provide.	В руках напильники и молотки У оружейников -они ловки: Щиты они починят и древки.
The yeomen guard the streets in seemly bands; And clowns come crowding on, with cudgels in their hands. -Palamon and Arcite	Толпа богатых иоменов идет, С дубинками в руках валит простой народ. "Паламон и Арсит"
The condition of the English nation was at this time sufficiently miserable.	В ту пору английский народ находился в довольно печальном положении.
King Richard was absent a prisoner, and in the power of the perfidious and cruel Duke of Austria.	Ричард Львиное Сердце был в плену у коварного и жестокого герцога Австрийского.
Even the very place of his captivity was uncertain, and his fate but very imperfectly known to the generality of his subjects, who were, in the meantime, a prey to every species of subaltern oppression.	Даже место заключения Ричарда было неизвестно; большинство его подданных, подвергавшихся в его отсутствие тяжелому угнетению, ничего не знало о судьбе короля.
Prince John, in league with Philip of France, Coeur-de-Lion's mortal enemy, was using every species of influence with the Duke of Austria, to prolong the captivity of his brother Richard, to whom he stood indebted for so many favours.	Принц Джон, который был в союзе с французским королем Филиппом - злейшим врагом Ричарда, использовал все свое влияние на герцога Австрийского, чтобы тот как можно дольше держал в плену его брата Ричарда, который в свое время оказал ему столько благодеяний.
In the meantime, he was strengthening his own faction in the kingdom, of which he proposed to dispute the succession, in case of the King's death, with the legitimate heir, Arthur Duke of Brittany, son of Geoffrey Plantagenet, the elder brother of John.	Пользуясь этим временем, Джон вербовал себе сторонников, намереваясь в случае смерти Ричарда оспаривать престол у законного наследника - своего племянника Артура, герцога Британского, сына его старшего брата, Джефри Плантагенета.
This usurpation, it is well known, he afterwards effected.	Впоследствии, как известно, он осуществил свое намерение и незаконно захватил власть.
His own character being light, profligate, and perfidious, John easily attached to his person and faction, not only all who had reason to dread the resentment of Richard for criminal proceedings during his absence, but also the numerous class of "lawless resolutes," whom the crusades had turned back on their country, accomplished in the vices of the East, impoverished in substance, and hardened in character, and who placed their hopes of harvest in civil commotion.	Ловкий интриган и кутила, принц Джон без труда привлек на свою сторону не только тех, кто имел причины опасаться гнева Ричарда за преступления, совершенные во время его отсутствия, но и многочисленную ватагу "отчаянных беззаконников" - бывших участников крестовых походов. Эти люди вернулись на родину, обогатившись всеми пороками Востока, но обнищав, и теперь только и ждали междоусобной войны, чтобы поправить свои дела.

To these causes of public distress and apprehension, must be added, the multitude of outlaws, who, driven to despair by the oppression of the feudal nobility, and the severe exercise of the forest laws, banded together in large gangs, and, keeping possession of the forests and the wastes, set at defiance the justice and magistracy of the country.	К числу причин, вызывавших общее беспокойство и тревогу, нужно отнести также и то обстоятельство, что множество крестьян, доведенных до отчаяния притеснениями феодалов и беспощадным применением законов об охране лесов, объединялись в большие отряды, которые хозяйничали в лесах и пустошах, ничуть не боясь местных властей.
The nobles themselves, each fortified within his own castle, and playing the petty sovereign over his own dominions, were the leaders of bands scarce less lawless and oppressive than those of the avowed depredators.	В свою очередь, дворяне, разыгрывавшие роль самодержавных властелинов, собирали вокруг себя целые банды, мало чем отличавшиеся от разбойничьих шаек.
To maintain these retainers, and to support the extravagance and magnificence which their pride induced them to affect, the nobility borrowed sums of money from the Jews at the most usurious interest, which gnawed into their estates like consuming cankers, scarce to be cured unless when circumstances gave them an opportunity of getting free, by exercising upon their creditors some act of unprincipled violence.	Чтобы содержать эти банды и вести расточительную и роскошную жизнь, чего требовали их гордость и тщеславие, дворяне занимали деньги у евреев под высокие проценты. Эти долги разъедали их состояние, а избавиться от них удавалось путем насилия над кредиторами.
Under the various burdens imposed by this unhappy state of affairs, the people of England suffered deeply for the present, and had yet more dreadful cause to fear for the future.	Не мудрено, что при таких тяжелых условиях существования английский народ испытывал великие бедствия в настоящем и имел все основания опасаться еще худших в будущем.
To augment their misery, a contagious disorder of a dangerous nature spread through the land; and, rendered more virulent by the uncleanness, the indifferent food, and the wretched lodging of the lower classes, swept off many whose fate the survivors were tempted to envy, as exempting them from the evils which were to come.	В довершение всех зол по всей стране распространилась какая-то опасная заразная болезнь. Найдя для себя благоприятную почву в тяжелых условиях жизни низших слоев общества, она унесла множество жертв, а оставшиеся в живых нередко завидовали покойникам, избавленным от надвигавшихся бед.
Yet amid these accumulated distresses, the poor as well as the rich, the vulgar as well as the noble, in the event of a tournament, which was the grand spectacle of that age, felt as much interested as the half-starved citizen of Madrid, who has not a real left to buy provisions for his family, feels in the issue of a bull-feast.	Но, несмотря на эти несчастья, все - богатые и бедные, простолюдины и дворяне - с одинаковой жадностью стремились на турнир. Это было самое интересное и великолепнейшее из зрелищ того времени, и население относилось к нему с такой же страстью, с какой полуголодный обитатель Мадрида, вместо того чтобы купить еды для своей семьи, тратит все, до последнего реала, чтобы насладиться зрелищем боя быков.
Neither duty nor infirmity could keep youth or age from such exhibitions.	Никакие обязанности, никакие немощи не в силах были удержать старых и молодых от такого спектакля.

The Passage of Arms, as it was called, which was to take place at Ashby, in the county of Leicester, as champions of the first renown were to take the field in the presence of Prince John himself, who was expected to grace the lists, had attracted universal attention, and an immense confluence of persons of all ranks hastened upon the appointed morning to the place of combat.	Прошел слух, что боевая потеха, назначенная близ города Ашби, в графстве Лестерском, произойдет между прославленными рыцарями в присутствии принца Джона, что вызвало еще больший интерес, и наутро того дня, когда назначено было начало состязания, бесчисленное множество людей всех званий и сословий устремилось толпами к месту боевой потехи.
The scene was singularly romantic.	Место турнира было чрезвычайно живописно.
On the verge of a wood, which approached to within a mile of the town of Ashby, was an extensive meadow, of the finest and most beautiful green turf, surrounded on one side by the forest, and fringed on the other by straggling oak-trees, some of which had grown to an immense size.	У опушки большого леса, в расстоянии одной мили от города Ашби, расстилалась покрытая превосходным зеленым дерном обширная поляна, окаймленная с одной стороны густым лесом, а с другой - редкими старыми дубами.
The ground, as if fashioned on purpose for the martial display which was intended, sloped gradually down on all sides to a level bottom, which was enclosed for the lists with strong palisades, forming a space of a quarter of a mile in length, and about half as broad.	Отлогие склоны ее образовывали в середине широкую и ровную площадку, обнесенную крепкой оградой.
The form of the enclosure was an oblong square, save that the corners were considerably rounded off, in order to afford more convenience for the spectators.	Ограда имела форму четырехугольника с закругленными для удобства зрителей углами.
The openings for the entry of the combatants were at the northern and southern extremities of the lists, accessible by strong wooden gates, each wide enough to admit two horsemen riding abreast.	Для въезда бойцов на арену в северной и южной стенах ограды были устроены ворота, настолько широкие, что двое всадников могли проехать в них рядом.
At each of these portals were stationed two heralds, attended by six trumpets, as many pursuivants, and a strong body of men-at-arms for maintaining order, and ascertaining the quality of the knights who proposed to engage in this martial game.	У каждых ворот стояли два герольда, шесть трубачей и шесть вестников и, кроме того, сильный отряд солдат для поддержания порядка. Герольды обязаны были проверять звание рыцарей, желавших принять участие в турнире.
On a platform beyond the southern entrance, formed by a natural elevation of the ground, were pitched five magnificent pavilions, adorned with pennons of russet and black, the chosen colours of the five knights challengers.	С наружной стороны южных ворот на небольшом холме стояло пять великолепных шатров, украшенных флагами коричневого и черного цветов; таковы были цвета, выбранные рыцарями - устроителями турнира.
The cords of the tents were of the same colour.	Шнуры на всех пяти шатрах были тех же цветов.
Before each pavilion was suspended the shield of the knight by whom it was occupied, and beside it stood his squire, quaintly disguised as a salvage or silvan man, or in some other fantastic dress, according to the taste of his master, and the character he was pleased to assume during the game.	Перед каждым шатром был вывешен щит рыцаря, которому принадлежал шатер, а рядом со щитом стоял оруженосец, наряженный дикарем, или фавном, или каким-нибудь другим сказочным существом, смотря по вкусам своего хозяина.

16 The central pavilion, as the place of honour, had been assigned to Brian be Bois-Guilbert, whose renown in all games of chivalry, no less than his connexions with the knights who had undertaken this Passage of Arms, had occasioned him to be eagerly received into the company of the challengers, and even adopted as their chief and leader, though he had so recently joined them.	Средний шатер, самый почетный, был предоставлен Бриану де Буагильберу. Молва о его необычайном искусстве во всех рыцарских упражнениях, а также его близкие связи с рыцарями, затеявшими настоящее состязание, побудили устроителей турнира не только принять его в свою среду, но даже избрать своим предводителем, несмотря на то, что он совсем недавно прибыл в Англию.
On one side of his tent were pitched those of Reginald Front-de-Boeuf and Richard de Malvoisin, and on the other was the pavilion of Hugh de Grantmesnil, a noble baron in the vicinity, whose ancestor had been Lord High Steward of England in the time of the Conqueror, and his son William Rufus.	Рядом с его шатром с одной стороны были расположены шатры Реджинальда Фрон де Бефа и Филиппа де Мальвуазена, а с другой - Гуго де Гранмениля, знатного барона, один из предков которого был лордом-сенешалем Англии во времена Вильгельма Завоевателя и его сына Вильгельма Рыжего.
Ralph de Vipont, a knight of St John of Jerusalem, who had some ancient possessions at a place called Heather, near Ashby-de-la-Zouche, occupied the fifth pavilion.	Пятый шатер принадлежал иоанниту Ральфу де Випонту, крупному землевладельцу из местечка Гэсер, расположенного неподалеку от Ашби де ла Зуш.
From the entrance into the lists, a gently sloping passage, ten yards in breadth, led up to the platform on which the tents were pitched.	Площадка с шатрами была обнесена крепким частоколом и соединялась с ареной широким и отлогим спуском, также огороженным.
It was strongly secured by a palisade on each side, as was the esplanade in front of the pavilions, and the whole was guarded by men-at-arms.	Вдоль частокола стояла стража.
The northern access to the lists terminated in a similar entrance of thirty feet in breadth, at the extremity of which was a large enclosed space for such knights as might be disposed to enter the lists with the challengers, behind which were placed tents containing refreshments of every kind for their accommodation, with armourers, tarriers, and other attendants, in readiness to give their services wherever they might be necessary.	За северными воротами арены на такой же огороженной площадке помещалась палатка, предназначенная для рыцарей, которые пожелали бы выступить против зачинщиков турнира. Здесь были приготовлены всевозможные яства и напитки, а рядом расположились кузнецы, оружейники и иные мастера и прислужники, готовые во всякую минуту оказать бойцам надлежащие услуги.
The exterior of the lists was in part occupied by temporary galleries, spread with tapestry and carpets, and accommodated with cushions for the convenience of those ladies and nobles who were expected to attend the tournament.	Вдоль ограды были устроены особые галереи. Эти галереи были увешаны драпировками и устланы коврами. На коврах были разбросаны подушки, чтобы дамы и знатные зрители могли здесь расположиться с возможно большими удобствами.
A narrow space, betwixt these galleries and the lists, gave accommodation for yeomanry and spectators of a better degree than the mere vulgar, and might be compared to the pit of a theatre.	Узкое пространство между этими галереями и оградой было предоставлено мелкопоместным фермерам, так называемым иоменам, так что эти места можно приравнять к партеру наших театров.
The promiscuous multitude arranged themselves upon large banks of turf prepared for the purpose, which, aided by the natural elevation of the ground, enabled them to overlook the galleries, and obtain a fair view into the lists.	Что же касается простонародья, то оно должно было размещаться на дерновых скамьях, устроенных на склонах ближайших холмов, что давало зрителям возможность созерцать желанное зрелище поверх галерей и отлично видеть все, что совершалось на арене.

Besides the accommodation which these stations afforded, many hundreds had perched themselves on the branches of the trees which surrounded the meadow; and even the steeple of a country church, at some distance, was crowded with spectators.	Кроме того, несколько сот человек уселось на ветвях деревьев, окаймлявших поляну; даже колокольня ближайшей сельской церкви была унизана зрителями.
It only remains to notice respecting the general arrangement, that one gallery in the very centre of the eastern side of the lists, and consequently exactly opposite to the spot where the shock of the combat was to take place, was raised higher than the others, more richly decorated, and graced by a sort of throne and canopy, on which the royal arms were emblazoned.	По самой середине восточной галереи, как раз против центра арены, было устроено возвышение, где под балдахином с королевским гербом стояло высокое кресло вроде трона.
Squires, pages, and yeomen in rich liveries, waited around this place of honour, which was designed for Prince John and his attendants.	Вокруг этой почетной ложи толпились пажи, оруженосцы, стража в богатой одежде, и по всему было видно, что она предназначалась для принца Джона и его свиты.
Opposite to this royal gallery was another, elevated to the same height, on the western side of the lists; and more gaily, if less sumptuously decorated, than that destined for the Prince himself.	Напротив королевской ложи, в центре западной галереи, возвышался другой помост, украшенный еще пестрее, хотя не так роскошно.
A train of pages and of young maidens, the most beautiful who could be selected, gaily dressed in fancy habits of green and pink, surrounded a throne decorated in the same colours.	Там также был трон, обитый алой и зеленой тканью, он был окружен множеством пажей и молодых девушек, самых красивых, каких могли подобрать, все они были нарядно одеты в причудливые костюмы, тоже зеленого и алого цветов.
Among pennons and flags bearing wounded hearts, burning hearts, bleeding hearts, bows and quivers, and all the commonplace emblems of the triumphs of Cupid, a blazoned inscription informed the spectators, that this seat of honour was designed for "La Royne de las Beaulte et des Amours".	Ложа была убрана флагами и знаменами, на которых были изображены пронзенные сердца, пылающие сердца, истекающие кровью сердца, луки, колчаны со стрелами и тому подобные эмблемы торжества Купидона. Тут же красовалась пышная надпись, гласившая, что этот почетный трон предназначен для королевы любви и красоты.
But who was to represent the Queen of Beauty and of Love on the present occasion no one was prepared to guess.	Но кто будет этой королевой, было неизвестно.
Meanwhile, spectators of every description thronged forward to occupy their respective stations, and not without many quarrels concerning those which they were entitled to hold.	А тем временем зрители разных званий толпами направлялись к арене. Уже немало ссорились из-за того, что многие пытались занять неподобающие им места.
Some of these were settled by the men-at-arms with brief ceremony; the shafts of their battle-axes, and pummels of their swords, being readily employed as arguments to convince the more refractory.	В большинстве случаев споры довольно бесцеремонно разрешались стражей, которая для убеждения наиболее упорных спорщиков пускала в ход рукояти своих мечей и древки секир.

Others, which involved the rival claims of more elevated persons, were determined by the heralds, or by the two marshals of the field, William de Wyvil, and Stephen de Martival, who, armed at all points, rode up and down the lists to enforce and preserve good order among the spectators.	Когда же препирательства из-за мест происходили между более важными лицами, их претензии решались двумя маршалами ратного поля: Уильямом де Вивилем и Стивеном де Мартивалем. Эти маршалы, вооруженные с головы до ног, разъезжали взад и вперед по арене, поддерживая среди публики строгий порядок.
Gradually the galleries became filled with knights and nobles, in their robes of peace, whose long and rich-tinted mantles were contrasted with the gayer and more splendid habits of the ladies, who, in a greater proportion than even the men themselves, thronged to witness a sport, which one would have thought too bloody and dangerous to afford their sex much pleasure.	Мало-помалу галереи наполнились рыцарями и дворянами; их длинные мантии темных цветов составляли приятный контраст с более светлыми и веселыми нарядами дам, которых здесь было еще больше, чем мужчин, хотя казалось бы, что такие кровавые и жестокие забавы малопривлекательны для прекрасного пола.
The lower and interior space was soon filled by substantial yeomen and burghers, and such of the lesser gentry, as, from modesty, poverty, or dubious title, durst not assume any higher place.	Нижние галереи и проходы вскоре оказались битком набиты зажиточными иоменами и мелкими дворянами, которые по бедности или незначительному положению в свете не решались занять более почетные места.
It was of course amongst these that the most frequent disputes for precedence occurred.	Само собою разумеется, что именно в этой части публики чаще всего происходили недоразумения из-за прав на первенство.
"Dog of an unbeliever," said an old man, whose threadbare tunic bore witness to his poverty, as his sword, and dagger, and golden chain intimated his pretensions to rank,-"whelp of a she-wolf! darest thou press upon a Christian, and a Norman gentleman of the blood of Montdidier?"	- Нечестивый пес! - восклицал пожилой человек, потертая одежда которого свидетельствовала о бедности, а меч на боку, кинжал за поясом и золотая цепь на шее говорили о претензиях на знатность. - Сын волчицы, ублюдок! Как ты смеешь толкать христианина, да еще и норманна из благородной дворянской фамилии Мондидье!
This rough expostulation was addressed to no other than our acquaintance Isaac, who, richly and even magnificently dressed in a gaberdine ornamented with lace and lined with fur, was endeavouring to make place in the foremost row beneath the gallery for his daughter, the beautiful Rebecca, who had joined him at Ashby, and who was now hanging on her father's arm, not a little terrified by the popular displeasure which seemed generally excited by her parent's presumption.	Эти резкие слова были обращены не к кому другому, как к нашему знакомому, Исааку, который, на этот раз богато разодетый, в великолепном плаще, протискивался сквозь толпу, стараясь найти место в переднем ряду нижней галереи для своей дочери, красавицы Ревекки. Она приехала к нему в Ашби и теперь, уцепившись за его руку, тревожно оглядывалась кругом, испуганная общим недовольством, вызванным, по-видимому, поведением ее отца.
But Isaac, though we have seen him sufficiently timid on other occasions, knew well that at present he had nothing to fear.	Мы видели, что Исаак бывал труслив в некоторых случаях, но здесь он знал, что ему бояться нечего.
It was not in places of general resort, or where their equals were assembled, that any avaricious or malevolent noble durst offer him injury.	При таком стечении народа ни один из самых корыстных и злобных его притеснителей не решился бы его обидеть.

At such meetings the Jews were under the protection of the general law; and if that proved a weak assurance, it usually happened that there were among the persons assembled some barons, who, for their own interested motives, were ready to act as their protectors.	На подобных сборищах евреи находились под защитой общих законов, а если этого было недостаточно, в толпе дворян всегда оказывалось несколько знатных баронов, которые из личных выгод были готовы за них вступиться.
On the present occasion, Isaac felt more than usually confident, being aware that Prince John was even then in the very act of negotiating a large loan from the Jews of York, to be secured upon certain jewels and lands.	Кроме того, Исааку было хорошо известно, что принц Джон хлопочет о том, чтобы занять у богатых евреев в Йорке крупную сумму денег под залог драгоценностей и земельных угодий.
Isaac's own share in this transaction was considerable, and he well knew that the Prince's eager desire to bring it to a conclusion would ensure him his protection in the dilemma in which he stood.	Исаак сам имел близкое отношение к этому и отлично знал, как хотелось принцу поскорее его уладить.
Emboldened by these considerations, the Jew pursued his point, and jostled the Norman Christian, without respect either to his descent, quality, or religion.	А потому он был уверен, что в случае неприятных столкновений принц непременно заступится за него. Исаак смело протискивался вперед и неосторожно толкнул норманского дворянина.
The complaints of the old man, however, excited the indignation of the bystanders.	Однако жалобы старика возбудили негодование окружающих.
One of these, a stout well-set yeoman, arrayed in Lincoln green, having twelve arrows stuck in his belt, with a baldric and badge of silver, and a bow of six feet length in his hand, turned short round, and while his countenance, which his constant exposure to weather had rendered brown as a hazel nut, grew darker with anger, he advised the Jew to remember that all the wealth he had acquired by sucking the blood of his miserable victims had but swelled him like a bloated spider, which might be overlooked while he kept in a corner, but would be crushed if it ventured into the light.	Рослый иомен в зеленом суконном платье, с дюжиной стрел за поясом, с серебряным значком на груди и огромным луком в руке, резко повернулся, лицо его, потемневшее от загара и ветров как каленый орех, вспыхнуло гневом, и он посоветовал еврею запомнить, что хоть он и надулся, как паук, высасывая кровь своих несчастных жертв, но что пауков терпят, пока они смирно сидят по углам, а как только они вылезут на свет - их давят.
This intimation, delivered in Norman-English with a firm voice and a stern aspect, made the Jew shrink back; and he would have probably withdrawn himself altogether from a vicinity so dangerous, had not the attention of every one been called to the sudden entrance of Prince John, who at that moment entered the lists, attended by a numerous and gay train, consisting partly of laymen, partly of churchmen, as light in their dress, and as gay in their demeanour, as their companions.	Его угрозы, резкий голос и суровый взгляд заставили еврея попятиться. Очень вероятно, что Исаак и убрался бы подальше от столь опасного соседства, если бы в эту минуту общее внимание не было отвлечено появлением на арене принца Джона и его многочисленной и веселой свиты. Свита эта состояла частью из светских, частью из духовных лиц, столь же нарядно одетых и державших себя не менее развязно, чем их сотоварищи-миряне.
Among the latter was the Prior of Jorvaulx, in the most gallant trim which a dignitary of the church could venture to exhibit.	В числе духовных был и приор из Жорво, в самом изящном костюме, какой по своему сану он мог себе позволить.

Fur and gold were not spared in his garments; and the points of his boots, out-heroding the preposterous fashion of the time, turned up so very far, as to be attached, not to his knees merely, but to his very girdle, and effectually prevented him from putting his foot into the stirrup.	Мех и золото обильно украшали его одежду, а носки его сапог были загнуты так высоко, что перещеголяли и без того нелепую тогдашнюю моду. Они были такой величины, что подвязывались не к коленям, а к поясу, мешая всаднику вставить ногу в стремя.
This, however, was a slight inconvenience to the gallant Abbot, who, perhaps, even rejoicing in the opportunity to display his accomplished horsemanship before so many spectators, especially of the fair sex, dispensed with the use of these supports to a timid rider.	Впрочем, это не смущало галантного аббата. Быть может, он даже рад был случаю выказать в присутствии такой многочисленной публики и в особенности дам свое искусство держаться на коне, обходясь без стремян.
The rest of Prince John's retinue consisted of the favourite leaders of his mercenary troops, some marauding barons and profligate attendants upon the court, with several Knights Templars and Knights of St John.	Остальная свита принца Джона состояла из его любимцев - начальников наемного войска, нескольких баронов, распутной шайки придворных и рыцарей ордена Храма и иоаннитов.
It may be here remarked, that the knights of these two orders were accounted hostile to King Richard, having adopted the side of Philip of France in the long train of disputes which took place in Palestine betwixt that monarch and the lion-hearted King of England.	Здесь не лишним будет заметить, что рыцари этих двух орденов считались врагами Ричарда: во время бесконечных распрей в Палестине между Филиппом Французским и английским королем они приняли сторону Филиппа.
It was the well-known consequence of this discord that Richard's repeated victories had been rendered fruitless, his romantic attempts to besiege Jerusalem disappointed, and the fruit of all the glory which he had acquired had dwindled into an uncertain truce with the Sultan Saladin.	Всем было известно, что именно благодаря этим распрям все победы Ричарда над сарацинами оказались бесплодными, а его попытки взять Иерусалим закончились неудачей; плодом же завоеванной славы было только ненадежное перемирие, заключенное с султаном Саладином.
With the same policy which had dictated the conduct of their brethren in the Holy Land, the Templars and Hospitallers in England and Normandy attached themselves to the faction of Prince John, having little reason to desire the return of Richard to England, or the succession of Arthur, his legitimate heir.	По тем же политическим соображениям, которые руководили их собратьями в Святой Земле, храмовники и иоанниты, жившие в Англии и Нормандии, присоединились к партии принца Джона, не имея причин желать ни возвращения Ричарда в Англию, ни воцарения его законного наследника, принца Артура.
For the opposite reason, Prince John hated and contemned the few Saxon families of consequence which subsisted in England, and omitted no opportunity of mortifying and affronting them; being conscious that his person and pretensions were disliked by them, as well as by the greater part of the English commons, who feared farther innovation upon their rights and liberties, from a sovereign of John's licentious and tyrannical disposition.	Со своей стороны, принц Джон ненавидел и презирал уцелевшую саксонскую знать и старался при любом случае всячески ее унизить. Он понимал, что саксонские феодалы вместе с остальным саксонским населением Англии враждебно относятся к его проискам, опасаясь дальнейшего ограничения своих старинных прав, чего они могли ожидать от такого необузданного тирана, каким был принц Джон.